Фальшивая убийца Обухова Оксана
«Жуткая бабка, – аттестовала Фроловну Людмила. – У меня от ее взгляда мороз по коже бегает…»
– Ну и денек у нас завтра, – зевая, вздыхала
Мила. – У Капы влажную уборку делать – за мучаешься! Зина во все углы пальцем тыкает, плинтусы на пыль проверяет. – И огорченно присовокупила: – А ведь у них еще кот. Круглый год, подлец, линяет!
Под бормотание сонной Людмилы я переоделась в брючный костюм горничной, села на диван и выразительно взглянула на болтушку.
– Ах да! – опомнилась девушка. – Как съез дила?
Фраза, которую я подготовила еще в дороге, сразила Люду наповал:
– Алина Копылова жива-здорова.
– Как это? – моментально сменив горизонтальное положение на сидячее, выпучилась Мила.
– Жива-здорова, – закрепляя эффект, повторила я. – Девушка, которая приехала к вам устраиваться на работу, подделала паспорт. Фотографию переклеила. Причем весьма профессионально.
– Иди ты?! – восхитилась Людмила. – Аферистка?!
– Не знаю, – нахмурилась я и детально, шаг за шагом, описала все клинские события.
– Ну и дела! – крутя головой, вставила
Люда. – Эта Жанка – тот еще фрукт! И что теперь делать будешь? – Вопрос, поставленный в единственном числе, отсекал саму Людмилу от неприятностей и ответственности.
И я ее в том не винила. Девушка в этом доме деньги зарабатывает, а не журналистские расследования проводит.
– Пока не думала, – призналась я честно. – Но оставлять все это без последствий нельзя. Две смерти подряд навевают подозрения в их неслучайности…
– Ой, да отстань! – перебила Люда. – Что бы там ни замышляли эти аферистки, теперь не выгорит! Обе, – Мила подняла палец вверх, – там обретаются. Оттуда сильно не напроказишь.
– Может быть, и так, – задумчиво согласилась я. – Но как-то это подозрительно… Ты не находишь?
– Нахожу, – кивнула горничная. – И что из этого? Обе умерли. Тебе какое дело? Вяземские еще «спасибо» должны сказать, что ты – это ты, а не какая-то темная лошадка с поддельным па спортом. Не лезла бы ты туда… А то останешься во всем виноватой. У меня правило такое: меньше знаешь – легче спишь.
(Как все, однако, просто! «Меньше знаешь, легче спишь». И никаких метаний: нет человека – нет проблемы.)
В пять минут девятого, оставив Люду дожидаться любимого сериала, я пошла в библиотеку.
Отчего-то я волновалась. Моя придуманная сказка обрастала ненужными кровавыми событиями, оставляла неизменной лишь канву сюжета: неопытная Золушка (шваброй рук не замаравшая) идет на встречу со скучающим колченогим принцем.
(Была бы Золушка кандидатом медицинских наук – как ей папа советовал, – сюжет и вовсе получился бы замечательный. Две-три ловко назначенных физиопроцедуры, и принц, оставив костыли, танцует вальс под сводом замкового зала…)
…Во всей большой библиотеке горела только одна лампа под зеленым абажуром. Артем сидел у стола, листал толстую газету на английском языке и при виде меня устало потянулся:
– Черт, спина как мертвая! Массаж делать умеешь?
– Только пыточно-пяточный, – усмехнулась я. – Папе от радикулита шибко помогал.
– Нет уж, увольте, – пробормотал принц и, показав на кресло рядом с собой, спросил: – Как поживает малая родина? Как Клин? Кого видела, что слышала…
Я чинно опустилась в кресло, сложила лапки на коленях и сразу поняла – врать дальше невозможно. Поскольку я придумываю жизненную сказку, а не сюжет для мыльной оперы с потерянными близнецами, таинственными горничными, влюбленными в них принцами и обязательными злодейками – бывшими невестами.
В нормальной жизни таинственность вредна. (В нормальной жизни «таинственных горничных» сдают в ближайшее отделение милиции.)
Мою заминку Артем попробовал исправить наводящим вопросом:
– А ты где в Клину жила? В каком районе?
– Артем, – с многозначительными паузами я приступила к покаянию, – я не имею к Клину никакого отношения. Можно сказать, сегодня побывала впервые в том городе.
– Впервые? – поднял брови принц. – Странно. Мне казалось, мама сказала, ты…
– Твоя мама ошиблась, Артем. Я не Алина Копылова, которую к вам направила Жанна Константиновна Троепольская. Я журналистка Алиса Ковалева. Твоя мама случайно привезла меня в ваш дом. Это недоразумение.
Артем откинулся на спинку кресла, присвистнул, взгляд его потяжелел.
– Журналистка? – произнес без прежней приязни.
– Да.
– И что тебе, – он обвел рукой библиотеку, – здесь нужно?
– Позволь мне объяснить. Я не хочу ничего плохого. И, – я усмехнулась, – журналистка-то я безработная. Беззубая, игрушечная…
– Ну, ну, – нахмурился принц и стал суровым без всякого наигрыша.
Слово за словом, фраза за фразой плела я извинительное кружево. Сто раз продуманный узор соткался в прелестное изделие под маркой дома моды «Невинное дитя». Одев себя в безгрешные одежды и не успев поставить точку-узелок, услышала:
– Так, значит, тебе еще и жить негде?
– Можно сказать и так, – вздохнула я.
– Н-да, – пробормотал потеплевший принц. – И работа тебе нужна?
– Очень! – прижав ладони к груди, воскликнула я. – Хотя бы до лета. Отдам долг маме друга, накоплю на съемную комнату и – все. На вольные хлеба. Я твоей маме просто ничего объяснить не успела. Вначале она уехала, потом… потом ей так хотелось свалить на кого-то поездку в Клин, что я просто не решилась ее огорчить. Правда! Но сегодня я обо всем ей расскажу и…
– Нет, – оборвал меня Артем, – не сего дня.
– А когда? – удивилась я. – Завтра?
– Нет. Не сегодня, не завтра. Работай как есть. Тебе ведь нужна работа?
– Да.
– Вот и договорились. Маме нет никакой разницы, Алиса ты или Алина. – (Лишь бы полы чисто мыла, мысленно добавила я.) – Только вот что… Ты можешь мне пообещать, что позже не напечатаешь никакой грязной статейки об этом доме? Как бы не хотелось заработать поосновной профессии?..
– Обещаю, – серьезно кивнула я. – Но с Ириной Владимировной все же поговорить придется.
– Зачем? – расслабленно сел в кресле почти наискосок и вытянул загипсованную ногу далеко вперед Артем. Его поза, вопрос и взгляд точнехонько вписывались в сценарий сказки. Только немножечко другой, не детской. Они вписывались в историю, в которой коварный принц-растлитель вызнал у Золушки некий секрет и позже собрался ее использовать. Золушку то есть. По прямому назначению.
(Проклятое воображение! Человек помочь хочет, а тебе всякие гадости мерещатся!
Ты уж, дорогуша, выбери, наконец, жанр, в котором выступаешь, – сказка для детей старшего школьного и младшего пенсионного возраста или порнобоевик, где «чадам до шестнадцати»…)
Но я уже так насобачилась выступать в двух плоскостях – в реальности и будущем романе, – что постоянно оставляла за скобками ремарки и размышления. Как подготовку к осуществлению проекта «Бестселлер года». Прикидывала реальных людей, примеряла их к прототипам и мастерила скобки совершенно автоматически.
– Артем, я не успела сказать тебе главного, – тихо, как будто даже извиняясь за гадкие подозрения, проговорила я. – Алины, которая приехала в ваш дом по рекомендации Жанны Константиновны Троепольской, не существует. Она приехала по поддельным документам, а настоящая Алина Копылова жива. Я сегодня ее видела.
– Не понял, – моментально подобрался Артем и сел прямо. – Как это – жива? А кто погиб на остановке?!
Я пожала плечами:
– Не знаю. Погибла девушка, выдававшая себя за Алину Копылову.
(Ничего себе клубочек, а? Три Алины: две лже, а одна – живая наркоманка.)
– А кто ее… Ах да, Жанна, – потерянно пробормотал Артем.
– И Жанна как-то очень вовремя сгорела, – проговорила я и содрогнулась. Два часа назад, когда я рассказывала эту же историю Людмиле, дрожи у меня не было. Уютная девичья горенка совсем не располагала к страшилкам, наивная реакция Людмилы скорее растормаживала, чем напрягала.
Но, повторяя все это Артему, в полутемной библиотеке с камином, портретами и отрубленными головами животных, я испытала нечто вроде средневекового ужаса. Мрак, сгустившийся за нашими спинами и под сводом библиотеки, привел под ручку ночь, и та – злодейка! – все превратила в страх. Две мертвые женщины словно показались из мрака…
(Фу! Хватит! Оставь эту делянку Стивену Кингу! Возделывай свои поля в фиалках и настурциях!)
– …Как ты понимаешь, поговорить с Ириной Владимировной мне все же придется. Пусть даже Жанна умерла, она плела какую-то интригу. Или не плела… Не знаю. Все это очень странно.
– Ты хочешь сказать, – прищурился Артем, – что Жанна умерла не сама? Ей кто-то помог?
– Да. Не очень-то я верю в подобные совпадения.
Жуть заставила меня выговорить эту сакраментальную фразу. Выговорить – и все расставить по местам. Если Жанна Константиновна погибла не случайно, в интриге замешан кто-то третий. И этот третий жив.
(Хотя можно представить, что ушлая девушка «Алина» по-быстрому сожгла квартиру Троепольской вместе с хозяйкой, потом приехала сюда и погибла. Но в это верилось с трудом, и надеяться на то, что все закончится со смертью главных фигурантов, было опасно.)
– Так, – резко ударив по подлокотникам, сказал Артем. – Никуда не лезь. К маме – особенно. У нас есть человек, который занимается проблемами безопасности, я сам ему позвоню. Поняла?
– Да.
– Незачем маму волновать, – добавил Артем озабоченно, потом посмотрел на антикварные часы, напоминающие вставший дыбом дорогой гроб, и в который раз за вечер выругался: – Черт! Уже десятый час. Как время пролетело…
– А ты разве куда-то опаздываешь? – удивилась я.
– Да. У друга день рождения, я просил подать машину к половине десятого.
– К половине десятого?! – бесхитростно, абсолютно в духе Людмилы, поразилась я. – А когда этот день рождения начинается?
– Наши, думаю, часам к двенадцати подтянутся, – думая о чем-то своем, рассеянно ответил Артем.
– Куда подтянутся?
– В клуб. – И вдруг, без всякого перехода, бухнул: – Как думаешь, лучше ехать на костылях или в коляске?
Я представила себе молодежную тусовку в модном клубе: веселящиеся мажоры, разнаряженные девицы с обложек глянцевых журналов. Вздохнула (слегка завистливо) и внесла предложение:
– Езжай в коляске. Твои костыли вечно кто-нибудь ронять будет.
– А я их в угол…
– А из угла утащат. Половина кабака на твоих костылях отпляшет. Потеряют еще…
– Трезво мыслишь, – кивнул Артем и включил моторчик кресла. – До завтра, Алиса-журналистка. Держи хвост морковью.
В сериальной жизни Людмилы наступил пятнадцатиминутный перерыв между фильмом «Смотрю, потому что больше нечего» и обязательной ежевечерней программой. Это время моя новая приятельница посвятила чтению журнала «Космополитен. Шопинг».
Я достала из шкафа многострадальный баул лже-Алины, поставила его на коврик между кроватями, нависла над ним и приступила к мероприятию, давно ждущему своей очередности: поиску в чужих вещах следов реального чело века.
– Что ищешь? – заинтересованно свесилась с кровати Люда.
– Хоть чего-нибудь… Дающего представление о личности девушки, погибшей на остановке.
– А-а-а, – протянула Мила. – Представление о личности…
Одежку за одежкой я доставала из сумки, проверяла карманы и складывала на своей диван. Стопка росла, в карманах, кроме оторванной пуговицы, пары монет, зубочистки и носового платка, не было никаких мелочей. Ни клочков квитанции или трамвайных билетов, ни скомканных записок с номерами телефонов, ничего, что могло бы помочь установить имя погибшей. На дне сумки не валялись забытые с прошлой поездки билеты на поезд, в боковых отделениях не было фантиков или скомканных салфеток. Хозяйка сумки была примерной аккуратисткой. Только крошечный, сплюснутый в бумажке прямоугольник устроился в самом низу наружного бокового отделения. Он юркнул в самый угол, спрятался за шов и больно впился под ноготь, когда я обшаривала сумку. Я едва выудила его наружу.
Многого, надо сказать, от находки я не ожидала. Поскольку вначале этот крошечный сверточек показался мне древней, окаменевшей жвачкой, обернутой в клочок бумаги. Я сама так часто делаю – не бросаю жвачку на пол в метро или кинотеатрах, не приклеиваю ее под сиденье, а заворачиваю в кусок бумажки, расплющиваю и прячу в кармане сумки до появления мусорного бачка.
Внутри сложенной сероватой бумажки из газетного уголка лежала SIM-карта мобильного телефона. На внутренней поверхности развернутого кулька были нацарапаны четыре цифры.
Я держала в руках находку, расправляла бумажные складки крошечного рукотворного пакета и вспоминала маму. Она всегда точно так же оставляла записки из цифр. Чистый гуманитарий, она никогда не могла запомнить даже простого числа. Телефоны лучших подруг вспоминала спонтанно, но стоило только задуматься, цифры сами собой исчезали из памяти…
Дотянувшись до прикроватной тумбы, я сняла свой мобильник, вставила в него чужую SIM-карту и набрала, как мне показалось, ПИН-код – 4835.
Карта не активировалась.
– Не получается? – прозвучал над ухом голос Людмилы.
– Нет, – немного удивленно отозвалась я и снова повторила набор.
– Я тебе кое-что сказать хотела… – значительно, с намеком, проговорила Мила.
Я подняла к ней лицо и несколько напряглась. От этой бесхитростной болтушки ожидать можно было всякого.
– Я тут взяла себе кое-что… – без особенного смущения призналась девушка. – Ненужное…
– Что ты взяла?! – ошарашенно выпучилась я на недотепу.
– Ну… там, в боковом кармане, внутри… – замялась та под моим взглядом и выкрикнула: – Инсулин! И шприцы! Они ей уже не нужны!! А мне пригодятся! Зачем все это мертвой?! – И пока я не засыпала ее упреками, застрекотала: – Ты знаешь, какие перебои в аптеках?! То не завезли, то фонды исчерпаны! А делать что?! Из-под полы за бешеные тысячи покупать? Да?!
– Люда, – стараясь быть одновременно тактичной и убедительной, выговорила я, – так нельзя…
– Можно!! – выкрикнула девушка. – Когда колоться нечем – можно! Ты знаешь хоть, что такое диабет?!
– Нет, – тихо призналась я.
– Это – смерть! Без инсулина… Я спать спокойно не могу, когда запаса нет. Знаешь, что четыре года назад было? Нет? Инсулин из аптек пропал, я к коме готовилась. Мамка все деньги на спекулянтов извела!
– И все же так нельзя, – упорствовала я. – Ты хоть уверена, что там инсулин?
– А что там может быть? Яд? Наркотик?
– Ну-у-у, я не знаю…
– А я знаю. Там инсулин. Инсулин и шприцы. Можешь мне поверить, не ошибусь.
Я поднялась на ноги, взглянула на раскрасневшуюся девушку с высоты своего весьма среднего роста и попросила:
– Покажи, где этот инсулин.
– Там, – махнула рукой Людмила и отвернулась. – В ящике под зеркалом.
Я подошла к туалетному столику, выдвинула ящик и увидела в нем два прозрачных пузырька, нечто, напоминающее толстую авторучку и россыпь тонких одноразовых шприцев.
– Какой из пузырьков – твой? – спросила строго.
– Не знаю, – мстительно отозвалась
Мила.
– Люда, я серьезно.
– Я тоже. Не знаю.
– А ты уже… – крутя в руках стеклянных близнецов, задумчиво пробормотала я.
– Делала, делала, – усмехнулась горничная. – Там инсулин. Успокойся.
Я вернула склянки на место. Людмила, сложив руки на груди, демонстративно таращилась на экран, и я, как это часто бывает в присутствии нездорового человека, почувствовала себя неловко. Что здоровая крепкая деваха может понимать в настоящих бедах? Для диабетика инсулин – символ жизни, а для меня – две одинаковые склянки.
– Прости, – пробормотала я и принялась складывать в сумку чужие вещи.
– Проехали, – миролюбиво, но все еще сухо отозвалась Людмила.
Неловкость нарастала, обиженная Люда, кажется, совершенно слепо смотрела на экран, я прихватила из шкафчика полотенце, Людочкину пижаму и отправилась в душевую – принимать душ и застирывать бельишко, которое высохнет за ночь на горячей батарее.
«Завтра же надо напрячь Бармалея и съездить к Маринке за вещами, – ублажая тело чужим гелем, размышляла я. – Сколько можно Людмилиными милостями пользоваться?.. Или подождать? Вдруг Вяземская откажет от места?..»
Три странных дня, которые я вроде бы провела на должности горничной, рабочими назвать было никак нельзя. Я даже пыль ни разу не смахнула. И до сих пор не знаю, где прячутся швабры и полироли…
В двенадцатом часу, когда по экрану с невообразимой скоростью замелькали титры, Людмила (молчавшая все это время) поднялась с кровати, подошла к туалетному столику и чем-то там зашуршала.
Мое лицо закрывала раскрытая книга, стесненность, возникшая после первой и пока единственной размолвки, не позволяла подглядывать.
Хотя, признаться, надобности в этом не было, я и так прекрасно знала, чем занимается Мила: измеряет глюкометром уровень сахара в крови и решает, делать инъекцию или нет.
До этого вечера подобные манипуляции девушка совершала без меня. Я даже не предполагала, что она диабетик. Но сегодня, видимо, для наглядности – горя ты в своей жизни еще не видела, Алиса! – она решила сделать укол при мне. Наполнила шприц, села на кровать и улыбнулась, заметив, что я отложила книгу:
– Прикинь, прикольно было б, а? Два диабетика жили бы в одной комнате. Бывают же совпадения… – Воткнула иглу в бедро, нажала на поршень и прошептала: – Али…
Воздух, так и не донесший окончания моего имени, застрял у нее в горле, губы округлились, в распахнутых глазах застыло недоумение…
Выпустив из помертвевшей руки шприц, Людмила опрокинулась навзничь, ударилась затылком о стену и застыла, глядя в белый потолок удивленными, остекленевшими глазами.
У меня в легких воздух тоже закончился. Ужас сбил дыхание, сплющил грудь, и если бы не автоматическое резкое движение – я сбросила в сторону одеяло и книгу, – наверное, даже наверняка я тоже потеряла бы сознание. Стены комнаты поплыли, углы сместились, фигура раскинувшейся на кровати девушки будто раздулась, обрела фантастические размеры. Весь мир сконцентрировался на фигуре в пижаме с желтыми утятами.
Выпав из постели, я на карачках подползла к недвижимой Людмиле, схватила ее поперек туловища и рывком – тяжелая какая, господи! – придала ей нормальное положение. Ноги остались свешенными с кровати, корпус завалился на подушки.
– Помогите!!! – что было силы заорала я.
«Господи, да как же это – искусственное дыхание делать?!» Переложив Людмилу, я несколько раз нажала на ее грудь. Голова девушки безжизненно моталась, тряпичные руки лежали плетями…
– Помогите!!!
«Скорую надо… скорую…!!!»
Мой телефон дезактивирован. После размолвки с Людой я забыла вынуть из него чужую SIM-карту и вставить свою и впервые в жизни – вот напасть! – поняла, что не могу вспомнить свой ПИН-код.
Телефон Людмилы куда-то исчез.
Выскочив в коридор, я пробежала до библиотеки и, задрав голову вверх, по направлению к хозяйским спальням, заголосила в вышину под сводчатый потолок:
– Помогите!!! Человек умирает!! Вызовите скорую!!
Куда бежать и что делать дальше, я, честно говоря, не понимала. За неполных три дня в этом доме я не узнала, где швабры, где хозяйские спальни, и лишь в одном была уверена твердо: в комнатах прислуги, кроме меня и Людмилы, нет никого. Все остальные разъезжаются на ночь по домам.
– Помогите!!! – вопила я, свешиваясь через перила центральной лестницы и направляя голос вверх по высокому желобу. – Помогите!! Человек умирает!!
– Кто умирает?! Что ты орешь?! – раздался голос за моей спиной.
Клементина Карловна, завязывая поясок синего атласного халата, стояла сзади.
– Людмила! Умирает! Вызовите скорую!
Домоправительница схватила с каминной полки телефонную трубку – от шока и растерянности я забыла, где видела телефонную базу, – и, распахивая мощными толчками коленей полы длинного халата, пошла вперед. Я, всхлипывая и причитая, помчалась следом:
– Клементина Карловна, а вы умеете делать искусственное дыхание… Может быть, Людмила еще не умерла…
– Заткнись, – оборвала меня Ворона и сказала в трубку: – Скорая? Примите вызов. – На ходу она быстро общалась с диспетчером и попутно, сквозь зубы, расспрашивала меня: – Как это случилось?
– Она сделала укол…
– Возможен диабетический шок, – не дослушав, сказала Ворона трубке и, увидев в комнате распростертое тело Люды, добавила: – Или сердечный приступ… двадцать пять лет… – Схватив с туалетного столика небольшое зеркальце, поднесла его к губам Людмилы и произнесла: – Не дышит.
– Господи! – простонала я.
– Когда это случилось? – обернулась на восклицание Клементина Карловна.
– Четыре… пять минут назад…
– Примерно пять минут назад, – объяснила Ворона трубке. – Да… диабетик…
Ноги у меня подогнулись, и последнее, что я четко услышала в следующие минут двадцать, был недовольный голос экономки:
– Этого еще нам не хватало… Обмороков…Совершенно точно, сознание я, кажется, не потеряла. Оно только слегка помутилось и сделало действительность глицериново-вязкой. Звуки застревали в этой жиже, я получила плавность рыбки, болтающейся в золотистой воде аквариума, ощущался недостаток кислорода…
– Давление упало резко, – констатировала Клементина и содрала с моей руки манжет тонометра. – Ты гипотоник?
– Нет, – выдавила я.
– А я страдаю, – призналась хмуро экономка и протянула мне пилюлю и стакан воды. – Вот, прими.
До приезда машины скорой помощи меня оттащили в соседнюю комнату прислуги – Ворона вызвала на помощь охрану от ворот, – положили на кровать и оставили одну. Клементина Карловна вернулась через полчаса, вновь, без всяких слов, просунула мою руку в манжет и измерила давление.
– Порядок, – буркнула о результате. – Жить будешь.
– А Людмила?..
Клементина Карловна сложила в коробочку жгуты, щелкнула крышкой и сделала лицо человечней:
– А Людочки… Людочки больше нет…
– Она…
– Сердечный приступ, – печально пояснила экономка. – Ничего не поделаешь. Такое случа ется, Алиса.
Скачки кровяного давления выбили из головы не только мысли, но и желание что-то объяснять. Невероятная слабость, как липкий морок, запеленала тело, руки сделались чужими, язык лежал во рту кусочком докторской колбаски – безвольным, розовым и непригодным даже для съедения.
– Поспи, – сказала Клементина, укрыла меня одеялом, стянутым с соседней кровати, и вышла, тихонько притворив за собой дверь.
Состояние, в которое я погрузилась после ее ухода, нельзя назвать сном даже с большой натяжкой. Мне кажется, я и глаз толком не смогла закрыть. Валялась на чужой холодной постели тупым бревном и пыталась понять, что и где я сделала неправильно.
«В пузырьке лже-Алины был яд, – сновала челноком единственная цельная мысль. – В пузырьке лже-Алины был яд… И ты об этом знала…»
Да ничего я не знала!!!
«Нет, знала. Во всяком случае, могла предположить. Ведь подозрение мелькнуло?..»
Ужасные, изводящие догадки так и не позволили уснуть. (Или искаженное лекарствами и головокружительными мыслями сознание заблудилось во времени?) Я поднялась с кровати, вышла в коридор, доплелась до комнаты, которая когда-то приютила безработную журналистку… Полную дуру!!! Беспечную, безвольную, бесхребетную, бестолковую, безучастную – куда ни ткни, везде приставка «без», одна недостача! Во всем! Я – без ума, без воли, без участия, без работы, без дома, без друзей! Я – одинокая тупица!
Две смятые кровати, так и не замутившееся зеркальце на одеяле, сиротливые тапочки на коврике…
Я села на диван, спрятала лицо в ладони и заплакала.
Дайте грешнику индульгенцию!
Я повзрослела за одну ночь. Как будто состарилась и чуть-чуть умерла. Успехи, которые когда-то кружили голову, – отличница, пример для подражания, надежная подруга – остались в прошлой жизни. Безликое форменное платье, зачесанные назад волосы и помертвевшие глаза – нормальное состояние для личности с приставкой «без». С трудом втыкая себя в реальность, я пробовала жить с воспоминаниями о голубых глазах, распахнутых широко, словно ворота для отлетевшей души. С мыслью о собственной вине, о неиспользованном шансе, вранье и недомолвках, которые не проходят безнаказанно…
Жить было страшно. И тошно. Я доказала всему свету, как беспомощна, бесполезна и бездумна… Скорую толком вызвать не смогла!
А когда приехала бригада медиков, спасительно-трусливо юркнула в обморок. Не стала кричать и требовать: «Эту смерть надо тщательно расследовать!» – а превратилась в бревно и прикусила «кусок докторской колбасы».
Трусиха. Пятая колонна.
Это страшило более чем ложь. Я не нашла в себе сил сказать – я виновата. Мне понравился дом – я в нем осталась. Сначала на ужин, потом на ночлег. Одела чужую одежду, почти присвоила чужое имя. Нашла причину для обмана, результатом оказались распахнутые ворота для отлетевшей души…
Но казнить себя в мыслях – легко. Говорить о вине вслух – невыносимо тяжело. Впервые в жизни у меня пропали слова. Они не составлялись в предложения и, даже мысленно произносимые, звучали легковесно и пошло.
Когда-то я считала себя храброй правдоискательницей, дающей без всякого сомнения советы ближним – нет ничего важнее правды, ее не скроешь, не спрячешь, она найдет лазейку и выплывет наружу. Теперь сама отчаялась найти слова для оправданий.
И как ее выдавить из себя, правду? Когда так виновата? Озвученные мысли повиснут как приговор: лживая трусишка, не сумевшая удержать подругу от опрометчивого шага.
К шести часам утра я умудрилась повесить на себя всех собак – и чуть было не отправилась в милицию давать показания и подписку о невыезде.
Но поступила лучше. Взяла свой мертвый сотовый телефон с чужой SIM-картой, поменяла местами пары цифр из записки-кулька и – активировала телефон.
То, что я нашла в его памяти, мне очень не понравилось.
В половине девятого утра я встала на изготовку возле двери на улицу и стала дожидаться появления Ирины Владимировны.
Но поговорить нам помешала Клементина Карловна. Едва хозяйка спустилась в холл, экономка схватила меня за руку и оттащила в сторону:
– Что тебе здесь надо?!
– Поговорить, – сопротивлялась я.
– Уйди! Ирина Владимировна и так всю ночь не спала!
– Но мне надо!!
– А ей – нет, – отрезала Ворона. – Приедет вечером и поговоришь, сейчас она опаздывает.
Разговаривать с опаздывающим человеком – значит заранее обречь себя на неудачу. Я отошла в сторону и перестала лезть наперерез хозяйке дома. Вряд ли разговор, который я собиралась завести, уложится в пять минут…
В половине одиннадцатого в Непонятный Дом приехала горничная из другой смены – Вера. Надев фирменный «уборочный костюм» и повязав голову платком, она оглядела меня и спросила:
– Работать сможешь?
– Смогу, – кивнула я. Любое занятие лучше тупого лежания на диване и самоедства.
Читать бесплатно другие книги:
