Смерть в наследство Алюшина Татьяна

— Да уж, Игорь был загадочной личностью, — сказал Василий Корнеевич.

— Какой Игорь? — живенько спросила Вероника.

— Олег, брат Кирюши. Твой двоюродный дед. Он ведь жил по другим документам, и не по одним, а имя взял отца и нам велел забыть, что он Олег, — пояснил Василий Корнеевич.

— А почему ты думаешь, что это его дела, может, бабулины, или родственников каких-то, или твои, но ты просто не помнишь?

— Мои дела — это ты, да Кирюша, да твой отец, царствие им небесное, а вот об этих делах Игорь меня предупреждал.

— Он рассказывал о слитках и бумагах? — сразу подобрался, включился в работу Кнуров.

— Нет, конкретно ничего не говорил, он вообще помалкивал о своих делах, предупредил только, что могут прийти гости незваные и искать, а что искать, не сказал.

— А о себе он рассказывал?

— Да, о том, как смог уйти тогда, в сорок пятом, как провернул эту операцию, про работу свою, но без имен, названий городов и стран. Он был связным из центра — деньги, документы, сведения, задания возил для наших агентов. Это он рассказывал. И еще что многих, долго работавших в других странах, арестовали — кого расстреляли, кого в лагеря отправили.

— Он часто уезжал, говорил куда, зачем, как с ним связаться?

— Уезжал частенько, а вот куда и зачем, не объяснял никогда. А я и не любопытствовал, понимал, что дела у него непростые остались. Мы только договаривались, что делать в экстренной для него ситуации. Он должен был прислать мне телеграмму. На разные ситуации, разный текст, например: «Задержусь на три дня» или «Из больницы не выписывают», я должен был предпринимать действия.

— И часто приходилось помогать?

— Только один раз.

— И что вы должны были делать? Закурить можно? — спросил Сергей.

— Курите и мне дайте. Я не курю, так, иногда балуюсь.

Василий Корнеевич встал, открыл форточку, поставил на стол пепельницу и сел на место. Он закурил, помолчал задумчиво и сказал:

— Давайте-ка я вам все по порядку расскажу, с самого начала, чтобы вы поняли, что это был за человек. Мужик настоящий. Когда я здесь остался, маялся и, не выдержав, пожаловался ему. Я здоровый мужик, мне сидеть на чьей-то шее тошно, мне делом заниматься надо, зарабатывать, Кирюше с сыном помогать. Он меня успокоил. Деньги у нас, говорит, Вася, есть, я уже на всех заработал, и внукам, и правнукам хватит. Мне одному столько не надо, но у нас с тобой, Василий, как ты правильно заметил, семья, и о них мы обязаны заботиться, а хочешь делом заниматься, так давай с тобой домом и садом-огородом займемся. Ну, мы и занялись. Баньку добротную поставили, отдельно погреб вырыли, капитальный ремонт дома сделали, а потом стали прорывать два подземных хода к отступлению с выходами в лесу, в разных местах, — Василий Корнеевич лукаво усмехнулся, заметив потрясенное выражение лица Вероники и удивленно поднятые брови Кнурова. — Много чего мы с ним тут понастроили. Схронов всяких, один в лесу — землянка с запасом продуктов и воды. Да и дом получился у нас непростой, потом вам покажу. Я спросил его зачем, он объяснил, что есть очень серьезные поводы для грамотного отступления и есть люди, которые знают, кто он, и за ним, как и за мной, могут прийти. Скорее всего, не придут, но подстраховаться надо. Мы все думали, времена переменятся и здесь Андрей с семьей жить сможет, для них и пристройку к дому сделали. Вообще мы для семьи строили да копали, огород разводили, кроме схронов, разумеется, но они, слава тебе господи, не понадобились. Строили мы тайком, ясное дело, с предосторожностями всякими, чтобы соседи не видели. Здесь раньше все не так было — дома деревянные, сплошь летние дачи, во всем поселке на зиму оставалось три-четыре человека, те, у которых дома посолидней, на другом конце поселка. Мы с Игорем потихоньку наведывались, разведывали, что за люди, они нас, конечно, знали, но только как дальних соседей. Вот мы и строили с осени до весны, когда людей нет вокруг. Соседи летом приехали, «а у вас банька новая», говорят, а Игорь хвастается, что друзья-однополчане приезжали, как узнали, что врачи ему советуют париться, взялись и построили. Мы же его за больного выдавали, считалось, что он все по госпиталям лежит, раны фронтовые лечит. А про меня он вообще байку пустил по поселку, — Василий Корнеевич усмехнулся, озорно сверкнув глазами, — что, мол, оторвало мне миной мужское хозяйство, вот я и приехал друга досматривать, так как один остался, никому не нужный. Ну а Кирюша здесь спокойно жила, все соседи знали, что она сердобольная душа, брата мужниного, нежильца совсем, и друга его, калеку, пожалела, жильем обеспечила, считалось, что и деньгами нам помогает. Деньги всегда привозил Игорь. Много. На случай, если вдруг ему неожиданно надо уехать, чтобы у меня были, ему на дорогу и оперативные расходы и семье. Он всегда неожиданно уезжал. Мне же дал два ключа и два адреса, по которым надо приехать, если он пришлет телеграмму или если задержится больше трех месяцев. Там, по этим адресам, находятся инструкции, что надо делать, к кому обращаться, или будет для меня записка от него, где его искать и какая нужна помощь. Один раз он прислал телеграмму: «Из больницы не выписывают, буду лежать еще три недели», что значило — срочно нужна помощь. Я приехал по одному из адресов. Это была коммуналка, я сказал соседям, что Леонид Иванович дал мне ключ и разрешил переночевать здесь, — так Игорь велел говорить. В шкафу среди белья нашел пакет с инструкциями: позвонить по такому-то телефону и спросить Леонида Ивановича. Ну и остальное, как и что делать. Я позвонил, мне сказали, где он находится, я пошел по адресу. Это оказался пустой, разваленный дом, подготовленный к сносу, в квартире, которую мне назвали, я его и нашел, раненного в бок, хорошо еще, пуля ничего серьезного не задела. Я привез его домой. А случилось это в восемьдесят пятом. Выходил я его, да он и сам был молодцом. Но ничего не рассказывал, а я и не спрашивал. Больше моя помощь ни разу не понадобилась.

— Инструкции, телеграммы, адреса остались? — спросил Сергей.

— Да. Он велел уничтожить, но я сохранил почему-то.

— Это хорошо, что сохранили, — порадовался Кнуров.

— За полгода до смерти Игорь уезжал и привез много денег, доллары. Сказал, что этого надолго хватит и теперь он не скоро поедет. Сказал, что телевизор новый надо и спутниковую антенну, чтобы новости слушать. В те-то времена спутниковая антенна, это в девяностые-то годы! Но Кирюша достала через своих знакомых. Она у нас до сих пор стоит и ловит исправно любые каналы.

— Сколько он привез? — спросил Сергей.

— Сто двадцать тысяч, — спокойно ответил Василий Корнеевич.

Сергей промолчал, а Ника и так зачарованно слушала, не прерывая, смотрела потрясенно на дедушку и никак не могла поверить, принять разумом реальность происходящего, больше похожую на киношный перебор, дурной вкус сценариста в паре с режиссером-постановщиком.

— Перед самой смертью он, как чувствовал свой конец, посадил меня напротив, положил перед собой бумаги на стол и сказал: «Грядут, Василий, трудные времена. Есть две вещи, которые я давно храню, из-за них погибло несколько очень хороших людей. Они спрятаны. Надежно. Опасаюсь только, что один человек рассказал кое-кому об их существовании. И будет ли молчать тот, второй, когда грянут трудные времена, я не уверен. Если кто-то придет к нашим девочкам и будет задавать странные вопросы или пугать их, ты, Вася, найди это и отдай тем, кто за этими охотится, потому что каждая из этих вещей смертельно опасна, если искать их начнут дельцы расчетливые. Найти это сможешь только ты, для этого тебе надо подробно вспомнить наши с тобой разговоры и все, что ты обо мне знаешь. В этом конверте начало поиска, оно зашифровано, но ты поймешь. Если же вас никто не потревожит, то и не волнуйся, я устроил так, что эти вещи найдутся и попадут куда надо через двадцать лет».

— Вы читали документы? — быстро спросил Кнуров.

— Да.

— Дедушка, а бабуля с Соней знали о деньгах?

— Нет, Игорь не велел, я и не говорил. Игорь Кирюше всегда деньги давал, она отказывалась, говорила, что своих хватает, за нас переживала, но он ее отругал один раз, с тех пор и не спорила, она ведь все понимала про Игоря, про дела его непростые.

А еще она привозила домой после так называемого дачного сезона целую машину солений-варений, заготовок всевозможных, картошки, лука, капусты, моркови и других овощей, которых хватало на всю зиму на два дома. С машиной, грузовиком, поясняла бабуля, она всегда «очень удачно договаривалась с соседом, и совсем дешево». Ника каждый раз, перетаскивая в сарайчик подвальный и квартиру эти дары природы, поражалась наивно и искренне: как две старушки, отдыхавшие на даче, могли заготовить столько всего? Бабуля смеялась весело, отмахивалась: кое-что купили у соседей, у тех, у которых машина, и загадочно посверкивала глазами.

Теперь понятно, кто и что заготавливал и откуда у соседей так удачно и вовремя находились разные машины для перевозки.

Ну не дедушка с бабушкой, а партизаны с делянки!

— И что в бумагах? — спросил Сергей.

— Ничего такого, что бы намекало на документы или слитки. Он же сказал: «С чего начинать», — хмыкнул дедушка.

— Ну что ж, Василий Корнеевич, сейчас вы нам покажете все сюрпризы вашего «дворца», и мы займемся вашей «эвакуацией». Бумаги потом, — распорядился Кнуров.

— Зачем эвакуация, если что, я в схроне отсижусь. Нехорошо дом бросать, и рассада у меня, сажать скоро, — не согласился дедушка.

— Василий Корнеевич, — твердо пояснил Кнуров, — люди, которые напугали вашу внучку, судя по всему, весьма серьезные. Сбежала она вчера — сегодня, максимум завтра днем они узнают о доме и о том, что вы здесь живете. Простым обыском и милой беседой с вами не ограничатся, а оставят здесь людей наблюдать, поджидать Веронику, расспрашивать соседей. Нам надо подготовить дом и изменить обстановку в нем так, чтоб понятно стало, что живет здесь одинокий, больной, пожилой и небогатый человек, и ни намека, ни одной зацепки, связывающей вас с семьей, никто же не знает, что вы дедушка Вероники. Значит, необходимо какие-то вещи вывезти, какие-то добавить, может, что-нибудь в вашем схроне спрячем, если он надежный. А вот ваше отбытие обставим громко. Соседи уже приехали?

— Дачники? Да. А кроме них здесь таких хором понастроили, и многие живут постоянно, есть и богатые, они вон и асфальт положили, на дальнем конце огородили территорию и охрану поставили.

— А те, с которыми вы общаетесь?

— Соседка уже здесь, и сосед через дорогу тоже.

— То, что нужно. Кто-нибудь видел Веронику, когда она к вам приезжала в прошлый раз?

— Нет, точно. Никого не было, да и я шмыгнул глазом, по привычке.

— А вы, Ника, — первый раз назвав ее Никой, спросил Кнуров, — когда искали дом, спрашивали кого-нибудь, как пройти?

— Нет, я никого не встретила, сама нашла.

— Тогда еще холодно да слякотно было, из дачников в феврале — марте редко кто ездит, даже по выходным, — подтвердил дедушка.

— Это очень хорошо.

Кнуров достал телефон и, извинившись, вышел из кухни. Разговаривал долго, а когда вернулся и сел за стол, спросил:

— Василий Корнеевич, у вас документы в порядке?

— Да, Игорь сделал, конечно, не на мою настоящую фамилию, и прописан я здесь.

— Значит, они быстро вас вычислят. Обыск проведут серьезный, уверен, что и по участку пройдутся с металлоискателем, и по дому.

— Это сколько угодно, на участке они ничего не найдут, а в доме сами, Сергей Викторович, посмотрите, — усмехнулся загадочно Василий Корнеевич.

— Тогда предлагаю по рюмочке и за дело. Сейчас подъедут мои ребята. Время поджимает. Да, Василий Корнеевич, пожалуйста, обращайтесь ко мне на «ты», а то некомфортно как-то, и дела нам предстоят общие.

— Договорились.

Сергей был потрясен тем, что показывал хозяин.

Конечно, делали здесь все не торопясь, на совесть, да и мужики сами по себе непростые, но основательность, продуманность каждой мелочи, с которыми были сделаны все «сюрпризы» этого дома, приводила в восхищение.

Почему, думал Кнуров, каждому поколению кажется, что оно умнее, сильнее, информированнее старших, и мы позволяем себе пренебрежительную снисходительность к отцам и дедам, глубоко уверенные в своем превосходстве над старшим поколением.

А оказывается, и строить они умели так, как нам и не научиться, и жить, и любить чище, глубже, и знали нечто такое, что уже утрачено и никогда не познать. И только с годами начинаешь осознавать, что предки-то мудрее, сильнее духом, что ли, и жалеешь, что вовремя не услышал, не понял, не перенял, не умел или не захотел расспросить, впитать в себя их мудрость, глубинные знания.

Осмотр лесного схрона отложили на потом, и так переполненные впечатлениями и открытиями, а сейчас, вернувшись в кухню, за стол, детально обговорили отбытие хозяина.

— Соседи бывали в доме, видели обстановку? — работал Кнуров.

— Нет, в дом никто не входил, мы с Игорем стереглись от чужого любопытства, принимали всех на веранде да вон в беседке, рядом с летней кухней. Всегда держали сторожевых собак, таких, как Апельсин, так они ложились на пороге в дом, и никто не мог войти, даже при большом желании и жгучем любопытстве. Игорь же разведчик был от Бога и по призванию, он из предосторожности и стол накрывал скромно, по-деревенски для гостей.

— Это хорошо! — порадовался Сергей, в очередной раз поражаясь профессионализму и уму хозяев. — Господа прибудут серьезные, начнут расспрашивать соседей, придумают легенду, почему поселились в доме, может, даже вашу рассаду посадят, чтобы прикрыть поиски.

Апельсин, лежавший на полу, возле ног Ники, приподнял голову и негромко, утробно рыкнул. Василий Корнеевич вопросительно посмотрел на Сергея, Кнуров кивнул.

— Свои! — сказал дедушка, встал со стула, тихо свистнул Апельсину и пошел встречать вновь прибывших к задней калитке.

Через минуту в кухню вошел Пират.

— Здравствуйте, Вероника!

— Здравствуйте, — улыбнулась она приветливо.

Пират протянул руку для рукопожатия дедушке и представился:

— Алексей, а проще Пират.

— Василий Корнеевич, — поздоровался с ним дедушка.

— Какое задание? — бодренько поинтересовался Пират у Кнурова.

— Дождемся Кнута с Юрой.

Юра числился у Кнурова на фирме одним из специалистов по техническим средствам, никогда не расставался со своим ноутбуком и кучей прибамбасов к нему. Он производил впечатление потерянного для общества разбитного фаната-компьютерщика, на самом деле настолько не соответствовал данному постному определению и был скорее фокусником или магом каким во всем, что касалось технико-оперативной работы.

Василий Корнеевич тут же усадил Алексея за стол, Вероника хозяйничала гостеприимно — разогрела картошку, освежила сервировку, а дедушка тем временем пошел исполнять первый акт спектакля с условным названием «Отъезд».

— Наталья Ивановна! — позвал Василий Корнеевич через забор соседку, возившуюся в своем огороде.

— Иду! — крикнула она в ответ и, положив лопату, на ходу снимая рукавицы, поспешила к забору. — Здравствуй, соседушка! — поздоровалась она.

— И тебе доброго здоровья, — ответил Василий Корнеевич и пожаловался скорбно: — Тут такое дело, прихватило меня что-то сильно.

— Ой, может, скорую вызвать, у меня мобильный есть? — обеспокоилась искренне Наталья Ивановна.

— Да нет, без скорой обойдемся. Меня всю зиму гнуло, сердчишко шалило, и раны старые разболелись. Все думал, весна придет, солнышко пригреет, мне и полегчает, ан нет.

— Так вам в больницу надо!

— Я к тебе с этим и пришел. Я зимой в город к однополчанину ездил, ходил в больницу, прошел обследование. Меня тогда еще положить хотели, да как дом зимой бросишь?

— Надо было остаться, — попеняла соседка.

— Надо было. А тут уж третий день все гнет и гнет меня, сил нет терпеть. Я вот что решил, к вечеру соберусь да поеду к Ивану, это мой товарищ. Если через три дня не вернусь, так ты уж сделай милость, забери с веранды рассаду, посади у себя, не пропадать же ей!

— Конечно, все сделаю, Василий Корнеевич! Вы, главное, лечитесь! А как же Апельсин?

— Я его с собой заберу, сын Ивана к себе на дачу отвезет, пока я в больнице. Я вот тебе запасные ключи дам. — Он протянул ей через забор связку ключей. — Ты уж присмотри за домом хозяйским глазом, продукты из холодильника забери, ну и чтобы не шастал кто.

— Не беспокойтесь, Василий Корнеевич, завтра Витя приедет, так мы уж капитально, на все лето, что нам, пенсионерам, в городе сидеть, мы присмотрим. Я вам сейчас номер моего телефона напишу, вы звоните, как там и что, когда выпишут. Сейчас! — сказала она и заторопилась в дом.

Прибыл Игорь Весин, заместитель Кнурова, как он его представил, и Юрий, парень лет тридцати, постоянно улыбающийся, шумный, ужасно похожий на отвязного хакера с неизменным ноутбуком под мышкой. Они принесли две тяжелые коробки с какими-то вещами. Вчетвером мужчины сходили к машине, предусмотрительно оставленной так же далеко от дома, как и машина Сергея, и принесли еще какие-то коробки, коробочки, пакеты и сумки.

Нике дали задание разбирать содержимое коробок и складывать в них хорошую посуду, хрустальные, добротные дорогие сковородки, кастрюли — словом, все находящееся в кухне, что соответствует образу старого, немощного, сводившего концы с концами дедка. Нику никак не отпускало ощущение нереальности происходящего, словно она находилась внутри затянувшегося, странного, мучающего своей непонятностью сна. Сна, от которого хочется отделаться, проснуться, стряхнуть с себя абстрактную пугающую сказочность, вынырнуть и с удовольствием вдохнуть реального настоящего.

Увы, сюрреализм продолжался.

Мужчины отправились обследовать дальний лесной схрон и весь дом, применяя технические средства, которые привез Юра.

Ника с удивлением доставала и раскладывала на столе содержимое коробок — какие-то старые, закопченные, немного погнутые алюминиевые кастрюльки, сковородки, заварочный чайник с отбитым носиком, разнокалиберные чашки, покрытые внутри коричневым налетом от заварки, истертая, кое-где порезанная клеенка, совпадающая с диаметром круглого кухонного стола. И много, много еще чего, такого же старого, потертого, надколотого, побитого временем и нищетой. Даже небольшой целлофановый пакетик с пылью прилагался к этому хламу. Вероника держала его в руке, рассматривала, пытаясь вместить в себя стремительность, с которой менялись вокруг события, антураж.

«Господи, ощущение такое, что я съезжаю с катушек! Соберись, Ника, что ты как девица нервная!» — пришлось прикрикнуть ей на себя.

Мужчины вернулись притихшие, под впечатлением увиденного, готовые стоять по стойке «смирно» перед Василием Корнеевичем, выражая непомерное уважение.

— За работу! — отдал приказ Сергей. — Все вещи отнесем в схрон, он не просто надежный, это какой-то филиал ФСБ. Кнут, вы с Никой начинайте с мансарды, я, Василий Корнеевич и Юра снизу, Пират на позицию. Все!

Они провозились до темноты, прервавшись только на обед, который Кнуров заставил готовить в «новой» посуде и есть, соответственно, из нее же.

На время обеда Игорь заменил Пирата на какой-то там позиции, Ника так и не поняла на какой, да и какая разница! Хоть восьмая из Камасутры, тут бы на самом деле не кукукнуться!

Когда опустились сумерки, дом был преображен до такой степени, что становилось жутко до мурашек, до жути. Совсем другой дом, в котором жил хозяин с другими привычками, повадками, характером, другими болезнями, запахами, дом из чужой жизни, истории, судьбы!

Апельсин, не вынеся непонятных перемен, давно убежал во двор и больше не возвращался в дом, только подходил к двери и, переминаясь с лапы на лапу, тихо поскуливал, не нравилось ему происходящее, ой как не нравилось.

Василий Корнеевич предложил выпить чаю, посумерничать.

— Можно и чаю, а можно и по рюмочке, после трудов праведных, — выдвинул встречное предложение Весин.

У Кнурова зазвонил телефон; кивнув в знак согласия с предложением «по рюмочке», он нажал кнопку ответа.

— У нас гости, — сказал ему Пират.

— Шустрые ребята. Приглядывай!

Кнуров набрал другой номер.

— Юра, прибери там повнимательней и встречай нас у первого выхода, да посматривай там, «гости» уже здесь.

Юра относил в схрон последнюю коробку и спутниковую антенну.

— Рюмочку примем в другом месте, прибыл ваш Михаил Иванович со товарищи. Ну что ж, Василий Корнеевич, таки оно и пришло, и настало время воспользоваться вашими подземными ходами и достижениями строительной инженерии.

— Значит, не зря мы с Игорем трудились!

— Еще как не зря! Так, Кнут, забирай их и уходите через первый ход, Юра вас встретит, идите к машинам и ждите звонка. Василий Корнеевич, Апельсина вперед и объясните ему что и как, чтоб обошлось без озвучения отхода.

Он с ненавистью смотрел в затылок своего водителя, сидевшего за рулем служебной машины, в данный момент безнадежно застрявшей в пробке на Тверской.

Ни пробка, ни водитель, впрочем, не имели никакого отношения к мучавшей, душившей его ярости.

Как можно было так лохануться?!

Как можно было пропустить этот дом, который, оказывается, всегда принадлежал бабке?! А теперь и девке этой!

Ведь если где и прятать что, так в доме, да и сама девка наверняка там отсиживается!

Подчиненного, отвечающего за информацию о девушке и попавшего под первую, неконтролируемую вспышку злости начальника, уже увезли в больницу, избитого до бесчувствия.

Если бы он не выместил на ком-то необузданный взрыв эмоций, то вряд ли смог бы сейчас спокойно ехать на условленное место встречи со своей группой.

«Ничего, вечером будем на месте, а уж там мы точно что-то найдем, да и барышню сбежавшую. Нет, ну какова сука!»

Нику раздражало бездействие.

Поздно ночью их с дедушкой и Апельсином привезли в дом Антона и Наты, а рано утром, пока они спали, все мужчины уехали.

Вернувшись вечером с работы, Антон попытался успокоить Веронику, объяснив, что, раз Матерый взялся, он сделает все как надо и она с дедушкой являются его клиентами, а он, Антон, не знает, как и что там продвигается.

Хозяева — замечательные люди, и их дети, и няня с домработницей, и дом, и пришедшая Дина с сыном Иваном еще больше раздражали Нику, потому что, не спрашивая, их с дедушкой привезли и навязали этим хорошим людям, и ей было очень неудобно пользоваться их гостеприимством.

Дедушка, который не мог сидеть без работы, нашел себе очень важное дело. Он, стараясь быть тактичным, поинтересовался у Натальи, почему они не разводят огород.

— Да не умеем мы и как-то не думали об этом, — ответила она.

— Вы позволите мне поогородничать у вас? Мы с Никушей уедем домой, а у вас зелень всякая будет к столу, это всегда в радость.

— Да, конечно, Василий Корнеевич, делайте что хотите и где хотите, только с двумя условиями! Первое — вы станете делать только то, что вам нравится и доставляет удовольствие, и второе — вы не будете перетруждаться!

— Договорились!

Они обошли вдвоем с Натальей весь участок, подобрали место для грядок, за домом, так, чтоб и не на виду, и не совсем уж маленький получился огород, и не в тени деревьев, съездили на станцию и еще куда-то, купили семена, рассаду, и Василий Корнеевич приступил к делу.

Ника с удовольствием возилась с детьми и взялась помогать Наталье готовить. Апельсин, удвоив бдительность, обходил новые владения.

Кнуров ехал в дом к Ринковым совсем уж поздно, к ночи. Сергей устал, почти не спал и злился.

Тайник они нашли, подивившись мудрости покойного Игоря-Олега, но указания в нем были совершенно непонятны, и ясно, что без Василия Корнеевича не разобраться.

Он просидел в архиве весь день, мало того, пришлось обращаться к Деду, чтобы получить разрешение. Дед, конечно, умница, присмотревшись к Сергею, сразу расщелкал, что он взял интересный след, лишних вопросов не задавал, но мягко потребовал доложить детали. И хотя Кнуров давно уже не был его подчиненным, «сынком», как он их всех называл, но докладывать все-таки пришлось.

Да к тому же пришлось принимать в офисе срочного клиента, и, хоть не любил Сергей совмещать дела, иногда приходилось.

Кнуров поймал себя на том, что торопится, и сбавил скорость.

Он хотел видеть зеленые выстрелы ее глаз, слышать спокойный, с придыханием голос, паузы между слов, летящие прядки волос, еле уловимый вишневый запах, вызывающий воспоминания о греховном наслаждении вишнево-коньячного шоколадного вкуса.

«Нет, нет, Матерый, это не для тебя! Кнуров, ты сбрендил! Никаких западаний. Ожиданий! Чур меня, чур!»

С этой Вероникой невозможны отношения, к которым он привык. Никакого легкого постельно-разговорного жанра, никаких отстраненно-безнадежных «я позвоню».

Она другая. Просто другая, из разряда тех, от которых он держался на максимально возможном расстоянии.

Он битый-перебитый мужик — свободный ходок, и давно смирился со своим одиночеством, и даже большую часть времени чувствовал себя в нем комфортно. И его вполне устраивала такая жизнь, он ее долго строил, научившись красиво уходить из-под любых дамских попыток что-то усложнить.

«Вот и нечего туда лезть! Между прочим, она тебя и не приглашала!»

Он уволился в запас, когда совсем уж приперло, — не мог видеть и терпеть глупые приказы, обусловленные высокой политикой, а чаще просто тупостью штабных начальников, не мог видеть, как из-за этого гибнут молодые пацаны. И много, много всякого дерьма той же направленности, о котором ни вспоминать, ни думать не хочется, и тем паче становиться участником.

Уволился сразу, не рассуждая.

После одного из инцидентов с таким вот дерьмом штабным. Он прекрасно знал, что для него нет ни места, ни какого-либо дела на гражданке. Он ничего другого не умел — только быть тем, кем он был.

«Да и хрен с ним, хоть дворником пойду», — решил Кнуров. Но в дворники пойти ему не дали. Ринк встретил его на выходе из заведения, уже вольной птицей, и забрал к себе работать.

К слову сказать, через фирму Антона прошли все, кто когда-то находился под его командованием или служил вместе и ушел на гражданку. Кто остался работать, кто, перекантовавшись первое время, подыскивал места потише да поспокойней и уходил, а кого Ринк и сам турнул по разным причинам.

Антон с Мишкой к тому времени, когда пришел Сергей, уже поставили фирму на ноги, и он с удовольствием впрягся в дело.

Через пару лет они поняли, что имеют как бы два направления — то, чем занимались Антон с Мишкой, по большей части охрана, системы безопасности, а тот отдел, который возглавлял Кнуров, занимался в основном финансово-банковскими кражами, аферами с применением новых технологий. А куда нынче без них-то, без новых технологий, — ни дыхнуть, ни что другое сделать.

Сели они как-то вечерком втроем, посовещались и решили, что нужна отдельная фирма, специализирующаяся на кнуровском направлении. Вот тогда он и взял кредит, занял у мужиков денег и сделал свое агентство, работал как каторжный, почти не спал полгода, начал с полуподвального помещения и двух подчиненных. Но он это сделал!

И отдал долги, и встал на ноги, и заработал имя и клиентов. И приходящую иногда, щемящую тоску о том, что в жизни ничего не исправить, не перерешать наново, и друзей, полегших на чужих сторонах, не воскресить, и нет и не будет у него того, что есть у Антона и Мишки, — родной, любимой женщины.

Та тоска, которая притягивает, как на магнит нанизывает, собирая все потери, ошибки и упущенные возможности. Бывает и такое с ним, накатывает.

Он познакомился с Натой и Диной на свадьбе, вернее, на двух свадьбах. Антон и Мишка сочетались браком с Натой и, соответственно, с Диной в один день и час, отмечая это мероприятие совместно, по случаю чего собраны были все «братья», в том числе и он, Сергей.

Он приехал в ЗАГС за полчаса до регистрации, как и положено, с дурацким букетом, в костюме, ношение которого освоил в совершенстве за последние годы, но который его страшно раздражал и стеснял сегодня. Впрочем, Кнурова сегодня раздражало все с самого утра. В кармане костюма от «Хьюго Босс» лежала плоская фляжка с коньяком, взятая с собой не случайно, а очень даже намеренно, что-то типа: «А не пошло бы оно все…», в соответствии с моментом и неотпускающим раздражением.

Стоя на крыльце перед дверью ЗАГСа, он ощущал тяжесть этой фляжки в кармане, ее вес, оттягивающий полу пиджака, и это хоть немного примиряло его с неизбежностью того, что должно случиться с друзьями.

Возле заведения для брачующихся толпилось полно народу. Какая-то свадьба загружалась в машины, крича, шумя, открывая шампанское. Счастливый жених помогал жемчужно-белой, всей в кружевах и рюшах невесте сесть в машину. У Кнурова эта бестолково-веселая толчея вызывала горечь во рту, от глупости и, как ему казалось, пошлости происходящего, этой преувеличенной радости, криков, поздравлений, пены шампанского, кучи цветов.

Что делают? Глупые дети!

От чувства неотвратимости события, которое сейчас произойдет с Антоном и Мишкой, горло спазмами сжимала тоска.

Какая свадьба-женитьба?

Боже мой! Что они творят, он не хочет ни видеть, ни слышать, как с друзьями случится неизбежное — ожидание радостей семейного очага, вера в это, и… каждодневное разочарование и непонимание — как же так?

И это было так тоскливо, так непоправимо, как пустой мусорный бак, поставленный вечером и к вечеру же следующего дня наполненный воняющим мусором до краев и переполняемый им же, в виде рваных пакетов и всяких ошметков, разбросанных на асфальте.

И ведь не мальчики уже!

Должны же понимать, видеть! Еще и Дед!

Генерал от радости, что его ребята женятся, подсуетился и ускорил мероприятие сочетания браком, сократив волнующее ожидание от заявления до печати до двух недель.

Уж Дед-то торжество сегодняшнее не пропустит, но пока его машины не было видно, не подъехал еще.

Оттягивая момент ненатуральных поздравлений и натянутой улыбки, Кнуров достал еще одну сигарету и закурил.

Огромная тяжелая дверь ЗАГСа со скрипом отворилась.

Почему все такие здоровые двери учреждений скрипят одинаково?

На крыльцо вышла девушка, симпатичная, среднего роста, одетая в красивое платье. От своего тягучего настроения он даже не стал внимательно рассматривать ее, так переживал!

— Извините, пожалуйста! — обратилась она к нему с улыбкой. — Вы не угостите меня сигаретой, я свои в этой суматохе забыла.

Он достал из кармана пачку, протянул ей. Она аккуратно, двумя пальчиками вытащила сигарету и улыбнулась благодарно. Сергей убрал пачку, достал зажигалку и дал ей прикурить.

— Спасибо, — поблагодарила она. — Вы гость на чьей-то свадьбе?

— Да, — нелюбезно буркнул он.

— Похоже, сие событие вас не радует! — улыбнулась девушка. — Вы, как это говорится, со стороны жениха или невесты?

— Жениха! — Он совсем не хотел разговаривать — ни с кем и ни о чем.

— Значит, вам не нравится невеста вашего друга или родственника? — весело расспрашивала она.

— Я с ней пока не знаком, — так же недружелюбно пробурчал Кнуров.

— А-а! — Она опять улыбнулась. — Вы против женитьбы друга! Не верите в институт брака?

Он не ответил, покосился на нее недовольно.

Ну чего пристала? Покурила? Вот и хорошо — иди своей дорогой!

Она положила ладошку ему на руку. Сергей посмотрел на ее руку и поднял глаза на лицо. Взгляд у нее был теплым, каким-то мудрым и дружеским.

— Вы не расстраивайтесь так. Может, вашему другу повезет и все у них будет хорошо. Вы знаете, иногда так бывает, что людям просто повезет, редко, но бывает! А вдруг здесь именно тот случай?

Кнуров рассмеялся. И странное дело — его немного отпустило.

Черт его знает, может, действительно Ринку с Дубом и повезет!

— Ну, вот вы и улыбнулись! — обрадовалась девушка. — Ваши уже там?

— Там, — ответил Сергей, он видел машину Ринка, припаркованную недалеко от входа.

— Идемте? — спросила собеседница.

Он вздохнул, но настроение, изменившись, стало каким-то бесшабашным.

— Идемте! — кивнул он.

Сергей придержал дверь, пропуская незнакомку, и вошел в святилище счастья следом за ней.

Навстречу шел Антон. Он сиял от радости, был одет в строгий черный костюм, в петлице, подчеркивая торжественность события, белела маленькая гвоздика.

— Матерый! — обрадовался он.

Они обнялись, похлопали друг друга по спине.

Антон отодвинулся, рассматривая Сергея, потом отпустил и сграбастал незнакомку, прижав к своему боку.

— Я уж думал, ты сбежала из-под венца!

Девушка звонко рассмеялась:

— Англичане говорят, что если невеста сбежала от алтаря, то неизвестно, кому больше повезло, ей или жениху!

— Мы этого проверять не будем! — Антон чмокнул ее в щеку. — Я смотрю, вы уже познакомились? — спросил он Сергея, слегка ошарашенного таким поворотом событий.

— Не совсем, — ответил он.

— Это Ната, моя жена, а это Серега Кнуров, я тебе о нем рассказывал.

— Очень приятно, — искренне сказала Наташа, — а женой я стану через пятнадцать минут.

Так они и познакомились.

И подружились с ней и с Диной.

Наталья с Диной — единственные женщины в его жизни, с которыми он по-настоящему дружил и мог себе позволить расслабиться — не изображать из себя ничего: ни уставшего плейбоя, ни грозного начальника, ни заинтересованного любовника, а просто быть самим собой. Жаловаться, если приперло такое настроение, делиться радостью, когда она есть, даже посоветоваться о деле, которое застопорилось.