Своя дорога Романова Галина

Глава пятнадцатая

Темная жареная ножка фазана, тушенного в горшке с незнакомыми, но, если судить по аромату, очень даже съедобными корешками, луком и мелким, как горох, картофелем, исчезла в объемной утробе за один прием. За ней последовали еще три четверти фазана. И кролика Унн своим вниманием тоже не обошел. Вскоре перед тарелкой отшельника выросла приличная груда обглоданных костей.

Почему, спрашивается, наш гостеприимный хозяин сам не охотится? Ведь кушать мясцо он очень любит! Этот вопрос всплывал в моей голове каждый раз, когда я смотрел, как отшельник уписывает добытую другими дичь. После его зубов на костях не оставалось не то что мяса, а даже хрящей. Предложи такие объедки собаке, она бы обиделась.

Жил Унн исключительно собирательством, правда, иногда ставил сети и ловил рыбу. Необходимые мелочи и одежду ему приносили искатели приключений вроде меня. Сам отшельник, насколько я знаю, границу Пустоши не переходил вот уже лет… восемнадцать.

Наше знакомство состоялось, когда мне исполнилось четырнадцать и я осмелел настолько, что на спор вызвался углубиться в проклятые земли на два дня пути. Про руины святилища я уже знал и первую ночь провел в относительном спокойствии, хотя от страха почти не спал.

Дальше судьба решила взять жизнь глупого юнца в свои руки и свела меня с отшельником. Мы встретились, когда он возился на берегу ручья, выкапывая себе на десерт сладкие корни аира.

Увидев меня, Унн так удивился, что даже не стал хвататься за дубину. А уж как изумился перепуганный мальчишка… И обрадовался.

У хозяина избушки было укрытие на ночь, у меня – тушка куропатки, в итоге обмен вышел равнозначный, к взаимному удовольствию.

Делать в то время постное, равнодушное лицо я еще не умел, и Унну понравилась наивная искренность нового знакомого, а меня впечатлила отвага отшельника. По молодости лет мне казалось, что жить в одиночестве в подобном месте могут только невероятно храбрые люди. С годами пришло понимание – не в храбрости дело. То есть и в ней, конечно, но не она – главная причина одиночества. Просто этот здоровенный как медведь мужик – беглец. Такой же, как и все, кто живет в этих местах. Я, конечно, имею в виду людей.

С первого взгляда на Унна могло показаться, что он простоват и недалек. Это настолько расходилось с истиной, что заблуждающиеся на этот счет недобрые гости пару раз оказывались на ночь глядя за порогом. Один раз Унн внял мольбам и пустил провинившихся обратно, в другой – нет.

Отшельник жил упорядоченно, по собственным законам. Самые главные из них считал своим долгом огласить вслух при первом знакомстве, остальные всплывали в общении. Было их великое множество, и самый простой – есть молча. Вот и сейчас над столом повисла тишина, прерываемая только громким чавканьем хозяина. Кем бы ни был в прошлой жизни отшельник, ясно одно – он рос не во дворцах.

Наконец отшельник насытился, переполз со стула на лавку и доброжелательно потребовал:

– Ну рассказывай.

Его маленькие, обрамленные редкими и короткими ресницами глазки моргнули в предвкушении новостей из Большого мира (так Унн сам называл все, что лежало за пределами Пустоши).

– А вы все – спать! – Хозяин бесцеремонно отправил в постель рош-мах и девочку.

Оборотень возражать не стала, только чувственно улыбнулась, вызывающе распрямила плечи, выставила грудь и медленно поправила сползшую с плеча сорочку.

Ох, не живется ей спокойно, опять за старое принялась! Наверное, дня через три придется Агаи варить новую порцию зелья.

Кокетство впечатление произвело, но совсем не то, на которое рассчитывала красавица: лицо отшельника помрачнело, на лоб набежали хмурые складки, брови встопорщились, как у ежа, и Унн одарил Таниту недобрым взглядом. Хорошо, что у меня ноги длинные и я смог дотянуться под столом до колена рош-мах и пнуть ее. Сообразительная девчонка воспитательную меру поняла правильно и скромно уткнулась взглядом в тарелку.

– Где ты нас разместишь? – как ни в чем не бывало спросил я у хозяина.

– Они все на нары, а ты на полу, – все еще сердито отозвался отшельник.

– Еще чего, – усмехнулся я. – На полу ляжет она.

Кивнул головой на рош-мах.

Ей в другой ипостаси без разницы на чем спать, а хозяину – приятно. Танита скривилась, но возражать не стала, видно, поняла, что женщины у Унна не в фаворе.

Такое решение отшельника успокоило. Он рассмеялся, подмигнул мне ярко-голубым глазом и прошелся по всему женскому роду парой ехидных шуточек. Оборотень проглотила и это, чем окончательно примирила Унна со своей персоной.

Что-то не срослось у хозяина с дамами в прошлой жизни. Может, из-за них он стал изгоем?

Унн прикрутил фитильки светильников, но до конца тушить не стал. Оно и понятно, свет лишним в Пустоши не бывает.

– Ночь нынче беспокойная будет, – задумчиво сказал отшельник, вытаскивая из ниши рядом с очагом маленький бочонок с наливкой. – Последний, из прошлогоднего урожая. – Любовно огладил приятно булькнувшую тару приятель, поднатужился, вытащил пробку и налил вино в кривенькие самодельные кубки.

Я оценил густой цвет напитка. Он пах ягодами, диким медом и особыми, известными только Унну травками. Имел чудный, чуть кисловатый, немного вяжущий терпкий вкус и нес с собой веселье, новые силы и отдохновение от забот. Главное – не переборщить с количеством.

Под неторопливое смакование хмельного напитка я поведал Унну, в общих словах, естественно, о приключениях, выпавших нам во время пути, а также о том, что случилось в Наорге и за его пределами. Заодно поинтересовался новыми соседями.

– Плохо, что вы с колдуном поругались, – осуждающе покачал головой отшельник. – Как бы худа не вышло. Просто так унижение тебе не спустят.

Делиться предположением, что маглук сдохнет от гангрены, я не стал: и Морра еще не спит, да и Агаи тоже.

– Ты что, его знаешь?

Задавая этот вопрос, я рассчитывал на подробный рассказ, но Унн коротко бросил:

– Пересекались.

И тут же посоветовал:

– Ты, Дюс, теперь чаще оглядывайся. Он большой мастер на пакости.

Да я как-то и сам догадался, потому и постарался отправить мерзавца на тот свет.

На этот раз мы выпили всего по два бокала.

– Мало осталось, – деловито объяснил причину своей скаредности хозяин и спрятал бочонок обратно в нишу. – Ты это, ложись, а я еще посижу немножко, – кивнул в сторону нар отшельник. (По случаю многочисленности гостей нам уступили хозяйское лежбище.)

Я не стал себя уговаривать – когда еще выпадет возможность спокойно выспаться? – и примостился с краю, ближе к дверям. Уже засыпая, видел, как, повозившись в поленцах растопки, Унн выбрал маленький чурбачок и уселся строгать из него какую-то вещицу.

Неисчислимо число талантов у одинокого мужика, жалко, радовать ими некого.

Ночью, сквозь сон, я слышал вой, раздававшийся снаружи, и царапанье когтей о стены. В узкие, как бойницы, окна никто не лез – решетки из заговоренного железа, покрытые серебром, не нравились нежити. И крышу когтями не скребли. Попробуй покопай, если в земляной насыпи торчит заточенная осина.

Когда скрежет становился особенно сильным, я приоткрывал веки, но, видя неподвижную фигуру Унна, снова успокаивался. А может, на меня действовало мирное сопение Морры у самого уха. Малышка почти не реагировала на царящую за стенами суету, лишь иногда, при особенно громких завываниях, недовольно кривила губы, словно собиралась заплакать. Танита в такие моменты чуть слышно рычала, и только Агаи спал тихо. Все его силы уходили на восстановление пошатнувшегося здоровья.

А вот нечего шастать где не надо.

Смутные мысли, звуки и образы теснились в моей голове до самого рассвета, пока солнце не пробилось сквозь занавешенное небеленым куском холста окно. Оно-то и разбудило меня окончательно. Я проснулся, сел, разлепил неохотно открывшиеся веки и осмотрелся.

Ну не приют для путников, а сонное царство! На мою возню никто даже глаз не открыл.

Пришлось самому разжигать очаг, ставить воду, разогревать вчерашний ужин. Мелкая стружка, аккуратно собранная в круглый глиняный черепок, разгорелась быстро, и я хотел вернуться в кровать, чтобы добрать еще минут пять сна, но наткнулся взглядом на результат вчерашних трудов хозяина. Я не ошибся в его талантах, из Унна получился бы славный резчик. За три часа он смастерил очень красивую птицу, раскинувшую в стороны два крыла. Моей первой мыслью было – это подарок для птенца сирин. Видно, старого увальня тронул вид играющей с поленцами девочки, и он решил порадовать ее.

Я осторожно взял игрушку в руки и осмотрел со всех сторон. Странно все-таки, что Унн сделал именно птицу. Я бы на месте мастера вырезал куклу, если бы только не понял, кто у меня в гостях. И тут до сонного разума с опозданием дошло – отшельник узнал меня сквозь личину! А ведь по идее – не должен был!

Да, опрометчиво думал, что хорошо знаю хозяина и что у него нет способностей к колдовству. Зато теперь стало понятно, как Унну удалось в благополучии прожить столько лет в Пустоши. Ведь одной дубинкой тут не спасешься.

Я распахнул дверь и новым взглядом осмотрел участок, густо заросший травой. Раньше зеленые дебри казались обычными сорняками, но теперь даже мой неискушенный в травоведенье взгляд легко выхватил полезные в волшебстве растения.

Надо спросить у сирин, что он думает по этому поводу.

Словно услышав мои мысли, волшебник завозился, проснулся и, скинув одеяло, испуганно подскочил на месте. Нервное движение оборотня послужило сигналом для всех остальных, и дом наполнился утренней суетой.

Унн бодро вышагивал впереди, его дубинка лежала на широком плечище, сверкая в солнечных бликах серебром и полированным железом. Перед отшельником трусила рош-мах. Она убедила нас, что звериный нос в это утро – самая полезная вещь в мире. В какой-то степени кошка была права, но у меня вызывал сильное беспокойство тот факт, что сирин остался в доме один. Надеюсь, волшебник успел в полной мере прочувствовать всю степень вины и ответственности за проступок, едва не отправивший его на тот свет. Мне кажется, Агаи не выжил бы без помощи малышки. Она, как источник воды в пустыне, щедро дарила окружающих своей силой. Девочка не отходила от соплеменника целый час, поглаживая его голову маленькой ладошкой.

В том месте, где гиана бросилась на Агаи, оборотень остановилась, низко опустила голову и слегка приоткрыла пасть. Казалось, кошке недостаточно одного чуткого носа.

Потом Танита припала к земле и на полусогнутых лапах стала красться по невидимому для нас следу. С каждым шагом рош-мах двигалась все уверенней и вскоре перешла на бег. Единственное, что ее сдерживало, – наша низкая скорость, поэтому иногда кошка останавливалась, оглядывалась и раздраженно молотила хвостом ни в чем не повинные кусты. Я мог бежать быстрее, но не оставлять же Унна в одиночестве, а спешить здоровяк ох как не любил. На его счастье, гиана свила свое логово совсем неподалеку: видно, тварь рассчитывала разнообразить свой рацион за счет несведущих гостей отшельника. Как оказалось – совершенно правильно рассчитывала.

Пологий длинный холм обрывался на северном склоне неожиданными скалами из красного, крошащегося под ногами песчаника. Тропа, сложенная из отдельных плит в стародавние времена, уводила к скрывающемуся в кустах подножию невысоких скал. Вблизи оказалось, что холм, словно сыр, изрыт норами разного размера. И вряд ли в них прятались обычные звери.

Хвала Ирие, сегодня на небе не было ни тучки! А то ведь здешние обитатели достаточно дерзки, чтобы выбраться из своих надежных укрытий на запах аппетитных гостей.

Между тем рош-мах подбежала к широкой трещине и села около нее, поджидая отставших спутников. Она не сводила глаз с черноты прохода, и напряжение мышц, которого не скрывала короткая шелковистая шерсть, противоречило кажущемуся спокойствию позы. Оборотень была готова в любой момент кинуться на врага.

Не люблю пещеры. И гроты не люблю. Мне все время мнится, что в их густой темноте прячутся зубастые твари.

Интересно, а гианы умеют рыть норы, как кроты? Надеюсь, нет, а то ведь песчаник – не гранит, легко можно прокопать лаз футов в двадцать длиной. А я что-то не чувствую в себе отваги норной собаки. Да и гиана, пожалуй, не енот.

Отшельник деловито развязал горловину заплечного мешка и вытащил оттуда два факела, обмотанных пропитанной в смоле ветошью. Передал один мне и защелкал кресалом.

Первой в логово пошла Танита. Ее быстрая реакция и способность видеть в темноте позволяли надеяться, что рош-мах успеет отпрыгнуть в сторону в случае опасности. За оборотнем держался я. Унна поставили замыкающим. Несмотря на свою сказочную силу, он оставался самым незащищенным. К приятному удивлению, в прохладной расщелине не было кромешной темноты: свет просачивался сквозь узкие щели свода, превращая тьму в сносный для человеческих глаз сумрак.

В огне мы больше не нуждались, но на всякий случай факел гасить не стали: пламя само по себе неплохое оружие против любой нежити. Не любит она его очищающую силу.

Куда же забился упырь? Эх, сейчас бы еще одну пару глаз на затылок, для кругового обзора…

Оборотень остановилась, припала к земле, изготовившись к прыжку, и обернулась к нам. Ее глаза светились яркими огнями, а уши чутко сторожили малейшие шорохи. Но пока единственными звуками, тревожившими логово мертвеца, были наши собственные шаги да неровный гул ветра, воющего в разломах.

Мы замерли и стали озираться, стараясь обнаружить затаившегося врага. Какое счастье, что гианы всегда сохраняют человеческий облик, а то прикинулась бы камнем, и ищи ее среди нагромождения обломков. И без этого не видно… ничего.

Болезненный тычок под ребра, от души отвешенный Унном, заставил немедленно повернуться в его сторону. Отшельник, не отрываясь, смотрел прямо перед собой. Я проследил за его взглядом и вздрогнул: на одном из камней сидела старуха. Ее спутанные лохмы заслоняли лицо, а платье больше напоминало ветхий саван, зияющий большими прорехами. В эти дыры проглядывала полупрозрачная плоть с темными пятнами внутренностей. Даже при слабом солнечном свете, с трудом находившем себе дорогу под землю, гибельная ночная красота кровососа обратилась в прах, явив нашим взглядам отвратительную мертвецкую сущность.

Сгорбленная, немощная, криворукая фигура равномерно раскачивалась, придерживая руками слегка вспухший живот. Всего одна ночь прошла, а уже распирают мертвое тело зародыши страшной не-жизни. И гиана будет защищать свое потомство не хуже волчицы, а может, даже лучше.

Я сделал два шага вперед, надеясь подобраться поближе, но упырица очнулась, прервала монотонное баюканье и прыгнула на потолок. Как она умудрялась на нем держаться – одному Ирие известно. Унн за моей спиной выругался, бросил бесполезный факел и потащил из-за спины арбалет. Я не сводил взгляда с потолка, следовал за нежитью, как привязанный. Вампирша смотрела на нас злыми глазами, щеря острые зубы.

– Я сейчас, Дюс, – бормотал отшельник, сноровисто заряжая арбалет.

Однако гиана сообразила, что через секунду болт уйдет к цели, и метнулась в тень. Угол, куда подалась нежить, был немного ниже остального свода, и этим обстоятельством немедленно воспользовалась Танита. Она буквально взлетела вверх по каменной стене, ударом лапы сбила упыря на пол и покатилась с ним в тесно сплетенном клубке. Яростные рычание и вой огласили своды пещеры. Встрять в драку не представлялось никакой возможности: одно неверное движение – и вместо гианы под удар попала бы оборотень.

Мы с отшельником переглянулись и разошлись в разные стороны, надеясь дождаться более подходящего момента. Сначала тревожило, что нежить первой доберется до горла нашей кошки, но рош-мах в обиду себя не дала. У Таниты было явное преимущество в виде четырех сильных лап, снабженных острыми, как лезвия, когтями (только позавчера наша кошечка провела часа два, затачивая их о камень), и пасти, полной не менее опасных, чем у вампира, клыков. Она буквально раздирала кровососа на части. Когда очередной шмат гнилой плоти отлетел в сторону и шлепнулся отшельнику прямо на сапог, Унн ошалело выругался, а я хмыкнул и опустил меч.

И какого мы потащились в эту дыру? Рош-мах одна прекрасно бы справилась.

Никогда не связывайтесь с разъяренной кошкой. Даже если она меньше вас раз в десять. Это страшный зверь, при желании и везении способный сильно изувечить человека. А уж что может сделать такая огромная киса…

Не прошло и пяти минут, как с вампиром было покончено. Унн довершил дело, пронзив гнилое сердце заботливо припасенным осиновым колом. Ярко-красная кровь, позаимствованная упырем у нашего незадачливого друга, щедро окропила стену, оставив на ней веер из брызг, и образовала на полу лужицу. В этой крови плавали маленькие, овальные, слабо шевелящиеся зародыши.

Меня передернуло – ну и дрянь! Унн, заметив гримасу, хлопнул меня по плечу:

– Пойдем, Дюс, а то твоя приятельница заскучает (как только с нежитью было покончено, Танита метнулась наружу, оставив нас разбираться с останками гианы и ее нерожденного потомства).

– Спалить все к хренам собачьим, – брезгливо сплюнул отшельник, оглядываясь на кровящие куски.

Я кивнул, соглашаясь. Лучшего способа окончательно избавиться от нежити не придумать.

Мы быстро натаскали сухого валежника, завалили большой кучей прах гианы и кровяную лужу с икрой, а потом подожгли. Пещера превратилась в огромный очаг, достойный великана. Щели в потолке давали неплохую тягу, и пламя мгновенно охватило дерево.

Некоторое время мы с веселым удовлетворением взирали на вырывающийся из щелей дым, а потом Унн хмыкнул:

– Пошли, нечего любоваться.

Действительно, какой интерес смотреть, если огонь скрыт от взора. Это вам не пылающий дом.

По дороге к избушке Унн весело рассказывал, как он в прошлом году сам упокоил такую же тварь. Рядом брела Танита, вид у нее был нездоровый. Периодически кошка вырывалась вперед и начинала хватать пастью листья кустарников или кататься по траве. Рош-мах обтиралась с такой яростью, словно хотела вылезти из шкуры: оборотень изо всех сил старалась избавиться от запаха и послевкусия мертвечины.

Ну что же, оказывается, месть – не всегда лакомое блюдо.

Глава шестнадцатая

Сирин встретил победителей нежити, сидя на порожке. Вид у юноши оставался болезненным. Неудивительно – столько крови пустили.

Может, от общей слабости, а может, от нахлынувших в одиночестве тягостных дум, выглядел волшебник потерянным и грустным. Правда, узрев нашу честную компанию, он встрепенулся, расцвел улыбкой и поспешил навстречу благоверной. Но та, жалобно мяукнув, прямым ходом направилась к колодцу.

Через пять минут мы имели удовольствие лицезреть умилительную сцену купания огромной кошки. Чистюля-аптекарь извел все запасы мыльного раствора отшельника, превратив рош-мах в пенную гору, отливающую на солнце радугой. Он тер подругу с таким усердием, словно решил заменить ее пятнистый окрас на белый. Танита покорно сносила бесцеремонное обращение со своей шкурой и только недовольно щурилась, если мыльный раствор попадал в глаза. Сначала я не мог понять, почему оборотень не перекинулась в человека, но потом заметил, сколько удовольствия получает от этого процесса парочка, и улыбнулся про себя.

Под конец банных процедур рош-мах расшалилась и стала вести себя как обычная игривая кошка. Она ловила руку сирин, прихватывала ее зубами, охотилась за мочалкой, а под конец так активно встряхнулась, что окатила старательного банщика брызгами с ног до головы. Пришлось парню тоже помыться.

Купался Агаи в страшной спешке, постоянно оглядываясь на дом, куда ушла перекидываться рош-мах, и явно горел желанием с ней уединиться. Болезненная слабость волшебника под напором любовного вожделения исчезла без следа. Мы с отшельником понимающе переглянулись и остались во дворе, а вот Морра по обыкновению всех маленьких детей тут же побежала следом за своей нянькой.

Я представил вытянувшиеся лица влюбленных и перехватил малышку, усадив к себе на колени:

– Вырезать тебе еще одну куклу?

Морра радостно кивнула. Девочка не расставалась с творением отшельника ни на минуту, и мысль о том, что ей подарят вторую игрушку, пришлась королеве по душе – про Таниту благополучно забыли.

Короткие, торчащие во все стороны вихры малышки щекотали мне подбородок, когда она, тихо чирикая и посвистывая, с деловым видом тыкала пальцем в выбранную Унном коряжку, и без всякой резьбы здорово напоминающую человечка.

Я не великий мастер, и нож привык использовать для других целей, так что кукла в итоге получилась страшненькая, но Морра все равно осталась довольна. Она перебралась на траву и занялась возведением для своих игрушек дома из палочек, используя меня в качестве главного помощника. Я послушно выполнял нехитрые просьбы малышки, удивляясь, что получаю от этого занятия удовольствие.

Унн, глядя на мои старания, добродушно хмыкнул:

– Вот уж не думал, что ты с детьми станешь возиться.

А кто думал? Меньше всего я сам.

Отвечать было лень. После возвращения накатила какая-то нега. То ли это был отголосок скинутых с плеч забот, то ли общее настроение подействовало.

– Что тебе в них? – немного помедлив, спросил отшельник.

Я понял вопрос Унна и замялся с ответом.

Второй раз промолчать – значило обидеть старого знакомого, поэтому пришлось признаться:

– Не знаю. Так получилось.

– Ты смотри, осторожнее.

Неожиданная забота хозяина, не склонного к подобным сантиментам, заставила меня посмотреть ему в глаза. Странная тоска обесцветила радужку отшельника, поменяв ярко-голубой цвет на обычный серый.

Не договаривал и темнил мой старинный приятель, пришлось спросить самому:

– Ты что-то чувствуешь?

Он только вздохнул, страдальчески выгнул брови, утер рукавом рот и неохотно пояснил:

– Неприятности за тобой по пятам идут. Из-за твоих спутников. Которых ты уже считаешь друзьями.

Так вот что его волновало – неприятности. Да они со мной с первого вздоха, а точнее – с самого зачатия! Может, впервые в жизни у меня появилась какая-то цель и люди, за которых по-настоящему волнуюсь!

Эта мысль удивила меня. Похоже, я не заметил, как разрушилась незримая стена, возведенная в раннем детстве. Мое жизненное кредо – я вам не нравлюсь, а вы мне и вовсе до одного места, будем жить рядом по принципу «ты мне – я тебе» – затрещало по швам.

Пытаясь осознать, не погорячился ли, я повторил крамольную мысль вслух, проверяя, насколько она режет ухо.

– Вот видишь, я прав, – усмехнулся Унн и подытожил: – Веди себя осмотрительно и старайся следовать нехитрому совету: самая важная персона в нашем мире – это ты сам.

Хорош советчик, на себя бы посмотрел. Принимает в доме совершенно незнакомых людей, да и нелюдей тоже.

– И еще, – Унн замялся, словно ему не нравилось то, что он собирался мне сказать, почесал растопыренной пятерней затылок, вздохнул, как больной медведь, и выдавил: – Ты уж постарайся больше ко мне с женщинами не приходить!

Вот так. Я ждал этой фразы. Еще одно правило, вернее, не правило, а пожелание. Хозяин заветной избушки прекрасно понимал – если прижмет, явлюсь даже с двумя десятками женщин. Больше, пожалуй, в его доме не уместится.

– Хорошо, Унн, я постараюсь.

А что еще можно было сказать?

Лес становился все гуще, постепенно превращался в непроходимую чащу, лишь изредка прореженную тропами. Как же он мне надоел за восемь дней, а самое главное, восемь ночей пути! Комфортных и хорошо защищенных домов, как у отшельника, нам больше не встречалось. Приют давали такие же одиночки, как Унн, в основном не очень сильные колдуны. Спалось всем, кроме Морры, во время таких остановок плохо. Я так и вовсе на всякий случай не ложился. Слишком зыбкими и ненадежными, по моему мнению, были наши убежища. А может, мне казалось. Ведь жили в них как-то люди до нашего прихода.

Только с рассветом я заваливался часа на два, пользуясь моментом, когда народ встает и собирается в дорогу. В итоге от постоянного недосыпа и усталости мои глаза стали красными, как у вампира после сытного обеда, а голова наполнилась зыбким туманом. Тело настойчиво требовало отдыха, но проклятый лес все длился и длился!

По счастью, все когда-нибудь кончается. Сегодня ближе к обеду мы наконец доберемся до предгорий, а к вечеру поднимемся туда, где окажемся в полной безопасности, там и отдохнем как следует. Но это к вечеру, а пока приходилось оставаться настороже. Этот лес был очень недобрым в любое время суток, даже днем. Все время казалось, что за нами следят чужие глаза. Один раз я даже уловил неяркие красные огоньки в густых зарослях папоротника, но они тут же погасли, едва ощутив внимание.

Да, совсем гнилой лес, нехороший. Стволы обросли мхом и похожим на седые волосы лишайником, из грибов – только застывшие грязной пеной твердые сероватые наросты на соснах. Птиц не слышно, мелкого зверья не видно. Бурелома много. И кроны слишком густые, плотно смыкаются над головами, превращая свет ясного погожего дня в неприятный сумрак.

Мой маленький отряд давно притих: всех тяготили затхлый воздух и настороженная тишина. Даже лошади жались друг к другу, испуганно косясь на седоков и норовя сорваться в галоп. Я бы с удовольствием дал им волю, но это только навредило бы: давящий страх был настолько велик, что животные могли совсем потерять разум и покалечиться, а то и вовсе – унести всадника в неизвестном направлении. Не хватало потом рыскать по опасным дебрям в поисках потерявшегося.

Склон постепенно поднимался выше и выше. Далеко впереди синел кусочек неба, даруя надежду, что скоро мы все-таки покинем эту негостеприимную чащу. Наконец показался просвет: лошади вынесли нас на большую поляну. И хотя за ней снова маячила стена из деревьев, она уже не казалась слишком плотной и темной. Да и лес поменялся: прибавилось берез, дубов и (что особо радовало) самого замечательного и необходимого дерева в Пустоши – осин. У меня словно гора с плеч свалилась.

Это надо же, как я, оказывается, ждал беды!

Но если я перевел дух незаметно, то Агаи своих чувств скрывать не стал.

– Ух, – выдохнул сирин, достал платок и промокнул вспотевший лоб, – ну и местечко… Знаешь, Дюс, я думал, мы в этом проклятом буреломе навсегда застрянем!

– Да тебе-то что, – усмехнулся я, перекинулся, взлетел повыше, глядишь, и уцелел.

Волшебник оторопел от такого предположения.

– Ты что, правда так думаешь?

Растерянный, обиженный Агаи смотрел на меня, приоткрыв рот.

Идеалист, наивный мальчишка, не способный трезво мыслить. А я циник и твердокожее существо! Мог бы догадаться, как парень отреагирует. Придется теперь выкручиваться.

– Думаю и приказываю, если понадобится, поступить именно так. Решай сам, где удобнее колдовать – в самой гуще свалки или в безопасности? Да и у меня станет меньше причин для волнения, а девочку мы с Танитой как-нибудь прикроем.

Резкий тон отрезвил волшебника, он покраснел и отвернулся, пряча взгляд, и мне осталось непонятно, прислушается сирин к разумному совету или поступит по-своему.

– Я думал, ты другое имеешь в виду, – наконец буркнул аптекарь.

Правильно думал, только я в этом не признаюсь. Сложно иметь дело с чувствительным человеком, вот Танита, она бы просто меня послала куда подальше и минут через пять забыла, о чем шла речь. А Агаи растянет волынку обид дней на пять или, чего доброго, примется читать мораль.

Нет уж, увольте меня от такого счастья.

Узкая «козья» тропа вела по склону пологой горы, догоняя готовое нырнуть за горизонт солнце. Густой лес остался позади, сменился одинокими деревьями, вгрызающимися голыми корнями в каменистый склон.

Хорошо, что горы в Пустоши невысокие: старые, сглаженные прожитыми веками. Нет ни отвесных круч, ни бездонных пропастей. Если бы не нежить, более благодатного места для скотоводства не найти: сплошные луга с сочной травой.

Предки Фирита не раз и не два предпринимали попытки вывести злобных тварей и расселить здесь людей. Сулили взамен прощение всех грехов, свободу и обжитую землю в собственность. Находились отчаянные колонисты, уходившие целыми семьями покорять и заселять неизведанный край. Даже не буду пытаться представить, что сталось с этими несчастными.

Не успели мы взобраться на седловину перевала, зажатого между двух вершин, как раздалось сердитое ржание, и на тропу вынесся табун диких лошадей. Он промчался и исчез, оставив двух жеребцов, зло терзавших зубами друг друга в борьбе за власть. В первый раз за все время пути нам встретились крупные животные. Верный признак того, что мы почти достигли места нашей следующей ночевки.

Как зачарованный, я следил за борьбой претендентов на лошадиный гарем. Жеребцы бились отчаянно: вставали на дыбы, молотили друг друга копытами, рвали холки до крови, оглохнув от ярости и не слыша наших шагов. Наконец один из соперников сдался и, жалобно заржав, подгоняемый победителем, умчался прочь, скрывшись от наших взоров по ту сторону склона.

– Как красиво! – восхищенно выдохнул сирин, выражая общее мнение.

Это действительно впечатляло: два вздыбленных силуэта с развевающимися гривами, залитые оранжевыми лучами вечернего солнца. Ничего, скоро еще красивее будет.

Мы спустились за табуном. Умные животные уже давно сообразили, где могут спокойно ночевать без страха за свои шкуры, и нам оставалось только следовать за ними.

Танита возмущенно фыркала – не нравилась ей тропа, усеянная конским навозом, а Агаи тут же пустился в расспросы:

– Откуда кони?

– Да Ирия знает, – пожал я плечами. – Может, всегда здесь водились, а может, одичавшие лошади переселенцев.

– А как же они выживают?!

– Увидишь. – Я не стал вдаваться в подробности. Хотелось сделать небольшой сюрприз.

Озеро открылось неожиданно, стоило завернуть за небольшой утес. В его глубине отражалось синее небо с розовеющими перьями облаков. Частично озеро скрывали деревья, и из-за них не было видно маленького водопада. Зато сами древние клены и дубы окаймляли водоем подобно резной раме. Изумительное зрелище, особенно если учесть, что здесь росли в основном вирозийские клены, у которых молодая листва удивительно красивого алого оттенка и больше походит на яркие цветы, чем на листья. Стволы и ветви деревьев обвивали лианы. Они образовывали настоящие занавеси из тонких длинных стрелок, усеянных мелкими белыми цветами.

Весьма романтичное место, только свидания девушкам назначать и в любви признаваться.

Правда хозяйка, которая так любовно украсила свой дом, наверняка будет против. Дамы редко терпят конкуренцию в своих владениях.

Мы подъехали к маленькому, струящемуся к озеру ручейку, я спешился, опустил в него руку и дал воде как следует омыть ладонь.

– А что ты делаешь? – тут же отреагировал любопытный волшебник.

– Здороваюсь, – ответил я и улыбнулся, углядев едва заметную ярко-зеленую искорку, метнувшуюся вниз по течению.

Хранительницы встречаются разные: злые, равнодушные, добрые, иногда – такие, как Корри, но та, которая живет в этом озере, совершенно бесподобна и ни на кого не похожа. Если бы меня спросили – кого действительно люблю, я бы ответил – Мей.

Озерная фея Мей – самое прекрасное и великодушное существо на всем белом свете. Не помню случая, чтобы она хоть раз отказала в пристанище или сделала плохо своим гостям, даже когда они того стоили. Правда, люди почти всегда отвечали добром на добро. До озера добирались только опытные путешественники, умеющие ценить все мало-мальски хорошее в Пустоши, а тем более крошечную озерную фею. Но если кто-нибудь когда-нибудь попытается ее обидеть… Найду, хоть под землей, и сам накажу!

И снова, как на границе Пустоши, нас встретили сложенные друг к другу валуны. За ними и простиралось маленькое озерное королевство самой хорошенькой представительницы народца араи.

Моя кобыла прибавила шаг и легко перемахнула через камни, жеребец волшебника без колебаний последовал за ней: животные сразу почуяли, где им будет хорошо.

Среди деревьев уже устроились на ночевку дикие лошади. Они проводили нас настороженными взглядами, а вожак даже выбежал вперед и замер, вытянув шею и принюхиваясь. Моя кобыла тут же игриво тряхнула головой и загарцевала.

Вот что значит женская натура: жеребец на стороне ей нравился больше, чем тот, на котором восседал сирин.

У самого озера нас уже поджидали большой полотняный шатер – для людей, и ясли, полные овса, – для лошадей.

Белое тонкое полотно временного пристанища чуть заметно колыхалось от ветра. Я по-хозяйски, на правах постоянного гостя, откинул занавесь входа и шагнул внутрь, подавая пример остальным. Слуги Мей уже накрыли для нас стол и приготовили мягкие ковры с многочисленными подушками.

Наконец-то я высплюсь!

Морра обрадовалась постели не меньше меня, тут же побежала и плюхнулась на подушки. Агаи и Танита пока озирались с опасливым интересом. Впрочем, рош-мах почти сразу успокоилась и впервые за эти восемь дней перекинулась в человека, не дождавшись, пока я выйду.

Всегда умиляла ее простота. Или она меня уже за мужчину не считает?

Сирин, правильно истолковав мой сердитый взгляд, покраснел вместо супруги и сказал, извиняясь:

– Она не любит долго быть в шкуре зверя.

Надо же, а мы, оказывается, нежные? Да ладно, что я, голых женщин не видел? Переживу как-нибудь.

Теперь пришла наша очередь нанести визит вежливости, поблагодарить за заботу.

– Кто-нибудь пойдет со мной к хозяйке?

Сначала я не понял, почему лицо Таниты резко вытянулось, но потом вспомнил, чем закончилось свидание с Корри, и усмехнулся – оборотень ревновала супруга. Агаи же, несомненно, хотелось присоединиться ко мне, но он мялся, ожидая разрешения жены.

Ну-ну. Целомудренный ты чересчур, парень. Вредно это.

– Агаи, ты знаешь, что в этих краях встречается бикорн? – Я постарался сказать эту фразу как можно серьезнее.

– А кто это? – простодушно спросил сирин, развязывая узел на дорожной сумке и не чуя подвоха.

Все с тобой ясно, юноша. Значит, легкомысленную литературу ты игнорируешь, а зря.

– О… Это страшный зверь! Он имеет два больших рога и питается исключительно добропорядочными и терпеливыми мужьями. А самое главное, водится везде и в больших количествах, потому что пищи для него предостаточно. Смотри, как бы на твой запах не прибежал!

Волшебник сдавленно хихикнул, а рош-мах налилась краской и открыла рот, чтобы съязвить, но я опередил ее, миролюбиво предложив присоединиться к нам вместе с девочкой. Морра тут же подбежала и уцепилась за мою руку, а вот красотка только нос задрала, заявив, что останется здесь и что наше общество ей за эти дни порядком надоело.

Было бы предложено…

Уже по дороге к выходу я не удержался от заключительной шпильки:

– Знаешь, Агаи, говорят, существуют также чиведасы. Они едят только послушных и добродетельных жен. Вот их вряд ли получится увидеть. Мне кажется, они давно передохли… от голода!