Сэр Троглодит Башун Виталий

Глава 5

Всю дорогу до вечернего привала Ромис был хмур и неразговорчив. Я и сам не из болтливых, так что меня это вполне устраивало. К тому же я догадывался о причинах. Место нам определили в арьергарде, поэтому следовали мы, хоть и в составе каравана, но почти так же, как и до боя с разбойниками, – за последней повозкой. Вся и разница, что двигались не на своих двоих, а верхом, да еще две животины тащили на привязи трофеи. Двое охранников ехали в авангарде, остальные вытянулись цепочкой слева и справа от повозок в центре обоза. Такой порядок движения, как я понял, был стандартом для всех наемников. Барсы действуют иначе. Высылают вперед разведку и боковые дозоры. Основной отряд разбивается на пары или тройки, которые непрерывно перемещаются в пределах своей зоны ответственности. Все эти меры позволяли заблаговременно обнаружить засаду или выдвижение неприятеля с любого направления.

Методы наемной охраны существенно расходились с теми, которым меня обучали, но, как лицо подчиненное, а еще и молодое, пусть даже доказавшее свои качества воина, с непрошеными советами я не лез. Командир на то и командир, что получает за свою работу больше любого воина отряда и отвечает за все. Может, лет через пяток, когда у моего барсика появятся усы, а проявить себя будет негде, я обзаведусь манерами ментора и начну от нечего делать учить всех подряд уму-разуму, тем самым пытаясь убедить их в собственной значимости. Но пока заниматься этим было откровенно лень, да и не послушают меня. А уж организовать охрану в стиле барсов – это надо барсов в отряде иметь, чтобы головной и боковые дозоры по уму организовать. Этих же охранников только направь – медведей распугают шумом и треском, а разбойники их по-тихому вырежут, и все дела. Кроме того, может, и зря, но я не верил, что после уничтожения такой крупной банды в здешних лесах кто-то еще ошивается. Обычно банды ревниво охраняют свою территорию от пришлых. Однако на всякий случай бдительность не терял и внимательно следил за обстановкой. Кто знает, вдруг эта бандиты сами пришлые, решили сорвать куш и смыться.

Все было спокойно, и в сумерках караван остановился на ночевку. До нужной нам с другом развилки оставалось еще два дня пути, и какое-то время придется ждать попутного каравана. Двигаться вдвоем, конечно, можно, но это довольно опасно, а попусту рисковать своей единственной шкурой не хотелось – новую не купишь, не камзол. В связи с этим припасы надо беречь. Питание за счет торговцев мы отдельно не обговаривали, но, словно речь шла о чем-то само собой разумеющемся, я подошел к кашевару охранников и посоветовал заложить продукты в котел еще и на нас с Ромисом… полуторную норму. Дескать, после боя непременно надо восстановить силы. Воин-кулинар уважительно покивал и побежал за дополнительной порцией продуктов. Большой и толстый начальник по продовольственной части выслушал его, пару раз глянул в мою сторону – при этом я вежливо скалился – и без споров выдал требуемое. Это мне понравилось. Не люблю скупердяев, трясущихся над каждой крупинкой ячки. Здесь же сразу видно человека понимающего и не жадного.

Доев хорошо приготовленную кашу с мясом, я тщательно протер травой котелок и уложил его в сумку. Вечернюю разминку решил провести чуть позже, пусть ужин немного поуляжется, а пока пристроился к костру и сосредоточился было на созерцании огня, когда Ромис наконец-то соизволил выйти из состояния задумчивости.

– Дит… прости, но если можно…– нерешительно начал он разговор, – ты только не обижайся, но… – Он немного помялся и, пока не передумал, выпалил: – Зачем ты взял деньги?! Это неблагородно! Мы же вместе сражались с разбойниками!..

Я не торопился с ответом. Внимательно посмотрел в глаза другу. Увидел, что он искренне не понимает ситуации и переживает за меня.

– Их надо было наказать. И я сделал это.

– Но разве извинений, которые они тебе принесли, оказалось недостаточно?

– Для Леокарта вполне.

– Тогда почему…

Я прервал его горячую речь:

– Потому что Леокарт – аристократ. Для него это унижение – достаточное наказание. А вот его наставник, во-первых, не дворянин, а во-вторых, воин. Для воина извиниться перед незнакомыми дворянчиками на глухой дороге – всего лишь обычный маневр вроде тактического отступления. Зато расставшись с месячным жалованьем, сорока пятью «ящерками», в следующий раз этот первый меч баронства сорок пять раз подумает, стоит ли пренебрежительно отзываться о людях, которых сам не видел.

– Но ведь платил Леокарт…

– Он не платил, а дал в долг. Для баронского сынка это, конечно, не слишком большие деньги, и он может не стребовать их со своего наставника, но, думаю, тот сам из гордости не унизится до принятия подачки, хотя прижимист и бережлив, по-моему, даже чрезмерно. Обратил внимание на его амуницию? Все добротное, но латаное-перелатаное. Жалованье почти вдвое больше, чем у рядового гвардейца, а одет хуже всех.

– Однако, – протянул Ромис. – Теперь я понял! Но как ты все рассчитал…– Он с большим удовольствием и облегчением расхохотался. – Надо же! Ты уколол этого старого гуся в самое больное место – в кошелек! Бедняга! – разыграл друг сочувствие. – Копил себе на старость. Уже вот-вот – и купил бы оружейную лавку или трактир да ушел на покой, а тут пришел голодный барс и – ам! Откусил знатный кусок.

Мы вместе посмеялись, потом я предложил разделить деньги в таком соотношении – каждому по пятнадцать золотых лично и пятнадцать в общий котел. Причем казначеем назначался Ромис. Мне понравилось, что он умеет тратить деньги максимально эффективно. Учитывая, что ему с детства приходилось экономить, лучшего кандидата на эту вакансию было трудно представить. После непродолжительных споров раздел добычи был успешно завершен, поздравления с высокой должностью были благосклонно приняты Ромисом, и мы отметили это событие добрым глотком вина.

До перекрестка добрались ближе к вечеру без происшествий. Торговцы честно расплатились, посокрушались насчет того, что наши планы не изменились, и отбыли. На полянке близ перекрестка, постоянном месте стоянок караванов, в ожидании оказии остались мы с Ромисом и крестьяне, направлявшиеся на своих телегах по неведомой нам надобности в Лиманго.

Крестьяне ехали семьями: на одной телеге мужчина лет сорока, двое парней – старшему лет двадцать, младшему около четырнадцати, и женщина лет тридцати пяти; на другой – мужчина и женщина лет тридцати пяти и девушка не старше семнадцати, видимо, дочь. Скорее всего, они были добрыми соседями или даже родственниками, поскольку все дела делали совместно: парни, не разбирая свои-чужие, отогнали лошадей попастись; женщины занялись готовкой; мужчины – проверкой телег и груза. Своих лошадей мы отогнали в табунок крестьянских и, кинув мелкому пацану пару медных «косточек», попросили приглядеть. Он с восторгом согласился и тут же отнес весь заработок отцу.

Когда женщины все приготовили, нас пригласили не побрезговать и разделить их простой, но сытный ужин. Мы, не чинясь, достали пару фляг вина, прихваченных еще в Вармоке, подсели к костру и отдали должное домашней стряпне. Постепенно завязался разговор. Нам с удовольствием поведали, а мы внимательно выслушали деревенские байки и различные веселые истории, случившиеся с односельчанами рассказчиков. За этими делами время пролетело незаметно. Я часа на два покинул общество ради вечерней разминки, а вернувшись, застал Ромиса вовсю обхаживающим дочку одного из возчиков, девушку крепкую и ладную, словно наливное яблочко. Впрочем, мама с папой подпирали свое сокровище с боков и ясно давали понять, что не допустят ничего, кроме легкого флирта, естественного для молодежи. Они прекрасно понимали, что отхватить в зятья дворянина для них несбыточная сказка. Ромис, встретив такую продуманную оборону, горестно повздыхал, пожаловался, как ему будет одиноко и холодно спать одному, одарил девушку жалобным взглядом больного пса: «Прощай, жестокий мир!» – и отправился спать.

Вот это мастерство, восхитился я. Крестьянская дочка чуть не разметала родителей в порыве согреть и утешить страдающую душу. Однако те были начеку и задушили в зародыше светлые стремления молодежи.

Около полудня следующего дня, аккурат перед обедом, на дороге поднялась пыль, это указывало на то, что в нужном нам направлении движется караван или большой отряд. Через некоторое время можно было различить кортеж, состоящий из кареты с графскими гербами и большой крытой повозки, эскортируемый двадцатью гвардейцами во главе с капитаном, приземистым, широкоплечим мужчиной. Главной достопримечательностью его квадратного лица, кроме кирпичного цвета и по-рачьи выпученных глаз, были длинные и пышные пшеничные усы, залихватски подкрученные и чуть ли не заложенные за уши. Подчиняясь его команде, которую он не то прохрипел, не то прорычал, отряд свернул на поляну, видимо собираясь сделать привал.

Надо сказать, что по случаю жаркого дня мы с Ромисом, искупавшись в ручье, протекавшем неподалеку, были в одних штанах и босиком. Пояса с оружием еще не успели прицепить, и они лежали на траве у наших ног. Если смотреть со стороны, то мы практически не отличались от крестьян-попутчиков, которых мало волновал этикет, но очень волновало собственное здоровье. Мужчины не обременяли себя одеждой, разгуливая в одних штанах, да и женщины были обряжены в короткие и тонкие льняные сарафаны.

В окне кареты Ромис заметил миловидное личико, и стоило экипажу остановиться, как он подскочил к дверце и распахнул ее настежь, в изящном поклоне предлагая даме руку. Спешившийся капитан отряда одарил его злым взглядом и, в свою очередь, предложил свою руку, прорычав Ромису:

– Что ты себе позволяешь, смерд?!

Мой друг вспыхнул, метнулся к оружию и, на ходу опоясываясь, вернулся к карете. Девушка застыла на пороге, наблюдая за происходящим.

– Сэр! Я дворянин и, если у тебя есть сомнения, готов их развеять прямо здесь и сейчас! – яростно глядя в глаза капитану, крикнул Ромис.

– Я не дерусь с младенцами, – презрительно фыркнул тот.

– Тогда я тебя просто убью!

Ромис обнажил шпагу и встал в атакующую позицию. Капитан, красный от ярости, тоже выхватил свой клинок. Казалось, бой неминуем. Я уже опоясался, выхватил метательные ножи – саму перевязь, равно как и прочее облачение, надевать было некогда – и приготовился к бою. С двадцатью конными шансов справиться у нас не было, но мы намеревались продать свои жизни подороже. Минимум пятерых я готов был прихватить вместе с собой на тропу великой охоты.

– Господа! Господа! – ласковым колокольчиком прозвучал голосок девушки из кареты. – Прошу вас немедленно прекратить. Капитан! Я тебе приказываю! Немедленно извинитесь перед этим юношей. Вы его обидели незаслуженно… Ну же, капитан!

Задыхаясь от ярости, тот тем не менее подчинился: вложил шпагу в ножны и слегка поклонился.

– Я… прошу… извинить меня.

Ромис куртуазно поклонился даме и, тоже убрав шпагу, небрежно кивнул офицеру, от чего тот задышал вдвое чаще.

– Я принимаю твои извинения.

Затем мой друг подал девушке руку, та приняла и грациозно сошла на землю. Ромис еще раз поклонился и, нежно глядя в ее глаза, спросил:

– Прекрасная сеньорита позволит нам одеться как подобает? Мы только-только успели принять ванну и не имели возможности привести себя в порядок.

– Разумеется, сэр…

– Позволь представить тебе сэра Ромиса, – влез я в этот разговор.

– Позволь представить тебе сэра Дита, – не остался в долгу друг и представил меня.

– Капитан, представь меня, пожалуйста, – обратилась девушка к усачу.

– Сеньорита Виолика, старшая дочь графа Фарди.

– Благодарю, – сказала графиня капитану и обратилась к нам: – Разумеется, сэр Ромис и сэр Дит, вы можете привести себя в порядок.

При этом ее любопытный взгляд как бы рассеянно скользнул по нашим полуобнаженным фигурам и несколько дольше задержался на моем друге.

Ромис как ошпаренный бросился одеваться. Лихорадочно поправляя воротник, он умоляюще посмотрел на меня:

– Дит…

Так. Ясно. Сейчас будет что-то просить. Если оружие, то не дам.

– Дит…

– Не дам!

– Что не дашь? – Он удивленно вытаращил глаза.

– Оружие не дам, – твердо и безапелляционно ответил я.

– Мне не нужно твоего оружия, – немного обиженно прошептал он, – у меня свое есть, хорошее. Дит, послушай… прости, если что не так… а можно… можно я тебя своим телохранителем представлю?

– Зачем тебе это?

– Я боюсь, на голодранца она даже не посмотрит.

– Так посмотрела уже. Тебе мало?

Он бросил на меня такой умоляющий взгляд (и оружие не попросил!), что я согласно кивнул.

– Ладно. Телохранитель так телохранитель.

– Спасибо, ты меня прямо спасаешь! – обрадовался Ромис. – Это ненадолго. Пока едем вместе…

В это время из повозки выбрались две девушки-служанки и трое мужчин, которые споро стали расставлять складные стулья и стол. Для сеньориты вытащили походное кресло и поставили его на самое почетное место во главе стола, который уставили приборами, разнообразной снедью и напитками.

Госпожа приказала принести еще два стула и пригласила нас присоединиться к ней. Мы не стали ломаться и с удовольствием приняли приглашение.

К началу обеда из кареты вышли двое попутчиков молодой графини. Девушку лет восемнадцати – грудь и нижние округлости слюну вышибали на раз, глаза и волосы черные, как ночь, лицо немного смуглое, губы пухлые и алые, как маков цвет, и такие же дурманящие – представили нам как сеньориту Мирасель. Широкие бедра, высокая грудь, цвет глаз и волос, все строение тела, когда девушка, не будучи на самом деле худощавой, таковой выглядит, непреложно указывало на ее происхождение из древних родов Конкисты.

Стройный пожилой мужчина в длинной мантии служителя Создателя с повадками отставного офицера пехоты оказался братом Зорвесом. На груди его покачивался, пуская солнечные зайчики, массивный и явно остро заточенный серп на крепкой серебряной цепи – символ братства жнецов. Взгляд его был суров и отрешен, словно служитель каждый свой шаг делал только с одобрения Создателя и потому непрерывно держал связь с небесным начальством, не отвлекаясь на мелочи вроде людей на его пути. Рассеянно благословив присутствующих, трапезу и окрестности, он сел на свое место и энергично принялся за скромные дорожные закуски: маринованных миног, копченый свиной окорок, печеных фазанов, несколько видов овощных и фруктовых салатов, лепешки и пироги с разнообразной начинкой. Украшали застолье несколько бутылок превосходного вина.

Пока Ромис, распушив хвост, изливал на графиню, может, не очень утонченные, но пространные комплименты, я не терялся и, следуя живому примеру служителя, отдал должное искусству поваров. Я столь энергично работал челюстями, что служитель на секунду отвлекся от общения с начальством и одобрительно посмотрел на меня. Однако, оглядев стол, удвоил скорость переработки продуктов. Утолив первый голод, сотрапезники активно переключились на застольную беседу – легкий треп о пустяках с осторожным прощупыванием друг друга. Беседовали в основном графиня и Ромис. Капитан основательно и сосредоточенно пополнял запасы внутренней базы снабжения. Зорвес, снизив темп потребления продуктов, пристально всматривался в небесные знаки. Мирасель сидела, словно оглушенная мировыми проблемами, свалившимися на ее бедную прекрасную головку, вяло клевала какой-то салатик и ничем не показывала свой интерес к разговору. Меня изначально никто в расчет не принимал. Видимо, как обычно, моя физиономия каждому умному говорила о непроходимой тупости и дремучести ее носителя. Подозреваю, что начни я шумно сморкаться в край скатерти и вытирать руки о волосы – свои, а может, и чужие, – все приняли бы это как должное.

А Ромис разливался соловьем на свидании с соловьихой. Непрерывный поток слов, в каждой фразе которого содержалось новое восхваление хозяйке стола, прямо утопил девушку в бочке патоки. Она млела, краснела, глазки ее возбужденно блестели, а ротик приоткрывался только для нового восторженного «ах!» на очередной словесный пируэт Ромиса.

Капитан, которому, вероятно, было поручено охранять не только тело графини, но и ее душу от нежелательных дорожных романов, на очередную арабеску друга приостановил работу челюстей, не выпуская изо рта недогрызенный пучок зелени, посмотрел на девушку, потом на Ромиса, пришел к определенному выводу и, торопливо втянув в организм мешающую траву, приступил к форменному допросу. Кто, откуда, зачем и почему?

На вопросы друг отвечал расплывчато, недоговаривая, но без лжи: да, сын нетитулованного дворянина; да, следует в столицу искать счастья; нет, папа мог бы спокойно содержать, но он, Ромис, решил сам всего добиться; нет, денег он и сам может одолжить – в доказательство Ромис позвенел нашим общим кошельком.

– А почему ты путешествуешь без охраны, если, говоришь, твой папа достаточно богат? – очень даже доброжелательно поинтересовалась графиня.

– Папа хотел дать, – натурально поморщился Ромис, – десяток охранников. Я сказал ему, что не хочу выглядеть избалованным мальчишкой, и поеду один. Тогда папа категорически потребовал взять хотя бы одного барса из десятка. Я ткнул в первого попавшегося и… не жалею. Дит неразговорчив, но фактически уже скорее мой друг, нежели просто охранник.

За столом все замерли. Даже служитель и Мирасель отрешились от своих горних проблем, чтобы посмотреть на мою персону, невозмутимо доедающую телячий язык в желе.

– Как-то не верится, – с солдатской прямотой выразил общее мнение капитан. – Насколько мне известно, барсы высокие, красивые голубоглазые блондины. А это… этот… человек… несколько отличается.

– Дит, – ласково, как к глупому ребенку, обратился ко мне Ромис, – покажи, пожалуйста, твой клановый знак.

Я равнодушно воспроизвел на ладони своего барсика и продолжил процесс насыщения едой.

Всеобщий вздох за столом подтвердил мое мнение, что большинство из присутствующих, если не все, знали клановый знак барсов.

– Не просто барс, а даже снежный – элита элиты, – задумчиво пробормотал Зорвес и со значением посмотрел на Мирасель. Та ответила согласным взглядом, и Зорвес прикрыл глаза, выражая готовность действовать.

Агрессии в этих переглядываниях я не ощутил. Всего лишь заинтересованность в моей персоне. Однако встречных шагов предпринимать не стал, всему свое время. Когда оно придет, тогда и выяснится, чего от меня хотят.

Бойцы поели и отдохнули, слуги, так же не оставшиеся голодными, споро собрали стол, и вскоре отряд был готов к выступлению. Ромис попросил разрешения присоединиться к кортежу, и оно было дано. Однако не раньше, чем графине удалось преодолеть сопротивление капитана. Тот категорически был против присутствия незнакомцев, то есть нас с Ромисом, поблизости от охраняемых объектов. Только после того как мой друг поклялся и уверил, что ни он, ни его охранник против отряда ничего не затевают и даже видят охраняемых лиц впервые в жизни, согласие со страшным скрипом – зубов капитана – было дано.

Мы тепло распрощались с крестьянами, девушка даже немного всплакнула при расставании, Ромис, как ни отговаривались добрые люди, буквально навязал им «воробья» в благодарность за тепло и вкусную еду, которой они делились, не думая о деньгах. Присоединиться к отряду они даже не пытались.

По дороге в Лиманго Ромис не отходил от графини. Он ехал рядом с каретой, читал девушке лирические стихи, которых знал множество, пел любовные романсы, рассказывал смешные истории, а утром собирал цветы и прямо так, в каплях росы, вручал предмету своих домогательств на пороге кареты, дожидаясь ее пробуждения, как верный пес.

На третий день пути я не выдержал и спросил его:

– Ромис, зачем тебе это надо? Ты же понимаешь, что у тебя ни единого шанса затащить ее в постель.

– Темный ты человек, Троглодит, – сочувственно вздохнул друг. – Не понимаешь ты истинного предназначения мужчины… Во всяком случае, как понимают его дамы.

– И в чем же оно, как не защищать этих самых дам от опасностей и тащить им добычу в клювике?

– Эх, Дит! Как было у тебя прямо пещерное понимание людских отношений, так и осталось… Э-э-э… только не надо сворачивать мне голову… Оставь мне ее на память, там еще пара мыслей есть. Пропадут ведь для потомков! Уф! Дикарь!.. Стоп! Я пошутил! Ты самый образованный и культурный человек нашей с тобой современности… Ух. Все. Не буду с тобой разговаривать… Нет! Буду, буду, только отпусти… На чем я остановился? А, да. Так вот. Твое пещерное… то есть я хотел сказать, что ты не совсем понимаешь роль и место девушек в мироздании. Что это значит? Ну… представь себе прекрасный цветок. Чтобы оценить его прелесть, при условии, что практическую пользу извлечь из него невозможно, надо быть образованным человеком… Да верю я, что ты грамотный. Верю! Понимаешь, любуясь красивой девушкой, я получаю эстетическое удовольствие, как от этого самого цветка. Раскрыть бутон… Фу! Какие аналогии! При чем тут сеновал? И фу на эти анатомические подробности строения девушек! Я не про это. Я получаю наслаждение просто от созерцания того, что от моих слов и знаков внимания девушка расцветает как бутон. Это образное выражение, и говорит оно об ином, а не о том, что ты думаешь после того злачного заведения! Так вот. Продолжаю. Пусть девушка реально любит кого угодно и будет верна ему до могилы, но здесь и сейчас мне приятно, что ей хорошо в моем обществе, и я готов в лепешку расшибиться, чтобы не обмануть ее ожидания. Вот так все просто… А насчет постели… Чем дольше ожидание сказки, тем волшебнее сама сказка, а мой отец не уставал мне повторять: не будь жаден с женщинами, трать деньги на их капризы, в пределах разумного, конечно, и не забывай ими восхищаться. У каждой женщины есть то, чем стоит восхищаться. Не у всех это сразу можно увидеть, но у каждой это есть непременно. И если найдешь, будешь счастлив всю жизнь. Не в ярких перьях, стройной фигурке и смазливом личике дело, а… пусть это банально звучит, но красота преходяща, а душа… душа вечна.

Друг впал в задумчивость и через некоторое время очень серьезно, бледно улыбнувшись, сказал:

– Ты знаешь, мне как-то довелось это проверить на собственном опыте. В каком-то балагане… не помню даже в каком, забрели мы туда с друзьями после кабачка немного в веселом настроении… Так вот. После довольно-таки посредственных жонглеров и клоунов на арену вышла девушка. Не красавица. Личико кругленькое, носик картошкой, росточек маленький, платьишко, как с чужого плеча… Мы заржали… Как тупые жеребцы заржали. Думали, еще один клоун вылез. А она молчала. Долго молчала. Пока всем ржать не надоело. Потом начала читать стихи… Негромко. Без пафоса и актерских ужимок. Но мне тут же показалось, что читает она только для меня и обо мне. Точнее, о нас с ней. Известные стихи превосходных поэтов, но так, будто их словами она только со мной вела диалог… Я ощутил всей душой, что именно я ее единственная, последняя и прощальная любовь, после которой разлука неизбежна и навсегда… после которой смерть есть покой забвения… Это было настолько щемяще прекрасно… Мне стало плевать на то, как она выглядит. Я в тот момент любил ее больше жизни и вместе с ней прощался с любовью, – Ромис сглотнул комок в горле, – навсегда… Представляешь?! Навсегда!.. Весь ужас этого слова предстал передо мной так ярко, что я не смог сдержать слез. В этот момент дурнушка-артистка казалась мне прекраснейшей и желаннейшей женщиной в мире. Да я и сейчас в это верю! Верю, несмотря ни на что! – яростно выкрикнул Ромис. – Она действительно прекрасна! Поверь мне! Душой! Не телом! Понимаешь?! Но тело – это такие мелочи, что я наконец-то понял нашего служителя Создателя, брата Горста, буквально умолявшего нас видеть за конкретным телом душу. Он утверждал, что вместилище может быть прекрасно, но содержать демона, или ужасно, но вмещать бриллиант. Мне, Дит, есть с чем сравнивать. Пойми! Отец – заслуженный человек, и его не раз приглашали на балы к нашему барону. Там музицировали, пели и читали стихи дочери местных дворян и гостьи барона из других баронств и даже графств, но… Никогда! Ни-ког-да!.. Понимаешь?.. Я не встречал ничего подобного. Теперь мне кажется, что я подло обманываю каждую девушку, какую встречаю, но каждый раз ищу похожую на ту артистку и не могу остановиться. Тогда я легкомысленно решил, что в любой момент ее найду… И ушел. А надо было схватить, умолять и держать… Теперь поздно!

Ромис оказался не только романтиком, но и весьма прагматичным парнем. Такое рациональное отношение к прекрасному полу заставило меня всерьез задуматься о своем отношении к этому самому «прекрасному» (у меня свое мнение по данному вопросу) полу.

Пять дней до Лиманго для меня пролетели в обычной дорожной скуке, а для Ромиса – в непрестанной борьбе за сердце Виолики. Уж не знаю, каких успехов он достиг, но длительная процедура целования ручки, начинающаяся с пальчиков, к концу поездки достигла уже лебяжьей шейки. У самых ворот города мы почти одновременно получили предложения: Ромису – стать сержантом гвардии отца Виолики, а мне – телохранителем Мирасель.

Учитывая, что гвардия графа состояла сплошь из дворян, доказавших преданность и верность сюзерену (отменные качества воина подразумевались), предложение стать сразу сержантом было очень щедрым, и друг не устоял. Я понял это по его виноватому виду, когда он приблизился ко мне и обо всем рассказал.

– Понимаешь, Дит… Такое предложение можно получить только раз в жизни. Это немыслимая удача, что нам встретилась эта прелестная девушка. Скажу честно, я не рассчитывал, что в столице мне удастся поступить хоть куда-нибудь. Таких, как я, тьма-тьмущая. Всем хочется попасть в гвардию короля или хотя бы барона, а тут…– Он тоскливо посмотрел на меня и через силу честно сказал: – Я понимаю, что поступаю по-свински, но место только одно… Хочешь, я откажусь и поеду вместе с тобой в столицу?

– Нет, Ромис. Не упускай свой шанс. Зачем ехать в столицу, когда ты уже нашел то, что искал? Я не в обиде. Честно. Даже рад за тебя.

– Правда? – искренне обрадовался Ромис. – Ты действительно не сердишься на меня?

– За что же мне на тебя сердиться, если тебе наконец-то повезло? Ну поступил бы ты в гвардию какого-нибудь графа в столице, а не здесь, что изменилось бы? И скорее всего рядовым, а не сержантом… Так что не мучайся – все в порядке! Со мной тоже все будет хорошо.

Ромис благодарно улыбнулся мне и направился к карете своей дамы. А через пару минут после обмена взглядами: графиня – Мирасель – Зорвес предложение поступило и мне.

– Сэр Дит, насколько я понимаю, теперь ты должен быть свободен от обязательств, поскольку не можешь охранять служащего? – подъехал ко мне Зорвес.

– Это так, – коротко резюмировал я.

– Значит, тебя ждет следующий найм, а в данный момент ты свободен?

– И это так, – не стал я блистать красноречием.

– Тогда позволь предложить тебе службу соответственно твоей компетенции…– Он проговорил это так, будто сомневался, что я из-за своей тупости пойму.

Не желая разочаровывать будущего нанимателя, я изобразил ворчанием что-то вроде: «Угу-ага-пошел-на-фиг!»

Глава 6

Дормез с сеньоритой Мирасель, братом Зорвесом и служанкой внутри вкатился на постоялый двор и остановился напротив входа. Я спешился и встал сбоку от дверцы экипажа в полной готовности отразить возможное нападение. Лейтенант гвардейцев, лихо спрыгнув с коня, подошел с другой стороны и, согнувшись в почтительном поклоне, открыл дверцу, предлагая свою верную руку госпоже. Сеньорита царственно сошла на грешную землю – ковры постелить никто не догадался, – слегка опершись на предложенную длань, и стала подниматься на крыльцо. Дверь резко с визгом петель распахнулась, и навстречу колобком выкатился, видимо, хозяин этих придорожных хором. Однако вместо лица прекрасной Мирасель перед самым его носом внезапно оказалась тупая и злобная харя дикаря. Реакция меня не подвела, и я успел загородить охраняемое тело от поползновений неизвестной в данный момент личности. Колобок с молниеносной быстротой – почти ирбис – вкатился обратно, успев при этом захлопнуть дверь и завизжать праздничным поросенком под ножом неопытного мясника.

Мысленно я себя похвалил, ежедневные тренировки по произвольному входу в состояние «холода» и выходу из него наконец-то стали сказываться, да и бой с разбойниками дал мне существенный пинок… то есть толчок в развитии. В настоящий момент я уже мог практически без предварительной настройки мгновенно входить в это состояние и так же быстро возвращаться к обычному восприятию, да и время нахождения в «холоде» увеличилось до трех минут, что со всей очевидностью показали тренировки. О том, насколько это важно для экономии внутренних ресурсов, говорит хотя бы недавний бой с разбойниками. Тогда я не мог себе позволить вот так же делить доступное время на интервалы и по истечении двух с половиной минут, то есть исчерпав резервы, имел все шансы оказаться в полуобморочном состоянии против сильных противников. Сумей они воспользоваться моей временной слабостью, и одним барсиком стало бы меньше. Слава Создателю, времени разделаться с лжегвардейцами мне тогда хватило, хотя и впритык. Об этой опасности нас неустанно предупреждал наставник, раз за разом повторяя, что уметь делить время в «холоде» на интервалы, использовать любую секунду обычного состояния для восстановления ресурса и максимально точно определять момент, когда необходим отдых, едва ли не важнее самой способности.

Между тем все, кто был во дворе и наблюдал этот короткий эпизод провинциальной жизни, застыли в столбняке, силясь понять, что же такое сейчас произошло. Зорвес почему-то приглушенным голосом спросил, неизвестно к кому обращаясь:

– Что?.. Что случилось?..

Мирасель, приоткрыв ротик, почти не дыша, смотрела на гостеприимно захлопнувшуюся перед самым ее носиком дверь постоялого двора, и ее лучистые глаза, ставшие огромными, как у легендарных элвов, были полны глубочайшего изумления. Пришлось мне прояснять ситуацию. Оглянувшись на служителя Создателя, я выпятил челюсть – так моя физиономия казалась более дикой – и прорычал:

– Я защищал госпожу.

После столь подробного рассказа люди задышали ровнее, задвигались и продолжили подготовку к ночлегу, снимая с лошадей поклажу и передавая поводья конюхам. Однако войти в помещение сквозь крепкую закрытую дверь можно было только путем штурма, так как изнутри открывать отказывались категорически и даже, если верить ушам, начали строить баррикады. Зорвес принялся было сыпать угрозами. Дескать, если тот же час нам не откроют, он велит спалить этот сарай вместе с теми, кто окопался внутри. Но я поступил проще. Поймав одного из конюхов, пинком подогнал его к двери и, для профилактики злобно глянув, вежливо попросил: «Р-р-р-р-ры!» – взять на себя переговоры с хозяином. Мужчина слегка дрожащим голосом поклялся, что во дворе знатные господа, а тот господин, который страшный орк, на самом деле совсем не страшный и не орк, так как орков не бывает, а этот неорк и вовсе телохранитель госпожи и без ее приказа никого не кусает. То есть он вообще не кусачий… но обещал покусать всех, если тотчас не откроют, не то он откроет сам, и тогда… Мне понравился полет его фантазии, и я, одобрительно рыкнув, дружески хлопнул его по плечу. После падения на задницу конюх вставать не стал. Так, спиной вперед, шустро перебирая руками и ногами, он и проскакал в направлении конюшни, где и скрылся из виду.

За дверью хором всхлипнули, мигом разобрали баррикаду, лязгнул засов, и тяжелая створка робко приоткрылась. Бледная тень былого энергичного колобка высунула нос в дверной проем, углядела служителя Создателя рядом с сеньоритой, шумно выдохнула, проявилась во плоти и распахнула дверь. Впрочем, первым вошел все-таки я, чуть было не вернув хозяина в мир призраков. Осмотревшись и не увидев опасности, я пригласил девушку войти. Заканчивался второй день нашего длинного кружного пути в столицу Конкисты – Марид. Здесь, на этом постоялом дворе, Мирасель предстояла первая из запланированных встреч.

Аталию и Конкисту вместе можно представить в виде двух штанин одних и тех же панталон. Основная часть государств находится на полуостровах огромного материка, посредине узкого пояса в материковой части проходит сухопутная граница с Конкистой и Галлитией. Между «штанинами» теплое и глубокое Эрусское море с кучей островов и островков. Столица Конкисты находилась ближе к Срединному морю и Гиперборейскому океану, в отличие от Аталии, столица которой располагалась почти в центре «штанины». У королей явно были свои резоны в том, чтобы назначить место постоянной дислокации именно в этих местах. Кто я такой, чтобы оспаривать их мнение.

За эти дни, проведенные в новой компании, у меня так и не появилось повода снять маску тупого, но послушного дикаря. К тому же сиятельные господа иногда, не стесняясь моего присутствия, свободно обсуждали свои тайны. Правда, на языке Конкисты, конкистос, так правильно назывался их язык, но для меня это не препятствие. Языки сопредельных государств наставники не обошли своим вниманием. Хотя говорить свободно я не научился, но понимать через пень-колоду смысл вполне мог. Так что стоит моим нанимателям догадаться, что их тайны для меня уже не тайны, и лежать моему телу под развесистой елкой в дремучем лесу да слушать лирическое щебетание ворон. Если, конечно, они вдруг догадаются, что я понимаю их разговор.

Очень уж не хотелось мне принимать предложение этой парочки, спевшейся с графиней – их перемигивание и переглядывание ясно показало мне, что они заодно, поэтому я и сделал вид, что не понял, о чем там говорил брат Зорвес. За время пути я разговаривал только с Ромисом, и то говорил в основном он. Отсюда, думаю, все и пришли к выводу, что барс этот глуп как пробка, оттого и молчалив.

Ох и повеселился я, глядя, как тужится Зорвес, изо всех сил пытаясь на пальцах простыми, можно сказать примитивными, словами типа: «Моя твоя не понимай», – донести до меня мысль, что Ромису мне служить уже не надо, поскольку тот теперь на службе и гвардейцу телохранитель не полагается, а я, наоборот, теперь свободен и могу принять их предложение. В эту игру под названием «объясни дикарю» с энтузиазмом включились и графиня с Мирасель. Все трое так старались, перебивая и перекрикивая друг друга, что вскоре и сами забыли о предмете разговора. Народ в Конкисте (хм, интересно звучит: конкистяне и конкистянки) горячий, вспыхивает по малейшему поводу. Так что вскоре ор, гам, молнии из глаз и размахивание руками – графиня, хоть и аталийка, не отставала – привлекли внимание всего отряда. Некоторые подумали, что произошло нападение. Кто-то заорал: «К оружию!» Гвардейцы ощетинились клинками, взяв спорщиков в круг, готовые порвать супостата на ниточки, но не подпустить к охраняемым персонам. Это немного охладило спорщиков, которые – одна голова хорошо, а три лучше – пришли к согласию и доверили вести разговор кому-то одному. На этот раз честь выпала графине. Та подошла ко мне и мягко спросила:

– Сэр Дит, ты понимаешь, что тебе предлагают работу? – Я мотнул головой в знак согласия. – Значит, ты согласен?

– Нет.

– Но почему? Ты же еще не слышал, сколько тебе предлагают, почему же ты отказываешься?!

– Барсы служат только Аталии.

– Вот оно что! Тогда можешь быть спокоен, – Виолика перешла на шепот, – клянусь, это делается в интересах короны Аталии. И у меня даже есть право приказать тебе согласиться.

Она достала из-за корсажа свиток, развернула и предъявила мне, рассчитывая скорее на магическое действие королевской печати, нежели на текст: подательница сего, такая-то и такая-то, действует в интересах короны… оказывать всемерное содействие… не чинить препятствий… и так далее, и тому подобное.

– Ну? Теперь препятствий нет?

Я неохотно кивнул.

– Сеньорита Мирасель едет в Конкисту по важнейшему делу, – продолжила увещевание графиня. – Иногда ей придется вести переговоры, имея не более одного телохранителя. Барсов из королевских охранников приставить нельзя, слишком заметная у них внешность…– Тут девушка опомнилась и махнула рукой. – Вряд ли ты понимаешь, о чем я говорю. Знай: так надо! Кроме того, тебе будут платить целых три золотых «дракона» в день! Правда, здорово?!

– Двадцать пять, и на меньшее не согласен, – потребовал я сумму, запрашиваемую опытными барсами, в слабой надежде, что, испугавшись затрат, от «дикаря» отстанут.

Графиня с уважением посмотрела на меня и отошла к компаньонам переговорить. Я, в свою очередь, с видом тупого безразличия навострил уши и сконцентрировал внимание на разговоре.

– Главное препятствие снято, – доложила графиня. – Дело было в том, что согласно клановой клятве барсы не могут служить гражданам других государств иначе как с разрешения самого короля. Мне пришлось поклясться, что у меня такое разрешение есть. Однако задешево сговорить его не получилось. Может, в остальном он и троглодит, но счет деньгам знает, а приказать снизить цену даже король не вправе.

– Деньги не проблема. Безопасность сеньориты важнее, – секунду подумав, ответил Зорвес. – Тем более нам он нужен ненадолго. Всего лишь до завершения операции. А это месяц, от силы два. Сумму в полторы тысячи золотых казна Конкисты как-нибудь выдержит.

Вот так я и стал телохранителем сеньориты Мирасель, гражданки Конкисты. Я бы вряд ли мог рассчитывать на более щедрое предложение в ближайшие годы, однако новая служба мне очень не нравилась. Но раз в интересах короны, то… Не настолько я тупой, чтобы не понимать – интрига разворачивается на самом высоком уровне, и наш король очень заинтересован в положительном результате. Услышанные в трактирах разговоры позволяли сделать вывод, что в королевстве Конкиста сейчас идет нешуточная борьба за власть – делят корону недавно почившего короля Самитоса Четвертого. Самые высокие шансы у его старшей дочери, поскольку живых наследников мужского пола в королевской семье не было, а закон о престолонаследии этого государства позволял женщинам занимать трон. История знала несколько примеров, когда эти милые создания жестко, даже жестоко использовали это право и достигали впечатляющих успехов в деле управления страной. Роль Мирасель в этом деле мне не совсем ясна, но то, что на ее хрупких плечах лежит задача организовать или просто связать между собой силы одной из сторон, абсолютно ясно.

Виолика проводила нас до самой границы, проходящей по окраине Лиманго, где передала с рук на руки полусотне гвардейцев во главе с молодым, но явно опытным лейтенантом. Бойцы были обряжены в нейтральную серую форму без гербов, но их выправка и повадки не оставляли сомнений в принадлежности к элитным войскам по меньшей мере графа, если не герцога. Для госпожи был приготовлен удобный дормез.

Во время ночевок под открытым небом готовкой для Мирасель и брата Зорвеса занималась пожилая горничная-кухарка. Меня не приглашали, а я, в свою очередь, не настаивал на том, чтобы питаться с нанимателями за одним столом, и спокойно ужинал в компании воинов. Вскоре я стал для них своим и понял это, когда впервые удостоился дружеской подначки. Большинство воинов отряда свободно говорили на аталийском, что уже само по себе свидетельствовало о необычности этого отряда. Тем, кто плохо владел языком, товарищи с удовольствием переводили. Так вот, кто-то в шутку предложил пускать меня вперед при посещении борделя, дескать, все остальные на моем фоне будут выглядеть такими красавцами, что смогут рассчитывать на скидку. Это было сказано на аталийском специально для меня. Расположившиеся у костра воины десятка притихли в ожидании моей реакции. Стоило мне обидеться, передо мной бы немедленно извинились, но я тут же стал бы для них чужим. Грубоватый солдатский юмор мне хорошо знаком, а обижаться на своих я уже давно перестал, да и самый раскрасавец не избежал бы подобной проверки, поэтому, спокойно облизав ложку, я предложил шутнику поделиться скидкой. Дескать, работать пугалом бесплатно не согласен. Уяснив, что злиться я не собираюсь, а деньгам цену знаю, все с облегчением загомонили, засмеялись, похлопали меня по плечам и предложили постоянное место у костра их десятка.

Кстати, эта шутка подвигла меня на серьезное изучение конкистос – языка этого королевства. Я стал мысленно переводить на аталийский каждую услышанную фразу, произнесенную на конкистос. При этом старался запоминать фразы и конструкции языка в целом и представлять сразу целостную картину, а не переводить отдельные слова.

На вопросы я, понятное дело, обычно отвечал с немалой задержкой, особенно в первые недели пути, что опять же способствовало образу, мягко говоря, не особо умного охранника. Меня мало беспокоило чужое мнение на этот счет.

Наконец мы добрались до постоялого двора. Трактирщик выделил нам четыре комнаты на втором этаже. В одной поселилась Мирасель со служанкой, в другой – брат Зорвес с лейтенантом, а в двух комнатах по краям – дежурный десяток. Четверо в одном номере, четверо в другом, и двое постоянно находились на страже у дверей госпожи. Остальные посменно охраняли здание снаружи.

Долго думать, где же мое тело обретет покой, не вечный, а всего лишь ночной, мне не пришлось – Мирасель потребовала от трактирщика ванну для себя, для Зорвеса и… для меня. Кроме того, с любопытством глянув в мою сторону, приказала предоставить мне девушку, которая поможет ее телохранителю помыться и заснуть. Вопрос с номером отпал. У девушки должна быть каморка для этих целей. Мало ли, постоялец из многоместного номера возжелает, не при всех же… засыпать.

Пока таскали горячую воду, наполняя бочки, мы успели основательно подкрепиться, и в бочку я полез в самом благодушном настроении. Минут десять я просто сидел, с наслаждением отмокая от дорожной грязи, в легком трансе восстанавливая запасы энергии и мысленным взором пробегая по телу снизу вверх и сверху вниз в поисках каких-либо нарушений. Все было в порядке, но я тем не менее мысленно помассировал каждый мускул. После такой процедуры тело мое чувствовало себя превосходно отдохнувшим и готовым еще сутки скакать на лошади или бежать через буреломы дремучего леса.

Едва я успел закончить с этим, как дверь тихонько приоткрылась, и ко мне, не скрывая страха, робко подошла девушка. Она была невысокого роста, ладно скроенная, черноволосая и смугловатая, как все конкистянки. Глаза карие, в настоящий момент широко раскрытые от испуга, губы пухлые, ярко-алые и чувственные. Моя банщица сообщила, что ее зовут Карима. Ей приказали помочь мне помыться и… заснуть. Я благосклонно кивнул и приступил к омовению. Девушка действовала сначала неуверенно, потом осмелела. Она помогла мне вымыть волосы, потерла спину и некоторые другие части тела. Увидев, что я не кусаюсь и не набрасываюсь с рычанием, чтобы порвать ее на куски, она уже почти спокойно помогла мне обтереться, обернула полотном и провела в свою каморку, где уже была разобрана постель с чистым бельем. Мою одежду должны были выстирать, высушить и выгладить к завтрашнему утру.

Потушив свечку, Карима разделась и прилегла рядом со мной. Она опять была напряжена, видимо ожидая от меня невесть каких гадостей, но в готовности стойко перетерпеть надвигающийся кошмар. Я возблагодарил Ромиса и Лейли за науку, поскольку разогревать девушку пришлось долго и терпеливо. В легком трансе мне удалось установить с ней слабый эмоциональный контакт, который позволил ориентироваться в ее желаниях и не делать того, что ей не нравится. Философы говорят, что девичья красота – это страшное оружие, которым большинство из девушек умеют пользоваться интуитивно, делая из воина со стальным стержнем обычную веревку, готовую обвиваться вокруг тела прелестницы и… даже сушить на себе белье, если красавице того захочется. Однако не менее грозным оружием владеют и мужчины, способные прислушиваться к невысказанным желаниям женщины.

Короче говоря, просто овладеть Каримой было неинтересно. Такое для меня равнозначно походу в туалет по мелочи. Поэтому я не пожалел сил на то, чтобы девушка стала откликаться на мои ласки, расслабилась и наконец-то стала получать удовольствие. Я научился понимать ее, как себя, и делать то, что ей хотелось. Даже то, что она не осознавала разумом, но желала подсознательно. Мои труды не пропали даром. Это было похоже на пробуждение вулкана. Сначала отдаленный рокот, легкие толчки, потом толчки становятся чаще, земля начинает содрогаться в конвульсиях и вдруг – удар. Грохот и извержение лавы. На пике страсти Карима до хруста сжимала мои ребра руками (и откуда силища такая?!), кусалась, царапалась и орала, как стая взбесившихся кошек. В некоторые моменты я не мог четко сказать, кто кого берет – я ее или она меня. Скорее всего, это было взаимно.

Под утро, помня слова Лейли, пришлось несколько притушить этот вулкан, и усталая подруга, мурлыкая от удовольствия, заснула, положив голову мне на плечо.

Мирасель проснулась поздно. Я к тому времени успел размяться, помыться и позавтракать. Впрочем, от повторного завтрака все равно бы не отказался. Когда госпожа вышла из номера, я, как положено телохранителю, пристроился рядом, но чуть позади и проводил ее вниз в обеденный зал.

– Как спалось, сэр Дит? – с некоторой ехидцей спросила Мирасель.

– Хорошо спалось, сеньорита, – равнодушно ответил я. Не буду же я с ней обсуждать, что и как у нас было с Каримой.

– Девушка хоть жива? Ты ее не сильно напугал?

– Жива. А что с ней сделается?

– Ну-ну…

Мы как раз проходили мимо купальни, где зачем-то собрались горничные и прачки постоялого двора. Они затаив дыхание слушали выступление Каримы, которая экспрессивно, как все конкистянки, в подробностях описывала прошедшую ночь. Лестные для любого мужчины слова сыпались из нее сплошным потоком вместе с жестами, иллюстрирующими рассказ. Говорят, свяжите конкистянкам руки, и они слова сказать не смогут. Похоже, что это истинная правда. Карима прерывалась только на восторженные вздохи, ахи и охи. Не буду врать – это было настоящим бальзамом на сердечные раны, нанесенные мной самому себе в минуты острого самоуничижения. Я ведь прекрасно осознавал, что с такой внешностью ничуть не привлекателен для девушек. Мирасель остановилась рядом с дверью и, не стесняясь меня, стала откровенно подслушивать. Когда женщины, завистливо повздыхав, переключились на другие темы, сеньорита, фыркнув, бросила в мою сторону странный, как бы оценивающий взгляд и в глубокой задумчивости отправилась завтракать.

После обеда наконец состоялась долгожданная встреча. В номер Мирасель прошествовал некий человечек невысокого роста, но на здоровенных каблуках. Весь облик говорил о большом самомнении визитера. Сопровождал сего владетеля громила на голову выше меня ростом и вдвое шире в плечах. Лицо этого монстра перечеркивал глубокий шрам, идущий от левой брови и заканчивающийся на правой щеке. Позорным, с точки зрения барса, украшением этот охранник явно очень гордился. А уж силушку свою недюжинную стремился демонстрировать любыми способами. В частности, когда меня и сеньориту оставили наедине с визитером (как выяснилось, наличие одного охранника с обеих сторон было условием встречи с этим мелким владетелем), громила будто невзначай стал мять и гнуть в пальцах медный прут толщиной с мизинец. Возможно, мелкий приезжий рассчитывал таким жалким способом произвести впечатление на сеньориту, но это ему не удалось. Недолго думая я ткнул пальцем в солнечное сплетение кузнеца-любителя. Пока тот хрипел и пытался вздохнуть, я отобрал у него прутик и с самым тупым видом стал рассматривать. Мирасель, хоть и была шокирована таким моим поведением, тем не менее быстро нашлась и небрежно пояснила напуганному дворянину, дескать, ее охранник такой недоверчивый, всякий пустяк воспринимает как угрозу нападения и тут же старается горло врагу перегрызть, настоящий дикарь, не обращайте внимания. Собеседник и не обращал. Весь вечер на меня старательно не смотрел и, заикаясь, вел переговоры, проявляя немалую покладистость.

Сами переговоры мне были неинтересны. Обсуждение, сколько земли отойдет данному владетелю после успешного завершения дела сеньориты и какие ему гарантированы льготы, напоминало мне торг на рынке, где каждая из сторон усиленно пытается убедить своего оппонента в том, что при желании обойдется и без этого продавца-покупателя. Переговорщики меня не стеснялись, уверенные в том, что конкистос я не понимаю.

Торг продлился около полутора часов. Завершив его к обоюдному удовольствию, стороны разошлись, сеньорита направилась к себе, а я спустился к ужину.

В зале огромным успехом пользовалось выступление трактирщика, который, судя по всему, подсаживался уже не к первому и даже не к третьему столику, где ему наливали пива и просили рассказать, как его чуть не сожрал ручной демон сеньориты. За ним от столика к столику следовала толпа почитателей, снова и снова наслаждавшихся рассказом.

– Так вот, братцы мои, – немного заплетающимся языком начал свой рассказ непосредственный участник события. – Вышел я на крыльцо с почетом встретить благородную сеньорит… Ведь не деревня какая, люди мы понимающие куритура… крутурузное… в общем, вам все равно не понять благородное обхождение со знатными особами. Так вот. Вышел это, значит, я. Дверь широко распахнул. Сам навстречу, значит, бежать собрался, чтоб даму халатным… то есть галатным поклоном приветить да в дом пригласить. Ан не успел и двух шагов к ней сделать, как этот самый демон прям передо мной будто из воздуха возник. Я и глазом моргнуть не успел, а он… ну вот как сейчас ты… прям перед моим носом зубищами своими оскалился. А клыки у него вот точно с мой палец. Слюна с них ядовитая капает и землю, как есть, насквозь прожигает. Глаза светятся синим демонским огнем, а за спиной будто крылья нетопырьи колышутся. Сердце у меня прям в пятки ухнуло. В голове помутилось. Не помню, как в доме оказался да дверь закрыть успел. А то бы точно сожрал бы он меня. Могу спорить на все пиво, что в кружке моей осталось.

Трактирщик лихо, одним глотком допил пиво и перевернул посудину, доказывая отсутствие в ней даже капли упомянутого напитка. На что он тогда собирался спорить, я не понял, но благодарные слушатели взревели от восторга и снова наполнили ее пенным напитком.

– Потом-то разъяснилось все. Служитель Создателя, брат Зорвес, верой крепок. Он того демона силой Создателя связал и к сеньорите служить приставил. Вот оно как, братцы.

Я скромно сел за столик под вполне равнодушные взгляды посетителей – никто и не подумал принять меня за страшного демона – и знаками заказал ужин. Поскольку меню не отличалось большим разнообразием блюд, меня отлично поняли и принесли дежурный набор – жареную рыбу, хлеб, зелень и, разумеется, пиво. Видимо, мой облик никоим образом не вязался с тонкими винами, которые подавались исключительно лицам аристократическим. Один из охранников торговцев, приезжавших к нам в Барск, рассказывал, что одно время служил у графа, обожавшего это простонародное пойло – пиво, которое вынужден был пить втихаря, дабы соседи не обвинили его в плебейском вкусе. Мне искренне жаль этого графа. Мне вот никто не запрещает. Пей сколько влезет. А за счет Мирасель чего ж не пить?

Вечером в комнате меня в нетерпении ожидала новая горничная. Она, по-кошачьи выгибаясь, предложила мне расстелить постель и помочь улечься спать. Совсем деревянным я не был, намек понял и взамен получил на целую ночь новый вулкан, не менее горячий и страстный, чем предыдущий. Поспать удалось всего пару часов, поэтому отъезд из гостеприимного трактира я запомнил плохо. Возможно, мне показалось, что перед самым отъездом Мирасель вызвала в свою комнату ту самую горничную и о чем-то подробно расспрашивала. С другой стороны, мало ли какие дела по женской части интересовали сеньориту.

Уже недели три наш отряд полз по «штанине» Конкисты, прижимаясь к побережью Эрусского моря, по направлению к самой южной оконечности королевства. Что являлось конечной целью пути – столица, порты Срединного моря или Западного океана, мне было неизвестно. Путешествие протекало спокойно и скучно. На столь большой отряд нападать никто не спешил, а окрестные пейзажи быстро приелись – леса, холмистые поля, фруктовые сады и виноградники, чистенькие аккуратные деревеньки и городки, в которых мы изредка останавливались. Свежесть впечатлений быстро протухла под палящим зноем (у нас в Барске всяко попрохладнее), и первоначальный восторг от прелестей красочного буйства здешней природы к настоящему моменту значительно поугас. Можно сказать, один пепел остался, да и тот потихоньку развеивался слабым ветерком, разносящим пряные и сладкие запахи.

Размышлять о том, чем же все-таки занимается Мирасель, мне тоже довольно быстро наскучило. Для кого и с какой целью эта милая девушка ведет свои бесконечные торги, выяснить также не удалось. Из сплетен и слухов, в том числе из обмолвок самой Мирасель и гвардейцев охраны, стало известно, что в королевстве идет активный дележ власти, а претенденты на корону скоропостижно скончавшегося короля грызутся между собой, как пауки в кувшине. Наибольшие шансы занять высокое место, по общему мнению, у старшей дочери монарха, Росситеры, и у герцога Васкоза, ее дяди. Мирасель равно могла быть как поверенной принцессы, так и герцога, а то и вовсе третьей стороны. Меня проблемы чужого королевства мало касались. Главное – защищать сеньориту в интересах нашего государства. Остальное несущественно.

Изредка нам приходилось ночевать по-походному, где-нибудь на поляне, но чаще все-таки мы останавливались в замках потенциальных сторонников Мирасель или, на худой конец, в трактирах и на постоялых дворах. Во время ночевок в гостиницах каждый раз повторялась одна и та же история – сеньорита заказывала для меня ванну и девушку на ночь. Наутро мою партнершу непременно вызывали к Мирасель. Не скрою, это меня настораживало. Наставники частенько говорили, что самые скрытные мужчины в постели с женщиной иной раз становятся неумеренно болтливыми. Я не хотел попадать в эту ловушку и старался не выходить из образа, который использовал с первых дней службы.

Большую часть времени сеньорита посвящала ведению уже надоевших торгов с властителями различного уровня, однако пару раз участвовала в тайных совещаниях, на которые, несмотря на некоторую опасность для ее персоны, меня не допускали. О чем там шла речь, неизвестно. С другой стороны, зачем мне тайны высоких особ? Проку от них никакого, а вот лишиться здоровья можно запросто.

Возможность «поразвлечься» свалилась на нас, как обычно бывает с такого рода «весельем», совершенно неожиданно. Мы ехали малолюдной кружной дорогой по землям какого-то графа, явно враждебно настроенного по отношению к Мирасель. Командир, несмотря на молодость, опытный офицер, постоянно поторапливал людей, заставив гвардейцев надеть доспехи и быть готовыми к бою.

После обеда на горизонте показалась тяжелая грозовая туча, обещавшая долгожданную прохладу, бесплатный душ и ослепительный салют под гром литавр. В жару каждый мечтает о дождике, а дождавшись, старается как можно быстрее спрятаться от долгожданной благодати. Нам прятаться было негде, а граница недружественного графства находилась аккурат за лесом, который нам еще только предстояло пересечь. На опушке нас одновременно догнали: туча, обрушившая на наши головы всю накопленную воду, и гонец от арьергарда с известием о том, что процессию настигает отряд примерно в сотню конных, мечтающих, вероятно, пригласить сеньориту погостить.

Сеньорита не пожелала принять приглашение, сделанное столь не куртуазным способом, и командир, полностью ее поддерживающий, приказал процессии ускорить движение, а воинам, вооруженным пороховыми ружьями, во что бы то ни стало сохранить капризный порошок сухим. Для этого даже отобрал плащи у арбалетчиков и передал аркебузирам. Отряд углубился в лес, к нему подтянулся арьергард, и бойцы остановились, чтобы принять бой. Наши лошади устали, а дорога быстро стала похожа на полосу жирной грязи, что существенно снизило скорость движения. Пара лошадей уже с трудом тянула карету сеньориты.

Гвардейцы, имея в своем распоряжении всего несколько минут, повалили пару не очень толстых деревьев на дорогу, преградив тем самым путь коннице. Все спешились и заняли позиции. Три десятка готовились встретить вражеский отряд в лоб, а два оставшихся заняли оборону вокруг кареты. Впрочем, именно в лоб встречал врага только один десяток, два других скрылись за деревьями перед засекой для атаки с флангов.

Думаю, командир преследователей был грамотным воякой и разведку вперед не выслал, скорее всего, только потому, что был абсолютно уверен – мы убегаем со всех ног, и нам это может удаться. Кто знает, вдруг за лесом нас ждет отряд поддержки, и тогда шансов с нами разобраться просто никаких. Да еще к этому моменту гроза затянула все небо, и стало темно, словно поздним вечером, а хлынувший ливень сократил видимость до трех-пяти метров. Неудивительно, что отряд неприятеля по трое в ряд вышел прямо на засеку. Передовые, не успев сдержать лошадей, с маху напоролись на деревья и не удержались в седлах. Вспорхнув соколами ясными, они слаженно рухнули в грязь и остались лежать без движения. Без переломов явно не обошлось. Следующие несколько рядов не успели ничего предпринять и врезались в передовых. В ослепительно-белых вспышках молний вставшие на дыбы лошади и падающие люди, перечеркнутые плотными струями дождя, казались персонажами демонического театра.

– Огонь! – рявкнул лейтенант.

Из-за деревьев по оставшимся в седлах врагам ударили аркебузы. Около двадцати преследователей были выведены из боя, что несколько уравновешивало наши силы. Я участия в этом празднике не принимал. Моя задача заключалась в другом, поэтому, накинув капюшон плаща, я спокойно сидел на подножке кареты и ждал своей очереди.

– Дит, – выглянула из окошка Мирасель, – что мне делать? У меня есть шпага, и я неплохо ею владею. А еще два заряженных пистоля. Ими меня тоже учили пользоваться.

– Тогда, сеньорита, сиди в карете и, как враги подойдут ближе, стреляй.

– А потом?

– Потом перезаряжай и снова стреляй…

– А вдруг тебя убьют?

Я с удивлением услышал в ее голосе беспокойство. Ладно бы за себя – это было бы естественно, но, похоже, она переживала за меня! Странно и… приятно. Если я, конечно, ничего сам себе не напридумывал.

– Тогда сначала стреляй, а потом можешь и шпагой помахать… Только в платье ты не боец. В момент дырку проделают.

Ну вот и наш черед. Два десятка бойцов неприятеля обошли отряд с фланга и, прорвав заслон, быстро приближались к экипажу. Как раз напротив нашей позиции деревья росли редко, что давало некоторый простор для боя, а за спиной густой колючий кустарник надежно прикрывал тыл. Во всяком случае, пройти там можно было, только прорубая тропу. А дело это долгое и шумное, к тому же ненужное. Два десятка на одного меня – помощи ждать неоткуда, все наши связаны боем – все равно многовато. Будь это романтики с большой дороги, я бы не сомневался в победе, но хорошо обученные гвардейцы в таком количестве по зубам разве что опытному барсу. Понимая, что настало время последней охоты, я отрешился от происходящего вокруг и мобилизовал ресурсы тела. Все без остатка. Раз предстоит погибнуть, лучше прихватить с собой побольше врагов. Я не боялся смерти и не сожалел о краткости моего бытия. Наставники хорошо подготовили нас к такой ситуации – никаких мыслей о возможном поражении. Победа или смерть. Для меня эти слова не были пустым звуком.

Глава 7

– …Тут этот гад живот мне и проткнул. Как бабочку к дереву пришпилил. Я так и сполз по стволу. Сел. Руки-ноги ватные, шевельнуться не могу, но все вижу и соображаю. А вражина, видно, так спешил до сеньориты добраться вместе с отрядом, что даже добивать не стал. Вот подбежали они к карете да и приостановились. На ступеньке спокойно так, будто ни дождя, ни боя вокруг, сидит ее телохранитель, сэр Дит. Это я знаю, кто там сидит. А мятежники видят мрачную фигуру в черном плаще с накинутым капюшоном, никак на них не реагирующую. Словно сама смерть их у порога экипажа встречает. Вот и встали они. Не знают, что дальше делать. Остановились, значит, а тут наша госпожа возьми да с двух стволов по ним и жахни. Бах, бах! И двое лежат, не дышат.

Сэр Дит встал эдак лениво, плащ небрежно с плеч прямо в грязь скинул. Под одежей кольчуга хорошей работы оказалась, в руках два клинка – шпага да кинжал. Полсекунды постоял он, словно примеривался, а потом как рванул! Стальной смерч! Глазом уследить невозможно. Такая рубка пошла: клинки звенят, кровь фонтаном, головы летят да по земле зайцами прыгают. Мне почудилось, что у сэра Дита шесть рук и глаза на затылке. Обычно в драке деревья и кусты – помеха, а ему, наоборот, словно помогают. Ветки мятежников цепляют, корни подножки ставят, деревья от ударов закрывают. А он словно на тренировочной площадке чучела на время рубит. В общем, не успевали они за ним. Ну никак. Иной еще стоит, хорохорится, да не знает, что труп уже.

Вот тут-то я и понял наконец-то. Не для забавы и не за внешность… э-э… причудливую взяла сеньорита наша этого парня в телохранители. Как он их крошил! Никогда не видел подобного. Он ведь не только клинками – ногами, локтями, головой, всем бил. И каждый удар – насмерть. Одно скажу: десять лет я в гвардии, не последним фехтовальщиком считаюсь, да и в отряд наш, вы, ребята, и сами знаете, отбирали только лучших, однако против сэра Дита и полминуты не выстоял бы. Вот как. Скольких он там поубивал, точно не знаю. Но всех, кто был, – точно. Вот уж и последние двое против него стоят, понимают – смерть пришла. Оба бледные, как молоко.

К тому времени сеньорита, видно, уже успела пистоли перезарядить и опять бабахнула. Первый выстрел мимо. Ну, это-то понятно. Они же теперь дальше стояли, к тому же за деревьями. Толком-то не прицелишься. Зато другим выстрелом пулю точно в лоб вражине вбила. Его дружок совсем растерялся. Еще бы! Столько народу у них побито оказалось, да все одним воином. И вот, веришь?.. Молния как раз сверкнула, высветила на миг лицо парня… у меня у самого мурашки размером с ежа по спине пробежали. Глаза синим огнем светятся, сам скалится жуткими клыками. Мятежник, увидев такое, как заорет: «Демон! С ними демон!» – и бегом. Однако не ушел. Сэр Дит шпагу, словно копье, метнул, и сердце вражине так и пробил. Насквозь. Вот так братцы. А парень наш постоял немного да и рухнул. Видно, все силы в этот бой вложил.

Тут, братцы мои, вылетает из кареты сеньорита и с криком: «Дит, не умирай!» – кидается к парню, садится прямо в грязь и голову его на колени себе кладет… А дальше вы уже знаете. Через пару часов оклемался наш герой и даже раненым пошел помогать. Мне вон тоже рану подлечил, да получше нашего костоправа. Чувствую, через пару дней встану в строй, будто ее и не было… Что значит «демонская сила»? А хоть и демонская! Если она хорошего человека… Какого хорошего? Так меня, разумеется! Так вот, если эта сила меня на ноги поставила, то она и не демонская вовсе. Вон и брат Зорвес не возражал. А стал бы он с нечестивой силой знаться… И не оплошал я вовсе с тем гвардейцем, что меня проколол! Молод еще меня судить! Ты их нашивки видел? Видел, я спрашиваю?! Вот то-то. Оплошал! Это ж надо… Да это были головорезы из отборной полусотни герцога, лучшие из лучших. Правда, говорят, против аталийских барсов слабоваты будут. Но я тех барсов не видал, а с этими приходилось как-то пересекаться. Тогда обошлось – пьяные были и они, и мы. А тут стража… Вчера вот стражи не оказалось рядом… И где они шоркаются, когда людям нужны?!

Раненые на повозке, где сидел веселый рассказчик, дружно захохотали. Долго еще не смолкали непритязательные шутки и смех воинов, выживших в смертельном бою. А мне было стыдно как никогда. Обо мне говорят с явным восхищением, не ведая о том, что во время боя я элементарно испугался. Не просчитал противника. Упустил из виду, что ветераны из нашего клана рассказывали об опытных барсах, способных разделаться с двадцаткой любых гвардейцев, но… не об ирбисах. То есть они говорили о барсах, дравшихся в обычном состоянии. А я-то решил, что все! Нагулялся барсик. Не видать ему усов. И применил формулу «смертного боя» ирбисов. «Смертный бой» – тот же «холод», но при истощении сил воина не выбрасывает в нормальное состояние, а происходит подключение к неприкосновенным запасам жизненной энергии, что позволяет продолжать драку. До конца… Победного или нет – это уж как Создатель пожелает. Наш мастер-целитель предупреждал об опасности применения формулы (даже не получив ни единой царапины, можно все равно умереть от истощения) и рекомендовал использовать ее исключительно в безвыходной ситуации. Получается, я неверно оценил обстановку и решил, что мое положение безнадежно. В результате, добив последнего врага, сам рухнул без сил. Режьте меня, кто хочет, а я притомился, даже имя спрашивать не буду. Вот так.

В сознание я пришел не через два часа, как поведал раненый, а минут через тридцать, и возвращение в мир живых было весьма приятным. Я лежал в карете на сиденье, а моя голова покоилась на самой лучшей подушке – коленях прекрасной девушки. Она нежно гладила мои волосы и лицо, приговаривая: «Мой дикарь! Мой хищный зверь! Мой спаситель!» Мне так и хотелось замурлыкать от удовольствия. Этого я делать не стал, но еще с полчасика глаза не открывал, слушая чарующий голос и наслаждаясь прикосновениями ласковых рук. Иногда Мирасель наклонялась ниже, и ее крепкая грудь упиралась в мою щеку. Сквозь тонкую ткань платья я чувствовал ее очень даже хорошо. Мне едва удавалось сдерживать острое желание чуть повернуть голову и страстно впиться губами в волнующее полушарие.