Тень в воде Фриманссон Ингер
– Робин! – крикнул он. – Ты дома?
На пол прихожей падала узкая полоска солнечного света. Микке чуть не споткнулся о кроссовки Робина. Перед дверью туалета лежало несколько пачек рекламных листовок, перехваченных резинкой. «Подгузники по низким ценам!» Микке снова позвал, и ему почудилось, что из глубины квартиры донесся какой-то звук.
Робин лежал на кровати, наполовину укрытый грязной простыней, вылитый труп. Руки раскинуты, как на распятье. И борода, как у Иисуса. На груди редкие волосы. Рот приоткрыт, глаза слиплись от гноя.
– Что с тобой? – Микке ткнул его впалую щеку, кожа напоминала резину.
Из открытого рта Робина вырвался хрип, Микке ощутил запах тухлых яиц.
– Что с тобой? – снова спросил Микке. – Робин, мать твою, отвечай!
Робин что-то еле слышно пробормотал. По крайней мере, он был жив.
– Ты обещал деньги, сказал, чтобы я приходил сегодня. Мне нужны деньги. Понял? Мне нужны деньги!
Робин причмокнул губами, язык вывалился, как у дегенерата. Микке вздохнул.
– Черт, как же достали все, как достали!!
Робин попытался повернуться, но не смог. Его левая рука была вся в синяках и следах уколов. Тут-то Микке и увидел иглу. Торчала прямо из руки.
И в тот же момент он понял: знак.
Большим и указательным пальцами он осторожно взял шприц и выдернул. Разумеется, шприц был пуст. Робин никак не отреагировал.
Микке прошел в кухню, поискал, во что завернуть шприц – бумажное полотенце или туалетную бумагу, но нашел только зеленый пакет из винного магазина. В него Микке и опустил шприц, а потом аккуратно сложил пакет. Проделывая это, он смеялся, хохотал беззвучно и торжествующе.
Удача была с ним. Знак.
Он прошелся по квартире в поисках денег, открывал шкафы, заглянул в туалет. Ни кроны. Микке вернулся к Робину, испытывая сильное желание дать ему пинка. Робин умудрился перевернуться на другой бок, обнажив синяк на бедре.
– Я еще приду! – крикнул Микке. – Я тебе не какой-то лох, которого можно кинуть. Имей в виду!
Он спустился в метро, но поехал не домой. А в домик. Требовалось кое-что подготовить. Он расчистил стол, достал ремни, четыре штуки, которые нашел в чулане с садовым инвентарем. Генри на зиму связывал ремнями грабли и лопаты. Основательный старик этот Генри.
И еще одежда. «Перед лицом смерти нужно быть достойно одетой». Микке нравились эти слова, «лицо смерти», было в них какое-то величие. Карла Фэй Тукер, готовая предстать перед лицом смерти, принять наказание в своем белом одеянии, пальцы на ногах судорожно сжимаются от страха.
Перед продажей квартиры Натана делили имущество покойного. Нетта ничего не хотела брать, она даже не пошла туда. А остальные бабы прибыли: бывшие жены, близняшки и единокровные сестры Микке, с которыми он вежливо поздоровался, пожав руку, – с любопытством и в то же время враждебно. Он их не знал, не имел с ними ничего общего.
Одна из женщин, Барбру, руководила процессом, вроде распорядителя аукциона. Еще присутствовал какой-то жирный старик, вел опись барахла. Хотя что там было описывать. Микке достался всего один предмет – мешок с костюмом для занятий дзюдо. Натан обожал пробовать силы в самых разных сферах. В мешке также лежал оранжевый пояс.
Кроме близняшек с Микке разговаривала только Йенни, дочь Барбру. Она была самой младшей, работала фотомоделью – снималась для каталогов «Эллос».
– Микке, ты так на него похож! – воскликнула она. – Господи, как ты на него похож! Прямо плакать хочется.
Красивая девчонка, жаль, что сестра. По крайней мере, наполовину сестра. Он чуть не предложил ей встретиться, выпить пива или что-нибудь в этом духе. Но не знал, как сказать. Все слова куда-то прятались, только она начинала говорить.
После той встречи в квартире Натана они не виделись. Но иногда он листал каталоги «Эллос», выискивая ее. Нетта ничего об этом не знала, и хорошо, иначе сразу начала бы придираться. «Ну и фотомодель! – почти слышал он ее презрительный голос. – Поцелуй меня в зад. Теперь, видать, и страшилищ в модели берут».
Ветер усилился. Хлопали форточки, старые стены скрипели. Лишь бы не сорвало крышу, а то сюда притащатся Генри и Мэрта. Надо позвонить им и успокоить, сказать, что все в порядке, мол, только что проверял.
Мешок с одеждой для дзюдо Микке прятал под одной из кроватей. Вытащив его, обнаружил внутри катышки крысиного дерьма. Черт! Надо достать крысиного яду. Или поставить крысоловки.
Он торжественно достал одежду из мешка. Грубые белые штаны и белая куртка без пуговиц. Он зарылся лицом в штаны, но запах Натана давно выветрился. Микке расправил их перед собой. Да, подойдут.
«Перед лицом смерти надо быть достойно одетой».
Какого она была роста? Наверное, как он. Одетая в белое, как святая, и совершенно уничтоженная.
«Пора, миссис Тукер. Прошлое неизбежно настигает. Вы предали его, и не раз, а два. Миссис Тукер. Вас ждет наказание».
Глава 18
Ариадна надавила на ручку двери Кристы и ощутила сопротивление: дверь не открывалась.
– Криста! – крикнула она. – Что ты делаешь?
Ответа не последовало.
Она попробовала снова, изо всех сил. Дверь слегка поддалась.
– Криста! – снова крикнула она. – Что ты делаешь? Нам с тобой надо поговорить!
Из комнаты донесся отчаянный вопль. После – звук быстрых ударов и грохот. Ариадна беспомощно подергала ручку и позвала еще несколько раз, затем собралась с силами и всем телом навалилась на дверь так, что в конце концов смогла протиснуться в образовавшийся проем. В комнате было темно. Ариадна зажгла свет. Полный хаос. Мебель опрокинута, кровать отодвинута от стены, пластиковые ящики вынуты из платяного шкафа и опустошены.
– Криста? – повторила она, голос сорвался, и она разрыдалась.
Девочка сидела за кроватью, прижав белые пухлые руки ко лбу Она прерывисто вздыхала и дрожала. Ариадна пробралась к ней, залезла на кровать, склонилась к дочери и в ту же секунду от сильного толчка повалилась на гору белья.
– Уходи! – выкрикнула девочка.
Ариадна поднялась на колени.
– Криста!
– Уходи!
И тогда она ударила. Господи прости ее, но она ударила. Всей ладонью по детской щеке – раз, другой, третий. Криста уродливо и беззвучно разинула рот.
– Прости меня, Криста, мне пришлось, у тебя была истерика.
Ей удалось схватить дочь за плечо и вытащить на середину комнаты. Девочка не сопротивлялась, двигаясь безвольно, как сомнамбула, как тяжелое, лохматое животное. Ариадна отвела ее в гостиную, усадила на диван, уселась рядом. На улице уже стемнело. Оконное стекло расчертили струи дождя.
Ариадна крепко обняла дочь, шепча разные слова на своем родном языке, напевая детские песенки, которые пела Кристе в детстве – втайне от Томми, которому это не нравилось. «Она должна говорить на нормальном шведском, не хватало только какого-то дикого диалекта. Она и так отсталая на фоне остальных».
Мало-помалу девочка расслабилась.
– Какой дождь, – сказала Ариадна. – Ты слышишь, какой дождь?
– Угу.
– Приятно сидеть в тепле.
– Угу.
– Вы с папой…
– Папа умер! – закричала девочка. – Я знаю, что папа умер!
– Звонил врач, они не смогли его спасти.
– Я знаю.
– Да.
– Мы были в лесу, он радовался, я любила, когда папа радовался.
– Да, милая, – бесцветным голосом отозвалась Аридна. – Я тоже любила.
Криста заплакала. Ариадна расплакалась вместе с ней, затем отвела в спальню, переодела дочь во фланелевую пижаму, достала свою ночную рубашку и забралась в двуспальную кровать вместе с Кристой. Дождь громко стучал по крыше, усыпляя, точно колыбельная. Девочка лежала в объятиях матери – уже не ребенок, а почти взрослая женщина. Казалось, она немного успокоилась, лишь изредка прерывисто вздыхала и вздрагивала.
– Где сейчас папа? – внезапно спросила Криста в темноте.
– В комнате, в больнице.
– Как думаешь, ему холодно?
Ариадна покачала головой:
– Не думаю. Папе хорошо там, где он сейчас.
– Ты правда так думаешь?
– Да. И знаешь… папе приходилось нелегко. А теперь ему больше не надо мучиться.
– Это из-за меня? – еле различимо спросила Криста, уткнувшись в подушку.
– То есть как?
– Грибы!
– Нет, нет, это не из-за грибов. Как ты могла подумать, конечно, это не из-за грибов.
– Он показал мне, – пробормотала Криста. – Я трогала пальцами, чтобы запомнить, какие они должны быть. Я даже их нюхала, они пахли мхом и дождем, все грибы так пахли, одинаково, дождем и мхом.
Ариадна обняла дочь еще крепче, уткнув лицо между ее лопаток.
– Это не из-за грибов, – повторила она.
Рано утром в воскресенье со двора донесся хруст гравия под колесами автомобиля. Ариадна мгновенно проснулась. Ночью она почти не спала, больше лежала, прислушиваясь в ожидании шагов и звуков, будто он мог вернуться в любой момент. В полузабытьи он приснился ей: искаженное злобой лицо, нависшее над ней. «Что ты наделала, сука клятая?!» Она проснулась, взмокшая от пота, но не смела встать, даже пошевелиться боялась.
Теперь же она вскочила и надела халат.
– Что такое, мама? – спросила перепуганная Криста.
Ариадна осторожно отодвинула занавеску За окном стояла незнакомая черная машина. Из нее выбрался мужчина с букетом цветов в руках. Когда он подошел ближе к дому Ариадна узнала Юнаса Эдгрена, коллегу Томми.
– Это папин знакомый, – сказала Ариадна. – Лежи не вставай. Я выйду к нему.
– Можно войти? – спросил гость, когда Ариадна высунула голову в дверь.
– Ой, извините, я не одета.
– Неважно. Я просто на минутку, сказать пару слов.
Ариадна открыла дверь. Гость снял ботинки – такие же, как у Томми. Увидев их, Ариадна вздрогнула. Он пожал ее руку.
– Я принес цветы – лучше найти не удалось, в такое время открыты только автозаправки, а у них выбор не ахти…
– Спасибо, – выдавила Ариадна.
Она провела гостя в комнату.
– Посидите здесь, я сейчас приду.
Вернувшись в спальню, она натянула на себя брюки и пуловер. Криста лежала в постели.
– Кто это? – спросила она.
– Папин друг. Оставайся пока здесь. – Она наклонилась и поцеловала дочку в щеку. – Я люблю тебя, Криста.
Молчание в ответ.
Юнас Эдгрен ждал в гостиной. Сцепив руки за спиной, он рассматривал фотографии в рамках, стоящие на стеллаже. Маленькая Криста. Криста держит кошку. Свадебная фотография Томми и Ариадны.
– Хотите кофе? – поспешно предложила она.
– Нет, спасибо, ничего не надо.
Она набрала воды в вазу и поставила цветы на стол: гвоздики и какие-то сухие цветы, названия которых она не знала. Один бутон сломался в пути. Юнас Эдгрен взял в руки свадебное фото.
– Тяжелое утро, – сказал он. – Очень тяжелое.
Она мотнула головой.
– Откуда вы узнали?
Он поставил снимок на место и подошел к ней.
– Ариадна. Я полицейский.
Жаль, что она не успела причесаться и замаскировать следы на лице. А теперь все было как было. Он протянул руку и осторожно коснулся синяка под ее левым глазом, долго не отводя взгляда. Она смотрела прямо, не уклоняясь.
– Мы с Томми знали друг друга много лет, – сказал он. – Точнее… иногда думаешь, что знаешь человека.
Она молчала.
– Как вы? – спросил он.
И тогда Ариадна заплакала. Юнас шагнул вперед, чтобы обнять ее, но она отвернулась. Сунула руку в карман в поисках носового платка.
– Присядем. – Он положил руку на ее локоть. – Пойдемте, сядем. А ваша дочь? Где она?
– Спит. Точнее… лежит, сегодня мы спали вместе, в спальне.
– Как она переживает то, что случилось?
– Плачет.
– Ариадна, я хочу, чтобы вы рассказали, что произошло. Можете?
Она рассказала все с самого начала. Поход за грибами, ужин.
– Все ужасно, – прошептала она.
– Понимаю.
– Он так мучился. А я… не могла помочь. Совсем… как это называется… бессильная.
– А лекарство? Я знаю, что он всегда носил его в рюкзаке. Шприцы с адреналином и таблетки.
– Мы искали, не нашли.
Он вопросительно взглянул на нее.
– Мы переворачивали весь дом. Нигде.
– Странно.
– Можете представить, смотреть и ничего не можешь сделать. Как это.
– Да.
– А потом приехала «скорая». Мне казалось, прошло несколько часов.
– Что же это могло быть? У него аллергия на просо, это я знаю. Но его он избегает. Что-то еще, о чем я не знаю? Хлеб, который вы ели? Что это был за хлеб?
– «Крестьянский к завтраку». Он ел много раз.
– Больше ничего?
– Нет. Не знаю, кажется, нет.
– Пакет, в котором лежал хлеб, сохранился?
– Кажется, да. В кухне.
– Я заберу его с собой, не возражаете?
– Конечно.
– Может быть, у него развилась какая-то новая аллергия. Так бывает, я слышал. Одна аллергия влечет за собой другую.
– Может быть.
– Очень, очень печально. Непостижимо. Придется делать вскрытие, чтобы понять, что это было. Хотя это уже никому не поможет. Ни ему, ни нам.
– Да, – тихо повторила она. – Не поможет.
Юнас Эдгрен подвез Ариадну и Кристу в больницу после того, как они привели себя в порядок. Он повторил слова врача: последняя встреча облегчит осознание утраты. Когда они вышли во двор, он приблизился к машине Томми и заглянул внутрь. У Ариадны пересохло во рту. Она услышала, как он ее зовет.
– Да?
– Идите сюда, посмотрите.
Она послушно подошла к «БМВ», посмотрела на заднее сиденье, куда указывал его палец.
– Видите?..
– Ох… его рюкзак.
– Наверное, забыл отнести его в дом.
– Да.
– Как же он не вспомнил?
– Да, странно, – прошептала она. – Он всегда берет рюкзак…
Коллега Томми проводил их. Ариадна не была уверена, что справится без помощи.
Они шли длинными подземными больничными коридорами с клочьями пыли вдоль стен. Ариадне казалось, что они никогда не придут. Шаги отзывались головной болью. Она приняла пару таблеток, но лекарство еще не подействовало. Криста шла между взрослыми, держа обоих за руки. Она была бледна, едва отвечала, когда Юнас Эдгрен заговаривал с ней.
В комнате горели две лампы. Он лежал на обычной больничной койке, наполовину укрытый желтым одеялом. На нем была обычная одежда – та же, что накануне. Футболка в следах рвоты. Лицо укрыли маленьким полотенцем, а руки – большие, жесткие руки – аккуратно скрестили на груди. Кто-то вложил в них красную, уже поникшую розу.
– Томми… – прошептала она.
Рядом слышались прерывистые всхлипывания Кристы. Юнас Эдгрен обнял девочку, поднес ее руки к мертвому телу.
– Это твой папа, дружок, твой папа Томми. Он лежит так спокойно и мирно, не бойся, ничего опасного, ничего. Мы просто погладим его на прощание, чтобы он почувствовал, что мы… что мы с ним.
Он вопросительно взглянул на Ариадну:
– Вы выдержите? Посмотрите на его лицо?
– Да.
Юнас взял полотенце за уголок и потянул. Она была готова, но все же ахнула. Юнас Эдгрен тихо выругался. Потом вспомнил, что рядом Криста, откашлялся и выдохнул.
– Мы смотрим на папу, Криста, ты, конечно, понимаешь. Ты большая и умная. Почти взрослая. Твой папа, у него… у него отекло лицо, он не совсем такой, как обычно… какой был… поэтому мы… когда у человека такая аллергия, он может сильно измениться.
Пальцы девочки двигались, ощупывая тело отца. Нашли лицо, внимательно обследовали его.
– Какой он твердый, – изумилась она, уже не плача. – Холодный, как замороженный цыпленок.
Ариадна снова всхлипнула.
– Он умер, милая, поэтому он такой, твой папа умер.
Глава 19
Вернувшись из подвала, Ханс-Петер с отцом застали Биргит склонившейся над столом, с посеревшим лицом, она задыхалась. Чель бросился к ней:
– Биргит, Биргит, что с тобой?
– Ничего страшного, – с трудом пробормотала она.
Вместе они приподняли старую женщину, помогли сесть прямо. Ханс-Петер опустился на корточки и осторожно сжал тонкую, увядшую руку матери.
– Мама, – прошептал он, – мама, как ты? Вызвать «скорую»?
– Нет, – резко ответила та.
Чель уже взялся за телефонную трубку, заметив это, она велела оставить телефон в покое.
– Но врачи же сказали, что…
– Я не собираюсь ехать в больницу!
Ханс-Петер кивнул отцу, чтобы тот не упорствовал, потом принес стакан с водой и таблетки. Через пару минут дыхание выровнялось.
– Не надо думать, что если я немного задохнулась, то тут же копыта отброшу, – пробормотала старуха с вымученной улыбкой.
– Ах ты, плутовка! – Чель чмокнул жену в лоб. Взлохмаченные волосы ореолом стояли вокруг головы. – Я все же думаю, тебе надо прилечь. Хотя бы ради меня.
Биргит вздохнула:
– Ладно, уболтал.
Они помогли ей добраться до кровати, уложили и укрыли толстым готландским пледом, подаренным на семидесятипятилетие. Ее лицо терялось на подушке, казалось совсем маленьким.
– Ты уверена, что врач не нужен? – спросил Чель, нервно кусая губу.
Ханс-Петер неловко похлопал отца по плечу. Что с ним будет, если спутницы жизни не станет? Наверное, мать легче пережила бы смерть отца, если бы он ушел первым. Все-таки она – сильная половина. Может, уже пора подыскать дом престарелых. Они, конечно, будут противиться, не захотят оставить дом, привычки, мебель, воспоминания. Но ведь все это можно взять с собой. Как их уговорить? Стоило ему затронуть эту тему, как старики раздражались.
Ханс-Петер огляделся в поисках Жюстины. Ее нигде не было.
– Жюстина? – позвал он.
– Она в туалете. – Мать неотрывно смотрела на свои узловатые пальцы.
Ханс-Петер подошел к двери туалета и постучал. Жюстина не откликнулась. Дверь была заперта. Он позвал еще раз. Она вышла через несколько минут, взгляд у нее был отстраненный.
– Поедем домой? – спросил Ханс-Петер.
Жюстина не ответила.
Они стояли у окна, дул сильный ветер. Лодка рвала канат. Птица села на плечо Жюстины, но та будто не замечала.
– Темнеет, – сказал он.
Она молчала, словно не слыша.
– Который час? Не лечь ли спать?
Ему показалось, что она чуть повернула голову. Что это означало? Да или нет? Сегодня он был свободен – один из редких вечеров, которые можно провести вдвоем. Он всегда ждал этого. Приготовить вкусный ужин, откупорить бутылку вина, может быть, заняться любовью. Но что-то случилось, пока они гостили у родителей. Что-то, чего он не понимал.
Он протянул руку, и птица перепрыгнула к нему. Нахохлившись, стала чистить перья.
– Как ты думаешь, он голоден?
Жюстина не шевелилась.
– Наверное, голоден. Приготовлю еду.
Ханс-Петер отправился на кухню, открыл дверцу холодильника, но тут зазвонил телефон. Тряхнув рукой, Ханс-Петер согнал птицу. Та взлетела на карниз и уставилась на Ханс-Петера круглыми глазами.
– Я отвечу, – сказал он, отметив про себя, что с птицей проще говорить, чем с женщиной у окна. Птица реагирует живее.
Сначала он не узнал голос: звучный, спокойный – обычно он был другим, каким-то испуганным и будто умоляющим, как голос ребенка.
– Я не мешаю? – спросила она.
– Вовсе нет. Мы же сказали, что ты можешь звонить когда угодно.
– Да, да, я знаю.
Она умолкла, и он внезапно понял: что-то произошло.
Читать бесплатно другие книги:
