Ради тебя одной Гольман Иосиф

– Ты что, не можешь от него оторваться? – на глазах терял спокойствие главный. Автогонки в ночной Москве вполне могли привлечь внимание ДПС.

– Вы же видите, как он водит! – пытался оправдаться водитель. – Хрен оторвешься!

Молодец Ефим! В какой-то момент милиция должна же появиться! Наконец он прижался к нам вплотную – так близко, что старший принял решение.

– Притормози и пугни его, – сказал он карлику, не снимая меня с прицела.

Тот полез правой рукой под куртку, достал большой пистолет. Или он просто таким казался в маленькой ручке. Опустил стекло. Я заволновался за Ефима.

– Наверни глушитель, ублюдок! – не выдержал волкодав, явно не любивший напарника.

– Где я его возьму? – огрызнулся тот. – Вы сказали, все и так будет тихо. – И, соблюдая правила дорожного движения, плавно остановил машину перед зажегшимся красным глазом светофора.

– Заткнись, – не принял критики главный. – Убери оружие.

Осторожный, черт. Рядом с нами остановилась полуночная «Волга» с поющими, точнее, орущими пассажирами – даже через опущенные стекла слышно, – и командир боялся, что они увидят лишнее.

– Проедем перекресток – сверни в переулок и притормози. Возьмешь на мушку Велегурова, а я разберусь с героем. Надо было его еще там пугнуть, – чертыхнулся он.

Карлик спрятал пистолет. Я понял, что надо действовать, и опустил левую руку.

– Назад, – жестко сказал мой страж.

Я повиновался и поднял руку. Он молниеносно перекинул пистолет из левой руки в правую и обхлопал-общупал мою куртку и карманы брюк. Ей-богу, уложился в две секунды. Я бы не смог и приблизиться к такому результату.

Когда мои последние шансы – маленькая финка с восьмисантиметровым лезвием и вольфрамовая дубинка – перекочевали к нему, я заметно приуныл. А он, наоборот, заметно повеселел.

– Хорошо ты экипировался, – одобрил волкодав мои аксессуары. – Трогай, – сказал он карлику, на миг зевнувшему момент, когда светофор щелчком переключился на зеленый.

«Волга» с веселым экипажем пошла прямо, а «Фелиция» завернула направо. Я с тоской понял, что сейчас Ефима в лучшем случае отгонят. А в худшем – если он был нужен только в роли живца – убьют.

– А почесаться мне можно? – со злостью спросил я.

– Сейчас приедем, тебе все почешут, – несмотря на сложную ситуацию, продемонстрировал чувство юмора карлик. Волкодав, уже перехвативший пистолет в левую – рабочую – руку, с сомнением посмотрел на меня.

– Так можно? – переспросил я. И, изображая начинающуюся истерику, раздраженно добавил: – Да насрать мне на вас на всех! У меня чешется правая нога! Понял? Чешется правая нога! – стукнул я себя по правой голени. – Вот эта!

– Успокойся, – тихо сказал волкодав. Конечно, ему рассказали про мои нелады с психикой. Наверняка это было в ориентировке. И к тому же они еще не разобрались с Ефимом.

– Мне нельзя почесаться? – уже откровенно орал я. – Почеши мне сам! Чеши сам, сука!

– Пусть чешется! – озабоченно посоветовал карлик. Мой крик сбивал его с панталыку.

– Только без глупостей, – раздраженно сказал главный.

– Можно почесаться? – Я почти визжал. – Можно, командир? Спасибо, родной! А не застрелишь?

– Успокойся ты! – теряя терпение, впервые повысил голос главный. – Чеши себе что хочешь!

– Я хочу чесать правую ногу! – уже спокойнее провозгласил я. – Смотри, гад! Вот моя правая нога! Я буду ее чесать!

– Он спятил! – вздохнул-всхлипнул карлик. Ему определенно разонравилась ситуация: на хвосте – Ефим, а в салоне – сумасшедший. К тому же за психа могут не заплатить как за живого.

Я, уже не обращая ни на кого внимания, начал ожесточенно, чуть не со скрипом чесать свою голень. Волкодав был начеку, но скоро заметно расслабился.

А зря. Потому что я уже дошел до лодыжки. И, чтобы выстрелить из прикрепленного широкой резинкой к щиколотке «ПСМ», мне даже не пришлось поднимать руку.

Я себя недооценил. В тесном салоне, скрюченный, под прицелом профессионала хай-класса, я из малознакомого оружия попал в цель с первого же выстрела. Маленький и абсолютно плоский (даже без выступающих «щечек» рукоятки) «ПСМ», несмотря на высокую начальную скорость пули, типичная гене-ральская «пукалка». Из нее можно убить неверную жену или застрелиться. Но очень сложно остановить смелого и решительного человека. Может, он потом и помрет от внутренних повреждений. Однако даже с целой обоймой в животе будет еще вполне в состоянии маленько побегать и уж тем более – пострелять. Если перейти к терминам – у этого оружия слишком слабое останавливающее действие.

Поэтому первым выстрелом я выбил у него из руки пистолет. И если честно, на его руку с пистолетом я истратил целых три пули. Маслом кашу не испортишь. А уже четвертую и пятую засадил ему в живот. Потому что даже с напрочь испорченной одной рукой этот мужчина оставался для нас с Ефимом чертовски опасным.

– Тормози, придурок, – сказал я карлику. Тот послушно притормозил. – Теперь оружие сюда, – приказал я. – Осторожно-осторожно! Мне ведь не жалко твоих мозгов! – А чтобы вышло убедительнее, больно ткнул стволом в висок.

Карлик, не дыша и осторожно держа пистолет за ствол, передал его мне. Обычный «ижак». Точно такой же, какой был у покойного Антона Петровича Голикова. Я убрал свою «пукалку» в карман, оставив в руке трофей: «ижак» в ближнем бою гораздо сподручнее – останавливающее действие девятимиллиметровой пули всегда впечатляет.

Волкодав даже попыток не предпринял изменить ситуацию. Он уже понял, с кем имеет дело, и счел за лучшее отдаться судьбе. Тем более что с одной рукой и простреленным животом с ней особо-то и не поспоришь.

– Давай скорей, – тихо сказал он. – Или так, или так.

Логично. Если смерть – то без мук. Если жизнь – то с ранением в живот все решает скорость медицинского вмешательства.

К «Фелиции», запыхавшись, подбежал Ефим. Вот ведь рыцарь сидячего образа! Пробежал десять метров, а дышит, как марафонец.

– У тебя все в порядке? – спросил он, открывая дверцу.

Волкодав начал сползать на улицу.

– Придержите его, пожалуйста, – попросил я, выскочил из своей дверцы и, обежав машину, открыл дверцу водителя.

– Здорово, м…к! – обрадовался Береславский, увидев карлика.

– Здравствуйте, – без энтузиазма прошептал водитель.

– Ты меня здорово напугал тогда!

– Я человек маленький! – заныл лилипут. – Мне сказали – я делаю.

Я торопливо обыскал волкодава, забрал у него документы и все мои приспособы, включая «П-38». Раненому уже было откровенно плохо.

– Давай скорей, – прошептал он.

– Пристрелить его? – спросил я у Ефима.

Береславский замялся: такими категориями он пока мыслить не привык.

– Вы ж на войну собрались, – ухмыльнулся я.

– Пошел в жопу, – конструктивно отреагировал мой начальник.

– Не тяни, – взмолился волкодав.

– Живи, мужик, – принял я решение. – Только смени команду. Чтобы потом перед детьми не стесняться.

Я был не только гуманен, но и логичен: этот парень все равно уже неопасен. До того, как он поправится, умру либо я, либо Жаба. К тому же он разрешил мне почесаться.

Волкодав благодарно посмотрел на меня и закрыл глаза.

– А с этим что делать? – спросил я.

– Где Ивлиев? – поинтересовался у карлика Береславский.

– Не знаю такого, – заныл лилипут.

– Я сейчас тебе в морду дам, – неубедительно сказал мой начальник.

– А я вдобавок пристрелю, – гораздо более убедительно дополнил я.

– Действительно не знаю! – заверещал урод.

Ефим размахнулся и сильно, как ему, наверное, показалось, дал допрашиваемому в морду. Голова малого бойца слегка качнулась, но он держался, как Мальчиш-Кибальчиш. Даже когда подошел я.

– Не знаю, – уже хрипло рыдал он. – Мы только привезли. Где он – не знаю.

– Его надо взять в заложники, – сказал Береславский. – И пытать, чтобы все сказал. Война так война.

– Позволю с вами не согласиться, – сказал я.

– Почему?

– А где вы его будете держать?

Ефим, задумавшись, промолчал.

– И как будете пытать?

Молчание стало еще глубже.

– Надо сваливать отсюда, – принял решение я. – На «Фелиции».

– Почему не на «шестерке»? – спросил шеф. – Она менее заметна.

– Особенно когда без радиомаяка, – ухмыльнулся я. Судя по тому, как его уверенно вели, это не было очень сложной задачей.

Я забрал документы на «Фелицию», закрыл в салоне «шестерки» раненого волкодава. Пистолет его сунул под капот. А Береславский, движимый одному ему понятными чувствами, почему-то запер карлика в багажнике. Я не стал возражать, потому что и у меня этот человек не вызывал никаких теплых чувств.

Искушать судьбу мы не стали, проехали на бандитской машине совсем недолго. По дороге Ефим позвонил в «03» и вызвал «Скорую» волкодаву. Остановились мы в полукилометре от моей припрятанной «копейки».

– Где такой антик приобрел? – поинтересовался Ефим, неравнодушный к машинам.

– В Южном порту, за двести двадцать баксов, – похвастался я. – А ваша «шестерка» с какой свалки?

– В Митине на автостоянке купил, – сказал Ефим. – Утром, за пятьсот семьдесят уе.

– Так она на вас записана? – забеспокоился я. Придется придумывать версию с угоном. Бандиты вряд ли в чем сознаются, но припутывать в это дело Ефима все равно нехорошо.

– Нет, конечно, – с улыбкой, как маленького, просветил меня шеф. – По доверенности езжу. Рукописной. Свои данные сам потом вписывал. Так что не моя это машина. До стоянки ехал на попутке и на метро. И покупал ее без очков, в контактных линзах. И в Наташкином парике, – гордо выговорил он, сам, похоже, потрясенной собственной подготовленностью к криминальной жизни.

Я же – благо на улице темно – улыбнулся, представив себе Ефима в парике жены. Думаю, продавец просто обалдел от такого зрелища и навсегда запомнил ненормального покупателя. Правда, вряд ли сумеет его толково описать: слишком ярким выдался образ.

Уже в моей «копейке» занялись тем, ради чего, собственно, и планировали встречу. Ефим вкратце рассказал о своем пленении карликом – вот откуда страшная месть с багажником! – и последующем разговоре с Жабой. Хотя я и предполагал, что Прохоров нас не пощадит, новость была скорее печальной. Береславский смешно хорохорился, рассказывая, как крепко он боролся с врагами и смело им отвечал. Его голос дрогнул, лишь когда он дошел до угроз жене и дочери.

– Может, вам меня сдать все-таки? – спросил я.

– Ты что, ох…л? – даже в ночи побелел Ефим. – Ты за кого меня принимаешь?

– Тактическая комбинация, – пришлось оправдываться мне. – Скажете адрес, где я сижу, но за пятнадцать минут до их появления я исчезну. Вы честно старались, но не вышло.

– И что это даст?

– Важно вывести вас из игры. Не под прицелом вы будете более полезны.

Береславский вздохнул:

– Ты думаешь, я не вижу твоих ухмылок?

Я смутился. Честно говоря, так и думал – не видит.

– Я не полный идиот, Сереж, – грустно сказал мой шеф. – И имею кое-какие принципы. Но здесь даже принципы не нужны. Я ведь немножко в людях разбираюсь. – Он замолчал.

– Ну и?… – требовал я продолжения. Он действительно говорил что думал. А думал мой шеф всегда неплохо.

– Из этой игры не выйти, – спокойно сказал Береславский. – Даже если бы захотел. Может, это и к лучшему: нет никакого соблазна стать подлецом.

– Вряд ли бы вы стали подлецом, – без всякой лести сказал я. – Даже если бы имели возможность.

– Но к «Фелиции»-то не пошел, – вдруг вырвалось у него. – Испугался.

– Правильно сделали, что не пошли, – искренне сказал я. – Просто пристрелили бы вас, и все. Или сделали вторым пленником. А так на хвосте нервы им портили. Да если б не это, мне бы не выбраться!

– Спасибо, – сказал Береславский. – Но я все равно струсил. И до этого тоже, в парке.

– Если б вы знали, как я струсил, – утешил я его. – Особенно когда волкодав финку отобрал. В тесноте она сильней пистолета. Махнул по горлу – и привет.

– Ты – струсил? – не поверил Ефим Аркадьич.

– А то нет? – рассмеялся я. – Пока мы живые – мы трусим. Важно только, даже струсив, суметь сделать свое дело. Мы с вами сумели.

– Ну ладно, вернемся к нашим делам печальным, – приободрился он. – Вместе будем воевать. Иначе нас убьют поодиночке.

– Я согласен воевать. Но как?

И рассказал ему о плодах моих изысканий. В Госдуме Жабу не схватить. В дороге – тоже: машина бронированная, перемещается всегда с охраной и на большой скорости. Днем вообще мало ездит, чтобы в пробках мишень из себя не изображать: видимо, врагов у него и без нас достаточно.

Еще есть квартира и коттедж. В квартире Прохоров последний раз был полтора года назад. А в коттедж не пробраться. Все эти данные собрал я и мои небескорыстные помощники, сданные мне напрокат старым приятелем из структуры, курирующей МВД. Приятель помог по дружбе, бесплатно, но его сексоты трудились только материально мотивированно: половина шефовых денег уже ушла.

И, пожалуй, последнее: я нашел дом, в котором Жаба, похоже, проводит свои конспиративные встречи. За четыре дня был там три раза. (Тут Береславский расстроился: оказывается, он тоже нашел этот дом, а шеф терпеть не может делиться с кем-нибудь славой.)

Это было бы единственной возможностью грохнуть Жабу, но там столько охраны, что внутрь не сунешься. И снайперу делать нечего: «Мерс», не останавливаясь, делает поворот и исчезает в заранее открытых воротах гаража-подвала.

– Короче, надо кумекать дальше, – честно сознался я. – Пока у меня соображений нет.

– А у меня – есть, – вдруг сказал шеф. Странно, но ему я поверил сразу. Он многое умеет делать хорошо. Почему бы ему не придумать, как мочкануть Жабу?

– И как мы поступим? – спросил я.

Он ответил вопросом:

– Какова бронепробиваемость винтовки Мосина на расстоянии примерно тридцати пяти – сорока метров?

– Вот это вопрос! – восхитился я. – Профессиональный. Только по движущемуся бронированному «Мерсу» из трехлинейки палить – все равно что в белый свет. Тем более стекла тонированные и пассажира не видно. Может, его там вообще нет. Лучше уж из гранатомета, кумулятивным снарядом. Но говорят, что у него броня с асбестовой прокладкой. А даже если не так – все это из области фантастики.

– А кто сказал, что по «Мерсу»? – задумчиво переспросил Ефим Аркадьич.

– А по чему же? – поразился я. – По даче? Или по Госдуме?

– По дому, который мы с тобой нашли.

– У него ж даже окон нет! – Похоже, Ефим от всех этих передряг слегка спятил.

– Они есть. Просто заложены. В полкирпича. У меня подробные поэтажные планы, – добавил шеф. – Я могу «привязать» его кресло к строительным осям с точностью в двадцать сантиметров.

– А если он кресло передвинет? Поудобнее устроится? Так и будем палить время от времени? – поинтересовался я.

– Мы будем палить один раз, – спокойно сказал Береславский. – Одну-две обоймы. По геометрическому прицелу.

– А корректировщиком кто будет? – не выдержал я. – Секретарша его?

– Я буду корректировщиком, – подвел черту шеф.

– Да он не будет с вами больше разговаривать! Вы же сами сказали!

– Будет, – улыбнулся Ефим. – Я сделаю ему предложение, от которого он не сможет отказаться.

(«Все, – безнадежно подумал я. – Наша армия – непобедима. В ней два человека, и оба – супербойцы: одного комиссовали из-за проблем с головой, а второго готовили по спецпрограмме: зачитывая вслух бестселлеры».)

Обижать мужика не хотелось, и мой ответ был мягким:

– Трехлинейка капитальную стену не пробьет. А там еще перегородки. – Я все-таки, любопытства ради, посмотрел в тут же набросанную Ефимом схему.

– Я же сказал – там не капитальная стена, – упрямился Береславский. – Там в полкирпича. Проемы заложенные.

– Все равно. Стандартная пуля, калибр семь шестьдесят два, стандартный патрон. Даже если пробьет, куда полетит – неизвестно.

– А «СВД»? – спросил Ефим.

– Откуда такие познания? – улыбнулся я.

– Был в библиотеке, лазил в Интернет.

– «СВД» тоже не хватит. Калибр не тот.

– А противотанковое ружье? У него ведь четырнадцать и пять? – не отставал шеф.

– Где мы найдем противотанковое ружье? – Вот ведь упорный!

– Это моя проблема, – сказал Береславский. – Я нашел выход на «черных следопытов».

Я вдруг задумался. То, что он говорит, – это ахинея. Полная. Или почти полная. Но это единственный реальный на сегодня план. Облегченную стену – там, где Ефим тыкал пальцем, – прострелить, конечно, можно. Пробиться к Жабе в кабинет – сложнее. Но я же видел, как этот изнеженный сибарит гонял наперегонки с профессиональными хлопцами. Рискуя в любой момент получить пулю, между прочим.

– Откуда стрелять? – спросил я. – И что такое – тридцать пять метров?

– Это сумма двух расстояний: от кресла Жабы до торцевой стены его дома и ширина проулка за этой стеной. Напротив, через проулок, стоит дом. На втором этаже, тоже в торце, студия звукозаписи. Звукоизоляция абсолютная, стреляй – не хочу.

– Там же окон нет! Глухой торец.

– И хорошо! Значит, нет и наблюдения за окнами.

– И на этом торце тоже висит реклама!

– Отлично! Видно не будет, как мы бьем амбразуру. А реклама на Жабьем доме нам поможет. В этом – пол-идеи. Макет делал я. Схему крепления рекламного щита с геометрической привязкой мы уже получили. Теперь ты целишься в конкретную точку изображения, а за ней – лицо Анатолия Алексеевича. Все еще надо будет проверить, но примерно уже ясно. Помнишь, что там изображено?

– Да. Урод с сотовым телефоном.

– Стрелять будешь в середину дисплея. Траекторию и точку прицеливания уточним с теодолитом.

– Ладно, пусть так. Но все равно не понимаю, почему – через торец, через проулок, а не через улицу, по фасаду? Всего метров на пятнадцать больше, зато, если стрелять с фасада, одной перегородкой меньше! Вот же она, на вашем плане, между кабинетом и секретарской!

– Объясняю, – невозмутимо, как в университетской аудитории, ответил Береславский. – В торце – огромное заложенное окно. И его параметры мы точно знаем. В кабинете же с фасада – тоже заложенное, но узкое и высокое. Жаба может оказаться за капитальной стеной, а не за заложенным проемом. Это – раз. Два – если стрелять через большую улицу, слишком малое расстояние между мной и Прохоровым в момент выстрела. Его кабинет – пенал, понял? Торцом – к большой улице. При стрельбе через проулок, может, смогу отойти на два-три метра влево, а через улицу – некуда. Только на ширину стола.

– А третье? – не выдержал я. Его уверенность начала меня завораживать. Не зря про него трепали, что умеет уговаривать всех: от клиентов до девчонок.

– А в-третьих, в доме напротив фасада расположен местный отдел внутренних дел. Войти можно, а выйти после стрельбы – затруднительно.

– Ну вы даете! – не выдержал я.

Может, и в самом деле получится? Шансы попасть, да еще не зацепить Ефима, если, конечно, он сможет заставить Жабу его принять, откровенно мизерные. Но – больше нуля. У меня бывали случаи, когда все выглядело еще более фантастически. Вот сегодня, например. Какой профессиональный мужчина был! Снял Серегу Велегурова, как девочку на ночь. И ничего, живой Велегуров. Может, и в самом деле что-то выйдет? А главное – все равно нет других вариантов.

– Согласен попробовать? – спросил Береславский. Он больше не казался мне смешным. У меня даже где-то зародилась мыслишка, что не хотел бы я иметь этого неуклюжего лысого мужика в качестве врага.

– Согласен, – сказал я. – В пятницу, в тринадцать тридцать.

– Почему? – удивился мой шеф.

– Потому что бывает он там часто, но каждую пятницу приезжает туда ровно в тринадцать ноль-ноль. И уезжает не раньше, чем через час.

– Что, такой пунктуальный?

– Пунктуальнее не бывает. По крайней мере за последний год графика не нарушал. Кроме месяца в госпитале.

Поскольку Ефим Аркадьевич деликатно не стал интересоваться источником информации, я решил завершить тему:

– И палить будем не из вашей полувековой ржави. Пусть это будет «В-94».

– Калибр двенадцать и семь, утяжеленные пули с металлокерамическим сердечником, прицельная дальность два километра, – спокойно сказал шеф.

Я обалдел. Похоже, в Интернете можно найти все.

– Действительно хорошая штука? – спросил он. Я молча кивнул. Мне не хотелось рассказывать ему о своем опыте работы с этим первым постсоветским стрелковым монстром, предназначенным, как писалось в инструкции, «для уничтожения легкобронированных и защищенных целей на близких и дальних расстояниях».

– Не пойдет, – сказал Береславский.

– Почему? – Меня даже зло взяло: уж что-что, а возможности этого агрегата я все-таки знаю лучше.

– Не смогу достать.

– И не надо, – улыбнулся я. – Сам достану.