Живые в Эпоху мёртвых. Старик Иванин Александр

Глава 12

Золушка, или Великая американская мечта

Игорь Петров родился в многодетной семье потомственного железнодорожника в далеком северном городе, практически на границе с полярным кругом. Отец Игоря всю жизнь проработал диспетчером на железной дороге. К пенсии он дорос до главного диспетчера всей дистанции региональной железной дороги. Мать Игоря была комсомольским вожаком и идейным несгибаемым коммунистом. Воплотив в себе все достоинства и недостатки самоотверженных романтиков зари советской власти, она всю жизнь проработала в местном горкоме комсомола. До руководящих должностей ее не допускали, зато постоянно поручали самые сложные и неподъемные комсомольские дела, будучи уверенными в том, что товарищ Петрова все выполнит. Несмотря на большой объем комсомольской и общественной работы, товарищ Петрова умудрялась раз в два-три года рожать очередного малыша, который успешно переходил на воспитание отца и бабушки.

Игорь не был отличником в школе, но, будучи человеком пытливого и любознательного ума, он и в учебе находил определенный интерес. Заметив такой неограненный алмаз среди ленивого безразличия озорных шалопаев, образованием мальчика занялся учитель химии. Бывший молодой перспективный ученый, отсидевший в сталинском ГУЛАГе добрый десяток лет и выпущенный только во время бериевской амнистии пятьдесят третьего года, он так и остался на Севере. Работа в горных лабораториях была его поприщем до того времени, пока он не пошел работать в школу. Сначала его попросили начитать курс химии и биологии в школе рабочей молодежи. Неожиданно для себя он обнаружил, что работа с заскорузлыми староватыми учениками доставляет ему удовольствие, в нем проснулся педагогический талант. Он легко бросил высокооплачиваемую работу и пошел уже в обычную школу учителем химии и биологии.

Заметив огонь в глазах вихрастого мальчишки, увлеченного зрелищем чудесных химических превращений, он безошибочно понял, что им обоим нужно. Бывший ученый выплеснул в молодую неокрепшую голову свою всепоглощающую любовь к ненаглядной науке, весь завораживающий интерес к познанию нового и разгадке тайн природы.

Он не был тем страшным учителем, который вдалбливает этим ленивым бестолочам в их дырявые головы великие истины чистой науки. Учитель был ученым-хулиганом. Они вместе ставили эксперименты, придумывали фокусы, растили кристаллы, делали пиротехнику и прочие интересные любому пацану штуки, иногда граничащие с деяниями, подпадающими под уголовную ответственность. На сугубо практические занятия постепенно начали накладываться теоретические знания хорошей академической школы. Незаметно для себя в течение одного учебного года Игорь освоил вузовский учебник по общей химии Глинки Н. Л., вслед за Глинкой пошли еще более специальные и серьезные издания и публикации. Препятствием в увлечении сына химией стал его отец, который не хотел слышать ни о каком ином будущем для сына, кроме службы на железной дороге.

Шоком для всей школы было то, что троечник Игорь Петров выиграл сначала городскую, а потом и республиканскую олимпиаду по химии среди школьников. Причем выиграл с большим отрывом. А после того как на его статью в журнале «Юный химик» пришел положительный отзыв аж из самой Академии наук СССР, тут и отец смирился с увлечением сына. В последнем успехе, конечно, был небольшой мухлеж. Его учитель по химии написал письмо с просьбой о протекции Игорю своему более удачливому однокашнику, который и смог организовать и публикацию посредственной статьи в журнале, и рецензию на бланке академии.

Игорь стал гордостью школы. Но ботаником он не был, он был химиком. Одноклассники его любили за веселый незаносчивый нрав и сугубо прикладное применение теоретических знаний. Количество бомбочек, дымовух и прочих забавных продуктов деятельности юного химика просто зашкаливало. А после того как он в один из осенних вечеров выпустил на кладбище облака густого фосфоресцирующего газа, которые, практически не рассеиваясь, летали в метре над могилами под легким ветерком, он стал легендой всего города.

Привидений на кладбище сначала увидел сторож, а потом и прихожане близлежащей церкви. Бдительные верующие вызвали милицию. Прибывшие на вызов два комсомольца и один коммунист, исполнявшие свой гражданский долг в роли сотрудников милиции, практически в один момент стали верующими. Может, это и была минутная слабость, но все трое истово крестились при приближении к неведомым инфернальным созданиям на кладбище. Проведенное тщательное расследование закончилось архисильной трепкой от матери и постановкой на учет в детской комнате милиции. В самом начале каникул, разделяющих девятый и десятый классы, юный химик не рассчитал своих сил и попал под раздачу. Очередной эксперимент закончился нешуточным взрывом и химически-термическим ожогом лица и рук экспериментатора.

Игорь загремел почти на два месяца в больницу. На правой руке у него отняли два пальца, и еще он чуть не лишился правого глаза. В главной республиканской больнице ему посчастливилось встретить еще одного опального ученого. Заметив неординарную личность, тот совратил неокрепший ум пытливого химика сложными органическими молекулами и соединениями. Он сначала нарисовал простым карандашом смешные картинки молекул принимаемых им лекарств, а потом объяснил, как они прямо сейчас работают в его организме. В итоге оздоровленный Игорь с остаточными следами химических ожогов на лице и искалеченной правой рукой вышел из больницы, безнадежно больной молекулярной биохимией. В этом году его уже готовили серьезно. Перед Новым годом должен был состояться конкурс работ молодых ученых в Москве на ВДНХ. На кону был престиж всей республики. Его готовили уже преподаватели университета.

На конкурсе он выступил вполне достойно, но была политика, были интриги партийной элиты. Неожиданной помехой партийной элите оказался председатель комиссии — академик и мировая величина. Несмотря на мировую известность, погрязший в науке академик был совершенно не стоек политически. Что выразилось в наплевательском отношении ко всем политическим интересам партийных руководителей, пестовавших на вверенной им территории молодых ученых. Академику просто не понравился прилизанный и самоуверенный вид потенциальных победителей. Академик своим произволом принял волюнтаристское решение о проведении творческого научного диспута среди конкурсантов в качестве итогового завершающего испытания.

Заранее подготовленные победители конкурса на диспуте выглядели настолько слабо и неуверенно, что получение ими первых премий было бы весьма скандальным решением. В итоге первое место получил мальчик из Ленинграда, вторую премию получила девочка из Томска, а третью — Игорь Петров.

Призовое место в конкурсе давало ему право без экзаменов поступить в любой вуз СССР. Это было хорошо, потому что с остальными предметами, кроме химии и биологии, Петров не дружил принципиально. С натянутыми за уши хиленькими четверками и пятерками выпускных экзаменов Петров поехал в Москву.

Столица нашей Родины встретила Игоря с вежливым гостеприимством и с безразличной прохладцей одновременно. Он поступил на биофак. Устроился в общежитии. Начал ходить по столичным театрам, музеям и прочим заведениям культурного досуга, но на этом все плюсы и закончились. Он превратился в понаехавшую лимиту, которую так не любили коренные москвичи, приехавшие в столицу десять и более лет назад.

Неприхотливость к бытовому комфорту и самодостаточность в плане самообслуживания, воспитанные в многодетной небогатой семье, оказались как нельзя кстати на новом месте жительства и учебы. Трудолюбивый студент пришелся по сердцу преподавателям, но тут его настигло разочарование. Он не был лучшим. Он был просто способным увлеченным мальчиком. Но в элитарном вузе этого было недостаточно, здесь нужен был талант. Из него получился бы отличный специалист, но гениальным ученым он никогда не стал бы. Он это понял уже на последнем курсе, когда его научный руководитель честно ему признался, что в его лице видит перед собой работящего ученого, такого же талантливого, как отбойный молоток. Это было обидно, но характер не позволял Игорю сдаваться.

В итоге по окончании университета, написав вполне приличную дипломную работу, он поступил в аспирантуру к доктору Мейшману. Этот толстый говорливый лысый человек просто очаровал его. Игорь был буквально загипнотизирован феерией, крутившейся вокруг личности беспокойного Мейшмана. Постепенно он превратился в его личного помощника и правую руку.

У Игоря прорезался талант, но не научный: он проявил себя как непревзойденный организатор и администратор. Если ему ставили задачу организовать симпозиум или конференцию, то все участники были непременно вовремя оповещены, встречены и размещены с учетом пристрастий каждого. Материалы раздавались вовремя и в нужном количестве, мест в зале всем хватало, вода в графинах была свежая и кипяченая, минералка холодная, а кормежка в перерывах сытная и вкусная. Особенно славился Игорь организацией досуговой части научных мероприятий.

За организаторской деятельностью Игорь постепенно забросил научную работу. Защитил кандидатскую он кое-как в тридцать три года. Ему приходилось три раза переписывать свою научную работу. Пока писал, выходили новые публикации по его тематике, и уже готовый текст приходилось переделывать или писать заново. В общем, построить научную карьеру у него не получилось. Помимо отсутствия таланта, он был еще и порядочным человеком. Провинциальный менталитет ссыльного интеллигента запрещал ему подсиживать, подставлять и жрать своих же коллег. Интриги в научной среде были не его стихией.

В материальном плане он не бедствовал, но и особыми успехами похвастаться не мог. До тридцати лет он прожил в университетской общаге, а на тридцатилетие его поселили в ведомственную квартирку, входящую в жилой маневровый фонд университета еще с советских времен. Квартирка была крохотной и убитой, но все равно для него это был шикарный подарок. Мейшман, при всем своем обаянии и харизме, был человеком жадным, вороватым и охочим до халявы. Своих подчиненных, в том числе и Игоря, он называл своими мышками и держал в черном теле, проповедуя среди них аскетизм и самоотрешенное служение ее величеству науке. Проповедь аскетизма не мешала Мешману быть гедонистом и бонвиваном. Низкорослый толстенький еврей отдыхал на дорогих курортах, любил дорогие машины и не пропускал ни одной юбки.

С личной жизнью у Игоря была полная неразбериха. Он не комплексовал из-за шрамов на лице и покалеченной руки, но девушки по большей части обходили его стороной. Здесь немалую роль играли его занятость, неустроенность и туманные перспективы в будущем. Да и в перестроечные и постперестроечные годы ученые уже были не в приоритете у потенциальных хранительниц домашнего очага.

Свои половые потребности он удовлетворял за счет периодических скоротечных романов, еще кое-что ему перепадало от жриц любви, обслуживающих научную элиту на всевозможных мероприятиях и в обычном досуге.

Особую роль в его жизни играла Полина. Она была старше Игоря на десять лет. Полина была замужем, у нее росли двое детей. Мужем же был выкинутый на обочину жизни непризнанный научный гений. Ее муж страдал от нереализованных амбиций, безработицы и полового бессилия. Полина кормила семью. С молчаливого согласия супруга она убирала в квартирах ученых и подрабатывала проституцией, обслуживая тех же ученых за вполне приемлемые деньги. Круг клиентов был у нее строго ограниченным, и отношения с Игорем у Полины складывались чуть ли не семейные. Для Игоря она была и любовницей, и другом. Он даже хотел жениться на ней через год после начала их отношений. Полина тогда поблагодарила его, но отказала. Она очень любила и жалела своего мужа, как ни парадоксально это звучало при способе получения ею дохода.

Игорь влюблялся несколько раз, причем очень сильно, и один раз ему ответили искренней взаимностью. Девочка-студентка, в группе у которой он вел практические занятия и семинары. Их крайне романтичные отношения закончились вмешательством ее родителей. Вмешались маститый дедушка и крутой папа, которые на дух не переносили этого голодранца.

Остальные любовные притязания молодого ученого-администратора также закончились ничем. Некоторые женщины его пытались использовать, некоторые с большей или меньшей долей тактичности сообщали ему о том, что он им неинтересен. Это Петрова ничуть не озлобило и не превратило в женоненавистника. Подсознательно образ женщины для него изначально формировался на примере матери, для которой, с ее яркой комсомольской жизнью и партийным подвижничеством, семья была просто лишней обузой и тягостным ярмом.

В один из прекрасных дней тридцатипятилетний все еще подающий надежды ученый-администратор встретил свою судьбу. Случился так называемый «И вдруг…».

И вдруг его окликнули, когда он подходил к подъезду своего дома. Игорь остановился. Мужчина возрастом чуть за пятьдесят в элегантном дорогом костюме вышел ему навстречу из престижной иномарки, вежливо поздоровался и спросил, может ли Игорь уделить ему час времени. Они прошли в соседний цветущий весенним цветом сквер и расположились там на скамеечке.

Мужчина сразу расставил все точки над «i». Он бывший сотрудник внешней разведки. Сейчас работает на крупную российскую компанию. Компания заинтересована в Игоре как в сотруднике, курирующем направление получения результатов научных изысканий в своей профессиональной области у иных компаний и исследовательских групп, в том числе и зарубежных. Проще говоря, ему предлагали заниматься промышленным шпионажем со всеми вытекающими последствиями. Последствия можно было свести к высокому риску, в том числе и для личной безопасности, а также к соразмерным риску доходам Игоря, которые могла обеспечить компания.

Петров согласился. Дальше было все до безобразия просто, без всяких церемоний. Утром его ждали в неприметном особняке, примостившемся на задворках в пределах Бульварного кольца. Знакомство с новыми коллегами и руководителем. Его непосредственным руководителем был тот самый пригласивший его мужчина. А звали мужчину Павел Семенович Флеров. Уже через час перед Петровым была поставлена вполне конкретная задача. Сроков на ее выполнение не дали никаких. Все возможные сроки сожрали не справившиеся до него исполнители. Не было каких-то инструктажей, принесения присяги, подписания контрактов собственной кровью. Еще через час Петров представил план исполнения. План утвердили, и он вечерним рейсом вылетел в США. Визы Соединенных Штатов у него не было. Ему всучили паспорт на имя гражданина Латвии, и в сопровождении двоих новых коллег его приняла страна равных возможностей.

В Соединенных Штатах он пробыл полтора месяца. Ему помог опыт его предыдущей работы. Без всякой ложной скромности он знал всех и все, что касалось области исследований всех ученых, работающих под началом Мейшмана. Да и за пределом этой области у него оказались весьма обширные связи.

Результат был достигнут за две неполные недели. Петров стал героем новой команды. В Шереметьево их встречал сам Флеров и неизвестный ему человек, который так и не представился. Про него просто сказали: «Главный».

Неприятной неожиданностью стала встреча в аэропорту Шереметьево с Мейшманом. Он сам подошел к Игорю. Мейшман весь кипел от возмущения — ведь собственных сотрудников он вполне осознанно считал своими крепостными. Добровольный уход Петрова доктор счел предательством, изменой и личным оскорблением.

Разошедшегося не на шутку Мейшмана отвел в сторону Флеров. После трехминутного разговора присмиревший Мейшман вернулся к Игорю, принес ему свои извинения и заверил в своем полном расположении и готовности всячески помогать молодому ученому. Если ты увидел извиняющегося Мейшмана, то можно сказать, что все остальное в жизни видеть уже неинтересно и необязательно.

Это не было последним сюрпризом для Игоря. Гонорар за успешно выполненное задание превысил все самые смелые ожидания на порядок. Ему сразу предоставили корпоративную квартиру в доме, построенном еще в сталинские времена.

Можно было сказать, что жизнь удалась. Работа у него пошла совсем неплохо. Он ощутил тот обволакивающий интерес, который сопровождал его юношеское увлечение химией. Ему чертовски нравилась новая работа. Он опять разгадывал сложные ребусы и ставил увлекательные эксперименты. Он даже умудрился организовать вполне легальный собственный бизнес. Его инновационная компания набирала обороты. Оказалось, что у него есть коммерческое чутье и быстрая реакция. Работа собственной компании была хорошим прикрытием для его настоящей деятельности. Мощное финансовое плечо и всяческая поддержка головной компании помогли быстро сделать бизнес успешным. По сути дела он торговал чужими разработками, которые так или иначе попадали в поле его деятельности, но по каким-то причинам были неинтересны его работодателям.

Он возглавил собственную группу. В его группе была всего пара ученых-специалистов, остальные же были или кадровыми разведчиками, белой костью, или отчаянными головорезами, не мыслящими жизнь без адреналина.

В его жизни появились женщины. Дорогие женщины. Он их называл «желудками». Они для него превратились в своего рода элитный досуг. Он наслаждался красивыми телами, приятными обхаживаниями со стороны претенденток на его сердце. Это его забавляло. Он относился к своим женщинам с пониманием: у каждого свой бизнес. Но в то же время его возмущало то, что они пытаются играть его чувствами. Главное правило — «бизнес, и ничего личного» — здесь попирался в абсолютной форме. Иллюзий он не питал, но такие попытки корыстного копошения холеными дамскими пальчиками в его душе с целью обретения финансового благополучия их хозяйкой его просто бесили. Он не искал любви. Его возмущала циничная ложь содержанок. По сравнению с ними проститутки выглядели намного привлекательнее. По крайней мере, отношения с проститутками были честнее.

Петрову сделали пластическую операцию, убрав следы ожогов с лица и руки. Также ему подправили некоторые дефекты его внешности. Красавцем он не стал — скорее наоборот, Петров превратился в безлико-типичного человека, которого забываешь сразу, как оторвал от него взгляд, но для работы это было необходимо.

Примерно через год после своего трудоустройства он разыскал Полину. Разумеется, она постарела, но была все равно привлекательна удивительной увядающей красотой, свойственной немногим женщинам. Она искренне обрадовалась его успехам. Знала бы она, какой ценой достигнут этот успех. Она старательно уходила от ответов на вопросы о ее жизни. Наконец, после третьего бокала вина, ему удалось ее разговорить. Ее жизнь изменилась в худшую сторону. Молодых ученых она уже не интересовала, а мытье полов и уборка комнат не приносили весомого дохода. Работала она кассиром в магазине.

Игорь выложил перед ней конверт, туго набитый вечнозелеными американскими деньгами. Он искренне хотел ей помочь. Полина сразу напряглась. Улыбка пропала с ее лица. Полина сидела прямая, красивая и строгая. Жизнь так и не сломила ее. Она отказалась от денег и попросила убрать конверт. Он понимал, даже не понимал, а читал в ее глазах, чего ей это стоило. Они провели вместе еще час, но прежняя легкость бесследно исчезла. Ему было жаль, что так получилось, ему было жаль себя, ему было жаль ее. В самом конце разговора она попросила помочь ее сыновьям. Старший закончил с отличием институт, но никак не мог найти работу. А младший прекрасно закончил школу и собирался поступить в вуз, но у него не было шансов поступить в то место, куда он хотел. Игорь пообещал ей помочь. Он, разумеется, навел справки о ее жизни. Муж Полины переступил через свою уязвленную гордость и устроился работать в лабораторию, но его положение там оставляло желать лучшего.

Игорь любил Полину. Он понимал, что будущего у этой любви нет, но ему хотелось встретить такую же, как она. Однако вероятность этого была практически равна нулю: она была представителем вымирающего вида женщин-декабристок. Петров так сильно завидовал ее мужу.

Игорь исполнил свое обещание. Старшего сына он устроил в головную компанию на хорошую зарплату. Младшему организовал грант и отправил его на учебу за границу. Полина даже мечтать об этом не могла. Да и сам сын даже не помышлял о такой удаче.

Они встретилась еще раз. Эта встреча оставила у него очень тягостное чувство. Женщина стала перед ним на колени и начала целовать ему руки. Игорь был шокирован этим. Он никогда с ней больше не встречался, но продолжал следить за ее жизнью. Петров через подставной иностранный фонд выкупил никому не нужные разработки ее мужа и придумал ему грант на научную работу из своих денег. Его научная работа была вполне интересной и представляла собой определенную научную значимость, но именно коммерческой ценности в ней не было никакой. Муж Полины купил новую машину и квартиру, а через небольшое время поменял и жену. Поняв весь сарказм ситуации, Игорь легко вернул ее супруга к прежнему состоянию. Нет, он не мстил, он не требовал денег назад, он не придумывал хитроумных схем. Он просто прекратил финансирование работ бывшего мужа Полины.

Игорь больше не стал встречаться с Полиной. Та последняя встреча оставила у него в душе такой тяжелый осадок, что он просто не решился второй раз посмотреть ей в глаза.

Игорь больше не следил за ее жизнью. Она осталась тем светлым воспоминанием, которое грело его сердце среди циничного и злого мира.

Также он нашел и ту девочку, которая любила его и родственники которой так грубо уничтожили их отношения. Петров не стал вмешиваться в ее налаженную во всех отношениях жизнь. Он повстречался с ее отцом. Игорь запросто организовал эту как бы случайную встречу. Напротив него сидел все тот же подтянутый и стильно одетый мужчина, но уже на двенадцать лет старше. И вместо снисходительно-брезгливого выражения на его лице сейчас была гримаса нескрываемого удивления. На вопрос отца его несостоявшейся избранницы о том, как у него дела, Игорь ответил дежурной фразой: «Бизнес. Совсем закрутился». Тогда Игорь не смог отказать себе в удовольствии и вместо своего «мерседеса» приехал и уехал с этой «случайной» встречи на новеньком Bentley. Охрану брать не пришлось — с ним поехала парочка головорезов из его команды. Поняв соль ситуации, коллеги ему подыграли: эти лжетелохранители бесцеремонно разглядывали несостоявшегося тестя своего шефа примерно так же, как мясник-энтузиаст своего дела разглядывает приглянувшегося ему кабанчика в хлеву. Сославшись на срочные дела, Игорь удалился из ресторана вместе с охраной. Перед ним распахнул дверь Bentley его «личный» шофер. Охрана поехала сзади. Потом вся команда ржала над видеозаписью, где его несостоявшийся тесть жует салфетку, разглядывая через окно Петрова, уезжающего на Bentley. Игорь не был злым человеком, и он не собирался унизить мужчину, но не посчитаться за нанесенное оскорбление он не мог.

Петров не спал в эту ночь — он сидел на просторной террасе, завернувшись в толстый теплый плед, подаренный ему в Чили. Он не спал по двум причинам. Во-первых, он еще не перестроился после последней деловой поездки в США. Во-вторых, он не мог уснуть. Причина его бессонницы валялась рядом в простой папке из светло-серого пластика. Он не знал, что делать с этим материалом. То, что он узнал сегодня, рушило всю его прежнюю жизнь, лишало незыблемых жизненных ориентиров и тех якорей, которые помогали держаться в этой жизни, несмотря ни на что. Никаких эмоций, просто пустота внутри, и ничего больше. Он курил сигареты одну за другой и запивал табачный дым дорогим виски. Он кое-как задавил ту эмоциональную бурю, которая вспыхнула вначале, сейчас его внутреннее состояние напоминало ощущения человека, пережившего кораблекрушение и выброшенного волнами на пустой каменистый остров. А на этом острове не было ничего, кроме камней. Он вновь и вновь перебирал фотографии, документы и отчеты из папки. Убеждать себя в том, что это было фальсификацией, глупо.

В пять утра раздался звонок Флерова:

— Ну что? Не спится?

— Да, ты угадал. — Игорь обломал любимую шутку непосредственного куратора.

— Недоброе утро тебе, Игорек.

— Что опять случилось?

— Тебе какую новость первой говорить: плохую или очень плохую?

— Говори сразу обе.

— ЧП. Код красный.

— А плохую?

— Это и была плохая. Теперь очень плохая. Все пошло по сценарию Громадный Песец.

— Не может быть! — холодея от ужаса, выдохнул Петров.

— Уже есть. Выдвигайся в контору. Вместе в Фармкор поедем.

Глава 13

Эвакопункт

Валерка бежал что есть мочи, выбиваясь из сил. Он непонятным образом сумел увернуться от большой кучи зомби и совершенно непроизвольно побежал именно в ту сторону, откуда слышались выстрелы. Там стреляют, там люди, там его защитят. Жгучее дыхание с хрипом вырывалось из легких. Валерка больше всего боялся того, что упадет. Если упасть — тогда точно догонят и разорвут. Сначала он набрал приличный отрыв, но силы таяли, и расстояние между ним и мертвяками сокращалось. Бежать становилось все труднее. Босые ноги шлепали по холодному асфальту, оставляя кровавые следы от израненных ступней. Он не чувствовал боли от царапин, порезов и ушибов, он вообще не чувствовал своего тела. Хотелось одного — жить любой ценой!

Кызя сильными толчками бросал себя вдогонку добыче. Расстояние до желанного обеда сокращалось. Дистанция до бегущего мальчишки таяла все быстрее. Он не обращал внимания на тупых сородичей, он несся во весь опор, раскидывая и сбивая своей тушей тупых зомбаков. Кызя уже приспособился толкаться правой рукой и менее поврежденной левой ногой — по крайней мере, там не было переломов. Голод остервенелой сукой гнал его вперед.

Валерка был близок к отчаянию. Мерные удары лап за спиной становились все громче и отчетливее. Не нужно было оглядываться, чтобы понять, что чудовищная тварь его нагоняет. Хотелось упасть и захлебнуться воздухом, не двигаться — пусть будет что будет, — но древние инстинкты заставляли его бежать, игнорируя паникующее сознание. Он бежал по раскрошенному пластику автомобильных бамперов, железкам, трупам. Ему уже некогда было выбирать дорогу.

Мальчишке наперерез валким неуклюжим бегом скакали двое новых зомби, судя по одежде, бывших когда-то женщинами. Одна была практически целой, а у второй почти полностью были выедены лицо и шея. Желто-бурые шарики глаз вращались внутри орбит бурой кровавой маски и пугали вечным оскалом челюсти без щек.

Валерка увидел парочку этих шустрых зомбаков, пытающихся перехватить его слева. Нужно было успеть проскочить мимо них. Тогда оставался хоть какой-то шанс на спасение. Спасти его могло только чудо.

Но чуда не случилось. Валерка не успел. Целая мертвячка выскочила как раз перед ним, проскользнув меж парой разбитых машин. Валерка не стал уворачиваться и тормозить, а наоборот, рванулся вперед и ударился всем телом в зомби. Валерка не был тщедушным заморышем, но и крепким атлетом его трудно было назвать, впрочем, его веса хватило для того, чтобы опрокинуть мертвячку навзничь.

Он опрокинул врага, но и сам, не удержавшись, упал, перекувырнувшись через голову. Асфальт больно ударил в спину, выбив остатки воздуха из легких. Были потеряны драгоценные мгновения. Из-за машин успела появиться вторая мертвячка. Валерка пытался подскочить и кинуться бежать, но запнулся за полуобглоданный костяк и опять упал. Бывает же такая невезуха.

Упавшая мертвячка тоже времени не теряла. Она перевернулась на живот и резво поползла к нему на четвереньках. Вторая чуть не опрокинула ее, когда выскочила к ним из промежутка между автомобилями. Валерка с ужасом смотрел, как эти два страшилища приближаются к нему неотвратимо, как первый учебный день в конце каникул.

— Не-э-эт!!! — Дикий визг мальчика прорезал шум погибающего города, складывающийся из канонады, взрывов, треска пожаров и гула редких моторов.

Но зомбячки вдруг исчезли прямо перед его носом. Они пропали сразу как по волшебству. Волшебником оказалась мерзкая тварь, двумя ударами отбросившая пару зомбаков от Валерки. Целой зомбячке вообще не повезло: морф с противным громким хрустом сломал ее тело пополам, впечатав его в закопченный кенгурятник сгоревшего джипа. Обожранную зомбячку он отбросил куда-то за машины.

Кызя торопился как мог. Голод был самым лучшим мотиватором из возможных. Уже ничто не могло помешать ему насладиться заслуженной трапезой из свежатинки, но опять вмешались эти надоедливые тупые собратья. Пара шустрых зомби выскочила как раз перед его убегающей мишенью. Первого зомби мальчик смог опрокинуть, но сам тоже упал. Вторая тварь кинулась к трепыхающемуся на дороге обеду. Его обеду!!!

Второй морф выскочил откуда-то сбоку. Его раньше не было видно, но это был не Кызин маленький морф. Конкурент бежал на четвереньках между автомобилями. Он почти стелился вдоль земли. Новый морф отрастил узкие, неимоверно длинные крокодильи челюсти и мощные приземистые лапы, за счет которых он мог бегать, почти чертя брюхом по земле, вывернув их наподобие паучьих ножек. Кызя заметил урода, когда тот серой молнией выпрыгнул к мальчику и раскидал шустрых зомбаков в стороны. Кызя не стал дожидаться, пока конкурент испортит еду. Он гигантским прыжком пересек разделявшее их расстояние и обрушился на спину урода. Кызина туша припечатала выродка к покрытию дороги. Сладкой музыкой прозвучал треск ломающихся костей.

Конкурент оказался невероятно вертким. Кызины челюсти щелкнули вхолостую. Урод уже успел убрать длинную шею. В ответ Кызя схлопотал могучий удар когтистой лапой конкурента по собственной драгоценной морде. Все равно тому здорово досталось от большого морфа, когда тот рухнул на него сверху. Урод вывернулся из-под Кызи ужом и откатился к сгоревшему джипу, но он не собирался сдаваться. Началась битва за еду. Кызя был значительно больше и мощнее, чем урод, но он был покалечен. К тому же конкурент оказался более вертким и быстрым. Обменявшись ударами, они сцепились и опрокинулись на асфальт. Кызе это было выгодно.

Валерка увидел, как на спину отвратительной твари прыгнуло то самое чудовище, которое гналось за ним от самого дома. Здоровенная образина подмяла собой новую тварь. Валерка наблюдал, как одна из вывернутых задних лап новой твари сломалась, будто толстая макаронина. Затрещали ломаемые кости, но новичок сумел вывернуться из-под массивной туши навалившейся твари. Чудовища сцепились в свирепой схватке. Валерка не стал смотреть на бешеное мелькание лап и челюстей, а, подпрыгнув прямо из лежачего положения, кинулся прочь. Последний панический выплеск энергии лишил его остатков сил. Он бежал уже за пределом своих возможностей.

БТР выскочил впереди из узкого переулка метров за пятьдесят от Валерки. Его заметили. БТР резко остановился, клюнув бронированной мордой вперед, а потом развернулся почти на месте и рванул ему навстречу. Из верхних люков стали выскакивать бойцы. БТР на ходу сильно встряхивало, когда он сталкивался со стоящими на дороге машинами. Бойцы открыли огонь из автоматов прямо на ходу. Валерка упал ничком на дорогу. Он уже не мог бежать, и подняться он тоже не мог.

Дальше для него все происходило как в тумане. Его обдало клубами солярного выхлопа. Сильные руки подхватили и подняли раненого мальчика на боевую машину. С него содрали заляпанный грязью и кровью спортивный костюм и закутали в армейский бушлат. Сквозь затянутое пеленой сознание он слышал голоса:

— Да хрен его знает, укушенный он или нет. Вон как изодран весь. Даже не понять…

— …Сам рискуешь. Ведь не…

— …Нет. Ничего не говорил. Будем…

Голоса людей пропадали в грохоте выстрелов торчащего из башенки КПВТ. Похоже, что военные прямо сейчас решали Валеркину судьбу. Пахнущие кислым руки в перчатках без пальцев сжали его нижнюю челюсть. Сильная рука потряхивала его.

— Слышь! Малец! Ты живой? Скажи что-нибудь.

Валерка понимал, что нужно что-нибудь сказать, в противном случае может случиться что-то ужасное. Но голос совершенно пропал. Горящие легкие пытались хоть как-то наполнить его организм кислородом. Он задыхался.

— Дышит ведь, — сказал чей-то низкий голос. — А может, агония у него?

Слово «агония» было знакомым, но сейчас смысл слова ускользал из его сознания. Валерка все пытался что-то сказать, ну хоть что-нибудь. Он собрался с силами и выдавил из себя непонятное:

— Зай.

— Чего, чего он сказал?

— Зай какой-то.

— Не хрена гадать. И так людей не осталось. Надевай этому зайцу намордник и лапы спеленай. Приедем, а там пусть доктора разбираются. Жалко мальчонку.

Валерку через люк опустили в нутро боевой машины. На голову ему надели какой-то шлем с решетчатым забралом, а руки и ноги завязали скотчем. Бушлат пропах мужским потом, соляркой и гарью, но в нем было тепло и уютно, а главное — безопасно. Валерка потерял сознание. Он не чувствовал, как ему внутри трясущейся машины моют ноги водой из бутылок, поливают раны из пластмассовых пузырьков шипящей жидкостью и накладывают повязки.

Он пришел в себя, только когда ему прямо к носу поднесли отрытую ампулу с нашатырным спиртом. Резкий вонючий запах вырвал его из забытья.

— Ну, миленький, давай просыпайся. Вот и славненько.

Перед Валеркой склонилась медицинская сестра с добрым лицом. Голос у нее был приятным, как музыка. Валерка попытался ей сказать в ответ, что он не засыпал и вообще с ним все в порядке. Но тут его тело прострелила сильная боль, он заорал.

— Молоток, парень! Орет — значит, выкарабкается, — послышался мужской голос. — Крепись, боец, теперь мы тебя точно вытащим и на ноги поставим, хочешь ты этого или нет.

Валерка попытался опять что-то сказать, но только противно пискнул. Его предательски подвели голосовые связки.

— Ирочка, не давайте ему провалиться. Держите его как хотите. Где ледокаин? А трисоль где? Куда вы толстого тащите? Вы чего, дармоеды, еще одного покойничка хотите? Противошоковое дайте. Девочка моя, кто тебя так шить учил? У красавицы этой рубец как Уральские горы будет, если заживет. Так в вашей анатомичке трупы зашивают. Того со сломанным позвоночником к ликвидации готовьте, у него уже агония началась. Прозяпали, дурачье. Виктор Васильевич, долбаните вашей симпатичной дуре промеж ушей. Она сейчас преждевременные роды у брюнетки вызовет…

Потом Валерка вновь поплыл. Его вернул в реальность острый приступ боли.

— Прости, малыш. Нельзя тебе спать. Держись, ведь ты же мужичок.

— Я завел его, завел. Сердце бьется, давление растет! — послышался радостный молодой голос. — А вы говорите — возраст большой. Хоть и старый, а за жизнь смотрите как цепляется.

Голоса и шум вокруг Валерки слились в полнейшую какофонию. Валерка старался не разбирать слов. Так было спокойнее. Слышались и выстрелы, и грохот, и топот бегущих ног, и стоны, и громкие человеческие крики, а потом опять голоса, крики и стоны.

Валерка стал приходить в себя, когда его вынесли из операционной в палату. Носилки плавно покачивались, и от этого кружилась голова. Его уложили на кровать в комнате с большими окнами. Вокруг на кроватях, столах и большом кожаном диване лежали дети. Между ними ходили две женщины, а на подоконнике сидел долговязый парень с пистолетом в руках. Рядом с ним лежал автомат. Впрочем, женщины тоже были с оружием. Как только Валерку принесли, одна из женщин взяла лежащий у него в изголовье листок бумаги, быстро пробежала его глазами и сказала своей напарнице:

— Жанночка. Мальчику физраствор с аскорбинкой и глюкозой поставьте.

На край Валеркиной кровати присела миловидная молодая женщина.

— Так, значит, зайчик тебя зовут.

Валерка попытался возразить ей, что он уже не маленький и зайчиком никак быть не может и не хочет. Но вместо слов у него из горла вырвались только сиплые хрипы.

— Ты не говори. Только кивай или качай головой, если нет. Договорились?

Валерка кивнул.

— Ты, наверное, сильно и много кричал?

Валерка кивнул. Вообще-то он хотел добавить, что он не плакса и кричал в тот момент, когда сражался с чудовищами, но благоразумно решил отложить объяснения на потом.

— Бедняжка.

Валерка нахмурился. Ему не понравилось, что его жалеют. Еще дура эта сюсюкаться с ним будет.

— Да не ерепенься ты. Тут сейчас у большей части все одно и то же. Говорить ты не можешь, поэтому тебя назвали как пришлось. У нас тут Кинотеатр есть и Зонтик, и еще девочка Зоопарк. Их так назвали по месту, где их нашли, или по иным обстоятельствам. Ты хоть говорить пытаешься, а они вообще как в другой мир провалились. Знаешь, как страшно на них смотреть? Вот что! Я тебе сейчас гоголь-моголь сделаю. Мама готовила такой?

Валера отрицательно помотал головой.

— Вот и попробуешь. Горло побереги. Утром уже говорить сможешь. А теперь потерпи маленько.

Миловидная женщина по имени Жанна встала с постели и начала пристраивать капельницу на штангу у изголовья Валеркиной кровати.

Шум внутри БТР заглушал все окружающие звуки. Старик опять ехал к замертвяченной Москве. Инцидент с шерстяными оставил в его душе неприятный след. Вокруг люди сотнями тысяч гибнут, а тут из-за каких-то побрякушек троих человек у него на глазах убили. Нельзя так. Он с содроганием вспоминал крики наглого в кабинете у Иваницкого. Во что люди стали превращаться? Что их ждет? Все друг другу врагами станут? Опять племя на племя с дубинами ходить начнем? Старик вспомнил книжку про первобытного мальчика, которую он читал своему маленькому сыну перед сном много лет назад. Та история ему не понравилась своей жестокостью. Невеселые мысли всю дорогу роились в стариковской голове. Уснуть у него так и не получилось.

В эвакуационный пункт приехали примерно часа через два. Всю их компанию высадили перед зданием из белого кирпича. Свет прожекторов слепил после темного нутра десантного отделения бронетранспортера. Особо осматриваться не дали, а вместо этого завели в небольшую кирпичную пристройку. Больше всего она напоминала гардеробную в их заводской столовой, только без вешалок, а стойка с окном и решетка из высечки были практически такими же.

Старик сразу пристроился на маленьком полуразвалившемся диванчике, стоящем в дальнем углу за стойкой. Через помещение постоянно ходили люди с оружием и без, военные, гражданские, люди в белых халатах и еще много кто. За бородатым парнем Данилой пришли минут через пятнадцать. Он опять улыбнулся всем и со словами «Я быстро» ушел вслед за военными. Блидевский расположился в глубоком кресле и сразу задремал.

Еще через полчаса к ним присоединились военные из центра, которые ехали вместе с ними в эвакопункт. Это были лейтенант и два прапорщика. Буквально через пять минут после их прихода появился Бочкин.

Усатый мужик сразу подошел к молодому лейтенанту и пробасил:

— Товарищ лейтенант, нас только к утру загрузят. Сейчас, оказывается, они оружие готовят для гражданских. Утром его будут на заправках раздавать. Только после отправки и до нас очередь дойдет. Я КамАЗ рядом с вашим бэтэром поставил.

Бочкин примостился на колченогий стул. Похоже, что за перегородкой складировали старую мебель.

— Я же говорил, что утром нужно ехать. Сейчас нам беженцев полный кузов нагрузят и отправят обратно без оружия, — вновь забубнил усатый.

— Не нагрузят. Утром за беженцами автобус придет, — ответил лейтенант. — Будем ждать. Нечего горючку жечь зазря.

— Товарищ лейтенант, может, вы подсобите, чтобы оружие побыстрее загрузили? — опять забасил Бочкин.

— Давай попозже. Сейчас начальство спит.

— Да не спят они, я сейчас Нечипоренко сам видел.

— Занят он, наверно. Подожди. К нам должны подойти.

— Товарищ лейтенант, может, в этот раз мне пулемет дадите? — вновь забасил Бочкин.

— Бочкин! Зачем тебе пулемет? Ты и так отлично одним штыком управляешься.

— Да не штык это, а зубочистка. Вот если бы мосинку дали. Вот там штык как штык. Хотя от рукопашки вашей толку мало. Я штык тогда в ангаре с балластом об того чурбана чуть не сломал.

— Бочкин. Вспомни, что Суворов говорил: «Пуля — дура, штык — молодец», — задорно подколол Бочкина лейтенант, радуясь неожиданному развлечению.

— Вот пусть ваш Суворов со штыком и воюет! — возмутился Бочкин. — А я на практике для себя определил. И в горах, и в лесах, и в болотах, и в джунглях — если я с пулеметом, то живым останусь, а со штыком вашим только проблем себе наколупаешь. Понавыдумывали карате да ушу всякого. Это по телевизору красиво, а практического толку в современном бою почти никакого нет. Если красиво ногами машешь, а стрелять не умеешь, то тебе одна дорога — на тот свет — уготована. Против автомата не попрешь с голыми кулаками или штыком вашим.

— А если все патроны кончились? — подковырнул Бочкина лейтенант.

— А вот если у тебя патроны кончились, то ты бой еще до его начала проиграл, потому, что у тебя кисель вместо мозгов, — начал злиться Бочкин. — А врукопашную лучше с пистолетом и гранатами ходить, если пулемета нет. Так сподручнее и безопаснее. Лопатка тоже первое дело. А ноги и руки ваши — это пацанам сопливым сказки рассказывайте.

— Ну, ты это уже хватил.

— Пулемет мне дайте. Я вам СКС вместе со штыком верну. Я когда по джунглям да горам шарился, хавки минимум брал, а пулемет обязательно брал и патроны к нему всегда с запасом носил.

— Бочкин, говори с капитаном. Если разрешит, то вопросов нет. РПК найдем и бубнов к нему штук пять дадим. Патронов к СКС тебе дали, не пожадничали.

— А гранаты?

— Ну ты нахал! Я же тебе говорю. Если капитан команду даст, то и бэтээр тебе отдадим.

— Как БТР? — заволновался один из прапорщиков.

Военные засмеялись.

Бочкин плюхнулся в свободное кресло. Разговор дальше не клеился. Старик уснул крепким здоровым сном. Так он не спал уже много лет.

Когда проснулся, было далеко за полдень. Данила осторожно тряс его за руку.

— Дедушка, пойдемте пообедать. А то скоро ужин будут давать.

Блидевский стоял около окна. Судя по мокрому полотенцу в руках и сбритой редкой щетине, он уже успел умыться и побриться. Лицо адвоката сильно изменилось. Блидевский и так всегда был худощавым, а сейчас вообще стал похож на узника концентрационного лагеря. Черты его лица заострились, кожа обвисла, прорезались глубокие мимические морщины. Только по цвету редких темных волос можно было догадаться, что перед вами не старик. Тоска и боль в глазах уступили место апатичной усталости и безразличию. По крайней мере, это выглядело именно так.