Сбывшееся ожидание Московцев Федор
Потом, преклонив колено в исповедальне, Давиденко, как и было задумано, начал с событий, которые не занимали его так сильно, как измена жены. Прежде чем открыть глубину пережитых им чувств, рассказал о способах достижения целей, кратчайшие из которых, как правило, сопряжены с силовым давлением на тех, кто сопротивляется. На третьем эпизоде он прервался:
– Не утруждаю ли я вас, ваше святейшество, повестью о неспокойной жизни милицейского чина?
– Мой благородный друг, я душою слушаю тебя, и если бы обладал второй жизнью, хотел бы прожить подобно тебе.
Давиденко заметно успокоился.
– Не торопитесь, есть в моей жизни и тёмные пятна.
– Даже на луне существуют пятна только в четырнадцатый день её рождения. Мой Иосиф, удостой меня доверием.
Архиепископ улыбнулся, и лицо его стало круглым и добрым. Давиденко понял, что Гедеон заслуживает доверия, и перешёл к главному. Подробно, не пренебрегая деталями, он рассказал обо всём – и об измене, и о том, что сделал в плане наказания и что планирует сделать ещё.
– … но нет уверенности, святитель, что отомстив, обрету я покой. Что делать?
Гедеон пристальным взглядом измерил худощавую, не лишенную элегантности фигуру полковника Давиденко.
– Не сподобил господь бог наш видеть тихую жизнь. Увы, всевышний послал нам изменников в наказание за грехи наши! Прислужники ада вольности много себе дозволяют. Неблагочестиво! Сатане на утеху! Да будет над их головами пламя и пепел!
Архиепископ минуту молчал, а Иосиф Григорьевич не осмелился нарушить раздумье владыки. И вдруг зазвучал голос. Нет, это не был голос наместника бога на земле, – нежнейшие звуки лютни разливались в воздухе. И казалось, ангелы, легко взмахивая крыльями, услаждают правоверных сладчайшим ветерком.
В смятении Иосиф Григорьевич откинулся к стене. Он моргнул раз, другой. Да прославится имя господа! Бледный, с трясущимися руками внимал он неземному голосу.
– Ты верно поступил, обратившись за советом к богу. Но устремив свой взор к сияющему престолу, ты не замечаешь, что творится на земле. Ты ослабил свою длань. Кроме солнца, есть тьма. Ад состоит из семи пространств. В джегеннеме есть ущелье, в нём семь тысяч зданий, в каждом здании семь тысяч келий, в каждой келье семь тысяч черных змей, в желудке каждой змеи семь тысяч кувшинов, наполненных ядом. И всё это вместилось в одной чёрной душе Ларисы Давиденко… кое-что перепало мирянам, работавшим на тебя. Паства твоя разбрелась аки непослушное стадо.
Иосиф Григорьевич вздрогнул. Странный озноб охватил его, ноги подкашивались, и глаза приковались к озаренному ласковой улыбкой лицу архиепископа. И таким близким и родным вдруг стал святой отец… ближе родителей, ближе жизни… и безудержно захотелось распластаться у подножия кресла и в рыданиях, в горячем признании искупить грехи. Он подался вперед:
– Сколь ты сведущ, святой отец! Восхищаюсь всё больше тобой и горжусь, ибо умом ты прославляешь православную веру!
Помедлив, архиепископ Гедеон продолжил:
– Не грешен, сын мой, занят я одними делами церкви. И на благо, ради укрепления её мощи и власти, ради обогащения дома божьего, не отрываю мысли свои от дел мирских… Вижу, снедают тебя грехи малые и большие. Кайся сын мой, кайся!
Торжественно возвысив голос, он совершил плавный и незаметный переход в разговоре от трансцедентных поисков к делам насущным. Ему необходим земельный участок в собственность под постройку новой церкви, находящийся на улице Елисеевской в центре густонаселенного жилого массива, рядом с супермаркетом «Пятерочка». И чем скорее, тем лучше, нужно оформить в комитете по имуществу все бумаги, согласовать проект, и приступить к строительству. Кандидат в мэры Евгений Ищенко уже доказал преданность небесному трону и воздвиг несколько церквей, готов и сейчас не только оформить землю, но и построить новую церковь возле принадлежащего ему супермаркета «Пятерочка». Видит Николай Угодник, что если это сделает кандидат в мэры, то с амвона будут прославлять его, а не кого-то другого. С такой поддержкой он не останется вечным кандидатом-неудачником.
Словно обкуренный, выслушал Иосиф Григорьевич подробный наказ Гедеона, и, пробормотав невнятные обещания, откланялся.
Всю дорогу до дому он был словно в трансе, и только оказавшись в квартире среди привычных вещей, очнулся. Волшебный дым испарился. Зачем, спрашивается, «старый седой полковник» потащился к этому пройдохе в рясе, который вместо конкретных рекомендаций или хотя бы душеспасительной беседы дал эзотерическое описание изменницы-жены и за это затребовал услугу, которая стоит как минимум тридцать тысяч долларов!? Да еще замахивается на постройку церкви – еще несколько раз по столько же! У Ищенко деньги куры не клюют, вот пускай строит церкви. Посмотрим, помогут ли небеса, когда его выведут из здания городской администрации в наручниках.
Через несколько дней Иосиф Григорьевич снова прибыл к архиепископу Гедеону, который принял в том же притворе, и смиренно поведал, что готов помочь церкви. Отблески синих и малиновых лампад падали на пол, как подкрашенные льдинки. Гедеон разгладил бороду, поправил крест на шелковой рясе и такое начал:
– Я много темных часов провёл, созерцая звёзды, рассеянные богом для умиления непосвященных и беспокойства мудрецов, которые, проникнув в тайны вселенной, раскрыли избранным книгу решений божьих. Иосиф Григорьевич, мы благосклонно принимаем твою помощь.
– Мудрость святого отца озаряет меня! – восхитился Иосиф Григорьевич. – Увы, святой отец, за срок твоих созерцаний звёзды изменили свой путь. Не далее как сегодня Гетманов Афанасий Иванович из Госкомимущества доложил о невозможности передачи в собственность желаемого участка, так как приоритетное право оформления земли принадлежит владельцам расположенной рядом автостоянки.
Воцарилась тишина, тяжелая, как медная гора. Брови архиепископа сошлись в одну черту, а на губах промелькнула насмешка:
– С какого изменчивого часа отважный полковник не держит слова?
Ничуть не смутившись, бывший начальник ОБЭП попросил благосклонно выслушать его слова, ибо в щедротах своих бог начертал его благополучие, удостоил лицезреть ниспосланного всевышним наместника вселенной.
Склонив голову, Иосиф Григорьевич смиренно закончил свою речь следующими словами:
– Ты, владыка, насыпал в мои уши бирюзу, и я, словно у порога рая, слышу слова, подобные кристаллам золота, и вижу сквозь пламя восторга, как благословенный тобой зодчий…
Тут он еле сдержался, чтобы не выругаться в адрес будущего мэра.
– … воздвигнет узорчатой кладкой храм. Ты подобен морю, а я – капле, но твоё снисхождение подняло меня до самого солнца, твои глаза отражают вселенную, у тебя ключи к сокровенным тайнам, ты видишь души правоверных!
Архиепископ Гедеон пристально вглядывался в начальника правового отдела компании «Волга-Трансойл»: не иначе как бывший милиционер в ночь на воскресенье наглотался изречений Ветхого Завета.
– Бог в своём милосердии неизменно благославляет труд каменщиков…
На мгновенье Гедеон смешался, сбитый с толку нарядными речами полковника, но быстро нашелся и громко сказал:
– … и всех, кто им платит, ибо они помогают всевышнему украшать созданную им землю. Они вкладывают свой, угодный богу труд в стены церквей, часовен, прочих святых обителей. И в минуту раздумья я, наместник бога, удостоился услышать его благоухающий шёпот: «Воззри милостиво на стоящего у твоего священного алтаря, и пусть его слова, подобные камню, будут правдивы и крепки!»
Закончив торжественное присловье, Гедеон более спокойным голосом изложил святую просьбу: наехать на владельцев автостоянки, чтобы они отказались от своих притязаний на участок и уступили его церкви; а также продумать способ, как без готового проекта протолкнуть вопрос в Госкомимуществе.
Иосиф Григорьевич с трепетом и восхощением отважился произнести такие слова:
– Богу было угодно, всесведующий отец, чтобы я нёс своё бремя на своей службе и не вкладывал труд в стены церквей, часовен, и прочих святых обителей. Я тяну лямку на службе, у меня есть скромный угол, где я смиренно коротаю ночи, есть куда приткнуться чтобы утешиться… Выше этого моя обыденная душа не поднимается, а разум не ведает за постройки и не задумывается…
Едва сдерживаясь, чертыхаясь в бороду, Гедеон криво перекрестил святого раба Иосифа и скорее прогнал, чем проводил с богом:
– Ступай, и да пребудет с тобой бог, ибо сказано: кто владеет собственным адом и раем, тому ни к чему задумываться.
Глава 17
Андрей удивился, узнав, что ему, такому белому пушистому, хотят проломить голову. Это кровожадное намерение высказал Марьян Хмарук, менеджер московской компании «Пауэр Интернэшнл», в телефонном разговоре с Игорем Быстровым. Дословно это прозвучало так: «Я сщас пойду найму братков и вашему Разгону проломят череп!».
Основание – отрицательный ответ налоговой инспекции № 10 города Волгограда на запрос из московской ГНИ, в которой зарегистрирован Пауэр. Хмарук отвечал за возврат НДС по экспортным поставкам, он подготовил документы и послал в налоговую инспекцию. В рамках встречной проверки налоговики отправили запрос по месту регистрации ООО «Экссон», который отгружал аккумуляторные батареи на «Пауэр Интернешнл». А волгоградцы сообщили, что такой фирмы не существует.
Это был правильный ответ, – в конце прошлого года Андрей ликвидировал предыдущее ООО из-за многочисленных бухгалтерских недочетов, допущенных еще предыдущим бухгалтером, Юлей Чуприной. Действовали по старой схеме – знакомый юрист сделал слияние с левой фирмой, Андрей вышел из состава учредителей, и все обязательства перешли на новое юрлицо и нового учредителя (бомж или труп, в общем неодушевленный предмет). Экссон снялся по месту прежней регистрации (собственно в результате слияния он перестал называться Экссоном) и перешёл на учет в другую налоговую инспекцию. Что там дальше, Андрея уже не касалось – это проблема юриста, получившего за услугу $1500.
И вот теперь экспортер «Пауэр Интернэшнл» не может вернуть из бюджета экспортный НДС. Пострадал конкретный менеджер – Хмарук (на Пауэре была материальная ответственность исполнителей).
Игорь Быстров, услышав такое, немного смутился. Рассказывая об этом остальным компаньонам, он выглядел стушевавшимся.
– Надо было предупреждать – я всем делаю нужные ответы из налоговой… – сказал как ни в чем не бывало Андрей, имея в виду аналогичный случай с Николаем Руденко, директором «Торгового дома Электро-Балт».
– Это неважно! – не дав договорить, возмутился Артур. – Какого хуя он нам угрожает, как он сказал, Игорь, «пойду найму братков»?
И он потянулся к телефонному аппарату.
Все отлично понимали, что когда хотят что-то делать, то делают без предупреждений, а подобные наезды – глупый блеф. Но данный просчет работника Пауэра, чьи сотрудники давно достали своими придирками, нужно было использовать по максимуму.
Когда соединили с Хмаруком, Артур начал по-простому:
– Ты в курсе, что среди пацанов принято отвечать за базар? Ты хотел «нанять братков», «проломить череп», таковы твои намерения? Ну давай, ахтунг, малыш!
Хмарук быстро сник. Раздувшиеся яички иссохлись, пиписка хмуро опустилась. Минута переговоров, и Хмарук согласился ждать сколько угодной долго нужного ответа из волгоградской налоговой. Владимир продублировал, позвонив гендиректору Пауэра и пожаловашись на агрессивного сотрудника. Если солидная московская компания работает с ОПГ (=оргпреступная группировка), то надо как-то передоговариваться, устраивать встречи «крыш». Гендиректор принялся заверять, что Пауэр не работает с ОПГ, и что чересчур импульсивный Хмарук получит выговор.
– Да у них у самих помойка на помойке, – заметил Андрей, когда все умолкли. – У нас хотя бы есть живой учредитель и гендиректор, одно юрлицо, а у них куча поганок и левых учредителей. А директора и менеджеры действуют по доверенности от Васи Бритозалупкина.
Владимир скептически на него посмотрел:
– Помойка на помойке… ты расскажи, почему им пришёл такой ответ, который им не позволяет получить возврат НДС.
Ансимовы и Быстровы – Алексей, Артур, Владимир и Игорь – вопросительно воззрились на Андрея.
– А что возврат… – уклончиво начал Андрей. – Всяк сиротку обидит. И вообще, мы всех предупредили, что меняем юрлицо, разослали письма. Я, зубр бухгалтерии и джедай экономики…
Он вспомнил, каких трудов ему стоило объяснить компаньонам, зачем это делается. Им было в общем безразлично, но смена ИНН была сопряжена с проблемами у клиентов, которых часто проверяют (в первую очередь аккумуляторный завод Электро-Балт), и экспортеров. По хорошему, с такими организациями необходимо поддерживать плотный контакт, периодически спрашивать, не намечаются ли экспортные сделки, или аудиторские проверки. Рядовым сотрудникам обычно на всё наплевать, они никогда ничего не помнят и спохватываются, только когда возникает проблема.
Вот с Руденко удалось уладить аналогичный вопрос. Он договорился со своей налоговой инспекцией, чтобы отослали новый запрос в ту налоговую инспекцию, в которой зарегистрирован правопреемник Экссона, а Андрей через своего юриста договорился с последней, чтобы дали нужный ответ. Правда, это было сложно, юриста долго обрабатывали (фирмы-то все давно похоронили, по некоторым ведутся уголовные дела) и пришлось заплатить.
Андрею удалось перевести стрелы на Хмарука, но Владимира не очень устроил такой ответ. Он приказал «сиротке» и «зубру бухгалтерии» связаться с Хмаруком, договориться насчет нового запроса из московской налоговой, соответственно договориться с волгоградцами, и держать это дело на контроле – поскольку из-за распиздяйства исполнителей дело может сорваться на любом этапе.
– Как поживает Таня? – сурово поинтересовался Артур, когда закончили обсуждение возврата НДС для Пауэр Интернэшнл.
– А что Таня… – машинально переспросил Андрей.
То был не случайный вопрос – четыре пары глаз снова пытливо сверлили его. Выходило так, что компаньоны обсуждали его личную жизнь за его спиной.
– В чем дело, при чем тут Таня?
Артур моментально расслабился, Владимир уткнулся в блокнот со своими расчетами.
– Да всё в порядке, – широко улыбнулся Артур. – Ты взрослый «сиротка» и сам разберешься со своими бабами.
– Он может, – усмехнулся Алексей.
– Покоритель вагин, – хмыкнул Игорь.
– Сто вагин и он один, – оторвавшись от расчетов, прибавил Владимир.
– Только подумай, зачем тебе вторая семья? – напористо продолжил Артур. – А Танька получается как вторая жена тебе. Интересно – это когда бабы каждый день разные, а какой смысл зацикливаться на одной? У тебя дома жена, и ты идешь на свидание с такой же, считай, женой, которую ты давно знаешь и которая тебе давно надоела. Объясни, в чем фишка? Может у Таньки там поперек, лучше чем у других? Где логика?
Никто не поддержал Артура, но и не остановил. Четыре сперматозавра сговорились чтобы прочитать мораль своему товарищу. Алексей с Игорем продолжали разглядывать Андрея. Владимир, закончив с расчетами, встал из-за стола и направился на выход, бросив через плечо, что едет «на дорогу» (имелось в виду управление Октябрьской железной дороги на Фонтанке, 117).
– Да… мы просто встречаемся, не понимаю в чем дело… – проговорил Андрей неуверенно.
Он не мог понять, чем вызван такой пристрастный допрос – ревностью Артура (он неоднократно говорил, что если бы Таня была его девушкой, он бы не раздумывая женился на ней, бросив жену), или же всеобщей боязнью, что Андрей потеряет голову и это скажется на работе. (такое уже бывало причем не с кем-нибудь, а с тем же Артуром, который сейчас читает нотации – когда он, работая еще у Фарида на «Базис-Стэп», сошелся там с одной сотрудницей, и у него сорвало крышу, он на целых полгода забил на работу – ездил на курорты, или сутками напролет зависал с подругой на квартире. Кое-как вышел из коллапса, Владимир уже не знал, что с ним делать).
– Или пускай не берет её на отдых вместе со всеми, – вмешался Игорь. – Она смотрит с осуждением, как мы снимаем тёлок – точно как жена.
И добавил строго:
– Не бери её больше с нами в Сочи – ездий один и снимай тёлочек как все.
Артур снова взял слово, – он принялся на все лады убеждать Андрея, как это неразумно жить на две семьи, а если так приперла Таня, то надо разводиться, жениться на ней, и ездить в Сочи «как все». Игорь ему поддакивал. Алексей многозначительно молчал.
Андрея возмутило такое вмешательство, но огромное количество факторов не позволяло ему вступить в открытую полемику с компаньонами. К тому же они встали на сторону Мариам, его законной жены, матери его ребенка.
– Что значит «на две семьи»? – с деланным возмущением сказал он. – Таня не жена мне вовсе, так, видимся иногда.
Позже, размышляя над состоявшейся в офисе беседой и над её продолжением в фитнес-клубе, Андрей отметил, что компаньоны ставят Таню на уровень главбаб, то есть жён. Тактико-технические характеристики остальных девушек обычно разбирали холодно и строго, в таких выражениях, как например «широкий багажник», «невьебенный развал», «рабочий рот», «бритая пилотка», «грамотный станок», «стоячие сисяндры» и так далее. Обсуждать внешние данные жен, их вкусы, и интимные вопросы считалось табу. По негласному уговору обсуждались только отношения со своими вторыми половинами.
(исключение – Владимир, он иногда что-то рассказывал в своей обычной полушутливой манере, но он был такой человек, который может сначала сказать одно, а через минуту – диаметрально противоположное, и подвести научную базу под оба утверждения, поэтому все его выкладки нуждались в тщательном анализе: делить ли это на два, или умножать на десять).
Глава 18
Таня страдала. В сердце её разгорался поединок между чувством любви и неприязни. Вместо того, чтобы воплотить их мечту в реальность, Андрей уехал в свой Питер, вернулся к своим развращенным друзьям и к своим непонятным делам. Между тем приличная фазенда в горах Абхазии стоит меньше, чем они просадили в эту поездку в Сочи. Кроме того, задолжавший Андрею Василий Гурамович Кохраидзе, который совсем недавно был весь в проблемах и избегал кредитора, широко развернулся в Абхазии и теперь открыт для диалога. Он приходился Кондауровым каким-то дальним-предальним родственником, седьмая вода на киселе, и Арина, Танина мать, по её просьбе выяснила его нынешнее положение. А ещё контейнер с вещами покойной жены Василия, с которыми он не захотел возиться и отдал Андрею – этот контейнер до сих пор находится на даче Кондауровых на Зеленом острове. Для хранения Андрей другого места не нашёл, кроме этого – когда собирали вещи на московской квартире Кохраидзе, Андрей рассеянно рассуждал, где бы это всё разместить, и Таня предложила: «У меня на даче». Андрей согласился, а потом, видимо, забыл про это. Но в конце концов, это материальные ценности, там какой-то очень дорогой антиквариат. Необходимо либо распутать долговой клубок с Василием – пускай в счет долга покупает приличную усадьбу в Абхазии, либо произвести оценку тех вещей, что находятся в контейнере. И если их стоимость сопоставима с размером долга, реализовать их, акцептировать эти деньги, объявить об этом Василию, и таким образом закрыть данный вопрос.
Это Танино видение разрешения вопроса. Андрей достаточно обеспеченный человек, чтобы устроить их судьбу так, как они запланировали, – своими средствами, без привлечения тех денег, что задолжал Василий. Таким образом, вариантов много, и Тане было невдомёк, почему бы не взяться за дело прямо сейчас. Андрей может забрать свою долю на Экссоне, уехать с Таней туда, куда они запланировали, в их Эдем; его волгоградскую фирму, Совинком, никто у него не отнимает, она приносит стабильный ежемесячный доход, и для её функционирования совсем не нужно его личное присутствие в Волгограде. На эти деньги можно безбедно существовать. Вот и вся недолга.
То, что он вернулся в Питер, к своим погрязшим в блядстве друзьям-компаньонам, свидетельствует об одном: он такой же, как они. А его отношение к ней – такое же, может ненамного лучше, чем отношение Артура к той одноразовой девушке Свете, которую вызвали в Сочи, чтобы попользовать недельку и бросить.
Свои мысли, свои сомнения Таня очень эмоционально высказала матери. Так уж сложилось, что подобные серьёзные разговоры велись в Таниной комнате, она сидела на крутящемся табурете за пианино, Арина стояла перед ней. Эта беседа не стала исключением. И раз уже речь зашла за Андрея, Арина живо вспомнила, как три (строго говоря два с половиной года назад) тут же, на этом месте, она настойчиво уговаривала дочь, пытаясь запретить ей встречаться с ним, но та упорно отстаивала своё право на любовь. Правда, тогда фотография на которой они вместе в обнимку на набережной, стояла в красивой рамке на пианино, а сейчас валяется на полу, а осколки стекла от разбитой рамки разбросаны по всей комнате.
Арине пришлось признать, что её дочь находится в руках женатого парня, и таких забав у него, возможно ещё с десяток – раз уж в процесс его мышления плотно задействованы органы внутренней секреции. Желания, хотя бы самые невинные, имеют ту плохую сторону, что подчиняют нас другому человеку и ставят нас в зависимость. Такая мысль была мучительна, однако не отбила у Тани охоты безраздельно владеть предметом страсти.
– Меня умиляет твоя логика, – сказала Арина. – Ты относишься к его жене как к пустому месту, хотя её существование неоспоримо, и ревнуешь к любовницам, которые существуют лишь в твоём воображении – они якобы присутствуют, потому что присутствуют у его друзей. А тебе не кажется, дорогая моя, что чем больше он изменяет своей жене, тем меньше шанс, что он с ней разведется? Что она единственная женщина, которую он любит и к которой по-настоящему привязан?!
Таня посмотрела на мать с некоторой долей сожаления.
– Эх, мама, как ты не поймёшь: старая жена, обремененная детьми, нужна мужчине только для виду, а для любви он всегда хочет горячие объятия.
Арина чуть не поперхнулась от смеха:
– Что значит «старая»? Она всего на пять лет тебя старше. Следуя твоей логике, мужчина каждый год должен для любви искать себе шестнадцатилетних. И ты уже на три года состарилась. Пора твоему Андрею искать новую. Что касается «обремен…
Она не успела высказать самый весомый довод: дети привязывают мужчин к «старым» женам так, что никакие «горячие объятия» не в силах оторвать – Таня оборвала её.
– Я убью его, чтобы он никому не достался!
Бушующая кровь – плохой советчик. Арина обрадовалась, что не успела сказать насчет самого мощного якоря – детей… И она не знала, чем помочь дочери. Другое увлечение? Но новый парень не для любви, а просто чтобы утереть нос, отомстить другому – это глупость. Длительное путешествие? Но Арина не имела возможности сопровождать дочь, а одну отпускать слишком опасно.
Вообще, как ни крути, как это ни безнравственно, но объективно стоит признать, что Арина спокойна за Таню, когда та с Андреем. Этот парень надёжен, что уже немаловажно. По нынешним временам это большая редкость. Он положительно влияет на Таню. Что было до этого, просто страшно вспомнить – сигареты, спиртное, приводы в милицию, отмороженные друзья. Хотя Таня и говорит о каких-то его недостатках, будто чувствует, что он ей «изменяет» (ага, хорошенькое дельце, с женой значит не изменяет, а с кем-то другим помимо жены – изменяет!), всё же он стабилен и держит какую-то правильную линию. Отношения длятся три года, и за всё это время Арина не знала тех проблем, которые бывают у Таниных ровесниц: залёты, ранние замужества со всякими козлами, бросание института, проблемы с алкоголем и наркотиками, модельный (= порно-модельный и блядский) бизнес, проституция и стриптиз, сомнительные секты и группы, эмо, готы, суицидники, и прочие адепты потустороннего. Ну, существуют сложности, куда же без них, но это сложности социально зрелых адекватных людей, которые можно спокойно цивилизованно решать. Куда приятнее обсуждать сорвавшуюся встречу (главная Танина проблема – не смогла выехать к Андрею или он перенёс поездку в Волгоград), чем например аборт.
Но ему слишком легко всё даётся, не прикладывая усилий, он получает то, что другим достаётся с огромным трудом. Кровь слишком спокойно течет в его толстых жилах. Не мешало бы ему добавить проблем, чтобы он начал ценить то, что имеет.
Из всего, что думает по этому поводу, для ответа Арина выбрала нечто нейтральное.
– Но он постоянен, он надёжен.
– А ты что, защищаешь его? – вскрикнула Таня.
– Я не хочу резких движений с твоей стороны. Выучись, получи диплом, заработай специальность, потом будешь устраивать революции в личной жизни.
– Что значит «революции»?
– Это значит частая смена партнеров, – нравоучительно произнесла Арина. – Андрей тебя устраивает как мужчина, пусть пока будет, не надо его убивать, слышишь – это я тебе говорю!
Таня пожала плечами:
– К чему такой фанатизм?! Вообще не понимаю, из-за чего люди начинают убивать друг друга.
Глава 19
В добрый час обратился Закревский к своему однокурснику и другу Пустовалову. А ещё помогло чутьё – надо же выбрать из полусотни московских контрагентов Экссона сомнительную контору – Пауэр Интернэшнл. Хотя не надо быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться: фирма с таким названием по определению не может быть добропорядочной. Все левые поганки называют наподобие Топ Прайоритис, Эллаед Менеджмент, Хай Тех Продактс, Интернэшнл Девелопмент.
Хотя, в случае с Пауэр Интернэшнл это не совсем так. Компания ведёт крупный бизнес, связанный с дистрибьюцией аккумуляторных батарей и даже открыла собственную линию по производству аккумуляторов. Но некоторые бизнес-процессы осуществляет через левые прокладки, которые носят аналогичное название с материнской фирмой. Так, закупками тепловозных батарей на Экссоне занимается «Пауэр Интернэшнл Аккумулятор». А продажи Экссону стартерных батарей идут через другую фирму – «Пауэр Интернэшнл Источники Тока». Все эти подробности оперативно выяснил Пустовалов. ОБЭП давно присматривается к этой компании, время от времени кого-то подтягивают за профильные правонарушения, но основная задача – выяснить, как Пауэр обналичивает деньги (а средства крутятся немалые) и накрыть контору, занимающуюся незаконным обналичиванием денег.
У начальства Пустовалова не было особого желания заниматься Пауэром как таковым – это крупная компания, работающая в реальном секторе, хоть и махинирует, но в разумных пределах. Рук не хватает, чтобы ловить махровых жуликов, так что пускай производственники спокойно себе работают. Но для своего волгоградского друга Пустовалов организовал встречу с Марьяном Хмаруком, исполнителем с Пауэр Интернэшнл, отвечавшим за продажи батарей тепловозной группы. Пустовалов позвонил Хмаруку на мобильный телефон и предложил: добровольная явка в отдел по борьбе с экономическими преступлениями Северо-Восточного Административного округа, либо вызов повесткой. Хмарук предпочел явиться без повестки.
Это был малокровный желчный человечек средних лет, и всё, что наблюдатель хотел бы о нём узнать, легко можно было понять по его прическе – аккуратно уложенному кудрявому «рыбьему хвосту», в равной степени говорящему о подлинно раблезианских амбициях и столь же отчаянном отсутствии всякой морали. Закревский сразу понял, что Хмарук не относится к числу крепких орешков, четких парней, живущих по поняткам, которые скорее сядут, чем выложат милиции компромат даже на своих врагов.
Напарник Пустовалова вышел, Закревский устроился за его столом, Хмарук оказался в проходе между столами, но сел ближе к Пустовалову, с которым уже несколько раз встречался.
– Итак, гражданин Хмарук, – начал хозяин кабинета, – мы с моим коллегой работаем по Экссону, в частности по учредителю и гендиректору Андрею Разгону, который причастен… вобщем очень серьёзно причастен… и хотели бы сейчас, для начала без протокола, услышать что-нибудь интересное о нём.
– Разгон! – «рыбий хвост» живо задергался. – Этот распиздяй завалил мне возврат НДС, я попадаю на большие бабки!
Закревский с Пустоваловым обменялись довольными взглядами – здорово, с первого раза фдисятку. Пустовалов попросил свидетеля рассказать всё коллеге, «ведущему дело», и Хмарук, повернувшись к Закревскому, принялся излагать.
Пауэр Интернэшнл отгрузил на Узбекистан купленные у Экссона тепловозные аккумуляторные батареи 32ТН450 производства завода Электро-Балт. Хмарук собрал все документы, касающиеся сделки, и отправил по почте в налоговую инспекцию. Которая, проведя встречную проверку Экссона выявила, что такой фирмы не существует – она снята с учета. На основании этого московская налоговая инспекция отказала Пауэру в возврате НДС. Со всеми менеджерами Пауэр заключает договора материальной ответственности, и теперь Хмарук обязан возместить компании убытки, а как он будет возмещать свои – это его проблема.
– Экссон сняли с учета – значит криминальное банкротство в Волгограде, – обратился Пустовалов к Закревскому, но тот отмахнулся – всё не то, памятуя о том, что у Разгона в родном городе всё схвачено и нужен мощный компромат, чтобы местные правоохранительные органы зашевелились. И начал опрашивать свидетеля: «Что вы знаете про Экссон? Как Андрей Разгон обналичивает деньги? С какими бандитами общается Разгон?»
Но Марьян Хмарук не был в курсе всех этих дел и даже не высказал ни одной догадки или озарительного предположения. Чтобы взбодрить его память, Пустовалов напомнил про обнал, который тот практикует (правда мелкими суммами – эпизод незначительный для того, чтобы выезжать на фирму с мигалками, но для дружеской беседы сойдёт):
– Как поживает мусью Вексельберг?
Хмарук ощерился и ответил что-то подобающее случаю – мол, коптит и без того прокопченное московское небо. Лейзер Вексельберг занимался незаконным обналичиванием и промышлял поддельными ценными бумагами, разными мелкими гешефтами, и Хмарук часто прибегал к его услугам.
– А вы не хотите собраться с Вексельбергом по-братски как-нибудь в шабад, посидеть, покумекать по Разгону, – предложил Пустовалов. – Появятся идеи – не стесняйтесь, делитесь с ОБЭПом, мы, со своей стороны, будем ходатайствовать, чтобы вас возвели в звание старшего цадика.
Оперативно, без напоминаний, Хмарук принёс Пустовалову добытую у Вексельберга информацию – так сказать, с доставкой в отделение. Лейзер Вексельберг, он же Лёня Вексель, периодически оказывает услуги людям Владислава Коршунова – регистрирует левые фирмы, обналичивает деньги, устраивает заказные налоговые проверки, банкротит фирмы, и так далее. Но к самому Коршунову это никак не относится, он птица очень высокого полёта, легализовавшийся вор в законе, отсидевший в общей сложности около 18 лет. Сейчас он солидный бизнесмен, владелец торговых центров, различной коммерческой недвижимости, и давно отошёл от темных дел. А вот его шестерки, оставшиеся «с тех времён», до сих пор шурупят – каждый в меру своей испорченности.
Так вот петербургские смотрящие Коршунова каким-то боком связаны с Андреем Разгоном, имеют общие дела.
Вексельберг промышляет ценными бумагами, в том числе поддельными, по этому направлению сотрудничает с Завом. Зав, он же Залёт Ваххабитов – член чеченской диаспоры и вообще очень страшный человек. Хмарук рассказал про чеченцев так, до кучи, чтобы сблизиться с обэповцами и в будущем иметь возможность обращаться к ним по разным вопросам.
– Что за левая хуйня – Залёт Ваххабитов, – подал голос напарник Пустовалова – сидели в кабинете втроём, и напарник тоже принимал участие в разговоре. – Ты еще скажи: Рулон Обоев, Бидон Отстоев, Кошмар Страхов. Кто тебе скормил эту шнягу?
Хмарук смутился – он в точности передал то, что сообщил Вексельберг, однако, судя по всему, тот решил его разыграть. Хмарук повинился, и, пообещав уточнить имена-фамилии, удалился, провожаемый подозрительными взглядами оперативников.
Он перепроверил сведения, Пустовалов тоже не сидел сложа руки и навёл справки у знакомых из уголовного розыска. И оказалось, что Залёт Ваххабитов (он действительно так представился Вексельбергу) – это находящийся в федеральном розыске Заза Вахаев, причастный к убийству журналиста Исраэля Соркина.
В конце 90-х в Москве было организовано преступное сообщество. Его создал Лечи Вайнах, выходец из Грозного, для совершения заказных убийств. Он организовал несколько тяжких и особо тяжких преступлений, в том числе убийство Исраэля Соркина. Преступный авторитет Мозаид нанял Лечи Вайнаха и его соратников Зазу Вахаева и Умара Радулова для совершения убийства журналиста. Причиной стала написанная Соркиным книга «Разговор с варваром», в которой прогрессивный журналист впервые назвал ичкерийских сепаратистов «бандой террористов». 8 марта 2003 года на улице Скотопрогонной Исраэль Соркин был расстрелян в упор. Через час журналист скончался в больнице, не приходя в сознание.
Следователи прокуртуры уже шли по следу этой преступной группы и быстро установили, что убийство Соркина – очередное преступление в целом ряду заказных убийств. К сожалению, выйти на след бандитов пока не удаётся.
«Это будет адский замес», – решил Пустовалов, задумавший объединить Вексельберга, Разгона и Вайнаха со товарищи в один большой криминальный эпизод, из которого Разгону не выбраться без ущерба для своей юридической неприкосновенности.
Глава 20
Во второй половине мая в Петербург приехала Мариам с ребенком, вместе с ней прибыли её мать и бабушка. Андрей был рад её приезду, но вместе с тем несколько удивлен. Ввиду предстоящего празднования трехсотлетия Петербурга городские власти настойчиво советовали жителям на время покинуть город. Праздник устраивался не для горожан, а для высоких иностранных делегаций, планировалось прибытие президента страны и глав государств большой восьмерки, соответственно вместе с ними должны прибыть многолюдные свиты. Собственно, им тоже этот праздник на хуй не нужен, они бы с гораздо большим удовольствием оттянулись на Багамских островах, вместо того, чтобы глазеть на народные массы. Но необходимо соблюдать этикет, условности, все дела.
Реальный праздник был у фирм, выигравших тендер на обслуживание праздничных мероприятий. На одно только озеленение закопали несколько миллиардов рублей. Винцас Блайвас, сумевший немного позолотить ручку на подрядах треста зеленого хозяйства, сообщил, что в этих сделках забита фантастическая рентабельность – так как практически невозможно проконтролировать, сколько посажено цветов и деревьев, а тем более сколько из них принялось.
Петербург опустел. По улицам стало приятно ездить даже в будние дни – никаких пробок. Предприятия отправляли работников во внеочередной отпуск. Все здравомыслящие люди покидали город в преддверии предстоящего дурдома, который должен был состояться в начале июня – празднование дня города.
А Мариам с матерью приехала специально для того, чтобы принять участие в празднике.
– Какой «праздник»?! – удивленно спросил Андрей. – Что ты называешь «праздником» – толпу пьяного быдла, заблеванные и обоссаные тротуары, парки, пьяный дебош, драки?
Мариам прекрасно знала его отношение к народным гуляньям, больше того, они уже однажды побывали в переделке во время дня города в Волгограде. Андрей всегда уезжал из города, придумывал себе командировки на время городских праздников, если таковые в ближайшее время планировались. На Экссоне объявили коллективный отпуск, все разъехались кто куда – Владимир улетел в Сингапур, Игорь – на Мадейру, Ансимовы поехали в Волгоград навестить родителей. Андрей был вынужден остаться – уклониться в этот раз не представлялось возможным. У него сложилось впечатление, что Мариам нарочно делает всё наоборот. Знает, абсолютно точно знает, какое это будет попадалово и разочарование на так называемом празднике, но с идиотской настойчивостью попрется туда, потащит с собой Андрея просто чтобы позлить его. Хорошо еще, что Алик останется дома – бабушка с ним посидит.
Андрей красочно описал предстоящее мероприятие – пьяную толпу, люмпенов, которые мочатся в кустах, давку и так далее. Поведение гегемонов прекрасно объясняется обстановкой ярмарочного веселья и снисходительностью моральных норм балаганной культуры. Потом спросил, осталось ли у неё желание идти на праздник, а точнее – наблюдение народных нравов. Мариам благодушно ответила, что приехала специально на празднование 300-летия Петербурга. Будет лазерное шоу (пригласили новомодного японского светотехника, стоимость его услуг – умопомрачительная сумма $15,000,000, половина которых осядет в карманах городских чиновников в виде откатов), а также парад старинных судов на Неве на участке между Дворцовым мостом и Троицким и импровизированный морской бой в районе Зимнего дворца. Причем в первый день, собственно день города, третьего июня, шоу будет показано исключительно для высоких гостей – весь центр будет перекрыт, доступ только для правительственных делегаций. На следующий день всё то же самое покажут толпе. Ужесточился паспортный контроль, въезд в город ограничили, жителям очередной раз официально напомнили, для кого устраивается день города и рекомендовали на время уехать из города.
Уже не в силах отговорить её от этой безумной затеи, Андрей срывался на мелочах, – да, как пятна на Солнце, так и у джентльменов бывают маленькие недостатки. Всю их совместную жизнь, а это уже шесть лет, Мариам доводила его тем, что наглухо задраивала окна квартиры даже в самую жару, курила при закрытых окнах, а в холодное время года, игнорируя наличие электрических обогревателей, включала все конфорки газовой плиты для обогрева. Другой момент, который выводил Андрея из себя – Мариам клала в холодильник продукты без упаковки, кастрюли и тарелки – соответсвенно без крышек. От этого продукты приобретали несьедобный вкус. А холодильник всё время держала приоткрытым – не закрывала полностью. Сколько Андрей ни бился, Мариам упрямо делала по-своему. Насчет холодильника, еле сдерживая ярость, он объяснял, что электроприбор портится, если держать дверцу открытой, Мариам огрызалась: «Сама знаю, не делай из меня идиотку!», но всё равно оставляла холодильник приоткрытым.
А когда родился Алик, она опять же с каким-то дьявольским упрямством противодействовала его закаливанию, хотя прекрасно знала все рекомендованные педиатрами правила – этому обучали на нескольких кафедрах в мединституте. Квартира никогда не проветривалась, ребенка укутывали так, что он постоянно потел, а на улицу надевали чрезвычайно теплую одежду, но дрянную (хоть и дорогую) обувь из синтетических материалов, в которой ноги сначала быстро потели а потом мерзли. Результат – ребенок рос болезненным. Андрей пытался доказать, что причина частых болезней Алика – неправильный тепловой режим, что его необходимо закаливать, а Мариам твердила, что нельзя приступать к закаливаниям, пока ребенок болен, а болеет он потому, что его настырный папаша, как только она отвернется, открывает форточки и моет ребенку ноги холодной водой.
Для собственного спокойствия, поскольку не представлялось возможным переломить ситуацию, Андрей старался реже бывать дома. А наблюдая все безобразия – задраенные форточки, полные пепельницы окурков, открытый холодильник, испорченные продукты – просто отключался, думал о делах.
Но в этот раз, ввиду предстоящего «праздника» его прорвало, он прошелся по всем пунктам. Мариам совершенно невозмутимо выдержала его нападки, кажется её порадовало, что муж сильно перенервничал. Обычный список претензий показался Андрею недостаточным, и он припомнил, что когда заселялись в эту трехкомнатную квартиру на Большеохтинском проспекте, он обустроил себе рабочее место в самой маленькой комнате. Стол, и напротив него книжный шкаф (половину которого оккупировала Мариам), заняли половину комнаты, на оставшейся части был диван и большой пластмассовый контейнер с игрушками Алика. (Его вещи и игрушки были и в оставшихся двух комнатах – в спальне и зале).
Едва Андрей оборудовал рабочее пространство, Мариам потребовала, чтобы он убрал письменный стол. Андрей сначала не понял, и она громогласно заявила, что «нормальные мужики не превращают квартиру в офис». У неё сложилось некое представление об «идеальных мужиках», которые выполняют по дому всю поденную работу (даже если у них достаточно денег нанять сантехников, автослесарей, других рабочих – всё равно «нормальный мужик» «должен» всё делать своими руками), у таких «мужиков» фиксированный рабочий день, в идеале они вообще не ходят на работу, а зарплату им приносят домой.
Андрей опешил:
– Послушай, я занимаю чуть больше чем один квадратный метр – компактный стол и стул; книжный шкаф наполовину твой, и ты прогоняешь меня даже с этих полутора метров? Ты вообще, соображаешь что ты говоришь? Тебе мало двух с половиной комнат?
Ему показалось что Мариам играет, шутит, но она непреклонно требовала, чтобы рабочий стол был убран и договорилась до того, что обвинила в том, что ему «насрать на семью». Андрей напомнил: в Волгограде у них такая же по площади квартира, и там у него отдельная комната, в которой оборудован полноценный рабочий кабинет. То есть получается, что там ему не «насрать» на семью, а здесь, занимая меньшую площадь – «насрать». Мариам упорствовала – здесь, в Петербурге, всё по другому, что именно по-другому, она объяснить не смогла, но ей нужно, чтобы он убрал свой рабочий стол.
Андрей привёл пример – они жили до этого на съемных двухкомнатных квартирах, и даже в однокомнатной, и во всех них у него было примерно такое же рабочее место, и все были довольны. Что же изменилось при переезде в большую по площади квартиру? Но Мариам стояла на своём: заниматься работой он должен в офисе, и опять же поставила в пример воображаемых «идеальных мужиков», тогда он заявил, что ему абсолютно необходим рабочий стол, и если ей мало пространства, тогда он снимет четырех-, пяти-, шестикомнатную квартиру, скольки угодно комнатную квартиру, в которой у него будет свой небольшой угол – с рабочим столом и книжным шкафом. Но, желчно заметил он напоследок, будь там хоть сто комнат, Мариам всё равно будет недостаточно и она потребует, чтобы он убрал свой стол. Потому что дело не в нем, а в её упертости.
Дело приняло серьезный оборот. Пререкания перешли в скандал с криками и взаимными оскорблениями, после которого супруги не разговаривали несколько дней. Андрей оставил последнее слово за собой, заявив, что его рабочее место останется неприкосновенным, и порекомендовал жене не борзеть и осваивать под свои нужды оставшуюся площадь – две с половиной комнаты плюс просторную кухню, плюс лоджию.
И сейчас, в этот приезд Мариам в канун ненавистного праздника, Андрей вспомнил тот скандал:
– Ну, и ради чего ты устроила тогда мега-срач? Приезжаешь сюда раз в год, и в эти несколько дней тебе необходимо, чтобы у меня тут не было рабочего места?!
Но у неё было абсолютно непробиваемое настроение. Она действительно радовалась, что сумела досадить мужу.
Реальная картина мероприятия оказалась хуже, чем Андрей представлял себе, хуже его самых страшных кошмаров – предстоящий народный «праздник» для получения моральных и физических травм вполне сгодится. В шесть вечера вместе с женой и тещей он выехал на такси в сторону центра. Праздничное представление должно было происходить в районе стрелки Васильевского острова, но таксист был вынужден остановить машину уже на набережной Робеспьера – дальше всё было забито народом. Пришлось выйти и дальше идти своим ходом. Кое-как продравшись через толпу, дошли до Литейного моста и увидели нечто невообразимое. Набережные по обе стороны Невы и мосты были не то что битком забиты народом, – казалось, что люди сидят друг на друге. Пробираться дальше можно было только расталкивая локтями людей, вдоль домов, где оставался узенький проход, а на тротуарах и проезжей части люди стояли так плотно друг к другу, что даже не могли пошевелиться. Оставалась совершенно непонятной их мотивация – с какой целью они тут собрались, ведь даже находясь у перил набережной, отсюда невозможно ничего увидеть – слишком далеко до Дворцовой набережной, где состоится представление. И неужели они будут кантоваться здесь до полуночи, а возможно и дольше – ведь, зажатые в гуще толпы, они чисто физически не смогут выбраться.
Андрей предложил ретироваться, пока они не оказались замурованными в этой ловушке (хотя это было уже затруднительно, так как все двигались в сторону Дворцовой набережной), но Мариам с матерью, как одержимые, шли вперёд. Он задал резонный вопрос: если уже здесь, в районе Литейного моста, не протолкнуться, что же будет дальше?!
Но его никто не услышал, его спутницам передалось безумие толпы – они как бараны ломились в направлении ожидавшегося шоу. Возле кулька (Институт культуры) пришлось остановиться – они оказались запертыми со всех сторон. Каких-то несколько минут назад еще можно было предпринять попытки к бегству, но теперь без вариантов.
– Ты как, сможешь продержаться в таком состоянии до утра? – язвительно поинтересовался он у Мариам.
Со всех сторон наседала толпа, – отнюдь не джентльменов и фотомоделей, становилось уже невозможно не только двигаться, но даже совершать дыхательные движения. Ценой неимоверных усилий удалось пробиться на Марсово поле. А народ всё прибывал и прибывал на набережную, забитую сверх меры. Далее вдоль реки в направлении Дворцовой набережной двигаться было невозможно в принципе, не осталось прохода даже вдоль домов. Троицкий мост также стоял в мертвую.
Толпа, руководствуясь простыми ассоциациями, была миролюбиво настроена, мужичье с промзон притащилось сюда со своими бабами и выблядками, в пакетах семейный ужин – димедрольное пиво, паленая водка, колбаса. Флаги и яркие огоньки внушают веселые и мирные мысли. Глазея на праздничное убранство, люмпены пускаются в пляс. Всё бы хорошо, но несметнейшая орда пусть даже миролюбиво настроенных граждан опасна, учитывая то, что у них с собой в пакетах сотни декалитров дешевого бухла.
Андрей снова предложил вернуться домой – пешком по Садовой улице дойти до Невского проспекта, и там поймать какой-нибудь транспорт. Но Мариам с тещей, получив неожиданную возможность относительно свободно передвигаться, вознамерились идти в обход в сторону Дворцовой площади – через Марсово поле, уже забитое народом почти под завязку, и похожее на лагерь беженцев, выживших в пейнтбольном сражении. Толпы беспокойными валами перекатывались через поле. Ошеломленные горожане будто потеряли себя, – они наталкивались друг на друга, орали, в общем, неупорядоченное броуновское движение в увеличенном масштабе.
– Но там то же самое, а может еще хуже! – заорал Андрей, перекрикивая пьяный гвалт.
Жена и теща не вняли голосу разума, они, работая локтями, уже ломились в сторону храма Спаса-на-Крови.
«Вот что должно произойти, чтобы они остановились, – с ужасом подумал Андрей, – перелом ребер, удушение, затаптывание ногами?!»
На мгновение у него возникла мысль – может развернуться и поехать домой? Мариам шла в обычной своей манере, ничего не видя вокруг себя. Она всегда так ходила, а её спутнику приходилось семенить следом, не отвлекаясь, чтобы не потерять её из виду. Сколько раз он выговаривал ей, что нужно следить за тем, с кем идешь, особенно если это ребенок. Как она гуляла с Аликом – страшно представить. В такой толпе нетрудно потеряться, и если Андрей исчезнет, его объяснение будет правдоподобно выглядеть. Эти две идиотки наверное долго будут биться как рыба об лед в этом столпотворении, и нескоро обнаружат его исчезновение.
Но он продолжал идти вслед за ними, ругая себя за нерешительность. Колыхаясь, как обломки кораблекрушения, скорее по воле живых волн, нежели по собственному желанию, они добрались до канала Грибоедова, и снова встали. Дальше можно было двигаться, только прорубив большак в толпе при помощи мачете. Со всех сторон толкали, наседали, и Андрей снова попытался уговорить Мариам вернуться домой. Но у неё, как и у тёщи, начался психоз:
– Может как-то можно пробраться?!
Куда пробраться – они уже не соображали. Куда-то НАДО двигаться, и всё тут. Дворами, через Шведский переулок, прошли на Большую Конюшенную улицу, и там опять остановились, не зная что делать. Расстояние менее километра они преодолели за два часа. Следующий час они толкались, давились и душились среди пахнущих плохим пивом сограждан, пытаясь пробраться на Дворцовую площадь – по Невскому проспекту, затем через Волынский переулок, дворами мимо Академической капеллы и через мост, затем через Конюшенный переулок. Но всё бесполезно. Люди тупо стояли сплошной стеной, и чтобы пробраться сквозь толпу, нужен был как минимум бульдозер.
– Может как-то где-то можно пройти? – с остервенелостью деревенской одержимой твердила тёща.
Куда пройти, а самое главное зачем – это, видимо, даже для неё оставалось тайной. Просто надо идти. Уже и Мариам охладела к проекту, – она вообще не могла слишком долго сосредотачиваться на каком-то одном предмете, – но всё же отвергала предложение Андрея пойти в ночной клуб со странным названием «Саквояж беременной шпионки», расположенный на Большой Конюшенной улице. Было уже очевидно глупо тыкаться в спинылюдей, скопившихся в переулках, проходах, на тротуарах, парапетах набережных – куривших, поющих, выпивающих, ругающихся, целующихся, завывающих как зловещие мертвецы и пляшущие лохо-дэнс. И стоять чего-то ждать – тоже было глупо. Возвращаться домой было проблематично, движение на Невском проспекте закрыто, Большая Конюшенная улица почти стоит – там тоже толпа, и очевидно что придется идти пешком, толкаться до самого дома, потому что весь центр на тот момент представлял собой Ходынское поле. Бухать, давиться и толкаться – всенародный смысл происходящего.
«Мы три с половиной часа толкаемся как идиоты, неужели ты думаешь, что до утра хоть что-то изменится?!» – эту фразу Андрей в разных вариациях, с добавлением эксплицитных терминов, повторил раз сто, но Мариам вместе с тещей продолжала метаться, пытаясь протиснуться на Дворцовую площадь.
Наконец, терпение Андрея лопнуло, и он, обругав жену последними словами, заявил, что направляется в ночной клуб на Конюшенной, а его одержимые спутницы пускай толкаются среди пьяни. Мариам не стала его удерживать, такое было впечатление, что она, охваченная психозом, вообще ничего не соображала.
Впрочем, они явились в клуб, неожиданно пустой в такой-то день, довольно скоро – Андрей еще не успел приговорить заказанные двести грамм водки. И тут же принялись звонить знакомым и родственникам, сообщать подробности «праздника» – типа прямой репортаж с места событий. Судя по их возбужденным голосам, они всерьёз думали, что ад, в котором им чуть не свернули шею – это и есть праздник. Теща подняла тост – за день города, Мариам добавила что-то полагающееся случаю. У Андрея был свой вариант тоста – чтоб эти придурки, находящиеся снаружи, передавили друг друга – но он оставил это пожелание при себе.
В продолжении ночи они неоднократно выходили из заведения, чтобы разведать обстановку, Мариам даже предложила совсем уйти и «праздновать» на улице, так как внутри скучно: «тут никого нет, все на празднике», но Андрей заявил, что под угрозой расстрела не сдвинется с места до закрытия клуба, то есть до шести утра.
Клуб действительно пустовал, занято всего три столика, но не потому, что «все на празднике», а по причине того, что целевая аудитория заведения, люди вменяемые, либо свалили из города, либо не решились идти сюда во время этого бедлама.
Даже выпив как следует, Андрей продолжал злиться на жену, у которой все понятия с ног на голову – действительно, почему с тремя занятыми столиками в заведении скучно, неужели было бы веселее, если бы тут гудела толпа народу. Артисты добросовестно отыгрывают шоу-программу, независимо от количества посетителей, и что должно измениться в случае увеличения последних – непонятно, они что, добавляют веселья?!
Ситуация снаружи не особенно изменилась к половине пятого утра. Та же самая толпа, не рассосавшаяся за ночь, только теперь народ двигался не в сторону Дворцовой площади, а обратно. Чем они занимались на улице всю ночь – без еды, выпивки, без развлечений, без туалета, в конце концов? Нетрудно догадаться – бухло захватили с собой, развлекали сами себя, а нужду справляли прямо на улице. А теперь это людское стадо, огромное количество небрежно одетых людей с выбитыми зубами бродят по Адмиралтейскому району в в поисках опохмелятора и места для ночлега – запоздалого или раннего, кому как.
Вместе с толпой дошли до Владимирского проспекта, а там посчастливилось взять такси. Из-за форс-мажорных обстоятельств таксист зарядил запредельную сумму, 1,500 рублей (обычная такса отсюда до Большеохтинского проспекта была 120–150 рублей), еле-еле сбили цену до 1200. Теща наотрез отказалась ехать за такие деньги, и Мариам насильно затолкнула её в машину. Других не было, а если не такси, то пришлось бы идти пешком, причем непонятно куда – нужный мост (Петра Великого, или Охтинский) разведен. Таксист рванул в объезд, через Володарский мост, поездка оказалась очередным кошмаром. Такой гигантской пробки Андрей не видел даже в Москве. Весь город устремился к Володарскому мосту – автомобили, транспортные средства общего пользования, велосипеды, пешие, конные, трезвый и пьяный, стар и млад. Реальный апокалипсис. На подъездах к мосту водитель-лихач вытворял такое, что теща от страха кричала как потерпевшая – беспрерывно сигналя, он ехал по тротуарам буквально по ногам пешеходов, – а проезжая часть стояла вмертвую, двигаться вперед можно было только по пешеходной дороге. На той стороне Невы уже можно было ехать в нормальном режиме. По Октябрьской набережной до дома домчали быстро – всего за пятнадцать минут.
Так закончился этот праздник, похожий на Варфоломеевскую ночь.
А наутро Мариам учинила скандал за вчерашнее – она припомнила, что когда они с матерью очередной раз выходили из ночного клуба посмотреть на «праздник», то Андрей, пытаясь её остановить, сказал, что если она сейчас выйдет вопреки предупреждению на улицу, то он не ручается за её безопасность и умывает руки, будь что будет.
Вчера она не отреагировала, чтобы не испортить праздник, но теперь ей захотелось выяснить отношения.
– Ты не мужик! – кричала она. – Не можешь заступиться за жену! А если бы на меня напали, ты видел сколько там было гопников!?
Андрей, занятый своими мыслями, пропустил это мимо ушей. Он давно научился «вдыхать аромат роз, не замечая шипов». В конце концов мириться с глупыми заявлениями куда проще, чем с духотой, табачным дымом и испорченными продуктами.
Глава 21
Вопреки заверениям Льва Рогозина, что дело яйца выеденного не стоит, суд не снял обвинения с Андрея по поводу оскорбления Софьи Интраллигатор. Но и не удовлетворил иск истицы. Судья назначил новое заседание, так как ему не хватало данных, чтобы вынести решение. Рогозин отправил Андрею электронное сообщение, в котором подробно изложил, как проходило заседание.
«… истица, Софья Интраллигатор, обвиняет Андрея Разгона в нанесении ей словесного оскорбления, в доказательство чего предъявляет диктофонную запись, требует 500,000 рублей в счет возмещения морального вреда и требует возбудить уголовное дело по факту оскорбления.
Прослушав запись, судья спросил истицу (выступавшую частным обвинителем), какие конкретно слова она приняла за оскорбление. Она ответила: «пизда», «тупая жирная пизда». Тогда судья спросил меня как доверенное лицо и адвоката, произносил ли Андрей Разгон в адрес гражданки Софьи Интраллигатор слова «пизда», «тупая жирная пизда», преследуя при этом цель умышленно её оскорбить. Я ответил, что Андрей Разгон не произносил таких слов в адрес гражданки Софьи Интраллигатор и не имел намерений умышленно оскорбить её.
У истицы были ещё вопросы – она оскорблена еще и тем, что её обвинили в непрофессионализме. Тогда судья спросил меня, называл ли Андрей Разгон истицу непрофессионалом, преследуя при этом цель оскорбить её достоинство. Я снова дал отрицательный ответ.
В итоге мировой судья судебного участка № 10 Гуськов О.Б. не смог склониться в чью-либо пользу, коль скоро обвиняемый добровольно не признал свою вину, – для разрешения вопроса, являлись ли его высказывания умышленными оскорблениями, судье необходимо заключение эксперта и свидетельские показания. В роли эксперта могут выступить компетентные специалисты по лингвистическим экспертизам – такие, например, как ученые Института русского языка РАН (Российская академия наук).
Что касается свидетелей, то истица даже не сочла нужным упомянуть, что при разговоре присутствовала твоя сотрудница. Которую можно привлечь в качестве свидетеля защиты – она-то покажет, что ты не оскорблял журналистку, а просто бубнил в сторону.
Итак, на сегодняшний день:
1. состоявшийся процесс закончился ничем. дата следующего судебного заседания – 10 сентября 2003 года.
2. судья будет выносить решение на основании лингвистической экспертизы. Потребуется исследование аудиозаписи интервью с сопоставлением вербального и невербального поведения участников (сопоставление возможно только на основании свидетельских показаний). Тут два пути – мы ищем своего эксперта (это только Москва, здесь у нас таких специалистов нет), который даёт нам нужное заключение. Но это крупные расходы. Другой путь – истица ищет эксперта сама (в конце концов это же ей надо, без заключения лингвиста судья не вынесет решение), и если она вдруг выигрывает суд (вероятность очень мала), мы подаём апелляцию и находим своего эксперта.
3. на следующее судебное заседание мы приводим своего свидетеля – твою сотрудницу Ирину Кондукову.
До связи,
Лев Рогозин.
Глава 22
Винцас Блайвас постоянно что-то предлагал, но пока что не получалось с ним довести до ума хоть какой-нибудь проект. Были предложения по недорогим помещениям в собственность, по ворованным автозапчастям, по серым схемам импорта любого товара за 10 % суммы инвойса, по конфискованным товарам за одну пятую стоимости. Однажды Блайвас привёл в офис некоего молодого коммерсанта, и вместе с Радько разводил его, Андрей принимал участие во встрече и предполагалось, что он поможет наклонить этого парня. Радько и Блайвас предлагали коммерсанту (внешне похожему на Билла Гейтса – типичный ботаник, да и зарабатывал он неплохо) «создать общее дело», «начать перспективный бизнес». Реально это означало, что будет создана новая структура, учредителями которой станут Радько, Блайвас, и ботаник. И ботаник будет вести свой успешный бизнес от этой фирмы, а Радько и Блайвас будут получать по 1\3 чистой прибыли. Про свой вклад в «общее дело» они говорили долго и туманно, много было сказано высоких фраз (мы в этом городе решаем все вопросы и т. д) но если выпарить сухой остаток из этого тумана, то их участие ограничивалось предоставлением офиса, охраной, и умозрительным проталкиванием вопросов в любых инстанциях. Как это выглядит на практике, Андрей уже знал – никак. Блайвас не помог ни в одном вопросе, которые ему давались, в частности с медицинскими продажами. А то, что, со своей стороны предлагал он (автозапчасти, таможня, конфискат) – возможно, это были стоящие направления, но чтобы превратить их в доходный бизнес, необходимо бросить все свои дела и заниматься только этим.
Получалось, что ботаник должен положить в общий котёл свой реальный бизнес (он занимался компьютерами), а решальщики вопросов – Радько с Блайвасом, вносят некий виртуальный административно-силовой ресурс.
В ходе встречи Андрей лишний раз убедился, что на первоначальном этапе знакомства его хотели точно так же попользовать. Но для Блайваса он был тёмной лошадкой – никто не знал, что у него за бизнес, и кто за ним стоит. Блайвасу было известно лишь о существовании крупного волгоградского бизнеса, находящегося под крышей областной администрации Волгограда. Об аккумуляторном бизнесе он ничего не знал. Кроме того, у Андрея был туз в рукаве – его двоюродный брат Ренат Акчурин, работавший в той же епархии, что и Блайвас – у Коршунова.
И если с Андреем как-то нежничали, то на ботанике «решальщики» испытали все свои наработки. Беседа длилась два часа. Но ботаник соскочил. Он изобразил безмерное восхищение возможностями своих потенциальных соучредителей и глумливо (как показалось Андрею) поинтересовался: зачем он, маленький серый человечек, понадобился таким великим людям, – которые как бы между делом пробивают пятно для строительства газпромовского офиса в Таврическом саду, участвуют в строительстве нового моста через Неву и т. д (Блайвас важно сопел, что «занимается этими вопросами»). В общем, компьютерный коммерсант предпочёл пробиваться своими силами в этом сложном и опасном мире. Хоть и говорят: «каждому жулику – по лоху», но для Блайваса и Радько количество лохов было строго лимитировано.
Весь июнь Блайвас допекал Андрея одним делом – просил, требовал и почти угрожал, заставляя встретиться с неким Лейзером Вексельбергом. Объяснение было дано исчерпывающее, в духе Блайваса: «Интересное дельце из банковской сферы». Всё бы ничего, но Вексельберг был жителем Москвы. Зная цену всему тому, что предлагает Винцас Блайвас, Андрей не собирался специально ехать в столицу ради очередного непонятного проекта, «интересного дельца из банковской сферы». Но бывая проездом в Москве, он также не имел возможности встретиться с Вексельбергом. Обычно он прибывал в столицу поездом рано утром в 6-00, самое позднее 6-30 и с Ленинградского вокзала сразу ехал в аэропорт Домодедово. На обратном пути (из Волгограда, Казани или другого города) он прилетал в Домодедово вечерним рейсом, примерно в девять часов, и вылетал на Петербург рейсом авиакомпании Трансаэро в 22–20 либо ехал на Ленинградский вокзал, откуда ночным поездом отправлялся на Питер. И он просто не мог себе позволить находиться в Москве больше чем два часа, необходимые для трансфера из аэропорта на вокзал и наоборот. Специально переться в город – на это нужно минимум полдня, и всё ради чего? Ради очередного левого дела!?
В начале июля Андрей специально прилетел в Москву на переговоры в «Джонсон и Джонсон», а также в компанию РИПЛ, с которой так и не расплатился до конца за поставленные в Казань мониторы и центральную станцию. Инженеры РИПЛа по нижайшей просьбе Андрея смонтировали и запустили оборудование в родильном доме РКБ (там назревал скандал), но свои деньги фирма РИПЛ до сих пор не получила. Блайвас, осведомлённый обо всех передвижениях Андрея, вцепился в ухо, требуя немедленно ехать на встречу с Лейзером Вексельбергом. Он звонил каждые двадцать минут с одним и тем же вопросом: «Ты доехал? Ты с ним встретился?» В этот раз Андрей прибыл в Москву по воздуху, и дорога из аэропорта Шереметьево до города заняла почти три часа. Ленинградка вся стояла, пешеходы по обочине двигались быстрее, чем такси. И за эти три часа Блайвас своими звонками выклевал весь мозг. Андрей слушал его как радио и решил про себя, что сначала сделает свои дела, а потом, если останется время, отзвонится Вексельбергу. И уже придумал отмазку на случай, если времени для встречи не будет. Но когда подъехали к Тверской и он на очередной звонок Блайваса ответил, что направляется на улицу Тульскую в офис «Джонсон и Джонсон», тот взревел: «Ёпта, Вексельберг тебя ждёт у переговорного пункта на Тверской!» Оказывается, Андрей час назад, когда проезжали мимо аэровокзала, машинально назначил встречу на углу Тверской и Газетного переулка. Блайвас, сидя в своём питерском офисе, следил за всеми перемещениями Андрея и уже направил Вексельберга в указанное место. Пришлось согласиться. Блайвас в двадцатый раз скинул SMS-кой телефон Вексельберга и сказал, что перезвонит (а кто бы сомневался!)
Грамотно он состыковал двух людей в огромном мегаполисе. Андрей остановил такси на углу Газетного переулка, расплатился и без труда нашёл серую Хонду с номером 673, сел на переднее сиденье и представился сидевшему за рулём красивому еврею с козлиным лицом, сладкой улыбкой и жестким взглядом: