Экспедиция в ад Василенко Владимир

28

— Ну и что дальше? — спросил Джамал и сплюнул вниз, в бездонную дыру, зияющую перед нами.

Колодец — идеально круглый, метров пяти в диаметре, — ведет вертикально вниз. Как глубоко — не разберешь, лучи наших фонарей не достигают дна. Стенки колодца неровные и больше всего похожи на человеческую трахею — ребристые, красновато-белые, поросшие одной из разновидностей местного «мха».

Отвечать уродцу никто не торопился. Все мы слишком измучены двухчасовым блужданием по этим проклятым подземельям и просто-напросто выбились из сил — до отупения, до дрожи в коленях, до полного безразличия к происходящему. Непонятно как, кем и когда проплавленные в скале червоточины, кажется, не имеют конца. Мы прошли по ним уже несколько километров, но за все это время нам попалось лишь две развилки. Мы надолго там останавливались, споря, куда пойти. Но не думаю, что от нашего выбора многое зависело. Одно хорошо — больше нам не попалось ни одного работающего вентилятора. Те, что мы миновали, похоже, не включались столетиями и были сплошь затянуты бахромой мха.

К колодцу мы вышли неожиданно. Туннель оборвался в огромном зале — похоже, центральном узле всей этой сети. Отсюда, как из центра паутины, разбегались во все стороны десятки червоточин. И одна из них вела вниз.

— У нас ведь нет веревок, чтобы спуститься… — по-детски шмыгнув носом, сказала Диана. У нее вообще последние полчаса под носом не просыхало — видно, начало доходить, в какой переплет она попала.

— Да какие, на хрен, веревки?! — огрызнулся Джамал. — Если этот лаз такой же длиннющий, как и остальные… Да и вообще, какой смысл туда лезть?

— Ну, смысла-то больше, чем лезть в другие, — сказал Головастик.

Толстяк, уставший, пожалуй, больше остальных, уселся прямо на пол, свесив ноги в дыру.

— Это еще почему?

— Куда выходят остальные туннели — непонятно. Скорее всего, рано или поздно по ним можно выйти на поверхность — это же воздухозаборники. Но сколько мы будем плутать, пока найдем этот выход… А вдруг еще на что-нибудь этакое напоремся — типа того вентилятора?

— Ну а внизу что хорошего?

— А там, я думаю, то место, куда закачивается воздух. — Головастик, следуя заразительному примеру, тоже сплюнул вниз.

— Думаю, он прав, — сказал Зотов.

— А как ты собрался спускаться без снаряжения? — устало спросил я. От мысли о том, что придется лезть в очередную дыру, меня наизнанку выворачивало. И так уже забрались черт знает куда.

— Мох этот довольно крепко держится. Думаю, выдержит даже нас с тобой. К тому же колодец только метров десять отвесный, а потом постепенно изгибается. Уклон крутой, но лежа удержаться на нем можно. Можно будет устраивать передышки.

Я даже не стал спрашивать, откуда он все это знает.

— Может, скажешь еще, куда эта нора ведет? — съязвил Джамал.

— Мы чуем там большие пустоты. Несколько огромных пещер.

Муха кивнул. Малыш, и так-то весьма субтильный, за время наших скитаний вовсе превратился в ходячий скелет — одни глаза остались. В чем только душа держится… Хотя не исключено, что ему как раз приходится гораздо легче, чем всем нам. Кто знает, на что способны такие, как он. Я, например, так и не припомнил, видел ли я раньше представителей его расы.

— Ладно. Сделаем привал, — решил я. — Там у нас вроде бы пожрать немного осталось.

— Ага. По полпайка, — проворчал Джамал.

Да уж. Но все же лучше, чем ничего. И часок промедления, думаю, нам особой погоды не сделает. Какой смысл торопиться, когда не уверен, что двигаешься в правильном направлении? Мысль о том, что нам уже не выбраться вовремя из этого подземелья, настойчиво лезет в голову, и я уже устал от нее отмахиваться. Еще чуть-чуть — и мне станет совсем все равно.

— Мы никогда отсюда не выберемся, — всхлипнула девчонка.

Успокаивать ее никто не спешил. Хотя, впрочем, она и не собиралась устраивать полновесную истерику. Видимо, за то время, что она здесь, ее уже успели от этого отучить. Она воспрянула было духом, увидев Зотова, но постепенно сообразила, что и он не особенно-то расположен с ней нянчиться. В итоге весь ее маленький сусальный мирок окончательно разлетелся вдребезги. С тех пор она притихла и лишь изредка напоминала о себе такими вот причитаниями. Хотя, может, она просто вымоталась. Мы и сами-то с ног валимся от усталости, чего уж говорить о ней.

В течение следующего часа никто не произнес ни слова. Мы молча сжевали свои скупые пайки, после чего улеглись кто как прямо на каменный пол. Здесь, на развилке, он большей частью был именно таким — обычная скальная порода, а не черное стекло, как в туннелях. Похоже, древние строители приспособили для этой развязки естественную пещеру. Да и ход, ведущий вниз, тоже не проплавлен в скале, а скорее выдолблен. Во всяком случае, в горизонтальных ходах мох не растет. На этих гладких, поблескивающих в свете фонарей стенах вообще вряд ли что приживется еще сотни лет.

Полудюжина фонариков, включенных в режим рассеянного света и уложенных в кучку, отвоевывает у тьмы весьма небольшую территорию. Мы даже не все помещаемся в этом пятне. Джамал и вовсе расположился чуть поодаль. Можно разглядеть лишь его темный силуэт да изредка поблескивающие белки глаз.

Ну а рядом чернеет бездонный провал, от которого так и веет какой-то тоской и безысходностью. Да уж, самое подходящее место для пикника…

Тьма, кажется, сгустилась до осязаемого состояния, нависла над нами, медленно, но верно сдавливая границы освещенного участка. Вот, кажется, и свет фонарей чуть померк…

Я зажмурился. Тысяча черепогрызов! Не думал, что так раскисну… Все-таки эти подземелья меня доконают. Слишком уж они напоминают те, из которых мне едва удалось выбраться пару недель назад.

Да, лишь пару недель — от альдебаранской каторги до Ада… Хороший обмен, старина, ничего не скажешь! Я вспомнил свой первый день на Новой Венере, то состояние радостного отупения, те надежды, которые я возлагал на контракт с Кроуэллом. А в итоге, скорее всего, придется доживать свой век на этой всеми проклятой планете. К тому же век этот обещает быть коротким, учитывая то, что последние запасы провизии мы оприходовали только что, а когда выберемся из-под земли — неизвестно. Начнем с голодухи друг дружку грызть. Если, конечно, раньше нас какая-нибудь местная живность не прикончит.

Кстати, о живности. До сих пор нам не встретилось ни одного ползуна, хотя излазить мы уже успели не один километр туннелей. Видимо, места эти абсолютно безжизненны. Скорее всего, просто-напросто жрать здесь нечего. Мох и тот впервые встретился нам только здесь, на стенках центрального колодца. Но вполне возможно, что там, внизу, нас поджидают уже густо населенные места. Вроде тех пещер, в которых довелось побывать нам с Бао и Мухой.

Я поделился этой радостной новостью с остальными, чем вызвал цепную реакцию вялых ругательств. Хотя Зотов, посовещавшись по своим каналам с Мухой, мою теорию оспорил.

— Признаков жизни мы не чуем. Если ползуны там и есть, то не поблизости.

Я ему сразу же поверил. Хотя бы потому, что в это хотелось верить. К тому же, если Муха подтверждает… У меня уже была возможность узнать, на что способен маленький гуманоид в плане чутья.

— Ладно, давайте выдвигаться, — предложил я. — Нечего тут высиживать.

Наш маленький отряд вяло зашевелился, поднимаясь с пола. В общем-то, можно было отдохнуть еще немного, но, если честно, меня все сильнее стали донимать фобии. Пока двигаешься — еще ничего, но стоит сесть на одном месте — и тут же явственно ощущаешь толщи скал, обступающие тебя со всех сторон и нависающих непредставимой тяжестью над головой, и тьму, которая, кажется, способна раздавить тебя не хуже скал.

Спуск обещал быть нелегким, и я пожалел, что выбросил все скалолазные примочки еще перед тем, как идти в лагерь. Особенно трудно дались первые метры. Дальше, как и обещал Зотов, образовался некоторый уклон, и спуск, по сути, превратился в медленное сползание на пузе. Стало, конечно, полегче, но все равно чертовски неудобно, так что продвигались мы весьма неспешно.

Мох покрывал стенки колодца равномерным слоем толщиной, пожалуй, сантиметров в тридцать. Верхний его слой, влажный и пористый, легко сдирался, превращаясь под пальцами в склизкие лохмотья. Но в глубине он все больше уплотнялся, так что, если засадить пальцы поглубже, вполне можно было даже повиснуть. Правда, под моим весом эта пакость здорово подавалась, и следы после меня оставались не как у других, глубокими лунками от пальцев, а длинными бороздами. Пару раз я даже думал, что вовсе сорвусь. То-то радости было бы остальным.

Муха же, будто стремясь оправдать свое прозвище, шустро прополз по отвесной стене и двинул дальше, намного обогнав остальных. Ну да, при его-то весе дело нехитрое.

Больше всего проблем, пожалуй, доставлял недостаток освещения. Фонарей у нас было достаточно. Если добавить запасные, то можно было бы и вовсе нацепить по два на брата. Но толку-то от этого? Поскольку руки, естественно, заняты, фонарики закрепили кто где — на голове, у плеча, на запястье. При движении лучи света беспорядочно метались по стенкам колодца, не столько освещая дорогу, сколько просто для красоты. И самое поганое — что не видно было, куда ползешь. Внизу, под ногами, — сплошная чернота.

Будто бы в порядке компенсации за доставленные неудобства финальный участок пути мы преодолели с относительным комфортом. Уклон становился все более пологим. Сначала появилась возможность перевернуться на спину и сползать вниз на заднице, подгребая ногами, а потом лаз и вовсе постепенно перешел в горизонталь. Так что в итоге мы, угвазданные с головы до ног и вывалившие язык на плечо от усталости, выбрались в очередную пещеру — судя по гулкому эху, довольно-таки обширную. Пожалуй, вполне сможет составить конкуренцию той, в которой располагается Пещерный лагерь Джамала.

Все как по команде поставили фонари на максимальную мощность и начали обшаривать лучами окрестности. Впрочем, то, что это не обычная пещера, бросилось в глаза сразу же. Дальше мы на какое-то время притихли, озадаченно разглядывая представшую перед нами картину.

Огромная, метров тридцати в поперечнике, сфера. Нижняя ее половина разделена на несколько уровней горизонтальными перегородками. Собственно, на верхнем из этих уровней мы и находимся. Перегородки эти не сплошные, а опоясывают стены на манер строительных лесов. Потому-то и можно разглядеть нижние этажи, которые спускаются ступеньками все ниже и ниже, до самого дна этой каменной чаши. Местами перекрытия обрушились, но виноваты в этом, скорее всего, землетрясения, потому как время, похоже, не властно над творениями неведомых строителей.

В том, что пещера эта — не причудливый каприз природы, а дело рук (ну или, на худой конец, щупальцев) существ разумных, сомневаться не приходится. Стены и потолок облицованы огромными плитами, кое-где испещренными угловатыми письменами. Массивные дугообразные балки, поддерживающие свод, украшены витиеватыми рисунками. В полукруглых стенных нишах застыли не то статуи, не то древние механизмы. И лишь изредка можно заметить те из них, что потеряли какую-то деталь или вовсе обрушились бесформенной грудой металла, сплошь затянутой порослью вездесущего мха. В общей массе весь комплекс довольно-таки неплохо сохранился.

Головастик, всю дорогу ковылявший последним, теперь выскочил вперед — куда только усталость подевалась. Глаза его светились не хуже фонарей.

— Вот это да! Да вы только посмотрите на это! А? Глядите, глядите!

Он скакал от одного агрегата к другому, обшаривал их лучом фонаря, стирал пыль, едва ли не обнюхивал каждый. Да, парню не откажешь в любознательности. Истинного исследователя сразу видно. Интересно, за что он угодил на Ад? Угробил пару сотен человек в результате какого-нибудь эксперимента? Впрочем, не все ли равно…

— Я, конечно, рад бы разделить твой энтузиазм, — проворчал я. — Но что прикажешь делать со всем этим хламом?

— Ага, — поддакнул Джамал, — может, тут пожрать чего найдется?

— Болваны! — огрызнулся Головастик. — Вы представляете, какую археологическую ценность представляет наша находка? Никто и представить не мог, что на Поллуксе-5 существовала разумная жизнь! Тем более столь высокоразвитая. Вы видите эти плиты? То же самое, что в туннелях. Черные, как базальт, и невероятно прочные! Это, я думаю, не просто сплавленная в стекло порода. Здесь попахивает изменением структуры кристаллической решетки. Видоизмененный кремний или…

— Можешь засунуть его себе знаешь куда? — прервал его Джамал. — Кому ты показывать собрался эти свои находки? Разве что тем шипастым уродам, что наверху хозяйничают. Что нам дальше-то делать, а? Что скажешь, одноглазый?

Я не больше остальных был готов отвечать на этот вопрос. Но такова уж роль командира. Должен знать все и решать за всех. Хотя, признаться, сейчас я с радостью уступил бы эту роль кому-нибудь другому.

— Нечего гадать. Надо осмотреться получше. Посмотрим, какие отсюда есть выходы. Может, есть дорога на поверхность. Или в ту систему пещер, что ведет на южный склон, к Пещерному лагерю.

— Здесь, наверху, выходов не видать, — подал голос Зотов. — Но мы с Мухой чуем поблизости большие пустоты. Надо попробовать вниз спуститься.

Там, на дне сфер, возвышался какой-то крупный агрегат. Никакого лаза видно не было, но попробовать, наверное, действительно стоило.

— А как ты собираешься спускаться вниз? Что-то лестниц между уровнями я не заметил, — сварливо заметил Джамал.

— А ты присмотрись. Никаких лестниц и не надо.

Зотов оказался прав. Опоясывающие стены «леса» спускались вниз по спирали, так что нам оставалось только протопать прямиком вниз. Правда, местами пол обрушился, но расстояние между витками спирали не такое уж большое — вполне можно спрыгнуть…

— Эй! Что за…

Снизу донесся какой-то гул. Звук становился все громче и громче, и, многократно отраженный эхом, заполнил всю сферу.

— Головастик, мать твою!! — заорал Джамал. — Ты чего там творишь?!

Толстяк, добравшийся до вмурованного в стену агрегата, и ухом не повел, продолжая дергать за торчащие в живописном беспорядке рычаги, увенчанные набалдашниками разных форм и размеров. Когда он повернул очередной рычаг, гул заметно усилился, потом перешел в режущий уши вой…

— Завязывай! — крикнул Джамал и бросился оттаскивать толстяка от агрегата. Тот принялся отбиваться, и на подмогу ему подоспел Зотов. Я же, признаться, впал в полный ступор, не зная, куда деваться.

Вой постепенно стих, снова перейдя в натужный гул. Затем снизу начали доноситься частые и громкие хлопки, причем приближающиеся, будто по спирали. И каждый такой хлопок сопровождался вспышкой света. Света, который в итоге заполнил всю сферу. Равномерно распределенные по стенам выпуклые наросты оказались фонарями, а Головастик как-то умудрился задействовать энергосистему, так что наросты начали разгораться — по цепочке, будто бы друг от друга.

— Работает!! — завопил Самуэль, и я невольно позавидовал его безудержной радости. Вот мне, наверное, уже вряд ли хоть что-нибудь способно поднять настроение.

Сферический зал предстал перед нами во всей красе, хотя, признаться, в полутьме он смотрелся гораздо величественнее и таинственней. А тут — просто руины, затянутые бурыми наростами мха. И стало заметно, что время-таки изрядно поработало над этими стенами — там и сям черную гладь плит рассекают глубокие трещины.

Гул, ощутимо бьющий по ушам, и не думает затихать. Может, конечно, это нормальный атрибут работы местной энергосистемы, но я почему-то сильно в этом сомневаюсь.

— Двигаем вниз, пока светло! — скомандовал я и первым зашагал вперед. Если бы не усталость, припустил бы рысцой.

Светильники, поначалу горевшие довольно ровно, вскоре стали пульсировать. Я подумал было, что древние генераторы, и так-то чудом запустившиеся, сейчас окончательно крякнут, и мы снова погрузимся во тьму. Но гул был по-прежнему мощным и ровным, и к нему стали примешиваться звуки громких лязгающих ударов. В сочетании с пульсирующим светом все это производило не самое приятное впечатление, и, похоже, не только на меня. Вся наша разношерстная команда как один помчалась, что есть сил, вниз по наклонным лесам, и заминки у нас возникали только в тех местах, где настил был обрушен и приходилось спрыгивать вниз, на очередной виток.

На ходу я повнимательнее рассмотрел агрегат, располагающийся внизу, и увиденное меня несколько ободрило. Не считая многочисленных угловатых прибамбасов, громоздящихся друг на друга сбоку от основой части машины, эта штука здорово напоминала транспортную платформу — с поручнями по краю и с небольшим пультом управления в центре. А учитывая, что на потолке пещеры наблюдается нечто похожее на полуоткрытый шлюз… Может, это прямой лифт на поверхность? Ну, или, во всяком случае, в места, отделенные от поверхности куда меньшей толщей скал?

Я даже успел ненадолго обрадоваться, попутно удивившись, что все-таки есть, оказывается, что-то, способное поднять мне настроение. Но в следующий же момент услышал пронзительный крик девицы за спиной, к которому тут же примешались яростные возгласы остальных.

Я обернулся и тоже не удержался от проклятья.

Один из стоявших в нишах агрегатов — на вид просто поросшая мхом куча металлического лома — вдруг пришел в движение, превратившись из бесформенной груды в нечто двуногое и прямоходящее, состоящее, кажется, сплошь из длинных шипов и клинков.

Двигалось это чудо с жутким лязгом и скрежетом, но довольно-таки шустро. Во всяком случае, у него хватило прыти сграбастать пробегавшего мимо Муху и вскользь зацепить Зотова. Малыш гуманоид каким-то чудом вывернулся, но тут же рухнул наземь, корчась от боли и щедро разбрызгивая вокруг коричневатую кровь, заструившуюся из многочисленных порезов. Самое поганое, что малышу, похоже, зацепило голову, — он обхватил левую сторону лица ручонками и сжался в комок, выдавая пульсирующие импульсы ужаса и боли, которые даже у меня, сроду не замечавшего в себе способностей к телепатии, отдавались в мозгу явственно ощутимыми толчками.

Первый рывок железного чудовища, впрочем, стал для него и последним. То ли иссякли остатки энергии, то ли не выдержала какая-то давно отсчитавшая все мыслимые и немыслимые сроки службы внутренняя деталь, но агрегат застыл на месте, лишь конвульсивно подергивая конечностями. Я уже успел машинально вскинуть огнестрел, однако стрелять было уже незачем.

Зотов, не обращая внимания на собственное расцарапанное бедро, бросился к малышу. Оттащил его подальше от железного страшилища, бережно перевернул.

— Перевязать надо! — крикнул он.

— Чем?!

Ткань комбинезонов, в которые мы все облачены, слишком грубая, чтобы сделать повязку, тем более на открытую рану.

Зотов вдруг притянул к себе девицу, заглянул ей за ворот. Рванул застежки на комбинезоне.

— Что ты делаешь?! — заверещала та. — Пусти!!

Но Алекс, не особо-то церемонясь, расстегнул на ней комбинезон и едва ли не силком стащил с нее эластичную безрукавку, надетую вместо белья. В другое время мой взгляд наверняка задержался бы на выставленных напоказ прелестях девицы, но сейчас меня слишком беспокоила судьба малыша. Впрочем, у Дианы и без того хватило благодарных зрителей. Джамалу-то, похоже, плевать было на Муху. Он, будь его воля, давно бы двинулся дальше.

Девица, до глубины штанов потрясенная таким обращением, дрожащими пальцами застегнула натянутый на голое тело комбинезон и, опустившись на пол, скорчилась в рыданиях. Мне даже стало ее жаль, хотя, признаться, особой симпатии я к ней не испытывал. В конце концов, из-за нее я здесь. Да и Зотов тоже. И его погибшие друзья. Тысяча черепогрызов! Сколько судеб может исковеркать одна выходка избалованной девчонки!

Зотов быстро, но весьма толково перевязал малышу голову, замотав большую часть лица. Малыш, похоже, лишился глаза и части скальпа. Остатки безрукавки пошли на самые серьезные порезы на руках гуманоида. Собственные раны Зотов оставил без внимания.

— Эй, смотрите! — крикнул Джамал и разразился нескончаемым потоком ругани.

По всему периметру зала началось шевеление. Многие из стоявших в нишах агрегатов пришли в движение, и то, что они тоже работают, не вызвало радости даже у Головастика.

— Вперед! — заорал я, и все мы рванули с места, как заправские спринтеры. Зотов подхватил на руки еле двигающегося Муху, Джамал — отчаянно завизжавшую Диану, и все мы что есть духу понеслись вниз по спирали. Благо, до платформы оставалась всего пара витков.

Только бы эта чертова штука работала! И у нас хватило мозгов запустить ее…

Места на платформе нам шестерым хватило с избытком. Головастик заколдовал над пультом, поочередно дергая немногочисленные рычажки. Остальные же завороженно наблюдали за передвижениями оживших роботов.

Тех набралось уже не меньше полусотни. На вид их метания были абсолютно беспомощны и бессистемны. Парочка из них даже сверзилась вниз с настила — спасибо, хоть не нам на головы. Но в том, что эти твари представляют собой нешуточную опасность, мы уже успели убедиться. Причем стрелять по ним, по-моему, бесполезно. Во всяком случае, где у них находятся принципиально важные части, не разберешь. Этакие железные ежи на двух ножках — сплошные шипы, и ничего больше.

Совсем рядом, прямо у моих ног, вдруг раздался громкий лязг, и я уставился на клинок, вонзившийся в металлический пол платформы, как в деревяшку. Прилетел этот подарочек откуда-то сверху. По спине запоздало пробежал холодок ужаса.

— Долго ты будешь копаться?! — рявкнул я на Головастика.

— Не работает! — всхлипнул толстяк, в сердцах долбанув по пульту кулаком. — Может, надо еще что-нибудь включить…

Он забегал вокруг торчавших рядом с платформой агрегатов, отыскивая какие-нибудь рычаги.

Сверху долбануло еще несколько клинков. Ударили, правда, далеко от нас, но все равно стало не по себе. Тем более что в движениях древних роботов стал намечаться некоторый смысл. Все они — во всяком случае те, что двигались относительно нормально, а не натыкались на стены и друг на друга, — начали медленно, но целенаправленно спускаться вниз, время от времени постреливая остро заточенными железяками. Сдается мне, наш умник умудрился не просто энергосистему привести в действие, но и активировать какую-то защитную сигнализацию. А эти роботы — средство против непрошеных гостей. И спрятаться нам от них особо негде — на дне сферы мы, что называется, как на ладони.

— Головастик!! — завопил Джамал. — Ты что, хочешь, чтобы этот металлолом ходячий нас прикончил?!

— Да не знаю я, как ее запустить!

Джамал зарычал так, что Диана, и так-то сидевшая на полу, сжавшись в комок, чуть сквозь этот пол не провалилась.

— Может, вот эта штука… — донесся из-за агрегатов голос Самуэля… и в следующий момент платформа под нами задрожала и потихоньку, со скрежетом, пришла в движение.

— Эй, меня подождите! — в ужасе заверещал толстяк, спеша занять свое место на подъемнике. Впрочем, волновался он зря. Платформа лишь чуть-чуть приподнялась над полом и замерла, мелко дрожа.

— Дальше, дальше что?! — наперебой стали орать мы под аккомпанемент все чаще бьющих вниз снарядов.

— Сейчас, сейчас… — бормотал толстяк, снова перебирая все рычажки подряд. Наконец платформа содрогнулась сильнее и вдруг рванула с места с довольно приличной скоростью.

Вот только не вверх, как мы ожидали, а вниз. Мы, прижавшись поближе к установленному в центре пульту, таращились на проскакивающие мимо светильники, вмурованные в стены вертикальной шахты. Платформа же, все наращивая скорость, мчалась вниз. Вот мы миновали еще один сферический зал, похожий на тот, из которого сбежали только что. Потом еще один… Еще… Лифт же, похоже, и не собирался останавливаться, и мы едва ли не падали вниз, как выпущенный из рук камень.

— Сделай что-нибудь! — снова затеребили мы Головастика, хотя спросу с него, по сути, не больше, чем с нас. Он продолжал добросовестно дергать за рычажки, но платформа на его потуги никак не отзывалась.

Закончился спуск неожиданно. Мы влетели в очередной сферический зал, и тут платформа начала тормозить — так резко, что нас всех швырнуло на пол, а беднягу Головастика вообще чуть не вышвырнуло за поручни. С пробирающим до костей скрежетом лифт проехал последние метры до дна сферы и замер. Мы, переругиваясь и потирая ушибленные места, кое-как поднялись на ноги.

Зал этот был похож на тот, из которого мы сбежали, только формой и тем, что он тоже был освещен. Кроме собственно дна, у него был еще один горизонтальный уровень, примерно на высоте «экватора», и к уровню этому вели снизу радиально расположенные лестницы — широкие, без поручней. Там, наверху, по всему периметру располагались полукруглые арки выходов — не меньше дюжины. Некоторые из них были забраны решеткой, но большинство все-таки оказались свободны. Вот только соваться туда как-то не очень хотелось. Вообще что-то в этом зале меня сразу насторожило. Чуть позже я понял что.

Слишком чисто вокруг. Ни мха, ни пыли, ни старого ржавого хлама. И светильники горят вполне исправно. И…

— Слышите?! — встрепенулся Головастик.

Шаги. Размеренные, лязгающие металлом по каменному полу. Они все ближе…

Роботы — похожие на тех, что мы встретили наверху, — показались сразу из трех проходов. Выглядели они гораздо приличнее — блестящие, будто только что отполированные, двигаются плавно, без скрежета…

Первым открыл огонь Джамал. Потом, недолго думая, присоединился и я, потом Зотов. Грохот выстрелов и визг рикошетящих пуль многократно повторялись эхом, так что казалось, что в контакт вступили, по крайней мере, две полные обоймы десантников. Впрочем, продолжалось это недолго. Мы выпустили, наверное, по полному рожку каждый, но вряд ли удалось хотя бы поцарапать одного из стальных монстров.

— Бежим! — крикнул Джамал и первым бросился прочь с платформы.

Он же и оказался первым сцапанным. Один из роботов выстрелил развернувшейся в воздухе проволочной сеткой с острыми крючьями по краям, которая и пригвоздила уродца к полу. Джамал яростно зарычал, пытаясь вырваться, но ему даже голову не удалось приподнять.

Убегать было бессмысленно, и мы с Зотовым поняли это одновременно. Да и куда бежать, когда за нашими спинами девчонка, раненый малыш Муха и Сэм Головастик, который тоже не очень-то способен за себя постоять. Зотов первый отбросил огнемет и поднял руки. Я последовал его примеру. Надеюсь, эти создания имеют привычку оставлять в живых тех, кто сдается…

Ближайший к нам робот снова выстрелил — на этот раз какой-то склянкой, которая, разбившись, исторгла из себя целое облако белесого дыма. Удушающий газ? Сонный? Паралитический? Впрочем, гадать бесполезно. Тем более что неизвестно, в расчете на кого эта пакость изготовлялась и какое действие она будет иметь на землян.

Надо было присесть, натянуть воротник на лицо, чтобы хоть немного защититься… Но я, похоже, успел хватануть газа в первые же секунды, и пары вдохов оказалось вполне достаточно. В глазах потемнело, и я, как мне показалось, очень плавно и медленно осел на пол.

Последнее, что я почувствовал, — это содрогание пола под тяжелыми ногами…

29

Ласковые зеленые волны с обманчивой неторопливостью подкатывают к золотистой полоске песка. У самого берега они вдруг вспухают, вспениваются шипящими языками, будто стараются в последнем рывке преодолеть неширокую полосу пляжа и укрыться под сенью высоченных пальм.

Пляж безлюден. Это место не из тех, что специально предназначены для отдыха. Ни водных аттракционов, ни мини-баров, ни проката скутеров. Даже вездесущих серферов не видно. Даже рекламных щитов. Только несравненный, полыхающий в лучах садящегося за горизонт светила Изумрудный океан, узкая полоска песка и пальмы. Один из немногих «диких» уголков побережья.

Наше место.

— Я теперь буду прилетать сюда каждый вечер, — приподнявшись на локте и проводя тонким пальчиком по моей груди, шепнула она.

— Даже пока меня не будет?

Она кивнула.

— Зато ты, когда вернешься, точно будешь знать, где меня найти. Когда прилетишь — сразу отправляйся сюда. И мы опять будем смотреть на закат.

— Тебе он уже успеет надоесть за то время, что меня не будет.

— Дурачок, — шутливо щелкнув меня по носу, усмехнулась она и снова откинулась на спину. — Разве это может надоесть?

Я промолчал. Она была права. Это действительно не может надоесть. Закат над Изумрудным океаном. Зрелище, ради которого на Сорору слетаются миллионы туристов. У старого толстокожего наемника вроде меня не хватит слов не то чтобы описать его, но и просто чтобы выразить, что я чувствую, когда на моих глазах две стихии — огненная, полыхающая с силой миллиардов ядерных взрывов, и водная, отражающаяся всеми оттенками зеленого, — встречаются на самом краю неба и, кажется, сливаются воедино. Это одновременно и борьба, и страстный акт любви, и контраст, и гармония, и созидание, и разрушение, и начало, и конец. Как Инь и Янь… Как мы с Литой, наверное.

Я хотел было сказать ей об этом, но передумал. Она наверняка бы рассмеялась, как обычно, когда я вдруг выдавал что-нибудь подобное. Конечно, не зло, не обидно, и, как всегда, тут же извинилась бы, но… Видно, действительно все эти романтические бредни здорово не вяжутся с моим обликом…

Тысяча черепогрызов! Как же я соскучился, малыш…

Я проснулся. Не полностью, а будто просто приоткрылись веки — не те, что на глазах, а те, что отгораживают сознания от внешнего мира. И первым же сигналом, пришедшим извне, стала боль. Все тело превратилось в один большой сосуд, и боль переполняла его, едва не выплескиваясь через край в виде крика.

Можно несколько суток просидеть на стимуляторах. Дающих силы, отгоняющих боль, снимающих напряжение, обостряющих реакцию, не позволяющих трудностям сломить тебя, когда естественные ресурсы организма иссякнут. Но действие препаратов рано или поздно заканчивается. И за все в конце концов приходится платить…

Не знаю, сколько я провалялся без сознания. Такое ощущение, что не одни сутки. Во всяком случае, хватило на то, чтобы закончилось действие всех допингов, в том числе и тех, которыми пичкали меня еще на орбитальной станции. Ушибы, порезы, ожоги, царапины — все мои «трофеи» последних дней наконец-то получили возможность напомнить о себе, и оказалось, что на мне просто живого места нет. Натруженные мышцы, остывшие и за время отключки «забившиеся молоком», нещадно ныли, а первое же движение тоже отозвалось вспышкой острой, как стилет, боли. Тысяча черепогрызов! Похоже, я вряд ли смогу подняться. Беспомощен, как младенец.

Я приоткрыл глаз и некоторое время пялился в гладкий, как зеркало, потолок, в котором прямо над моей головой вмонтирован полупрозрачный светящийся пузырь. Голова тяжелая, как с похмелья, пересохшую глотку заволокло горьковатой слизью. Сердце тяжело ворочается в груди, кажется, уже из последних сил проталкивая кровь по жилам. Да уж, мало мне было трех лет на альдебаранской каторге, осталось только из-за чертовых стимуляторов до инфаркта докатиться!

Я снова смежил веки и какое-то время просто лежал, слушая гулкое биение собственной крови в висках. Кажется, даже снова заснул. Хотя в таком состоянии грань между сном, бодрствованием и бредом слишком тонка.

Как ни странно, боль постепенно отступала. В конце концов я даже набрался наглости и попробовал встать. Медленно, будто опасаясь, что сочащиеся болью мышцы могут порваться, приподнялся на локтях. Согнул ноги в коленях — одну, потом вторую. Перевалился на бок, потом на живот, поднялся на четвереньки. Силы, как ни странно, были, разве что эта боль… Ну от нее мы средство знаем. Надо просто хорошенько, до пота, размяться.

Я услышал рядом какой-то всхлип. Прищурившись, будто стремясь рассеять застлавшую глаз красную пелену, увидел скорчившуюся в углу девчонку. Диана.

— Бонжур, фриледи, — прохрипел я.

Выглядела она неважнецки — осунувшаяся, чумазая донельзя, с распухшими от слез глазами. Волосы окончательно утратили цвет, пропитавшись пылью и сбившись в длинные сосульки.

— Я… — выдохнула она. — Я думала, ты мертвый.

Я криво усмехнулся. Окинул взглядом крохотную квадратную комнату, единственным предметом интерьера в которой был пузырь-светильник на потолке. Вставать пока передумал. Отполз назад и, прислонившись спиной к стене, снова прикрыл глаза. Дышать было тяжело — каждый вдох отдавался покалыванием между ребрами, а легкие жгло как огнем. Проклятый газ…

Девчонка молчала, мне тоже было как-то не до разговоров, так что в нашей каморке надолго воцарилась тишина. Я снова погрузился в забытье. Проснувшись в очередной раз, почувствовал себя еще лучше. Взглянул на часы, каким-то чудом уцелевшие во всех передрягах.

Сначала не поверил глазам. Потом, убедившись, что устройство исправно, устало чертыхнулся. Еще пару дней назад меня бы охватило отчаяние, но сейчас не было сил даже на то, чтобы как следует разозлиться. Снова какая-то странная апатия. Единственное, чего хотелось, — так это чтобы вместо холодного гладкого пола появилась мягкая кровать. И провалиться бы в долгий, бесконечно долгий сон. И снова увидеть во сне Литу…

Мы действительно давно здесь валяемся. Очень давно. Почти двое суток. Стало быть, все кончено. Все сроки вышли, и путь наверх нам заказан. Ты не справился, Грэг. Ты останешься здесь. Навсегда.

Снова никаких эмоций.

Валяться в конце концов надоело, тем более что конечности от лежания на твердом полу жутко затекли. Я, кряхтя и чертыхаясь, поднялся на ноги и понемногу, медленно и осторожно, начал разминаться, разгоняя застоявшуюся кровь, прогоняя прочь дурноту и опасные, черные мысли. Девчонка, не шевелясь, наблюдала за мной из своего угла.

Разминка не сразу, далеко не сразу, но помогла. Боль из мышц постепенно начала уходить, и весь организм будто начал выходить из спячки. Одновременно дали о себе знать пустой желудок и переполненный мочевой пузырь. Я огляделся и заметил в противоположном от Дианы углу небольшое отверстие в полу. Недолго думая, воспользовался им.

— Ну вот, еще бы перекусить, и снова жить захочется, — пробормотал я.

Странное все-таки существо — землянин. Как ему порой мало надо…

— Скоро должны принести поесть, — подала голос девчонка.

— Да ну?

— Два раза уже приносили. Воды и… вот это.

Она показала на лежащие рядом с ней продолговатые куски.

— Я не могу это есть.

Я взял один из кусков, принюхался. На вид похоже на мясо, но воняет плесенью. Да, пожалуй, есть это и вправду не стоит. Конечно, зэки приноровились жрать местную живность, но мы-то к чужеродному белку непривычные, так что этот паек может стать последним, чем мы полакомимся в этой жизни.

Воды с прошлых разов, конечно, не осталось. А жаль…

Я, чтобы отогнать мысли о жажде, снова принялся за упражнения, хотя уже успел изрядно устать и ослабевшие от голода мускулы отзывались на нагрузки мелкой противной дрожью. Немного погодя остановился, услышав негромкие всхлипывания.

— Ну не реви… — неуклюже попытался я успокоить девчонку, присаживаясь перед ней на корточки. Она разошлась еще пуще — видать, при зрителях плач дается куда лучше. Может, думала, что я буду ее утешать. Но у меня вряд ли найдется, чем ее порадовать.

— Нас… убьют, да?

Я пожал плечами. Честно говоря, сейчас я даже предположить не могу, что с нами будет. Что это за железные чудища? Зачем нас держат здесь? Где Зотов, Джамал, Головастик, Муха?

Я снова уселся на пол и от нечего делать принялся шарить по собственным карманам. Выяснил только то, что обыскали нас весьма тщательно, даже железные бляшки с комбинезонов посрывали. Да-а.

Я — на этот раз более пристально — осмотрел нашу камеру. Разглядел очертания двери на противоположной от меня стене и еще небольшое отверстие, забранное мелкой сеткой — в том углу, где сидела девчонка.

— Что, так и будешь сидеть? — подняв мокрую от слез мордашку, зло спросила Диана.

— А ты что предлагаешь — сплясать? — огрызнулся я. — Или на что-то другое намекаешь? Дескать, мы здесь одни, никто не видит, и, возможно, скоро умрем…

Глаза ее округлились.

— Только попробуй, скотина! Когда мы вернемся, отец тебя…

— Никуда мы не вернемся! — безжалостно отрезал я. — Не поняла до сих пор? Мы застряли здесь. Навсегда. И все из-за тебя!!

Она сжалась от моих слов, как под ударами плети. Скорчилась, обхватив руками колени, — только блестящие от слез глаза горят сквозь падающие на лоб космы.

Впрочем, вспышка моей ярости оказалась мимолетной. Не взрыв, а так — мелкий хлопок. Может, даже стоило бы устыдиться этой мимолетной слабости.

Двери нашей камеры вдруг негромко скрипнули — снизу, у самого пола, образовалось прямоугольное отверстие. На пол с глухим стуком упало два куска все той же несъедобной жратвы и две продолговатых емкости — очевидно, с водой.

Я набросился на воду, как черепогрыз на только что освежеванную тушу. Емкость — этакий полупрозрачный бурдюк с узкой длинной горловиной, завязанной узлом, чтобы вода не вытекала, — довольно вместительная, литра на два, не меньше, но больше половины я умудрился оприходовать чуть ли первым глотком. Спохватившись, остановился и даже во избежание соблазна опять завязал горловину. Понятно, конечно, что, хоть сразу все выпей, хоть растягивай на маленькие глоточки — больше-то воды не станет. Но лучше уж растянуть удовольствие.

Вода заворочалась в пустом желудке, будто устраиваясь поудобнее, в животе явственно заурчало, а к горлу подкатила волна тошноты. Я стиснул зубы, потому как обратно не собирался выпускать ни капли. Постепенно отлегло. Снова развязал горловину и сделал еще несколько глотков — на этот раз не спеша, смакуя каждую порцию влаги.

— Я боюсь… — вдруг еле слышно пискнула девица.

Я хотел было огрызнуться в ответ, но что-то сдержало. Еще раз взглянул на нее — жалкую, изможденную, забившуюся в угол от страха. И древний, как сам человеческий род, инстинкт защитника таки зашевелился внутри.

Впрочем, толку с этого мало. Пока что я не вижу ни единого шанса выбраться отсюда. К тому же — куда выбираться-то? По моим подозрениям, до поверхности чертовски далеко.

Для проформы я еще раз оглядел камеру. Присел на корточки рядом с вентиляционным отверстием. Отодрать прикрывавшую его решетку оказалось секундным делом. Правда, это мало что дало — в образовавшийся проем можно было просунуть разве что руку, да и ту только по локоть. Разве что толщину стены удалось оценить.

Я устало выругался и уселся на пол рядом с девчонкой. Она сжалась еще больше, плотнее обхватив руками колени. В груди снова что-то кольнуло. Тысяча черепогрызов! А ведь у меня могла бы быть дочь ее возраста…

На душе вдруг стало еще гаже — хотя, казалось бы, гаже уже некуда.

— И как же тебя угораздило-то… — пробормотал я.

Диана лишь громко всхлипнула.

Мы довольно долго сидели молча, на меня снова начала наваливаться сонливость. И вдруг девчонка тихо, будто боялась, что могут подслушать, начала говорить:

— Я не хотела, правда. Я не думала, что так получится. А он… Он говорил, что другого способа нет.

— Кто?

— Тэнк… Друг Алекса.