Эликсир Купрума Эса Сотник Юрий

Глава семнадцатая

Трубкин ушёл, не понимая, чем понравилась эта дурацкая статья Надежде Сергеевне, а между педагогами разгорелся спор. Его начала преподавательница биологии Фаина Дмитриевна – желтоволосая женщина с красивым, но сердитым лицом. Она сидела за столом, заталкивая в портфель ученические тетради.

– Ко мне уже заявлялся один такой юный гений. Некий Столбов из шестого класса. – И она рассказала, как Столбов приносил толчёных гусениц и просил микроскоп, чтобы посмотреть, живы ли микробы, от которых гусеницы погибли.

К ней подошёл толстый, грузный Иван Лукич, преподаватель физики.

– А к чему вы всё это говорите? – спросил он.

– А к тому, что пример Столбова может послужить хорошей иллюстрацией для ответа на подобного рода статью.

– А какой, по-вашему, должен быть ответ?

– А вот таков: сначала овладей знаниями, а потом уж и лезь в исследователи. Ведь совершенно неизвестно: может быть, бактерии или микробы, от которых погибли гусеницы, и для человека опасны.

– А по-моему, пример со Столбовым говорит как раз об обратном: заниматься так называемой исследовательской деятельностью вы ему не запретите, значит, остаётся одно: дать Столбову и ему подобным руководителя. В этом смысле я вполне согласен с автором статьи. Как его зовут? Родион Маршев? Я вполне согласен с уважаемым Родионом Маршевым.

Спор разгорался. Одни поддерживали Фаину Дмитриевну, другие Ивана Лукича. Про статью Маршева скоро все забыли, стали говорить о том, как вообще надо вести обучение в условиях научно-технической революции. Когда директор школы Клавдия Мироновна вошла в учительскую, Иван Лукич гремел:

– Посмотрите, как у нас построена программа по физике! С чем чаще всего сталкивается в жизни современный ребёнок? С гидравликой? Нет! С законом Бойля – Мариотта? С тепловым расширением тел? Нет! Куда он ни сунется, везде он сталкивается с электричеством, с проводниками и изоляторами, с силой тока и напряжением… Так почему же я в первую очередь должен рассказывать о шарах-монгольфьерах, на которых теперь никто не летает, и только в седьмом классе могу завести разговор о явлениях, с которыми они сталкиваются повседневно?

– О чём речь, товарищи? Что за споры? – спросила Клавдия Мироновна.

Надежда Сергеевна начала было рассказывать ей про статью, но тут в учительскую вошёл Куприян Семёнович. Прямой, подтянутый, внешне спокойный, он подошёл к директору и негромко сказал:

– Клавдия Мироновна, мне надо с вами поговорить по очень серьёзному делу.

– Пожалуйста! Я вас слушаю.

– Нет, с глазу на глаз, и притом очень срочный разговор.

Клавдия Мироновна извинилась перед педагогами и ушла с Куприяном Семёновичем в свой небольшой кабинет. Тут она села за письменный стол, а учитель поместился в кресле перед ней.

– Так. Я вас слушаю, Куприян Семёнович.

– Клавдия Мироновна, нам предстоит очень трудный разговор. Вполне возможно, что вы сочтёте меня за сумасшедшего. Да!

– Ну, этого уж вы можете не опасаться, – улыбнулась Клавдия Мироновна.

– И тем не менее я боюсь, что это будет именно так.

– Ну в чём же всё-таки дело, Куприян Семёнович?

– А дело чрезвычайно серьёзное. Буду говорить без обиняков: необходимо срочно изолировать ученицу пятого класса Ладошину Зою. Вот именно!

Клавдия Мироновна положила руки на стол, сцепила пальцы перед собой и уставилась на Куприяна Семёновича:

– Простите… А почему вы так считаете?

– Потому что она социально опасна. Да! – твёрдо ответил Купрум Эс и умолк в ожидании следующего вопроса.

– А… а почему вы находите, что эта девочка социально опасна?

– Я понимаю, что вы сразу поверить мне не сможете, но опять-таки скажу напрямик: эта девочка приобрела способность управлять поступками других людей.

Клавдия Мироновна потупилась, и массивное, с крупными чертами лицо её стало покрываться красными пятнами.

– Да… Гм… Это… это действительно нечто… нечто экстраординарное. А… а какие у вас есть основания делать подобные заявления?

– Если говорить коротко, то я сам разработал эликсир, который многократно повышает способность человека внушать другим свою волю. Да!.. Но я допустил непростительную оплошность, позволил девочке выпить его, и теперь она обрела способность, о которой я вам говорил. И должен вам сказать, что Ладошина – ребёнок своенравный, безответственный, и она может натворить много бед, пока эликсир из неё не выветрится. Да! Вот именно! Вот так!

– Позвольте! А как вы убедились, что девочка обладает такой способностью?

– На собственном опыте, Клавдия Мироновна, да!

– А… например?

Купрум Эс поднял правую руку на уровень лица и потыкал указательным пальцем куда-то вниз:

– Вот именно здесь, Клавдия Мироновна… именно когда я приведу вам этот пример, вы, пожалуй, и сочтёте меня сумасшедшим.

– Ну, а всё-таки, Куприян Семёнович…

– Хорошо. Я скажу. По приказанию Зои я ползал под столом. Помимо собственной воли. Вот так!

На несколько секунд Клавдия Мироновна оцепенела. Потом она осторожно придвинула к себе тяжёлый четырёхгранный стакан из уральского камня, который стоял слишком близко к учителю. Делая вид, что ищет что-то среди стоящих в стакане карандашей и ручек, она с трудом выдавила:

– А… а ещё какой-нибудь пример…

– Пожалуйста! Другой пример: с милиционером. Он требовал у меня документы, но тут Зоя приказала ему уйти, и он ушёл.

Впоследствии директор школы жалела, что не расспросила учителя подробней, где Зоя пила этот невероятный эликсир, где и когда они встречались с милиционером, но в тот момент ей было не до расспросов: слишком большое смятение охватило её, когда она поняла, что старый учитель свихнулся. Крупная, с мужскими чертами лица, Клавдия Мироновна была вместе с тем женщиной отнюдь не храброй. Она продолжала копаться в карандашах и ручках, не смея глаз поднять на Купрума Эса, чтобы он не догадался, что у неё душа находится в пятках. Все свои силы она сосредоточила на том, чтобы только не раздражить сидящего перед ней сумасшедшего.

– Да… всё это очень интересно… очень интересно… очень интересно… – пробормотала она слабым голосом. – Так что же… что же вы предлагаете, Куприян Семёнович?

– Мой план очень прост. Да! Видите ли, у меня плохой сон, я просыпаюсь от малейшего шороха, поэтому мой зять привёз мне из заграничной командировки новейшее патентованное средство. Оно называется «Слип камли», что в переводе с английского означает «Спите спокойно». Это такие комочки ваты, пропитанные воскообразным веществом, состав которого засекречен фирмой. Вещество это резко снижает чувствительность слухового нерва. Практически человек становится совсем глухим, пока «Слип камли» находится у него в ушах.

Купрум Эс передохнул, а Клавдия Мироновна вынула из стакана шариковую ручку и стала делать вид, что машинально разглядывает её.

– Я вас слушаю, Куприян Семёнович… я слушаю вас, – промямлила она.

– Итак, воспользовавшись «Слип камли», можно безопасно подойти к девочке и изолировать её от окружающих. Разумеется, это должны будут сделать её родители.

Клавдия Мироновна судорожно глотнула слюну.

– Так, может быть… может быть… вам лучше обратиться к её родителям… Непосредственно, так сказать…

– Я бы так и сделал, да, – ответил Купрум Эс. – Но здесь такое осложнение: Зоя приказала мне не показываться ей сегодня на глаза, так что сегодня я не могу появиться в доме Ладошиных. Вот именно! А дело, Клавдия Мироновна, срочное. Девочка и за сегодняшний день может что-нибудь натворить.

– Так-так… Вы, значит, хотите… хотите, чтобы я…

– Да. Вот именно. – Куприян Семёнович достал из кармана пластмассовую коробочку с яркой этикеткой. – Вот тут «Слип камли». Вы объясните Ладошиным, что употребление очень простое: надо помять комочек в руке до размягчения и плотно вставить в ухо. Вот так! Да!

Клавдия Мироновна взяла коробочку и сунула её в ящик стола. Она заставила себя наконец поднять голову, но так и не осмелилась посмотреть на учителя: взгляд её блуждал по стене за спиной Купрума Эса.

– Хорошо, дорогой… Вы… вы не волнуйтесь, всё-всё будет сделано… Всё-всё будет, как вы сказали, всё-всё будет…

И тут Купрум Эс увидел потное, в красных пятнах лицо директора, увидел её затравленный, бегающий взгляд. Он поднялся:

– Мне всё понятно, Клавдия Мироновна: мои опасения сбылись, вы меня принимаете за помешанного.

– Ну что вы, что вы, дорогой! – прошептала Клавдия Мироновна.

– Я достаточно наблюдателен, да! Ну что ж!.. Придётся действовать иными путями. – Купрум Эс подошёл к двери и взялся за ручку. – «Слип камли» я оставляю у вас. У меня есть ещё. Возможно, вы им воспользуетесь, когда сами убедитесь, что девочка опасна. Вот так! Всего доброго!

Примерно через час Купрум Эс нанёс ещё один визит: начальнику четвёртого отделения милиции, майору Вартаняну. Прождав минут сорок своей очереди в приёмной, он вошёл в кабинет:

– Здравствуйте, товарищ майор! Я к вам по срочному и весьма необычному делу.

– Так! Прошу садиться! – сказал плечистый брюнет за большим столом.

– Позвольте сначала представиться, да: Дрогин Куприян Семёнович, преподаватель химии в двадцать восьмой школе и руководитель лаборатории биохимии во Дворце пионеров.

Майор поднялся, пожал учителю руку над столом:

– Очень приятно! Прошу! – И он снова указал на кресло.

Куприян Семёнович сел:

– Разговор наш покажется вам довольно странным, товарищ майор. Я полагаю, что вы сначала сочтёте меня за помешанного, но всё же прошу выслушать меня до конца.

– Так! Слушаю вас…

Минут через десять майор Вартанян сидел весь красный, но не испуганный, как Клавдия Мироновна, а сердитый. Куприян Семёнович, следивший за выражением его лица, грустно улыбнулся:

– Как видите, я был прав, и вы приняли меня за психически больного, да. Но дело в том, что один из ваших сотрудников тоже подвергся воздействию этой девочки, и он, надеюсь, это подтвердит. Вот так!

– Кто именно? – сурово спросил майор.

– Сейчас я вам объясню. Вчера поздно вечером, когда я вышел с девочкой из Дворца пионеров, ко мне подошёл милиционер, если не ошибаюсь – сержант, и спросил у меня документы. Таковых при мне не оказалось, и сержант потребовал, чтобы я отправился вместе с ним. Но тут девочка приказала ему немедленно удалиться, и он удалился. Вот именно: немедленно! Да! Я полагаю, что он сотрудник вашего отделения и его нетрудно будет найти.

Несколько секунд майор исподлобья смотрел на Купрума Эса, потом взял телефонную трубку и набрал номер:

– Алло! Пахомов? Кто этой ночью патрулировал в районе Дворца пионеров?.. Старшина Крутилин и сержант Сивков? А где сейчас Сивков?.. Так. А дома телефон у него есть?.. Ну-ка найдите!

Майор подождал немного и записал на календаре номер.

В это время сержант Сивков лежал на кровати под одеялом и смотрел в потолок. Как всегда, вернувшись утром с дежурства, он позавтракал, разделся и лёг, но спал он плохо и мало. Задремлет, но тут же очнётся, и перед глазами встанет освещённая редкими фонарями аллея, идущая от подъезда Дворца пионеров к воротам. И сразу вспомнится сержанту, как он шёл по этой аллее: шёл, сознавая, что надо вернуться и забрать с собой этого подозрительного старика, и вместе с тем чувствуя, что он вернуться не может, не может даже остановиться, а может только уйти… Шёл, оглядывался через плечо, покрикивал старику: «Гражданин, пройдёмте!», а в ушах его продолжал звенеть голос черноглазой девчонки: «Уходите отсюда немедленно! Немедленно уходите! Слышите? Ну!»

На улице Сивкова ждал мотоцикл со старшиной Крутилиным за рулём.

«Ну, что там?» – спросил старшина.

«Да ничего», – негромко, сдавленным голосом ответил Сивков. Он сел позади старшины и стал думать, что с ним произошло.

«А кому ты говорил „пройдёмте“?» – спросил через плечо Крутилин.

«Да… там пьяненький один…» – пробормотал Сивков. Не мог же он сказать, что хотел проверить документы у подозрительного старика, но послушался приказания маленькой девчонки и ушёл.

«Задержать не нужно было?» – спросил Крутилин, запуская мотор.

«Да он не шибко… И смирный такой… пенсионер. Я ему сказал „пройдите“, и он ушёл в те ворота».

А потом старшина всю ночь удивлялся, почему сержант так молчалив и так ко всему равнодушен.

И вот теперь Сивков лежал, смотрел в потолок и тихонько бормотал:

– Нет, товарищ Сивков, тебе из милиции уходить! Такая работёнка не по твоим нервам. Ночью, можно сказать, было первое предупреждение, а если дальше останешься, совсем с катушек сойдёшь.

Зазвонил телефон.

Сивков медленно выполз из-под одеяла, подошёл к телефону, неохотно сказал:

– Да-да!

– Сержант Сивков? Майор Вартанян говорит.

Сержант сразу подтянулся:

– Слушаю, товарищ майор!

– Извините, что беспокою в неслужебное время.

– Ничего, товарищ майор… Слушаю вас.

– Вы ночью ко Дворцу пионеров подъезжали?

– Подъезжал, товарищ майор, – быстро ответил Сивков и очень встревожился.

– А к подъезду подходили?

Сердце у сержанта упало. Неужели во дворце что-нибудь произошло? И неужели в этом замешан старик, которого он упустил? И Сивков решил говорить только то, что сказал старшине.

– Так точно, подходил, товарищ майор, – ответил он как можно бодрей.

– Вы кого-нибудь видели там?

«Так и есть! Старик!» – с ужасом подумал сержант, а сам ответил беспечным тоном:

– Да был там старичок один… чуть-чуть выпимши.

– Какой он из себя?

– Высокий такой… худощавый. Я его не стал задерживать, товарищ капитан, потому что он… чуть-чуть, говорю.

– С ним был кто-нибудь ещё?

– Никого, товарищ майор.

– Точно помните?

– Совершенно точно, товарищ майор.

– О чём вы с ним говорили?

– Да я ему сказал, чтобы он шёл домой, он и пошёл. – Сивков помолчал секунду, набираясь храбрости, и спросил: – Что-нибудь случилось, товарищ майор?

– Ничего не случилось. Отдыхайте спокойно! – Майор положил трубку и в упор посмотрел на Куприяна Семёновича: – Сержант говорит, что никого с вами не было, а сами вы находились в нетрезвом состоянии.

Купрум Эс поднялся, поражённый и оскорблённый.

– Да!.. Вот так! Ну что ж… Извините за беспокойство! – сказал он и вышел.

Начальник отделения посидел, подумал. Всё-таки старый учитель не походил на пьяницу. Он больше смахивал на помешанного. Майор взял алфавитную книжку, открыл её на букве «Ш» и набрал номер телефона двадцать восьмой средней школы.

А Куприян Семёнович спустился по лестнице со второго этажа на первый, но на улицу не вышел. Он вдруг остановился и прижал ладонь к груди. Слева от него был коротенький коридорчик, в конце которого сквозь распахнутую дверь была видна какая-то комната. Нетвёрдо ступая, учитель добрался до этой комнаты, увидел дежурного по отделению, сидящего за деревянным барьером, и опустился на стул возле стены.

– У меня сердце… – негромко сказал он. – Боль… Очень сильная боль…

Он приоткрыл рот, и голова его откинулась затылком к стене.

Молодой дежурный соображал быстро. Он не стал задавать вопросов. Он придвинул к себе телефон и набрал 03.

Глава восемнадцатая

В тот день Зое пришлось ещё раз пустить в ход свою чудесную силу. После истории с редактором Веня проникся некоторым уважением к Зое и, когда уроки окончились, предложил Роде:

– Давай проводим Ладошину, расспросим её подробнее, как она уговорила Трубкина.

Маршев, конечно, согласился. Зоя немного задержалась в школе. Как ни холодна она была в эти дни со своими «активистами», но те и сегодня поджидали её у школьных ворот. Это не очень обрадовало Родю и Веню, однако они присоединились к Зоиным поклонникам и тоже стали ждать.

Нечего и говорить, как возликовала про себя Зоя, увидев, что её ждёт сам Маршев, а с ним и Рудаков, который всегда старался выразить Зое своё пренебрежение.

Все двинулись в направлении Зоиного дома, и Веня спросил:

– Зойка, ну ты скажи всё-таки, как ты уломала Трубкина. Что ты ему говорила?

Зоя выступала не спеша, склонив голову набок, красиво вытягивая ноги в красных туфельках.

– Ну разве такие пустяки запомнишь!.. – лениво протянула она. – Ну, просто доказала ему логически, что статью поместить надо, и он понял, что я права.

Тут Ладошиной захотелось позабавиться. Она сказала «активистам», чтобы они шли вперёд, что ей нужно кое о чём поговорить с Маршевым и Рудаковым, а сама замедлила шаги и, сдерживая ехидную улыбочку, спросила:

– Ну, так как же ваша засада? Вы её всё-таки будете устраивать во Дворце пионеров или передумали?

– Ничего не передумали. Мы в пятницу вечером засаду устроим, – ответил Веня и объяснил, почему именно в пятницу.

Зоя надолго замолчала. Венин ответ её встревожил. Она собиралась завтра же извиниться перед Купрумом Эсом, она была уверена, что добрый учитель простит её и у них снова наладятся отношения. И она, конечно, рассчитывала ещё раз проглотить эликсир, при одной мысли о котором её всю передёргивало.

Словом, это было совсем ни к чему, чтобы мальчишки вели наблюдение за учителем. Зоя вдруг остановилась и властно сказала:

– Ну-ка, слушайте! Никаких засад вы больше устраивать не будете! – Тут она вспомнила, что ей надо обращаться с приказаниями к каждому человеку в отдельности, и повернулась к Роде: – Маршев, слышишь? Никаких засад во дворце ты не устраивай! – Она посмотрела на Рудакова: – И ты никаких засад не устраивай, вот!

В тот же миг каждый из друзей почувствовал, что ему совсем не хочется пробираться во дворец да прятаться за щитами.

– Ну чего ты раскричалась! – спокойно сказал Веня. – Я сам только сейчас подумал, что никакой засады устраивать не надо: ещё влипнем в какую-нибудь историю, а дела не сделаем. Правда, Родя?

– Засада, конечно, вещь интересная, – медленно проговорил Маршев, – романтика всё-таки… Но конечно, мы больше пользы принесём, если просто пойдём к директору и скажем: так, мол, и так, по ночам в лаборатории биохимии свет и кто-то там занавешивает окна…

Зоя оторопела. Только этого ей не хватало, чтобы сам директор Дворца пионеров установил наблюдение за лабораторией! Зоя вспомнила слова Купрума Эса, что проглоченный ею эликсир с каждым новым приказанием «выгорает», ей захотелось поэкономить своё «горючее», но было ясно, что теперь придётся расстаться ещё с некоторым количеством его.

Она в упор уставилась на Родю:

– В общем, ты, Маршев, ни к какому директору Дворца пионеров не пойдёшь и ничего ему не скажешь. Ясно? – Она повернулась к Вене: – И ты, Рудаков, к директору не ходи и ничего ему не говори!

Она замолчала, поглядывая на приятелей и ожидая, что они ответят. Те тоже помолчали.

– Может, ты права, конечно, – глядя себе под ноги, негромко сказал Родя.

– Ну, а в самом деле, – отозвался Веня, – если это Купрум Эс и если он что-нибудь полезное изобретает, зачем мы ему будем мешать?

Дальнейший разговор не клеился. Зоя почувствовала, что мальчишкам как-то не по себе. Она распрощалась с ними, и они отправились в обратную сторону.

– Всё-таки чудно! – со вздохом сказал Родя.

– Что чудно?

– Ну прямо три минуты тому назад я был уверен, что или засаду надо устроить, или директору сообщить, а теперь почему-то уверен, что ничего делать не нужно.

– Ну, это Зойка нас уговорила. Она это… она умеет логически рассуждать.

– Да какие там рассуждения? Ну чем она доказала, что там никакие преступники не орудуют? А вот не хочется почему-то заниматься этой историей – и всё! А почему – не знаю.

– Да-а! Умеет эта Зойка уговаривать! – снова пробормотал Веня.

К Зоиному удивлению, дверь ей открыла мама.

– А ты почему не на работе? – спросила Зоя.

– Тихо! – вполголоса ответила мама. – Меня вызвали с работы: бабушка серьёзно заболела.

– А что с ней? – шёпотом спросила Зоя.

– Гипертонический криз.

– А что это?

– У неё резко повысилось давление. И может быть, в этом виновата ты: бабушка очень волновалась, когда ты пропадала ночью. Где ты шаталась так поздно?

– Просто гуляла. С Нюсей Касаткиной, – ответила Зоя и спокойно выслушала наставления, которые давала ей мама. Зое предлагалось не шуметь, готовить уроки в кабинете у папы, в комнату к бабушке не входить.

Глава девятнадцатая

На следующий день в кабинете у Клавдии Мироновны, помимо её самой, находились трое. В кресле, стоящем боком к директорскому столу, выпрямившись в струнку, держась за сумочку, поставленную на колени, сидела худенькая старушка с большими встревоженными глазами на маленьком лице. Это была жена Куприяна Семёновича, Мария Павловна. Напротив неё, на диване, расположились Надежда Сергеевна и директор Дворца пионеров, Яков Дмитриевич Сысоев. На столе перед Клавдией Мироновной лежала коробочка со «Слип камли».

Только сейчас директор школы рассказала Марии Павловне и Якову Дмитриевичу о вчерашнем визите Куприяна Семёновича, о звонке начальника отделения милиции и о странных речах, которые вёл Купрум Эс. Надежде Сергеевне она сообщила обо всём ещё вчера, попросив никому ничего не говорить. А минуту назад она распорядилась, чтобы к ней вызвали Зою: взрослым надо было кое о чём её порасспросить.

Некоторое время все молчали, потом Клавдия Мироновна обратилась к Марии Павловне:

– Я вам вчера несколько раз звонила, но никто не подходил.

– Да… Меня вызывали в больницу, но к нему не допустили, – тихим, дрожащим голосом проговорила Мария Павловна. – А потом я поехала к дочери: я не могла оставаться дома одна. – Она судорожно вздохнула. – Но понимаете… врач мне ничего такого не сказал… ни о какой Зое… Сказал, что муж в полном сознании, просто острый приступ стенокардии… А о Зое ни слова не сказал, ни о какой Зое…

Директор Дворца пионеров снял очки с прямоугольными стёклами и стал их протирать носовым платком.

– Ничего не замечал. Ничего такого за ним не замечал, – медленно пробасил он. – Ну, правда, осунулся Куприян Семёнович за последнее время, а так… ни одного занятия не пропустил, всегда вовремя… Ничего не замечал. – Яков Дмитриевич надел свои очки, и от этого его лицо с широким подбородком стало выглядеть очень внушительным.

Дверь открылась, и вошла Зоя. Она была немножко бледна, глазищи её смотрели настороженно, ведь вызов к директору обычно не предвещает ничего хорошего, а тут за ней прислали нянечку и вызвали прямо с урока.

– Здравствуйте! Клавдия Мироновна, можно? – тихо спросила она.

– Входи, Зоя!

Зоя увидела Марию Павловну, увидела директора дворца и побледнела ещё больше. «Это из-за Купрума Эса!» – мелькнуло у неё в голове. Неужели узнали про его эликсир?! А вдруг узнали, что она его выпила! А может, только что-нибудь смутно подозревают, может быть, заметили что-то странное, но толком-то ничего не знают? За какие-нибудь две или три секунды Зоя сообразила, как ей надо себя вести, и сразу стала спокойней.

– Вы меня вызывали, Клавдия Мироновна?

– Да, Зоя. Только не беспокойся, за тобой никакой провинности не числится… Зоя, возможно, мой вопрос тебя удивит, но припомни, пожалуйста: когда ты последний раз видела Куприяна Семёновича?

– Вчера, – быстро и коротко ответила Зоя.

– Вы о чём-нибудь говорили с ним?

– Ну, я сказала ему: «Здравствуйте, Куприян Семёнович!», а он ответил: «Здравствуй, Зоя!»

– И больше ничего?

– Больше ничего, Клавдия Мироновна.

– Зоя, скажи, лапушка, – заговорила Надежда Сергеевна, – бывало так, чтобы Куприян Семёнович сам подходил к тебе, заводил какой-нибудь разговор?

Зоя приподняла плечи, растопырила опущенные пятерни и сделала вид, что даже удивлена таким вопросом.

– Бывало, конечно, – ответила она.

– О чём же он с тобой говорил? – спросила Клавдия Мироновна.

– Ну, спрашивал, как поживает бабушка, один раз спросил: «Ну как, твоя бабушка бросила курить?» А иногда просто говорит: «Передай бабушке привет». И всё.

Зоя умолкла и заметила, что взрослые переглянулись между собой, переглянулись очень значительно. В это время зазвенел звонок на большую перемену.

– Ну спасибо, Зоя. Можешь идти.

Зоя попрощалась и направилась было к двери, но вдруг остановилась:

– Клавдия Мироновна, а можно узнать, зачем вы всё это спрашивали? Что-нибудь случилось?

– Ничего серьёзного, Зоя. Иди!

– Так я вам и поверила, что ничего серьёзного! – прошептала Зоя, выйдя в коридор. На душе у неё было тревожно. Что же всё-таки хотели узнать эти взрослые? И вообще, что они знают и чего не знают?

А взрослые после её ухода опять помолчали.

– Ну, что вы скажете, товарищи? – спросила наконец Клавдия Мироновна.

Надежда Сергеевна, которая интересовалась медициной, высказала своё предположение:

– Товарищи дорогие, а не могло получиться так: у Куприяна Семёновича был спазм одного из сосудов головного мозга и это привело к временному нарушению его психики? А потом этот спазм прошёл, и…

Собеседники Надежды Сергеевны сказали, что не разбираются в таких вопросах. Как бы то ни было, все четверо решили никому не говорить о странном поведении старого учителя. Пусть в школе знают лишь о том, что у него плохо с сердцем.

Глава двадцатая

Яков Дмитриевич простился с Клавдией Мироновной и Марией Павловной, а Надежда Сергеевна пошла его проводить. В коридоре они увидели большую толпу, стоявшую перед школьной стенгазетой. Тут были старшеклассники, тут ещё больше было ребят из четвёртых, пятых и шестых классов, тут путались под ногами даже второклашки. Статью вслух читал Гена Данилов. В ней уже не было слишком высокопарных выражений, всех этих «в наш грандиозный век» и «увы». Лёва Трубкин поправил статью так, что старшеклассники, слушая её, не смеялись.

Проходя мимо толпы, Надежда Сергеевна вдруг остановилась.