Взорванный океан Зверев Сергей
Как раз в пору неспешных поисков новой акулы на Воронина какими-то своими хитрыми путями вышел некий полковник, представившийся Сергеем Ивановичем, и предложил бывшему капитану спецназа работу. Размышлял Стас недолго – акула производила впечатление серьезное и экс-капитану понравилась. Тем более что платить полковник обещал очень прилично, а выбирать Воронину было особенно-то и не из чего. После первой же ликвидации Стас понял, что работает он на людей действительно серьезных и что сел он в поезд, из которого уже не выпрыгнешь. Поезд, в котором у каждого из пассажиров в кармане лежит «ван вэй тикет» – билет в один конец, как поется в одной старой песенке…
…Япония Стасу не понравилась практически сразу же, как только он покинул салон самолета, приземлившегося на идеальную бетонку огромного токийского аэропорта. Воронин вряд ли смог бы толком объяснить, чем же конкретно вызвана эта неприязнь, но раздражала его буквально каждая мелочь: и обилие чужих восточных лиц, и совершенно непонятная вкрадчиво-мяукающая речь вокруг, и мельтешащие в глазах угловато-разлапистые кораллы иероглифов. То, что большая часть надписей дублировалась на английском, не столько помогало, сколько каким-то непонятным образом подчеркивало, что ты находишься в самом прямом смысле на другом краю света и здесь все другое – климат, люди, порядки, обычаи… Все другое и все малопонятное.
После того, как все таможенные формальности были позади, Воронин вдруг ясно понял, в чем кроется причина некоторого дискомфорта, мешающего ему подобно камушку, попавшему в ботинок.
Вопреки туманным представлениям Стаса о Японии как о стране, где чуть ли не круглый год цветет какая-то там загадочная сакура, где на каждом углу топчутся разодетые в цветные кимоно девицы с веерами, стыдливо прикрывающие по-дурацки выбеленные лица, а мужики только и делают, что улыбаются друг другу и кланяются, на самом деле все оказалось гораздо проще и совсем не так романтично.
Тот же Токио на поверку оказался самым обычным мегаполисом с его неисчислимыми стадами машин на широких улицах, толпами подпирающих небо стеклянно-зеркальных небоскребов и реками человеческих фигур и лиц, спешащих по своим неведомым делам. Вся эта суета шумела и мельтешила на фоне вывесок, рекламных картинок и прочих поясняющих и зазывающих надписей, сливающихся в одно огромное, переливающееся всеми цветами радуги красочное пятно.
Если отбросить в сторону обилие лиц «восточной национальности» вокруг и паучьих колонн иероглифов, то вполне можно было бы представить себя в любом современном городе мира. Даже в более чем современном – на взгляд Воронина, было в токийских улицах что-то такое… инопланетное слегка. Словно весь мир еще подзадержался в прошлом веке, а вот именно Япония каким-то хитро-азиатским образом успела перебраться в двадцать первый и чувствует себя в нем очень даже естественно и комфортно.
Экс-капитан понял, что больше всего остального его раздражает вот эта самая отчужденная инопланетность. Вежливая холодность и равнодушие страны из будущего, заставлявшие чувствовать себя пареньком из глухой деревушки, вдруг оказавшимся в насколько большом, настолько и чужом городе. Именно чужим, не имеющим с этими непонятными людьми ничего общего, ощутил себя Стас с первых же минут после того, как покинул уютный салон «Боинга». И обилие вокруг лиц с характерным разрезом глаз только подчеркивало эту чужеродность и еще раз навязчиво напоминало о том, что Воронин, собственно, и так знал еще в Москве – светловолосый европеец на японских улицах выглядит если и не как муха в горшке со сметаной, то и ненамного незаметнее. Эта невозможность затеряться в толпе могла здорово осложнить задачу. Как и то, что в аэропорту, как оказалось, японцы в обязательном порядке фотографировали абсолютно всех пассажиров – как прибывающих в их страну, так и транзитных.
«Доллары к оплате не принимают нигде…» – вспомнил Воронин строчку из тщательно заученной «Памятки туристу по Японии» и, проклиная валютный патриотизм самураев, отправился к обменному пункту аэропорта. Там довольно-таки симпатичная девушка с молниеносной быстротой обменяла несколько серо-зеленых бумажек на местные цветные фантики с угрожающе огромными цифрами, живо напомнившими Стасу российские денежки девяностых. Экс-капитан аккуратно уложил стопочку купюр в объемистый бумажник и, стараясь придать улыбке как можно больше обаяния, слегка склонился в полушутливом поклоне и с легкой запинкой поблагодарил: «Аригото!» Пора было запихивать свои дурацкие эмоции в карман и начинать жить по местным «понятиям». Работа – она и в Японии работа…
Далее, по заранее разработанному плану, следовало добраться до небольшого отеля где-то на окраине Токио, где Стаса уже должны были поджидать еще два «игрока сборной России». Правда, специализировалась эта сборная команда отнюдь не по футболу или пинг-понгу – скорее их можно было назвать специалистами по стрельбе, единоборствам и прочим нетрадиционным способам договариваться с партнерами и конкурентами по бизнесу.
Насколько Воронин был в курсе, один из спецов на прошедшей неделе улаживал одно из «деловых разногласий» где-то на просторах заснеженной Аляски, а второй – не то бывший морской пехотинец, не то боевой пловец – нечто подобное же проделывал в краях, где о морозах и снегах не имели ни малейшего представления…
Пожилой таксист припарковался неподалеку от входа в отель и, поглядывая на счетчик, начал тщательно, до последней иены, отсчитывать сдачу. Стас водилу не торопил: уже знал, что чаевые здесь давать не принято, поскольку все уже автоматически включено в счет, и если ты не хочешь, чтобы тот же таксист гнался за тобой, размахивая зажатыми в кулачке бумажками и монетами, то сиди, жди и терпи. И уж тем более не ставь себя в глупое положение фразочкой вроде: «Сдачи не надо!»… Воронин уже привычно буркнул «Аригото!», зачем-то подождал, пока такси вольется в не очень плотный здесь, на окраине, поток машин, и лишь затем шагнул к стеклянной двери под вывеской, извещавшей, что именно здесь находится отель, выбранный им для встречи со своей командой бойцов…
Глава 8
Приморский край, порт Находка
Тугая волна горячего сухого пара ухнула куда-то под потолок и сразу же рванулась вниз, обволакивая обнаженные тела жгучим облаком. Четверка крепких мужиков на мгновение затихла, пригибая головы и забавно съеживаясь, но тут же снова с деловитой яростью заработала уже потерявшими изначальную сухость и пушистость вениками. В крепкие запахи влажного дерева и едва ощутимой горчинки хорошо вытопленной бани с новой силой вмешался ни с чем не сравнимый аромат березового листа, напоминавший о славной поре, когда весна только-только сменяется летними днями и все в природе еще свежо, молодо и не тронуто ни усталостью, ни осенней желтизной.
– Ох, мама ты моя… Это не баня, мужики, это – что-то такое… помесь святой инквизиции и рая на земле! – Скат отшвырнул в угол до голых прутьев исхлестанный веник, присел на корточки поближе к входной двери, из-под которой чуть ощутимо тянуло холодком, и, шумно отдуваясь, мечтательно произнес: – Вот теперь бы на каменку пивка холодненького литровочку-другую…
– Ха, пивка… Пивом голову не обманешь, старлей! Мы к пивку и водочки грамм несколько найдем, не боись! Тут у нас какая хочешь: и на женьшене, и корейская со змеей внутри… Да погоди чуток, сами увидите, – живо отозвался один из парильщиков, майор погранвойск, по инициативе и по приглашению которого Катков и накануне прилетевшие вместе со старлеем старший мичман Троянов и майор Орехов и попали в эту замечательную баню. Вообще-то на самом деле майор был капитаном третьего ранга и командовал несколькими весьма приличных размеров пограничными катерами, но гостям своим великодушно разрешал именовать себя на сухопутный манер – для краткости. Правда, Тритон пытался немножко поворчать по поводу того, что один сухопутный Орехов никак не перевешивает троих представителей славного ВМФ и надо бы все по военно-морскому уставу, но Скат наградил мичмана таким красноречивым взглядом, что тема несерьезных мальчишеских амбиций была мгновенно закрыта.
– Видит око, да глаз неймет, – устало прикрывая глаза, туманно прокомментировал Орехов заманчивое предложение пограничника, носившего страшно оригинальную фамилию Иванов.
– В смысле? – Иванов вполне искренне озадачился, и на его округлом, обожженном всеми тихоокеанскими ветрами лице появилось выражение непонимания пополам с обидой. – Ты, майор, на что намекаешь? Что вы со мной и рюмку после бани не выпьете? Нет, брат, это не то что не по-дружески, это даже как-то и не по-мужски… Или я чего-то не так понял?
– Все ты понял правильно, майор, – не открывая глаз, негромко ответил Орехов. – За баню тебе спасибо, как говорится, и за привет, и за ласку, но водку я пить не стану. Ребята, если захотят, отведают твоих женьшеневых, а я воздержусь. Ты не сердись, какие тут обиды… Мы на работе, между прочим, а мне не двадцать уже… Хочешь старую байку? Никто не мог застрелить очень юркую птичку – даже самые прославленные охотники мира. А русский жахнул два пузыря водяры и попал! Все к нему: как это ты так? А он ухмыляется: так я ж из пяти стволов… Так то байка, а в жизни так не бывает.
– Да понял я, майор, не тупой, – Иванов уважительно покосился на аккуратный круглый шрамик на жилистом бедре Орехова и уже совсем другим тоном спросил: – Насчет работы вашей… Так о чем вы со мной говорить-то хотели?
– А вот командир наш, – Орехов оттопырил большой палец и указал на сидящего рядом Ската, – с ним и беседуй. У нас, майор, иногда не тот командует, у кого звезд на погонах больше, а тот, кто в поставленной задаче лучше разбирается. Давай, Вячеслав, вербуй майора в наш засадный полк…
Вероятно, со стороны этот импровизированный военный совет выглядел немного странноватым: четверка мужчин, чуть прикрывавших наготу кто веничком, кто полотенцем, вела неторопливую беседу и чем-то напоминала собрание римских патрициев. Эта картина, вполне вероятно, могла бы вызвать у стороннего наблюдателя улыбку, если бы выражение лиц «патрициев» не было столь уж серьезным и сосредоточенным.
Обсуждали детали возможного будущего сотрудничества группы Ската и пограничников, представителем которых здесь, в тесноватом помещении баньки, был майор Иванов. Несколько необычное место разговора решительно никого не смущало и не удивляло, поскольку отвечало сразу нескольким условиям, в одинаковой мере беспокоившим как прибывших накануне из Владивостока спецназовцев, так и майора местной пограничной стражи. Главным среди всех этих условий была, конечно же, секретность. А уж баня, где по понятным причинам трудновато утаить даже самые миниатюрные микрофоны или видеокамеры, соображениям секретности отвечала вполне, тем более что практически каждый сантиметр парилки был Катковым проверен заранее, как раз в те минуты, пока его товарищи неторопливо раздевались в предбаннике.
– В общем, товарищ майор, дело такое. – Скат промокнул полотенцем лицо, уперся ладонями в колени и чуть наклонился в сторону Иванова. – Может случиться так, что из Японии нам придется уходить… скажем так, не очень легально, но очень быстро. Если события будут развиваться именно так, то можешь ли ты со своими ребятами обеспечить нам эвакуацию из заранее оговоренной точки встречи, или, выражаясь красиво, – с места рандеву?
– Если точку этого самого рандеву вы обозначите в наших территориальных водах – то без особых проблем. Или, в крайнем случае, в нейтральных водах, – кивнул майор. – Я сам на своем катере куда нужно подскачу. Все сделаем аккуратненько и тихо, не беспокойтесь. Если понадобится, я могу и с вертолетчиками договориться. Там мужики понимающие, и мы без лишней бюрократии иногда помогаем друг другу. Тут, у нас на границе, как вы понимаете, своя специфика…
– Вот и у нас вроде того, тоже своя специфика, – Катков сдержанно улыбнулся. – О том, что кроме тебя о нашем путешествии не должна знать ни одна живая душа, я даже и говорить не стану – это и так понятно…
– Об этом можешь не беспокоиться, – вновь понимающе кивнул пограничник. – Мне в разведотделе флота, куда насчет вашей группы бумага из Москвы пришла, все подробно объяснили. Оттуда утечек не бывает, а насчет меня и моих ребят тоже можете особо не переживать – мы службу туго знаем, не первый день здесь. Вы там, в Европах, привыкли считать, что тут все сто раз куплено и продано, как тот же рыболовный флот и квоты на рыбешку. Что скрывать, всякое есть, но насчет границы… тут у нас все в кулаке и на замке!
– То, что на замке, – это хорошо. А вообще вы тут с японцами как? Насчет островов они все шумят?
– Да ну, – Иванов пренебрежительно отмахнулся, – тоже мне, нашли проблему. Они периодически шумят, да потом снова быстренько успокаиваются. Знаешь, как один англичанин ответил на вопрос, почему у них нет еврейской проблемы? Просто мы, сказал он, не считаем себя глупее евреев – так что нет у нас, мол, такой проблемы. Так и здесь: японцы ребята умные и прекрасно понимают, что острова им никто и никогда не отдаст. Также они понимают не хуже нашего, что торговать всегда намного выгоднее, чем воевать. Нам вон, если честно, со своими браконьерами в сто раз больше проблем, чем с японцами… Так что еще раз говорю: все сделаем тихо и красиво, как в кино, – как учили.
– Тихо и красиво – это хорошо, а вот как в кино – ни в коем случае не надо! Ну, что же, товарищ капитан третьего ранга… Будем считать, что договорились. Точку на карте и прочие нюансы чуть позднее обговорим… А теперь, – Скат улыбнулся и слегка прихлопнул ладонью по гладким доскам пола, – давай, хозяин, угощай гостей из Европ, как ты говоришь! Наш майор пусть здоровье бережет, а мы со старшим мичманом по стопке себе позволим…
Старший лейтенант знал, о чем говорил, когда упоминал кино. Те же оперативники из милицейских структур всегда особо подчеркивали, что стрельба и погони, о которых так любят красиво рассказывать в своих лентах киношники, в их повседневной работе вещь весьма редкая. Редкая, поскольку долгая беготня и выстрелы в большинстве случаев говорят лишь о том, что сработали опера грубо и не очень профессионально, – в идеале преступника берут тихо, без малейшего шума и суеты, и уж тем более совершенно незаметно для посторонних зевак.
Точно так же, по идее, должны работать и разведчики, и диверсанты. Это в кино бравые десантники и прочие коммандос прыгают с парашютами в тылы врага и, круша супостатов направо и налево, выполняют свою задачу – допустим, взрывают ужасно секретный склад ГСМ или боеприпасов. А затем, в строгом соответствии с законами жанра, все с тем же огнем и грохотом начинают отходить, с яростными криками укладывая беспомощных и глупых супостатов уже целыми полками и дивизиями… В реальной жизни группа незаметно проникает на территорию противника, выполняет задачу и так же бесшумно и незаметно уходит. Причем, как правило, пути отхода по вполне понятным причинам разрабатываются и готовятся даже чуть более тщательно, чем всякого рода тропки, ведущие к заветной цели операции. Никто ничего и никого не видел, не слышал, и ни одного громкого выстрела ни с одной стороны сделано не было – настоящий спецназ старается работать именно так…