Эликсир Купрума Эса Сотник Юрий
– Яков Дмитриевич! А ведь это вас касается. Непосредственно! – И, взяв директора за локоть, она стала протискиваться с ним к газете, приговаривая: – Ребятки, ребятки, родненькие, дайте дорогу, ведь это знаете кто? Это сам директор Дворца пионеров, Яков Дмитриевич Сысоев, ведь ему эта статья как раз и адресована.
Ребята расступились, замдиректора подвела Якова Дмитриевича к стенгазете и указала ему на статью.
Якову Дмитриевичу было не до статьи. Он думал о беде, постигшей Куприяна Семёновича, о том, что, возможно, теперь придётся искать нового руководителя для лаборатории биохимии. Но тут в толпе установилась такая мёртвая тишина, что директору дворца стало ясно: он должен прочитать статью и высказать своё мнение. В полной тишине он прочитал её, потом сказал, протискиваясь обратно:
– Ну что ж, дельно написано. Только вот как практически осуществить, не имею понятия.
Последнюю его фразу ребята как-то пропустили мимо ушей и, когда он ушел, стали повторять:
– Слышали, что он сказал? «Дельно написано»!
– Ага! «Дельно написано»!
– Ну вы же слышали, как он сказал: «Дельно написано»!
А к концу большой перемены слова «дельно написано» уже повторялись во всех уголках школы, где были юные конструкторы и исследователи.
Ещё через один урок Гена разыскал Надежду Сергеевну и обратился к ней:
– Надежда Сергеевна, вам не кажется, что нужно ковать железо, пока горячо?
– В каком смысле, дорогой?
– Яков Дмитриевич назвал статью Маршева дельной. Может быть, стоит направить к нему делегацию из ребят пионерского возраста?
– Поговорить насчёт «Разведчика»?
– Ну да, чтобы они попросили открыть им доступ в «Разведчик» или хоть какой-нибудь филиал для них организовать…
Надежда Сергеевна призадумалась:
– Ну что ж! Пусть попробуют поговорят, хотя я не уверена, что из этого что-нибудь получится. – Она опять помолчала. – Только если уж пускаться на такое предприятие, ты возглавь эту делегацию сам, а то твои пионеры могут растеряться, и разговора не получится.
Через минуту Гена поймал Родю в коридоре и приказал:
– Живо! Собирай инициативную группу! Срочное дело!
Эти слова уловила Зоя, и она подошла поближе, чтобы подслушать дальнейший разговор.
Скоро Маршев вернулся с Лялей, Валеркой и Веней.
– После уроков отправляемся к директору Дворца пионеров, – объявил Данилов.
– Зачем? – спросил Веня.
– Для разговора о создании пионерского научно-конструкторского общества. Сама Надежда Сергеевна сказала, что надо ковать железо, пока горячо.
Как вы знаете, Надежда Сергеевна таких слов не говорила, но Гене очень уж хотелось, чтобы это было именно так.
– С самим директором… – пробормотал Веня. – А что мы будем ему говорить? Я, например, обалдею просто и ничего не скажу.
– Вам, может, и не придётся говорить. Этим я сам займусь. Вы будете только присутствовать как члены делегации.
Валерка сказал, что он и присутствовать не может, потому что у него больна мама и ему надо бежать в аптеку за лекарством. Тут Зоя скромно проговорила:
– Гена, я, конечно, никакими исследованиями не занимаюсь, но всё-таки можно мне с вами пойти вместо Валеры?
Гена согласился. Он знал, что завод, которым руководит Зоин папа, шефствует над Дворцом пионеров, и поэтому Зоино участие в делегации может оказаться полезным.
Около двух часов дня самозваные делегаты вошли в вестибюль Дворца пионеров и узнали от дежурной технички, что Яков Дмитриевич у себя. Тут даже Гена малость оробел. Он подошёл к зеркалу и что-то слишком долго водил расчёской по волосам. У мальчишек расчёсок не было, и они, поплевав на ладони, прихлопнули ими вихры, а Лялины жёсткие кудряшки находились в полном порядке. Наконец все двинулись к кабинету, который находился на первом этаже. Вход туда был через комнатку секретарши, но той на месте не оказалось. Гена постучал в обитую пластиком дверь, потом слегка приоткрыл её:
– Яков Дмитриевич, разрешите войти?
– Войдите! – послышался басок директора, и все по очереди протиснулись в кабинет. Именно протиснулись, бочком, почему-то не решаясь открыть дверь пошире.
Несколько секунд длилось молчание. Сидевший за столом директор с некоторым удивлением смотрел на посетителей через свои четырёхугольные очки. Родя провёл пальцем по вспотевшему носу, а Веня не то крякнул, не то кашлянул.
– Так вы по какому делу? – спросил наконец директор.
– Яков Дмитриевич! Мы к вам в качестве делегации от двадцать восьмой школы. Нас направила замдиректора по внеклассной работе Надежда Сергеевна Муравьёва, – вдруг громко и быстро проговорил Гена, сам не замечая, что сильно привирает. Затем он представил членов делегации: Родю и Веню он назвал талантливыми юными конструкторами, о Ляле сказал, что результаты её изучения пустельги передавались по областному радио, а Зою отрекомендовал как представительницу актива пионерской дружины.
– Ну так в чём же всё-таки дело? – негромко спросил директор.
– Понимаете, Яков Дмитриевич… – продолжал Данилов, всё больше увлекаясь, – многие педагоги нашей школы считают, например, так: талант исследователя, изобретателя надо открывать и развивать с самого юного возраста. Это, понимаете, как талант танцора или, положим, как талант музыканта… Понимаете?
– Хорошо! Ну, а конкретно, что ты от меня всё-таки хочешь?
– Яков Дмитриевич! Вы сегодня читали статью в нашей стенгазете… Вот автор как раз перед вами! – Гена указал ладонью на Родю.
– Ну, читал, – слегка набычившись, ответил директор.
– И вы, как я слышал, одобрили её.
– Ну… в принципе… – Директор ещё больше набычился, а Гена, не замечая этого, бодро продолжал:
– Вот мы, значит, и пришли к вам, Яков Дмитриевич, чтобы поговорить о том, как осуществить на практике эту идею, которую вы одобрили.
– Какую идею? – уже совсем мрачно прогудел директор.
– Ну, вот идею о том, чтобы открыть доступ в «Разведчик» ребятам пионерского возраста.
И тут Яков Дмитриевич поднялся и наклонился над столом, опираясь на него широко расставленными руками.
– Ты говоришь, вас Надежда Сергеевна прислала? – спросил он, глядя в упор на Гену.
– Д-да, – с запинкой ответил тот.
Гена сразу скис: он вдруг понял, что нечаянно слишком много наврал. А Яков Дмитриевич между тем раскраснелся и загремел:
– Так вот ты пойди к Надежде Сергеевне и скажи ей, что она не маленькая, что она должна понимать самые элементарные вещи, а именно: для того чтобы открыть доступ в «Разведчик» ученикам пятых и шестых классов, нужны дополнительные помещения, нужно дополнительное оборудование, нужны дополнительные руководители, а для всего этого необходимы дополнительные, и весьма большие, средства, а Яков Дмитриевич не маг и волшебник, и вытащить эти средства из рукава он не может. – Директор вдруг выпрямился, помолчал немного и сказал уже спокойно: – Фу! Довели меня до крика. Так всё понятно? Ну, значит, окончен разговор!
У Гены горели уши, но он постарался держаться с достоинством.
– Извините, Яков Дмитриевич, – сказал он вежливо, но сухо. – Всего хорошего!
Делегаты двинулись к двери, но директор их остановил.
– Погодите-ка! – Он посмотрел на Зою: – Ты ведь дочка товарища Ладошина? Митрофана Петровича? – Зоя кивнула, и Яков Дмитриевич опять начал краснеть. – Так вот, передай своему папе, что над Дворцом пионеров надо шефствовать не на словах, а на деле. Нам бедная авторемонтная мастерская подарила хоть плохонький, но станок; нам даже комбинат бытового обслуживания кое-что выделил для слесарно-механической мастерской… А твой папа – директор станкостроительного завода – только обещаниями кормит. Вот ты напомни ему!
Зоя покосилась на Родю, на Гену, потом сказала нарочно неторопливо и очень отчётливо:
– Хорошо. Я поговорю с папой, чтобы он прислал станок.
Однако никто не заметил её значительного тона, все как-то пропустили это заявление мимо ушей.
– Вот так-то! Всего хорошего! – сказал директор.
Когда делегаты вышли из дворца, Гена остановился, сунул руки в карманы брюк:
– Вы думаете, это правда – всё, что он говорил? Будто того не хватает, другого не хватает… Ерунда всё это! Отговорочки одни. Ему так спокойней – в кабинете посиживать, чем инициативу проявлять.
Всё это Гена сказал, сам себе не веря, просто для того, чтобы как-то поднять себя в глазах делегатов, но Родя с Веней поверили ему. Поверила ему и Зоя. Последнее обстоятельство и привело к тем событиям, которыми закончится эта правдивая, но маловероятная повесть.
Но перед тем произошло много других событий, и вот одно из них.
В тот же день, под вечер, Родя был послан в местный универсам за кое-какими продуктами. Послали туда же и Зою. В магазине им встретиться не довелось: Родя ушёл оттуда несколько раньше Ладошиной. На углу тихой улицы, по которой он шёл, стояли и разговаривали Боря Трубкин, брат редактора школьной стенгазеты, и его друг Сёма Калашников.
– Привет! – сказал Родя Трубкину, которого немножко знал.
– Привет! – машинально отозвался Боря, а потом, глядя на удаляющегося Маршева, процедил сквозь зубы: – Чёрт! Совсем забыл!
– Что забыл? – спросил Калашников.
– Я обещал брату, что этому типу уши надеру.
– Ну так чего? Пошли и надерём!
Приятели нагнали Маршева и несколько шагов прошли рядом, по обе стороны от него. Затем Трубкин сказал:
– Ну-ка стой, писатель!.. Сёма, берём!.. – И он взял Родю за левое ухо, а Калашников – за правое. – Давай так сначала: ко мне – к тебе, ко мне – к тебе, ко мне – к тебе!
И они стали поочерёдно таскать к себе Родину голову за уши так, словно пилили двуручной пилой.
– Пустите, что вы делаете! Ну, больно же!.. Пустите! – закричал Родя, но ничего не помогло. В правой руке у него болталась прозрачная пластиковая сумка с двумя бутылками подсолнечного масла и пакетом сахарного песка, и он мог только вцепиться левой рукой в правую Борькину руку, отчего ему не стало лучше.
– А теперь так давай, – сказал Трубкин. – Вперёд – назад, вперёд – назад, вперёд – назад!
И голова Роди стала мотаться в другой плоскости.
Тут к этой троице сзади подошла Зоя с двумя сумками в руках и остановилась метрах в пяти. Что-то знакомое показалось ей в фигуре мальчишки, которого драли за уши, но голос ей не был знаком, потому что Родя уже почти плакал:
– Борька! Ну что ты делаешь!.. Ну пусти!.. Ну… ну, я прохожих позову!..
– Теперь покрутим его! – скомандовал Трубкин и запел: – Как на Роди именины испекли мы каравай, вот такой вышины, вот такой нижины…
Увидев, что перед ней человек, к которому она так неравнодушна, увидев, что этого человека так унижают и мучают, Зоя вскипела яростью. В три прыжка очутилась она возле мальчишек:
– Что вы делаете! Хулиганьё проклятое! А ну отпустите его!
– Тихо, тихо, малышка! – сказал Боря, и оба продолжали держать Родю за уши.
Только тут вспомнила Зоя про эликсир и вспомнила, что она должна приказывать каждому в отдельности. Она взглянула на Трубкина, потом на Калашникова:
– А ну отпусти его! И ты отпусти!
И красные Родины уши оказались на свободе.
– Ну что ты орёшь, чего орёшь! – проговорил Сёмка.
– Пошёл к чёрту отсюда! – выкрикнула Зоя, и тут Калашников сошёл с тротуара на мостовую и заходил по ней как-то неуверенно, сворачивая то в одну сторону, то в другую, то в третью. Зоя удивлённо посмотрела на него, потом смекнула: хулиган просто не знает, куда ему идти, потому что чертей на свете нет. И она исправила своё приказание: – Домой иди! Убирайся домой, слышишь! – И вытаращила глаза на Трубкина: – И ты – марш домой! Живо! И не вылезать у меня до завтра!
И тут наступил полный порядок: Сёмка вернулся на тротуар и уверенно зашагал по нему в одну сторону, а Борис пошёл в другую. Пройдя несколько шагов, Трубкин, не останавливаясь, обернулся:
– Сём! Пошли ко мне! В шахматы сыграем!
– Не, Борь, – продолжая шагать, отозвался Сёмка. – Лучше ты ко мне, ты нашего телика нового ещё не видел. Цветной!
– Сёма! Ну, иди! – уже издали прокричал Трубкин. – У нас дома никого нет, посидим поиграем!..
– Борь! Ну, ты человек или нет? Ну, хоть на пять минут загляни!
Так они звали друг друга в гости, пока Трубкин не скрылся за поворотом, а голос Калашникова не замер вдали.
У Роди болели уши, побаливала даже голова, но он не обращал на это внимания. Он смотрел то на спину Трубкина, то на спину Калашникова, а когда их перекличка кончилась, он ошалелыми глазами уставился на Зою:
– Ты что, их знаешь?
Зоя чуть пожала плечами:
– Ну… как и ты.
Родя взял у неё одну из сумок:
– Давай помогу нести. Ты где живёшь?
– А я уже почти пришла. Вон мой дом!
До самого Зоиного дома Родя молчал, а Зоя краешком глаза следила, как он то и дело поглядывает на неё, и ей очень хотелось поведать ему, именно ему, Родиону Маршеву, о том, какая удивительная сила заключается в ней, какая власть над людьми ей дана. Но Зоя понимала, что этого делать нельзя.
Они свернули во двор и пошли вдоль длинного двенадцатиэтажного корпуса к предпоследнему подъезду.
– Ну почему они так быстро послушались тебя? – сказал наконец Родя. – Ничего не понимаю!
– Ты многого не понимаешь, Маршев, – загадочно и грустно сказала Зоя, – ты ещё очень-очень многого не понимаешь. – Тут ей захотелось показаться Роде ещё более значительной, и она проговорила уже другим тоном, деловым: – Не знаю… Может, мне сказать папе, чтобы он прислал завтра во дворец какой-нибудь станок получше? Может, мы тогда этого Якова Дмитриевича уломаем?
– Думаешь, папа так сразу тебя и послушается?
Зоя пожала плечами:
– Вообще… он считается с моим мнением. Ну, спасибо! Пока!
И, забрав у Роди сумку, она ушла.
После этого Родя несколько минут шёл очень медленно. Что же это получается? Вчера Ладо шина сказала, что попробует уговорить Лёву Губкина поместить статью, и вот статья сегодня в газете. Вчера Зоя сказала ему и Вене, чтобы они не устраивали никаких засад во дворце, и теперь им обоим не хочется устраивать засаду… И наконец, только сейчас… Зойка крикнула двум мальчишкам, с которыми едва знакома, чтобы они отпустили Родины уши, и они тут же отпустили; она приказала мальчишкам идти домой, и они тут же пошли, и ясно было, что каждый идёт не куда-нибудь, а именно к себе домой. Так что же всё-таки получается? А вдруг у этой самой Зойки есть способность гипнотизировать людей?! Способность, о которой она сама не подозревает!
Тут Родя остановился и замотал головой. Нет! Такого но бывает, такого не может быть! Ну, а фактики-то налицо! Родя снова двинулся вперёд и снова стал перебирать эти «фактики»: Лёва Трубкин и статья, разговор о засаде, ну, а главное – поведение Борьки и Сёмки… И снова тот же вывод: Зойка обладает даром внушения! И снова Родя остановился, и снова замотал головой. Нет! Не может такого быть!
Вечером, когда пришёл Веня, Родю так и подмывало рассказать ему о своих предположениях, но он не рискнул это сделать. Родя знал, что уравновешенный, практичный Венька просто обзовет его фантазером, тем дело и кончится.
А позднее, когда Родя уже лежал в постели, ему вспомнилась такая подробность: подойдя к нему, Борька Трубкин почему-то назвал его «писателем». Выходит, что ему драли уши за его статью! Но почему же Борька так невзлюбил его за эту статью, которая его, Борьки, совсем не касается? Нет, тут что-то не так! Ну, а если предположить, что Борька действовал по наущению своего старшего братца? Тогда всё сходится! Но тогда получается, что Лёвка Трубкин против воли поместил статью и теперь злится за это на Родю. А почему он поместил против воли? На это ответ был один: так ему приказала Зойка!
Додумавшись до этого, Родя покрылся испариной и помахал над собой одеялом, чтобы немного остыть. После этого он повернулся со спины на бок и постарался заснуть, и тут ему вспомнилось название телепередачи, которую вел профессор Капица: «Очевидное – невероятное». Десятки раз Родя смотрел эту передачу, но никогда не задумывался, почему она так называется. И вот теперь задумался. Он пришёл к выводу, что такое название очень подходит ко всей этой истории с Зойкой: очевидное – это факты, которые он наблюдает своими глазами, но факты эти невероятные, такие, в которые трудно поверить.
Родя закрыл глаза, а в мозгу его всплывали то Сёмка с Борькой, то Зоя, то Веня, то Трубкин… И в том же мозгу, словно невидимый маятник, всё время качались слова: «Очевидное – невероятное, очевидное – невероятное, очевидное – невероятное…»
Так Родя и уснул.
Глава двадцать первая
Зое пора было укладываться спать, но мама её ушла ненадолго к соседям, бабушка лежала больная, а Зоин папа, Митрофан Петрович, любил в свободную минуту поболтать с дочкой.
Они сидели в кухне. Митрофан Петрович курил, расспрашивал Зою о школьных делах, а Зоя отвечала вяло и как-то очень уж внимательно смотрела на отца.
Митрофан Петрович был высок и широкоплеч, у него было мужественное лицо с высоким лбом, и этот лоб делала ещё выше начинающаяся лысина. И Зоя думала о том, что вот сейчас этот крупный мужественный человек, которому на заводе подчиняется так много людей, вынужден будет подчиниться её, Зоиному, приказанию. И от этой мысли Зое стало как-то неловко, ей стало немножко жалко отца, и она всё медлила заводить разговор о станке.
Митрофан Петрович погасил окурок в пепельнице и вдруг поднялся:
– Слушай, дочура, давай устроим маме сюрприз: она придёт, а вся посуда перемыта. А то ведь, понимаешь, бабушка больна, и маме приходится везде поспевать: и за бабушкой ухаживать, и обед готовить…
Он надел поверх тренировочного костюма мамин пёстренький фартук, а Зоя взяла кухонное полотенце. Она долго придумывала, с чего бы начать разговор, и наконец спросила:
– Папа, ведь твой завод, кажется, шефствует над Дворцом пионеров?
– Ну, мы взяли в своё время шефство. А что?
– Пап!.. А в чём заключается ваше шефство?
– Да ведь как тебе сказать… Я ведь лично не занимаюсь. Этим местком, должно быть, занимается… а скорей всего, комсомольская организация…
Зоя помолчала.
– Папа, а вот говорят, что твой завод шефствует только на словах, а не на деле.
Тут впервые Митрофан Петрович приостановил работу и посмотрел на Зою, держа в левой руке тарелку, а в правой – щётку:
– А кто же это говорит? Ну, давай конкретно!
– Между прочим, сам директор дворца Яков Дмитриевич. И между прочим, он сказал, что даже самая бедная мастерская подарила Дворцу пионеров станок, а такой большой завод, как у тебя, только обещаниями кормит.
Митрофан Петрович снова принялся за работу:
– Да-а… Тут, возможно, он и прав. Ты мне как-нибудь об этом напомни. А, доченька?
Зою такой ответ, конечно, не удовлетворил, ведь она сказала Маршеву, что попросит отца завтра же прислать станок.
Она попыталась сначала уговорить отца:
– Папа! Ну что тебе стоит завтра взять и прислать во дворец какой-нибудь станок! Ведь они ждут всё-таки!
Митрофан Петрович снова оглянулся на Зою:
– Ишь ты, какой адвокат у Дворца пионеров нашёлся! Ладно! Обещаю тебе над этим подумать… А вот насчёт того, чтобы завтра… ты уж извини. У папы завтра дел выше головы, а тут надо давать распоряжения, чтобы подобрали подходящий станок да чтобы выделили такелажников для его погрузки, не говоря уже о транспорте. Нет, дочура, давай уж до будущей недельки подождём, а там посмотрим, что получится. На-ка, вытирай вилку!
Зое стало ясно, что папа не принимает разговор всерьёз, что раздумывать да смотреть, «что получится», он может и неделю, и месяц, и три… И Зоя поняла, что придётся пустить в ход эликсир. Она помолчала, вытирая вилку, потом спросила:
– Папа, а что такое координатно-роскошный станок?
Митрофан Петрович засмеялся:
– Координатно-роскошный? Это что ещё за чудо? Может быть, координатно-расточный? Или, точнее, координатно-расточной?
– Ну, координатно-расточной. Недавно по радио передавали, что твой завод наладил выпуск таких станков. С каким-то там управлением.
– С программным управлением. Впрочем, это и в самом деле роскошный станок: задал ему программу, и он сам проделывает все операции по расточке до нужных параметров.
Зоя не понимала, что такое программное управление, что такое расточка, что такое параметры, но она поняла одно: станок этот хороший, и Яков Дмитриевич, пожалуй, будет рад получить его.
– Папа, слушай меня! – сказала она, повысив голос.
– Ну, слушаю, слушаю, – благодушно отозвался Митрофан Петрович, передавая Зое две ложки и вилку.
И тут Зоя отчеканила:
– Папа! Завтра утром отправь координатно-расточный станок в подарок Дворцу пионеров. Вот! Всё-таки нужно шефствовать не на словах, а на деле.
– Глупышка ты у меня! – рассмеялся Митрофан Петрович.
Если бы он объяснил дочке, что такой станок стоит несколько тысяч, что за подобное разбазаривание ценностей его могут и под суд отдать, что, наконец, такой станок совсем ни к чему Дворцу пионеров, Зоя, конечно, отменила бы своё приказание. Но Митрофан Петрович ей ничего такого не сказал, он опять не принял всерьёз дочкины слова. Однако минуты через две Зоя поняла, что её приказание подействовало: оставшиеся ножи, ложки и вилки Зоин папа домыл молча, потом он, не снимая маминого фартука, сел боком к столу и стал курить, глядя в одну точку.
Вернулась мама и отправила Зою спать. Из-за болезни бабушки Зоя спала теперь в одной комнате с родителями. Она быстро уснула и не слышала, как отец всё ходил и ходил за стеной у себя в кабинете, и не слышала, как мама несколько раз в течение ночи вставала, заходила к папе в кабинет, спрашивала его, почему он не ложится спать, а тот раздражённо отвечал:
– Оставь меня, Риточка, дай подумать!..
Зоя ещё спала, когда её мама кормила мужа завтраком. Он почти ничего не ел, всё молчал, а лицо у него было жёлтое и под глазами повисли тёмные морщинистые мешки.
– Троша! Мне твой вид что-то очень не нравится. Ты как себя чувствуешь?
Митрофан Петрович потёр кулаком лоб:
– Да неважно, по правде сказать.
– А что именно у тебя?
– Да с головой что-то.
– Может, дома останешься? Вызвать врача?
– Не надо, обойдётся. – Он встал, подошёл к окну, выглянул во двор: – Машина уже пришла. Пока, Риточка!
И в этот день Митрофан Петрович домой уже не вернулся.
Часа через три после того, как директор станкостроительного завода уехал к себе на работу, другой директор – Дворца пионеров – сидел у себя в кабинете, положив локти на стол, смотрел на сцепленные пальцы рук и думал.
Минут тридцать тому назад закончился какой-то странный эпизод. Дверь распахнулась, и, минуя молоденькую секретаршу Таню, в кабинет без стука вошёл маленький толстый человек в плаще и фетровой шляпе.
– Товарищ Сысоев? – сказал он хмуро. – Я из отдела сбыта завода «Факел».
– Так! Очень приятно!
– Тут вашим пионерам шефы подарок прислали. – Он раскрыл пластмассовую папку и вынул из неё две бумаги. – Вот это вам сопроводиловка, а вот здесь распишитесь в получении.
В сопроводиловке директор прочёл, что в порядке шефской помощи завод направляет дворцу координатно-расточный станок марки «Программа-75».
– А что это за станок?
– Последнее слово техники. Автоматики, точнее сказать. Станок с программным управлением.
Яков Дмитриевич был по образованию историк, но он интересовался техникой и примерно знал, что такое станок с программным управлением.
– Так ведь… должно быть… должно быть, очень дорого…
– Не дёшево. Много тысяч стоит.
– Сколько?
– Много тысяч, – почему-то с недоброй усмешкой процедил человек из отдела сбыта. – Так что, будете принимать?
Последний вопрос он задал таким тоном, будто сомневался, что директор дворца примет станок, и Яков Дмитриевич совсем оторопел:
– Не знаю, право… Ведь… с программным управлением… он требует квалифицированного обслуживания, а у нас дети, как-никак… А с другой стороны, странно: такая огромная ценность и вдруг…
– Ну об этом вы нашего директора спрашивайте, товарища Ладошина, – совсем уже сердито сказал человек. – Его письменное распоряжение у нас в отделе есть, а я человек маленький. Где будем сгружать?
На это директор дворца ответить не успел. В дверь просунулась секретарша Танечка:
– Яков Дмитриевич, к вам с завода «Факел». – И она впустила двух новых посетителей, которые, в противоположность первому, были очень рослые и худощавые, только один был брюнет, а другой – блондин.
– Хорошо, что не разгрузились, товарищ Панков, – заметил брюнет человеку из отдела сбыта и обратился к Якову Дмитриевичу: – Здравствуйте, товарищ Сысоев! Заместитель директора завода по коммерческой части Туганаев Василий Батырбекович.
– Зарубин Иван Максимович, – отрекомендовался блондин. – Секретарь парткома завода.
Обменялись рукопожатиями. Яков Дмитриевич пригласил всех сесть. Тут замдиректора снова заговорил:
– Видите ли, какое дело, товарищ Сысоев. Произошло недоразумение. Вам ошибочно прислали станок.
– Да я вот сам немножко удивился… – начал было Яков Дмитриевич, но секретарь парткома торопливо перебил его:
– А мы, товарищ Сысоев, сегодня же пришлём вам другой станок, более для вас подходящий. Сегодня же пришлём.
– Да-да! – также торопливо подхватил замдиректора. – Я лично уже выписал документы, дал распоряжение на отгрузку, так что, возможно, он уже в пути. Через час, может быть, через два часа получите.
– Спасибо! – пробормотал Яков Дмитриевич. – Только я вот чего не понимаю: тут передо мной лежит письмо за личной подписью товарища Ладошина.
– Вот это уже вопрос деликатный, товарищ Сысоев, – сказал замдиректора и посмотрел на секретаря парткома: – Иван Максимович, может быть, вы обрисуете положение?
– Хорошо. Гм! Положение, стало быть, такое: вот эту бумагу, что у вас на столе, и распоряжение об отправке станка Митрофан Петрович Ладошин написал, находясь… ну, как бы вам сказать… находясь в болезненном состоянии. Сразу вслед за этим нелепым распоряжением с ним случился инфаркт. На «скорой» увезли. Вот такое дело… И ещё, товарищ Сысоев… было бы очень желательно, чтобы эта глупая история не получила огласки. Всё-таки авторитет руководителя… Словом, вы сами понимаете.
– Вполне понимаю! – с готовностью согласился Яков Дмитриевич. – Обещаю вам – никому ни слова. А эту бумагу мы порвём.
И он порвал сопроводиловку, а товарищ Панков – не подписанную ещё расписку, которую держал в руках. Затем посетители распрощались, и директор – не столько из вежливости, сколько из любопытства – проводил их до самых ворот дворца.
Там он увидел, что на улице стоит автокран с прицепом, а на прицепе возвышается здоровенный контейнер, который, пожалуй, не пролез бы ни в одну из дверей Дворца пионеров. За прицепом стояла «Волга». Возле машин курили шофёры и рабочие.
Секретарь парткома ещё раз напомнил Якову Дмитриевичу о своей просьбе не предавать огласке всю эту историю, замдиректора дал команду всем садиться по машинам и двигаться обратно, и колонна удалилась.
А ещё часа через полтора пришла другая машина, уже не в сопровождении крана и всего лишь с тремя рабочими. Небольшой станок, который они привезли, был помещён не в контейнер, а просто накрыт брезентом. Его сгрузили на заднем дворе и с помощью ваг и катков приволокли в слесарно-механическую мастерскую. Присутствовавший при этой операции завхоз дворца пробормотал:
– Н-нда! Поработал станочек! Небось и в ремонте побывал.
После отъезда машины с первым станком и во время получения второго какое-то неосознанное чувство томило Якова Дмитриевича: всё время ему казалось, что он обязательно должен что-то вспомнить. И вот теперь он удалился в свой кабинет и стал думать: а что же именно он хочет припомнить?
Занятия различных кружков во дворце в будние дни начинались не раньше трёх часов, а занятия секций общества «Разведчик» – между шестью и семью. Ведь инженеры и молодые учёные руководили этими секциями на общественных началах, после своей основной работы, и исключение представлял только Альфред Павлович Тигровский, руководитель «Разведчика».
Сейчас было только начало второго, и во дворце стояла почти полная тишина. Ничто не мешало Якову Дмитриевичу думать.
– Да-а… Как видно, заработался товарищ Ладошин, – сказал он почему-то вслух, и тут вдруг у него в голове завертелось: «Ладошин… Ладошин…» А ведь, кажется, есть ещё какой-то Ладошин. Кто же он такой? Стоп! Да ведь это не «он», а «она», Ладошина, дочка директора завода! Та самая, что приходила вчера с так называемой делегацией, та самая, которая обещала ему поговорить с отцом насчёт станка! Да ведь эту же Зою он видел ещё вчера утром у директора школы. Ну да! Её вызвали с урока потому, что старый учитель химии помешался и утверждал, что она, Зойка, приобрела способность повелевать. И ведь какое занятное совпадение: бред старого учителя о своём эликсире и такая быстрая доставка ценнейшего станка после того, как эта Зойка обещала поговорить с отцом!
Тут Яков Дмитриевич вдруг снял очки, достал платок и вытер им лицо. Чёрт!.. А вдруг это не совпадение? Ведь тогда очень легко объяснить историю с первым станком: Зоя велела отцу подарить станок именно с программным управлением потому, что где-то слышала о нём, но даже понятия не имеет о его ценности, и вот вам результат!
Читать бесплатно другие книги:
