Смерть – плохая примета Обухова Оксана

– Ну что ты в самом деле! – огорчилась девушка. – У тебя что – друзей нет?! Или не было никогда…

– Почему же не было – были.

– А лучший – есть?!

– Есть.

– И вот представь. Твой лучший друг совершает подлость по отношению к тебе. Можешь такое представить? – Роман покрутил головой, хмыкнул. – Э! – возмутилась Марья. – Ты брось этот свой мужской шовинизм! У женщин тоже дружба настоящая!

– Маш, – остановился Савельев. – Я не про женскую дружбу. Я про сестру Шефилова и про то, что все сходится на ней.

– Нет! Все сводится к простому телефонному звонку! Тихон поменял решение после этого разговора! Ну вот еще представь. К тебе домой приезжает старый приятель, обвиняет тебя неизвестно в чем, в каком-то убийстве…

– И?

– Но ты спокойно после всех перетрясок болтаешь с кем-то по телефону.

– Да не поверю ни за что! Голова Тихона была занята нашими проблемами, не мог он просто так болтать с кем-то в этот момент!

– А если это просто случайный звонок?! Тот же адвокат мог перезвонить!

– Мог, – покорно согласилась Маша. – Но я в совпадения давно верить перестала.

Роман повесил голову, и минут десять, а может, все пятнадцать два беглеца топали в полнейшем молчании. Они уже давно перестали опасаться оставить следы на ровных участках дороги, уже ступали по двум параллельным полоскам дороги, так как в неясных серых сумерках легко попасть ногой на заросшую мхом колдобину или сучок, а ноги, как известно, спасают не только волков. Беглецов ноги спасают еще почище. Облава тут ведется уж совершенно – волчья…

Роман присел на поваленное дерево поправить сползшую обмотку на пятке, распрямился и взглянул на Марью:

– Знаешь… Чем больше думаю, тем больше понимаю, что ты права. Сегодня ночью нас перестреляли бы в том бункере. Тихон не зря мне про чеха при Сереже сказал. После этих слов Серега нас всех сам на тот свет отправил бы… Даже намекать-упрашивать не потребовалось бы…

– Почему? – подняла брови Марья. – При чем здесь чех?

– А ты что, разве не поняла? – пригляделся к подруге боксер и услышал абсолютно правдивый ответ:

– Нет.

Ну наконец-то –свершилось! Крашенная под золото голова – ГОЛОВА! – дала сбой.

Савельев выдержал театральную паузу, встал, поддернул ремень на брюках…

– Чех, Маша, – это чеченец. Поняла? – усмехнулся: – Неужели раньше не слышала?

– Ну-у-у… Может, и слышала когда-то…

– Повторяю. Чех – это чеченец.

– Ну и что! Ну чех, ну чеченец, какая разница?!

Нет, это не свершилось. Это – СВЕРШИЛОСЬ! Савельев с демонстративной укоризной помотал головой – мол, не догоняете, девушка…

– Разница, Маша, огромная, – напыжился. – Если чехи… если чеченская диаспора узнает, что Тихон держит где-то на фазенде их земляка… Как пушечное мясо, прошу заметить, мальчишку, который кусается… Это – все. Это конец. Тихона со всей его братвой на ножи поставят. Тот разговор даже Игнат правильно скумекал.

– И что?

– А то, что теперь вопрос стоит предельно просто – как быстро я сумею добраться до телефона.

– В милицию позвонишь? – совершенно искренне и прямодушно спросила жена художника, кардинально далекая от тонкостей этнических разборок.

Савельев несколько секунд наслаждался моментом.

– Какая милиция, Маша? – спросил тихонько. – Какая? Тут – чехи! Они весь аул… то есть фазенду за своего мальчишку вырежут!

– Прям уж так и… вырежут…

– За мальчика? Которого, как барана, на убой готовят? Маша… – Пауза и дальше громче: – Тихон – покойник! Он и так лет пять с пиковыми бодается! А за мальчишку за беспредел их вся Ичкерия стволами поддержит!

– А почему ты сразу не позвонил кому надо из дома Тихона? – справедливо поинтересовалась Маша.

Савельев неторопливо взял с места, и Марья, уважительно заглядывая в боксерское лицо, засеменила рядом.

– Нельзя, – ответил наконец Роман. – Долго мы могли бы не продержаться, а Тихон… Узнал бы через телефонную станцию, с кем я в Москве разговаривал, прирезал бы паренька сразу же и утопил в джипе вместе с нами. Поняла?

– Не очень…

– Пока Шеф знает, что я ни с кем не связывался, пока есть надежда нас выловить – мальчишка жив. Хотя… – сказал, немного подумав, – я бы на его месте парня вообще в живых оставил. Будет возможность для торга. За мертвого же – шкуру живьем сдерут. И вообще… О чехе – знают. Пришлось бы вместе с нами всех пацанов с точки тоже наглухо убирать…

– Как это? Почему?

– Чехи правды добьются, – жестко выговорил Роман. – Умеют языки развязывать. А так – парень жив, откупиться еще можно, и своя шкура цела останется…

– Какие ужасы ты говоришь, – зябко передернула плечами Марья.

– А это чтоб ты поняла, как важно скорее до телефона добраться.

– Кому звонить будешь?

– Вахе. Он мой хороший знакомый, борец. В большом авторитете среди своих.

– В авторитете… – задумчиво произнесла Марья. – Роман, прости, а ты… не из этих же будешь?.. Не из авторитетов?

– Я – нет. Но некоторые из моих приятелей из спорта ушли… как бы это сказать…

– В криминал?

– Приблизительно.

– Тогда – да, – подумав секунду, выговорила Маша. – Тогда все точно. Тихон не дал бы тебе дожить до боя. Замазал бы свою свору общей кровью, заставил бы молчать… А что твой Ваха предпримет?

– Маш, а тебе какая разница, что именно предпримет Ваха? Главное, что после этого Тихону будет не до нас с тобой.

– Добраться бы до телефона…

– Вот это – в точку!

Кажется, после некоторой разъяснительной беседы боксерский тренер почувствовал себя в любимой тарелке. Не телком, которого ведут, обмотав ноги подорожником, а тем, кем был на самом деле – бойцом, защитником.

Помогая Маше перебраться через поваленное поперек дороги бревно, Савельев чуть дольше, чем требовали приличия, задержал руку на тонкой гибкой талии…

«Черт! – отдернул ладони, пока девушка ничего не заметила. – Нашел время и место!»

А ведь нашел, подумал сразу и тоскливо. Может быть, единственную, выступающую вровень…

Не в спорте, не в достижении каких-то пьедесталов и силе духа – таких Савельев повидал достаточно: самоуверенных, самодостаточных, самолюбивых, самоутвержденных, самовольных… Само, само… Самостоятельных тоже хватало.

В Марье не было физической силы. Она не заставляла себя уважать, не боролась за равноправие и даже главенство… Она – просто стояла вровень. С достоинством, без похвальбы…

И слава богу, что она такая! Любую другую – спортсменку, например, или просто самоуверенную девицу, Сережа-борец не пропустил бы. Был бы настороже, старый черт. А эта… глазки вниз – поедем, Рома, домой, пищит. Отпустите, дядя, в туалет…

Роман задумался, сбился с ритма шага и тут же поймал на себе ласковый ободряющий взгляд.

Влип, понял еще более отчетливо. Эта простая забота в глазах била влет. Глаза говорили, спрашивали – как твои ноги, не надо ли отдохнуть? Не печалься, мы все успеем…

– Маш, а почему у вас с Марком детей не было? – выпалил внезапно и прикусил язык, поняв, что сморозил глупость, увлекся. Какие могут быть дети от наркомана?

– Выражение «пожить для себя» слышал? – грустно усмехнулась Маша. – Так вот – пожили. Я ж почти за год до того, как Марк из дома ушел, мгм… в близости стала ему отказывать. Надеялась – поймет. Если любит – начнет лечиться. Но он… В общем, ты сам все видел…

– Зато СПИДом не заболела, – неумело утешил Савельев.

– О, я знаешь как проверялась! Кровь на анализ сдавать как на работу бегала!

– Понимаю…

Дорога в две колеи по сосновому бору кончилась – уперлась в густую поросль кустов, и даже средняя полоска между песчаных тропок от колес затянулась невысокими кустиками.

– Ну и кустодром, – проворчал Савельев. На манер медведя в малиннике поломился вперед, стараясь, чтобы Машу не хлестало ветками.

Кусачий кустарник зло царапал голые ниже колен Машины ноги, разросшаяся за время бездействия дороги крапива нещадно жалила…

Стараясь не взвизгивать от укусов, Марья уворачивалась от острых высохших веток, но все же не убереглась – лодыжки и икры горели огнем.

Пытка цепкими зарослями окончилась метров через триста, старая дорога подобралась к границе кустов, дальше, метров на тридцать до автострады – полоса отчуждения: пустой участок, заросший жесткой, любящей болотистые места травой. Потом шоссе, и снова, за придорожной полосой отчуждения – кусты, кусты, кусты на той стороне дороги. За две минуты, пока беглецы подбирались к краю кустов, стараясь не потревожить ветки, по шоссе не проехало ни одной машины.

Савельев сел на корточки, выглянул из-под нижних, более жидких веток и некоторое время разглядывал окрестности. Потом тихо выругался и пополз назад, где на крошечном свободном пятачке его дожидалась Марья.

– Ну? – тихо спросила девушка. – Что?

– Ну и крюк мы с тобой, Машка, сделали! Это та же деревня, про которую Игнат говорил. Только тогда мы свернули к базе, проехав все дома, а теперь вышли к ее началу.

– Уверен?

– Я хорошо запомнил магазин, на который указывал Игнат: деревянная коробка, мангал под навесом, стоянка для фур.

– Ну и?..

– А очень мне, Маша, не нравится бумер с тонированными стеклами, что возле фуры, носом сюда дремлет.

– Бумер пустой?

– Не разобрать. Окна черные.

– Может быть, кто-то просто остановился возле магазина? – предполагая бесполезность вопроса, все же спросила Мария.

Савельев, разумеется, фыркнул.

– Нас больше негде ждать. Через кусты можно выбраться только в двух местах, помнишь, Игнат говорил? Так что думаю, еще одна машина дальше по деревне стоит, там, где мы заезжали.

– Ну и пусть, – беспечно сказала Маша. – Что мы – дураки, на рожон лезть? Сейчас немного вернемся, обогнем кусты так, чтобы не колыхались, и выйдем метров через пятьсот. Не могут же они всю дорогу под наблюдением держать! Мы вообще можем на эту трассу не выходить. Пойдем в любую другую сторону, на какую-нибудь деревеньку обязательно наткнемся. Центральная Россия, как-никак! Или вообще до посинения в лесу сидеть будем.

– Все сказала? – тихо спросил боксер.

– Ну – приблизительно.

– Теперь послушай. – Он пригорюнился с некоторой картинной покровительственностью и взял решающее слово: – Через час, Маша, а может, и раньше нам в спину выйдут собаки. Не сможем мы до посинения в лесу сидеть. И круг сделать не успеем. И так удивительно, что погони до сих пор здесь нет, видимо, Игнат хорошо следы запутал…

– А может быть, Игнат их вообще увел. Кружит по другому берегу…

– Маш, – вздохнул Роман, – ты помнишь, что Игнат о воинских порядках в лагере говорил? Как думаешь, кто эти порядки там устанавливает?

– Тихон.

– Ага. Еще скажи – дядя Вася, что двадцать лет в лагерях отмотал. Нет, Маша. Сидит сейчас рядом с Тихоном какой-нибудь отставник из серьезных спецвойск, глядит на карту района и рассылает поисковые группы по ключевым направлениям. Поняла?

– Угу.

– Сергей их другом был. Коллегой. За нас, Маша, всерьез взялись. Не по-детски, по-взрослому, без сантиментов.

Маша зябко поежилась:

– А если темноты дождаться и ползком, вдоль кустов… а там на другую сторону?..

– Боюсь, Маша, темноты мы сегодня вообще не дождемся, – вздохнул Савельев. – Тут Питер рядом, а в Питере у нас – что?

– Белые ночи, – чуть слышно выдавила Мария.

– Белые ночи и собаки за спиной, – безрадостно собрал все факты воедино Роман Владимирович.

Мария сгорбилась, гусиным шагом домаршировала до кромки кустов, глянула под нижние ветки: Роман был прав – до дороги чуть меньше тридцати метров открытого пространства, в торце этого участка, носом к кустам, черный БМВ, стоящий рядом с единственной на стоянке возле магазина большегрузной машиной. Фурой.

И темнее, кажется, действительно сегодня не будет. Печальное серое небо прикрывало дорогу, по которой медленно ползла одинокая машина с надписью «ДПС» на бортах.

– О-о-ой, – тихо сказала девушка, и Савельев тут же подполз к ней ближе, осторожно выглянул из-за зеленой поросли на дорогу.

Милицейская машина плавно подъехала к бумеру, черное стекло со стороны шофера опустилось, высунулась рука. Два водителя сцепили пальцы в приветствии, поболтали секунд тридцать – о чем, не слышно, далеко, – и милицейский жигуль неторопливо, рыскающе поехал дальше.

– Ну вот, Маша, и все, – высказался Савельев. —

Что и требовалось доказать. – И, пятясь, пополз на зад на чистый пятачок в густых кустах.

Мария тем же макаром уползла с опушки, села перед другом на корточки, обхватила руками колени…

– Что тебе доказали, Рома?

– А то, что Тихон меня объявил. Не удивлюсь, если в федеральный розыск.

– Ром, – стараясь быть убедительной, проговорила Марья, – но ты же ни в чем не виноват…

– А Серый?!

– Так его убила – я! И то случайно, защищаясь, пистолет сам в его руке выстрелил!

– Ага…Ты? И кто в это поверит? Ты завалила Серого, который весь в медалях от кадыка до пупа. Кто в это поверит?! Кто?! Все на меня спишут!

– Но это же неправда! У нас есть свидетель!

– Игнат? – усмехнулся боксер. – А он жив? Про Андрея даже не напоминай… Никто не поверит, что ты Серого на тот свет отправила.

– Мой тренер из секции по женской самообороне поверит, – невозмутимо пожала плечами Маша. – И девчонки из группы…

– Кто-о-о?!

– Повторить? Мой тренер из секции по женской самообороне и девчонки из группы. Я два года на тренировки ходила, когда меня по пути от дома до метро какие-то отморозки дважды грабили. – Роман оторопело глядел на девушку, поскольку, честно говоря, в том, как погиб Сергей, он ранее видел только дурацкое слепое везение. Счастливое стечение обстоятельств и подготовленный нытьем – «пустите, дяденька, в туалет», – шанс. А Марья тем временем хвастливо продолжала: – Я этот прием, когда противник сзади, несколько месяцев отрабатывала. До автоматизма. Он у меня лучше всего получался. Я, знаешь, когда курсы закончила, даже мечтала, чтоб хоть одна сволочь на кошелек покусилась! Но…

– Виктимология, – машинально, одним словом объяснил Машину неудачу во встрече с недоброжелателями Роман.

– Да, да. У вас, значит, тоже есть такие курсы? Я когда с Серым общалась, все делала по этой науке: расслабиться самой, расслабить нападавшего жалостливой болтовней, дальше ждать удобного момента и – по болевым точкам. Кроме тренера, кстати, могу представить на суд конспекты по этой самой виктимологии…

– Все равно не поверят, – уже не так уверенно проговорил Роман. – Наше слово против трупа и двух свидетелей. Они – пострадавшие. Им больше поверят.

– Да ерунда все это! Помнишь, я сказала, что мне в воду лезть нельзя?

– Ну.

– Так я не потому в воду лезть отказывалась, что плавать не умею, а потому, что нельзя следы смывать! Я, Рома, вся – в полный рост, место преступления. Смотри, – наклонила голову глубоко вперед, Савельев глянул: чуть ниже макушки на затылке подсыхала корка крови на волосах. – Больно, – очень жалобно, по-детски вздохнула Маша, – щиплет…

– Это Серый тебя так?

– Это я его. Он мне передними зубами чуть скальп не снял. Мне эту ссадину теперь – на ней кровь и слюни Серого – пуще глаза беречь надо! И кофту. На ней Сережина кровь и пороховые газы от выстрела в упор. Дальше показывать не буду, но поверь, на животе тоже словно ожог остался. Выстрел так бабахнул – кожу опалило! Так что теперь я вся с ног до головы сплошное место преступления. Понял? У тебя хороший адвокат есть? – спросила без всякого, казалось бы, логического перехода.

– Хорошего нет, – медленно выговорил Роман. – Есть отличный.

– Вот видишь! Как все здорово. Надо меня к нему доставить – есть в Москве какие-нибудь независимые экспертно-криминалистические лаборатории?

– Не знаю, – все еще немного растерянно отозвался Савельев.

Лихая кошка деловито продолжала:

– Надо, чтоб с меня все следы сняли, запротоколировали. На майке знаешь какой пороховой след остался? О-го-го! Под таким наклоном, так близко к себе только полный идиот мог выстрелить. Полсантиметра ниже, и пуля ушла бы не в Сережу, а в Марию Анатольевну. – Роман продолжал насупленно молчать, энтузиазма не поддерживать. – И вообще, – удивилась сама себе Мария, – чего я тут перед тобой распинаюсь? Ты сериал «С.S.I. Место преступления» смотришь? Нет? А я ни одной серии не пропустила. Там о том, как работают криминалисты, показывают…

– Американские, – нравоучительно вставил Рома и добавил: – Помолчи, а? – Марья обиженно заткнулась, но, когда услышала вопрос: – Скажи сразу – еще сюрпризы будут? – быстро отошла душой.

– Нет. Больше никаких сюрпризов не заготовила.

– Как нам отсюда выбраться, еще не придумала?

– Только как до телефона добраться.

– И как?

– Думаю, – прищурилась поклонница американских криминалистов, – сотовый телефон нынче в каждом деревенском доме. Можно постучать – дадут.

– А если нарвемся на хозяев, которые, например, на фазенду молоко и яйца поставляют? Игнат говорил, у Тихона вся округа схвачена…

– Резонно, – вздохнула Марья. – Но я бы все-таки рискнула до деревни сбегать…

– Сбегать? – немного развеселился Роман. – Как?

– А вот видишь. – Марья сделала пару гусиных шажков к кромке кустодрома, но совсем не вылезла, услышав предупредительное ворчанье Савельева. – Ладно. В общем, так. БМВ очень неудобно стоит. Дорожку на стоянку для фур перегораживает. Рано или поздно какой-нибудь грузовик соберется заехать на стоянку – бумеру придется отъехать. Фургон нас на полминуты закроет – это точно, мы бегом, короткой перебежкой к магазину и дальше ползком в деревню.

– А если никакой грузовик в ближайшее время не появится? Собаки тут скорее могут быть…

– Будем молиться, Рома. Дорога, конечно, пустынная, но магазин точка прикормленная, по большой стоянке это видно.

– Ну ладно, предположим, нам повезет. – Савельев уже откровенно забавлялся. – А что дальше?

– Вариант с «постучаться» ты отвергаешь?

– Опасно, – пожал плечами боксер, – собаки приведут людей Тихона к дому, те могут в горячке хозяев пострелять… Да и далеко до деревни… ДПС повсюду шарит…

– Согласна, – кивнула Марья. – Тогда второй вариант. Купим у дальнобойщиков или у продавца магазина сотовый телефон. Магазин, я уверена, главная торговая точка в округе, сюда все окрестные воришки мобильники сбрасывают. Наверняка какая-нибудь лишняя трубка под прилавком завалялась.

Савельев спокойно выслушал монолог, мотнул головой, вроде бы соглашаясь, но высказался так:

– Купим, значит. А на что? Мой бумажник в джипе остался. А ты у нас вообще не кредитоспособна на сегодняшний день…

Мария виновато охнула:

– Ой, совсем забыла сказать… Вот, – пошарила в карманах куртки и извлекла пухлый мужской бумажник. – Вот, – повторила, – пока вы телефон искали, я в прихожей увидела, на тумбочке лежал… Думаю —

Тихона это…

Савельев практически вызверился на стриженую беглянку:

– Маш, я ж спрашивал – какие еще сюрпризы будут?!

– Ром, я забыла, – печально выговорила девушка. – Вот честное слово – забыла.

– Забыла она!..

– Да! А как ты хотел вообще отсюда удирать?! Голосовать на трассе, ловить попутку? Да? А она, предположим, только до Вышнего. Или вообще в другую сторону. А до Москвы как? «Довезите нас, пожалуйста, до подъезда и подождите, пока мы деньги вынесем», да? Но, Рома, попутка не такси!..

Мария виновато выстраивала предложения и как будто заискивала. Савельев хмуро смотрел на принявшуюся вдруг ни с того ни с сего оправдываться девушку и никак не мог взять в толк – почему она вечно за что-то извиняется? Даже если абсолютно права, даже если прикрикнул он больше для порядку, от нервов…

Мария ловила взгляд. Лепетала все тише и тише…

Роман посмотрел на толстый мужской бумажник в своей руке, прослушал последнее – «я, правда, старалась как лучше, но все забыла, запутала, да?» – и с неожиданной болью понял: это он заставил ее оправдываться. Не уловил раньше. Мария столько лет прожила с непризнанным гением, больным не только наркоманией, но и всяческими художественными комплексами, что малейший упрек заставлял ее просить прощения. Маша привыкла беречь тончайшее мужское самомнение, привыкла – не выпячиваться… Она зомбировала себя навыком, правилом – не ущемлять мужское самолюбие, и до сих пор живет по этому закону. Боится задеть, уязвить, обидеть…

И только когда случилась беда – двух сильных мужиков запихивали в бетонную могилу, – позволила себе выбиться вперед, позволила себе командирские замашки…

И позже – опять шагала только вровень. «Прости, я забыла, что ты не видел на экране телевизора пистолет. Прости, это я ходила в туалет и видела Игната во дворе…»

Прости, прости, прости…

«Бедная ты моя», – неожиданно подумал Роман, дотронулся до худенького плечика, прервал извиняющийся лепет:

– Ты молодец, Маша. Ты все сделала правильно. – Догадался, наконец, похвалить, идиот! А то все с подковырками да с подковырками. Дурень ущемленный! – Давай выдвигаться поближе к дороге. Фура может в любую минуту подъехать, а вторую мы, вполне вероятно, уже и не дождемся.

Лег на пузо и пополз к краю кустов. Ждать момента для решительного броска, согнувшись, на корточках – опасно. В коленных суставах пережмутся нервы, и ноги в самый ответственный момент превратятся в вареные макаронины.

Марья под куст не поместилась – зеленого шатра из веток полноценно только на боксерскую фигуру хватило, – села на землю, подстелив задутый ветром в кусты пакет, и дышала тихо-тихо, слушала: не раздастся ли на дороге фыркающий рев останавливающейся большегрузной машины.

Но редкие фургоны проносились мимо.

Один раз с черепашьей скоростью проползла в обратном направлении машина ДПС. Поприветствовала бумер на парковке сигналом фар…

Где-то неподалеку бешеным лаем разразились собаки.

– Это в деревне, – негромко, успокаивающе сказала Маша, и Роман кивнул, соглашаясь. – И слава богу, разыскные овчарки лаем не отозвались, значит, далеко еще…

Зябко повела плечами, обняла себя за корпус.

– Боишься? – шепнул Роман.

– Нет, думаю.

– О чем? – отвлекая девушку от нервного ожидания, решил поговорить Роман. «Ведь не железная же!.. Столько натерпелась…»

– Я думаю о том, как бы повел себя Тихон, если бы ты не вернулся в дом, а отправился на улицу к джипу, сигналом подзывать Игната. Захряпин ведь мог и в туалет, например, отлучиться… Что бы тогда Шеф сказал своим охранникам? Почему ты вдруг начал устраивать разборки во дворе… Тьфу! – сказала вдруг. – Я скоро начну, как вы с Шефом, разговаривать! «Разборки», «предъявы»… Тьфу! – И треснула кулачком по бедру Романа, оставшегося наблюдать за дорогой. – Мама меня за такие слова на неделю без сладкого оставляла! А папа… я вообще при нем старалась каждое слово подбирать…

– Интересно. – Савельев уперся подбородком в плечо и глянул на девушку. – А как бы ты сказала о том, что у нас с Тихоном произошло, если это не «разборка», а?

– Ну-у-у… Беседа, выяснение отношений…

– Беседуют и выясняют отношения, Маша, муж с женой, когда он на работе задержался, – назидательно сказал Роман и опять повернулся к дороге. – А «предъява»?

– Обвинение.

– А… «развести»?

– Обмануть, схитрить.

Савельев хмыкнул:

– Обманывают и хитрят, культурная моя, детишки перед родителями, ежели листы с двойками из дневников выдирают. Тихон, Маша, кинул, развел народ.

– Ну-ну. Еще скажи – русский язык живой инструмент, растет, обогащается сленгом… К словарю Даля можешь апеллировать…

– Тихо!

С автострады на стоянку, выбрасывая клубы гари и пыхтя, съезжал огромный грузовик-фура.

Мария угадала точно: чтобы иметь лучший обзор, БМВ слишком близко подъехал к краю стоянки и теперь, дабы не сползти носом в кювет, медленно подавал назад, пропуская на парковку большую машину.

– Вперед! – скомандовал Роман, ужом выскользнул из-под куста и за руку, как морковку из грядки, выдернул на полосу отчуждения Марью.

Прикрываемые медленно ползущей фурой, беглецы успели добежать до заднего двора магазина и рухнуть в траву.

Упали. Отдышались. Огляделись.

Сердца колотились, как у перепуганных собаками кроликов. Оглушительно и шумно.

– Отползай вон к той баньке, – приказал Савельев, указывая на безглазое низкорослое строение с тазом на крючке над дверью, расположившееся за огородом у крайнего дома деревни. – Если не вернусь, не подам сигнала, прячься у хозяев. Домашний телефон Вахи запомнила? Повтори…

Марья быстро оттарабанила заученный еще в лесу номер, схватила друга за руку:

– А может быть, вместе?! В деревню?!

– Нет. Пока хозяев разбудим, всех собак всполошим. Вместо телефона ребятишек Тихона получим…

– Но продавец наверняка Шефилову сообщит! Игнат говорил, что…

Савельев пристально, просяще посмотрел на девушку, и Мария убрала руку. Вздохнул глубоко, пристрелялся к обстановке: неповоротливая фура остановилась возле магазина, загораживая теперь кузовом магазинное крыльцо от БМВ, – лучшего случая может не представиться. На корточках выбрался из травы, подбежал, подкрался к окну торговой точки…

Как и ожидалось, ночным продавцом придорожного магазина оказался мужчина: точнее, рыхловатый прыщавый недоросль в яркой оранжевой бейсболке, алой куртке, сидел, скучая за прилавком, и грыз сухарики из разодранной упаковки.

Роман вжался в угол, образованный крыльцом с обязательным для таких строений тамбуром, оберегающим внутренности дома от зимних холодов; невдалеке хлопнула дверца грузовика, протопали по ступеням тяжелые, неторопливые шаги. Над раскрывшейся дверью тихонько тренькнул колокольчик.

Роман опять приблизился к окну.

В магазин заходил здоровяк дальнобойщик в измятых джинсах и линялой футболке.