Одиночное плавание к острову Крым Труш Наталья

Марина тяжко вздохнула и двинула вверх по лестнице со своим неподъемным грузом. Три ступеньки – остановка, еще три – и перекур. Она кляла все на свете: сумасшедших соседей, которые и по прошествии пяти лет проживания в доме никак не угомонятся и не прекратят это великое заселение с покупкой диванов, жадность, что когда-нибудь всех доведет до цугундера, техника, которого черти носят неизвестно где, свой четырнадцатый этаж и даже праздник, который виной всему.

Она уже миновала третий этаж, который так люб был когда-то ее женскому нежному сердцу, как стукнула дверь на этаже, и она узнала его по шагам – того, кого назвала Мужчиной своей мечты по имени Михал Иваныч. Глаз у нее на спине, конечно, не было, но была интуиция, и она просто почувствовала, что из четырех квартир на площадке стукнула дверь именно его квартиры.

Ну не везет так не везет, и бороться с этим невезением просто невозможно! Так хочется с предметом своего обожания встречаться вроде бы и случайно, но очень подготовленно, чтобы и прическа была на месте, а не сбоку, и шпильки на ножках, а не ботики-дутики. Про пакеты уродливые вообще лучше умолчать! Умная вроде женщина она, Марина Валерьевна Андреева, в зоопарке кенгуром работает, стройная для своего возраста с хвостиком, а прет три сумки барахла, как последняя барахольщица, как мать многодетная, доведенная до отчаяния ежедневным сочинением обеда для своих киндеров.

«Ну и что теперь делать? Ну и пусть смотрит, как я упираюсь, словно самосвал в гору! Смотреть, как бабы работают, – вот этому наши мужики хорошо научились! А вот чтобы помочь... Тут их днем с огнем...» – додумать свою гневную обличительную мысль про никчемный мужской род она не успела. Руки вдруг перестали у нее вытягиваться до пола, так как раздутые пакеты подхватил кто-то сильный.

– Давайте помогу! А то лифт сегодня не ходит...

Он! Батюшки-светы! Он! Михал Иваныч!

– Здрасьте! – кивнула ему Марина.

– День добрый! – ответил сосед более чем приветливо. – Что ж вы так нагрузились-то?

– Дык... я ж на машине! А кто ж... подумать-то мог, что тут... такая вот напасть?! Да еще и Новый год... Что-то он зачастил! – Марина пыталась не отстать от помощника и по этой причине дышала как рыба, которую вытащили из воды и бросили на берегу. Еще один этаж – и у нее глаза будут как у этой рыбы! Или как у рака! У него они, говорят, на палочках – выставляются из глазниц и шевелятся. Ужас!

– Вы не могли бы чуть-чуть помедленнее! – взмолилась Марина. – Я не успеваю и задыхаюсь!

– Помедленнее, значит, помедленнее! – Сосед сбавил темп. – Этаж у нас который?

– У нас – четыр... четырнадцатый! – выговорила она лишь со второго раза.

– Как же вы высоко забрались!

– Да. Я, знаете ли, специально последний этаж выбирала: не выношу, когда над головой кто-то топчется! Нажилась я уже в таких условиях, хватит! Тут у меня только какой кот заблудший иногда пробежит над головой. Ну или сантехник иногда походит по своим сантехническим делам. И все!

– Да, тут я вас понимаю и искренне завидую. У меня сумасшедший дом: снизу музыка с утра и до вечера, за стенкой – ругаются, как дикие, муж с женой, а сверху... Сверху у меня самое страшное – жуткая итальянская семья! Орут все – от грудного младенца до престарелой умирающей бабушки – и никогда не спят!

– Что вы говорите – итальянцы?! Надо же! Откуда же у нас тут итальянцы-то?! Потомки каких-нибудь Растрелли или Росси?!

– Нет, это я образно. Просто такие же шумные, как итальянцы, горластые и неуемные. И очень многочисленные, да... Пытался затыкать на ночь уши, но это ужасно неудобно, вот и мучаюсь.

Ей хотелось сказать что-нибудь в шутку с намеком типа «ну переселяйтесь на мой четырнадцатый, в мою тишину». Но! Какой-то гад придумал, что в таких вопросах мужчина должен делать первый шаг, и даже в шутку у нее не повернулся язык сказать то, что на нем вертелось.

И тут они пришли на ее четырнадцатый этаж. И в самый последний момент она поняла, что такой классный повод затащить его в гости она проворонила. И тогда она сказала, как с камня в море нырнула с головой:

– Я должна как-то вас поблагодарить за помощь, но я не могу придумать ничего умнее, как пригласить вас на чай.

– А вы знаете... Пожалуй, соглашусь!

К счастью, у нее был убран дом, в раковине не оказалось ни одной невымытой чашки, за которые пришлось бы краснеть перед гостем.

– Вы в комнату проходите! Я сейчас...

Обычно она чаи даже с гостями распивала в кухне, но это был особый гость, которого ей принимать хотелось в комнате, где уютно мерцала огнями елка и домашний кинотеатр с набором любимых новогодних фильмов тоже был.

Она щелкнула кнопкой, экран вздрогнул, явив миру новогоднюю историю про Женю Лукашина – скучное продолжение той, что Марина так любила.

– У вас диск с этим фильмом? – спросил сосед, пристраиваясь на диване. – А я так и не посмотрел еще...

– Смотрите. Но... Я не прониклась. Реклама майонеза и оператора сотовой связи! Впрочем, не навязываю свое мнение. Смотрите. А я пока чай заварю!

Потом она крутилась по кухне, выкладывая в конфетницу мармелад и заваривая по-особому чай. И при этом думала о том, как же он кино-то будет досматривать?! Это ведь долго! Это две серии! А столько он вряд ли будет у нее сидеть. Нет, конечно, она очень рада была бы, если б он просидел у нее целых два часа. Он вроде совсем не утомительный и не нудный, хоть и мрачноват немного. И потом, разве не этого она сама хотела? Не об этом ли мечтала, как девочка? Не об этом ли грезила, когда писала ему свое письмо в начале сентября?!

Письмо! Она и забыла про это письмо! Вот, черт возьми! А интересно, как он отреагировал на него? Может, взять да спросить?! «Возьму да и спрошу!» – решила Марина, устраивая на подносе чашки, сахарницу с конфетницей, розетки под варенье, ложечки.

Балансируя с подносом, как заправская официантка, Марина вплыла в комнату, где постаревшие актеры скучно играли в новую иронию любви. Вот уж и правда – ирония. Тоска грибная.

Такой тоски даже ее мрачный сосед не вынес – Михал Иваныч крепко спал, запрокинув голову на спинку дивана.

Марина аккуратно, чтобы не звякнули чашки, поставила поднос на низкий столик и села в кресло, напротив спящего мужчины. «Видать, и в самом деле итальянские соседи довели! – подумала Марина. – Спит, как слон индийский!»

А менту Мурашову – Марина пока не знала его фамилии, а она была у него вот такая – Мурашов – снился хороший сон. И совсем не про то, что можно подумать! Не, ну что за примитив?! Как мент, так обязательно такая хрень ему должна сниться?!

Менту Мурашову снилось, что он попал в тот старый и добрый фильм про то, как пьяный доктор улетел из Москвы в Ленинград, и он, Мурашов, в этом фильме играл не последнюю роль, а именно того самого доктора. Только почему-то, как и в жизни, в этом кино он был ментом. И приперся в дом к совсем незнакомой женщине, под Новый год, и устроил у нее раскардаш, разыскивая соперника Ипполита. И он так нравился сам себе в этой роли, что его даже в кино распирало от гордости.

А Марина смотрела на него, спящего, по-русски, по-бабьи, с жалостью, которая в наших широтах всегда соседствует с любовью. И почему ей безумно жалко было его? Она понимала, что эта его трехдневная щетина – не признак неухоженности, а как раз наоборот – модная деталь современного мужчины. И крохотная дырочка на черном носке, на большом пальце левой ноги, – тоже не от неустроенности, а скорее от небрежности.

А еще она отметила, что он даже во сне собран, как лев перед прыжком. Руки сцеплены в замок и закинуты за голову, нога за ногу – крестиком, ресницы вздрагивают, уголок губ слева все пытается уползти вверх и возвращается на место, чтобы снова повторять эту смешную полуулыбку.

И вообще он ей безумно нравился. И никакой он не бирюк, как ей казалось раньше. Он вообще был похож на президента, на того, который был до настоящего, последнего. Не красавец, но обаятельный. Оч-ч-чень!

Наконец он вздрогнул всем телом, приоткрыл один глаз и тут же встретился взглядом с Мариной, которая, как бабка, жалостливо смотрела на него, подперев кулачком щеку.

– Я что, уснул? – встрепенулся Мурашов. – Уснул. Вот до чего довели... итальянцы сверху!

Он вспоминал сон, который ему приснился. Ну, черт возьми, так не бывает!

– А знаете, мне сейчас снилось вот все это! – Он обвел рукой пространство небольшой квартирки. – Чужая квартира, вечер перед самым Новым годом, незнакомка и я в главной роли... Жени Лукашина... Только он в моем сне не доктор, а... мент!

– Хороший сон! – Марина потрогала рукой бок прозрачной чашки с чаем. – Чай остыл совсем...

– Я долго спал? – Мурашов виновато посмотрел на нее. – Вы не переживайте, я не люблю горячий!

– Вы спали минут десять.

– Как Штирлиц! И мне хватило. Ну, если вы не передумали поить меня чаем, я готов.

Мурашов пил чай вкусно, нисколько не стесняясь, как бывает с людьми, когда они впервые делают это вместе. «И никакой он не мрачный и совсем не молчун», – думала Марина, разглядывая его и слушая историю про кино.

Он подобрал с подноса крошки от печенья и отправил их в рот, и уголок губ слева тут же уполз у него вверх.

– Давайте уже хоть познакомимся, а? – спросил он, отодвигая чашку и поднимаясь с дивана. – Я – Михаил Иванович Мурашов, как вы успели понять из рассказа про сон – мент. А вы?

– А я – Марина. Марина Валерьевна Андреева, работаю плюшевым кенгуру в зоопарке.

– Кем? – поперхнулся Мурашов.

– Организатором досуга, праздников всяких детских! – улыбнулась Марина. – Но у меня на всех этих праздниках главная роль – кенгуру.

– Кенгуру – это здорово! У меня была кошка, была собака. Даже черепашка была. А кенгуру у меня никогда не было. И если бы я не спешил на работу, вы бы рассказали мне, как это – жить в шкуре кенгуру.

Из дневника Марины

«Вот мне бы в этот момент взять и сказать что-нибудь типа того, что, мол, за чем же дело стало? Закончится работа – милости прошу! Я буду поить тебя чаем и рассказывать про свою работу...

Но я опять, как дура, промолчала и не сказала того, что хотела! А не часто ли я стала вот так вот... помалкивать?! Мне ведь уже... А сколько мне уже?! Ну подумаешь! Двадцать пять с хвостиком!!! И у меня еще все впереди.

И тут он...

Нет, все-таки то, чего очень-очень хочется, происходит. Просто хотеть надо только того, что ничейное, чтобы не отбирать ничего ни у кого, не делать никому больно своими действиями.

И тут он сказал мне:

– Марина! А можно у вас телефон попросить? В смысле – номер мобильного! Я не знаю, как сложится у меня день, в котором часу я освобожусь, но если будет не очень поздно, то можно я позвоню?

– Можно и нужно!

– Правда?

– Чистая правда!

– Тогда я спрошу еще вот что: где вы празднуете Новый год?

– Я?! А я и не знаю пока! У меня нет никаких планов...

– Тогда можно вас пригласить отпраздновать его со мной?

– Можно! А где?

– А вот все вопросы потом. Пишите телефон!»

Марина достала визитку и отделила от толстенькой пачки один картонный квадратик с картинкой симпатичного кенгуренка на обороте. Мурашов посмотрел на визитку, потом на Марину, и снова у него левый уголок губ пополз вверх.

И ей бы в этот момент попросить у него его номер телефона! Пусть бы она и не позвонила ему, но у нее была бы возможность в любой момент ему позвонить. Это так важно – иметь такую возможность. Это как ниточка между двумя людьми. А если у одного такой возможности нет, то это уже не ниточка. Вернее, ниточка, но – одинарная, или, как говорила бабушка, «в однорядь», а для полноты счастья должно быть «в двурядь».

Но ей опять почему-то было неудобно!

И за это свое «неудобно» она поплатилась!

В этот вечер Мурашов к ней не пришел и не позвонил. И дома его, видимо, не было. Во всяком случае, в его квартире на третьем этаже не горел свет. Марина гуляла под его окнами, ждала, а свет все не загорался. Она замерзла и ушла домой.

А дома промаялась до утра без сна, считая по очереди слонов и баранов. Ей было жарко под зимним одеялом, и еще кот Вася заваливался ей под бок, словно большая шерстяная грелка.

Она положила мобильный телефон возле самого уха, хотя звонок у него был такой, что мертвого можно было поднять. Но он не звонил и эсэмэсок не слал. А ведь такое классное изобретение – мобильный телефон и его возможности, все эти эсэмэски и эмэмэски! А он не звонил, как будто для него ничего не произошло. Как будто он и не спал в ее доме, а она не смотрела на него, жалея по-бабьи его за его неустроенность. А неустроенности-то никакой и нет! Где-то он, наверное, хорошо устроен, раз домой ночевать не приходит.

Три следующих дня у нее были сплошные праздники. Но что это были за праздники! «Со слезами на глазах», хоть и не День Победы!

Каждые два часа у них было представление на главной площадке зоопарка, и ей надо было веселить детей, которых было много и которые радостно орали и требовали у родителей сфотографировать их вместе с кенгуру. И ей надо было позировать! А она была буквально привязана к телефону. Она каждые пять минут проверяла, не было ли звонка или сообщения. А он – это лучшее из изобретений двадцатого века – молчал как партизан! И кенгуру был грустным и нагонял на детишек тоску. Это не осталось незамеченным, и директор зоопарка пообещал ей «вставить леща», на что Марина огрызнулась и пообещала уволиться.

– Андреева! Ты завязывай с этим, – сказал ей директор, а потом почти приказал: – Иди за мной!

В директорском кабинете он усадил Марину в костюме кенгуру на диван, а сам скрылся в закутке за шкафом, где набулькал в стакан коньяку и отрезал кружок лимона.

– Вот, прими, и полегчает, – протянул ей народное лекарство от всех невзгод.

– Мне столько не выпить, – промычала она из-под маски.

– А я что, одной тебе, что ль, налил? Это на двоих. Да много-то не пей, а то завалишься еще. Слышишь, Андреева, я тебя после Нового года в командировку отправлю. В Берлин! – Директор поднял палец вверх, желая показать значимость мероприятия. – Посмотришь Берлинский зоопарк. О-о-о, это такой зоопарк! Будешь у немцев учиться, опыт перенимать. Хочешь?

– Хочу. Но лучше – у итальянцев. – Марина сделала глоток и закашлялась.

Директор постучал ей по спине.

– Какие итальянцы? Андреева, ты о чем думаешь-то?

– «О чем»... Не о чем, а о ком!

– Ну, я догадался. – Директор тоже сделал из стакана большой глоток и крякнул. – Ты, Андреева, в голову не бери. Тут все просто: если твое – твоим будет. А если нет сверху такого распоряжения – то хоть убейся. Так что смотри проще. Сама себе дай распоряжение.

И она дала сама себе распоряжение. Разум, конечно, плохо слушался и подчиняться не хотел, но она нашла в себе силы не дергаться. А на смену ее раскисшему настроению пришла праведная злость, и она легко отработала два дня. Даже телефон забросила в сумку. И делала вид, что ее мало интересует, будет ей кто-то звонить или нет. Но, как оказалось, это она перед самой собой выделывалась, и по вечерам лихорадочно просматривала список пропущенных звонков. А сама ждала, что в нем окажется неизвестный номер. И она наберет его и, как овечка наивная, скажет в трубку: «Алло! Вы звонили мне. Это Марина Андреева, а вы кто?» И тот, кто ответит, будет, конечно, он. И с волнением в голосе он скажет, что очень переживал из-за ее молчания.

Но не было в памяти ее телефона неизвестных вызовов, и сообщений от известного ей мента тоже не было. И она уже стала привыкать к мысли, что все себе придумала, и ей даже уже не больно было думать о нем, как он позвонил.

А она не узнала его голос. И переспросила:

– Кто это?

– Марина, вы меня не узнали? Это Мурашов, ваш сосед. Можно я к вам зайду?

Она себе придумывала, как скажет ему, что он себе что-то такое нафантазировал, а они просто соседи – не более. А всего и смогла-то сказать: «Заходи... те...»

Он поднялся на лифте, который со скрипом приполз на последний этаж, и позвонил в ее дверь. И она, как ни заставляла себя быть холодной и равнодушной, открыла слишком поспешно. А он в такой ранний час был с белыми хризантемами и с пакетом из супермаркета, из которого выпирала углами большая коробка конфет, какие-то банки и круглые мячики – апельсины.

– Вот, – сказал Мурашов, подавая ей через порог цветы и пакет с продуктами. – К праздничному столу.

– Но вы вроде хотели меня пригласить куда-то? – спросила Марина, а внутри вся похолодела – вот возьмет сейчас и скажет, что все изменилось, и никуда он ее не приглашает, и пришел специально с утра ее поздравить, так как вечером не сможет, так как уезжает, далеко и без нее.

– Ну, это само собой разумеется и не отменяется. Но праздник уже наступил, и мы можем с вами пить праздничный чай. И даже на брудершафт что-то кроме чая. Там есть, я захватил, – кивнул Мурашов на пакет с продуктами и покраснел, как мальчик. – Если честно, так «выкать» надоело. Мы ведь не в начальной школе, и возраст у нас почти одинаковый. – И без перехода спросил: – Марина, а Егор Андреев – это твой брат?

– Нет. – Марина удивленно на него посмотрела. – Это мой сын. А ты откуда про него знаешь?

– Знаешь, ты когда дала мне визитку, я не посмотрел номер телефона. Ну номер и номер! А дома показалось – что-то знакомое в нем, и я сравнил его с номерком, который получил в письме по осени. Письмо от одной женщины...

Марина вспыхнула, но смело посмотрела Мурашову в глаза и улыбнулась.

– Так вот, – продолжил он. – Я письмо не сразу получил, денька через три. Позвонил. А мне говорят: мол, абонент находится вне зоны действия сети. Ну вне зоны так вне зоны. Звонил я по этому номеру регулярно, но глухо было, как в танке. А меня уже трясло, так знать хотелось, что ж это за смелая женщина живет где-то рядом, которая решила со мной познакомиться таким оригинальным способом. Ну, мне не составило труда выяснить, что номер зарегистрирован на Андреева Егора Андреевича. Адрес тоже легко определили – на соседней улице. Я решил, что тут какая-то шутка. А когда нашел этого самого Андреева Егора, он мне популярно объяснил, что никаких писем мне не писал. Ну это и хорошо. Не хватало бы, чтоб это он писал мне! В общем, тогда я так и не понял, кто отправитель. А три дня назад сверил номера, и... Вот кто писал-то мне – Марина Валерьевна Андреева собственной персоной.

– И?.. – спросила Марина строго.

– И обрадовался! Мало того, что женщина смелая и решительная, так я, оказывается, ей еще и нравлюсь. Ура, товарищи! Тем более что и она мне очень нравится!

– А что ж не позвонил? – спросила Марина, сдерживая радость.

– Сначала некогда было – дел навалилось немало. А потом...

Мурашов помолчал. Присел на табурет в прихожей, расстегнул «молнии» на ботинках и спихнул их с ног. Марина машинально посмотрела на большой палец его левой ноги: дырочки на носке не было.

– А потом я, Марина, подчищал концы. Вы... Ты умная женщина и понимаешь, что иногда у мужчин бывают отношения с женщинами. Не очень обязательные, не очень обременительные, но отношения, которые мешают заводить новые. Чтобы ответить на твое письмо, мне нужно было завершить эти отношения. Три дня до этого я думал. И понял, что хочу отношений с женщиной, которой я нравлюсь так, что она даже поступила против правил, написав мне. И если эта Татьяна Ларина не передумала, – все-таки обычный мент – это не невесть какой вариант! – то я готов пригласить ее вместе отметить Новый год.

– Она не передумала. – Марина понюхала пахнущие зимой и снегом хризантемы.

Мурашов немного поднаврал Марине, сказав, что он мент обыкновенный. Был когда-то обыкновенным, но замучили его не всегда умные приказы руководства, которое пеклось главным образом о своей пятой точке – чтоб она в тепле была и чтоб мухи ее не кусали. И за свои промахи начальство брило нещадно тех, кто пахал без продыху. Сделать с этим было ничего нельзя, так как все это называется одним не очень понятным словом – «система». Система – и все тут! Хоть лопни! Хоть кол на голове теши, как говаривала мурашовская матушка. Тесать кол на голове – это сильно! Это ж какой организм надо иметь?! И в какой-то момент Мурашов понял, что еще один кол на его несчастную голову – и он не выдержит.

Себя Мурашов считал хорошим следаком, и раскрываемость у него была приличная. Не хуже, чем у других. Даже лучше. И по таким результатам положены были Мурашову и звание очередное, и должность. Ну, надо было только дружить с кем надо, где-то на что-то глаза закрыть, а где-то, наоборот, открыть пошире. А он был из тех, кто не умел и не хотел. Не то чтобы из принципа какого-то, нет. Просто он... не высовывался. На радость другим, более проворным. И его не раздражало, что кто-то, а не он обмывал новые звездочки и обживал новый кабинет. Ему и своего кабинета хватало, и должности, и звездочек – с лихвой. Звездочек у него на погонах было много. Мурашов смеялся, говоря, что у него их целых восемь! Это с двух сторон. Ну помельче они, чем полковничьи, но зато их больше!

Ему его дело нравилось, а не звездочки на погонах. В это можно было поверить безоговорочно, если быть с ним, Мурашовым, на одной стороне, а можно было ухмыльнуться с сомнением: мол, хитрит капитан Мурашов, просто не показывает, что его это задевает. Мурашов не пытался никому ничего доказывать. Просто работал. И если бы не самодурство тех, у кого звездочки толще, то работал бы и дальше. Но достало это самодурство по самое «не могу»! И нашелся повод сменить место службы.

Два года назад Мурашов, будучи в отпуске, взялся помочь своему приятелю Стасу Погорелову, который давным-давно оторвался от официальной милиции и с удовольствием и полным материальным благополучием трудился в частном сыскном агентстве.

– Мишаня, не в службу, а в дружбу – сгоняй в Беларусь! – попросил при встрече Погорелов. – Оплата достойная.

– В Беларусь! – присвистнул Мурашов. – Ну, в принципе не так далеко.

– Да какое «далеко»! Миш, бери машину – не надо будет от капризов железной дороги и Аэрофлота зависеть. Да и нужно туда именно на машине. Дело сделаешь – можешь там остаться отдохнуть. Там сейчас санатории, пансионаты втрое дешевле, чем у нас.

– А что за дело?

– А дело плевое. Тут у нас один архитектор есть, руководитель крупной проектной организации, Данилов Павел Григорьевич. Он наш клиент. Жена у него – женщина больная. Как принято в таких случаях говорить, на всю голову. Внешне не скажешь, а вот справочки медицинские серьезные. Из-за этого заболевания жена Данилова прав родительских лишена, и Данилов у нас отец-одиночка. Документы – решение суда и прочие необходимые решения, – это все в полном порядке. И этот Данилов – отец хороший. Девочка ни в чем не нуждалась. Жили вдвоем три года. А жену даниловскую ее родители в Беларусь увезли, она оттуда родом как раз.

Полгода назад девочку – ее, кстати, Анечкой зовут – украли. В школу ее Данилов отвез, а из школы она домой не пришла. Дети сказали, что к Ане в школу приезжали какие-то люди, на перемене с ней общались. Куклу ей большую привезли и ждали ее около школы.

Данилов сразу догадался, что это гонцы из Беларуси. В милицию он заявил, но пока то да се, дочки и след простыл. Данилов сразу связался с тещей, которая раскололась. Да, мол, Анечке с нами лучше будет, и мама у нее совсем не больна, и мы с дедушкой еще бодры, и дядя у нее тут – председатель колхоза, и две тети – учительница и парикмахер, а ты, мол, один жить не будешь, Анечка тебе в обузу только будет!

Словом, выкрали они девочку, и, когда Данилов приехал в деревню под Витебском, он ужаснулся. Впервые он увидел родину своей бывшей супруги. Деревня, в которой только старикам проживать. Да, воздух замечательный! Бабка на это отдельно напирала, мол, не как у вас в пыльном Питере. И картошка своя. Тоже радует. Но школа за сто километров! И жить Анечке предстояло в интернате. Но ладно бы уж так.

Все было еще хуже. Опасаясь того, что Данилов из интерната Анечку заберет, как это сделали они, старики девочку в школу вообще не пустили, и полгода она просидела дома, гуляя с бабкой только до хлебного ларька. А в Петербурге у нее и хореография была, и музыка. А тут... Мало того что от школы ребенка отлучили, так еще и полусумасшедшая мать в доме, которая, как заведенная, говорила с утра до вечера только о том, какой папа у Ани скотина, и так далее.

Но самое страшное, всем им плевать на то, что у Данилова на руках документы на девочку. Он, конечно, отправился в местную милицию, где его толком даже не выслушали. Он попытался как-то давить на них: мол, украли гражданку России и все такое, но ему пригрозили тюрьмой и попросту вытолкали за дверь. Это тесть Данилова подсуетился. Он вхож был в разные кабинеты, поскольку должность у него была такая: главный санитарный врач в районе. Он даже справками обзавелся о том, что дочь его здорова и вменяема. У них там, в глубинке, еще много всего нерешаемого можно решить одним телефонным звонком нужному человеку.

Вот так попал Данилов в безвыходную ситуацию. Смириться с тем, что его любимая Анечка теперь живет в глуши, не учится в школе и отлучена от него, и завести других детишек от нормальной женщины Данилов не хотел. Ему нужна была его дочь.

Он в милицию, в прокуратуру написал заявления. Какие-то дела там идут, потому что прав Данилов на все сто процентов. Но ты же знаешь, как все это делается! Наши пишут запрос, отправляют туда. Там получают, выдерживают срок до конца и отписываются, что специальная комиссия проверила жилищные условия ребенка, которые «удовлетворительны», а в школу девочка не ходит по болезни – простудилась, дескать, но учебу продолжает на дому. И все в таком вот духе. Время идет, ничего не меняется. И хоть все его чувства понимают и разделяют, сделать ничего не могут.

И кто-то ему посоветовал обратиться к нам. Мы проверили – чисто со стороны Данилова. Нормальный мужик, который хорошо понимает, что если его девочка останется там, то это конец. Договориться мирным путем не получилось – родители его бывшей жены на переговоры не идут, хотя Данилов готов был на примирение и совместное воспитание девочки. Ну, на каникулы, скажем, ее отправлять к бабушке и дедушке, и даже к маме, лишенной родительских прав. Хотя Данилов был категорически против этого: она еще в Петербурге всегда пугала ребенка какими-то бесконечными разборками и выяснениями отношений. Вряд ли она изменилась за это время.

Стас помолчал, закурил.

– И что я должен буду там делать? – нетерпеливо спросил его Мурашов.

– Вы с Даниловым просто должны выкрасть девочку и вывезти ее в Петербург. – Погорелов выпустил дым в потолок.

– Как ты себе это представляешь?

– Вполне отлично представляю. Другого пути нет. Поедете на двух машинах. С Даниловым будут его друзья. Ну, для непредвиденной какой ситуации. Вдруг там дед с бабкой за вилы и грабли возьмутся! Эти мордовороты не обидят, но орудия труда отнимут от греха подальше.

– С такой поддержкой мордоворотов я-то им, собственно, зачем? – спросил с сомнением Мурашов.

– Ну, во-первых, мы ведем это дело, и, поверь, оно не закончится после того, как Аню привезут в Петербург. Во-вторых, им нужен человек, который умеет принимать грамотные решения в таких ситуациях. Все-таки Данилов и его мордовороты – это специалисты со-о-о-о-всем в другой области! Так что сопровождение обязательно. А мы зашились малость, и тот сотрудник агентства, который должен был ехать с Даниловым, находится в командировке. А тебе я смело могу это поручить. Ну, и вознаграждение более чем приятное. Тебе деньги лишними не будут?

– Не знаю. У меня их, лишних, никогда не было. – Мурашов улыбнулся. И ведь точно – не было! Все какие-то затыки денежные. – Ладно. Берусь! Халтурка в отпуске – святое дело.

– Ну, в общем, девочку мы привезли. Стас – молодец! Он правильно придумал поехать на двух машинах. Недалеко от деревни мы остановились. Машину Данилова спрятали в кустах, а на мою повесили липовые номера, местные. Машины у нас были разного цвета. Моя – темная, сразу и не разглядишь, что не черная, а чернильно-фиолетовая, у Данилова – серебристый джип. – Мурашов подробно рассказывал Марине эту историю. – К дому даниловской родни подъехали на моей. Никто и внимания не обратил. А дальше все просто было. Аня гуляла во дворе, взрослые в доме были. Не пришлось ничего комбинировать: Данилов вышел из машины, позвал девочку, она бросилась к отцу, и через минуту мы были за околицей.

Там Данилов с ребенком и друзьями сели в свою машину и рванули в Петербург, а я поменял номера, да не на питерские, а на псковские, и тихонько потрусил в сторону границы. Минут через двадцать меня догнал на расхристанном «запорожце» даниловский тесть – свирепого вида мужик, у которого остатки седой шерсти были повыдраны дражайшей супругой. Обогнал меня, мигает: мол, стой! Ну, я остановился. Дед, видимо, из окна видел, что девочку увезла машина темная. Он рванул ко мне, а я ему артистично улыбнулся: что, говорю, хотите, уважаемый?

Мужик мне рассказал, как зять – гад и паршивец – на такой вот машине только что внучку украл. «Не видел?» – спрашивает меня. «Нет, не видел», – отвечаю. Дед себе в волосенки вцепился, причитает. Мол, давно надо было как-то договариваться с зятем, да бабка всех поедом ела. А дочка – чурка чуркой, «больная наскрозь», помощи от нее никакой. «Теперича бабка меня убьет», – пожаловался мне дед. Плюнул в ту сторону, куда умчался Данилов с ребенком, растер плевок в пыли, выматерился, потом передо мной извинился, и мы с ним разъехались.

– И что дальше? – спросила Марина.

– Ну, дальше я и в самом деле нашел пансионат и отдыхал целую неделю. А Данилов благополучно добрался до Петербурга. А когда я вернулся домой, Стас предложил мне работать у него. И я согласился. Вот и все. Не могу сказать, что легче, но вот то, что человеком себя больше чувствую, – вне сомнения.

Мурашов помолчал. Погладил кота Васю, который вальяжно выплыл из комнаты и начал тереться о ноги гостя. Вася расчувствовался и прыгнул Мурашову на колени. И сразу устроился поудобнее – лег и громко заурчал.

Марина отметила про себя, что Мурашов не сбросил кота брезгливо, как это сделал бы ее недавний любовник Леша Сотников. Впрочем, к нему Вася и сам не прыгнул бы. Он умел хорошо распознавать мужиков, делил их ловко на «наш» и «не наш».

Мурашов оказался «наш» в доску – носки в полоску. Это Марина и без Васи видела. Как-нибудь за свои сорок с хвостиком она научилась разбираться в мужиках. Потому и одна была, что насквозь всех видела: один патологически жаден, другой ревнив, как турок, третий – зануда, четвертый привык к тому, что ему мама кашу манную разжевывает и в рот кладет, пятый... Ну, пусть уж пятого Вася не принимает! И список можно продолжить.

И ведь видела по каким-то только ей одной понятным штрихам. И не ошибалась.

Это в юности не понимаешь очевидного. Там даже Вася не помощник, так как не авторитет пока еще. Это потом, когда петух жареный клюнет, начинаешь на все смотреть внимательно. И к Васе прислушиваться.

Мурашов проверку Васей прошел на «отлично». И это Марину порадовало, добавило ей настроения новогоднего.

– Есть предложение встретить этот Новый год не совсем обычно. Не знаю, как ты к этому отнесешься, но должен предупредить, что это в общем-то русский экстрим...

Мурашов рассказал Марине, что у него есть клиент – человек не бедный, а как раз наоборот – очень обеспеченный. У него имеется загородный дом, который он упорно называет «дачей», хотя на дачу в том смысле, как привык о ней думать Мурашов, домик клиента совсем не похож. «Хоромина, почти дворец», – оценил теремок в лесу на берегу Финского залива, почти на границе с Эстонией, Мурашов, когда клиент привез его осмотреть дом.

– Строил для себя и семьи, думал, будем тут жить постоянно, – рассказывал озабоченный хозяин дома. – А не получилось: у жены мать заболела, она за ней ухаживает и из города ни ногой. На мне – дети и работа. Вот так все и забросили. Хотя для житья здесь все есть, условия отличные. Природа, тишина, вода. Отопление – автономное, электрическое и камин. Правда, продукты надо привозить, так как магазин далеко, но я как-то сделал завоз продуктов, и в доме без проблем можно прожить долгое время: консервы, макароны, шоколад, печенье, чай – все это есть.

Хозяин приехал проведать свои владения после долгого перерыва в конце лета, вошел в дом и сразу понял, что в нем кто-то был.

– Ничего не украдено, ничего не порушено, но «гости» были: поели-попили, поспали и ушли. Особо даже не скрывали, что были. Я дом обошел и нашел «вход» – лаз под забором. А потом и окно открытое на втором этаже тоже нашел. Ну, окно закрыл, лаз засыпал и уехал. Но душа не на месте: раз тропинку протоптали один раз, значит, будут ходить. Спасибо, не нагадили нигде! Вообще-то это очень странно. Бомжи обычно не церемонятся, да и тащат все, что не приколочено. А тут – смеяться будете! – на кухонном столе под сахарницей они мне тысячу рублей оставили. Не забыли, а именно оставили. Как в кафе! Типа и сдачи не надо!

– А соседей нельзя попросить, чтобы посмотрели за домом?

– Да нет никаких соседей! Во-первых, дом далеко от деревни, да и в деревне на зиму остаются полторы бабушки.

– А сигнализацию поставить?

– А сигнализация была... Но она там бесполезна. Это ведь не населенный пункт. Это отдельно стоящий на отшибе дом. Свет у меня там от собственной электростанции. Я мечтаю когда-нибудь ветряки поставить. Там такое место на заливе, ветреное, – крутить будет знатно!

– А что за сигнализация?

– Ну, сигнализация – просто хитрость, обманка. Датчики у окон и дверей, мигают красные лампочки от аккумулятора. По идее, должны отпугивать воров. А они не испугались...

– Скорее, проверили. Нарушили сигнализацию и немного подождали. Никто не приехал, значит, можно входить. А может, сразу разобрались, что это обманка. Не так сложно, если хоть чуть-чуть понимаешь в этом.

– Да, я знаю, что самый лучший способ уберечь дачу от посетителей – это жить в ней. Но это исключено. А теперь даже раз в неделю я приезжать не могу. Когда навестил дом в сентябре, нашел в нем то же самое: ели-пили и спали. И снова под сахарницей – тысяча! Типа за постой и ночлег. Я хотел наставить химических ловушек – есть сейчас такие штучки. Открываешь дверь, а оттуда краска в морду. Или газовые пугалки. Даже купил все это. А потом один приятель сказал, что это только разозлит «гостей», и они спалят дом.

– Заявление в милицию писали? – уточнил Мурашов у хозяина.

– Да не стал я ничего писать! Какой смысл? Никто караулить их там не будет. Милиция за тридевять земель! Да еще и в самом деле сожгут дом. Я сейчас нашел человека, который там жить готов и охранять, но до того, как он там поселится, мне надо разобраться, что это за благородные взломщики там появляются регулярно, и отвадить их.

– А может, они там живут?

– Сомневаюсь. Я ни разу не застал их там. Скорее всего, периодически они туда захаживают, какая-то перевалочная база...

Мурашов хитро посмотрел на Марину:

– Ну что, ты готова со мной встретить Новый год на чужой даче с привидениями?

– Ты хочешь позвать меня туда? – У Марины в висках застучало: с одной стороны, ей хотелось быть с ним, с другой – она же с ним хотела быть, а не в компании с какими-то сомнительными личностями!

– Ну, личности, я думаю, не появятся! Будет везде гореть свет, музыка звучать. И елку поставим. Они не полезут в дом, в котором есть люди. Мы их отпугнем. А заодно я спокойно осмотрю дом. Мало ли что там найдется, что не увидел хозяин, который приезжал туда на час-два.

– Слушай, ну почему именно в новогоднюю ночь??? А нельзя это сделать второго или третьего января?!

– Нельзя. Еще до того, как я познакомился с тобой, я пообещал хозяину быть там в ночь с тридцать первого на первое. Ну, решайся!

– Ладно, решилась! Но ты отвечаешь за мою безопасность! – Марина думала недолго. А что ей еще оставалось делать, если у него все решено, а она уже привыкла к мысли, что они будут вместе?! – У тебя есть пистолет?

– Есть, конечно! И тебе я дам «парабеллум» – будешь отстреливаться!

– Да ну тебя! Остап Бендер!

Дом бизнесмена с фамилией, очень подходящей богатому человеку, – Кулаков, – к которому повадились ходить какие-то темные сущности, находился у черта на рогах. Если смотреть по карте, то это было почти на границе Ленинградской области и Эстонии. Сосновый лес и песчаные дюны. Но это летом. А под Новый год – бездорожье, заметенное снегом, и угрюмое безлюдье. Лишь изредка показывались убогие домики, словно прилепленные к дороге. Мало было похоже на то, что они обитаемы.

Потом дорога стала петлять, убегая от слишком крутых спусков и подъемов, и вскоре вывела к заливу, занесенному снегом. Белая пустыня. Лишь на горизонте темная полоска – пробитый ледоколами «коридор» для проводки судов. Ближе к городу лед усеян рыбаками и засверлен лунками. Здесь же рыбаков почти не бывает – не забираются так далеко. Только этот сумасшедший бизнесмен забрался. Ну и, может, еще с десяток таких же жаждущих тишины и покоя. Нет-нет да и мелькали вдали двухэтажные особняки. В основном – деревянные, из круглого бревна, или покрытые современным сайдингом. И все реже – змки красного кирпича за такими же красными «кремлевскими стенами».

У Кулакова и дом был кулацкий – большой, добротный, деревянный. Калитка, а за ней и ворота открылись без скрипа – замок будто родной был Мурашову.

И двери в дом распахнулись легко – ключ в замке шел как по маслу.

В доме было холодно и темно. И страшно. Но рядом был Мурашов, спокойный и уверенный как танк, который не сомневается в том, что пройдет везде.

Мурашов пошарил на стене у входа, щелкнул рубильником. Свет включился не сразу – поморгала лампочка под потолком, будто бабочка-трепетунья, и, наконец, теплый свет разлился по всем уголкам просторной прихожей. Одновременно с ним вспыхнули фонарики на участке, освещая дорожку к дому, светильники на террасе и гирлянды лампочек по всему периметру высокого забора.

– Сейчас я включу отопление, разожгу камин и будет тепло, – почему-то виновато объяснял Мурашов. Наверное, ему было неудобно: вот пригласил женщину отпраздновать вместе Новый год в чужом доме, который мало того, что на краю земли, так еще и холодный, как склеп. «А ведь свидание такое предполагает и совсем... гм... тесное общение. А тут – дубак рождественский. Того гляди, дама скуксится и передумает. А то и вовсе заставит отвезти ее туда, где цивилизация».

Но Марина не выглядела разочарованной, не ворчала, не фыркала, что очень понравилось Мурашову. Он повеселел, когда она, вместо выпиливания его мозга, достала из сумки бутылку мартини.

– Начинаем праздновать Новый год! – весело сказала Марина, сняла с деревянной полки тонкостенный стакан, дунула в него, как заправский выпивоха, и наполнила до краев. – Будем греться!

Она расстегнула «молнию» на теплой куртке, подмигнула Мурашову и хлебнула из стакана. Потом протянула ему:

– Пей, чтоб не околеть!

p>– Да я не боюсь околеть. – Мурашов допил за ней тягучий сладковатый напиток, в котором явно не хватало водки для крепости и настоящего «сугреву» – так у него батя говорил.

– Ну вот! Дело сделано! – сказала Марина, принимая из рук Мурашова пустой стакан. – Знаешь, какая примета есть?

– Какая?

– Если мужчина допивает за женщиной из ее чашки или стакана, то будет верен ей до конца жизни. Ну, до конца жизни – это вряд ли, в это я не верю, но на полжизни – это вполне может быть!

– А я вообще в приметы не верю! Но в эту... В эту мне даже хочется верить.

– Правда?

– Правда. Знаешь, я бы не стал приглашать тебя на Новый год, да еще с такой экзотикой. Может быть, это проверка!

– О как! Проверка тебя или меня?

– И тебя, и меня. Вот ты не хнычешь, что тут холодно и мрачно, и мне это очень нравится. – Мурашов стоял на коленях у камина, укладывая сухие щепочки шалашиком, и бубнил: – Я все понимаю. Может быть, тебе куда приятней было бы сейчас быть дома, в тапочках. Но дома ты еще будешь! А вот такого приключения, в чужом доме, вдали от людей, может никогда не быть. И делаешь ты это из-за меня, хоть мы с тобой знакомы-то всего ничего. Словом, мне это очень-очень в тебе нравится.

И ей очень нравилось то, как он ползает перед камином с дровишками и бубнит, фактически рассказывая о своем отношении к ней, и не очень понимает при этом, что открывает все карты. И кому открывает! Той, от которой все это скрывать надо, чтоб она в неведении была. Нет, все-таки мужики в науке обольщения ни черта не смыслят!

Дом скоро согрелся: жарили батареи, и гудел камин, и уже через полчаса стало тепло, и даже жарко.

– А хороший дом у этого Кулакова!

Дом Марине очень понравился. Он и внутри был такой же, как снаружи – деревянный, как сельский пятистенок. Но за простой деревенской обстановкой чувствовалась тщательная продуманность интерьеров и рука мастера, который сработал все – от кухонного гарнитура до резной солонки на столе.

Места в доме много. Первый этаж Марине особенно приглянулся. Это было большое помещение, лишь условно поделенное на зоны. Камин, больше похожий на обычную русскую печь, беленый, украшали разные керамические штучки – свистульки каргопольские, горшки и горшочки, лошадки, средних размеров ваза с букетом из высушенного камыша и колосков. Мебель деревянная с мягкими подушками. Не роскошно, но добротно.

Посреди помещения – деревянная лестница, ведущая на второй этаж. За лестницей – кухня, вдоль которой длинный стол с двумя длинными лавками вместо стульев.

– А что на втором этаже? – спросила Марина, задрав голову.

За перилами, ограждающими этаж, было видно только двери.

– Там жилые комнаты. Да там открыто все – сходи и посмотри!

– Не-е-е-е-ет! Я боюсь. Я потом, с тобой.

– Трусиха! Не бойся, тут никого нет и никого не будет. Никто не придет сегодня, это точно. Я тут как раз для того, чтобы никто не появился, не праздновал Новый год, ну и случайно не спалил дом. Так, все! Начинаем готовить. Вернее, я все делаю сам, а ты только ассистируешь.