Кондотьер Богданов Дроздов Анатолий
Маленькая ручка схватила Богданова за ухо и стала больно выворачивать.
– Это тебе за «малявку смешную»! – шипела Аня. – Это… – она взялась за второе ухо, – за осколок, который чуть бы выше. Это… – она схватила его за волосы и несколько раз ткнула головой в подушку, – за княжну – настоящую женщину и красавицу…
Богданову было не столько больно, сколько смешно, но он не подавал виду.
– Что б еще? – задумалась Аня, бросив его волосы. – Может, там открутить? – Она мечтательно глянула в промежность пилота.
– Анечка! – встревожился Богданов. – Там не надо! Я тебя умоляю!
– Ладно! – смилостивилась она и освободила жертву. – В другой раз!
Богданов лежал смирно, как мышка.
– Что молчишь? – спросила она сердито. – Язык проглотил?
– Боюсь, и его открутишь!
– Следовало бы! – Она наклонилась.
Богданов на всякий случай зажмурился. Теплые губы коснулись его губ и замерли. Он помог им раздвинуться и припал к ее устам, как к источнику в жаркий день, – с наслаждением истомленного жаждой. Она отвечала неумело, но жадно. Он обнял ее, прижал к себе, она не воспротивилась. Поцелуй вышел долгим, пока не пресеклось дыхание обоих. Она упала на перину, тяжело дыша.
– Здорово! – сказала чуть погодя. – Теперь понимаю, почему в кино так целуются!
– Еще? – спросил он.
– Погоди!
Она села и стала срывать с себя одежду. На пол полетели сапожки, понева, следом рубаха. Богданов смотрел, не понимая. Сбросив с себя все, она легла на живот и вытянулась.
– Целуй от макушки до пяток – как обещал!
Он глядел нерешительно.
– Чего ждешь? – нахмурилась она. – Разучился?
Богданов наклонился и осторожно коснулся губами русой макушки, затем поцеловал завитки на затылке. Она тихонько вздохнула и обмякла. Богданов прошелся по плечикам, затем – лопаткам, двинулся вниз по спинке, пока не уткнулся в упругие полушария. Отдав им должное, он прочертил губами след от бедер до узких пяточек, надолго задержавшись в подколенках. Тело ее трепетало, Аня дышала порывисто и часто. Усилием воли он сдержал порыв страсти и отпрянул. Она замерла, вытянув руки вдоль тела, затем вдруг соскользнула с кровати и сбросила на пол покрывало. Юркнула под перину и требовательно глянула на него.
– Ну?
– Анечка! – осторожно спросил Богданов. – Может, не надо?
– Мне сходить за пистолетом?
Богданов сбросил сапоги, стащил рубаху с портами и нырнул под перину. Она немедленно прижалась к нему. Он приник к ее губам, она отозвалась с неуемной жадностью. Он еле смог оторваться. Отодвинул, поцеловал маленькую грудь, вторую… В этот миг рассудок покинул его. Он не помнил, как оказался над ней, смирной и желанной. Его руки скользнули ей под плечики, он приподнял и прижал ее к себе – ласково, но сильно, и не отпускал, пока последняя судорога не сотрясла его тело. Упав на перину, Богданов уставился в потолок, не видя его. Она лежала рядом – тихо и неподвижно. Он нашел ее руку, погладил.
– Девчонки говорили: в первый раз больно! – сказала она. – Я ничего не почувствовала!
– Совсем ничего?
– Совсем-совсем!
– Я так старался! – огорчился Богданов.
Она настороженно подняла голову и разглядела смешинки в его глазах.
– Опять? Мало мучила?
– Достаточно! – заверил он.
– То-то! – сказала она. – Еще не так могу!
– Не сомневаюсь!
– Каждый день мучить тебя буду! – пообещала Аня. – Ты у меня поплачешь!
Богданов вздохнул.
– Ладно! – сказала Аня. – Каждый день не буду! По понедельникам!
Богданов вздохнул снова.
– Вредный! – Она схватила зубами его мочку и слегка прикусила. Затем выпустила и поцеловала. Он погладил ее по плечу.
– Как быстро все! – сказала она, ероша его волосы. – Даже понять не успела.
– Я понимаю так, – сказал он, – я прощен?
– Не совсем. Но я над этим подумаю.
Богданов опять вздохнул.
– Чего развздыхался? – спросила она сердито. – Ведь получил, чего хотел? Целовал, гладил?..
– Я боюсь, что ты поспешила. Не в того Богданова влюбилась. Кроме прочего, я выпиваю, курю и ругаюсь матом…
– Ничего! – сказала она. – Перевоспитаем!
– Представляю! – сказал он. – Комсомольское собрание. Повестка дня: персональное дело комсомольца Богданова, погубившего девичью честь штурмана Лисиковой.
Аня хихикнула.
– Слово для выступления предоставляется пострадавшему штурману…
– Я бы выступила! – сказала Аня мечтательно. – Я бы рассказала!
– В подробностях?
– Разумеется! Как обнимал, куда целовал…
– Зачем?
– Чтоб завидовали!
Богданов фыркнул и, не выдержав, захохотал. Она чмокнула его в висок.
– Самое обидное, – сказала со вздохом, – никто не поверит. Скажут: наговариваю!
– Я чистосердечно раскаюсь! Пообещаю, что не повторится!
– Я тебе пообещаю! – пригрозила она. – Ишь чего захотел! Сейчас же повторим!
– Я бы сначала перекусил.
– Проголодался, бедненький! Мне пожалеть? Пирожочек принести?
– Обожаю пирожки! – заверил Богданов.
– Нетушки! – сказала она строго. – Завтрак надо заслужить!
Он смотрел жалобно.
– Ладно, принесу! – Она полезла из-под перины. Богданов вознамерился следом, но Аня припечатала его к кровати. – Лежи! Сама схожу! А ты жди. Чтоб ни шагу! Позавтракаем и продолжим! Мне вчера обещали повторить слова. Расскажешь, как по мне сохнешь! Какая я красивая! Не забудь, что я для тебя – Родина… Лежи вот и вспоминай!
– Рад стараться! – отрапортовал Богданов.
– Как голодный, так послушный, – сказала Аня. – Как сытый, сразу гадости молоть – и за язык тянуть не надо! Может, тебя совсем не кормить?
Богданов сделал умильное лицо и чмокнул ее в плечико. Аня соскользнула на пол и потянулась к рубахе. Богданов с замиранием сердца следил за ней, любуясь мягкими, нежными линиями ее тела. Она почувствовала взгляд, обернулась.
– Отвернись! – сказала, краснея. – Бесстыжий!..
16
Наутро Богданов съехал от княжны. Хоромы напоминали ему казарму: много людей, много праздных глаз, стремящихся заглянуть туда, куда им не следует. К тому же от самолета далеко. Расторопная Ульяна нашла им жилье неподалеку от капонира, чего и хотел Богданов. «ДТ» под рукой, а он рядом. Пусть немцы сунутся…
Дом представлял собой теплую избу и неотапливаемую клеть, разделенные просторными сенями. Эту клеть под деревянной крышей без потолка и с волоковыми окнами лейтенант снял у немолодой вдовы. За горстку серебра вдова обещалась также готовить и прибирать. Последнему Аня пыталась воспротивиться, заявив, что сама в состоянии вести хозяйство, не белоручка. Богданов еле уговорил. Напомнил, что недавно она лежала при смерти, после ранения надо оправиться. А буде вздумает противиться, он станет перед печью и к ухватам ее не подпустит. Поколебавшись, Аня согласилась.
Завершив переезд, Богданов отправился к Даниле. Они просидели полдня. Поначалу сотник держался настороженно – ждал попреков. Данило мучительно переживал промах с вылазкой ордена, но Богданов не стал ковырять рану. Данило оттаял, разговорился. Богданов слушал и на обратной стороне полетной карты рисовал контуры рек и озер, наносил дороги и города. Затем положил карандаш и раскрыл Даниле задумку. Сотник покачал головой:
– Мы не смеем затевать войну! Довмонт не позволит!
– А нападение на Сборск не война? Мое похищение?
– Ландмейстер скажет: без его ведома! Он-де не отдавал повеления. Мол, кто-то из ордена по своей воле. Отопрутся немцы, они хитрые.
– Мы не глупей. Заявим: Богдан сквитался за обиду. Сам надумал, повеления не давали. Я не числюсь в дружине Довмонта или у княжны. Кого хочу, того и бью! Правильно?
Данило кивнул.
– Дашь людей?
– Дам! Но после жнива. Уберем хлеб, свезем в закрома… Время опасное: сушь! Чудь наскочит, хлеба пожжет, что в зиму есть?..
– Где был? – ревниво поинтересовалась Аня, когда Богданов вернулся.
Он объяснил. Она покачала головой.
– Хенде длинные у ордена выросли, – сказал Богданов, бросая на стол карту. – Пора отбить! Я буду спокойно смотреть, как они тут разгуливают? У нас шесть бомб, «шкас» и «ДТ». Разнесем логово в щепки! Дорогу к Сборску забудут!
– Когда? – спросила Аня.
– Данило хочет убрать хлеб. После жнива.
– Вдруг немцы опередят?
– Я спрашивал. Говорит, орден не воюет летом.
– Так воевал!
– Это вылазка. Большая война затевается зимой. Когда замерзают реки, конница и пешие могут передвигаться по ним, как по дорогам. Не хотелось бы ждать, но без Данилы никак. До Вендена свыше двухсот верст, «По-2» не долететь. Надо грузить на плот, идти реками, охранять в пути… Швейцарцы не годятся: местности не знают, тайными дорогами не ходили, подбираться скрытно не умеют… Полсотни кметов сопровождения, не меньше. К тому же горючего мало. Я заказал нефть, но пока привезут…
– Вдруг немцы опередят?
– Путь на Плесков – через Сборск. Данило утроил дозоры, выслал их далеко вперед. Говорит: мышь не проскочит!
– Ага! Раз уже проскочила, и не одна, целых двадцать!
– Не трави душу, Аня! Руки у меня связаны, понимаешь! Стал бы слушать, если б сам мог! Уперся Данило! Ехать к Довмонту? Князь побоится войну спровоцировать. Феодалы, перестраховщики средневековые! Живут как во сне – полгода на войну собираются!
Аня приникла к нему. Богданов умолк, ласково погладил ее плечики.
– Ты хоть обедала?
– Тебя ждала.
– Совсем отощала! – Он подхватил ее на руки. – Как перышко! Кормить, кормить лисеныша! Кормить маленького! – бормотал он, задыхаясь от нежности.
– После обеда уйдешь? – спросила она.
– Останусь! Соскучился…
– Ага! – воскликнула Аня. – Попался!
– Меня будут мучить? – догадался он.
– Еще как! – подтвердила она. – Бросил меня на полдня! Я такая сердитая! Прямо не знаю, что сделаю!..
Им никто не мешал. Вдова вставала затемно, топила печь, совала в раскаленный зев горшки со щами и кашей, после чего гнала коз на луг, где и пребывала до полудня. После обеда уходила до вечера. Жильцы просыпались с рассветом. Новый день начинался с туалета: Андрей причесывал Аню и заплетал ей косы. Аня заявила, что у него получается просто замечательно. Однако, странное дело, на ночь косы распускала. Богданов дивился, но как-то, причесывая, увидел ее лицо. Глаза Ани были закрыты, весь облик выражал блаженство. Она выглядела настолько счастливой, что Богданов мысленно поклялся причесывать ее по первому желанию.
Богданову самому это нравилось. Волосы у Ани густые, но мягкие, с шелковистым отливом. Он разбирает их на пряди, после чего приступает к плетению. Пользуясь полученной свободой, Андрей не сдерживал фантазий. Плел одну толстую косу, укладывая ее вокруг головы или стягивая узлом на затылке. Заплетал две, подвешивая их гроздьями за маленькими ушками или сворачивая баранками. Проплетал косы от темени и сооружал узоры на затылке. Украшал их лентами и нитками бус. Аня разглядывала себя в полированный кружок серебра, купленный в Плескове, целовала парикмахера, и они шли завтракать. Вдова оставляла им кувшин прохладного козьего молока, полкаравая хлеба, полдесятка свежих куриных яиц. Большего жильцы не требовали.
Позавтракав, они шли отдыхать. На отдых это походило мало. После объяснения в хоромах Аня стала стесняться и не позволяла раздевать ее при свете – лезла в постель в рубахе. Андрей вздыхал, но не спорил. Она бурно отвечала на его ласки, но после стыдливо отворачивалась. Утомленные, они засыпали и вставали через часок. Шли гулять на луг либо седлали коней и отправлялись на речку. В последнем случае их сопровождало не менее десятка швейцарцев – Конрад сделал выводы из нападения ордена. Солдаты сторожили коней, Андрей с Аней заходили за кусты, раздевались и лезли в воду. Богданов вырос на реке, Аня тоже неплохо плавала. Перейдя на местную одежду, Аня перестала носить под рубахой белье. Панталончики с лифчиком будили у Неёлы суеверный страх, она воспринимала их как колдовство, Аня белье сняла. Однако на купание надевала – стеснялась. Андрей из солидарности натягивал трусы. Они устраивали пятнашки, подныривая друг под друга, после чего обсыхали на горячем песке.
– Знаешь, – сказала Аня однажды, – мне так совестно! Идет война, а мы как на курорте.
– Тебя дважды ранили! – напомнил Андрей. – Рядовым и сержантам для поправки положен отпуск.
Она согласно кивнула, но, похоже, неискренне.
Тревожное настроение, овладевшее Сборском после вылазки ордена, проявилось не только в усилении дозоров. Конрад стал выводить роту на учения, теперь ему не мешали. Наемники маршировали по выгону, перестраивались, отрабатывали приемы. Богданов выходил посмотреть, из города набегали зеваки. Швейцарцы действовали лихо. Вот на роту мчится конница врага в лице самих же наемников числом с десяток. Короткая команда, стена щитов, торчащие жала алебард… Конники торопливо натягивают поводья, пытаются обойти роту и напасть с другой стороны, но и там встречают врагов щиты и жала. Потом вдруг команда, щитоносцы присели, над их головами – строй арбалетчиков. Щелчок тетив, хорошо, что арбалеты не заряжены… Враг повержен; рота уже не обороняется – наступает, разя противника алебардами и стрелами…
Прежде Богданов не интересовался военной тактикой Средневековья – не считал нужным. Со дня на день ждал возвращения в полк. Война пришла к нему сама, и теперь лейтенант постигал ее тонкости: наглядно и в беседах с Конрадом. В лице Богданова Конрад нашел благодарного слушателя. Они часами просиживали за кувшином-другим местного пива, в то время как Аня с Ульяной занимались своим, женским. Конрад вспоминал многочисленные битвы, в которых ему довелось участвовать, и те, которые состоялись без него, но подробности стали известны. Плеснув на стол из кувшина, капитан рисовал пальцем на темных досках боевые порядки противоборствующих сторон, прокладывал направления ударов и пути отступления. Подробно перечислял состав войск, давал характеристику вооружения и боевой подготовки сторон. Богданов скоро убедился: пропадает великолепный преподаватель тактики. Существуй в Средние века военные училища, Конраду цены бы не было!
В сумерках Богданов с Аней шли к себе. К дому их сопровождала пара неразговорчивых швейцарцев – Конрад не доверял кметам. Дома летчики ужинали и ложились спать. Сном это можно было назвать весьма условно…
Однажды они поссорились. На ночь Аня рубаху снимала – в темноте-то не видно! Как-то на рассвете она проснулась и видит: одеяло сползло, Андрей, вместо того чтоб укрыть ее, сидит и пялится.
– Бесстыжий! – сказала Аня, прикрываясь. – Я же голая!
– Я заметил! – сказал он.
– Не стыдно?
Он пожал плечами.
– Развратник! Как можно?
– Меня тоже рассматривали, – сказал Андрей. – И даже трогали.
– Я думала, ты спишь! – сказала Аня, краснея.
– В другой раз, когда захочешь потрогать его, не жди, пока усну.
– Ты не сочтешь меня развратной?
– Мне это понравится.
– Клавку свою попроси! – вспылила Аня. – Я тебе не какая-нибудь!..
Он вздохнул и вышел во двор. Присел на завалинку и подставил лицо солнцу. Лето было в разгаре. Жаркое солнце пробивалось сквозь закрытые веки, отчего мир вокруг казался розовым. Внезапно розовый свет исчез – кто-то заслонил солнце. Андрей открыл глаза. Аня, простоволосая, стояла перед ним и смотрела исподлобья.
– Я пробовала сама, – сказала, показывая гребешок, – не получается!
Андрей протянул руку. Она немедленно порхнула ему на колени (где еще сесть во дворе?) и молчала, пока он расчесывал и заплетал косы. После чего пристроилась на груди.
– Ничего не могу с собой поделать – ревную тебя! – сказала тихо. – К Клаве.
– У нее давно другой.
– Думаешь?
– Не сомневаюсь.
– Как же ты мог с ней? Все видя и понимая?
– Я объяснял.
– Расскажи, как по мне сох!
– Рассказывал.
– Я хочу еще!
– Ты обещала казнить в понедельники, – сказал он. – Сегодня среда.
– Расскажи! – попросила она. – Пожалуйста! С самого начала!
Богданов неохотно подчинился. Она слушала, отстранившись, внимательно наблюдая за выражением его лица.
– Здорово! – заключила по окончании. – Жаль, девчонки не слышат!
– Еще чего! – возмутился он.
– Что ты понимаешь! Они подумают: ты со мной из жалости или по глупости. Им такое не скажут!
– Скажут! – не согласился Андрей. – Еще лучше!
– Вот это фигушки! – возразила Аня.
Они помолчали.
– В принципе, чем я лучше Клавки? – вздохнула Аня. – Живу с тобой, как и она, просто так.
– Аня! – сказал Андрей. – Здесь нет загса. Рапорт о женитьбе подавать некому.
– Разлюбишь, как ее, и бросишь! Стану тебя щупать, а ты скажешь: «Зачем мне распутная? Поищу порядочную!»
– Сама придумала или солнцем напекло? – Андрей снял ее с колен и усадил на завалинку. Встал и ушел в дом. Там лег на лавку, заложив руки под голову. Аня явилась следом.
– Пойдем завтракать! – позвала с порога.
– Не хочу! Ешь одна!
– Я не стану одна!
Она вошла в клеть и стала перед лавкой. Он не отреагировал.
– Ты специально лег, чтоб я стояла?
Богданов сел.
– Чего надулся?
– Не знаю, как убедить тебя, – сказал он с горечью.
– Зачем смотрел на меня голую?
– Мне этого хотелось.
– Не для того, чтоб сравнить меня с Клавой и решить, кто лучше?
– Аня! – сказал Андрей потрясенно. – Я даже не думал о таком!
– Раз хотел – смотри!
Она стащила рубаху и оказалась перед ним в одних сапожках. Несколько мгновений они смотрели друг на друга. Она не выдержала первой, прыснула. Он засмеялся, вскочил и подхватил ее на руки.
– Идем завтракать? – спросил. – Или?..
– Или! – сказала она…
Проблема с женитьбой решилась сама по себе. Как-то Аня ушла к Ульяне, Андрей скучал дома один. Внезапно за оградой послышался топот. Андрей вышел во двор. Евпраксия, привязав жеребца, шагнула в калитку. Андрей молча поклонился.
– У меня есть крестная дочь, – сказала княжна, – я за нее в ответе.
Андрей насторожился.
– Дочь моя живет в блуде! Это сором!
– Что я должен сделать? – спросил Андрей.
– Венчайтесь! И поскорее!
– Ладно! – сказал он.
Княжна пошла к выходу.
– Проша! – окликнул он.
Она обернулась.
– Тебе это зачем?
– Пока ты не женат, – сказала она, кусая губы, – я надеюсь! Это все ведун! Обманул меня! Отроковица поведала: «Прилетит Богдан, поцелуй его троекратно! Обретешь себе мужа!»
– Ты пригожая и храбрая, – сказал Андрей. – Самая замечательная женщина из всех, кого я знал!
– Что ж другую избрал?
– Ей я нужнее…
Она смотрела укоризненно. Богданов наклонился и поцеловал ее руку.
– В уста так и не посмел! – фыркнула она. – Эх ты, боярин Пушкин!
«При чем здесь Пушкин?» – недоумевал Богданов, глядя ей вслед… В тот же день он сходил к священнику и договорился о венчании. Отец Пафнутий назначил день, исповедовал и причастил жениха и невесту. За то, что жили до свадьбы, наложил епитимью: сорок раз прочитать «Отче наш» и спать порознь до венчания. Они прочитали молитву вечером, и Аня отправилась к вдове. Андрей засыпал, когда дверь в клеть скрипнула, босые ножки прошлепали по дощатому полу.
– Там душно! – сказала Аня, влезая на кровать. – Печь топилась!
– Я пойду на лавку! – предложил Андрей.
– Не нужно! Я в рубахе!
«Рубаха не кольчуга!» – подумал Андрей, но промолчал.
– Скажи! – спросила она. – Венчание – это как загс?
– Намного серьезнее. В Евангелии сказано: «Посему оставит человек отца своего и мать и прилепится к жене своей, и будут двое одна плоть». После загса можно развестись, после венчания – нет!
– Совсем-совсем?
– Не знаю точно, – сказал Андрей, – но читал: до революции с этим были проблемы. Жены изменяли мужьям, а те не могли с ними развестись.
– Проблемы были только у мужчин?
– Женщины не жаловались.
– Боишься, буду тебе изменять?
– Боюсь!
– Ты серьезно?
– На тебя многие заглядываются.
– Кто, например?
– Конрад. С первого дня.
– Он же немец!
– Швейцарец.
– Старый!
– Я бы не сказал, Ульяна довольна. Если б не боялся меня, давно б подкатился.
– Не замечала! – сказала Аня удивленно.
Читать бесплатно другие книги:
