Клим Первый, Драконоборец Ахманов Михаил
– Моя душа еще при мне, так что не паникуй, – сказал Клим, поднимая чародея. – А с Рипелем этим… Что ты мог сделать, Дитбольд? Ты же клятву давал служить королю. Вот и послужил.
– Ему, недостойному! – воскликнул чародей. – А как мне послужить истинному королю? Слабых сил моих не хватит, чтобы справиться с демоном ада. И у него, как ты сказал, грамота есть, подписанная Рипелем. По всем магическим законам он в своем праве. Он ввергнет тебя в огонь преисподней, и я в том виноват! Он…
– Тише, не кричи, королеву мою перепугаешь, – произнес Клим и плотнее притворил дверь в кабинет. – Пока я не в аду и Авундию даже обязан: казну золотом наполнил, меня от нехайского яда спас. А иначе…
– Что – иначе, государь? – спросил Дитбольд, несколько успокоившись.
– От эльфийской барышни, что у нас гостила, знаю я, что принцесса Дрейзе в интересном положении. – Для ясности Клим похлопал по животу. – Хотели мне ее сбыть поскорее, да не вышло. А если бы умер я от яда, принц все равно бы объявил, что ребенок мой, что бегал я к его сестрице всякую ночь, и служанки ее в том свидетели. Стала бы Дрейзе королевой, принц – регентом, а дитя их – наследником трона. Как тебе такая диспозиция?
– Что за изощренное коварство! Хвала Творцу, что этого не случилось! – воскликнул чародей, терзая бороду. – Но что ты будешь делать с Авундием, государь? Срок ведь близится!
– Попробую договориться. А если не выйдет… – Клим пожал плечами. – Спецназ так просто не возьмешь. И театральных критиков тоже.
Он сменил тему, начав расспрашивать Дитбольда о заклятиях и колдовских приемах, связанных с перемещением между мирами. Не то чтобы Клим хотел сбежать в свою реальность, оставив Авундия с носом, но предмет был интересный, и тут, как оказалось, имелись варианты. Его обмен с Рипелем был действом завершенным, окончательным и не подлежащим изменению, но опытный кудесник мог отправить живое существо в иные миры на время, на несколько минут или даже часов. Этот период и сам факт перемещения определялись не столько искусством мага, сколько его врожденным талантом и волевым усилием; таким путем в реальности Клима появлялись и исчезали странные твари, воспринимаемые как нечисть из потусторонних сфер, или инопланетные пришельцы. Иногда эти визиты были связаны с побочной деятельностью магов и их учеников.
Слушая Дитбольда, Клим размышлял о том, что было бы забавно наведаться в часть приписки и предстать перед генералом в короне, пурпурном камзоле и мантии, расшитой драконами. Или пройтись этаким фертом по Тверской, заглянуть в бутик пороскошнее, швырнуть на кассу золотых и выбрать туалет для дамы сердца…
Он горько усмехнулся. В родной своей реальности не в бутики бы он заглядывал и не в кабинеты к генералам, а влез бы в оружейный склад. Вот голубая мечта! Слева – «калаши», справа – пулемет «Утес» или что-то в этом роде, а прямо – ящики с гранатами. Еще бы РПГ прихватить, и ни дракон не страшен, ни дьявол.
– Прости, государь, – сказал Дитбольд, – но, кажется, ты меня не слушаешь. Где витают твои мысли?
– О свадьбе думаю, – со вздохом ответил Клим. – Ты уж расстарайся с вином и фейерверками… А что до Авундия, в голову не бери и себя не вини. Было им сказано: свои люди – сочтемся. Ну, так попробуем! – Он снова вздохнул и добавил: – Хочешь пообедать с дьяволом, бери длинную ложку… Поищу – может, и найдется.
Брачные обычаи в Хай Бории были разумны, а потому просты. В брак вступали по согласию сторон, без священника, магистрата или иного лица; никаких формальностей, печатей, актов и бумажной волокиты. Считалось, что желательны свидетели, но и без них обходились, так как один свидетель был всегда: Благой Господь, принимающий обеты новобрачных. Главным событием – тоже, впрочем, не обязательным – являлся пир, и если в брак вступали люди знатные, пировала вся округа. Королевских свадеб в Хай Бории не справляли лет тридцать, и потому торжество было особенно радостным, с волшебными фейерверками, щедрым застольем, парадом гвардейских полков и иными развлечениями, в коих участвовал весь город. Вино в фонтанах не иссякало три дня, и каждое утро король с королевой покидали дворец, дабы выслушать благие пожелания и оделить дарами подданных. Процессия двигалась от замка к городской площади, потом к рыночной и обратно. Развевались знамена, трубили трубачи, герольды бросали в толпу серебро, а королевская чета – золотые «драконы». Все закончилось в нужный срок: за день до встречи с Авундием в Хай Бории была королева, угодная Богу, знати и народу.
Пробудившись на рассвете, Клим поцеловал светлый локон на ее виске и молвил:
– Знаешь ли ты, дорогая, что братец твой Джакус тоже взял супругу? Ту самую девицу, что сбежала от дракона.
– Терине? – Омриваль удивленно взмахнула ресницами. – Помню, как брат глядел на нее, когда мы ехали во дворец… Разве она еще не здесь?
– Не здесь и даже не в городе. Мне доложили, что Джакус купил усадьбу с виноградником, где будет заниматься виноделием, а еще разводить пчел и пауков-шелкопрядов. Все у него хорошо, но он тоскует по своей сбежавшей сестрице. – Клим снова поцеловал ее, на этот раз в губы. – Хочешь его навестить? Помириться с ним, отвезти подарки? Ты теперь королева, и твой брат – член королевской семьи. Думаю, надо сделать его герцогом. Ну как, поедешь?
Она кивнула:
– Поеду. Сегодня?
– А чего тянуть? Сир Верваг тебя проводит. Возьми воинов, герольдов и пажей. В общем, свита должна быть королевской и подарки тоже.
Они позавтракали в малой трапезной, и еще до полудня Клим проводил свою королеву. Выезжая с замкового двора, Омриваль обернулась и с улыбкой махнула ему рукой. Улыбку он запомнил; не исключалось, что это будет последняя память о его любви. Он знал, что Омриваль сегодня не вернется: ехать до усадьбы Джакуса половину дня и, конечно, там ее оставят ночевать. На сей счет сир Верваг получил строгие указания: не торопить королеву, пусть погостит у брата, сколько пожелается.
Отобедал Клим в одиночестве, а ближе к вечеру приказал доставить в кабинет две большие кружки пива. В каждую он капнул эликсира силы, но пить повременил, решив, что час еще неподходящий. Опыт его в общении с дьяволом был невелик, но думалось Климу, что явится Авундий в полночь, как и положено у нечистой силы. Встреча могла оказаться жаркой, и свидетели, гвардейцы, что дежурили в его покоях, определенно были лишними. Он отослал их на галерею, хотя у сира Олифанта, стоявшего в карауле, имелись возражения. Клим велел ему заткнуться, увести стражей и, если будет шум, в покои не входить и слуг не пускать.
В начале двенадцатого он отхлебнул из первой кружки. Трех глотков хватило, чтобы согнуть тяжелый бронзовый подсвечник; затем, подхватив пару бахбуковых кресел, он начал жонглировать ими, пока, ударившись о потолок, они не рассыпались в щепки. Джинн Бахлул, витая в воздухе над головой Клима, с интересом следил за этими экспериментами. Когда с креслами было покончено, он приземлился на королевское плечо и пискнул:
– О шахиншах, обладатель многих достоинств! Да будут дни твои счастливыми, а ночи полны наслаждений! Чувствую, как бушуют в тебе великая сила и сокрушительная мощь. Не хочешь ли пустить огонь, в чем недостойный твой слуга окажет посильную помощь?
– Хорошая мысль, – сказал Клим, вытягивая руку. – Можем попробовать.
Джинн заплясал на его плече:
– Остановись, повелитель. Не направляй свои благословенные пальцы в комнату. Вспыхнет пожар, и ты сгоришь!
– Верно. Рисковать не стоит.
С этими словами Клим распахнул окно, высунулся до пояса и воздел над головой правую руку. Миг, и ослепительный огненный шар запульсировал в его ладони, потом пламя рванулось вверх, к темному небу и звездам, словно новая комета с длинным багровым хвостом. Во дворе послышались испуганные возгласы, заржали лошади, в страхе взвизгнула служанка, что-то с грохотом опрокинулось, ведро или котел.
Отступив на шаг, Клим с изумлением уставился на свои руки.
– Огнемет… живой огнемет… – хрипло пробормотал он, чувствуя, как стекают с висков на щеки струйки пота. Потом добавил окрепшим голосом: – Ну, Бахлул, ну, ретивый мой! Знатно удружил! Думаю, вопрос с драконом мы решили. Возможно, и с Авундием.
– Рад служить, о меч справедливости! – с энтузиазмом отозвался джинн. – Но в деянии этом помощь моя ничтожна, а главное – обретенное тобой могущество. Я узнаю эликсир, созданный некогда Сулейманом ибн Даудом, – мир с ними обоими. Не сомневайся, средство надежное.
Клим все еще глядел на свои руки, словно боялся, что они вот-вот покраснеют и вспыхнут ярким пламенем.
– Сулейман и так был великий кудесник, – произнес он. – Для чего ему этот эликсир? Что он с ним делал?
– Как для чего, о повелитель вселенной! Вспомни, у Сулеймана было триста жен и шестьсот наложниц, и каждая – ашуб и лалегун[8]. Облагодетельствовать всех без такого эликсира невозможно! Даже для царя царей, владыки над джиннами и ифритами.
– Напряженная была у него жизнь, – заметил Клим и направился в опочивальню, прихватив обе кружки.
В принципе Авундий мог явиться где угодно – в думной палате, трапезной или караульном помещении, но опочивальня лучше подходила для их рандеву. Зеркало, здесь висело зеркало! Возможно, зазеркальный старец был пустозвоном, не способным в реальности муху прихлопнуть, но все же Клим рассчитывал на его содействие. Надежда была эфемерной, ибо старик не относился к персонам приятным и услужливым – скорее, любил поиздеваться и навести тень на плетень. Но обещал же подсобить! Размышляя об этом, Клим допил кружку и убедился, что джинн сидит на его плече в полной боевой готовности.
Он оглядел комнату. Стол с креслами, кровать под шкурой полярного козла, окна в частом переплете, под ними – сундуки, а на стенах – фривольные гобелены и четыре светильника. За кроватью, в дальнем конце опочивальни, сгустились тени; оттуда, из темного угла, обычно выползали призраки, те, что являлись к королю на праведный суд. Климу казалось, что и Авундий вынырнет из этого мрака – ибо где же обитать отродью тьмы, как не в беспросветной ночи? Но он ошибся.
Наступил полночный час, и вдруг послышалось ему, что кто-то в комнате сопит и покашливает. Он бросил взгляд на гобелен – там, расталкивая рогатых фавнов и мясистых нимф, ворочалась знакомая фигура в черном. Авундий пнул одного сатира, дернул за космы другого, приложился коленом к пышным ягодицам нимфы и, расчистив себе дорогу, спрыгнул на пол опочивальни. Его водянистые глазки поблескивали и – невероятный случай! – на бледных щеках разгорался румянец.
– А вот и я, любезный мой! Вижу, ты уже ждешь и тоскуешь. И личико у тебя хмурое… Или мне не рад?
Клим не ответил – ухватив початую кружку, осушил ее до дна. Сулейманово зелье взыграло в крови; сейчас не то что бледный гость, а триста дьяволов и шестьсот чертей были для него на единый чих.
– Пьешь! – с неискренним сочувствием молвил Авундий. – Понимаю, осень уже, холодновато, хочется согреться… Ну ничего, скоро мы будем в местечке потеплее. Там тебя встретят с пылом, с жаром, хотя ни рюмку, ни кружку не поднесут. Ты уж поверь мне, там и без спиртного горячо. Там…
– Хватит пургу нести! – оборвал его Клим. – Документ где, свистун помойный! С подписью и печатью!
Авундий застыл в некотором ошеломлении, потом ехидно усмехнулся и вытряхнул свиток из левого рукава.
– Документ… Конечно, документ. А вот и он! Этого хватит?
– Не хватит. Предъяви, как положено!
Свиток с шелестом развернулся. В длину он был метра полтора и исписан крупными буквами; внизу накорябана подпись, вроде бы кровью, а под ней – какая-то загогулина.
– Не вижу печати, – произнес Клим.
Джинн, спрятавшись в кружевах его воротника, шептал на ухо:
– Жги его, победоносный! Жги сына праха!
– Печать имеется. У нас с этим строго, – сказал Авундий, и загогулина ярко вспыхнула. – Гляди, сударь, вот печать Князя Тьмы с тремя шестерками, что означает число зверя. Теперь доволен?
Клим подбоченился:
– Ты с кем разговариваешь, гнида? Я тебе не сударь, а государь! Что до печати… Говоришь, Князя Тьмы? Ну у нас и не такое подделают. Любой диплом, любой мандат, хоть депутатский. Ты откуда эту липу притаранил? Не из России ли?
На щеках гостя заиграли желваки, глаза налились багровым.
– Сомневаешься? – зловеще процедил он. – Почтения требуешь, а Князя Тьмы упомянул не поклонившись? – Не выпуская свитка из левой руки, Авундий вытянул правую, ставшую вдруг неимоверно длинной, и вознамерился схватить Клима за шиворот. – Шутить вздумал? Сейчас я тебе предъявлю доказательства… такие, что волос задымится, а кожа пузырями пойдет.
– Это я и сам умею, – буркнул Клим, шлепнул дьявола по руке и выпил вторую кружку.
– Дыхни на него! – завопил над ухом джинн. – Дунь, повелитель, смешай сына праха с верблюжьим дерьмом! Дыхни, о меч справедливости!
И Клим дыхнул.
Огненный шквал пронесся по комнате. На краткий миг ревущее пламя затопило ее из конца в конец и выплеснулось в окна, опалив камень потолка и стен. Вспыхнули и осыпались пеплом шторы и гобелены, запылало ложе, шкура козла и простыни на нем стали горячей золой, стекла в оконных рамах вылетели вон, крышки сундуков, обитых бронзой и железом, обуглились, и на них заплясали веселые язычки огня. Масло в светильниках мгновенно выгорело, и теперь лишь объятая пламенем кровать освещала опочивальню. Сделалось темнее, но и в этом сумраке Клим разглядел Авундия. Вид у него был жалкий: остатки сюртука и брюк свисали клочьями, копоть покрыла лицо, башмаки дымились. Свиток исчез; лишь клочок бумаги догорал в пальцах дьявола.
– Верно говорили латиняне: в здоровом теле здоровый дух, – промолвил Клим. – Хочешь, еще раз дыхну? Для полного комплекта?
Он набрал в грудь воздуха, но закашлялся – повсюду плавали клубы сизого дыма. Впрочем, это не помешало второй попытке; он уже был готов снова выдохнуть пламя, но тут под сводами опочивальни раскатился хохот. Долгий, громкий, издевательский.
– Что, Авундий? Ловко внучок тебя сделал?
Овальное зеркало у двери полыхнуло багровым. Возникший в нем старец выглядел иначе, чем обычно: борода расчесана наподобие трезубца, на жидких волосах – венец в виде огненных языков, брови насуплены, взор полон грозного величия. Сейчас он казался если не владыкой зазеркалья, то по крайней мере одним из князей, правящих миром за гранью реальности.
Авундий вздрогнул и пал на колени.
– Экселенц… Не ожидал столь высокого визита… Желаешь понаблюдать за моим усердием? Как я взыщу с червя земного?
Старец огладил бороду:
– Этот червь – мой родич, так что не слишком усердствуй. Очень перспективный юноша! Полагаю, надо оставить его там, где он находится.
– Но договор… – вякнул было Авундий.
– Договор сгорел. – Клим, пребывая в ошеломлении, об этом позабыть никак не мог. И потому повторил для ясности: – Нет у него договора!
Поднявшись с колен, гость пронзил его злобным взглядом:
– Договор уничтожить нельзя, ибо это предмет нетленный. Глупец, ты можешь плеваться огнем сколько угодно! Договор не бумага или пергамент, а нерушимое соглашение между человеком и Князем Тьмы. И здесь я его представитель! Я в своем праве, и я заберу душу и тело хайборийского короля!
– Полегче, полегче, – донеслось из зеркала. – Я же сказал, что внучок мой – юноша перспективный. Нельзя лишать его карьерного роста. Сегодня он король, а завтра – император. За императора, Авундий, тебе же будет больше бонусов.
– Только за великого, экселенц. Обычно императоры идут по разряду королей.
– А кто сказал, что он не станет великим? За ближайшие лет пятьдесят завоюет эльфов, орков и всех пиндосов с запада… Чем не Наполеон? Хорошо поднимешься, голубь мой! Уж я походатайствую перед Князем!
Авундий щелкнул пальцами, вернув себе пристойный вид: черный сюртук, черные штаны, черные штиблеты. Потом в сомнении поскреб темя.
– Пятьдесят лет! А если он за это время добрых дел натворит? Заступятся ведь за него! Сам знаешь, экселенц, бывали такие случаи.
– Не натворит. Мое семя, злодейское… Вот недавно он девицу совратил, невинную обесчестил.
– Какую такую девицу? Жену свою, что ли? – завопил Авундий. – Так он же с ней законным браком сочетался!
– Это потом, – возразил старец, неодобрительно покосившись на Клима. – А когда совращал, она женой ему не была. Юная, невинная, да еще под мальчишку косила. Первостатейное злодейство, как ни посмотри. Почти содомский грех!
Клим, оскорбленный в лучших чувствах, раскрыл было рот, но тут же его захлопнул. Суть происходящего дошла до него: Авундий – мелкий бес, но в своем праве, а старец, неожиданный его родственник, хоть и с генеральскими звездами, да с законом не в ладах. Потому не приказывает, а уговаривает, и цель уговоров – спасти внучка от адской сковородки.
– Ты, Авундий, раскинь умишком-то, – продолжал зазеркальный старик. – Правила, конечно, святы, но жизнь – штука сложная, и понимающий в ней знает: без друзей-покровителей в верха не пробиться. Ты кто таков? Ты свойственник Бегемота, да и то десятая вода на киселе. Род неважнецкий, и быть тебе вечно на побегушках. А при моем… гм… участии вдруг в гору пойдешь? Не так чтобы круто, но посодействую, посодействую… Вот, скажем, договор. Хитрое понятие! А пошло от того, что одни умеют договариваться, а другие – нет. И неумехам ничего не светит, ровным счетом ничего. Вечные они побегушники, коих чины и бонусы обходят. Понимаешь? Или нихт ферштейн?
Кажется, нихт, решил Клим, взирая на мрачную рожу Авундия. Слушать тот слушал, но явно упрямился, скалил зубы и посматривал на Клима с самым плотоядным видом. Джинн, сидевший на плече, зашептал: «Дыхни еще, повелитель! Стань поближе и дыхни, пока мощь не иссякла!» Но, похоже, дьявол огня не боялся, а жечь попусту его сюртук и брюки было смешно. Вся надежда на старика, мелькнула мысль. Может, и отспорит.
– Склоняешь к нарушению долга? – проскрипел меж тем Авундий. – Не выйдет, экселенц! Сам же на меня телегу накатаешь, и буду я как есть виноват. Раз вышел у нас спор, надо дело передать на рассмотрение Князю. Пусть он решит, что…
Но терпение старца кончилось. Борода его встопорщилась, венец на голове вспыхнул огнем, а голос сделался подобен грозному рыку дракона.
– Спор вышел, говоришь? У тебя со мной? – рявкнул он. – Ты, ничтожество! Мелкая вошь, бегемотово отродье! Я не спорил, я вразумлял идиота. Но не вразумил. Говоришь, дело передать на рассмотрение? Да кто тебя пустит в чертог Князя Тьмы! Кто услышит твое вяканье! Я тебя, перхоть, укатаю! В кикиморы разжалую! К гномам сошлю, на рудник! Будешь там сортиры чистить!
Мощная длань, поросшая густой темной шерстью, вдруг высунулась из зеркала, когтистые пальцы сомкнулись на шее Авундия, да так крепко, что тот выпучил глаза. Его приподняли и начали трясти, словно мешок с костями; болтались руки, ноги, полы сюртука, лицо позеленело, на губах выступила пена. Ай да дед! – подумал Клим с невольным уважением. Умеет вразумлять. Как бы не сделал беднягу инвалидом.
– Экселенц… – прохрипел Авундий. – Пощади, экселенц! Я… я все уже понял… довольно… молю тебя о покровительстве… и никаких претензий к твоему потомку…
– То-то же, – произнес старец и убрал свою волосатую лапу. – Значит, дельце с договором мы решили. Забирай свои благодеяния и проваливай! И чтобы внук мой больше о тебе не слышал! Даже если станет императором!
– Слушаю и повинуюсь, экселенц. – Авундий, расставив ноги, сидел на полу и с натугой ворочал шеей. – Даже если станет императором. Но с моей помощью это случилось бы легче, быстрее и…
– Сказано, проваливай! – снова рявкнул зазеркальный старец. Потом его взгляд переместился к Климу. – А ты, парень, соблюдай благоразумие, на посулы не льстись и впредь о себе и своей казне сам заботься. Пруха кончилась! Золото с потолка больше не посыплется, и если отравы тебе поднесут, загнешься в лучшем виде. Ну, через месяц-другой я тебя навещу, проверю, как жив-здоров.
Старец исчез, зеркало подернулось тьмой. Авундий, кряхтя и чуть слышно подвывая, встал, огляделся в поисках гобеленов, но со стен свисали только обгорелые лохмотья. Недовольно скривив губы, он шагнул к дальнему, самому темному углу.
– Погоди, принципиальный мой, – сказал Клим. – Видишь, сундуки уцелели. Присядь, поговорим.
Но гость не пожелал садиться – стоял, покачиваясь, и глядел на Клима с нехорошим интересом.
– Ты, славный государь, запомни, что золотишка больше не будет. Что успел раздать, то золотом останется, а что в казне – с ветром улетит. Такие у нас правила, твое величество. Но, если желаешь, заключим новый договор. Лично на тебя.
– Не желаю. Хочу узнать, кто этот старикан. – Клим кивнул на зеркало. – С какого бодуна он в деды мне набивается? Какой я ему внук!
– Не внук, так правнук, ему виднее, – разочарованно пробурчал Авундий. – Вот не знал, что у тебя такие связи! Он из самых знатных извергов, из тех, кто ад устроил на земле, отличившись при жизни великим злодейством. Его Князь Тьмы братом назвал и дал высокий пост, так что сидит он у левого его копыта вместе с другими душегубами.
– У левого, значит, сидит… А кто у правого? – полюбопытствовал Клим. Но Авундий не ответил, только с завистью поджал губы. – Ладно, пусть у левого. А за что ему честь такая? Что он сотворил?
– Мелочи, всякие мелочи, – отозвался гость. – В опричниках служил при Грозном царе, в палачах его первейших, перебил людей немерено, над женами их и чадами изгалялся, ремни из кожи резал, травил собаками, кипятком обваривал, в реку стылую, под лед, спускал… Мелочи! Пытки да казни – дело обычное, и не за них ему почет, а за то, что испоганил он храмы и праведника умертвил. Задушил святого старца собственной рукой, за что признан знатным душегубом. А ты его потомок.
Клим нахмурился и сжал кулаки. В сердце его бушевала ярость.
– Лжешь, подлая тварь! Напраслину возводишь! Я Скуратов из рода Скуратовых, и душегубов в нашем семействе не бывало!
– Так и не бывало! А про Малюту Скуратова помнишь? – ухмыльнулся Авундий с издевкой и исчез.
Будто ледяной водой окатили Клима. Да что водой – помоями! Он застыл, вперившись взглядом в темное зеркало, смотрел, не видя, и вспоминал истории, слышанные в детстве. Страшные картины плыли перед ним: нагие женщины со вспоротыми животами, дети, которых топили в проруби, объятые пламенем дома, лица, искаженные мукой, и глаза неведомого святого – гневные, испепеляющие. Будто все это пришло к нему через столетия, всплыло в памяти и смешалось с тем, что сам он делал, пусть не пытал, не мучил, но убивал. Убивал достойных смерти, и у него, как у любого, кто отнимает жизнь, было лишь одно оправдание: он – рука Господа или творящей возмездие судьбы. Но предок Клима являлся не праведным мстителем, а палачом, рукой не Бога, но Князя Тьмы.
– За что мне это? За какие грехи? – пробормотал он. – В братцы его произвели, у левого копыта усадили! Надо же! А я кто? Выходит, внук дьявола, племянник Сатаны. Хоть и прошло больше четырех веков, а я этому поганцу родич!
Эта мысль ему не понравилась. Он начал кружить по комнате, мимо осыпавшихся пеплом гобеленов, мимо окон с выбитыми стеклами и дотлевающих обломков кровати. Он понимал, что родство есть родство и с ним ничего не поделаешь, но истины этой душа не принимала. Было время, и, размышляя о предках, говорил он себе, что нельзя ни славить их, ни судить, и куда бы они ни девались, в ад или в рай, голоса их не услышишь и рука их к живым не дотянется. Но рассуждения эти были справедливы для его родного мира, а здесь, в реальности магии и волшебства, дела обстояли иначе. И голос здесь услышал, и рука дотянулась! Он вспомнил лапу с когтистыми пальцами, и его пробрала дрожь.
– Не переживай, о победоносный, – зашептал над ухом джинн. – Так ли, иначе, ты избавился от шайтана и грязных его домогательств. Алмаз судьбы остается алмазом, даже если на него помочится верблюд. Плесни чистой воды, омой его и подними, а о верблюжьей моче забудь.
– Спасибо, утешил, – отозвался Клим. – Плесни водицы и забудь! И это вся твоя мудрость? Джинны так и поступают?
– Джинны поступают по-всякому, но печалиться о прошлом все равно что таскать песок в пустыню, – сказал Бахлул ибн Хурдак. – Твой не совсем почтенный предок следовал своей судьбе, а у тебя судьба иная. Джабр![9] Что думать о нем, разматывая нить клубка сожалений? Он, шахиншах, давно мертв.
– Для мертвеца он настоящий живчик, – заметил Клим. – Ты слышал, что было им сказано? Навестит меня через месяц-другой, проверит… Размечтался, старый пень! Навестишь, когда рак свистнет!
Он шагнул к сундукам, что стояли под окнами. Пламя опалило их крышки, прочное дерево кое-где обуглилось, но до содержимого огонь не добрался. В одном сундуке лежали амуниция Клима, его комбинезон и оружие, в другом – королевские регалии, в третьем – ларцы с золотыми «драконами» и дар гномов, шкатулка, набитая алмазами. Под ларцами пряталась секира, тяжелый топор на длинной рукояти, лезвие которого украшали эльфийские руны. Зачем Рипель, прежний король, хранил в сундуке секиру, Климу не было известно; может, она обладала особой ценностью или предназначалась для защиты.
Проверив ларцы, принесенные из казнохранилища, он убедился, что в них не золото, а бурые сухие листья. Точно, как пообещал Авундий – что в казне, то с ветром улетит. Такие правила, твое величество!
Ну и черт с ними! – подумал Клим, плюнул и вытащил секиру.
– Что ты хочешь делать, о повелитель пространства и времени? – спросил джинн. – На кого обрушишь свой гнев? Я трепещу, ибо в этом чертоге, кроме нас, нет никого!
– Сейчас узнаешь, любопытный мой, – сказал Клим и нанес удар по зеркалу.
Зелье силы еще кипело в его крови, так что он не только рассек раму, но и выбил из стены здоровенный каменный обломок. Осколки стекла посыпались на пол, и он превратил их в мелкую пыль, действуя обухом топора. Потом раз-другой дунул огнем и пару минут наблюдал, как горит дерево и плавятся стеклянные крошки, растекаясь бесформенной лужицей. Сожалений он не испытывал. Конечно, зеркало было волшебным предметом, полезным в некоторых обстоятельствах, но без его советов лучше обойтись. Что за нелепость! Черная магия, окно в преисподнюю в его опочивальне! Клим нахмурился и добавил огонька.
– Надеюсь, эта проблема решена, – промолвил он, оглядывая комнату. – И другая тоже, с этим проклятым тряпьем на стенах. Давно хотел от него избавиться!
– Получил прибыль тот, кто ее очистил; понес убыток тот, кто ее утаил, – откликнулся джинн. – О шахиншах, этот мусор и есть моча верблюда. Призови своих рабов с ведрами воды и щетками, и пусть они выбросят то, что надо выбросить, и очистят то, что должно быть очищено.
– Дельная мысль, – согласился Клим. – Утром займемся.
Он сел на сундук и задремал.
На рассвете в дверь робко постучали. Клим разлепил веки и крикнул, что можно войти. В опочивальню проскользнул Бака, замер на пороге и едва не хлопнулся в обморок.
– О, мой господин! Меня послали сир Астрофель и сир Олифант. Они оба в великой тревоге. Благополучен ли ты?
– Вполне, – сообщил Клим, отшвырнув ногой валявшуюся у сундука секиру. Он встал, потянулся и приказал: – Астрофеля и Олифанта сюда! Завтрак – в малую трапезную. Туда же – воду, тазы и чистую одежду. Мне надо умыться.
– Будет исполнено, государь.
Бака исчез, но в опочивальню тут же ворвались блюститель дворцовых покоев и сир Олифант. Видимо, слуга успел предупредить их о странном зрелище – они не озирались и комнату не разглядывали, а бросились к Климу.
– Конюх и кухарки во дворе… – начал Астрофель.
– …видели, – продолжил Олифант, – как из окна думной палаты вырвался огонь…
– …а потом огромное пламя из окон опочивальни, – подхватил блюститель. – Но мы, памятуя о строгом твоем приказе…
– …не решились войти, но всю ночь пребывали в готовности, – закончил сир Олифант. – Ты здоров, государь? И что тут случилось?
Клим улыбнулся, и это их успокоило.
– Я здоров, но грязен и голоден. Ночь была тяжелой. Я репетировал.
– Репе… что? – Астрофель остолбенел с раскрытым ртом.
– Репетиция есть предварительный прогон спектакля или иного мероприятия, – пояснил Клим. – В данном случае, схватки с драконом. Такое дело без огня не обходится. Я вызвал пару демонов из самых злобных, и мы с ними…
Тут в опочивальню торопливо вошел Дитбольд, понюхал воздух и сказал:
– Вира лахерис, государь! Чую, твое величество, что демоны тобой повержены, а ты не ранен, хотя немного прокоптился. Что теперь будем делать?
– Ремонтом займемся, – сказал Клим. – Сир Астрофель, распорядись! Мусор убрать, стекла вставить, ложе новое привезти, сундуки и все остальное. Пусть Хохай, помощник твой, отправится в город к мастерам и выберет что получше и поизящнее – мебель, светильники, ковры. Быстро! Золота не жалеть! Когда вернется королева, все должно быть в полном порядке!
Он направился в трапезную, где Бака с Догой собирали на стол, а служанки ждали короля с ведрами теплой воды, мочалками, тазами и льняными простынями. С появлением королевы девушки больше с ним не заигрывали, разве что то одна, то другая задевала Клима грудью или бедром. Случайно? Может, и случайно, но судя по тому, как они перемигивались и улыбались, планы соблазнения хайборийского монарха отставлены не были.
Клим смыл копоть и сажу, переоделся и сел за стол. Тут же появился Црым, чтобы помочь его величеству справиться с завтраком. Третьим сотрапезником – правда, не таким прожорливым, как шут, – был Бахлул ибн Хурдак; оседлав куриную ножку, он отщипывал по кусочку и запивал молоком из наперстка.
– Слышал, государь, этой ночью ты бился с демонами, – молвил шут, потянувшись к сосискам. – Что ж один-то? Меня бы позвал, и вместе мы бы их в блин раскатали. Вот бы повеселились! Как говорят у нас, гномов, кайло в зад и молотом по ребрам!
– Во-первых, – заметил Клим, отодвигая блюдо с сосисками подальше от Црыма, – я был не один, а с верным соратником. – Тут он подлил молока джинну в наперсток. – А во-вторых, если тянет тебя на геройские подвиги, можешь мне с драконом посодействовать. Я с ним потолкую, а ты тем временем подберешься с молотом и кайлом.
Шут вытащил из-за пазухи вилку и подцепил сразу три сосиски.
– Нет, сир, с драконом я не помощник. Ростом не вышел. Не достать мне до его задницы и до ребер тоже. Опять же говорили мне, что дракон этот старый, древний, и, значит, не пробить его чешую ни мечом, ни копьем, ни молотом. Ты, величество, с ним поаккуратнее… Не ровен час, королеву вдовой оставишь, а меня сиротой безутешной. – Он запихал сосиски в рот и посоветовал: – Надо ему на хвост соли насыпать. Верный способ, государь! Скажи-ка, ты не будешь доедать этот паштет? Не против, если я им займусь?
Клим не успел ответить – в трапезную ввалился казначей Хапача, упал на колени и начал рвать волосы. Взгляд его блуждал, губы тряслись, кружевной воротник камзола был сбит на сторону.
– Твое величество… отец родной… золото!..
– Что – золото? – спросил Клим.
– Пришел ко мне Хохай, сказал, что в город послан за обновками и что ты, государь, повелел золота не жалеть. Так нет золота! Я – в сундуки, а там…
– Я знаю, сухие листья. Поднимись с колен, Хапача, в этом нет твоей вины.
Казначей встал, поправил растрепанные волосы и воротник.
– Что ж это деется! Вины нет, но и монеты тоже, казна пуста. Злое чародейство, государь! Нужно мага звать и учинить расследование!
– Не нужно. Я знаю, что это шутки демонов. Я их ночью устаканил, так решили напакостить под занавес. Ничего, казначей! Что нам финансовый кризис… Переживем!
– А с Хохаем что делать? Чем платить, сир? – с несчастным видом пробормотал Хапача.
– Пусть под королевское слово берет и не скупится. А золото… золото добудем. Прежнее с неба упало, а теперь иначе возьмем – потом и кровью, огнем и мечом. Но возьмем!
Скоморох, уныло глядя на блюдо с паштетом, вздохнул и произнес:
– Это сколько же золота надо, чтобы сундуки в казне набить! Помню, от Авундия подводами везли и целый день мешки таскали. Где теперь возьмешь, величество? Снова к эльфам на поклон идти?
– Эльфы нам ни к чему, у нас дракон есть, – молвил Клим, наливая вина в чашу. – Выпей, казначей, приободрись. Как донесла разведка, дракон сидит по ноздри в золоте, вся пещера им усыпана. Награбил у трудящихся, лихоимец… Придется его раскулачить!
– Мудрое решение, – писклявым голосом одобрил джинн. – В духе Сулеймана ибн Дауда, мир с ними обоими! Люди, о шахиншах, всегда добывали золото потом и кровью, огнем и мечом.
Он поднял крохотную ручку, зажег алый шарик и метнул его к каменным сводам.
Глава 7
Собака на сене
Дверь была мощная, сколоченная из потемневших дубовых досок, прочно врезанная в стену из неохватных бревен. Клим грохнул в нее кулаком.
– Открывай, бабулька! Гость на пороге!
Тишина. Только ветер шелестит опавшими листьями, да стучат по крыше и каске капли дождя. Дождь несильный, но комбинезон на спине уже стал намокать.
Он стукнул снова, на этот раз обухом топора.
– Эй, сударыня! Синьора, мадам, миледи! Покажи личико, Гюльчатай!
Ни шороха, ни звука. Приземистая, вросшая в землю изба с темными окнами казалась необитаемой. Однако в деревенском трактире его заверили, что ведунья Хоколь сейчас дома. Трактирщик и поселяне глядели на Клима и странную его одежду с сомнением, но пива налили и потолковать не отказались. Кто он и откуда явился в глухую осеннюю пору, не спросили, но из разговора стало ясно, что во всех селениях Подгорья бывают разные люди, рыцари и простые воины, маги, колдуны и даже менестрели. Приходят, чтобы сразиться с драконом или погрузить его в сон музыкой, пением либо заклятиями, но из пещеры в горах не возвращаются. Едва Клим начал расспрашивать о драконе и его повадках, как на него уставились с сожалением, выложили кучу баек, а потом отправили к ведунье – мол, она-то про дракона знает все. Даже подглядела, как оборачивается тварь человеком в чешуйчатой коже и насилует девиц.
По каске и плечам забарабанило сильнее. Полдень еще не наступил, но из-за неба, затянутого тучами, и постоянного дождя чудилось, что скоро вечер. Плохая Погода, селение девицы Терине, ныне супруги Джакуса бен Тегрета, вполне оправдывало свое название.
Клим, чувствуя, как текут за шиворот холодные струйки, опять приложился обухом к двери:
– Эй, ведунья! Владыка Хай Бории у порога! Сам король!
Джинн Бахлул ибн Хурдак, сидевший в вещевом мешке, высунул голову, огляделся и пробормотал:
– Гость, даже незваный, подобен бесценному алмазу на ковре гостеприимства. Но вижу я, о падишах, что здесь в алмазах не нуждаются. Прикажи, и я сотру в пыль этот дворец!
– С этим не надо спешить. Может, ковер гостеприимства у хозяйки где-то завалялся, и она его ищет со всей поспешностью, – сказал Клим и снова стукнул в двери. – Открывай, кошелка старая!
На сей раз послышался голос:
– Кто?
– Конь в пальто! Сказано тебе, король!
Дверь распахнулась. Женщина, возникшая на пороге, была вовсе не старой, лет тридцати на вид. На длинном синем платье ни пылинки, на плечи наброшен платок, глаза темные, жгучие, пронзительные, и волосы как вороново крыло. Оглядев Клима с ног до головы, она неприветливо буркнула:
– Не очень ты похож на славного короля! Одет в отрепья пестрые, ни короны, ни меча, ни королевской свиты… Ну заходи, заходи, раз пришел.
Хоколь посторонилась, пропуская Клима в горницу. Шла сзади и ворчала:
– Тоже мне король! Что за миска у тебя на голове? Я в такой репу варю! И где твоя лошадь? Как ты сюда добрался? Зачем тебе этот топор? Чуть дверь мне не разнес! Смотри, наложу проклятие!
Он сел на лавку к столу и, оглядев ведунью, заметил, что она женщина видная, статная, при фигуре, но сильно хромает на левую ногу. Хоколь опустилась на табурет, подальше от него. В горнице пахло травами, сухие пучки свисали с потолка и были разложены на полу под окнами. Кроме стола, лавок и табурета еще имелся шкаф, а в дальнем углу – очаг, темный и холодный. Над ним стояла тренога с котелком.
Клим снял мешок и каску, положил их на стол, затем прислонил к стене огромную секиру – ту самую, с эльфийскими письменами, что пригодилась при сокрушении зеркала. Сделав это, произнес:
– Отвечаю по порядку, любопытная моя. На голове не миска, а боевой шлем. Лошадь мне без надобности, в мешке у меня сапоги, да не простые, а семимильные. А топор мне нужен, чтобы срубить драконью башку. Умельцы мои чучело набьют, над троном повешу.
– Срубил один такой, – проворчала ведунья. – Много вас здесь шастает, тараканов-прощелыг! Все про пещеру выпытывают, только никто назад не вернулся. И ты хочешь, чтобы дорогу показала?
– Без тебя покажут и даже проводят, – сказал Клим. – Другие у меня вопросы. Но не знаю, правду ли скажешь или байки будешь плести, каких я в трактире наслушался. Не очень ты похожа на мудрую ведунью. Короля во мне не признала.
Хоколь насмешливо фыркнула:
– Потому не признала, что ты без коня, без верных рыцарей, без королевы-красавицы. Была бы королева при тебе, в башмачках и платье атласном, в короне с самоцветами, я бы сразу поклонилась.
– Моя королева, умница и красавица, державой правит в мое отсутствие, а верные рыцари службу несут, – отозвался Клим. – Нечего насмешничать, сударыня! Вижу, ты хромаешь… Почему?
Ведунья помрачнела:
– Любопытно тебе? Так не твоя беда! Говори, чего надо, а в мои дела не лезь.
– В этой земле все дела – королевские! – рявкнул Клим и хлопнул по столу ладонью. – Спрашиваю еще раз: почему хромаешь?
– Лазала по деревьям в малолетстве и свалилась, – с угрюмым видом буркнула Хоколь. – Ногу сломала, кость криво срослась… Что, доволен? Посмеяться хочешь?
– Подойди!
– Зачем?
– Сказано, подойди!
Женщина встала, сделала пару шагов и очутилась перед лавкой.
– На колени!
– Это еще с чего? – Она сверкнула глазами и гордо выпрямилась.
– Приказ короля!
Клим дернул Хоколь за руки, заставив опуститься на колени, потом возложил ладонь на ее голову. Черные волосы женщины были на ощупь мягки и пахли медвяными травами. Он заметил, как дрогнули ее ресницы, такие же длинные и густые, как у Омриваль.
– Поднимайся, Хоколь, ты здорова. Можешь танцевать!
Она нерешительно оперлась на левую ногу, охнула и застыла в изумлении.
– Как ты это сделал? Кто ты? Целитель? Маг из дальних стран?
– Вот недоверчивая женщина! Говорю тебе в десятый раз: я – король.