Сбывшееся ожидание Московцев Федор

Глава 4

Все, кто мог вникнуть в ситуацию и помочь советом, были лицами женского пола, с которыми нельзя обсуждать других девушек, а мужчины, которым Андрей мог открыться, ответили бы ему примерно так же, как Таня. И он, находясь в Волгограде, выкроил пару часов, чтобы встретиться с Аркадием Решетниковым – старым другом, одноклассником, единственным человеком, который мог выслушать, вникнуть в это тонкое дело и дать совет.

Они приехали в кафе «Блиндаж», расположенноена Мамаевом Кургане, приятное место, где можно отдохнуть от удручающей злобы дня, и, любуясь из окон живописными видами – парк, статуя Мать-Родины, вкушали изысканный обед и вели непринужденную беседу, толкуя попеременно об обстановке в горячих точках, Чечне, полевых командирах, новостях фармацевтической промышленности, задержке эякуляции и Анне Николь Смит. После огневого борща, в ожидании семги, Андрей облокотился о стол и сказал:

– У меня проблема – внутреннего характера. На меня накатываются приступы беспричинного страха. Ничего не могу с собой поделать.

– Это связано с делами? Ты говорил – долги.

– Долги долгами, меня это раздражает, когда думаю об этом, меня накрывает ярость. Страх – это по другому поводу. Мне снилась Оля Шерина, а вчера я видел её в окне. Это было ночью у Тани. И первый раз я увидел этот призрак год назад – тоже у Тани, ночью в её комнате.

И Андрей весело, учитывая хорошо проведенную ночь и прекрасный обед, изложил, что именно зудит в его заднице. Выслушав детальный рассказ, Аркадий высказал предположение: вероятно, его морально ответственный друг мучается угрызениями совести. И попытался успокоить:

– Не считай себя виноватым в смерти Ольги. Она стала жертвой случайной катастрофы – в которой ты между прочим тоже пострадал. К тому же – твоя бывшая будто специально пересела в твою машину, бросив своего папика, а потом поехала с тобой в горы, сев за руль. По сути разобраться – она сознательно двигалась навстречу смерти. Притянула аварию.

Аркадий попробовал рассеять страхи, одолевающие Андрея, убеждая его простыми рассуждениями: те образы, что он видит, не имеют реальной основы, они порождены его собственными мыслями. Возможно, помрачению рассудка способствовала общая усталость, предрасположенность к приливам крови, последствия травмы, в конце концов.

По мере насыщения Андрея всё меньше волновали призраки, и он предположил уже более спокойным тоном:

– Может ОНА смотрит оттуда и ревнует меня к Тане?

С этими словами он поднял вилку зубцами кверху, затем погрузил её в золотистое рыбье мясо. Поддерживая такой мистический поворот разговора, Аркадий заметил, что там где Андрей – там кровь, и в основном это женская кровь.

– …ты живешь в состоянии перманентного жертвоприношения. И начинаешь грезить призраками, если по каким-то причинам очередная жертва медлит со смертью.

Когда Андрей полностью выговорился и насытился, ему заметно полегчало. В этом был своеобразный ритуал – Аркадий был его отдушиной, ему можно было поверять самые сокровенные тайны.

– Меня волнует Таня, – сказал Аркадий, приступая к десерту, черносливам и грецким орехам под взбитыми сливками. – Никогда не встречал такой оторвы.

– А что Таня… самое милое создание какое только может быть.

– «Милое создание» с боевым пистолетом, из которого она валит людей как солдатиков в детской игре?

Тут Андрей вспомнил, как его подруга обошлась с Верхолетовым, в недобрый для него час зашедшим в её подъезд. Так и не удалось выяснить, зачем она попросила своего одноклассника, Сергея Волкорезова, переделать подаренный Андреем газовый пистолет ИЖ-79-9 под боевой патрон ПМ, – таким образом оружие из средства обороны превратилось в средство нападения. А ведь в огнестрельном оружии есть своего рода тотемическая магия, которая всегда будет заставлять людей совершать ужасные поступки. Любой, кто берет в руки пистолет, первым делом начинает целиться в прохожих.

– Послушай, Аркадий… она защищалась и не рассчитала силы. Волнение, аффект – ну ты понял.

– Ты привык жертвовать, но сейчас меня волнует, как бы ты с такой подругой сам не превратился в жертву.

Андрею было сложно представить в виде монстра девушку, с которой провёл восхитительную ночь и ещё такие же полдня, но Аркадий, интересовавшийся мистическими явлениями, принялся рассуждать. Его тоже беспокоила бессоница, он часто просыпался по ночам, часа в три – половине четвертого, мучился кошмарами и не мог заснуть до самого утра. Он объяснял это наличием военного полигона на территории области, в Капъяре, в котором регулярно испытывают оружие, что-то взрывают, отчего дрожат дома и мосты. Но сегодня ему захотелось разыграть друга:

– … не то, чтобы твоя Таня с трудом ходит на двух ногах, не может танцевать, переворачивать страницы книги, у неё отвратительные манеры, она ест руками и периодически сплёвывает пищу в сторону, она не знакома с последними тенденциями моды и ходит в чем попало. Как раз наоборот, с внешностью у неё полный порядок. У неё нет клыков и когтей, но… ты заметил, какой у неё неестественно низкий грубый голос! Очень не подходит её милой внешности. А клыки и когти ей не нужны – потому что у неё есть пистолет Макарова. Всё сходится: монстр, поселившийся в привлекательном Танином теле, прошёл трудный драматический период становления в обществе. И если принять положение, что монстры живут среди нас, то Таня – убедительный кандидат на эту роль.

– Ладно, оставь в покое мою милую, – отмахнулся Андрей, он не мог даже в шутку строить подобные предположения. – Сначала мне приписал пристрастие к кровищи, трагедиям и прочей смури, теперь за Таню принялся.

Глава 5

Обдумывая всё, что произошло в его жизни, Андрей чувствовал себя вполне уравновешенным человеком. Но он позволял своим изъянам взять верх над достоинствами, и это не могло не огорчать. Он требовал от жизни слишком много такого, чего не мог пока себе позволить.

Он чересчур много ломал голову, правильно ли развивается его карьера, и эти думы не приносили ничего, кроме беспокойства. Ему быстро удалось преодолеть стадию среднего класса (многие считают что середняк хуже безработного), необходимо задуматься о стратегических планах, а у него голова болит от совершенных пустяков, которые ни за что не должны его беспокоить. Какой маразм, что сознание превращается в нелепую базу данных, которая посылает в организм сигналы тревоги почти что без повода.

Беспокойство возникало спонтанно, безотносительно неприятностей, иногда на фоне хорошего настроения. Он думал о том, как хорошо налажена его жизнь, удовлетворенно констатировал ежегодный прирост доходов, как вдруг у него начинала болеть голова из-за какой-нибудь глупости. По мнительности сначала казалось, что сказываются последствия травмы, из-за чего дважды была сделана энцефалограмма – но после всестороннего исследования врачи пришли к выводу, что болезнь не имеет материального субстрата, иными словами, голова болит просто потому что болит.

Какие бы демоны ни скрывались в голове Андрея, какими бы ни были подлинные причины его тревог, он не собирался делиться сведениями на этот счет даже со своими близкими. Единственно, с кем он мог обсудить причины своих панических атак, была Катя. Он приходил к своим родителям, садился напротив её портрета, написанного сухумским художником, включал Дьюка Эллингтона, её любимого музыканта, и предавался воспоминаниям. Он вспоминал их лето 1996 года, вёл бесконечные мысленные диалоги с погибшей возлюбленной. Это не излечивало его, не избавляло от тревог, а лишь растравляло раны. Но позволяло забыться, отвлечься, – одни грустные мысли заменялись другими, одинаково угнетенные состояния плавно перетекали одно в другое.

«Перспективный умник, заключенный в мещанскую клетку», – такой диагноз Андрей самокритично выставил самому себе.

Его душевные метания были сродни поискам утраченного времени. И нет лучше способа попасть в складку памяти, чем прослушивание музыки, которую когда-то вместе слушали. Звуки саксофона, свингующая импровизация вовлекали в безудержный круговорот музыкальной стихии, сквозь барабанные перепонки музыкальные фразы проникали в сознание, гипнотизирующее музыкальное полотно обволакивало мозг, положив начало магическому трансу.

Интенсивные сакософонные пассажи навсегда и крепко входили в память. Стереть их оттуда невозможно – разве что выстрелом в висок. Лучше и не пытаться понять, в чём коренится сила джазовой импровизации, её притягивающий и завораживающий мощный магнетизм – так можно ненароком познать тайну своего ДНК.

«Жизнь, как джаз – сплошная импровизация», – вспоминал он Катины слова, слушая Эллингтона, и добавлял от себя: «а ещё это грандиозное катарсическое путешествие».

Он видел сны, но уже не те, что раньше. Периодически ему снились кошмары – долгое падение с большой высоты, либо невыносимо долгое преследование, в конце которого у него настолько тяжелели руки и ноги, что он не мог ими пошевелить, чтобы бежать и обороняться. Теперь же ему стало сниться, будто не его преследуют, а он сам за кем-то гонится, а догнав, убивает с особой жестокостью.

Когда он поделился с матерью, она категорично заявила, что травмированая психика – результат того, что он проработал семь лет в морге. Тогда он ничего не чувствовал, вскрывая по 10–15 трупов в день, а сейчас всё это всплывает из подсознания и приходит по ночам в виде кошмаров.

Время проходило почти незаметно для Андрея; это было одно из наименее устойчивых представлений, которые он знал. Все его силы поглощались постоянным напряжением, в котором он находился и которое было отражением глухой внутренней борьбы, никогда не прекращавшейся. Она шла чаще в глубине его сознания, в темных его пространствах, вне возможности сколько-нибудь логического контроля. Ему начинало казаться, что он близок к победе и что недалёк тот день, когда и все его тягостные видения исчезнут, не оставив даже отчетливого воспоминания. Во всяком случае, они теперь всё чаще и чаще становились почти бесформенными: перед ним мелькали неопределенные обрывки чьего-то существования, не успевающие проясниться, и его возвращение к действительности всякий раз приходило быстрее, чем раньше. Но это ещё не было победой: время от времени всё вдруг тускнело и расплывалось, он переставал слышать шум улицы или говор людей – и тогда он с тупым ужасом ждал возвращения одного из тех длительных кошмаров, которые он знал так недавно. Это продолжалось несколько бесконечных минут: потом в его уши врывался прежний гул, его охватывала короткая дрожь, а за ней следовало успокоение.

Но перед внутренним взглядом оставалось видение: захлёбывающийся в собственной крови мужчина – бледный, изо рта льёт кровь; зубы выбиты, челюсть раздроблена, а в мертвых глазах застыл безумный страх и мольба о пощаде.

Глава 6

Когда Андрей прибыл в офис, совещание было в самом разгаре. На него никто не обратил внимание. Пришлось чуть ли не силком впихивать свою руку компаньонам для рукопожатия. Разговор происходил в новом кабинете, этот «сумурай-сарай» завод выделил Экссону достаточно давно, но сюда так и не купили приличную мебель и не сделали ремонт. Вызывающая простота всегда была фирменным стилем компании Экссон. Доставшаяся от Электро-Балта мебель вся уже сломалась, помещение своим убитым видом напоминало декорации к фильму «Заброшенный город». Да и во всем офисе (то есть в «людской», в соседнем кабинете, где находились секретарь с бухгалтером) единственным дорогостоящим предметом была мини-АТС. Признаком того, что здесь бывают люди, было наличие большого количества журналов знакомств, бюллетеней недвижимости, автомобильных журналов и буклетов туристических фирм. По этой литературе можно было судить об интересах обитателей офиса. Очутившись здесь, сторонний наблюдатель вряд ли бы заподозрил, что работающие тут люди зарабатывают до $15,000 в месяц.

В тот день обсуждали ситуацию вокруг компании «Судотехнология». Говорили в основном Артур с Владимиром. Алексей вообще редко подавал голос, когда речь касалась стратегических вопросов, он напряженно слушал и в такие моменты никакая сила не могла его отвлечь от этого занятия. Игорь принимал участие, подавая реплики, на которые отвечал его брат Владимир. С некоторых пор бывший кардиохирург энергично вошел в тему (до этого он строил иллюзии по поводу возврата к врачебной деятельности), что не мог не отметить Быстров-«старший» (они хоть и были близнецами, но Владимир, неформальный лидер компании, считался главным).

– Лично мне насрать на их картель, – горячился Артур, – пускай диктуют условия друг другу, но не мне.

Владимир терпеливо поправил:

– Сколько раз тебе говорить: нет «тебя», есть «мы» и наша команда. Забудь слово «мне». Твоё – что ты насрёшь, остальное всё общее.

– Это моё выражение Вовок, не занимайся плагиатом.

– Ты не умеешь слушать, Артур, я же сказал: твоё – что насрёшь.

Некоторое время они муссировали эту важную тему, пока Игорь не вернул их к исходному вопросу:

– Как мы влезем на Белорусскую дорогу, если у этого… польского мудня родственники в правительстве?

Ответил Артур:

– У нас там тоже подвязки, давай поборемся. Я считаю: не надо «делить рынок», не надо ни с кем договариваться, не надо уступать своих клиентов. Сегодня мы отказываемся от Белорусской ж-д, а завтра нас выгонят из нашего офиса.

Андрей положил перед Артуром несколько пачек банкнот – снятые со счета деньги, комиссионные для руководства Электро-Балта, гендиректора и его замов – но тот, занятый разговором, не посмотрел на дензнаки. Беседа вилась между Ансимовыми и Быстровыми, слова, как теннисный мячик, перескакивали между ними четверыми, и пятому было никак не вклиниться, потому что ему не делали передачу.

«Польским муднем» Игорь назвал хозяина «Судотехнологии», важного господина по имени Пшемыслав Гржимекович Мудель-Телепень-Оболенский. Его компания представляла целый холдинг и работала в различных направлениях. Причем довольно успешно. Так, одна из его фирм, «Бонапарт» (названия организаций не отличались скромностью), являлась одной из крупнейших на рекламном рынке Петербурга. Г-н Пшемыслав Гржимекович Мудель-Телепень-Оболенский был очень амбициозным человеком, он всегда ставил глобальные задачи, и, к огорчению конкурентов, всегда достигал результатов. Так же как Экссон, он работал по снабжению материально-технических складов (МТС) управлений железных дорог. Ещё два года назад Судотехнология закупала на Экссоне аккумуляторные батареи железнодорожной группы и перепродавала на Белорусскую ж-д и на другие дороги, но с развитием бизнеса у её хозяина появилась идея замкнуть на себя поставки батарей по всем железным дорогам России и СНГ (и не только батарей, ему выделили несколько других позиций). У него было достаточно влияния и возможностей для осуществления этой задачи. Его тесть занимал важный пост в правительстве Белоруссии, имелись высокопоставленные знакомые в Москве, кроме того, он сам по себе был величина. Это был серьезный противник.

В настоящий момент он подтягивал к себе производителей аккумуляторных батарей, чтобы поучаствовать в их бизнесе с дальним прицелом отжать этот бизнес и впоследствии занять пост главного снабженца в ОАО «Российские железные дороги» и замкнуть на себе всю цепочку от производителя до плательщика поставляемых товаров и услуг. Крупные игроки, такие как гендиректор Электро-Балта, сразу сообразили, с кем имеют дело и не садились за стол переговоров с хозяином Судотехнологии. И в его орбиту попали разные ремесленники, такие как Иуда Шлемович Чмырюк, хозяин компании «Исток», чей отец работал главным инженером на Электро-Балте и помог сыну наладить производство батарей, аналогичных тем, что выпускает завод. Правда, они уступали по качеству – всё-таки кустарное производство, но зато цена дешевая. Он примкнул к Судотехнологии в надежде на то, что ему помогут модернизировать производство и обеспечат победу на крупных тендерах в Росжелдорснабе, Октябрьской ж-д и других серьезных организациях. А пока что дела его шли неважно (иначе он бы не искал помощи на стороне). Чмырюк собрал вокруг себя других неудачников и создал что-то вроде ассоциации противодействия экспансии Экссона, поставлявшего аккумуляторы на все железные дороги России. Члены ассоциации требовали поделить рынок, распределить сферы влияния, на деле это означало, чтобы Экссон отказался от части своих клиентов, не получая взамен ничего, кроме одобрения участников ассоциации. Идея картельного соглашения была абсурдна по определению, так как подобное возможно, если в переговорах примут участие все игроки, включая хозяев Тюменского аккумуляторного завода, Пауэр Интернэшнл, и других. Эти потуги можно было сравнить со съездом адыгейских виноделов, вздумавших потеснить LVMH. Мудель-Телепень-Оболенский временно держал при себе эту мелюзгу, поскольку они бесплатно выполняли множество услуг в надежде, что когда-нибудь им воздастся (не предполагая, что такие боссы, как он, никогда не платят – потому-то и являются большими боссами). Но Андрею было невдомёк, почему его компаньоны зациклились на Чмырюке со товарищи, которых гендиректор Электро-Балта, науськанный Артуром, изрядно потрепал. Так например, санэпиднадзор приостановил производство аккумуляторов на Истоке. Изначально это была идея Чмырюка – подстрекаемый им комитет по экологии наехал на Электро-Балт (вредное производство почти в центре Петербурга), но когда на заводе выяснили, не без подсказки Артура, кто является заказчиком наезда, орудие повернулось в его же сторону.

– Иуде сделали обрезание, – ухмыльнулся Владимир, смакуя детали событий.

– Нам не следует даже отвечать на их звонки, Вовок, – сказал Артур, – и пошла она нахуй Белоруссия. Мы не будем за неё бороться. Пускай этот поляк, как его… Через-Хуй-Кидала, выигрывает тендер, всё равно в итоге обратится к нам за батареями. В Тюмени даже если ему дадут хорошие цены на 32ТН450, с учетом доставки батареи подорожают вдвое, а Чмырюк разморозит свою лавочку только к концу года в лучшем случае. Ближайшие полгода Судотехнологии негде перехватиться товаром.

Владимир стоял спиной к Андрею, и его богатое мимикой лицо изобразило что-то такое, заставившее Артура обратить свой взгляд на официального гендиректора и учредителя Экссона. Игорь с Алексеем тоже воззрились на Андрея.

– Дело принципа, ты сам сказал – мы не можем уступать даже мелких клиентов, а Белоруссия – это в какой-то степени государство, – произнес Владимир, не оборачиваясь.

– А что, витиеватый, ты не хочешь заняться этим делом? – наконец Артур увидел Андрея.

– Я дам тебе все координаты, – обернувшись, подхватил Владимир, – мы работали в Минске ещё до Экссона, продавали через Базис-Стэп.

– Там на Белорусской дороге два татарина, с ними еще Фарид закорешился, потом нам передал, – добавил Артур.

– Ты найдешь с ними общий язык, – продолжил Владимир, – их фамилии Надхуллин и Подхуллин, начальник отдела снабжения и его зам. Давай Андрей, мы даём тебе карт-бланш, не проеби дело.

И они наперебой принялись объяснять Андрею все детали, вводить в курс дела. С их слов получалось, что всё достаточно легко, тем более что в Минске есть агент влияния, некий Вальдемар Буковский, закупающий на Экссоне батареи и перепродающий через местную сбытовую сеть. Правда, по железнодорожной продукции у него продажи довольно скудные, почти никаких. Но у него есть наработки, которые позволят пробиться на МТС Белорусской железной дороги и выиграть очередной тендер на поставку аккумуляторных батарей.

– Так пускай выигрывает тендер, если «есть наработки», – скептически ответил Андрей, – а мы продадим ему батареи. Ему же больше негде взять продукцию.

– Он не производитель и не является дилером завода, – скороговоркой возразил Владимир.

Тут Андрей вспомнил, что делал для этого самого Вальдемара гарантийные письма от Электро-Балта для кучи его фирм, и этими документами подтверждалось, что данные организации являются официальными дилерами аккумуляторного завода. Но Вальдемар благополучно проигрывал все тендеры, в которых участвовал. Андрей напомнил об этом, но Владимир тут же парировал:

– Он сам засветился, и его фирма тоже. Он не может участвовать в тендере.

– Мы уже работали в Минске, нам нужно туда вернуться и влезть самим, а Вальдемар просто поможет и отойдет в сторону, – прибавил Артур.

Эти уговоры не были просьбой, Андрею ничего не оставалось, кроме как согласиться и заняться белоруским тендером. В последнее время его одолевали мысли, что он становится лишним звеном и от него хотят избавиться, ему во что бы то ни стало нужно было доказать свою незаменимость. В случае успеха в Минске он докажет свою состоятельность как человек, способный приносить на фирму прибыль (до этого он только выполнял монотонную рутину), и ни у кого не возникнет идеи заменить его, равноправного учредителя, на двух-трёх шнурков, взятых на фиксированный оклад.

Закончив с объяснением, Артур взял лежавшие на столе деньги и отправился на заводоуправление, чтобы выдать заводчанам причитавшиеся им комиссионные. Владимир поручил Игорю, чтобы тот дал Андрею все минские контакты. Андрей записал в блокнот сегодняшние расходы – гендиректору Электро-Балта с учетом инфляции и подорожания продукции причиталось 1,500 рублей за каждую заведенную на завод тонну свинца и столько же за каждую отгруженную Экссону тепловозную аккумуляторную батарею 32ТН450; а его замам соотвественно по 800 рублей на двоих. После чего принялся разбираться с белорусским делом.

Переговоры с белорусскими товарищами не дали ничего определенного. Сотрудники управления железной дороги – начальник отдела снабжения Надхуллин и его заместитель Подхуллин уклончиво ответили, что будут проводить тендер по закупке тепловозных аккумуляторных батарей, дата не утверждена, приблизительно конкурс состоится в начале лета. Сумма лота – пятнадцать миллионов рублей. К участию в конкурсе допускаются только производители. Вальдемар оказался человеком с редуцированным геном сомнения. Он сразу заявил, что «все вопросы решены, тендер наш».

– А что ты хотел – чтобы эти чинуши тебе ответили по телефону, что сидят у меня на откате? – вопрошал он. – Конечно, они говорят для прикрытия, будто конкурс состоится по всем правилам.

Насчет допуска только производителей, и отсева посредников и даже официальных дилеров Вальдемар невозмутимо отвечал, что непосредственно перед конкурсом это ограничение снимут и допустят «эксклюзивных дилеров». Учитывая свою практику, в частности казанские сделки с больницей номер шесть, Андрей допускал возможность подобных манипуляций. Азимов, главный врач «шестерки», по своему усмотрению назначал, переносил и отменял тендеры, а если видел, что Совинком не проходит, то на ходу менял условия конкурса. Но история продаж у Вальдемара сильно хромала. Исполнители с управления белорусской ж-д, конечно, по телефону ничего определенного не скажут. Например, не скажут, что на белорусской земле госслужащим строжайше запрещено брать комиссионные. В Белоруссии это по старинке называется взяточничеством и очень строго наказывается. Это разрешается буквально нескольким людям, количество которых можно пересчитать по пальцам одной руки, и соответственно берут они очень много, и называют их не взяточниками, а «лобби». И родственник хозяина Судотехнологии, человека с непривычным для русского уха именем Пшемыслав Гржимекович Мудель-Телепень-Оболенский, которого Артур Ансимов назвал «Через-Хуй-Кидала», этот родственник входит в очень узкий круг людей, которым белорусский президент-самодержец, по кличке «батька», позволяет принимать комиссионные. Соответсвенно у Через-Хуй-Кидалы есть своя делянка, то есть строго зафиксированный за ним государственный бюджет, который он осваивает. И если за ним закреплено исключительное право снабжения железной дороги, то никто не может отогнать его от этой кормушки. Те поставки, о которых упоминали Владимир с Артуром, вероятнее всего проходили через фирмы, подконтрольные всесильному Пшемыславу.

Однако у Владимира были свои соображения на этот счет, а чем ещё объяснить, что он игнорирует очевидные вещи.

Дальше, чем бесполезные телефонные переговоры, Андрей не продвинулся. Он понимал, что на него скинули проблему, которую ему нужно решить самостоятельно. Ведь его компаньоны решают гораздо более серьезные задачи и не посвящают в свои сложности, просто выдают результат. И от него ждут то же самое: сказано – сделано.

В один из дней Артур с Владимиром вернулись к белорусскому вопросу. Позвонил Вальдемар и сообщил, что «начались шевеления», возможно, что тендер проведут раньше начала лета, возможно, в течение ближайшего месяца, и особо информировать не будут. Между тем официальные лица по-прежнему, как заведенные, утверждают, будто «дата проведения конкурса не утверждена».

Опять же учредители Экссона совещались в своём трогательно запущенном офисе, в этот раз Андрей принимал полноценное участие:

– Послушайте, этот тендер – просто фикция, для отвода глаз. Чтобы никто не сказал, будто в Белоруссии нет демократии. Её и у нас нет, так же как и там, а выяснить наши перспективы можно только у тех, кто рулит ситуацией – то есть начальник дороги и корнет Оболенский.

– Вот ты и выясни, – предложил Владимир. – Да, пойди к шляхте и спроси.

– ??!!

Несколько секунд они смотрели друг на друга. Лукавые серые глаза Быстрова-главного не выдавали то, что у него на уме.

– Он может пойти к нему в офис и там пошнырять – может что подслушает, пизданет какие-то бумаги, подсмотрит, – сказал Артур.

– Да, витиеватый, сходи к шляхтичу в его офис, – моментально подхватил Владимир.

Андрей оторопело смотрел на них, предложение сходить пошпионить к конкуренту выглядело довольно нелепо, но было непохоже, чтобы компаньоны шутили. Вспомнив, что они и не такое вытворяли, и ему самому приходилось выуживать сведения самыми необычными способами, Андрей согласился.

– Его офис тут рядом с нами, на улице Промышленной, четырехэтажное здание, на первом находится «Бонапарт», рекламный монстр, там еще вывеска – Наполеон в ермолке…

принялся инструктировать Владимир.

– В треуголке, – поправил Артур.

– В треугольной хуйне. Кабинет Муделя… Оболенского… что за фамилия!!! Находится на третьем…

– Все его зовут Боссом, так его и называй: Босс. Можешь к нему обращаться по имени-отчеству – Пшемыслав Гржимекович Мудель-Телепень-Оболенский – если ты не любитель краткости, но пока ты будешь выговаривать, он забудет суть дела, а если что-то напутаешь в произношении – то пиздец всему нашему плану.

Через полчаса, проинструктированный, Андрей выехал на задание.

Оказалось, что это недалеко от завода, минут семь в сторону метро Нарвская, можно было дойти пешком, заодно прогуляться. Но день был серый, хмурый, да и огромные грязные лужи не предвещали приятной прогулки. Пришлось ехать на машине.

Офис Судотехнологии был не чета офису Экссона – четырехэтажное здание, охраняемый двор со шлагбаумом. Андрей и не собирался проезжать вовнутрь, оставил машину подальше, но его не пустили и пешего. Охранник в черной униформе строго поинтересовался, что нужно посетителю.

– Визитки заказать, – сказал Андрей.

Охранник вернулся в будку, и оттуда позвонил на базу. Ему что-то ответили, и он жестом подозвал Андрея. Пришлось назваться, показать документ, все данные занесли в журнал и выдали бэйджик, который нужно нацепить на видное место.

Андрей прошёл во внутренний двор и с любопытством осмотрелся. Его внимание привлекли автомобили – у входа в здание стояла новенькая шестерка БМВ и Роллс-ройс Фантом (это были хозяйские), а также семерка БМВ и Range Rover (эти были с белорусскими номерами). Причем машины были не в базовой комплектации, а в тюнинге от явно недешевого ателье. Времени полюбоваться не было – его нетерпеливо поджидал другой охранник, которого оповестили о приходе посетителя.

– Вы хотите заказать визитки? – спросил он.

И провёл внутрь здания – холл, небольшой коридор, далее просторный зал, поделенный перегородками на офисы-соты, и передал эстафету девушке-менеджеру, которую также предупредили о клиенте. Таким образом, попасть на третий этаж решительно не представлялось возможным – когда пересекали холл, Андрей успел заметить, что у лестницы стоят охранники и имеется вертушка, зеленую кнопку которой скорее всего нажимают по разрешению самого главного.

Ничего не оставалось, кроме как обозревать внутреннее убранство рекламной фирмы «Бонапарт». Всё было строго, по-деловому, все сотрудники в униформе – белый верх, темный низ, юноши в синих галстуках, девушки в красно-синих шейных платочках.

Андрея предельно корректно обслужила преувеличенно серьезная девушка, внимательно выслушавашая все пожелания насчет визиток – так, будто от этого заказа зависело будущее «Бонапарта».

Андрей внутренне усмехнулся – у него никогда не было личных визиток. Когда работал на инофирмах, ему делали корпоративные. Которые он никому не давал, все комплекты от шести фирм валялись нетронутыми где-то на волгоградской квартире. Зачем продвигать чужие фирмы, в первую очередь надо продвигать себя! Обычно он писал на листочке номер мобильного телефона, и этого было достаточно.

Вначале он немного растерялся – какие данные указать. Но потом придумал на ходу: фирма Совинком, должность: генеральный директор, адрес: Петербург, набережная Мойки дом 70. Телефон продиктовал свой мобильный. Услышав «Мойка 70», девушка немного удивленно вскинула брови. Андрей еще раз повторил, и она зафиксировала услышанное в блокноте.

Он попытался завязать разговор – спросил, может ли заказать рекламную кампанию своей продукции – медицинского оборудования, и может ли быть уверен, что Бонапарт обеспечит мощный промоушен. Девушка ответила односложно – «все клиенты остаются довольны нашими услугами». Ну никак её не разговорить. Да и что она могла сказать?! Наверняка она не знала о планах хозяина этого здания относительно Белорусской железной дороги. Андрей продолжил расспросы, касающиеся рекламного бизнеса, но это было пустой тратой времени. И он, оплатив в кассе свой заказ, пошёл на выход. Самостоятельно ему это сделать не удалось. Менеджер препоручила его охраннику, тот вывел во двор и проследил, чтобы посетитель сдал бэйджик другому охраннику, у шлагбаума и покинул территорию.

Результаты шпионской вылазки получились потрясающие. Очевидно, другого никто и не ожидал. Когда Андрей вернулся на завод, Владимир с Артуром уже уехали, а Игорь с Алексеем даже не оторвались от своих дел, чтобы спросить о результатах. Андрей уныло сообщил, как съездил. Алексей попросил набрать Владимира и сообщить номера белорусских машин. Идентификация приезжих внесла некоторое оживление в белорусский проект. Оказалось, что семерка БМВ и Рэйндж Ровер принадлежат тестю хозяина Судотехнологии. Учитывая, что в распоряжении влиятельного белоруса целый автопарк, нельзя было быть уверенным, что приезжал лично он, а не кто-то из его людей.

– Чего сидишь, давай пиздячь! – Алексей отвлек Андрея от безрадостного оцепенения.

Андрей энергично взялся за рутину – согласование отгрузки очередной партии батарей на заводоуправлении, сверка расчетов с коммерческим отделом Электро-Балта, комиссионные начальнику транспортного цеха (распоряжавшегося заводскими грузчиками, он фактически находился на зарплате у Экссона), и так далее. Но белорусский вопрос как был, так и остался открытым. Что делать?!

К концу рабочего дня он выдавил решение:

– Надо ехать в Минск и там разбираться на месте.

Он сообщил это Владимиру по телефону. Тот был на фитнесе, и, крутя педали велотренажера, ответил:

– Ну давай, витиеватый, без проблем.

Глава 7

Надхуллин оказался не готов принять Андрея по первому же звонку. Да и вообще – начальнику отдела снабжения было невдомек, почему он должен принимать коммерсантов. Когда тендер объявят – тогда и подавайте свою оферту, это можно сделать почтой, совсем необязательно выезжать к заказчику. Всё же Андрей добился, чтобы ему назначили аудиенцию. Подхуллин оказался более разговорчивым и сообщил, что тендер состоится в первых числах июня, и конечно же приоритет будет отдан Электро-Балту и его дилерам, поскольку в течение многих лет Белорусская ж-д закупает батареи данного производителя и все довольны качеством и ценами этой продукции.

Что касается Вальдемара, то он гнул свою линию: всё в порядке, я решаю вопросы. Насчет поездки он заявил, что ситуация под контролем, и приезжать есть смысл только в том случае, если петербургские партнеры хотят его проверить.

Помимо всего прочего, у Андрея появилась еще одна причина, чтобы преуспеть в белорусском деле во что бы то ни стало. Он потерпел поражение в вопросе, в котором по идее должен быть асом. Разбирательство с московской фирмой Русток окончилось неудачно для Экссона. Дубовицкая, та самая бухгалтерша из Рустока, запутавшая взаиморасчеты и профазанившая двести тысяч рублей, была с позором уволена, а вместо неё взяли грамотную женщину, которая распутала все неувязки, нашла недостающие документы, и доказала минусовое сальдо Экссона. А эти двести тысяч давно пошли в доход и были поделены между компаньонами. То, что правда всплыла наружу, стало большим разочарованием. Одно дело погнаться за прибылью и не получить её, и совсем другой коленкор, когда положил деньги в карман и вдруг оказывается, что их нужно вернуть. Владимир командировал Андрея в Москву: «Давай, решай проблему, это твоя работа!» Андрей поехал, и новая бухгалтер, разложив на столе бумаги, в присутствии гендиректора документально доказала, что Экссон должен Рустоку двести тысяч.

Компаньоны, вынужденные расстаться каждый с кровными сорока тысячами, смотрели на Андрея как на врага, отнимающего последние штаны.

Быстровы, хоть и продолжали получать доход с тех средств, что инвестировали в Совинком, волгоградский бизнес Андрея (по сути навязали деньги под процент и фактически посадили на ростовщическую иглу), недовольно кривились в присутствии Ансимовых, от которых эти операции тщательно скрывались. Мол, Разгон живет на дармовщинку и не развивает новые темы.

На самом деле покой Андрею только снился. И хотя он привык к напряженному рабочему графику, дела заполнили всё время его бодрствования, от утреннего пробуждения и до вечернего отхода ко сну, результаты его не радовали. Лишь в отношении Волгограда и Казани он почти успокоился. Основные клиенты, в первую очередь кардиоцентр и казанская больница номер шесть, не давали никаких поводов для волнения. Кроме того, на Совинкоме сложился надёжный коллектив. Так получилось, что принятая на работу в ноябре прошлого года Марина Маликова часто ездила в Казань и Волгоград – там у неё лучше получалось с продажами, чем в родном Петербурге, где, хоть и был обширный круг знакомств, но её везде воспринимали не как личность, а как сотрудницу Эльсинор Фармасьютикалз. Она оттуда уволилась, и теперь она никто. Клиенты были привязаны к Эльсинору. И теперь к ним ходит новый сотрудник этой американской компании, предлагая бесплатные инструменты, зазывая на заграничные конференции, приманивая бонусами. А в провинции всё для неё оказалось гораздо проще. И, хоть она сопротивлялась и не хотела брать на себя руководящие полномочия («мне не нужна ответственность, хочу тихо-спокойно выполнять свою работу»), всё же Андрей делегировал ей некоторые контролирующие функции – съездить проверить то, другое, доложить обстановку на местах, проконтролировать выполнение приказа и так далее. Её лёгкий характер способствовал тому, что она быстро освоилась и сдружилась со всеми сотрудниками.

Весь коллектив единодушно выступил против Риммы Абрамовой, бывшей сотрудницы Совинкома, переметнувшейся в «Джонсон и Джонсон». По условиям трудоустройства она переехала в Самару. При увольнении из Совинкома Андрей поставил ей условие: «Совинком forever, ты устраиваешься на Джонсон, но будешь работать на нас – скидывать заказы, подгонять клиентов, и так далее. Только на таких условиях я даю тебе рекомендацию». Впрочем, зная её крысиную натуру, он не рассчитывал на её благодарность или хотя бы лояльность. Так оно и получилось. На словах пообещав поддержку, она не только не сбросила ни одного заказа (продинамила как самарского сотрудника, так и волгоградских, которые специально приезжали в Самару, чтобы Римма провела их по клиентам), но и принялась на ровном месте создавать проблемы. Она обзвонила всех волгоградских клиентов, кого только знала, и настойчиво рекомендовала им некую самарскую фирму – джонсоновского дистрибьютора, с которой очень быстро снюхалась. Это был не то что опрометчивый, но бесполезный, неумный и недальновидный шаг. Андрею это стало известно в первый же день, тем более что Абрамова настолько сглупила, что обратилась к Кумару Калымову, заведующему рентгенхирургическим отделением волгоградского кардиоцентра. Даже если отбросить тот факт, что у Андрея с ним сложились не только тесные деловые, но и дружеские отношения (а Абрамова знала его только в лицо – ей было запрещено контактировать с сотрудниками кардиоцентра); то всё равно Калымов при всём желании не смог бы провести через конкурсы в кардиоцентре новую фирму. Совинком был в кардиоцентре поставщиком по умолчанию (либо, чтобы не вызывать подозрение, отгружали от аффилированных структур). Абрамова непонятно чего наговорила самарским фирмачам, но они приехали к Калымову уже для подписания договора, они пребывали в абсолютной уверенности, что у них тут всё схвачено и Римма «всё порешала». И крайне удивились тому, что Калымов не стал с ними разговаривать и молча показал им на дверь. В администрации кардиоцентра также никто не уделил им внимание.

В свете этой недружественной выходки Андрей написал тяжелую телегу на имя непосредственного начальника Абрамовой, менеджера по регионам компании Johnson & Johnson. В письме было указано, что Совинком исторически снабжает волгоградский кардиоцентр расходными материалами производства Johnson & Johnson, является добросовестным дилером, отрабатывает на 100 % этого стратегического клиента, и никто не cможет продавать туда продукции Джонсона больше, чем это делает Совинком. Поскольку самарская фирма не сама влезла в кардиоцентр, а с подачи представителя Джонсона, есть все основания полагать, что он действует по поручению своего руководства (ну и само собой активно лоббирует дилера, что в принципе на инофирмах запрещено). В связи с этим гендиректору Совинкома хотелось бы знать намерения компании Johnson & Johnson – может это недовольство работой волгоградского дилера.

В ответном письме менеджер по регионам Джонсона отметил заслуги фирмы Совинком – благодаря которой Джонсону удалось прочно закрепиться в Волгограде и других городах Южного региона. И выразил недоумение по поводу Риммы Абрамовой. Вообще он предполагал, что она наоборот станет двигать в Самаре родную фирму – Совинком, откуда вылупилась родом, и даже заранее простил ей это лоббирование. Он всё понимает, что пуповина ещё не высохла, по старой доброй памяти бывший сотрудник Совинкома чисто из благодарности будет помогать тем, благодаря кому получил хорошую должность на инофирме. И начальник Абрамовой заверил, что поставит ей на вид, прикажет не лезть в Волгоград и не ломать сложившийся рынок.

Римма со своей самарской конторой нарисовалась и в Казани, но и там ей дали отпор. Вообще осталось непонятным, на что она рассчитывала (и что хотела показать).

Но тем не менее Самара выпадала. Тамошнего сотрудника пришлось уволить из-за низких продаж.

На тот момент, весной 2003 года, из Волгограда нельзя было выжать больше того, что уже имелось. Да, можно было упереться рогом и пойти войной на чужие делянки. Но оно того не стоило, если и одержишь победу, то при внимательном анализе результата окажется, что эта победа – пиррова. И Андрей сделал упор на Петербург.

Он потратил на Винцаса Блайваса и Богдана Радько уже столько усилий, что справедливо ожидал отдачи. Однако было бы наивным что-либо ждать от этих быков, старательно косивших под гламурных подонков (у них это почти получалось), если бы не одно обстоятельство. Ренат Акчурин, двоюродный брат Андрея, работавший у того же Коршунова (в шестерках у которого ходили Радько и Блайвас), был подстраховкой как в отношении них, но самое главное – мог вывести на своего хозяина. Строго говоря, изначально Андрей на это и рассчитывал. «Гламурные подонки» были промежуточным звеном, но внимание им уделялось столько, чтобы они почувствовали иллюзию собственной исключительности. Андрей наведывался к ним в офис, участвовал в их мероприятих – эпических кутежах с привлечением профессионалов развлекательной сферы и отрядов путантреста. Его компаньоны тоже были не дураки оттопыриться, но делали как-то всё порознь, до групповух не доходило. Радько и Блайвас презрели все условности. Они знали толк в угаре и пореве и существовали в формате перманентного алкошабаша.

Вне всякого сомнения, Андрей нуждался в компенсации, так как моральные издержки от тесного продолжительного контакта с этими парнями были очень значительны. Радько, носитель корневого русского фольклора, в своей речи употреблял только слова, содержащиеся в словарях обсценной и жаргонной лексики – и то самые ходовые. Причем будучи цельной личностью, он не делал различий между слушателями, и одинаково разговаривал как с шофёром, так и с депутатом (впрочем разницы в культурном развитии никакой). Отдавая речевую команду секретарше, чтобы та подала ему чай, положив в чашку две ложки сахара и тщательно размешав, он не произносил ни одного слова, напрямую обозначающих конкретные предметы. Слова «чашка», «чай», «ложка», «сахар», «размешать» – они отсутствовали. Их заменяли такие выражения, как хуйня, ебатня, ебала, ёбаныйврот и производные от них. Но говорил он так, что не оставалось никаких сомнений относительно его пожеланий. Распоряжение звучало ясно и доходчиво.

Но он хотя бы что-то говорил. И то радовало. Потому что Блайвас играл в молчанку. Если открывал рот, то для того, чтобы поведать о своей крутизне и былых подвигах, злоупотребляя фразами «ёпта», «по большому счёту», «я жил этой жизнью», «в этом городе мы все вопросы порешаем», «ладненько». В остальное время он сканировал Андрея своими воловьими глазами, пытаясь проникнуть в самые сокровенные мысли. Андрей знал этот приём – своего рода гипноз, при котором подопытный начинает испытывать неловкость, и, чтобы хоть что-то сказать, выбалтывает то, что следует хранить в тайне, даёт какие-то обещания. Но такие приемы не для Андрея Разгона. Он вынужденно общался с Блайвасом и считал, что тот сам должен развлекать и испытывать неловкость, если развлекуха не получается.

Из своего мега-пафосного офиса, находящегося в цокольном этаже здания по адресу Мойка 70 (где им временно позволяли находиться – просто присматривать) Блайвас и Радько переехали в новое помещение. Оно находилось на первом этаже того же здания, но окнами в основном выходило на Вознесенский проспект, и только три окна выходили на Мойку. Вход был со двора. В угловом подъезде (в котором остались всего три квартиры не купленные Коршуновым – жильцы отчаянно сопротивлялись экспансии) нужно было нажать на кнопку домофона, и секретарь или охранник впускали посетителя. Жильцы-могикане (пока что) открывали дверь своими брелками.

Новый офис сделали из двух квартир. Получилось очень удобное угловое помещение с кухней, санузлом, просторными кабинетами, хорошим ремонтом и дорогой мебелью. Да еще с видом на Мойку, Исаакиевскую площадь, и Мариинский дворец.

Со слов Блайваса, Коршунов планировал, выкупив все квартиры этого дома, а также трёх других, составляющих двор, сделать тут гостиницу с бизнес-центром и накрыть двор стеклянной крышей по типу Атриума на Невском проспекте. Эти три фразы – выкупив все квартиры, сделать гостиницу с бизнес-центром, накрыть двор стеклянной крышей – Блайвас мог мусолить часами, перемежая своими любимыми выражениями «ёпта», «по большому счёту», «я жил этой жизнью», «в этом городе мы все вопросы порешаем». Когда Андрей приходил к нему в офис, Блайвас произносил это сначала у себя в кабинете (самое роскошное угловое помещение с окнами на площадь и Вознесенский проспект), затем вёл Андрея во двор, где повторял это вновь, обводя двор рукой, и пристально вглядываясь в лицо собеседнику. Долго стоял, вглядываясь и поводя рукой. Так они стояли, изредка перебрасываясь фразами: «Нормально тут будет, ёпта». – «Да, охуенно». – «А по большому счёту, ёпта, что тут еще можно сделать?» – «Ничего, только гостиницу и бизнес-центр». – «Ну а что ты предлагаешь, ёпта, это же исторический центр, ёпта». – «Я бы тоже так поступил – были бы деньги и возможности». – «В этом городе по большому счёту мы можем порешать любые вопросы, ёпта».

Пообсуждав, возвращались обратно в роскошный кабинет, чтобы там продолжить по новой – теми же словами и жестами. У Андрея день был расписан по минутам и во время таких встреч он с трудом сдерживался, чтобы не послать Блайваса нахуй. Бывало, когда выходил на улицу и садился в машину, случалась истерика. Но он продолжал окучивать «решальщика вопросов». Так они испытывали терпение друг друга – выжидая кто что предложит.

И вот в один из дней прозвучала конкретика. Блайвас и Радько провели Андрея по всем помещениям, которыми распоряжались, и намекнули, что могли бы довольно недорого сдать их в аренду. Это был всего лишь намёк, произнесенный со стороны Радько с применением фраз «хуйня», «ебатня», «ебала», «ёбаныйврот», со стороны Блайваса – «ёпта», «по большому счёту», «я жил этой жизнью», «в этом городе мы все вопросы порешаем». Впрямую не говорилось ничего конкретного, но прозвучало убедительно. Предполагалось, что это не они предлагают, а клиент должен сам уламывать их, а они будут думать, как это можно устроить (ну эти помещения не сдаются, разве только для своих – раз уж так надо, можно подумать, хорошему человеку можно всё что угодно сделать). О стоимости тоже не говорили – подразумевалось, что проситель понимает исключительность оферты (действительно, подобных мест в городе не так уж много) и сам назовёт достойную цену.

То был поворотный момент в их отношениях. Необходимо было либо принимать предложение и двигаться дальше, либо закрывать проект. Просто так встречаться и сканировать друг друга становилось уже невмоготу. Существовал еще вариант – забить на них и попытаться получить то же самое через Рената – и элитный офис в историческом центре города за очень умеренную плату, и выход на Коршунова. Но Ренат изначально дистанцировался от всех подобных вопросов, к тому же пока ещё не чувствовал уверенности, что имеет право голоса что-либо просить у хозяина. Что касается помещений, то Радько с Блайвасом откровенно мухлевали. Им было запрещено использовать доверенные им площади в корыстных целях. Если бы они могли, то официально бы сдали их через агентство, с официальным же заключением договора аренды и соотвественно цены зарядили бы по полной программе. А тут они «пускают по дружбе» порядочного человека, которому доверяют, который их не сдаст и будет соблюдать некоторые условности (молчать если кто спросит, а в случае приезда хозяина, если неожиданно он встретится – говорить определенную легенду). Само собой, что никто из случайных арендаторов на такие условия не пойдет.

Но они, прожженые волки, работали с папой уже достаточно долго, знали в этой организации все ходы и выходы, и не ввязывались бы в это дело даже при малейшей вероятности возникновения проблем.

Андрей для вида выждал несколько дней, после чего отправился к Блайвасу и поинтересовался о возможности сдачи офиса в аренду. Тот удивленно переспросил:

– Что, ко мне поближе захотел, ёпта!?

Как будто это не он водил по всему дому, показывая все площади. Однако же, соблюдая условности, они какое-то время перебрасывались фразами наподобие: «надо же, по большому счету давно пора нам сделать что-то общее, какой-то бизнес», «да, Винц, давно собирался». Затем Блайвас повёл Андрея по офису, чтобы определиться с конкретными кабинетами. Он открывал двери, приговаривая: вот здесь ты будешь командовать, здесь будут сидеть твои рабочие (он сделал упор на слове «рабочие»).

Тут возникло недоразумение. Блайвас рассчитывал сдать целый блок – четыре кабинета площадью около 80 кв метров, а Андрей нацелился на две дальние смежные комнатки общей площадью примерно 25 кв метров. И предложил за них $250 в месяц. Два других помещения, зал площадью около 35 кв метров, и 20-метровый кабинет, ему были пока не нужны. Какое-то время Блайвас в обычной своей манере, стоял, набычившись, глядя на Андрея в упор. Что означало: либо всё бери, либо ничего. Как не хотел Андрей что-либо обещать, зная манеру Блайваса выуживать обещания и подлавливать на словах, всё же туманно намекнул, что возьмет больше площадей «как только раскрутится». Они ударили по рукам.

Это были шикарные условия – в кабинетах уже стояла приличная импортная мебель, можно пользоваться кухней, офис, естественно, охраняемый, заходи и пользуйся. Единственнно чего не было – оргтехники. Этот вопрос был поручен брату Максиму, который, завалив зимнюю сессию в мединституте, приехал в Питер и жил у Андрея.

На Экссоне не знали обо всей этой деятельности. Прерогатива контактов с людьми, решающими вопросы преимущественно силоыми способами, принадлежала Артуру Ансимову. Если бы компаньоны узнали, что Андрей общается с подобным контингентом (Коршунов был довольно одиозной фигурой, а газетные писаки прилепили ему пошлый обывательский ярлык «вор в законе». К слову говоря, среди своих он имел погоняло «Бармалей»), то возникли бы осложнения, потому что лишняя реклама никому не нужна. Сам Коршунов не того уровня, он давно принадлежал к сверхэлите, а вот его шестерки, – такие типы как Блайвас и Радько, традиционно рассматривают обеспеченных людей как дойных коров. Поэтому Андрей ничего не рассказывал про них компаньонам, а Блайвасу ничего не говорил о своих заводских делах. Ему было известно только то, что у Андрея в Волгограде медицинский бизнес.

Но в начале 2003 года у Игоря Быстрова внезапно обострился интерес к продажам медоборудования. Он уже было махнул рукой, но поскольку продажи медицинских расходных материалов и оборудования в Петербурге возросли (благодаря Марине Маликовой), он подумал, что наступил долгожданный прорыв и дело будет. Он активировал свой телефонный справочник, поднял все свои старые связи и по новому кругу стал окучивать всех, кто может посодействовать в продажах. Зашла речь об офисе, о персонале (менеджеры по продажам, коммивояжеры). Игорь даже внёс деньги на рекрутинг, и Андрей подал заявку в кадровое агентство, стал ходить на собеседования.

Этот бизнес имеет одну интересную особенность. Он не такой доходный, как скажем, оптово-розничная торговля табачно-алкогольной продукцией, особенно для низшего и среднего персонала, однако повсеместно принято, чтобы у компании, торгующей медицинским оборудованием, был приличный офис. Барыга, ворочающий миллионами, может ютиться в рыночной подсобке и в хуй не дуть, а какому-нибудь хомячку или планктону, который работает на унитаз, подавай представительский офис только на том основании, что он занимается продажами медоборудования. Это законы жанра, и с этим надо считаться.

На заводе долго муссировали эту тему, в том числе покупку оборудования (томографа например) и открытие клиники, просчитывали рентабельность, писали бизнес-планы. Но это был очередной виток пиздежа. Всё что связано с медициной – очень сомнительно в плане отдачи на вложенный рубль. Быстровы и Ансимовы предпочитали покупать недвижимость, сдавать её в аренду или перепродавать. Никаких заморочек с персоналом, который всяко наебёт или наделает проблем.

И тем более никто не собирался выёбываться перед наймитами – для их комфорта закупать мебель и ремонтировать офис на заводе. Еще чего не хватало. Офис должен быть функциональным и желательно, чтобы его можно было покинуть безо всякого сожаления и головной боли, что оттуда надо много чего ценного вывозить. Так что заводское помещение не годилось для проекта (хотя это был самый оптимальный вариант – четвертый этаж в сороковом корпусе на территории аккумуляторного завода Электро-Балт, где находились кабинеты Экссона, практически пустовал и можно было задаром занять еще несколько огромных помещений вместе с мебелью, правда очень убогой).

Поскольку Игорь индуцировал насчет развития медицинского бизнеса в Петербурге, то Андрей решил: чтобы не разводить тайны, открыться насчет офиса на Исаакиевской площади. Винцас Блайвас был представлен как «знакомый хозяина арендованной квартиры». Что было отчасти правдой – квартира, которую Андрей снимал, была найдена через Блайваса. Осенью 2002 года, когда Мариам заявила, что «нужно жить нормальной семьёй», Андрей стал подыскивать более просторную площадь вместо однокомнатной квартиры на улице Марата. Найти подходящий вариант – это адски трудная задача. Средней ценовой категории нет. Либо сверхдорогие элитные апартаменты, либо убитые халабуды.

В разговоре с Блайвасом Андрей случайно обмолвился о своих затруднениях, и тот оперативно свёл со своим знакомым, который доделывал ремонт в новой квартире, переезжал туда, а старую намеревался сдать надёжным людям. Это было удачное совпадение. Когда же Андрей прибыл на место, то просто не поверил своим глазам – трёхкомнатная квартира в самом начале Большеохтинского проспекта (напротив гостиницы «Охта», вид на Неву, стоянка через дорогу) с приличным ремонтом и мебелью всего за $400 (однокомнатная на Марата обходилась в $350). Чудеса, учитывая еще полную вменяемость хозяина (что было редкостью, Андрей к этому времени сменил три квартиры, а уж пересмотрел десятки, и все хозяева до одного были со странностями). Новый хозяин был немного постарше Андрея, тоже предприниматель, они сразу нашли общий язык. Никаких договоров и залогов не потребовалось. Оказалось, что Влад (так звали хозяина) приобрел квартиру в доме на Малоохтинском проспекте – этот вариант в своё время Андрей рассматривал в качестве покупки, но дом был в стадии сдачи, все интересные варианты раскуплены и оставалось лишь несколько дорогостоящих квартир.

Можно было заезжать на квартиру и ничего не делать в плане улучшения жилищных условий, как это было со всеми предыдущими – проводка, канализация, утепление, разные бытовые мелочи. Ведь тут жил нормальный человек, который всё уже сделал. И Андрей заехал туда вместе с семьёй в середине декабря 2002 года.

И теперь он представил дело так, будто Влад свёл его с Винцасом Блайвасом, а тот предлагает офис премиум класса за смешные деньги. Игорь Быстров приехал на смотрины и ему сразу всё понравилось. Сюда не стыдно приводить влиятельных персон на переговоры. Хорошо ещё в тот день во дворе не толпились быки с пушками, как иногда бывало. В самом офисе обычно было немноголюдно. Кроме тех четырёх кабинетов, которые предложил Блайвас, было ещё три (один из которых занимал он сам, второй – Радько, третий пустовал). Кроме того, имелась кухня, санузел, и холл, в котором были диванчики для посетителей и секретарское место у окна.

Таким образом, к моменту отъезда в Минск возникли предпосылки полностью легализовать в глазах Владимира Быстрова медицинский бизнес. (дело в том, что он, хоть и получал оттуда дивиденды, но до сих пор косился, если Андрей занимался своей фирмой из офиса Экссона на заводе Электро-Балт – звонил, готовил документы, и так далее. По его быстровскому мнению этим надо заниматься по ночам. А откуда берутся деньги ему на проценты – это ему параллельно). То есть всё зависело именно от Владимира. Игорь, хоть и являлся закопёрщиком всего процесса (изначально с его подачи Андрей затеял медицинский бизнес в Петербурге), хоть и пытался выглядеть самостоятельно относительно своего брата, но тот имел право вето на все его решения.

Кроме того, этим делом заинтересовались Ансимовы, и выразили желание поучаствовать в нём – как деньгами, так и действием, им нужно только объяснить, что и как.

За два часа до отъезда в Минск Андрей встретился с Ренатом в кафе «Онтромэ» на Большой Морской улице. Оно находилось прямо напротив входа во Внешторгбанк, в котором были счета всех фирм, и Андрей, заезжая в банк, каждый раз заходил в Онтромэ выпить кофе.

Оказалось, что оно принадлежит, или относится к сфере влияния Коршунова – Ренат показал бармену дисконтную карту, и ему дали скидку 50 %. У него была самая крутая 50 % карта, по которой он мог покупать вполцены товары и услуги по торговым и развлекательным точкам, принадлежащим его шефу – магазины, ночные клубы, рестораны и т. д.

– Неплохо устроился, – заметил Андрей.

– А что скидка, мне бы лучше деньгами.

Как обычно, они заняли место у окна. Андрей взял себе латтэ, Ренат – травяной чай. Он всегда был положительный, а теперь стал резко положительный.

– Послушай, Ренат, ты не мог бы потолковать с Бармалеем…

Андрей на секунду задумался, какую просьбу озвучить первой, – столько всего накопилось: белорусский тендер, медицинские поставки, еще было бы неплохо пролезть на метрополитен, закупавший много аккумуляторных батарей (директор которого был личным другом Коршунова).

Но он не успел высказать просьбу, Ренат плавал на своей волне и спешил поделиться тем, что у него наболело:

– Ленка мразь, надо было её утопить в Средиземном море…

И он высказал сердце Андрею, своему единственному конфиденту. Больше никому он не мог поведать свои интимные вопросы.

Андрей изобразил предельное понимание и участие.

– Что на этот раз?

Оказалось, его двоюродный брат в очередной раз наступил на свои любимые грабли. Что характерно, новую подругу тоже звали Лена. Девушек с другими именами Ренат просто игнорировал.

Андрей внёс предложение:

– А ты не пробовал знакомиться… там со Светами или Дашами!?

– Все Лены – твари!

– Ну зачем ты так. Вот у меня в Волгограде работают две Лены – Гусева и Николова. Идеальные сотрудницы, если бы не они, я бы не сидел сейчас так спокойно, попивая кофеечек.

– «Идеальные сотрудницы»?! – выкрикнул Ренат. – А позволительно спросить: ты их пробовал выебать?

Андрей покосился в сторону соседнего столика.

– Выебать? Как выебать?

– Как выебать? А как обычно ебут? Хуем разумеется.

– Но это же подчиненные, так нельзя.

– Нельзя?! Это ты говоришь «нельзя»? А то ты ни разу…

Неожиданно запнувшись, Ренат посмотрел в окно.

– Я просто не понимаю, почему не найти обыкновеную девушку, пусть не красотку, но безо всяких заёбов.

Между тем его очередная Лена по фамилии Шаабан не была красоткой, ради которой стоило так расстраиваться. По крайней мере, Андрей бы никогда не влип в историю из-за подобной девицы. Чтобы какая-то прошмондовка спутала мысли и поставила мозги набекрень?! Да никогда в жизни!

Ренат приступил к рассказу, и чем дальше он говорил, тем больше Андрей хмурился. Казалось невероятным, что красивый, здоровый, сильный, обеспеченный молодой человек может попасть в зависимость от какой-то клюшки. Они знакомы два года, он водит её по самым дорогим местам, даёт деньги на шмотки, устраивает ей различные дела, недавно ездил с ней в Турцию, а в интимном вопросе не продвинулся дальше лёгкого поцелуя – даже не взасос. Даже на курорте, ночуя в одной постели целую неделю, она умудрилась продинамить. Она принимает его ухаживания с царским снисхождением, сама между тем лохушка с района. Живёт где-то на проспекте Большевиков и не позволяет ему подниматься к ней на этаж, он всё время ждёт её у подъезда. Как-то раз он должен был передать ей ноутбук, и проезжая мимо, позвонил ей, но она не ответила. Тогда, чтобы лишний раз не мотаться в этот район, он просто заехал к ней на квартиру. Позвонил в дверь, ему открыли, и он передал ноутбук Лениной матери. Ренат догадывался, что его подруга не дочь миллионера, но не предполагал, что она живёт в таком бомжатнике. Облезлые стены, ободранный линолеум – default обстановка при сдаче дома в эксплуатацию в семьдесят лохматом году и с тех пор тут ничего не менялось.

Уровень Лены Шаабан – это дешевое бухло на лавочке, в лучшем случае районные гадюшники, и непонятно с чего колотить понты. Там, где она живёт, местные выходят на улицу только для того, чтобы купить бухла, а потом показывать друг другу жопы. Но когда она с Ренатом, то отказывается идти в бистро, ей подавай дорогой a-la card, она будет долго манерничать, прежде чем выберет блюдо и напитки. А напитки она выбирает не из дешевых и истребляет с неистовством прожженного кутилы. Гуляет так, будто живёт последний день. За вечер ей необходимо обойти максимум увеселительных заведений и спустить как можно больше денег. И в каждом из них – в ресторане, кинотеатре, ночном клубе, боулинге – ей нужно много еды и выпивки.

– Она будто чувствует сколько у меня наличных, – жаловался Ренат. – Сколько бы ни взял, к утру не остается ни копейки. Пиздец какая прорва. Жрёт и пьёт как будто её дома не кормят.

И у него получается двойной расход – ему приходится вызывать шлюх. Раз ему девушка не даёт, должен ведь он как-то выходить из ситуации.

За эти два года Ренат несколько раз прекращал изнурительные встречи – просто переставал ей звонить. Но потом не выдерживал и снова набирал её номер. Она выставляет его круглым идиотом, когда он пытается сократить дистанцию общения, и он уже потерял всякую надежду.

– Но… всё бы хуйсним, но после Турции… Это полный беспредел, она просто отмороженная сучка, – обреченно вздохнул Ренат.

– Ей сейчас двадцать лет, она не может ходить нетраханная, – резюмировал Андрей, выслушав эту жуткую историю. – Может она подрабатывает проституцией, тут в Питере каждая первая этим занимается: бухгалтерки, учителки, банковские работницы, ну а для студенток это подработка по умолчанию. Порочный город, город греха. Ещё Достоевский писал об этом. Ну а то, что она смогла удержаться и не отдалась тебе, живя неделю в пятизвездном отеле на море – это говорит об опыте общения с мужчинами. Не каждая способна на такой подвиг.

– У меня были мысли, – чуть не застонал Ренат. – И даже некоторые улики. Хотел… и собирался установить слежку… но неудобняк перед ребятами. Гейша, куртизанка ебучая.

– Своими сравнениями ты оскорбляешь куртизанок. У них по крайней мере есть понятия. Если получили деньги, то отрабатывают. Могут конечно помариновать… но не больше получаса.

На Рената было жалко смотреть. 29 лет, высокий, сильный, атлетически сложенный парень, дорого одет – модель с обложки гламурного журнала, и беспомощно сидит, обхватив руками кружку с бабулячьим напитком, каким-то отваром для прочистки кишечника. Бесстыжая тварь, чучело, довела его до такого состояния. Он верил в возможность возвышенного события в простой, обыкновенной жизни лохушки с района, неразрывность духовного и материального. Напрасные надежды. И какое же будет разочарование, когда он получит доступ к телу, и обнаружит, что тургор мышечной трубки не соответствует размерам инвестиций.

Андрей подумал о своих делах. Да, в таком контексте беседы упоминание Бармалея неуместно. Ну да ладно, нужно брата поддержать.

– Послушай, Ренат, ты не думал, что это не в ней, а в тебе всё дело? Ты сам воздвиг ей пьедестал, на который поместил её, приподняв из грязи. И она плюёт и срёт на тебя оттуда, с высоты. Не исключено, что ничего особенного в ней нет и ты будешь разочарован, получив доступ к телу. И ты поймёшь, что все твои инвестиции оказались напрасными.

Ренат покачал головой. Он и сам всё прекрасно понимает, но ничего не может поделать. Проблема крепко засела в голове. Клин клином тоже не помогает – да, у него бывают другие девушки, не только более сговорчивые в плане секса, но по моральным качествам более достойные, но Леночка затмила всех. Видимо, она действует гипнозом, а чем ещё можно объяснить такое продолжительное зомбирование.

Разговор подходил к концу. По улице мимо окна, возле которого они сидели, прошла девушка с компактной дорожной сумкой. Увидев за стеклом Андрея, она помахала рукой. Это была Юля – студентка фармацевтического института, она отправлялась с ним в Минск за компанию. С ней и её подругой Светой познакомился Игорь. Свету оприходовал сам, а Юлю свёл с Андреем. То был легкий необременительный флирт без каких бы то ни было обязательств.

Юля открыла дверь кафе, у Андрея оставалось несколько секунд, чтобы сказать какие-то слова утешения. Видит околевший баран, перед лицом белорусской проблемы Андрей остается один на один.

– Послушай, Ренат… у тебя много достоинств, которых нет у других. И ты их не ценишь. Вот я не западаю на таких динамщиц, как твоя Леночка, но запутываю отношения с нормальными девушками. И еще неясно, что лучше, а что хуже.

К ним подошла Юля, и Андрей поднялся ей навстречу, чтобы поцеловать и принять у неё сумку. Затем направился к барной стойке, чтобы заказать ей кофе. Ренат последовал за ним. Там, у стойки, где их никто не слышал, Андрей продолжил:

– Вот взял в дорогу неплохую чиксу, мы очень мило проведем время, но у меня затруднения с моими компаньонами. Меня могут выжать с компании, такой вариант возможен. У меня серьёзные долги, и если я не разрулю вопрос, будет банкротство и жопа. Тебе непонятно слово «разрулить», потому что ты так грамотно раскидываешь рамсы, что не приходится лавировать и выкручиваться. У тебя всё чётко, по понятиям. Твоя дорога прямая и ровная. Вот твоё главное достоинство. А Лена-пизда-по-колено, это шелуха, мусор. Пройдёт затмение, и ты найдёшь себе хорошую девушку. Цени то, что у тебя есть и у тебя не отнять – твой характер, твоё благополучие. Твою работу.

Лицо Рената стало проясняться. Он не стал ничего заказывать, и, дослушав тираду Андрея, попрощавшись, ушёл.