Принц б/у Ларина Арина

– Говоришь, папа исполкомовский? – Татьяна болтала ногами, с увлечением поедая фруктовое мороженое за семь копеек. Рита терпеть его не могла, поскольку его вкус напоминал ей насмерть замороженный приторный фруктовый сироп. – Тебе не нравится? Бери, пока дают.

– Я же Колю жду, – напомнила Маргоша, многозначительно подняв тонкие брови.

Татьяна, которая не далее как вчера организовала мнимому полярнику романтическое купание голышом при луне, удивленно открыла рот и уставилась на погрустневшую подругу.

– Ты серьезно? Да там, на Севере, знаешь, какие деньжищи платят? Не вернется он, не жди. Совсем рехнулась, такого мужика упускать. Всю оставшуюся жизнь в шоколаде будешь!

Таня на мгновение даже пожалела, что отбила у подруги научного работника, а не номенклатурного сынка, но вспомнила красивые Колины глаза, сильные руки и успокоилась. Баланс подарков судьбы строго соблюдался: вместо отбитого Николая Маргоша получила перспективного парня. Что ни делается, все к лучшему. Хотя на дне сознания у Тани ворохнулась ершистая мыслишка: почему так? Одним все, а другим – дырка от бублика. Почему она должна выцарапывать у жизни свое счастье, а Маргоше, которая и так плывет, как листок по течению, все само падает в руки? Вопрос был риторическим.

– Он вернется, – серьезно и убежденно проговорила Рита. – Он меня любит. Ты даже не представляешь, как сильно он меня любит.

Татьяна ощутила глухое раздражение: совесть снова толкалась и мешала есть мороженое.

Волна охотничьего азарта смыла Борю с пологого берега размеренной жизни и поволокла вдаль, царапая его нежное самолюбие о каменно-неприступную Маргошу. Из подарков девица брала только цветы, в кино ходить соглашалась, но любые Борины попытки продвинуть руку дальше подлокотника решительно пресекались. Прощались они как товарищи по партии, расходящиеся по домам после собрания подпольщиков. Боря держал ее за руку, пытаясь притянуть поближе, а Маргоша делала вид, будто не замечает его поползновений, и радостно трясла его конечность, благодаря за приятный вечер и сохраняя метровую дистанцию. Если бы не мамины вопли, то она вообще никуда с Борей не ходила бы, но Светлана Федоровна настолько мастерски закатывала скандалы, что Рита решила поберечь свои и папины нервы, справедливо рассудив, что от походов в кино с нее не убудет, зато военные действия дома прекратятся, а буря превратится в штиль.

Борис Осинский не умел долго ухаживать. Причем не просто не умел, но и не хотел. Зато невозможность получить желаемое стимулировала его умственную деятельность, в связи с чем он дозрел до мысли начать атаку на Маргошу не с флангов, а с тыла. В богатом арсенале его друзей имелся Гоша, который при отсутствии прописки, жилплощади и прочих привлекательных для девушек моментов умудрялся быть обласканным самыми видными барышнями. Из этого можно было сделать вывод, что Гоша знает какое-то волшебное слово или носит на шее универсальную отмычку, которой поддаются все девичьи сердца. Выслушав путаное повествование уставшего от длительных и бесплотных ухаживаний Бори, Гоша почесал свой выдающийся нос, похожий на стоп-кран в поезде, и авторитетно сообщил:

– Боряныч, запомни! Если путь к сердцу мужчины лежит через желудок, то путь к сердцу женщины – исключительно через ЗАГС. Это совершенно не значит, что ты должен жениться, но продемонстрировать серьезность намерений надо обязательно. Если твоя подруга изображает честную, просто подыграй ей. Такие бабы претендуют на то, чтобы загнать тебя в тихую семейную гавань, приковать многотонным якорем к теплому дну и обвешать детьми и проблемами. Намекни, что ты сам готов туда грести на предельной скорости и добровольно отдать свою молодую жизнь этой хищнице, чтобы она обгрызла тебя, как спелое яблочко, а из огрызка сделала компот длительного хранения.

Если раньше Боря не задумывался о женитьбе, то Гошин живописный рассказ убедил его в том, что ничего страшнее этого шага и быть не может. Ни одна юбка не стоила закатывания Осинского в компот.

Гоша поворошил короткие пегие вихры и выдал притихшему Борису следующие указания:

– Расскажи ей, что мечтаешь о ребенке, намекни, что твой идеал женщины – это полногрудая баба с ребенком у сиськи.

Гоша неожиданно мечтательно затих, видимо, представив себя на месте только что нарисованного младенца.

– Она, наоборот, маленькая, худенькая, без этого всего…

– Без всего – это плохо, – заметил Гоша.

– Нет, не совсем без всего, но…

– Понял, понял. На вкус и цвет товарищей нет. Тогда просто скажи, что она снилась тебе с младенцем на руках, и ты проснулся весь в слезах от счастья.

– Я не говорил, что она дура. Во всяком случае, не до такой степени, чтобы поверить в подобную ерунду.

– Боряныч, все они дуры именно до такой степени. Вот заначку найти или раскусить, с кем ты ночевал на прошлой неделе, – запросто, а когда им начинаешь вешать на ушки такую лапшу – тают и слушают. Загадка природы. Главное, убедительно говорить, а не как на собрании. И обязательно скажи ей, что хочешь познакомить с родителями. Только помни: ни слова про свадьбу, чтобы потом она не смогла сказать, будто ты что-то обещал. Никаких конкретных обещаний, пусть все додумывает сама. Да, снилась, да, мечтаешь о семье, хочешь познакомить с родителями. Но это она будет думать, что пора покупать фату, а ты ничего такого не имел в виду. Поделился с девушкой сном, честно рассказал о планах на жизнь, а с родителями ты знакомишь всех своих друзей. Я вот тоже знаком с твоими предками, так что мне теперь, замуж за тебя проситься? Это дает тебе шанс оставаться в своих глазах честным человеком, а ей – учиться на собственных ошибках. Кстати, порепетируй мимику перед зеркалом, а то можно и наколоться, если опыта нет.

Нет на свете двух одинаковых женщин, нет и не может быть двух абсолютно похожих звезд, цветов или отпечатков пальцев. Всегда есть что-то, что их различает. Поэтому, несмотря на весь свой опыт в общении с противоположным полом, Гоша был неправ, пытаясь обобщить известные ему дамские ошибки и выведя этакий образ недалекой дурехи, которая уже вытащила из бабушкиного сундука пропахшую нафталином фату и полирует палец под обручальное кольцо. В двадцать лет жизнь кажется простой и понятной, друзья – непререкаемо авторитетными, а будущее – безоблачно чистым.

Уловив из разговора с Гошей умную мысль, что путь к Маргошиному сердцу лежит через намек на женитьбу, Борис наметил тактику поведения. Он провел воображаемую пунктирную линию от желания завести семью до ЗАГСа, где эта линия делала опасливую петлю в сторону, и уткнув ее в пару краснощеких вопящих карапузов, олицетворявших тихое семейное счастье. Именно в соответствии с этим маршрутом Борис и собирался строить беседу.

Заведя Маргошу в дурманящий запахом цветов и свежей зелени парк, Боря усадил ее на лавочку и под романтическое пение соловьев начал пугать изумленную спутницу подробными описаниями своих сновидений. В том, что кавалер врет, Рита не сомневалась, но как понимать его намеки на ребенка, не знала. Никаких детей в восемнадцать лет она категорически не хотела. Если до этого момента Боря не нравился ей своей нахрапистостью и явным желанием ускоренными темпами залезть под подол, то теперь представлял реальную опасность, поскольку, оказывается, не просто хотел, как говорила бабушка, поматросить и бросить, а еще планировал сделать ей ребенка и затащить не только в постель, но и в ЗАГС. То, что хорошо для тридцатилетней разведенной и многоопытной женщины, которой уже нужен рукастый мужик с молотком, кошельком и без вредных привычек, для молоденькой девочки видится сплошным будничным кошмаром. Мечты юной невесты дальше красивой свадьбы и поцелуев под луной не идут, она даже не догадывается о бытовой стороне совместного проживания. Холодильник и стиральная машина воспринимаются исключительно как детали интерьера, а ведро с мусором вообще кажется эпизодом из прошлого. С момента свадьбы вся жизнь рисуется исключительно в розово-голубых тонах и совсем не такой, как у вечно спорящих и выясняющих отношения родителей.

Максимум, на что простиралась Риточкина фантазия, – поездка на юг и опять же романтика звездных ночей и красивый шум прибоя, причем с пока еще неразлюбленным Колей, а вовсе не со строившим матримониальные планы Борисом.

– Я хочу познакомить тебя с родителями. – Боря наконец-то добрался до кульминационного момента и выжидательно уставился на Маргошу, думая, что сейчас она восхищенно охнет и повиснет у него на шее или станет более сговорчивой.

Рита опасливо отодвинулась от вальяжно раскинувшего по скамье свои грабли Осинского и осторожно напомнила:

– Я с ними вообще-то знакома. Вы к нам в гости приходили.

Боря покраснел. Каким образом этот немаловажный факт вылетел у него из головы, непонятно, но не сдаваться же из-за подобной ерунды.

– Я не в этом смысле, а в том плане, что ты поближе с ними познакомишься. Придешь, попьешь чайку, поговоришь.

– Зачем?

– Я всегда приглашаю домой дорогих мне людей, а мои друзья – это друзья моих родителей. Разве у вас дома не так?

Рите стало ясно, что отделаться от приглашения не получится, поэтому она вынуждена была согласиться.

– Тогда давай прямо сейчас! – обрадовался Боря, сразу просчитавший, что ни отца, ни матери в этот момент дома нет, что и выяснится по факту прихода в квартиру. А там уже как повезет. Возможно, этой несговорчивой девчонке будет достаточно одного того, что ее причислили к дорогим ему людям и вознамерились ввести в круг особо приближенных. Хотя следов восторга или хотя бы благодарности на ее хорошеньком личике не наблюдалось.

– А что, твои родители не работают? – насмешливо спросила Рита, моментально раскусив коварный план ухажера.

– Риточка, пока доедем, пока воду в чайнике вскипятим, они и вернутся, – не сдался Борис.

Посмотреть, как живут сильные мира сего, очень хотелось, к тому же вряд ли парень рискнет делать детей прямо на дому, непосредственно перед приходом родителей.

Странно, но, к искренней радости Маргоши и к безграничному разочарованию Бориса, отец оказался дома. Леонид Владимирович шуршал в кабинете какими-то бумажками и возмущенно кричал в телефонную трубку, употребляя весьма витиеватые и оригинальные выражения.

– Папахен пашет на благо родины, – расстроенно прокомментировал непечатные тирады Боря.

– Ну что? – мстительно поинтересовалась Маргоша. – Чайник ставить будем?

– А как же. Сейчас все организуем, – не унывал Боря, решивший подкупить гостью великолепием квартиры. – Но для начала я устрою тебе экскурсию по нашим апартаментам.

Если раньше Маргоша наплевательски относилась к материальным благам, то эти десять минут перевернули ее мировоззрение на сто восемьдесят градусов, подвесив вверх ногами и потряхивая податливый мозг, чтобы ежедневно вбиваемые мамой мысли о перспективности жениха плотно улеглись в Маргошиной голове и совпали с траекторией ее извилин. Она попала в сказку, недоступную и неведомую по тем временам абсолютному большинству наивных строителей социализма. Все это можно было презрительно отвергать ровно до тех пор, пока не появлялась возможность потрогать своими руками и увидеть своими глазами. На фоне импортной мебели и сантехники Боря не стал ближе или симпатичнее, но процесс взросления пронесся по Маргошиному организму, словно химическая реакция у двоечника-экспериментатора. Романтический образ Коли слегка померк, затуманенный блеском финских смесителей и чешского хрусталя.

Леонид Владимирович вышел к гостье поздороваться, придирчиво оглядел ее и благосклонно согласился попить с молодыми людьми чаю. Посокрушавшись, что Анна Яковлевна лишена чести пообщаться со столь милым созданием, он даже вышел в коридор, желая проводить раскрасневшуюся от впечатлений Маргошу, и по-родственному чмокнул ее в щечку.

– Ты понравилась отцу, такое редко бывает, – польстил ей Боря, когда они уже подходили к Маргошиному дому. – А мне можно тоже поцеловать тебя? По-дружески?

Рита машинально подставила ему щеку, думая о чем-то своем. Не ожидавший подобной покладистости, Борис обрадованно начал обслюнявливать доступные части тела и даже попытался подключить к процессу руки, когда Рита вдруг очнулась и резко отпрянула от него.

– Ну что опять? – раздосадованно поинтересовался он.

– Не сегодня, – туманно пояснила Маргоша.

– А когда? – не унимался Боря, пытаясь напоследок хотя бы частично продолжить инвентаризацию недоступного имущества.

– Не все сразу, – неуверенно произнесла Рита, не понимая, что именно она имеет в виду. Единственное, чего ей хотелось, это немедленно отделаться от прилипчивого кавалера и додумать свои умные мысли в одиночестве.

– Тогда завтра, – потребовал Боря.

– Завтра, завтра, – торопливо подтвердила она и махнула рукой на прощание, скрываясь за тяжелой дверью подъезда.

Осинский-старший задумчиво курил, расчистив стол и барабаня пальцами по пустой полировке. Едва услышав щелчок замка и голос сына, напевавшего нечто бравурное, Леонид Владимирович позвал отпрыска в кабинет.

– Если я правильно понимаю, эта очаровашка – дочь маминой подруги, этой… как ее… Светланы Федоровны, у которой мы были на дне рождения?

– Да. – Борису не хотелось обсуждать с отцом свои далеко не джентльменские планы в отношении Риты. Он никак не рассчитывал, что очередная его гостья, одна из многих, вдруг станет темой для беседы на воспитательные темы. А судя по выражению лица главы семьи, это была именно воспитательно-профилактическая лекция.

– Что у тебя с ней?

– Ну… – Борис попытался изобразить нечто самодовольно-хвастливое, но под мрачным взглядом отца смешался и честно ответил: – Пока ничего.

– Вот и отлично. Она тебе не пара. Тем более, зная твои донжуанские замашки, хочу предупредить: она дочь маминой подруги, поэтому последствия могут быть самыми непредсказуемыми. Нам не нужны проблемы. Я достаточно доходчиво объясняю?

– Я уже вполне взрослый… – запальчиво произнес Боря, но его патетику немедленно, словно комара струя дихлофоса, сбил вопрос Осинского-старшего:

– Ты, кажется, хотел «Жигули» покупать?

– Да. – У Бори сперло дыхание, и сердце начало биться так медленно и тяжело, что пульс перебрался в уши и принялся оглушительно шлепать по барабанным перепонкам.

– Так вот: брось девчонку и займись автомобилем. А я помогу, если будешь правильно себя вести.

Вопрос к обоюдному удовлетворению сторон уладили раз и навсегда.

Татьяна лежала на блеклом байковом одеяле, подставив солнцу гладкую розовую спину, и слушала плеск воды. Рядом растянулся Николай. Он лениво жевал длинную сочную травинку и сквозь прикрытые ресницы бездумно смотрел на противоположный берег реки. День клонился к вечеру; отпускники, не набравшие денег на поездку на юг, уже потихоньку расходились по домам мазать обожженные части тела сметаной и отдыхать от дневной жары. Пляж медленно пустел, постепенно натягивая на раскаленные камни легкое покрывало вечерней прохлады.

– Какие у нас планы? – довольно потянувшись, спросила Татьяна. Она подкатилась к задремавшему Николаю и пощекотала его свежесорванным листком подорожника.

– Вот сейчас все расползутся, и будем планировать, – не открывая глаз, пробормотал размякший кавалер. Судя по голосу, его так разморило от жары, что планировать что-либо он не собирался.

– А публика не торопится к домашнему очагу. Может, разгонишь? – пошутила Татьяна, любуясь матовым блеском Колиного накачанного тела. Он невнятно промычал что-то и перевернулся на живот. Спина тоже была рельефной.

– А я беременна, – без перехода сообщила Таня будничным тоном, с деланым равнодушием глядя в его белокурый затылок. Внутри у нее все клокотало от страха: от того, что он сейчас ответит, зависит ее дальнейшая жизнь.

Эту новость она носила в себе уже больше недели. Случившееся не стало для нее неожиданностью. Более того, будучи крайне практичной и неглупой девицей, Татьяна с первой же минуты поняла, что за ветреного Николая ей придется бороться, если она не хочет, чтобы он бросил ее, как Риту. Удержать его ежедневным кувырканием на сеновале, не имея на руках никаких иных козырей, кроме роскошной фигуры и длинных русалочьих волос, было невозможно. Денег, квартиры и перспектив у Тани не имелось. После своего института культуры она могла стать только библиотекарем, высокие должности ей не светили, а с комсомольской работой не ладилось, так что пробиться по партийной линии тоже шансов не было. Несмотря на житейскую смекалку и трудное детство, рационализм Татьяны в случае с Колей дал сбой. Она наивно решила, что Николай не просто бабник, а мужчина, находящийся в поиске своего идеала. Опрометчиво посчитав себя искомым идеалом, Татьяна полагала, что сообщение о беременности любимой девушки молодой отец воспримет с радостью. Она думала, что Николаю нужен легкий толчок в правильном направлении, чтобы он наконец принял единственно верное решение: догадался жениться на мадемуазель Соколовой. А что, как не грядущее рождение нового члена общества, может заставить оцепенеть готовящегося сбежать мужика и навсегда спеленать его узами брака? Под слишком высокую стену можно сделать подкоп, а через очень глубокий ров перебросить мост. Безвыходных вариантов нет. Поэтому Татьяна в первую же совместную ночь под молодецкий храп Ромео старательно поработала иглой над его «пулеметной лентой» из презервативов. Через пятнадцать минут все «патроны» у революционного матроса Коленьки были холостыми.

То, что Татьяна расценивала как легкий толчок, для Николая оказалось сродни удару груженого «КамАЗа», который не просто наехал на потерпевшего, но еще и присыпал его кирпичами. Он перестал дышать и напрягся, боясь обернуться и переспросить.

– Этого не может быть, – просипел наконец едва живой от переживаний Коля.

– Может, может! – счастливо воскликнула будущая мать, решив, что столбняк хватил любимого от радости, а не по какой-либо иной причине.

– Нет! – рявкнул пришедший в себя Коля. – Я всегда предохранялся! Это не мой ребенок!

– Коленька… Ты что? – пролепетала шарахнувшаяся от его вопля Татьяна. – Да у меня кроме тебя… Ты что, не рад?!

Этого она могла бы и не спрашивать. Судя по пятнистой физиономии осчастливленного папаши, обрадовать его могло только одно: если бы любимая девушка сейчас лопнула в воздухе, как мыльный пузырь, не оставив о себе и о своей беременности никаких воспоминаний.

Маргоша тоскливо разглядывала отчаянно благоухающую герань, листья которой частично перекрывали вид на улицу. Сквозь матовую зелень робко просачивались тонкие лучи солнца. Они жизнерадостно ползали по подушке и щекотали мокрую Маргошину щеку. Зареванная Маргоша, словно выброшенная на берег рыбина, горестно лежала пластом на кровати и думала о собственных похоронах. Она уже устала плакать и лишь шмыгала носом. Голова болела, влажная подушка раздражала, а жизнь укатилась под откос, как мятая консервная банка. И не просто банка, а темно-желтый кривой блин из-под шпрот, который противно взять в руки. Пронзительная жалость к себе не давала возможности сосредоточиться и начать искать выход из тупика. Хотелось так и пролежать остаток жизни на горячей от летнего солнца простыне, а потом плавно перейти к этапу пышных похорон. По самым скромным подсчетам, до скорбной церемонии оставалось много десятков лет, поэтому ожидать в ближайшем будущем сочувствия, оплакивания и соболезнующей толпы у гроба не приходилось. Кроме того, в трагическую картину погребения стали вплетаться раздражающие бытовые детали. Пышное белое платье, в котором, по замыслу страдающей Маргоши, ее должны были хоронить и на которое должны были падать горькие слезы раскаявшегося Николая, никак не влезало в гроб, а уминать кружевную пену роскошной юбки казалось неэстетичным. Сердито вытерев остатки слез, Маргоша резко поднялась и зло поджала губы.

– Небось ездит там на собаках по сугробам и в ус не дует, – яростно пробормотала она, ткнув кулачком ни в чем не повинную подушку. – А мне что делать? Что мне делать-то…

Сердце тоскливо сжалось. Слез уже не было, остался только холодный липкий ужас свершившегося и ощущение абсолютной безвыходности.

– Ты что, совсем дура? – орала Татьяна, метавшаяся по комнате, как муха в сачке. – Ты же говорила, что ничего не было! Я тебя предупреждала! Идиотка! Что ты натворила!

– Не кричи на меня, – заревела Маргоша. – У него были презервативы! Ничего не должно было случиться!

– Должно, не должно, – уже тише проговорила Соколова, стараясь придавить чувство вины, извивавшееся, словно выползший на асфальт дождевой червяк: она вспомнила, как с азартом тыкала в пресловутые средства защиты иглой. Так кто ж знал, что эта дурища, забыв про свое хорошее воспитание, выкинет подобный фортель?

– Как мне его найти? – ныла Рита. – Надо, чтобы он срочно женился, пока живота не видно. Он же не знает, что я этот год, пока он там снеговиков лепит, ждать не могу.

– А ты уверена, что он захочет жениться? – осторожно, но с долей ехидного превосходства охладила ее пыл Татьяна.

– Он меня любит.

– Любить и жениться – два совершенно разных действия. Скажу больше, любить – это действие, а жениться – противодействие. Мужчины предпочитают свободу.

– А чего ж тогда они все женатые и с детьми? – всхлипнула Маргоша.

– Это те, кто не сумели убежать в леса, – со знанием дела сообщила Татьяна. – Примитивные особи, пойманные нами, женщинами, для продолжения рода. Мужики – это, знаешь ли, такой вид, который размножается только в неволе.

– Хватит придуриваться. В данный момент размножаюсь я, – разозлилась Рита. – А я тоже хочу размножаться в неволе, со штампом в паспорте и после свадьбы. Что мне делать-то? Может, в адресный стол обратиться?

– Обратись, – кивнула Таня. – Тебе известны его данные?

– Вот сейчас пойду и утоплюсь, – мрачно прокомментировала ее вопрос Маргоша. – Получается, что надо рожать без мужа и красиво ждать его возвращения с полюса.

– Если он вернется, – подлила масла в огонь Татьяна.

– Да, – сосредоточенно кивнула Рита. – Если вернется. А если нет, то что? Я – мать-одиночка? Мама будет в восторге.

Представив восторг Светланы Федоровны, девушки притихли.

– Надо это… того… удалить, – осторожно намекнула Татьяна, кровно заинтересованная в скорейшем разрешении проблемы.

Кроме того, муж-алиментщик терял половину своей привлекательности. То, что рано или поздно они станут с Маргошей врагами, сомнению не подлежало, но пока сохранялась возможность хоть как-то повлиять на ситуацию, это надо было использовать. Татьяна готова была оставаться порядочной и честной ровно до того момента, пока эти высокие качества не пересекались с ее собственными интересами. Она даже почувствовала какое-то кровожадное удовлетворение при мысли, что инфантильная подруга попала в такую дикую ситуацию, выкрутиться из которой без последствий невозможно. На поверхности сознания, словно поплавок, болталась мысль: не все коту масленица. Хотя она сама находилась почти в том же положении, что и безалаберная Маргоша, но это «почти» кардинально меняло расстановку сил в борьбе за Николая. Татьяна знала, как и где его искать, а Маргоша лишь тоскливо смотрела в сторону Севера и кляла свою недальновидность.

– Удалить, – сердито проворчала Рита. – Это зуб можно удалить. У стоматолога. А с этим куда идти? Не к врачу же!

– Я знаю одну женщину… – начала Татьяна, но Маргоша протестующе взвизгнула:

– Ни за что!

В течение следующего часа выяснилось, что Рита является категорической противницей подпольных абортов, а поскольку в ее случае легально эту процедуру провести по закону было нельзя, ситуация вошла в штопор и на предельной скорости неслась к плачевной развязке, пачкая окружающую действительность и Татьянины планы черным дымом и копотью несбывшихся надежд. Соколова никак не рассчитывала, что подруга с упорством старого ишака станет отстаивать свое право на материнство.

Маргоша свято верила в возвращение Николая, пусть даже не через год, а через много лет. С точки зрения логики, поведение ее было очень глупым, как у гусеницы, решившей переползти оживленную магистраль в час пик. Легко быть инфантильной, сидя под крылышком у мамы, но, выйдя во взрослую жизнь, надо учиться правильно оценивать последствия своих поступков. Маргоша, пребывавшая в состоянии клинического детства, шлепала по жизни в домашних тапочках и с намертво налипшими на переносицу розовыми очками. Трезво смотревшая на это избалованное явление Татьяна тоскливо холодела от ужаса, сознавая, что просчиталась в отношении собственных перспектив. Многократно и тщательно продуманный маневр с порчей Колиных средств индивидуальной защиты имел эффект снежка, неосторожно взятого в опасном месте: лавина грядущих событий с угрожающим гулом двинулась на участников любовного треугольника. И уже ничто не могло ее остановить.

Чтобы не нервировать старушку-мать неожиданными последствиями своего нездорового кобелизма, Коля решил утаить от Елены Сергеевны новость об интересном положении своей очередной знакомой. Наобещав Татьяне всякой трогательной чепухи и объяснив, что сообщение о беременности было принято им в штыки по причине шока, а шок случился исключительно на радостях, Николай вознамерился навсегда исчезнуть из жизни сельской наяды. Совесть его не мучила, образы голодных оборванных детей и прочая сентиментальная дрянь не омрачали спокойного сна. Коля был уверен, что хваткая Татьяна найдет способ, как разобраться со своими неприятностями. И он был абсолютно прав, только правда, как часто бывает в жизни, оказалась не совсем такой, какой он представлял.

Коля благополучно забыл о пышнотелой девице с городской окраины и уже выцеливал новую жертву. Тем сильнее был его шок, когда однажды, вернувшись с работы, он столкнулся в собственной прихожей с румяной и довольной жизнью Татьяной.

Таня поняла, что будущий отец и от нее «уехал на Север», и очень расстроилась. Одно дело, когда любимый мужчина совершенно заслуженно бросает соперницу, сделав правильный выбор, и совсем другое, когда этот же возлюбленный снова ударяется в поиски идеала. Татьяна знала, что лучшей жены, чем она, у Коли просто и быть не может, но как объяснить это неразумному мужику, пытающемуся совершить сексуальную революцию на отдельно взятой территории?

Проворочавшись всю ночь в одиночестве и промучившись полдня от избытка планов, штурмовавших ее хорошенькую белокурую головку, словно мухи банку с вареньем, к пяти часам вечера Таня заняла наблюдательный пост у НИИ с непонятным и длинным названием, на благо которого вкалывал ветреный Николенька. Проследив беззаботного героя-любовника до самого дома, в подъезд она заходить побоялась: лучше толкаться в метро среди десятков взмыленных горожан, чем дышать ему в затылок на лестничной клетке. Если уж готовить сюрприз, то по всем правилам, чтобы возлюбленный не успел отбиться от нежданного подарка.

Напротив входа стояла кособокая лавочка, на которой скучала одинокая круглолицая бабулька, украшенная бородавками, точно перезрелый мухомор. Она сурово сдвинула брови и разглядывала незнакомую девицу, жуя дряблыми губами и явно подбирая слова для выступления. Татьяна ее опередила.

– Ой, простите, пожалуйста, – тихим тонким голоском проблеяла она. – Вы этого мужчину, который сейчас прошел, не знаете?

Бабка собрала губы в куриную гузку и едко выплюнула:

– Я тут всех знаю. А вот тебя впервые вижу! Ходят тут, вынюхивают, выспрашивают, а потом белье с веревок пропадает. Кусты вон все поломаны, подъезды загажены, мусор по улице мотается!

Татьяна, слегка обалдевшая от неласкового приема и обвинения в загаживании прилегающей территории, с трудом удержалась от пронзительного желания объяснить хамоватой старухе расстановку сил и заискивающе поддакнула:

– И не говорите. Моя бабуля тоже все переживает. То сирень у нее под окнами хулиганы обломают, то скамеечку изрисуют. Раньше такого не было.

Бабка, удивленная тем, что скандала не получилось, поморгала блеклыми глазками и сердито хмыкнула:

– А чего тебе от парня надо-то?

– Он из восемнадцатой квартиры? – спросила Таня.

– Эка, дурь какую спросила, – удовлетворенно откинулась на лавке старуха. – Из двести четырнадцатой он! А восемнадцатая в первом подъезде! Задницу отрастила так, что юбкой не прикрыть, а мозгов, что у комара! Нешто начальные номера в середине дома могут быть? И чему вас только учат…

Получив заветный номер квартиры, Татьяна моментально убрала с лица дурашливую покорность и, уперев руки в бока, обогатила старушкин лексикон неслыханными доселе конструкциями и оборотами, порадовав заскучавшую бабку пищей для размышлений на остаток дня.

На следующий день, заплетя аккуратную косичку, украшенную пышным бантом, и надев платье в горошек, из которого она давно выросла и в котором походила на первоклашку-переростка, Татьяна отправилась покорять будущую свекровь. По замыслу невесты наряд должен был олицетворять чистоту и невинность, сигнализируя о ее детской непосредственности, неконфликтности и положительности. Как это обычно бывает, окружающие не проявили глубоких познаний в психологии и восприняли все превратно.

Пока Таня старательно входила в образ, хлопая глазками и трогательно улыбаясь, представляя первые минуты знакомства с новой родственницей, народ проявлял откровенную несознательность. Две прыщавые девицы противно хихикали, разглядывая ее немодный наряд, с трудом сдерживающий пышные формы. Противно пыхтящий толстяк, несмотря на обилие места в вагоне, терся рядом и внимательно изучал растянувшиеся на ее мощном бюсте голубые горошки. Его сопение настолько выбивало Таню из образа, что она перестала изучать собственное отражение в темном стекле вагона и вызывающе уставилась на мужика. Он радостно приткнулся к ней и запыхтел, как сбегающая на плиту каша. Татьяна нежно окинула его взглядом, приподнялась на цыпочки и прошептала ему на ухо перспективу развития их отношений, согласно которой по самым радужным прогнозам он оставался глубоким инвалидом, навсегда потерявшим интерес к женщинам. Толстяк с проворством голодного индюка, несущегося к кормушке, перебазировался в противоположный конец вагона.

Бородавчатая бабка, все еще пребывавшая под впечатлением вчерашней встречи, при виде Татьяны воодушевленно замотала головой, изображая приветствие. Соколова отвесила старухе ответный реверанс и скрылась в подъезде.

Двести четырнадцатая квартира располагалась на восьмом этаже. С трудом уняв бешеное сердцебиение, Таня нажала розовую кнопку звонка. За дерматиновой обивкой раздалась мелодичная трель, потом что-то прошуршало, и неожиданно резкий женский голос каркнул:

– Кого надо?

Татьяна представляла начало диалога несколько иначе. Усохшая Шапокляк с колючим взглядом, скукожившаяся в дверях, как кобра, готовая к броску, никак не располагала к позитивному общению. Это лишь усложняло ситуацию, но не делало ее тупиковой.

– Здравствуйте, – залучилась радостью Таня. – А Коля дома?

– Коля работает! – крикнула тетка и попыталась прищемить визитершу дерматиновыми воротами.

Татьяна проворно ввинтилась в стремительно сужавшуюся щель и улыбнулась:

– Тогда я его здесь подожду.

В принципе, можно было бы изобразить несчастную жертву и померзнуть некоторое время на шершавых ступенях гулкого мрачного подъезда, но вряд ли это растопило бы сердце неласковой родственницы, а мнение соседей, судя по боевому настрою, на нее вряд ли подействовало бы. Поэтому к образу скромницы пришлось добавить комсомольский задор и напористость.

– Как думаете, – Соколова пошла ва-банк, – мне лучше у себя в районе на учет встать или у вас?

– В милицию или в психушку? – ядовито поинтересовалась тетка.

– В женскую консультацию, – гордо на всю лестницу оповестила ее Таня.

Вопреки ее ожиданиям, будущая свекровь не упала в обморок, не покрылась пятнами и вообще отреагировала на новость как-то неадекватно. Во всяком случае, ужаса или смятения в ее взгляде не наблюдалось. Создавалось ощущение, что она уже привыкла отбивать нападения беременных невест с мастерством опытного игрока в пинг-понг.

– Лучше у себя, – со знанием дела посоветовала без пяти минут бабушка. – У вас все или нужны еще консультации?

Она широким жестом привлекла внимание гостьи к распахнутой двери, радушно предлагая выматываться из апартаментов.

– А я считаю, что лучше у вас. – Строить из себя пай-девочку не представлялось возможным, поэтому Таня по-хозяйски пошла осматривать жилплощадь. Раз бабка по-хорошему не понимает, то надо ее запугать так, чтобы скандал без рукоприкладства показался мегере подарком судьбы.

Распахнув ближайшую дверь и по обилию вязаных салфеточек определив, что в этой комнате имеет счастье проживать маман, Татьяна радостно хлопнула в ладоши:

– О, а здесь у нас будет детская!

Елена Сергеевна оказалась крепким орешком.

– Мне милицию вызвать или сама уйдешь? – поинтересовалась она у старательно мечтавшей Татьяны.

Соколова уже успела пожалеть, что на знакомство с мамой выделила столько времени. До прихода Коли она могла и не продержаться: будущая свекровь демонстрировала редкостное упорство и партийную несгибаемость.

– Может, познакомимся? – миролюбиво предложила Татьяна, с наслаждением представив, как весело было бы погонять тетку по квартире шваброй или большой суповой кастрюлей.

– Обязательно, – немедленно согласилась оппонентка. – В отделении.

Почему-то тетку совершенно не волновали намеки на беременность визитерши. Похоже, она просто не верила в подобный вариант развития событий. Это было бы объяснимо, если бы Татьяна, например, была бы прыщавым юношей или столетней бабкой. Но почему хозяйка квартиры не допускала мысли, что ее сын может соорудить ребенка какой-нибудь симпатичной блондинке, было непонятно.

«Наверняка мамашка сама его презиками снабжает», – подумала Татьяна, вспомнив свой «швейный марафон».

Елена Сергеевна тем временем бдительно наблюдала за нахальной визитершей, раздумывая, как бы половчее спровадить самозванку из квартиры. В том, что девица врет, она ни на секунду не сомневалась, слишком непоколебима была ее многолетняя вера в качество изделий отечественной промышленности.

– Знаете, мадемуазель, – едко произнесла хозяйка, – что-то мне подсказывает, что вы ошиблись адресом.

– Это вы ошиблись в тактике поведения, – огорошила ее Татьяна, успевшая переместиться во вторую комнату и проверявшая на прочность пружины Николенькиного дивана. Уверенно плюхнувшись на цветастое покрывало, она несколько раз подпрыгнула и удовлетворенно сообщила тихо закипавшей тетке:

– Нормально. Если Колян поубавит пыл, то мы тут и до старости проскачем.

– А ну выметайся отсюда! – не выдержала Елена Сергеевна и замахнулась жилистым кулачком.

Татьяна демонстративно подняла полные сильные руки и прошепелявила:

– Шдаюсь, ой шдаюсь! Штрашно до жути! Щас описаюсь. Ничего, что на диван?

Ровный глубокий загар, приобретенный на грядках, красиво оттенял плавные изгибы ее крупных рук, на фоне которых чахлые лапки хозяйки выглядели засохшими паучками на старой паутине. Но в борьбе за свободу сына Елена Сергеевна загнала логику, как таракана, в самый дальний угол и пошла войной на белобрысую интервентку, невзирая на существенную разницу в весовых категориях.

Татьяна окончательно укрепилась в мысли, что со свекровью ей не повезло, о чем и сообщила вслух задумчивым тоном:

– Хреновая из тебя свекровка будет, придется дурь выбивать, а то не уживемся.

То ли Елене Сергеевне не понравилась негативная оценка ее характера, то ли не приглянулась перспектива уживаться с Татьяной, а может, ее тонкую психику задело слово «выбивать», но она, недолго думая, схватила девушку за подол и потянула к выходу, поделившись, в свою очередь, личными впечатлениями от ее визита. Судя по эпитетам, мадам тоже была не в восторге от знакомства.

В результате выяснения отношений на повышенных тонах и нескольких попыток рукоприкладства Елена Сергеевна шустрой мышью умелась в ванную комнату, откуда и продолжила дискуссию через закрытую дверь. Ее зычный голос раздухарившейся вороной метался в вентиляционной шахте, пугая жильцов злобным эхом. Татьяна поддерживала в ней кипучий энтузиазм периодическими пинками ногой по косяку.

Елена Сергеевна с удивлением констатировала, что впервые в жизни спор заканчивается явно не в ее пользу. Более того, на одно ее слово приходилось десять слов соперницы, которая по результатам однозначно переорала ее по всем статьям. Ощущение поражения было незнакомым и горьким, тем более что к общему негативу примешивалось еще и опасение, что девица может обворовать квартиру. Елена Сергеевна страшно переживала, что, положившись на свои силы, сразу не вызвала милицию. Теперь выйти из укрытия было боязно. Она притаилась в темноте и лишь изредка выстреливала в обидчицу гневными тирадами, заодно проверяя, караулят ли ее еще или уже пошли искать захоронки, спрятанные под постельным бельем. Очередной удар по косяку и вялые реплики гостьи успокаивали.

Вскоре Татьяна устала поддерживать огонь войны. Она могла моментально отбрить словами так, что пострадавший еще долго ощупывал ущерб и избегал встреч с языкастой девицей, но долго сидеть в осаде Соколова не умела. Пора было заключать перемирие.

Татьяна встала с табуретки, заботливо подтащенной к дверям ванной комнаты, и включила пленнице свет. По извечному закону природы женщины друг друга не поняли. То, что Татьяна расценивала как демонстрацию доброй воли, Елена Сергеевна восприняла в качестве подготовки к штурму.

– Алле, – девушка осторожно поскреблась в дверь, – давайте хоть познакомимся. Меня Таня зовут.

– Очень приятно, – прошипела пленница и добавила несколько слов, сводивших на нет попытку примирения.

– Со мной лучше дружить, – пригрозила Соколова и подергала за ручку. Диалог через фанеру ее утомил.

Елена Сергеевна взвесила в руке внушительный кусок хозяйственного мыла, по внешнему виду и весу приближавшегося к кирпичу, и приготовилась метнуть его в обидчицу, если та рискнет вломиться в ванную комнату.

В замочной скважине поскребся ключ. Татьяна резко встала, оттащила табурет в кухню и двинулась в коридор, плавно покачивая бедрами.

По лицу Николая с топотом пронеслось стадо разномастных эмоций, но радости не наблюдалось. Он уставился на улыбающуюся Татьяну пустыми круглыми глазами, как окунь после бомбежки.

– А где мама? – обалдело прошептал Коля, понадеявшись на помощь родительницы. Явление беременной девицы, окончательно и бесповоротно вычеркнутой из его судьбы, было из области фантастики.

– В ванной комнате моется. – Татьяна указала в сторону удобств, и подумав, зачем-то добавила: – Испачкалась она.

– Испачкалась? – эхом отозвался Николай.

Он совершенно не понимал, как себя вести. Словно зерна на мельнице, в его голове метались рассыпающиеся мысли: как она его нашла, что теперь будет, куда ее спровадить, почему мама молчит…

Ситуацию необходимо было задушить в зародыше, поэтому Николай решил выпустить на арену гвоздь программы и решительно дернул дверь, за которой пряталась «испачканная» мать. Хлипкий замочек моментально отвалился, и из распахнутых дверей ему в лоб прилетело нечто тяжелое, моментально погасившее свет и выключившее все посторонние шумы.

– Ребенка сиротой оставила, грымза безмозглая, – всхлипывал кто-то, сопровождая причитания густым шмыганьем.

Параллельно с рыданиями на Николая лилось что-то холодное и мокрое. Для слез жидкости было слишком много. Для соплей – тоже. Скорее всего его поливают, как увядший салат, чтобы вернуть к жизни. Возвращаться категорически не хотелось, поскольку он моментально вспомнил все, что предшествовало обмороку. Ему смертельно хотелось открыть глаза только после ухода наглой девицы. Однако рассчитывать на то, что она уберется восвояси, безропотно унеся плод любви, чтобы родить и воспитать его в одиночестве, не приходилось. Такие не бросаются на амбразуру, они затыкают вражеские бойницы телами соратников. Нет, ну как она его нашла?!