Оборванные нити. Том 3 Маринина Александра

Глава 4

Зима миновала как-то уж очень быстро, даже несмотря на то, что здесь, за полярным кругом, она длилась чуть ли не до конца апреля. Сергей много работал, но старался в свободное время давать себе хоть какую-то, хотя бы минимальную физическую нагрузку. За эти месяцы он сблизился с байкером Максом и неожиданно для себя открыл прелесть пеших прогулок по городу в обществе человека явно неординарного, много знающего и обладающего нетривиальными взглядами на жизнь. И еще Сергея забавляла манера Максима выражать свои мысли: глубокие по сути, они были облечены в форму пацанского дворового лексикона.

– Ты и в школе так с детьми разговариваешь? – подшучивал над ним Саблин. – И с учителями? И даже с завучем?

– Нет, – смеялся Максим, – на работе в бюджетной организации я стараюсь держать себя в руках. Хотя один бог знает, чего мне это стоит. Не терплю я никаких рамок и канонов, мне свобода нужна.

Несколько раз, когда подсохло и потеплело, Максим давал Саблину свой байк прокатиться, каждый раз делая озабоченное лицо и объясняя, что настоящий байкер свою машину никогда никому не даст и он поступается принципами только из уважения к человеку, спасшему ему жизнь. Ездить на байке Сергею нравилось, и ближе к лету он всерьез озаботился тем, чтобы приобрести подержанный мотоцикл.

– Идея – супер! – радовался Максим. – Если хочешь, я тебе протекцию составлю, найдем отличную машину и недорого.

Но Сергей колебался.

– А держать его где? – спрашивал он.

– Да хоть у меня в гараже!

– А ты? Разве тебе гараж не нужен?

– Серега, не парь мне мозг, – морщился Максим. – Я свой байк в гараж только для технических работ пригоняю, а так он у меня всегда под задницей, я и на работу на нем езжу, и вообще всюду. На ночь возле дома оставляю. Но даже если что случится – гараж большой, там когда-то отцовская машина стояла, пока я ее не разбил, так что места и на два байка хватит.

В конце концов Сергей решился. Макс подобрал ему у знакомого байкера, собравшегося уезжать «на материк», хороший мотоцикл с относительно небольшим пробегом и замечательными ходовыми качествами. И – что немаловажно – очень дешево. Совершив товарно-денежный обмен, они – каждый на своем байке – отправились в ту часть города, где находился гараж.

– Держи ключи, – сказал Максим, когда они остановились перед одной из дверей в длинном ряду гаражей, – учись открывать, у меня замок с придурью, заедает.

Саблин сделал несколько неудачных попыток, пока, наконец, не нашел то положение бородки ключа, при котором механизм проворачивался и замок открывался.

Гараж и в самом деле оказался просторным, два байка здесь легко поместятся, и еще место останется.

– Осваивайся, – гостеприимно предложил Макс. – Походи, посмотри, где тут что, разберись, где свет включается, где кран с водой.

Сергей не спеша обошел гараж по периметру, отмечая, кроме обычных для гаража запахов бензина, машинного масла, ржавого железа и пыли, и другой запах, чужеродный для места, где хранится автотехника. Этот «чужой» запах почему-то ассоциировался с запахами кабинета химии, какими он помнил их еще со школьных времен.

Внутреннее пространство гаража имело не строго прямоугольную форму, в противоположном от входа углу имелось что-то вроде выгородки. Сергей из любопытства отодвинул матерчатую шторку, прикрывающую вход, и увидел небольшой закуток с верстаком, уставленным большим количеством банок и склянок, пузырьков и бутылочек, там же был и стеклянный змеевик. Аккуратным рядком лежали тряпичные мешочки, из которых торчали буроватые стебли неизвестного ему растения. Над верстаком тянулась закрепленная на вбитых в стену гвоздях веревочка, на ней сушились пучки травы, названия которой Сергей тоже не знал. Он поднял голову и заметил проделанное под самым потолком окошко.

– Ты что, самогон здесь гонишь? – крикнул он Максу, возившемуся на улице со своим байком.

Макс не ответил – видимо, не слышал. Сергей еще раз окинул взглядом самодельную лабораторию, хмыкнул и пошел к выходу.

– Ты что-то говорил? – спросил сидящий на корточках Макс, занимаясь задним колесом. – Извини, я не расслышал.

– Я спрашивал: ты что, самогон в гараже гонишь? Там у тебя прямо химкомбинат целый.

Ему показалось, что Максим не то смутился, не то смешался…

– Да нет, – с нарочитым безразличием ответил тот. – Это я так…

Продолжать ему явно не хотелось, а особо любопытным Сергей Саблин никогда не был.

Главное – у него теперь есть свой мотоцикл и есть место, где он может спокойно храниться всю рабочую неделю, и есть ключи от гаража. Значит, пока не наступят холода, можно будет ездить, ловя бьющий в лицо ветер, который выдувает из головы все тяжелые мысли и мрачные впечатления, трупный запах и вид развороченного кишечника. Можно будет ехать так быстро, что в какой-то момент возникнет ощущение стремительного удаления от всего, что привязывает эксперта Саблина к самой темной и страшной тайне человеческой жизни – к смерти.

Он гонял на байке все лето, не пропуская ни одного выходного, если, конечно, не было дежурства или срочной работы. Иногда ездил один, чаще – вместе с Максом, который первое время пытался приобщить Саблина к байкерской компании, но, встретив упорное сопротивление Сергея, оставил эту идею.

– Я не люблю скопления людей, – сказал ему Саблин. – Я – существо не общественное, бирюк, волк-одиночка. Это у тебя полно друзей-приятелей, а я в них не нуждаюсь.

– Как же ты живешь? – искренне недоумевал Максим. – Ведь люди – это же так интересно! Все разные, у каждого свои прибамбасы, своя придурь, и проявляется она у всех по-разному. Это ж сплошной кайф – с разными людьми общаться. Неужели у тебя совсем никого нет здесь, кроме твоей Ольги и меня? Ты еще говорил, одноклассник у тебя здесь, да?

– Да, Петр Андреевич, на комбинате трудится, руководит социальными программами. Ну, еще несколько человек есть, с кем мне приятно общаться, но близких отношений, конечно, ни с кем не завожу.

– Ну и с кем тебе приятно общаться? Расскажи, хоть знать буду, – хмыкнул Макс.

Сергей в двух словах описал заведующую танатологией Изабеллу Савельевну Сумарокову, эксперта-биолога Таскона и криминалиста Глеба, сына Татьяны Геннадьевны Кашириной, с которым он после того памятного празднования Дня милиции то и дело сталкивался во время дежурств. Если такое случалось, они с удовольствием общались, обсуждая самые разные предметы, но за рамки контактов в следственно-оперативной группе их отношения так и не вышли: больно велика разница в возрасте, целых шестнадцать лет. Для Саблина это было поистине непреодолимой пропастью.

Услышав о том, что Лев Станиславович Таскон давно и серьезно интересуется историей судебной медицины и знает массу прелюбопытнейших фактов, Максим то и дело просил Сергея рассказать «что-нибудь эдакое из старинной жизни судебных медиков» и восторгался, когда Саблину удавалось восстановить по памяти некоторые цитаты, которыми так и сыпал биолог. У художника-байкера оказался весьма тонкий слух, он хорошо чувствовал слово и однажды даже сказал, услышав «…кто кого убьет так, что он не тотчас, но по некотором времени умрет, то надлежит о том освидетельствовать, что он от тех ли побоев умре, или иная какая болезнь приключилась…»:

– От тех ли побоев умре, или иная какая болезнь приключилась… Это ж с ума сойти! Представляешь, как можно это на полотне подать?

– На полотне? – удивился Саблин. – Ты имеешь в виду, написать картину с изображением умирающего от побоев, что ли? Или я чего-то не понял?

– Да ни фига ты не понял, – рассмеялся Максим. – Ты за мелодикой фразы следишь?

– Нет. Я вообще не знаю, что это такое, – признался Сергей.

Максиму всегда удавалось удивить его или поставить в тупик. Все-таки он был очень нестандартным даже для такого нетипичного человека, как Сергей Саблин.

– Ну и не надо тебе, раз не знаешь, – махнул рукой байкер. – Я каждую фразу вижу графически, она у меня перед глазами плывет в виде полосок, зигзагов, вензелей всяких, окружностей… Короче, не парься, тебе это ни к чему. А вот когда ты про историю рассказываешь и цитаты приводишь, у меня в голове прямо целые полотна возникают. Без сюжета, абстрактные, но очень точно передающие и структуру фразы, и ее смысл, и даже настроение. Я тебе как-нибудь покажу, когда случай представится. Ты мне красивую цитату нароешь, а я тебе ее на холсте изображу.

Рассказ о Глебе Морачевском тоже вызвал у Макса живейший интерес, особенно когда Сергей, нахваливая молодого эксперта, упомянул о том, что он много учился и многое умеет.

– В наше время редко можно встретить молодого парня, который так увлечен своей работой, – говорил Сергей. – А он еще и не пьет. Вообще ничего. Можешь себе представить такое?

– Не могу, – честно признался байкер. – Может, у него дефект какой-нибудь? Ну там, со здоровьем или с головой непорядок? Какой-то он больно ангельский у тебя получился, только крыльев не хватает. Не бывает таких.

– Да я тоже думал, что не бывает, а вот присмотрелся к нему повнимательнее – и понял, что он настоящий, неподдельный. Трудоголик. А я трудоголиков уважаю, сам такой. Но дефекты у него есть, как же без этого, – усмехнулся Саблин. – По девкам он активно приударяет, крутит им мозги, а жениться не хочет. Говорит, что однажды уже был женат и ему надолго хватило впечатлений. Так что в этом смысле он нормальный.

– А-а-а, – протянул Максим с уважением, – тогда да. Слушай, а познакомь меня с ним, а?

– Зачем? – удивился Саблин.

– Ну так интересно же! Парень такой необычный, у него в голове, наверное, много всякого забавного есть, я люблю людей с изюминкой, ты же знаешь. Ты вот уж на что зловредный тип, хамский и наглый, – при этих словах Максим рассмеялся и хлопнул Сергея по спине, словно извиняясь, – но я тебя люблю, потому что у тебя внутри много всякого такого.

Какого «такого», он никогда толком не объяснял, но Сергею и без его объяснений все было понятно. Он быстро приспособился к манере Максима выражать свои мысли больше при помощи жестов и интонаций, нежели терминов и определений, и прекрасно ориентировался в потоке его слов.

Максим еще несколько раз просил познакомить его с криминалистом, но Сергею это казалось неуместным. Он даже и сам не знал почему. Просто чувствовал.

Общение с байкером-художником всегда поднимало Саблину настроение. Сперва он удивлялся тому, как положительно действует на него этот человек, потом привык и удивляться перестал, просто принял как факт и помнил об этом. И если в будние дни позволял себе справляться с мрачностью и тяжелым состоянием духа при помощи двух-трех рюмок крепкого спиртного, то в выходные его единственным лекарством стали поездки на байке и встречи с Максом.

В субботу Сергей планировал просмотреть «стекла», которые в течение недели старательно выбирал из гистологического архива: он собирал материал для научной статьи. Склонившись над окулярами микроскопа, он вполуха прислушивался к бормотанию включенного телевизора, стараясь не пропустить в конце выпуска местных новостей прогноз погоды на завтра, чтобы спланировать воскресный день. Хотелось использовать последние более или менее теплые и светлые дни перед наступлением длинной темной холодной полярной ночи. Ухо выхватило знакомую фамилию, произнесенную диктором, а затем послышался голос заместителя начальника горотдела внутренних дел, который с гордостью рассказывал о раскрытии преступления, не так давно взбудоражившего весь Северогорск:

– …наши сотрудники сумели в кратчайшие сроки раскрыть преступление, совершенное, как у нас говорят, в условиях полной неочевидности. Ни очевидцев, ни каких-либо других свидетелей – никого, и орудие преступления тоже не обнаружили. Но оперативники проявили настойчивость и смекалку, – вещал он.

Сергей оторвался от микроскопа, протянул руку к пульту и прибавил звук. Дослушал интервью с замом по розыску до конца и злобно чертыхнулся. Ну и козел!

– Оль! – крикнул он.

Ольга, что-то читавшая, свернувшись клубочком на диване, оторвалась от книги.

– Что случилось? Не кричи, я тебя хорошо слышу.

– А интервью зама по розыску тоже слышала?

– Ты же громкость прибавил, – улыбнулась она. – А я не глухая пока. И что? Тебе что-то не понравилось?

Ему не понравилось! Конечно, ему не понравилось. Да при раскрытии этого преступления вся доказательственная база строилась исключительно на заключении судебно-медицинского эксперта! В конце сентября в озере нашли полуразложившийся труп мужчины. Опознать по лицу было уже невозможно, но эксперт из отделения медико-криминалистической экспертизы смог восстановить пальцевый узор на двух пальцах, и это сделало возможным провести дактилоскопию трупа и проверить по информационной базе. Таким образом, имя потерпевшего установили, и выяснилось, что мужчина этот пропал без вести еще в июне. Сам труп был уже «гнилым», частично в стадии жировоска, к тому же весь покрыт тягучим липким илом. Вскрывал его один из тех двух экспертов-танатологов, о которых Изабелла Савельевна говорила: «Надежды на них никакой». Ну и дал он заключение о том, что «причину смерти установить не представляется возможным ввиду гнилостных изменений трупа». Вроде бы дело обычное, когда речь идет о таких трупах… Но у оперативников и следователя было другое мнение. Они установили круг подозреваемых и выявили главного и основного претендента на роль убийцы, которого и задержали в надежде на то, что заключение судмедэксперта даст им в руки доказательства его вины. Более того, они старательно «поработали» с задержанным, запугали его тем, что «судебные медики все точно установят и скажут, никуда тебе не деться», и выколотили из подозреваемого явку с повинной, пока он не опомнился. И вдруг такой облом! Судебные медики ничего не нашли и ничего сказать не могут. А как же суд? Какими доказательствами подпирать обвинение? Явка с повинной тут никак не прокатывала, поскольку на суде обвиняемый от всего откажется и в красках поведает, как его били и всяческими иными способами прессовали злые дядьки-милиционеры.

И делегация в составе следователя и оперативников, а также парочки их начальников пришла на поклон к Саблину, который только-только вернулся из отпуска.

– Сергей Михайлович, выручайте! – взмолились они. – Не знаем, что делать. Дело разваливается. Не отпускать же махрового убивца-душегуба!

В принципе Сергей знал, что нужно делать в таких случаях, и прекрасно понимал, почему эксперт, вскрывавший труп, этого не сделал. Не был бы он в отпуске – сам бы вскрыл и произвел все полагающиеся манипуляции. А теперь придется заставлять эксперта это делать. Ладно, ничего, пусть поучится. Трудно? Еще бы! А кому сейчас легко?

Манипуляции и в самом деле были нелегкими. Труп нужно было натурально скальпировать, то есть отсепаровать всю кожу с туловища трупа, потом ее отчистить и отмыть под холодной водой. Эта работа занимает несколько часов, и на протяжении этих часов нет ни одной хоть сколько-нибудь приятной минуты. Зато в результате была найдена колото-резаная рана с явными признаками прижизненности, и рана эта находилась в подлопаточной области слева. То есть ударили потерпевшего ножом, да не в ногу куда-нибудь и не в руку, а прямо в сердце попали.

И вот теперь в телевизионной студии заместитель начальника горотдела, приходивший тогда к Саблину на поклон, сидел и с важным видом разглагольствовал о том, какие молодцы оперативники и какой умный в прокуратуре следователь, а о том, как судебно-медицинский эксперт несколько часов возился, снимая кожу с гнилого трупа и отмывая ее водой, никто и не вспомнил.

Кому же такое понравится?!

– Саблин, ты меня удивляешь, – спокойно и ласково ответила Ольга, натягивая плед, которым она укрывалась, до самого подбородка: Сергей курил в комнате, поэтому окно постоянно было открыто, и из него тянуло сырым холодным воздухом. – Это что, в первый раз происходит? Я знаю обо всех твоих экспертизах, я своими глазами вижу, чего тебе это стоит и каким ты приходишь с работы, и ни разу за все эти годы никто в средствах массовой информации не то что добрым словом не вспомнил – даже просто не упомянул судебных медиков. И никогда тебя это особо не злило. Согласна, это не просто несправедливо – это чудовищно несправедливо, но ты в экспертизе тринадцать лет, должен был уже привыкнуть. Чего ты именно сегодня так взъелся? У тебя были экспертизы и посложнее.

Почему именно сегодня? Он и сам не знал. Действительно, раньше как-то мирился, а сегодня вот взорвался.

– Оль, – тихо спросил он, – а может, я старею? Может, у меня переносимость падает?

Она встала с дивана и подошла к нему, глядя своими темными глазами в обрамлении невероятно длинных ресниц, которыми он за шестнадцать лет так и не перестал восхищаться.

– Саблин, мы все стареем, это нормально. Не заморачивайся из-за этого. Не бойся ничего, у тебя впереди еще много лет активной работы. И перестань так болезненно реагировать на то, чего ты не можешь изменить. Одни работают – другие пожинают лавры. Так было всегда и всюду. Это закон жанра.

Смотреть «стекла» расхотелось, настроение испортилось. Сергей долго перебирал диски из своей коллекции вестернов, собрался было посмотреть любимый фильм «Веревка и кольт», но передумал: нежная печаль безысходности – это не то, что ему сейчас нужно. Выбрал что полегче – «спагетти-вестерн» Серджо Леоне. Но и это проверенное средство не помогло. На экране мелькали лошадиные морды, неизменно ассоциирующиеся у Сергея с понятием благородства и преданности, и каждый кадр, в котором он видел лошадь, отзывался болезненным уколом в груди: ну почему в животных есть эти качества, а в людях – нет?

Не досмотрев фильм, он выключил плеер и позвонил Максиму.

– Ты говорил, что в Северогорске есть старые конюшни?

– Ну да. А что, хочешь посмотреть? Не вопрос, – живо откликнулся художник. – Я тебя отвезу, все покажу. Когда ты хочешь? Завтра?

Сергею стало спокойнее. Завтра он встретится с Максом, своей Большой Таблеткой, и поедет туда, где раньше находились лошади и где, возможно, еще осталась аура чистоты и благородства.

– И все-таки мне не верится, что здесь были лошади.

Саблин упрямо покачал головой, разглядывая строение, бывшее, по заверениям Макса, когда-то конюшней: сработанное из добротных плах, оно стояло на сваях в два обхвата, и казалось, что северные ветры за много лет слизнули с него кожу, оставив только скелет. Стропила и верхние перекрытия кое-где упали внутрь, а листовая обшивка напоминала грязное кружево. Однако пол, как ни странно, остался в целости и сохранности.

Максим нетерпеливо мотнул головой.

– Ну, смотри, вот это станок для правки подков, видишь? Стойла видишь? Ясли в них видишь? И кто тут, по-твоему, мог обитать? Свиньи, что ли? Или собаки?

– Но что они тут делали? Как вообще выживали? Я не понимаю!

– Как что делали? – удивился художник. – Работали. Их вовсю использовали, они грузы таскали до тех пор, пока железнодорожную ветку не построили до порта. А так – на лошадках. В шестидесятые годы в Северогорске еще «Скорая помощь» конной тягой пользовалась, между прочим. И вообще, на Севере лошадей много было, они и рыбацкие сани тянули, и ручные буровые установки волокли. В Северогорске целый цех гужевого транспорта был, даже начальники конной тягой не брезговали, пока персональные автомобили не появились. После войны, знаешь, как лошадки ценились! Автомобильная промышленность когда еще на ноги встанет, а грузы возить надо, людей возить надо, так у нас тут конюшни ставили с таким расчетом, чтобы до любого значительного объекта близко было. Как кому чего срочно понадобится – повозка тут как тут, хоть пассажира вези, хоть груз перемещай.

Он медленно шел вдоль бывшей конюшни, заглядывая внутрь, Сергей следовал за ним, жадно вбирая глазами каждую мелочь, пропитанную аурой животных, когда-то здесь живших. Ему казалось, что он каждой клеткой кожи ощущает тепло, исходившее много лет назад от крупных красивых лошадей, чувствует их запах, видит, как трясут они головами, и слышит издаваемое при этом фырканье.

– Давай внутрь войдем, – предложил он.

Внутри ощущение присутствия лошадей стало еще сильнее, Сергей поймал себя на том, что, бросая взгляд на перегородку, отделяющую стойло от прохода, ждет, что увидит лошадь, рослую, с крепкими ногами и мощной грудной клеткой, с узорчато вылепленным носом на крупной морде. И каждый раз, видя пустое стойло, вспоминал, что лошадей здесь давно уже нет. Но их присутствие было так дьявольски ярко… «Гены проснулись, – насмешливо подумал он. – Бабки-тетки были колдуньями. Поздновато, пожалуй, в сорок один год. Впрочем, может быть, никакие это не гены, просто внушаемость и впечатлительность. Хотя какая у меня может быть внушаемость? И тем более впечатлительность! Я бы тогда судмедэкспертом и дня не проработал. Внушаемость – это стопроцентная профнепригодность эксперта, который не должен обращать внимания ни на что, кроме своего собственного внутреннего убеждения. А уж впечатлительность, да при работе в морге, да с детскими или, к примеру, гнилыми трупами…»

– Смотри!

Голос Максима вывел его из задумчивости. Сергей повернул голову и посмотрел в ту сторону, куда показывал байкер. На нескольких стойлах сохранились таблички с именами тех, кто здесь когда-то стоял: Муза, Мустанг, Ангар, Сердолик… Папа с мамой и сынок. И еще какой-то сосед. Мустанг – сын Музы и Ангара, в этом можно было не сомневаться, памятуя правила составления лошадиных кличек. Сергей замер, опершись ладонями о деревянные столбы и закрыв глаза. Он мысленно разговаривал с давно умершими лошадьми, точно так же, как разговаривал с теми, чьи трупы ему приходилось вскрывать. «Что с вами случилось, Муза, Ангар и Мустанг? Вы были семьей, вы стояли рядом, вы могли каждый день видеть друг друга, ощущать запах друг друга, слышать голоса. Что было в вашей жизни? Любовь? Привязанность? Или неприязнь? Кто из вас ушел первым? Наверное, Ангар, ведь он был таким мощным, таким неутомимым, и его использовали днем и ночью, не давая отдохнуть, и неразумно и быстро растратили весь его ресурс. Муза осталась вдвоем с Мустангом. А ты, Мустанг, в кого пошел? Если в отца, то и тебя ждала незавидная участь. А если в маму, изящную и невысокую кобылку, то, вполне возможно, твоя участь была предрешена с самого начала: в гужевом транспорте тебе не место. Значит, тебя поэксплуатировали немного и отправили в другое место для использования в каких-то других целях. Нет, вряд ли, в этом случае табличку с твоим именем сняли бы и заменили другой, на которой стояло бы имя той лошади, которую поставили сюда вместо тебя. А табличка до сих пор жива… Значит, ты был с родителями по крайней мере до того момента, пока не перестала функционировать конюшня… А что потом? Куда вас всех дели? Как вы доживали свой век? И сколько прожили? И как ушли?»

Почему-то Сергей ни минуты не сомневался в том, что Ангар был именно мощным и выносливым и умер раньше Музы. И в том, что Муза была невысокой и не особо сильной, он тоже был уверен. Вот только их сына Мустанга никак не мог себе представить.

Ему стало легче. Лошади, которые изо дня в день, в любую стужу, в этих местах доходящую, случается, до минус пятидесяти пяти, таскали немыслимой тяжести грузы и обеспечили строительство и выживаемость города при наверняка весьма скудном фураже, забыты. Никто о них не вспоминает, хотя именно благодаря им и стоит сегодня Северогорск. И огромное число людей живо до сих пор тоже благодаря именно гужевому транспорту. Но в памяти ничего не сохранилось… Честный и тяжелый труд остался неоцененным ни современниками, ни потомками и неоплаченным добрыми воспоминаниями.

Ну что ж, несправедливо в этой жизни поступают не только с судебно-медицинскими экспертами.

Они посидели на остатках деревянного крыльца, помолчали и двинулись в обратный путь. Максим предложил сделать петлю и доехать до скал, откуда открывался немыслимой красоты вид на тундру, напоминающий пейзаж какой-то неведомой далекой планеты. Это было одним из его излюбленных мест.

– Мне всегда какие-нибудь идейки в голову забредают, когда я на тундру таращусь, – объяснял он Сергею. – Вот ведь удивительное дело: вид один и тот же, а идейки каждый раз разные, друг на друга не похожие.

Саблин не возражал. Они домчались до скал, Максим постоял неподвижно минут сорок, только иногда переминался с ноги на ногу, потом лицо его озарилось улыбкой:

– Есть! Поймал мысль! Ну, ребята в спортбаре в аут выпадут, когда я сделаю так, как придумал.

Обратный путь пролегал мимо сбившихся в жалкую кучку нескольких домишек-развалюх, гордо именуемых «частным сектором». Сергей каждый раз страшно удивлялся: как можно здесь жить? Но, надо заметить, обитатель в этих хибарах был только один, во всяком случае, именно этого вечно небритого и вечно пьяного мужика было видно. Кроме него, они здесь никого не замечали.

Небритый алкаш был большим любителем свежего воздуха, и каждый раз, когда Сергей с Максом проезжали мимо «частного сектора», восседал на крыльце, опустив голову и что-то разглядывая на земле. Иногда в зубах у него дымилась сигарета и почти всегда рядом, на крыльце, стояла бутыль с самогоном и пара открытых консервных банок.

Недалеко от крыльца к вбитому в землю столбу была привязана собака поистине устрашающего вида: небольшая, грязная, облезлая, она то покорно лежала на земле, положив некрасивую морду на лапы, то хрипло и заполошно лаяла в пространство, пытаясь оборвать веревку и вырваться на волю. Сергей, с детства не проходивший равнодушно мимо животных, с первого же раза обратил внимание на то, что в пределах досягаемости от собаки нет ни миски с едой, ни миски с водой и вообще не заметно каких бы то ни было признаков того, что животное кормят. Но если раньше ему удавалось просто заметить и проехать мимо, то сегодня, после посещения конюшен, что-то оборвалось внутри, и он нажал на тормоз. Ехавший впереди Максим, услышав, что звук работающего двигателя смолк, тоже остановился и оглянулся.

– Ты чего?

Саблин не ответил. Он подошел к калитке и громко крикнул:

– Хозяин! Эй, хозяин!

Дремавшая на привязи собака вздрогнула и приоткрыла глаза. Сидевший на крыльце алкаш нехотя поднял голову.

– Чего надо? – сиплым голосом спросил он.

– Слушай сюда, – все так же громко проговорил Сергей. – Если я еще раз увижу твою собаку привязанной, если я еще раз увижу, что у нее нет еды и воды, я тебя убью. Ты меня понял?

– А пошел ты на…

Алкаш грязно выругался и снова уткнулся глазами в землю между надетыми на ноги грязными резиновыми сапогами.

– Ты меня слышал? – грозно спросил Саблин. – Я по два раза не повторяю. Увижу, что ты плохо обращаешься с псиной, – убью и не поморщусь.

Он сел на байк и завел двигатель. Максим наблюдал за этой сценой, не сходя со своего байка, и увидев, что Сергей готов ехать, рванул вперед.

Уже возле гаража, когда Саблин ставил свой мотоцикл, байкер спросил:

– Ну, и что это было?

– Это было, – невнятно и хмуро ответил Саблин, давая понять, что к разъяснениям не расположен. – У тебя какое-нибудь оружие есть?

– Ну, есть, – кивнул Максим. – Пистолет, травматика. А что, надо?

– Оформлено, как положено?

– Да, и разрешение на хранение, и разрешение на ношение, все есть. Ты можешь толком объяснить, что случилось?

– В следующий раз, когда поедем к скалам, возьми с собой.

– Ты в уме? – Максим выразительно покрутил пальцем у виска. – Ты что собрался делать? Убивать этого кретина спившегося? И не жалко потом будет сесть из-за такого дерьма?

– Возьми с собой, – повторил Сергей и, не прощаясь, направился к остановке автобуса: от гаража Макса до центра города было не очень близко.

В следующие выходные поездка к скалам не состоялась, у Максима было много работы в спортбаре, который он собирался оформить в соответствии с новыми идеями владельца, и Саблин, проведя несколько часов в сладком книжно-компьютерном безделье, решил сходить к нему. Выпить пива, которое там действительно было хорошим, пообщаться с Максом, если у того выдастся несколько свободных минут, и заодно развеяться и отвлечься. Сергей всегда очень чувствовал атмосферу любого места и реагировал на нее. Пребывание в спортбаре среди здоровых веселых мужиков разного возраста, но преимущественно молодых, азартно болеющих за «наших» и рвущих глотку в попытках сбросить накопившийся за рабочую неделю адреналин, словно наполняло Сергея свежей упругой энергией, которой хватало ему потом на несколько дней. Конечно, далеко не всегда в баре на Пролетарской «болели» истово и безудержно, все-таки игры с участием «наших», к каковым относились и российские сборные, и областные команды, проходили не каждый день, но сегодня – Сергей это знал точно – должен был состояться матч отборочного тура по футболу, очень ответственный для российских спортсменов. Значит, непременно будет и гул голосов, и истошные выкрики, и отчаянные стоны, и топанье ногами, и прочие атрибуты «болельщицкого» поведения тех, кому не удается из-за климатических условий реализовать весь этот набор на открытых стадионах.

Большие сборища людей он никогда не любил, но уроки деда Анисима приучили его не нервничать и не раздражаться в переполненных орущими возбужденными людьми помещениях. Он при желании умел их просто не замечать, отстраиваясь от окружающей обстановки и погружаясь в собственные размышления. Репутация у спортбара на Пролетарской была хорошей, здесь не случалось ни массовых драк, ни поножовщины, и за все годы работы в Северогорском Бюро судмедэкспертизы Сергей не припоминал ни одного случая, когда из этого заведения доставляли бы потерпевших с серьезными травмами.

Увидев Саблина, устроившегося за столиком в той части бара, которая была предназначена не для болельщиков и не для байкеров, а для обычных посетителей, пробегающий мимо Максим затормозил и радостно воскликнул:

– О! Класс! У нас сегодня забойный матч! И пиво свежее привезли, сейчас бочки распечатывают. Ты уже заказал?

– Нет еще, думаю, что взять, – ответил Сергей, рассеянно листая скудное меню, набранное для солидности крупным шрифтом с огромными межстрочными интервалами, чтобы нехитрый ассортимент занял хотя бы несколько страниц.

– Бутерброды с красной рыбой сегодня не бери, – понизив голос, посоветовал Макс, – отстой полный. Возьми белую рыбку и ветчину.

– А из горячего что посоветуешь?

– Ну как что? У нас, кроме жареной картошки, и нет ничего приличного, сам знаешь. Но зато картошку жарят – полный улет! Бери, тебе же всегда нравилось. Серега, я помчался, мне тут надо… Короче, у тебя время есть? Часок просидишь?

– Надеюсь.

– Хочу тебе показать кое-что из моих придумок, ну, помнишь, то, что мне в голову пришло, когда мы в прошлое воскресенье на скалы ездили?

Сергей пообещал дождаться, когда художник освободится, сделал заказ и погрузился в свои мысли.

Он даже не заметил, как началась драка. Очнулся только тогда, когда краем глаза уловил массовое передвижение болельщиков в сторону ведущей на улицу двери. Замелькали куски металлической арматуры, послышался характерный звук выстрела из травматического пистолета. Сергей резко поднялся, опрокинув стул. Основное действо происходило на улице перед баром. Трудно предположить, что северогорские болельщики явились в спортбар посмотреть футбольный матч, вооруженные прутами и травматикой. Значит, оружие принадлежит каким-то пришлым, которые большой группой явились выяснять отношения.

Он не раздумывал ни секунды. Занимаясь в детстве и ранней юности боксом, больших высот Сергей не достиг и даже «кандидата в мастера спорта» не получил: слишком рано пришлось оставить занятия в секции из-за проблем со зрением. Но удар, поставленный тренерами, он сохранил. И бойцовских качеств не утратил. А уж помноженный на его нынешний вес удар этот мог оказаться поистине сокрушительным.

Выскочив из бара, он тут же «приложил» молодого рослого парня, угрожающе размахивавшего арматуриной, и собрался было разобраться со следующим, когда подкатили «уазики» патрульно-постовой службы и микроавтобус. Вооруженные милиционеры начали теснить дерущихся к стене здания. «Ну, я попал, – мелькнуло в голове у Сергея. – Сейчас меня заметут вместе со всеми, и завтра весь город будет знать, что начальник Бюро судмедэкспертизы участвовал в массовой драке, а послезавтра эта информация обрастет прелестными подробностями вроде того, что я был в стельку пьян, оказывал сопротивление при задержании, кричал, грязно бранился и угрожал милиционерам всех их урыть, воспользовавшись своими связями». Вдалеке послышался вой сирен: к милиции ехало подкрепление.

«Быстро они примчались, – подумал он. – Наверное, конфликт назрел раньше, и кто-то заботливо позвонил в дежурную часть, как чуял, что дело до побоища дойдет. А я ничего не заметил…»

Он начал крутить головой в попытках найти выход из неприятной ситуации и вдруг почувствовал, как кто-то потянул его за руку. Сергей опомниться не успел, как понял, что его буквально тащат к узкому проходу между зданиями, которого он никогда прежде не замечал, хотя бывал в баре неоднократно. Едва протиснув массивный торс туда, куда его влек неизвестный в темной куртке и надвинутой низко на лоб шерстяной шапочке, он оказался в проходном дворе. Парень в куртке бежал впереди, Саблин изо всех сил старался не отстать. Миновав еще один двор, они оказались на параллельной улице и остановились.

– Ну, Сергей Михайлович, вы даете! – услышал он знакомый голос. – Что ж вы такие заведения-то посещаете? Несолидно для вашей должности.

Перед ним стоял криминалист Глеб Морачевский. Ничего себе!

– А вы-то что здесь делаете, Глеб?

– То же, что и вы, – усмехнулся тот. – Спасаюсь от ментов.

– Вы были в баре? – недоверчиво спросил Саблин. – Вы же говорили, что не пьете. Лгали?

– Не пью, – подтвердил криминалист. – Но в баре ведь не только пьют, там еще и общаются. Мне нужно было с приятелем встретиться. Зашел вот на свою голову. Не хватало еще, чтобы матери потом глаза кололи тем, что ее сынок в баре ввязался в драку. Да и самому неприятно, на работе тоже не похвалят.

– А что произошло-то? – поинтересовался Сергей. – Я как-то все пропустил, задумался, а когда очнулся – все уже в разгаре. Я так понял, конфликт назревал за какое-то время до начала драки? Уж больно быстро пэпээсники прибыли, обычно их не дождешься, а тут примчались.

– Ну да, – кивнул Глеб, – там какие-то приезжие из областного центра пришли «поболеть», слово за слово, начали права качать, с нашими сцепились, ну, наши байкеров на подмогу кликнули и пришлых выперли. Так они нашли где-то местную босоту с арматуринами и притащили в бар выяснять, у кого длиннее. Похоже, кто-то из администрации ситуацию просек и ментов заранее вызвал. Ну и правильно сделал. Хорошо, что я вас заметил, вам бы тоже ни к чему в «обезьяннике» париться.

– Это верно, – с благодарностью произнес Сергей. – Я ваш должник, Глеб.

– Да бросьте вы, – улыбнулся молодой человек. – Дорогу отсюда найдете? Или вас проводить куда-нибудь? Этот проход между домами мало кто знает, поэтому те, кто ходит на Пролетарскую, здесь обычно плохо ориентируются, не понимают, куда попали.

Саблин огляделся, нашел ориентир – кинотеатр «Полярная звезда» – и сообразил, куда идти дальше, чтобы попасть в конце концов к себе домой.

– Найду. Спасибо вам, Глеб.

– Кстати, Сергей Михайлович, если вы за своего приятеля беспокоитесь, то имейте в виду: с ним все в порядке, он на улицу не выходил.

Саблин в изумлении уставился на Морачевского.

– Вы о ком? О Максиме?

– Ну, это уж я не знаю, – засмеялся Глеб. – Я с ним незнаком. Просто видел, как он к вам подходил, вы разговаривали. Я вообще часто здесь бываю, мне удобно тут с друзьями встречаться, я ведь живу совсем рядом, и приятеля вашего постоянно вижу, знаю, что он в баре арт-директор. У него такая яркая внешность, что трудно его не заметить. Я видел, как он, когда драка началась, выскочил из служебной двери и побежал в «байкерскую» часть бара, но они ж не мобильные, у них куртки, у них каски, у них перчатки, и все это сложено или на полу рядом с ними, или на стульях, в общем, не могут они моментально подхватиться и выбежать, им их барахло дорогу перекрывает и не дает стул отодвинуть. Вот они и замешкались, а тем временем уже и менты подвалили.

Ну, слава богу! Конечно, ничего страшного не случилось бы с Максом, доведись ему оказаться в «обезьяннике» вместе со всеми, но лучше все-таки ночевать дома рядом со своей постоянной подружкой, с которой, как Сергею было известно, художник живет уже несколько лет и растит их общего ребенка. Почему они не регистрируют брак – Саблин не знал. Ему даже в голову не приходило об этом спрашивать. Ему было все равно.

Он всегда звонил в дверь, если знал, что мать дома, никогда в таких случаях ключами не пользовался. Татьяна Геннадьевна, сунув ноги в красивые тапочки, побежала в прихожую открывать дверь сыну.

– Мамуля! – радостно сообщил он, едва переступив порог. – Угадай, кого я сейчас встретил? И главное – где, при каких обстоятельствах?

О Кашириной как о следователе, заместителе прокурора или советнике мэра города по безопасности могли говорить все, что угодно, оценивая ее профессиональную деятельность, но никто никогда не смог бы назвать ее плохой матерью. Она знала по имени и в лицо не только всех друзей сына, но и его приятелей, девушек, даже случайных подружек, а также бывших одноклассников и нынешних коллег. Она сумела с самого детства выстроить отношения с Глебом так, что ему и в голову не приходило что-то скрыть от нее или чем-то не поделиться.

Они были настоящими друзьями, близкими и откровенными друг с другом.

Поэтому на вопрос Глеба Татьяна Геннадьевна начала со смехом перечислять всех, с кем был знаком ее выросший в Северогорске сын. Перечисление заняло много времени, на каждое ее предположение Глеб мотал головой или отвечал короткое «нет», и к тому времени, когда список закончился, он успел не только вымыть руки, но и съесть приготовленный матерью ужин.

– Все, – подняла руки Каширина, – сдаюсь. Больше никто в голову не приходит.

– С тебя фант, – улыбнулся Глеб. – Я встретил Сергея Михайловича Саблина.

Саблина? И что в этом такого? Начальник Бюро судебно-медицинской экспертизы живет в этом же городе, и город, хотя и не крохотный, но все-таки не Москва, так что нет ничего удивительного в случайной встрече. Каширина и сама постоянно сталкивается со знакомыми то в мэрии, то в салоне красоты, то в магазине, а то и просто на улице.

– Ну и что? – осторожно, даже с некоторой опаской спросила она.

– Мамуля, вся фишка в том, где и при каких обстоятельствах мы с ним столкнулись.

Он в подробностях рассказал ей об инциденте в спортбаре и о том, как смело и отчаянно ввязался Саблин в драку, о подъехавших милиционерах и об их совместном бегстве с места происшествия.

– Никогда бы не подумала, что Сергей Михайлович посещает такие заведения, – покачала головой Татьяна Геннадьевна. – Он мне всегда казался серьезным человеком.

Глеб, прищурившись, посмотрел на мать.

– Мамуля, а ведь он тебе нравится. А?

Она смешалась.

– С чего ты решил? Нет, он мне действительно очень нравится как начальник Бюро, тут и вопросов нет, но ты, как я понимаю, имеешь в виду несколько иной аспект?

– Ага, – Глеб широко улыбнулся. – Ты мне о нем рассказывала, когда он еще не был начальником Бюро. Помнишь? Я еще в областном ЭКЦ работал, а ты уже была здесь зампрокурора и так мне его нахваливала, уж так нахваливала, что я, признаться, уж подумал было… ну, короче, если что – я «за».

– Ты с ума сошел! – Татьяна Геннадьевна от души расхохоталась. – Ты о чем говоришь вообще, сынок? За что это ты, интересно, «за»?

– Да ладно тебе, он хороший мужик, я к нему специально присмотрелся после твоих рассказов. В общем, если ты надумаешь – я возражать не буду, пусть только он меня усыновит официально.

И расхохотался вслед за матерью.

Боже, как она любила такие вот уютные вечера и такие разговоры, которые не ведутся между матерью и сыном, а допустимы только между близкими друзьями! Как она любила смех Глеба, открытый, заразительный, при котором сверкали его белоснежные зубы и сияли зеленовато-серые глаза в обрамлении коротких, но очень густых и темных ресниц, создававших по краям век четкие, будто карандашом проведенные линии. Какой он у нее красивый! И какой добрый и покладистый!

Она решила продолжить разговор в том же тоне.

– Глебушка, а зачем тебе, чтобы тебя мой новый муж усыновлял? – шутливо спросила она. – У тебя же есть отец. Тебе разве одного недостаточно?

– О-о-ой, ну ты сказанула, – протянул он, подхватывая дурашливый стиль беседы, предложенный матерью. – Такой отец мне не нужен, от него одна головная боль. Недаром же ты с ним развелась, ты тоже не выдержала.

– Что значит – тоже? – подняла брови Каширина.

– Ну, я-то первым сбежал, в институт уехал поступать подальше от дома, только чтобы с ним не жить. Ну и ты после этого в браке надолго не задержалась, я еще первый курс окончить не успел, а ты его уже выгнала. Ох, как я обрадовался, когда ты мне позвонила и сказала, что разводишься с отцом! Прямо камень с души свалился.

– Глебушка, – она предостерегающе погрозила сыну пальцем, – так нельзя, мой хороший, это все-таки твой отец.

– Да ладно, брось, – его голос внезапно стал серьезным. – Биологический отец, как говорится, это не повод для знакомства. А реальным отцом он мне никогда не был, и ты прекрасно это знаешь. Ты для меня была и мамой, и папой, и даже бабушкой, когда бабуля умерла. Ты для меня была всем. А он – никем. Меня для него не существовало. И его для меня, кстати, тоже. Так, тень отца Гамлета, бесплотный дух. Но, правда, кушал этот дух вполне материально и очень даже немало. А я смотреть не мог, как ты часами проводила время на кухне у плиты, чтобы его накормить. Ты! Женщина, красивее и умнее которой нет на свете, надевала фартук и жарила-парила-тушила-варила-пекла-терла без конца и без края. Да я его убить готов был!

Разговор стал Кашириной неприятен, и она постаралась сменить тему. Если мальчик хочет поговорить о личной жизни матери, то пусть лучше говорит о Саблине, чем о ее бывшем муже.

– Сынок, но ты уже слишком взрослый для того, чтобы тебя можно было усыновить, – улыбнулась она. – Таких больших мальчиков не усыновляют.

– Да-а-а? – он изобразил огорчение. – Ой как жалко-то! А я уже размечтался, как стану сыном начальника Бюро судмедэкспертизы и буду ходить к нему на работу, смотреть на трупы, на вскрытия, а потом ребятам рассказывать и хвалиться, какой я смелый. Ну, может, хоть в приемные сыновья меня запишут? Очень хочется породниться с такой выдающейся личностью.

– А он, между прочим, дважды не свободен, – заметила Татьяна Геннадьевна. – Во-первых, в Северогорске он живет со своей любовницей, которая вслед за ним приехала из Москвы, а во-вторых, дома, в Москве, у него есть официальная жена и ребенок. И разводиться он, насколько мне известно, вовсе не собирается. Так что давай поищем тебе другого папу, если уж тебе так хочется иметь отца.

Глеб встал со своего места, обошел стол вокруг, склонился над сидящей в кресле матерью и нежно обнял ее.

– Мамуля, – тихо прошептал он, уткнувшись лицом в ее волосы, – мне никто не нужен, кроме тебя. Нам с тобой так хорошо вдвоем, правда же? Если ты соберешься привести сюда какого-нибудь нового мужа, я ни дня с ним в одной квартире жить не стану, сразу соберу вещи и уйду. Спасибо тебе – мне есть куда уйти.

Она высвободилась из его объятий, потянула за руку, вынудив встать к матери лицом.

– Сынок, я все понимаю, нам с тобой действительно очень хорошо вдвоем, но так не может продолжаться бесконечно. И ты это прекрасно знаешь.

– Ничего я не знаю! Почему это не может продолжаться?

– Потому что тебе нужно жениться, создавать семью и заводить детей. И для этого тебе лучше жить одному. Пока ты живешь со мной, твоя личная жизнь не сложится.