Мыльная сказка Шахерезады Донцова Дарья
– Неси! – приказала я и достала из сумочки мобильный.
Семен ответил мгновенно. Сначала из трубки донесся далекий гул голосов, затем тихая музыка, характерное позвякивание, и раздался баритон:
– Владелец агентства «Поиск» Соб у аппарата.
Я усмехнулась. Фамилия у Сени Собачкин, на мой вкус, очень милая, но парень предпочитает короткое «Соб». Сеня постоянно влюбляется. Он не отвязный Дон Жуан – Казанова, который соблазняет женщин из спортивного интереса, а потом рисует «звездочки» на парадной двери своего дома. Нет, Сенечка лирический герой, Ромео, до секса у него дело часто не доходит. Собачкин очаровывается почти каждой встреченной дамой, неделю ухаживает за Джульеттой, потом натыкается на новый объект, забывает про старый, и так постоянно. Одно время даже я, совершенно не подходящая Собачкину ни по возрасту, ни по менталитету, стала его героиней. Кажется, любовь Сени к Дашутке длилась… э… дай бог памяти… дней пять. Теперь мы друзья, иногда я обращаюсь к нему за помощью, иногда он ко мне. Кстати, Сеня роскошно готовит и живет неподалеку от Ложкина. Я беззастенчиво пользуюсь его хлебосольством, пару раз в неделю непременно зарулю к Семену и Кузе, слопаю ужин и уеду, упрекая себя в обжорстве. Кто такой Кузя? Ближайший друг и компаньон Собачкина, его полная противоположность. Сеня говорлив, суетлив, способен мгновенно обидеться, простить вас и снова разозлиться. Весь процесс займет у него полминуты. Собачкин гениальный переговорщик, он легко убедит бедуина, живущего в пустыне, купить гидрокостюм для подводного плавания и хоккейные коньки в придачу. Любая представительница женского пола от шести до девяносто семи лет помчится исполнять его просьбу, загипсованный больной ради Собачкина согласится поучаствовать в марафоне, а водолаз прыгнет с парашютом. Сеня знает огромное количество людей, у него вечно трезвонят три мобильных, он дает деньги в долг, забывает, кому ссудил, и страшно удивляется, когда сумма возвращается обратно. Кстати, ему всегда приносят долг. Почему? Не спрашивайте, не знаю. Любой человек, с которым Сеня пообщался более пяти минут, зачисляется им в друзья, Собачкин ради него вскочит ночью с постели и помчится в Тульскую область, дабы вытащить тачку приятеля, застрявшую в канаве. Сеня безалаберен, он обожает глупые шутки. Первое, что видит человек, вошедший в дом Соба, – это длинную лестницу, уходящую в очень глубокий подвал. Я знаю, что в холле обычный пол, ступеньки изображены на нем в особой «голографической» манере, и тем не менее покрываюсь холодным потом, когда на подкосившихся ногах иду в жилую часть дома. Остается лишь удивляться, каким образом Сеня ухитряется быть лучшим специалистом по розыску пропавших людей. Даже если вы попросите его отыскать человека, который исчез пятьдесят лет назад при невыясненных обстоятельствах, Сеня эти самые обстоятельства прояснит. Он гений.
Кузя другой. Большую часть суток он проводит, уткнувшись в монитор, и за весь день может сказать пару слов или вообще ничего. Женщин он опасается, с холостяцкой жизнью расставаться не хочет, не одобряет, как сам говорит, «обезьяньих замашек» Соба и мечтает выгнать из дома армию людей, которая постоянно толчется в гостиной и столовой. Кузя виртуозно владеет компьютером, он в курсе всех новинок, которые еще не дошли до потребителя, и может нарыть в Интернете любую информацию. Остается лишь удивляться тому, что молодые мужчины живут в одном коттедже и никогда не ссорятся.
– Соб слушает! – повторил Сеня. – Говорите, не тормозите!
– Судя по голосу, ты проводишь время в компании очередной любовницы? – предположила я. – И разве твое агентство называется «Поиск»? У него же нет вывески!
– Я завален работой по горло, – невпопад ответил Собачкин. – Еле-еле выкроил секундочку на кофеек.
– Бедненький, – лицемерно пожалела я Сеню. – А где у нас Кузя? Мне нужны его компьютерные таланты.
– Что тебе надо? – полюбопытствовал Собачкин.
Очень хорошо, что я поймала Семена в компании с очередной Джульеттой. Сейчас Собу захочется произвести выгодное впечатление на даму, и он в два счета выполнит мою просьбу, не станет ныть и вспоминать про загруженность. Нажму еще на одну педаль и тогда точно получу необходимое.
– Спасибо, дорогой, но дело сложное, лучше мне обратиться к Кузе, ты ведь не носишь с собой ноутбук.
– Обалдеть! – возмутился Сеня. – Да я сплю с ним! Из рук не выпускаю! Давай, говори скорей, я гений сети.
А еще отчаянный хвастун и павлин! Но мне желание Собачкина распушить хвост перед новой девушкой на руку. Говорят, нехорошо манипулировать людьми, но иногда умение дернуть за нужные веревочки бывает весьма полезным.
– Ирина Алексеевна Соловьева, сорок пять лет, – затараторила я, – управляющая рестораном «Фасоль», мне известен ее нынешний адрес, вышлю его тебе эсэмэской.
– Что тебе конкретно надо? – поторопил меня Собачкин.
– Все! – алчно воскликнула я. – Любую информацию. Контакты, родители, состав семьи, бывшие мужья, дети, прежние места работы, детали биографии.
– Ок, я жду сообщения, – выпалил Семен и отсоединился.
Я успела отослать ему название улицы, номер дома и квартиры семьи Соловьевых до того, как на кухню со стопкой альбомов вернулась Катя.
– Мама снимки аккуратно раскладывает, – произнесла девочка. – Это мы на море, на даче, вот мой день рождения в кафе.
Я начала перелистывать картонные страницы. Ирина на самом деле методична. На каждом форзаце есть надпись. Допустим: «Лето 2008 г. Египет, август 13–28-е числа». И любуйтесь на кадры, которые запечатлели Катюшу в бассейне, на берегу моря, около верблюда, в магазине сувениров. Главной героиней всех съемок является девочка, изображение матери мелькает редко, Ирина почти всегда одна, порой вместе с Катей и никогда с другими людьми.
– Меня больше всего интересуют снимки вашего выхода из роддома. Где они? – спросила я.
– Их нет, – сказала Катя.
– Вот странно, – удивилась я, – обычно матери трепетно относятся к фотографиям, где стоят с конвертом с младенцем в руках.
Катюша почесала нос.
– Я один раз спросила, где мои совсем детские фотки, да и мамины тоже. Хотелось на бабушек-дедушек посмотреть. А она сказала, что все документы погибли при пожаре, ей потом пришлось восстанавливать свой паспорт, мою метрику.
– Да, жаль, – протянула я, – снимков не вернуть.
– Точно, – вздохнула Катя, – так я бабушку с дедушкой и не увидела. Они до моего рождения умерли.
– Знаешь, где они работали? – поинтересовалась я.
– Неа, – призналась Катя, – мама о них ничего не рассказывает. Думаю, она с родителями поругалась и убежала от них. Но мне правду не говорит, чтобы плохой пример не подавать. Родители обожают себя приукрасить, их послушать, так они в детстве на крыльях летали. У меня подружка есть, Оля Шмакова. Ее отец за каждую четверку ремнем лупил и орал:
– Дура! В кого такой тупой лентяйкой уродилась! Я учился на «отлично», родителям с десяти лет помогал, газеты до занятий разносил, деньги с пеленок в дом притаскивал.
Олька ему верила, а потом ее предки ремонт затеяли, поснимали с антресолей древние чемоданы эпохи динозавров, и Шмакова в хламе отцовский дневник за десятый класс нашла. Вау! Там одни колы, замечаниями даже обложка исписана. Ольга ему дневничок показала и пригрозила:
– Еще раз меня пальцем тронешь, пойду к нашему директору, покажу ему вот это и про побои сообщу.
Зачем взрослые лгут?
– Понимают, что в молодости натворили много глупостей, и хотят удержать детей от опрометчивых шагов, – ответила я, – желают им счастья.
Звонок мобильного прозвучал так громко, что я вздрогнула и схватила трубку.
– Соловьева Ирина Алексеевна, москвичка, ранее проживала на Миусской площади, на задах улицы Горького. Отец Алексей Михайлович, авиаконструктор, доктор наук, профессор. Мать Ариадна Олеговна, чертежница, работала вместе с мужем. Бабушка, мать отца, Кира Алексеевна, поэтесса, скончалась в тысяча девятьсот восемьдесят четвертом году, через двенадцать месяцев после первой посадки Ирины.
Последняя фраза прозвучала настолько дико, что я переспросила:
– После чего?
– Ирина Алексеевна была осуждена в марте восемьдесят третьего за воровство. Отсидела два года. В восемьдесят шестом снова попала на зону по обвинению в нанесении телесных повреждений, повлекших за собой большой ущерб здоровью, – бубнил Семен. – На сей раз, учитывая рецидив, ей вломили много. Ира шила брезентовые рукавицы в Мордовии до восемьдесят девятого.
Я, стараясь не измениться в лице, слушала Семена. Вот тебе и учительница географии, тихая скромная женщина, решившая родить девочку от чужого мужа! Кате ни в коем случае нельзя знать даже крупицу правды.
– Эй, отреагируй, – потребовал Сеня, – подай гудок. Создалось впечатление, что я беседую с немой.
Я справилась с замешательством.
– Слышно прекрасно. Я нахожусь в компании Кати, тринадцатилетней дочери Ирины. Соловьева вовремя не вернулась домой, девочка нервничает. Я подумала, что ее мать задержалась у родственников. Но Катя ничего не знает ни о бабушке, ни о дедушке, их фото нет, они погибли в пожаре. Снимки, а не старики. Катюша лишь сообщила, что мама до ее появления на свет работала в школе учительницей географии.
Собачкин чихнул прямо в трубку.
– Круто! Надеюсь, ты не включила громкую связь?
– Не догадалась, – буркнула я, – давай без вопросов. Что еще у тебя есть?
– К школе такую козу на километр подпускать нельзя, – загудел Семен. – Научит первоклашек добру. Высшего образования у Ирины нет, географию она постигала, разъезжая по России в спецвагоне для зэков. Ей попалась отличная мать. Когда дочь отпускали, она всякий раз в своей квартире ее прописывала, небось надеялась, что Ирочка ума наберется. Ан нет, не в медведя конфетка! Девяносто первый год у Ирины ознаменовался новой посадкой, она торговала с лотка газетами на площади. Там завязалась драка, в которой убили гражданина Звягина Юрия Николаевича. Народу махалось много, но экспертиза доказала, что решающий удар ножом нанесла Ирина. И укатила наша красотка на двенадцать годков в солнечную Республику Коми. Но вот тебе фокус! В тысяча девятьсот девяносто девятом она была прописана в коммуналке на улице Щелкина.
– Что-то не сходится, – пробормотала я. – Ты, часом, не перепутал гражданок? Может, о другой Соловьевой сейчас рассказываешь?
– А ты, часом, не перепутала адрес нужной тебе бабы в эсэмэске, которую мне отправила? – разозлился Собачкин. – Может, не то название улицы написала?
– Нет, – ответила я.
– Ну и я нет, – отрезал Сеня. – Смотрю биографию тетки, чьи координаты от тебя получил.
– Человек не может оказаться одновременно в двух местах, или курорт, или Москва, – пробормотала я, глядя на Катю.
– Зона не курорт, – не понял Собачкин.
– Да, да, Катя мне чай предложила, – невпопад сказала я.
– Тьфу, забыл, – воскликнул Сеня. – Соловьева могла выйти по условно-досрочному освобождению. Хотя нет, надо отсидеть три четверти срока. Так что раньше двухтысячного Ирина за ворота зоны не могла шагнуть. Слушай, может, она таки освободилась в миллениум?
– Нет, – возразила я. – Катя появилась на свет в девяносто восьмом.
– Импосибл! – щегольнул знанием английского Соб. – Никаких детей у зэчки нет. Ни одного упоминания о дочери ни в каких документах.
– М-м-м, – промычала я. – В бумагах путаница! Архив затопило! Такое случается! Вот беда!
– Поговори с матерью Ирины, – посоветовал Соб, – с бабушкой Кати.
– Она жива! – ахнула я.
– Почему нет? – удивился Семен. – Ариадне Олеговне всего шестьдесят три года, по нынешним понятиям она еще невеста. Живет в прежней квартире на улице Горького. Сейчас вышлю адрес.
Глава 8
– Да, спасибо за идею, – воскликнула я. – А что было потом? Ну… когда… закончилось то… что началось в конце девяностых.
– Хорошо, когда человек умен и догадлив, как я, – не упустил возможности похвалить себя Сеня. – Ирина прописалась по новому адресу, в коммуналке. На улице Щелкина она появилась в тысяча девятьсот девяносто девятом. Похоже, Ариадне Олеговне надоело давать приют беспутной дочери, она ее к себе в очередной раз прописывать не стала. И я ее отлично понимаю: сколько волка ни корми, а он все в лес смотрит. Я бы тоже уголовницу послал подальше. Вот только неясно, каким образом Ирина метры в коммуналке получила. Прямо сказочная история, похоже, кто-то ей наворожил. Может, мать родная? К себе криминальное дитятко оформлять не захотела, но нажала на нужные педали, и опаньки, наша Ира имеет крышу над непутевой головой. Но дальше больше. Через двенадцать месяцев Ира приобретает отдельную жилплощадь, ту самую, адрес которой я от тебя получил. И с той поры, вот уже больше десяти лет, Соловьева добропорядочная гражданка, никаких правонарушений за ней не числится. Хотя постой-ка! Катерина…
– А с ней что? – поинтересовалась я.
– Катя приехала с матерью в отдельную квартиру, – протянул Сеня, – зарегистрирована честь по чести в домовой книге. Но откуда она взялась?
– Хранится в столе у паспортистки или начальника ДЭЗа, – ответила я.
– Не книга, а девочка, – уточнил Собачкин. – Катерине на момент регистрации в двушке исполнилось два года. Но со старого места жительства Ирина выписывалась одна, никаких упоминаний о ребенке нет.
– Наверное, в домоуправлении напутали или во время пожара часть документов сгорела, – предположила я. – Кстати, у Соловьевой тогда пропали семейные фотоальбомы, не осталось ни одного снимка крошечной Кати, не сохранились памятные кадры выписки девочки из роддома.
Семен откашлялся.
– Ирина жила в коммуналке, в доме гостиничного типа. Представляешь, как выглядит такая халабуда?
– Десятиметровая комната, коридор с двадцатью дверьми, кухня с одной плитой и раковиной размером с чашку, санузел без ванной: один унитаз, – ответила я. – Те, кто придумал подобные хоромы, сами должны в них до конца своей жизни ютиться. Там даже хомячку тесно.
– Дом стоит по сию пору, – перебил меня Собачкин. – Но теперь это отель, здание купил «Фонд Макс», он же и расселял жильцов в двухтысячном году.
– Соловьева на тот момент уже уехала? – спросила я.
– Точно, – буркнул Собачкин, – но не о том речь. Ничего не горело. Не было там никаких пожаров. Ты думаешь о том же, о чем и я? Вероятно, Ирочка в своей комнатушке уронила свечку, а та ну крайне удачно угодила на фотографии с документами. Фрр! Усе и погорело. Но само здание никогда не страдало от огня, документация жива. Жильцы в доме менялись быстро, прописывались – выписывались, одна комната могла за год трех владельцев сменить, но в бумагах порядок. Ирина въехала без детей, перекантовалась в общаге около двенадцати месяцев и выехала одна. В собственные хоромы, приобретенные за наличные деньги, оформилась вместе с двухгодовалой Екатериной, чьей матерью является с тысяча девятьсот девяносто восьмого года. Все. Если тебе что еще понадобится, звякни завтра. Ночью лучше спать, даже тем, чьи шкафы забиты скелетами.
Я никак не отреагировала на его слова, положила телефон в карман и мгновенно была атакована Катей, которая хотела узнать, что рассказал Собачкин. Я постаралась обойти острые углы.
– На месте дома, где ранее жила твоя мать, сейчас стоит гостиница. Судя по документам, Ирина являлась единственным ребенком в семье, никаких братьев, сестер не имела. Замуж она никогда не выходила. Лучше тебе сейчас лечь спать, утро вечера мудренее.
– А вы уйдете домой? – с плохо скрытым страхом поинтересовалась Катя.
– Хочешь, поедем в Ложкино? – предложила я.
– Нет, – после паузы отказалась девочка, – если мама вернется и не найдет меня, то перепугается. Останусь в квартире, запрусь на замок, пододвину к двери комод. Еще можно на пол пустые спичечные коробки положить! Видела в одном телесериале. Героиня так от смерти спаслась. Насильник шасть в ее комнату, наступил на коробок, тот с треском лопнул…
– У вас есть раскладушка? – перебила я Катерину. – Не хочу в пробке стоять, с твоего позволения, останусь тут. Надеюсь, Ирина не рассердится на незваную гостью.
– Раскладушки нет, но вы можете лечь на кресло-кровать, – обрадовалась девочка, – подушку, одеяло и белье я дам. Пошли в мамину спальню.
В отличие от детской, набитой игрушками и новинками техники, комната матери выглядела аскетично. Ничего лишнего. Узкая софа, покрытая серо-коричневым пледом, стенной шкаф, тумбочка и кресло. На стенах не было картин, нигде никаких безделушек, книг, дисков, впрочем, телевизор и музыкальный центр тоже отсутствовали. В помещении только спали, не валялись на кровати с конфетами и журналом, не отдыхали, глядя любимое кино. Ничего лишнего. На прикроватном столике стояли самый простой будильник и круглое зеркало в вычурной, похоже, серебряной рамке. Оно настолько не гармонировало по стилистике с остальной обстановкой, что я бестактно без спроса взяла вещицу и глянула в посеребренное стекло. Отражения не было. Зеркало оказалось испорчено, его покрывала паутина трещин и россыпь темных пятен.
– Ой, поставьте скорей его на место, – испугалась Катя, – не трогайте, нельзя ни в коем случае к нему прикасаться!
– Извини, – произнесла я и возвратила зеркальце на тумбочку. – Похоже, оно старинное.
– Мама один раз сказала, что в нем заключено чудовище, – поежилась Катерина, – она на него молилась, брала в руки и говорила какие-то странные слова.
– Кто, скажи мне, всех милее, всех румяней и белее? – пошутила я.
Но девочка серьезно ответила:
– Нет. «Сиди, не выходи, сиди, не гляди, сиди, не отвечай, про Нормандию не забывай». Я ее один раз в детстве спросила: «Мама, почему ты с зеркалом разговариваешь?» А она ответила: «Катя, никогда не трогай его даже пальцем, внутри живет чудовище по имени Андрюша из Нормандии!» Ну, я очень перепугалась! А мама перестала перед сном с зеркалом разговаривать, оно у нее просто на тумбочке стоит. Года два назад я у нее возьми да спроси: «Мамочка, зачем ты мне про монстра Андрюшу рассказывала? Я из-за него в твою комнату заходить боялась».
Ира посмотрела на дочь.
– Ты о чем?
Катерина ей напомнила, старшая Соловьева почему-то занервничала.
– Катюша, зеркальце – единственная память о моих родителях. Я не хотела, чтобы ты его разбила, вот и напугала тебя. Сейчас ты взрослая и понимаешь, что никаких Андрюш в нем нет.
– Но ты каждый вечер произносила: «Сиди, не выходи, сиди, не гляди, сиди, не отвечай», – напомнила дочь, – и еще что-то там про Нормандию.
– Тебе послышалось, – отрезала мать, – никогда не трогай мое зеркало. Оно очень мне дорого, это подарок на память о сказке, которую я больше всего любила. Про Андрюшу из Франции.
– Может, мама произнесла имя Андрэ? – спросила я. – Не Андрюша?
– Точно! – подпрыгнула Катя. – Откуда вы знаете?
– Из сборника «Старинные сказки Нормандии», – ответила я. – Когда я училась в институте, курс французской литературы у нас вела супружеская пара, Мария Николаевна и Александр Иванович. Имена у них были русские, зато фамилия вполне парижская – Дюма. Как чету французов занесло в Москву, я понятия не имею. На студенческий взгляд, педагоги были просто мумии, выглядели очень дряхлыми, но обладали светлым умом и рассказывали на лекциях и семинарах удивительные истории. У меня создалось впечатление, что преподаватели захаживали в гости к Ги де Мопассану, Вольтеру, Буало и прочим светочам французской литературы. Мария Николаевна вела факультатив по сказкам. Одно предание про Андрэ, во Франции это и мужское, и женское имя, произвело на меня очень сильное впечатление. Андрэ была веселой девушкой, не любимой родителями. История умалчивает, по какой причине отец и мать терпеть не могли дочь, но они заставляли ее с утра до ночи работать по дому, превратили в прислугу, никогда не брали ее на балы. Единственный, кто жалел ребенка, – это бабушка, но она не могла защитить Андрэ от жестокой матери и равнодушного отца. Однажды к Андрэ посватался хороший юноша, но родители отказали жениху, не желая лишаться бесплатной служанки. «Предки» парня тоже были против невестки, его мать заколдовала Андрэ, подселила в ее душу демона жестокости. Бабушка девушки уже умерла, некому было ее удержать, злые чары восторжествовали. Андрэ убила своих родителей, сожгла дом, ушла в лес и стала разбойницей, она грабила людей, отнимала у них деньги и одежду до тех пор, пока к ней не явился призрак старушки. Бабушка подарила Андрэ зеркало и сказала ей:
– Завтра ты станешь другой, хорошей, доброй. Злая Андрэ заточена в этом стекле. Смотрись в него каждое утро: пока не увидишь своего изображения, все будет хорошо. Но если в зеркале отразится твое лицо, значит, чудовище вырвалось на свободу. Тогда берегись.
Утром Андрэ проснулась, глянула в зеркальце и ужаснулась всему, что наделала. Она стала усердно молиться, ушла от разбойников, вышла замуж за бедного человека с десятью детьми, воспитала их и жила до глубокой старости в спокойствии и счастье. Зеркало оставалось тусклым и темным, но один раз, спустя много-много лет, Андрэ вдруг увидела отражение лица.
– И опять стала бандиткой? – воскликнула Катя.
– Нет, – улыбнулась я, – она продолжала вести праведный образ жизни, стала примером для остальных женщин.
– Нестыковочка, – хмыкнула Катерина, – бабушка-волшебница о другом говорила.
– Верно, – согласилась я, – ты точно углядела кульминационный момент. Призрак старушки сказал: «Если ты увидишь свое лицо». А что узрела Андрэ спустя десятилетия?
– Собственное отражение, – пожала плечами Катя.
– Нет, – возразила я, – на Андрэ глянула старуха. Девушка изменилась со временем, она не узнала себя, подумала, что из зеркала смотрит ее бабушка. Меня легенда потрясла. Я написала по сказкам Нормандии диплом и поняла, что народные легенды вовсе не «Золушка» и не «Кот в сапогах».
– Глупая история, – фыркнула Катерина, открывая шкаф, – потускневшее зеркало само собой не превратится в новое. И почему она себя не узнала? Утром небось шла в ванную чистить зубы, умывалась, а что висит над раковиной?
Я засмеялась:
– Катюша, преданию не одна сотня лет. Зеркала тогда были очень дорогим и редким удовольствием, его могли себе позволить лишь короли или богатые люди. Андрэ никогда не видела своего изображения. Ей негде было его увидеть.
– Все равно идиотская байка, – не смутилась Катя. – Убила родителей, отнимала у людей деньги, а потом раскаялась и жила счастливо. Это несправедливо, Андрэ следовало наказать. И чем она маме понравилась? Я впервые эту историю слышу! Держите.
Я взяла протянутые Катей плед и подушку. Хороший вопрос. От кого Ирина узнала старинную нормандскую легенду, которая не является широко известной?
Разложив кресло, я позвонила Лике и предупредила:
– Сегодня я не приеду ночевать. Ты помнишь, как кормить Афину и Фолодю?
– Из коробок достать сухари, – отрапортовала Анжелика.
– Молодец, – похвалила я ее, – не забудь отмерить нужное количество корма специальным стаканчиком. Пожалуйста, будь аккуратна.
Потом я умостилась на жесткой подушке и неожиданно быстро заснула.
Утром меня разбудила Катя, я села и не сразу поняла, где нахожусь, потом спросила:
– Который час?
– Полседьмого, – ответила девочка, – мне в школу пора.
Я зевнула.
– Очень рано ты встаешь.
– Уроки начинаются в восемь, на дорогу уходит сорок минут, – деловито перечислила Катя, – еще надо умыться, одеться, сумку сложить, кофе попить. Вы можете спать, только придется остаться в квартире до моего возвращения. Связка ключей одна, дверь не захлопывается. Раньше у нас был замок, который защелкивался, но я понесла помойку и…
– Понятно, – сказала я, – сама многократно вызывала слесаря, стоя на лестничной клетке. Я уйду с тобой, не беспокойся, соберусь в мгновение ока. Мама не пришла?
– Нет, – выпалила Катя, – видите же, ее комната пустая. Что теперь делать? Маму украл маньяк! О них постоянно по телевизору говорят. Надо идти в милицию, да?
Я встала с кресла-кровати. Нет тела – нет дела. Пока не найден труп, никто из ментов суетиться не станет. Заявление о пропаже человека примут лишь спустя трое суток после того, как он не явился домой. Милиционеры услышат, что Ирине сорок пять, и начнут отбиваться:
– Они осталась ночевать у любовника, выпила лишнего, сейчас дрыхнет. Не гоните волну.
Если сказать, что, по словам дочери, у Соловьевой нет кавалеров и она не пьет, они ответят:
– Баба скрывает мужика от ребенка. Никогда не наливалась водкой, а вчера изменила своим принципам.
– Так что делать? – воскликнула Катя.
Я потерла глаза.
– Ступай, приводи себя в порядок, отвезу тебя в школу.
– Мама пропала, – прошептала Катерина, – ее убили. По телеку это часто показывают.
Я обняла Катю.
– Давай не впадать в панику. Единственное, что мы знаем точно: Ирина не ночевала в своей постели. Но это не означает, что ее лишили жизни. Она могла попасть под машину, свалиться в метро с сердечным приступом и получить сотрясение мозга. У дурных вестей быстрые ноги. Когда найдено тело, родственникам сразу звонят. Дуй в ванную, дай мне окончательно проснуться и сообразить, как действовать.
Катя помчалась в коридор, я посмотрела ей вслед. Нехорошо врать ребенку, но и правду сказать нельзя. Не рассказывать же девочке о неопознанных изуродованных трупах, которые хранятся в спецхолодильниках, а по истечении установленного законом срока исчезают с лица земли. А еще бывает, что человек исчезает бесследно. Ушел в магазин за хлебом и не вернулся. Но Ирина поехала к отцу Кати, и это дает надежду. Если отыскать мужчину, вероятно, он расскажет, где находится его прежняя любовница.
Я быстро оделась и пошла на кухню. А может, не стоит считать Иру «прежней любовницей»? Если вспомнить поездки на курорт, обучение Кати в Лондоне, одежду девочки, обстановку ее комнаты, компьютер, то становится понятно: мать во многом лгала ребенку. Но в ее словах правда все-таки была. Отец Екатерины заботился о незаконнорожденной дочери, вполне вероятно, что он продолжает поддерживать интимные отношения с Ириной, а та успешно скрывает эту связь от девочки.
Я подошла к окну и уставилась на улицу. Мало найдется на свете людей, которые могут годами хранить тайну. Как правило, есть подружка, мама, сестра, соседка, кто-то еще владеет секретом. Значит, буду действовать по стандартной схеме. Сначала попрошу Кузю проверить больницы, морги и отделения милиции. Вдруг Ирину задержали за какое-нибудь правонарушение, например, она вспомнила буйную молодость и сперла у кого-то кошелек? Пока компаньон Собачкина будет просеивать в поисках жемчуга песок, я смотаюсь к Ариадне Олеговне Соловьевой, вероятно, мать в курсе дел дочери. Судя по тому, что два раза бывшую зэчку прописывали в родительской квартире, мать любит свое непутевое чадо. И надеюсь, что старушка, услышав про оставшуюся без присмотра внучку, заберет ее к себе, несмотря на то что тринадцать лет о девочке не вспоминала.
Глава 9
Благополучно доставив Катю в школьный двор, я хотела уехать, но девочка сказала:
– Уроки сегодня закончатся в четыре. Нам не разрешают пользоваться мобильными ни на занятиях, ни на переменах.
– Жесткое правило. Неужели вы подчиняетесь? – улыбнулась я.
Катя пожала плечами.
– Гимназия платная, есть система штрафов. Пришел без формы – плати, опоздал на урок – плати, поймали с мобилой – плати. Каждому учащемуся предоставляется личный шкафчик, телефон надо поставить в режим «без звука» и оставить на полке. Поскольку за мое непослушание придется расплачиваться маме, ведь сама я не зарабатываю, то я подчиняюсь, даже надеваю сменку. Пожалуйста, позвоните мне, если что-то узнаете.
– Хорошо, сразу после четырех наберу твой номер, – пообещала я.
Катя вынула из кармана айфон.
– Сейчас скажу вам номер Сони, это моя лучшая подруга, ей можно эсэмэснуть «Катя, набери», и я тут же перезвоню.
– Ты же говорила, что сотовыми пользоваться запрещено, наложат штраф, – напомнила я.
– Соне плевать, – легкомысленно отмахнулась Катерина, – ее отец основной наш спонсор, Никитиной ничего не сделают, перед ней даже директор стелется. И Сонька не наглеет. Да, не оставляет мобилу в шкафу, носит в кармане, но по вибрации эсэмэски чует и из сортира потом с кем надо связывается. Зачем других дразнить?
– Ладно, буду держать тебя в курсе дел, – кивнула я.
– В шестнадцать десять можно на мой звонить, – напомнила Катя.
– Не беспокойся, – сказала я, – тетя Даша понятливая.
Дом, где проживала Ариадна Олеговна, выглядел обветшалым. В советские времена район за метро «Белорусская» считался суперэлитным. Здесь стояли сталинской постройки дома, в подъездах сидели лифтерши. Милые старушки спрашивали у гостей: «К кому идете?» Удивительное явление! Сразу становилось понятно: вы попали в другую реальность, туда, где никто не использует лифт в качестве туалета, а лестницу как гостиную для приятелей или курилку. Но сейчас от былого величия семиэтажки осталась лишь дубовая, сильно обшарпанная дверь со здоровенной латунной ручкой. С фасада частично облетела штукатурка, а когда я, с трудом распахнув створку, вошла в гулкий просторный холл, выложенный красно-белой плиткой со щербинами, в нос ударил запах переваренных щей и кошачьей мочи. Лифт походил на ажурную клетку, которая скользит внутри шахты, огороженной решетками. Настоящий антиквариат. Увы, как многие старые механизмы, он оказался сломан. На двери висело объявление «Не работает».
Я вздохнула и зашагала вверх по широким ступеням. Стоит ли упоминать, что Соловьева живет на седьмом этаже? Я давно подметила закономерность: если подъемник забарахлил, мне непременно понадобится забраться под самую крышу. А вот если в здании есть два лифта, мне нужно в квартиру в подвале. Спущусь в узкий коридорчик – там непременно не будет света. Налечу на переполненное помоями ведро, поскользнусь и упаду носом в остатки селедки.
Сопя от напряжения, я добралась до квартиры, позвонила и услышала:
– Кто там?
На прямой вопрос я дала прямой ответ:
– Даша Васильева.
В замке заворочался ключ, я увидела женщину, которой с натяжкой можно было дать пятьдесят лет.
– Вы племянница Олеси из двенадцатой? – спросила хозяйка.
– Нет, – ответила я, – будьте любезны, позовите Ариадну Олеговну.
– Я перед вами, – кокетливо произнесла дама.
– Потрясающе выглядите, – ляпнула я.
– Здоровое питание, занятия спортом, ежедневные обливания холодной водой и позитивный настрой, – улыбнулась Ариадна Олеговна, – и надо работать, ходить на службу, иначе обленишься, и тебе конец. Если вы не родственница Олеси, то тогда из ДЭЗа? По поводу лифта? Полнейшее безобразие! Мэрия велела поменять во всех старых домах…
– Простите, – перебила я вдову авиаконструктора, – я от Кати.
Хозяйка посторонилась.
– Входите, обувь можно не снимать, московская причуда заставлять людей вместо туфель натягивать чужие засаленные тапки кажется мне отвратительной. Она свидетельствует о лени хозяйки, которой не хочется лишний раз взять швабру. Сюда, пожалуйста, прошу вас в гостиную. О какой Кате идет речь? У меня несколько знакомых с таким именем, впрочем, клиентов тоже.
Я замялась, не зная, как начать сложный разговор. Ариадна Олеговна пришла мне на помощь:
– Значит, меня вам порекомендовала Катя. Хорошо. Квартира новая? Или вы намерены переоборудовать старое жилье? Сразу предупреждаю, необходимо взять разрешение на перепланировку.
– Речь не о ремонте, – прервала я Ариадну, – Катя ваша внучка.
– Моя кто? – поразилась Соловьева.
– Дочь Ирины. Понимаю, она причинила вам много страданий, – зачастила я, – но Катя ни в чем не провинилась. Похоже, с Ирой стряслась беда.
Хозяйка сгорбилась и разом постарела.
– С Ирой всегда происходили неприятности. Вы из милиции? Хотя, думаю, нет, не похожи. Впрочем, времена меняются. Когда я последний раз общалась со следователем, это была плохо накрашенная блондинка, пахнувшая потом. Помнится, она мне сказала:
– Чего рыдаете, мамаша? Истерите, как потерпевшая. Ваша дочь отброс общества, гнить ей на помойке. Вы воспитали преступницу. Поздновато сопли со слезами мешать, раньше следовало волосы на себе рвать.
Читать бесплатно другие книги:
