Прогулки с Хальсом Тихонова Карина
По традиции они собирались в доме старшего сына генерала Воронина — Егора. Кроме него, обязательно будет присутствовать сестра Егора, Катя. Рядом с ее именем у Антона с детства возникало слово «языкастая». Определение точно подобрала одна деревенская кумушка.
— Ох и языкастая же девка! — сказала она матери Антона. — Просто моровая язва, а не генеральская дочка!
Внешне Егор и Катя были точными копиями своих родителей. Сын похож на папу, дочка — на маму. Подобные умилительные вещи очень любят дамы, пишущие любовные романы, но на самом деле дети не унаследовали от родителей ничего, кроме внешности. Они были пустышками, оболочками, лишенными внутреннего содержания.
Егор — полнокровный и крупный, как Николай Егорович, — не обладал спокойным внутренним достоинством отца. По окончании института Николай Егорович пристроил сына в советское консульство в Болгарии. Егор по сей день руководит там визовым отделом, и все прекрасно понимают, что потолок карьеры достигнут. Самого Егора это ничуть не смущает и не расстраивает. Он знает, как перекладываются бумажки, а больше от него ничего и не требуется.
Катя неплохо рисовала, и Николай Егорович отправил ее в художественное училище. Организовал дочери несколько персональных выставок в заведомо дружественных «братских странах», выпуск авторского альбома, изданного большим тиражом, кресло председателя на нескольких художественных конкурсах… В общем, Катя двигалась по карьерным ступенькам гораздо уверенней брата. Антон мог бы уважать такую целеустремленную женщину, если бы не ее отвратительный стервозный характер. Внешне похожая на мать, Катя не имела даже десятой доли ее выдержки и стойкости. Особенно сильно это проявилось в отношениях со сводным братом.
Появление Марика Егор принял спокойно и сонно, потому что мужчины почти всегда относятся терпимо к подобным вещам. Зато Катя приняла сводного брата с обостренной женской ревностью и не упускала случая уколоть его незаконным происхождением. Когда скандал обострялся, Надежда Ивановна уводила дочь в свою комнату, закрывала дверь и вполголоса вправляла ей мозги. Неизвестно, что говорила дочурке умная женщина, способная спрятать огромную ненависть в маленьком кулаке, но на какое-то время после материнских назиданий между детьми генерала Воронина устанавливалось хрупкое перемирие. А потом Катя срывалась еще более ожесточенно, чем раньше.
Сейчас, когда Катерине стукнуло пятьдесят пять, а Марику — сорок семь лет, их отношения приняли язвительно-учтивый характер. Катя научилась облекать свои «шпильки» в цивилизованную форму, Марик научился достойно парировать. Внешне эти словесные поединки выглядели невинно и даже забавно, но Антон не сомневался: Катя до сих пор ненавидит чужака, вторгшегося в их тесный семейный мирок.
Неприятный день предстоял Антону сегодня, но ничего не поделаешь. Он обулся, окинул взглядом свое отражение в зеркале. С тоской подумал: «Разнесло», — и вышел из квартиры. Нечистая совесть отклонила предложение вызвать лифт и погнала Антона вниз по лестнице.
Внизу кто-то из соседей позвякивал ключами. Антон дошел до пятого этажа и увидел свою недавнюю гостью, которой подписал несколько книг. Дочка дипломатов, как ее… Лена!
— Добрый день, — произнес Антон, улыбаясь.
Лена повернулась, и улыбка медленно сползла с его губ. Девушка выглядела ужасно. Бледное лицо, огромные тени под глазами, растрепанные волосы… Однако она ответила вежливо, хотя и очень тихо:
— Здравствуйте…
Антон замедлил шаги:
— У вас все в порядке?
— Да, все хорошо, — отозвалась Лена.
Она заперла дверь, сделала шаг к лифту, но вдруг неожиданно покачнулась и медленно присела на ступеньку. Антон сел рядом с ней.
— Вам плохо?
Лена с трудом разомкнула белые губы:
— Тошнит… И голова раскалывается.
Антон приложил ладонь к ее пылающему лбу. Все ясно, у девочки высокая температура.
— И куда вы собрались в таком состоянии?
Лена посмотрела на него больными воспаленными глазами.
— В аптеку… И в магазин.
Антон встал, подхватил ее под руку и поднял со ступеньки.
— Сейчас вы вернетесь домой, ляжете и вызовете врача, — сказал он. — В аптеку и магазин схожу я.
Лена без всяких возражений протянула список покупок и кошелек.
— Спасибо.
Антон взял бумажку, отмахнулся от денег и побежал вниз. Он услышал, как открылась и громко захлопнулась дверь.
«Почему она живет одна? — размышлял Антон по дороге в магазин. — Родители озабочены своей карьерой, но должен же кто-то присматривать за дочкой! Проблемный возраст, и вообще, мало ли что! Неужели родителям все равно? Странно, очень странно».
Он быстро купил все, что было указано в списке. Подумал и добавил бонус: большой спелый ананас, гроздь бананов, яблоки, персики и виноград. Высокая температура обычно отбивает аппетит, а фрукты отлично помогут продержаться до тех пор, пока она не упадет.
Антон вернулся домой с полными пакетами, поднялся на пятый этаж и позвонил. Ждать пришлось долго. Наконец Лена отперла замки и приоткрыла дверь, не снимая цепочку.
— Вы вызвали врача? — спросил Антон.
— Сколько я вам должна? — в свою очередь спросила Лена.
— Ерунда, — попробовал отмахнуться Антон, но она монотонно повторила:
— Сколько я вам должна?
Антон поставил пакеты и достал чеки из аптеки и магазина. Утаил лишь один, из фруктового отдела. Лена изучила чеки и отсчитала ему всю сумму до копейки. Вот ведь характер! Честное слово, должны быть границы даже у такого похвального качества, как принципиальность! Не девушка, а робот-андроид!
Антон неловко сунул полученные деньги в карман и предложил:
— Давайте я отнесу пакеты на кухню.
Лена сняла цепочку, открыла дверь и указала на пол в прихожей:
— Поставьте здесь.
— Они тяжелые!
— Поставьте здесь.
Антону все это изрядно надоело. Здесь, так здесь. Он поставил пакеты у порога, сунул Лене бумажку с номером своего телефона — мало ли что? — и, не дожидаясь благодарности, побежал вниз. Дверь немедленно захлопнулась.
«Язва!» — мысленно припечатал Антон. Спустился в гараж, вывел машину и поехал на поминки. Ну и денек ему сегодня выпал!
Конечно, он сильно опоздал. И конечно, Катя не оставила его опоздание без внимания.
— Уж прости, что отвлекли тебя от творчества, — сказала она сладко. — Кстати, прими мои поздравления. Последняя книга — просто блеск!
Антон удивился:
— Ты прочитала мою книгу?
Катины глаза насмешливо сверкнули, и Антон с досадой понял, что прокололся.
— Я — нет, — ответил она, с наслаждением подчеркивая местоимение. — К сожалению, уже вышла из нужного возраста. Твой последний шедевр прочитал мой десятилетний внук и очень, очень его хвалил!
Егор, сидевший во главе стола, не сдержал легкой ухмылки. Он никогда не ввязывался в подобную полемику, но слушателем был благодарным.
— Да, Дима очень развитый мальчик, — согласился Антон. — Даже удивительно, в кого он такой умный?
— Один-один, — подвел итоги Марик.
Антон украдкой бросил на Катю оценивающий взгляд. Стареет Катерина, стареет… Нельзя сказать, что она растолстела, возраст обозначился иначе. Катя стала выглядеть рыхлой, другого слова не подберешь. Внешне — вылитая Надежда Ивановна и все-таки не она. Глядя на Катю, Антон невольно вспомнил слова их школьного учителя физкультуры.
— Короткая дыхалка, — говорил Владимир Иванович о тех, кто хорошо пробегал стометровку, но сходил с длинных дистанций.
То же самое можно сказать о Кате. Если что-то шло не так, как она планировала, Катя немедленно психовала и бросала дело на полдороге. К примеру, затеяла организацию международной выставки детских рисунков — хорошее, благородное дело! Нашла спонсора, утрясла все бумажные формальности. Тут спонсор неожиданно взбрыкнул и отказался финансировать проект. Ну и бог с ним, нашла бы другого! Но Катя немедленно распсиховалась и перебросила проект на чужие плечи. И что? Выставка получила благожелательные отклики в прессе, объехала полмира, собрала миллион долларов на благотворительные цели, а ее организатор удостоился престижной премии ЮНЕСКО. Спрашивается, кто оказался в дураках? Катя, конечно, снова психанула, но что она могла поделать?
И вот так во всем. Там, где требовались выдержка, суровая самодисциплина, настойчивость и терпение, Катя пасовала. Ее хватало только на короткий победный штурм, а если штурм захлебывался, Катя немедленно отступала.
— Ну и чем ты занимаешься? — спросила Катя, на этот раз избрав мишенью Марика. — По-прежнему светским конферансом?
Егор незаметно наступил Кате на ногу.
— Ох, прости! — спохватилась Катя. — Я хотела сказать, ты по-прежнему работаешь аукционистом?
— Должен же человек как-то зарабатывать себе на жизнь! — простодушно ответил Марик.
Катя ядовито фыркнула. Моровая язва, а не генеральская дочка, верно заметила их деревенская соседка.
После окончания университета Николай Егорович пристроил Марика на должность спецкора центрального телевизионного канала. И страну подыскал приличную — Англию. Что и говорить, языком Марик владел блестяще, оценки по специальности имел высокие, но через полгода руководство телеканала отказалось от его услуг. Марик добросовестно изучил английский образ жизни, но только не в тех областях, которые принято было показывать по телевидению.
Генерал Воронин снова тряхнул связями и пристроил сына на должность «не бей лежачего» в редакции одной малотиражной газеты. Он продержался на плаву до начала девяностых, а потом Николай Егорович умер, и Марика оттуда поперли. Он ничуть не расстроился и быстро пробился в новые «светские» круги. Сейчас Марик успешно проводил аукционы по продаже эксклюзивных наручных часов, ювелирных изделий, украшений, дорогих машин, коллекционных вин, антиквариата и других игрушек богатых людей.
В роли аукциониста Марик смотрелся блистательно; Антон даже подозревал, что его друг нашел свое призвание. У него имелся не только хорошо подвешенный язык, но и много других козырей: привлекательная внешность, хорошее чувство юмора, обаяние и умение играючи, с шутками-прибаутками взвинтить цену до небес.
— Я же по матери еврей, что вы хотите? — скромно комментировал Марик свои успехи на этом поприще.
Платили за проведение подобных мероприятий щедро, работа Марику нравилась, так что менять ее он пока не собирался.
— Что же, и на том спасибо, — отозвалась Катя. — Я думала, ты давно распродал отцовскую коллекцию.
— Не только не распродал, но даже пополнил, — отозвался Марик.
Катя положила ложку и изумленно уставилась на сводного брата.
— Ты… пополнил коллекцию? Прости, чем? Вырезками из «Плейбоя»?
Марик снова не поддался на провокацию.
— Я купил у Антона его Хальса.
На этот раз Катя подавилась по-настоящему. Схватила салфетку, прижала ее к губам и с трудом откашлялась.
— Купил автопортрет Хальса? — переспросила она и повернулась к Антону. — Это правда?
Антон молча кивнул. Катя переглянулась с Егором.
— С ума сойти! — сказала она с благоговейным ужасом. — Это же одна из лучших его работ! Ей же цены нет!
Коллекция генерала Воронина насчитывала около пятидесяти отличных полотен из разряда «перемещенных ценностей». Среди трофеев Николая Егоровича было несколько гравюр Дюрера, пара мадонн Лукаса Кранаха Старшего, один Вермеер, несколько работ Хуана Эрреры Старшего и множество картин, которые относились к голландской школе шестнадцатого века. Очевидно, бывший владелец коллекции был большим поклонником этой школы. Примерная стоимость картин по самым скромным оценкам составляла почти шестьдесят миллионов долларов.
Когда после смерти Николая Егоровича огласили завещание, в благородном семействе началась самая настоящая свара. Больше всех неистовствовала Катя. Она считала, что профессия дает ей приоритетные права на обладание коллекцией. Надежда Ивановна к тому времени тяжело болела и не могла принять участие в драке. Егор, поворчав, смирился.
Конечно, Катя была сама виновата в том, что картины достались Марику. Не фига было задирать сводного брата по поводу и без повода на глазах у отца. Марик в таких случаях выглядел невинной жертвой, и сердце Николая Егоровича обливалось кровью. Чувство вины перед внебрачным сыном и подтолкнуло генерала к составлению подобного завещания.
Наверняка Надежда Ивановна предвидела такой поворот. Когда Антон ловил ее задумчивые взгляды, устремленные на Марика, по его рукам ползли ледяные мурашки. Казалось, Надежда Ивановна прикидывает, с какой стороны лучше подойти, чтобы снять у пасынка скальп. Впрочем, Марик пользовался в доме отца огромными, неслыханными привилегиями. Ему разрешалось не прикасаться к учебникам, в то время как Егор и Катя по три часа в день долбили пройденный материал. Марик мог питаться одними фруктами и пирожными, а в Катю и Егора почти насильно заталкивались супы и овощи…
Антон задумчиво покачал головой. Да, умная женщина была Надежда Ивановна, ничего не скажешь. Она наносила сокрушительные удары по интеллекту и здоровью пасынка, ничем не выдавая своей ненависти. Катя — всего лишь бледное материнское подобие.
— Разве Вера разрешила тебе продавать ее картины? — спросила Катя.
Антон с раздражением отбросил в сторону смятую салфетку.
— К твоему сведению, я уже достиг совершеннолетия!
Егор торопливо поменял тему:
— У Веры был отличный вкус!
— К сожалению, не во всем, — тут же отпарировала Катя.
Егор сделал вид, что не понял намека:
— Состоятельная была женщина…
— Да, к сожалению, — снова влезла в разговор Катя. — Это ее и погубило.
Антон не выдержал. Поднялся из-за стола и сухо сказал:
— Прошу прощения, мне пора идти.
— Конечно, конечно! — подхватила Катерина. — Прости, что заговорила о Вере. Мы понимаем, как тяжело тебе о ней вспоминать…
Антон не дослушал. Вышел из-за стола, не обращая внимания на умоляющий взгляд Марика, быстро обулся и хлопнул дверью.
Харлем, сентябрь 1611 года
Веселое общество
Отряд стрелков добрался до трактира за каких-нибудь пятнадцать минут. По дороге спасенный юноша не умолкал ни на секунду.
— Но, господа, какое счастье, что вы подоспели вовремя! А как будет благодарен вам мой отец! Он известный амстердамский пивовар, и если вы когда-нибудь посетите этот славный город, прошу вас быть нашими гостями!
Михиль учтиво склонил голову:
— Благодарю. Значит, ваш отец варит пиво?
Юноша смутился и покраснел.
— Я, конечно, понимаю, в этом занятии нет ничего возвышенного…
— Ну что вы! — перебил собеседника Михиль. — Пивоварня — превосходное и доходное занятие! Я имел в виду совсем другое. Теперь я понимаю, почему вы называете деньги «пустяками».
— Я ненавижу деньги! — горячо воскликнул юноша.
— Надеюсь, это чувство останется без взаимности, — ухмыльнулся Михиль.
— Вы что-то сказали, капитан?
— Нет, мой друг, ничего особенного. Не торопитесь, мы уже пришли.
Перед ними высилась стена, сложенная из крупных грубых камней. Трактир «Золотой гусь» считался одним из лучших кабачков Харлема. Здесь подавали отличное пиво, а к нему фирменное блюдо — лосося под зеленым соусом. Владелец «Золотого гуся» два года назад патрулировал ночной город вместе с отрядом стрелков и в любой момент открывал широкий кредит бывшим сослуживцам. К их чести нужно заметить, что все долги неукоснительно погашались.
Михиль де Валь распахнул дверь, и на улицу вырвался залп громкого смеха, смешанный со звуками музыки. Горожане называли «Золотого гуся» «музыкалкой», потому что по вечерам здесь играл небольшой оркестр. Под аккомпанемент флейты, лютни, скрипки и барабана завсегдатаи трактира могли потанцевать или спеть любимую песню. А то и просто послушать музыку, предварительно заплатив музыкантам за исполнение.
Публика в трактире собиралась разношерстная. Днем его посещали уважаемые граждане Харлема, чтобы пропустить по кружечке пива и потолковать о делах, а ночью приходили завсегдатаи попроще: моряки, перекупщики, крестьяне, торговцы средней руки. Веселье иной раз принимало буйный характер, но трактирщику Курту довольно было разок ударить кулаком по столу, чтобы мгновенно успокоить гуляк. Кулак у Курта был толщиной с небольшой пивной бочонок, а ростом бывший стрелок выделялся даже среди самых рослых солдат. К тому же все хорошо знали, что трактир частенько посещают сослуживцы Курта. Портить отношения со стрелками не желали самые отчаянные повесы.
Михиль учтиво пропустил Яна Стена вперед. Юноша вошел в большой зал с низким сводчатым потолком и с любопытством огляделся вокруг. Здесь было на что посмотреть.
«Золотой гусь» мог вместить одновременно сотню человек. Стены зала были выложены сверкающей фаянсовой плиткой с изображениями птиц и животных. С толстых деревянных балок под потолком свисали длинные металлические цепи. На их концах крепились небольшие забавные безделушки: игрушечные кораблики, деревянные куклы, фарфоровые китайские болванчики, африканские уродцы, сделанные из странного черного камня… Моряки взяли за правило привозить из разных стран сувениры для Большого Курта, как называли хозяина трактира. Курт аккуратно подвешивал подаренные безделушки на цепочки и охотно рассказывал новым гостям, кто и откуда их привез.
Веселье не стихало здесь ни днем, ни ночью. Возле небольшого помоста, на котором сидели музыканты, лежали сборники песен. Был здесь песенник для моряков «Колесница Нептуна», песенник для крестьян «Веселый поющий селянин», сборник песен торговых людей «Новый амстердамский Гермес». Одним словом, репертуар на все вкусы.
Сейчас музыканты вдохновенно исполняли шутливые любовные куплеты, которые не рискнули бы спеть днем, перед более чопорной публикой:
- Я звал тебя моей морковкой,
- Когда жениться обещал,
- Здоровьем клялся кошки дохлой,
- Ах, ловко ж я тебя поймал!
При этом солист совершал недвусмысленные телодвижения, вызывавшие в зале бешеный хохот. Изрядно нагрузившиеся гуляки стучали кружками, топали ногами и нестройно подхватывали припев:
- …Здоровьем клялся кошки дохлой,
- Ах, ловко ж я тебя поймал!
Большой Курт, увидев гостей, расплылся в широкой улыбке и радостно бросился навстречу товарищам.
— Здорово, Курт, — обнял его капитал де Валь. — Как идут дела?
— Благодарение Богу, неплохо. Куда вас усадить, господин капитан?
Михиль окинул зал быстрым оценивающим взглядом.
— Пожалуй, мы втроем сядем вон в том углу. Усади остальных ребят, где они сами захотят. Да, за пиво сегодня платит Франс!
— А закуска за счет заведения, — быстро подхватил Курт.
Михиль поблагодарил бывшего стрелка кивком и, придерживая шпагу, начал пробираться вдоль стены к свободному столику. Ян следовал за капитаном, шествие замыкал Франс. Как только они уселись, трактирщик поставил на стол два больших кувшина с темным пивом, три сверкающие оловянные кружки и большое блюдо с жареными каштанами.
— Желаю хорошо провести время, — сказал Большой Курт, дружелюбно подмигнул Яну и удалился.
Михиль разлил пиво по кружкам.
— За вашу удачу, друг мой!
Ян молча отсалютовал капитану, сделал большой глоток, но тут же поперхнулся и сильно закашлялся.
— Что случилось? — встревожился Михиль.
— Я думаю, господин Стен не привычен к двойному пиву, — ответил Франс, хлопая ладонью по спине будущего живописца.
— Да, это мы не сообразили, — согласился капитан. Он сделал знак Курту, но Ян оттолкнул руку Франса и запальчиво воскликнул:
— Дело вовсе не в этом! Просто… просто это пиво очень пенистое. Не нужно заказывать другое, я люблю… двойное.
Михиль переглянулся с Франсом. В глазах капитана замерцали лукавые искорки.
— Что же, в таком случае помоги вам Бог. Господин Стен, только один вопрос перед тем, как вы допьете свою кружку. Во сколько завтра отходит ваш дилижанс?
— Кажется, в десять утра, — недоумевая, ответил юноша. — А что?
Михиль пожал плечами.
— Да так, ничего особенного. Просто мы хотели бы вас проводить.
— Буду счастлив! — отозвался Ян, зажмурился и поднес кружку к губам.
Заинтересованный Михиль замер, не сводя с него глаз. Послышались звуки крупных глотков, голова Яна медленно запрокидывалась, пока не показалось перевернутое оловянное дно кружки. Ян с треском впечатал пустую кружку в стол, вытер с подбородка густую пену и потребовал: — Еще!
— Браво! — воскликнул Михиль.
Между тем Большой Курт положил перед Франсом несколько листов картона. Поставив рядом тарелку с холодными угольями, он вытер руки о передник и спросил:
— Сойдет?
— Вполне, — отозвался Франс.
Заинтригованный Ян повернулся к своему соседу.
— Простите, господин Хальс, может, это, конечно, не мое дело…
— Называйте меня Франс, — перебил его собеседник.
Ян вопросительно взглянул на капитана. Тот кивнул:
— Не робейте, друг мой! Мы все его так называем!
— В таком случае прошу вас называть меня Яном, — решил юноша и вновь повернулся к своему новому другу: — Франс… зачем вам картон и угли?
— Иногда я делаю зарисовки для моих будущих картин, — охотно объяснил Франс.
Ян обвел глазами полупьяную публику и удивленно приподнял брови:
— Здесь?! В трактире?!
— А почему нет? — спокойно откликнулся Франс. — Перед вами жизнь такая, какая она есть, без прикрас. Господин ван Мандер, мой учитель, говорит, что настоящее искусство должно быть правдивым.
Ян не осмелился возразить, лишь неодобрительно поджал губы. Видимо, мальчику втолковали, что низко изображать жизнь такой, какая она есть. Художники-маньеристы, процветавшие в Голландии полвека назад, провозглашали, что настоящее искусство должно показывать жизнь такой, какой она должна быть. А все низменное — вроде кабацких пирушек — оставлять за гранью, отделяющей искусство от жизни.
Ян допил вторую кружку, икнул и громко заявил:
— Я хочу спеть свою любимую песню!
— Спойте, друг мой! — поддержал его капитан. — Мы будем вам подпевать!
Ян выбрался из-за стола и, пошатываясь, побрел к деревянному помосту. Михиль проводил его озабоченным взглядом и наклонился к Франсу:
— Нужно проследить, чтобы мальчик завтра сел в дилижанс.
— Я уже об этом подумал, — отозвался Франс. — Заберу-ка я его к себе домой, а утром провожу до дилижанса.
— Только не забудь, что сначала он должен забрать свои вещи из «Харлемского льва», — напомнил капитан.
— Разбужу его не позже восьми утра.
Между тем Ян взобрался на помост и обратился к публике с речью:
— Друзья! Я счастлив, что нахожусь здесь среди вас! Завтра мне придется покинуть ваш… ваш вос-хи-тительный город… ик… но я никогда не забуду благородных людей, которые преподали мне… ик… урок… урок…
Тут он запутался и умолк, слегка пошатываясь на ослабевших ногах.
— Песню! — крикнул кто-то из зала. — Спой нам песню!
Ян повернулся на голос.
— Вы просто читаете мои мысли, — сказал он. — Я хочу спеть мою любимую песню… Обычно мы поем ее в День святого Николая, но сегодня у меня тоже праздник… ик… В общем, подпевайте мне все…
Публика радостно засвистела и затопала ногами. Ян склонился к музыкантам, о чем-то с ними пошептался. Флейтист заиграл вступление, и Франс задумчиво улыбнулся. Эту песню пели дети на улицах Харлема перед Рождеством. Он хорошо помнил слова:
- Николай, святой угодник,
- Приезжай-ка в Харлем к нам!
- Здесь немало кавалеров
- И богатых милых дам…
Церковь сурово осуждала «языческие» праздники, вроде Нового года, но поделать ничего не могла: уж больно радостными были эти зимние деньки. Взрослые горожане с готовностью подхватывали песню вслед за детьми, а потом дарили маленьким музыкантам сласти. По улицам водили оленя с серебряными колокольчиками на широких рогах, а следом за ним в санях ехал сам святой Николай с большим заплечным мешком. В эти дни все жители города ненадолго превращались в детей — приходили к замерзшему пруду, катались на коньках, устраивали битвы со снежками, строили ледяные крепости. Трактирщики тоже не дремали: разводили огонь у края катка, чтобы можно было погреть замерзшие руки, и ставили брезентовые палатки с угощением. Новогодние праздники рождали в сердце каждого взрослого сладкую ностальгию по детству.
Вот и сейчас публика расчувствовалась. Кто-то, всхлипывая, подпирал щеку кулаком, кто-то жалостливо выводил припев следом за солистом, кто-то успел уснуть, положив голову на стол. Когда Ян закончил петь, зал разразился шумными аплодисментами.
— Клянусь, наш маленький друг умеет расположить к себе, — сказал капитан де Валь, наливая пиво себе и Франсу. — А, вот и вы, Ян! Мы только что говорили о вас! Еще пива? Позвольте, я за вами поухаживаю.
Ян упал на деревянную скамью и пролепетал неповинующимся языком:
— Господа, клянусь, вы поразили меня в самое сердце! Я вечно буду помнить ваше благородное гостеприимство! Давайте потанцуем! Музыканты!.. Плясовую!..
С этими словами он уронил голову на стол и захрапел.
— Вот и хорошо, — отозвался Михиль, отхлебывая пиво. — Пусть немного поспит. Одного не могу понять: как папаша-пивовар отпустил этого ребенка одного в такую даль?
Франс хотел ответить, но не успел. Дверь трактира распахнулась, и на пороге появились новые посетители. При виде одного из них — немолодого краснощекого толстяка в богатом кафтане — капитан прищурился.
— Ба! — сказал он негромко. — На ловца и зверь бежит! Господин бальи собственной персоной! Франс, узнаешь?
Франс оглянулся и кивнул. Харлем был большим городом — целых сорок тысяч жителей! — но этого человека здесь знали все. Бальи второго ранга, начальник полицейских, которых в городе прозвали «отрядом грабителей». Ненавистный бальи, которого не пускали ни в один приличный дом!
— Подумать только, что в руках этого мерзавца завтра окажутся деньги нашего маленького друга! — задумчиво продолжал Михиль. Тут его взгляд скользнул по белокурой спутнице бальи, и брови капитана поползли вверх: — А это что за прелесть? Какого черта она делает рядом с этой заплывшей тушей? Франс, ты знаешь, кто она? Нет? Ну ладно, придется спросить Курта.
Большой Курт, не торопясь, шел навстречу новым гостям. Он поприветствовал их учтиво, усадил на свободные места, выслушал заказ и удалился.
— Курт! — окликнул его Михиль.
Трактирщик поспешил на зов.
— Кто эта дама?
— Это госпожа Вриенс. — Курт многозначительно улыбнулся.
— Неужели та самая?! — изумился Михиль. — Вот это да! Сладкая вдовушка!
Супруг госпожи Вриенс, почивший год назад, был известным городским фабрикантом. На его доме гордо красовалась табличка: «Господин Вриенс, владетель масла». Товар господина Вриенса поставлялся во многие европейские города по суше и морю. Дела его шли так хорошо, что пожилой фабрикант решил заняться благотворительностью: выстроил три дома для престарелых и бедняков, назвав их «Вера», «Надежда», «Милосердие». Проповедники славили имя щедрого коммерсанта и молили Господа послать ему долгую жизнь. Но Господь распорядился иначе и послал на пути господина Вриенса хорошенькую дочку пекаря Эмму Шрауб. Свадьбу сыграли через месяц после знакомства, а спустя еще полгода господин Вриенс скончался от внезапного сердечного припадка. Говорят, что на лице покойника застыла такая глупая счастливая ухмылка, что священник отказался отпевать его в открытом гробу.
Теперь сладкая вдовушка была самой богатой женщиной в городе и самой завидной невестой. В предложениях недостатка не было, но Эмма Вриенс не торопилась расстаться со своей свободой. Ее часто видели на городских гуляньях в компании богатых кавалеров, однако ни один из них до сих пор не приобрел жениховских прав.
— Я просто не могу на это смотреть, — пробормотал Михиль. — Это зрелище оскорбляет мой взор. Франс, нужно что-то делать! — С этими словами капитан сорвался с места и направился к столу, за которым сидели бальи и его очаровательная спутница. Стрелки подталкивали друг друга в бок, кивали на своего капитана: то-то начнется потеха!
Михиль склонился перед хорошенькой вдовушкой и несколько раз взмахнул шляпой с пышным пером. Та ответила церемонным кивком и лукавым взглядом. Бальи с трудом приподнялся, чтобы поприветствовать капитана. Михиль де Валь принадлежал к одному из самых богатых и уважаемых родов Харлема, ссориться с ним было бы глупо.
Михиль поцеловал руку даме и замешкался, словно не зная, что делать дальше. Бальи закряхтел и с большой неохотой указал ему на скамью. Капитан тут же сел напротив красотки, и завязалась легкая непринужденная беседа.
Франс усмехнулся. Михиль есть Михиль. Пропал толстяк. Да и кто бы не пропал на его месте?
Между тем трактирщик подал новым гостям кувшин пива и закуску — жареные баварские колбаски. Судя по багровым щекам бальи, это был уже не первый кувшин за сегодняшнюю ночь. Однако он с готовностью подставил кружку, и Михиль наполнил ее до краев, не прерывая застольной беседы. Франс заметил, что себе капитан плеснул чуть-чуть, на самое донышко. Ай да Михиль! Ай да лис!
Между тем Большой Курт по знаку Михиля принес кости. Понятно, сейчас начнется игра, в которой у старого волокиты нет ни одного шанса. Игроки бросали кости, и проигравший должен был поставить кабацким завсегдатаям столько кружек пива, сколько ему выпало очков.
В этой игре Михилю всегда и неизменно сопутствовала удача. Говорят, что удача в игре и любовных делах ходят разными тропами, но капитан де Валь доказал обратное. Ничего удивительного! Удача ведь тоже женщина!
Франс подвинул к себе плотный лист картона, взял уголь и начал делать набросок. Сценка, представшая перед ним, напоминала акт из комедии Шекспира «Фальстаф». Эту пьесу в Харлем привезла труппа английских актеров. Посетители большой весенней ярмарки чуть животики не надорвали, наблюдая, как веселые молодые проказницы дурачат старого волокиту.
Вот и сейчас проказница-вдовушка начала украшать наряд своего кавалера: повесила ему на шею связку толстых колбасок и копченых селедок, сунула в руку лисий хвост. Бальи с пьяной нежной улыбкой следил за своей спутницей, а посетители за его спиной рыдали от смеха. Мальчишка-прислужник подобрался к толстяку сзади и сделал над его головой рожки. Это вызвало новый взрыв хохота. Даже музыканты оставили свои инструменты и с нетерпением ожидали, чем окончится веселый спектакль.
После шестой кружки пива голова бальи со стуком упала на деревянный стол, а его прелестная спутница поднялась с места. Михиль быстрым шагом подошел к Франсу и шепнул, кивая на Яна:
— Проследи за ним, а я провожу даму. Господин бальи любезно оставил у входа свой экипаж. Да, еще одно! — Михиль оглянулся на белокурую вдовушку, делавшую ему знаки от двери: — Извинись перед нашим другом, если утром мы с ним не увидимся.
С этими словами Михиль де Валь легко повернулся на каблуках и, придерживая шпагу, поспешил к дверям. Стрелки затопали ногами, провожая своего капитана. Прежде чем выйти, Михиль отсалютовал гулякам приподнятой шляпой и скрылся.
Часы на городской ратуше пробили четыре раза. Музыканты начали складывать свои инструменты в кожаные чехлы, гуляки, способные держаться на ногах, в обнимку покидали трактир. Близилось утро, а с ним и конец веселья.
Читать бесплатно другие книги:
