Огонь в ночи Мясникова Ирина

Работа над ошибками. Свободное место

Во вторник прилетел Зотов. Он позвонил из аэропорта, сказал, что заедет на завод, а потом сразу домой. Панкратьева одновременно и ждала приезда Зотова, и боялась его. За эти горячие денечки после аварии она много думала о своей личной жизни и в конце концов решила все-таки прислушаться к советам своего внутреннего голоса. А внутренний голос все настойчивее и настойчивее говорил о том, что если что-то в жизни не устраивает, то надо это что-то искоренять и гнать поганой метлой. И не с помощью колдунов и золотистых шаров, а с помощью своих собственных рук, ног, а главное – головы с мозгами.

Действительно, ее жизнь с Аликом, особенно в последний год, все больше и больше напоминала ей жизнь с бывшим мужем, Федькиным отцом. Конечно, бывший муж и Алик были совершенно разными людьми, но ощущение, что она наступила на те же грабли, последнее время не покидало Панкратьеву ни на секунду. Ей откровенно не хотелось идти домой. А так как у нее не было такой страсти к работе, какая была у Дубова, Панкратьева чувствовала себя подвешенной между небом и землей. Может быть, и квартира ее так ей не нравилась только потому, что она никогда не была в ней по-настоящему счастлива. Когда она жила здесь с бывшим мужем, единственным местом в квартире, где она чувствовала себя свободной, был туалет. Туда она забиралась с книжкой, когда ребенок уже ложился спать. С Аликом все было несколько иначе, но духота была все та же. Панкратьева не была самой собой. И очень от этого устала.

– Алик! Я тебя очень прошу, приди, пожалуйста, не поздно, мне надо с тобой обсудить кое-что очень для меня важное, – попросила его Панкратьева.

– Что-то случилось? – настороженно спросил Зотов.

– Да так, ничего особенного, но обсудить надо.

– Хорошо, я постараюсь.

Старания Зотова привели к тому, что до дому он добрался в двенадцатом часу вечера. Панкратьева уже проверила у Федьки уроки и запихала его в кровать.

Алик поставил чемодан в прихожей и стал не торопясь раздеваться. Панкратьева смотрела, как он снял идеально чистые ботинки, аккуратно поставил их на место, повесил куртку на плечики, снял пиджак и распустил галстук. Выглядел Зотов очень даже симпатично. Высокий, плечистый, ни грамма лишнего жира, пахнет дорогим парфюмом. Слегка лысоват, улыбка приятная, глаза добрые, ласковые и внимательные.

«Чего еще надо девушке для счастья? – думала Панкратьева. – Может, зря я это все затеяла?»

«Ага, милочка моя, – откуда ни возьмись, прорезался вдруг внутренний голос. – Ты, никак, забыла, что у этого симпатяги в башке? Что, твой бывший не симпатяжка разве был?»

– Ну, чего тут у вас? – спросил Зотов у Панкратьевой, чмокнув ее в щеку.

– Пойдем на кухню, поговорим, а то Федька уже спит, – сказала Панкратьева.

– А есть дадут?

– Нет. Сырой рыбы нету.

Панкратьева не смогла удержаться, чтобы не подковырнуть Зотова. Тем более что он не знал о том, что она в курсе его сургутских приключений.

Зотов открыл холодильник.

– Да! – возмутился он. – Полный холодильник всякого говна, а есть нечего.

– На вкус, как на цвет, товарищей нет, – заметила Панкратьева.

Зотов достал из холодильника банку с медом, взял из хлебницы шибко полезный хлеб с какой-то шелухой и стал не торопясь намазывать его медом. Панкратьева этот хлеб никогда не ела, не могла в рот взять, но всегда покупала свежий для Алика.

– Чаю хоть дай! – попросил он Панкратьеву.

– Уже, – ответила она, ставя перед ним чайник со свежезаваренным зеленым чаем.

– Слушаю тебя внимательно. Рассказывай, а то я спать хочу.

Зотов налил чай в блюдце и начал громко прихлебывать. Ничего более подходящего он изобразить не мог. Более всего в Зотове Панкратьеву раздражала эта его манера пить чай из блюдца, растопырив пальцы и громко прихлебывая при этом. И если еще пять минут назад она сомневалась в том, стоит ли сейчас говорить то, что она собиралась, то при первых звуках этого роскошного чаепития все сомнения моментально рассеялись.

– Алик! Нам надо расстаться, – объявила Панкратьева.

– Не понял! – Зотов со стуком отставил блюдце.

– Чего непонятного? Я останусь тут с Федькой, а ты будешь жить у себя на Невском.

– А с какого перепуга?

Сказать, что лицо Зотова в этот момент выражало удивление, значит, не сказать ничего. Таким растерянным Панкратьева его не видела никогда. Даже стало его немного жалко.

– Алик! Я очень много думала о нас с тобой и поняла, что ты мне не подходишь.

– Здравствуйте, приехали! – возмутился Зотов. – Чем это я вам, Анна Сергеевна, не подхожу? Я не пью, не курю, матом не ругаюсь, деньги какие-никакие зарабатываю, даже не бил тебя ни разу!

– Это верно, спасибо тебе, конечно, но этого мне мало.

– Ты что, нашла кого-то себе, пока я в Сургуте заказчиков ублажал?

– Не говори глупостей, если б я кого-то нашла, я бы тебе так и сказала: мол, нашла мужчину своей мечты.

Панкратьева села за стол напротив Зотова и налила себе чаю. Вот уже два года она пила этот зеленый чай только потому, что так хотел Алик Зотов, и, может быть, поэтому никак не могла уразуметь его вкус, понять, чего же в нем такого хорошего.

– Ты мне так и не сказала, что во мне тебя не устраивает, чего тебе надо?

– Алик! Я хочу жить счастливо, радоваться каждому дню, делать то, что мне нравится, то, что я сама хочу, а не кто-то. Замуж, в конце концов, хочу, как все нормальные женщины.

– Замуж? – Зотов облегченно захохотал. – Ну так бы сразу и сказала. Я, конечно, на эту тему не думал, но если это так тебе важно, то можно и замуж.

Он опять наполнил свое блюдце и продолжил хлюпать чаем.

– Дурак! Я ж не за тебя замуж хочу, а в принципе. Семья мне нужна дружная.

– А у нас не дружная, что ли?

– Нет, у нас каждый сам по себе. Ты на заводе, Федька в школе, а я, как экскремент в проруби, туда-сюда, туда-сюда. И нашим, и вашим. Только я-то где?

– Ага, а ты хочешь, чтобы я, как все, отсиживал на работе восемь часов, потом приходил домой, надевал тапки и ел бы твои вредные для здоровья щи. А потом мы бы все вместе смотрели телевизор. Так вот, этого не будет никогда! Такого ты от меня не дождешься!

– Слушай, я и не жду от тебя ничего. Ты не понял разве? Кстати, а чем тебе тапки-то не угодили? Ты вон вроде тоже тапки надеваешь, когда в дом заходишь.

– Тапки? Какие тапки? А! Это я образно. Представил себе толстого мужика в трусах, майке и тапках, который сидит и телик смотрит.

– Ничего в твоей картине плохого не вижу, очень на папу моего похоже. Только я не об этом. Мне муж нужен, с которым я буду дружить. Не хочу больше с мужчинами воевать или нянькаться.

– Это ты со мной, что ли, нянькаешься? – Зотов не торопясь вылез из-за стола и попытался сзади обнять Панкратьеву. – Со мной нянькаться не надо, я большой мальчик. Очень большой. Вон как соскучился!

Он попытался ее поцеловать.

– Нет, с тобой я воюю, отстань, пожалуйста. – Панкратьева отпихнула Зотова от себя.

– А зачем ты со мной воюешь? Кто тебя заставляет? – спросил Зотов, усаживаясь на свое место.

– Ты меня заставляешь! Ты меня в эту войну втягиваешь и провоцируешь на военные действия.

– Это каким же образом?

Панкратьевой захотелось дать ему в лоб.

Господи, ну чего тут непонятного! Сказала тебе женщина вежливо, что не хочет с тобой жить, так и отвали без скандала. Так нет же, им обязательно надо все выяснить досконально. Неужели он хочет услышать от нее правду?

– Алик! Я не думаю, что ты хочешь это услышать! Давай расстанемся, и все. Зачем тебе докапываться?

– Чтобы в следующий раз такое не повторилось.

– Хорошо! Только в следующий раз у тебя будет совсем другая женщина. И отношение ее к тебе будет другим.

– Аня! Мне не нужна другая женщина! Я хочу жить с тобой. И я хочу знать, что я могу сделать, чтобы ты изменила свое решение.

– Стать совершенно другим человеком. Алик! Ты отличный парень, и, может быть, для кого-то ты будешь большим подарком и счастьем. Но не для меня. Понимаешь, я хочу гордиться своим мужчиной, уважать его. А тебя я не уважаю. Извини.

При этих словах лицо Алика Зотова окаменело. Он шумно втянул в себя чай, поставил блюдце и встал из-за стола.

– Пойду собираться, – сказал он, не глядя на Панкратьеву.

– Не буду тебе мешать, – ответила она, прячась в ванную.

– Перебесишься, позвони! Ты от меня все равно никуда не денешься, поняла? – вслед ей спокойно сказал Зотов.

Панкратьева встала под душ и задумалась. Алика было безумно жалко, но ее не покидало ощущение, что она сделала все правильно. Панкратьева уговаривала себя, что для Алика в этом ее поступке скрыта огромная польза. Ну чего он, спрашивается, время тратит рядом с женщиной, которая его не любит? Найдет себе ту, которая полюбит. Не все же женщины про отрицательные чистые активы разумеют. Или ему надо обязательно такую, чтобы в бизнесе соображение имела? Ничего, не пропадет. Мужчина он симпатичный, такие на дороге не валяются. Сердце ныло от страха за будущее. А вдруг она так и останется одна до старости? Может быть, все-таки лучше с Аликом, чем одной? Впрочем, с Аликом она прожила два года – и все как во сне, а вот неделя, которую он отсутствовал в командировке, Панкратьевой очень понравилась. Панкратьева подумала, что все ее теперешние метания очень напоминают процесс расставания с бывшим мужем. Она тогда никак не могла решиться, боялась, что он без нее совсем пропадет, а она останется до старости лет одна. На то, чтобы наконец решиться и уйти от него, у нее ушло более десяти лет. Более десяти лет ее такой короткой жизни.

– Нет, я не могу больше позволить себе такую роскошь – быть несчастливой! – резюмировала она, выходя из ванной, и услышала, как хлопнула входная дверь. Шкаф Зотова в спальне был открыт, в нем сиротливо болтались пустые плечики, на журнальном столике лежал ключ от квартиры. Панкратьевой стало не по себе. Она открыла отделение, в котором размещались свитера и джинсы, там тоже было пусто. Панкратьева огляделась. Конечно, он забрал не все свои вещи. Все-таки два года прожил он у нее в квартире, и собрать все за полчаса – просто немыслимо. Панкратьева вспомнила мужа своей приятельницы, который при разводе чуть ли не каждый день приходил к ней в дом за какой-нибудь очередной забытой им вещью. Тут же пришло решение потратить субботу на то, чтобы собрать оставшиеся вещи Алика и отвезти их к нему.

«Резать так резать, кромсать так кромсать», – с этой мыслью Панкратьева забралась в кровать и попыталась заснуть. Сон не шел, а через некоторое время она вдруг почувствовала в районе солнечного сплетения странные ощущения. Это была невозможная тоска, которая перемежалась со страхом, переходящим даже в некоторый ужас. Панкратьева поспешила заслонить руками солнечное сплетение. Она встала, подошла к окну и увидела в нем огромную, совсем не зимнюю луну.

– Ну и где ты, когда ты нужна? Внутренний голос, совесть или моя половина? Как тебя там зовут? Я хоть и ты, но ты точно не Аня Панкратьева! Помогай давай. Видишь, что делается!

Конечно, гром и молнии не засверкали, и никто на ее зов не явился, однако в голове вдруг засело – Федька! Панкратьева взяла одеяло и подушку и пошла в комнату сына. Федька лежал наискосок своей кровати, весь его вид говорил о том, что он куда-то бежит во сне. Панкратьева пристроилась сбоку, поцеловала ребенка в затылок и мгновенно уснула.

Наутро Федька очень удивился, обнаружив рядом спящую мать.

– Ма, ты чего? Вставай, а то в школу опоздаем. – Федька тихонько потряс Панкратьеву за плечо.

Панкратьева вспомнила, что за всеми вчерашними переживаниями совершенно забыла поставить будильник. Она вскочила и помчалась в ванную приводить себя в порядок. Когда она вышла, Федька уже вовсю делал бутерброды.

– Ма, а чего ты у меня в кровати дрыхла? Или ты с Аликом поссорилась? Я на такое не согласный. Мало того что житья от вашего воспитания никакого нет, так вы еще ко мне в комнату норовите пролезть.

Панкратьева потрепала белобрысую макушку:

– Не ворчи, ворчун! Мы с Аликом не поссорились, а расстались.

– Он чего, у нас теперь комнату отнимет? Будет у тебя в спальне жить?

– Нет, ну что ты, сынок! Алик вчера уехал с вещами, а мне было немножко нехорошо, вот я к тебе под бочок и спряталась. Ты же у меня защитник.

– Ты выгнала Алика? Мам, ну зачем? Где я теперь жить буду, когда вырасту?

– Ах ты поганчик! Раскатал губу на чужую недвижимость. Готов ради этого матерью пожертвовать! В нашей квартире жить будешь, чем плохо?

– Всем хорошо, только проверяют и контролируют постоянно.

– Ну, когда вырастешь, никто тебя контролировать не будет. Главное вырасти. Взрослый – это ж не значит длинный или старый. Взрослый – это тот, который отвечает за свои поступки и думает головой.

Панкратьева сама задумалась над своими словами. А ведь как точно сказала. Сама-то она, выходит, к тридцати девяти годам повзрослела. И то только тогда, когда увидела перед носом жирный крест на своей жизни. До этого ведь плыла по течению и валила все свои проблемы на судьбу-злодейку, Божий Промысел, бывшего мужа и родителей. Неудивительно, что и исправлять все свои неудачи кинулась с помощью колдунов и экстрасенсов. А первопричина-то вот она. Сидит за столом в макияже и прическе. Выходит, ничем она от Алика Зотова не отличается. Он свои проблемы через дзен и разные камлания решает, а она в людей шары пуляет. Вот уж воистину – два сапога пара. А еще издевалась над парнем, про рентабельность и отрицательные чистые активы рассказывала. На фига ему эта рентабельность, если он дунет-плюнет – и заказчик сам к нему прибежит, монтажников своих привезет и за свои же деньги все сам себе и сбацает. Да еще порекомендует Зотова кому-нибудь другому. Вон как сегодня ночью душу из нее тянул. Панкратьева была абсолютно уверена, что ночные ощущения в районе солнечного сплетения являются результатом действий Зотова. И если б не Федька, помчалась бы она к Зотову как миленькая, еще бы прощения просила. Вот интересно, почему Зотов нарушает естественное течение энергии в пространстве – и ничего, а она всего-то три раза запретное попрактиковала – и нате вам, авария, пожалуйте, дамочка, на выход.

«Вот об этом надо бы с Арсением посоветоваться, пусть подскажет, как от Зотова защититься, – решила Панкратьева. – Или не надо?»

Последний вопрос она задала своему внутреннему голосу. Дамочка внутри ее молчала как рыба об лед.

После работы, строго-настрого велев Федьке делать уроки и никуда из дома не отлучаться, Панкратьева помчалась к Арсению. Она рассказала ему все: и про аварию, и про прогулку в небесах с дамочкой приятной во всех отношениях, и про Федьку с марихуаной, и про то, как она рассталась с Зотовым, и про свою ночную боль в районе солнечного сплетения.

Арсений внимательно слушал, потом традиционно помахал вокруг нее руками. Панкратьева, как и в прошлый раз, испытала после его манипуляций колоссальное облегчение.

– Я уже и не знаю, Арсений, могу ли я теперь прибегать к вашей помощи? Может быть, это тоже из категории запретного и я сама должна справиться? – спросила она у волшебника, после того как он, помыв руки, вернулся в комнату.

– Я так не думаю, – задумчиво ответил он. – На вас явно совершено нападение. Внешнее воздействие с использованием не каких-нибудь безобидных золотистых шаров, а по самым настоящим, как вы правильно говорите, запретным методикам. Это тайные разработки, которые благодаря перестройке так или иначе всплыли в разной популярной литературе. Зотов ваш явно кое-что нехорошее практикует, и вы верно поступили, что расстались с ним. И правильно, что пришли ко мне. Он пытается из вас душу вытянуть и привязать ее к себе. Не хочет, однако, вас терять.

– Господи, Арсений! Скажи мне кто-нибудь о таком месяца два назад, я бы смеялась, а теперь, после недавних событий, верю во всю эту чертовщину как никто. И что мне теперь делать?

– Ничего не делайте. Я вам сейчас замок поставил, он попытается сунуться, но ничего не выйдет. Тогда он будет пытаться войти с вами в контакт. Повидаться или в крайнем случае поговорить по телефону. На контакты с ним не идти. Но если этого избежать не удалось, то сразу – бежать ко мне. Я замок восстановлю.

– Арсений! Спасибо вам большое, но скажите, почему меня за нарушение плавного движения энергии чуть ли не выкинули к чертям собачьим, а Алику все с рук сходит?

Арсений задумался, слегка прикрыв глаза.

– Знаете, Анна Сергеевна, я думаю, что если бы вас хотели выкинуть, как вы говорите, к чертям собачьим, то непременно выкинули бы. А вас, можно сказать, просто нежно попросили глупостями не заниматься. Предупредили. Заодно и меня. Зря я вам о шарах рассказал. Хотя все ж к лучшему изменилось, не правда ли? Вы когда прошлый раз у меня были, даже слышать не хотели о том, чтобы с Аликом вашим расстаться.

– Это правильно, но вы не ответили на вопрос: почему ему все сходит с рук?

– Ничего ему с рук не сходит. Вы же когда нападение почувствовали, то интуитивно спрятались за вашего Федьку.

– Я не интуитивно, мне внутренний голос подсказал. Я думаю, это была та самая дамочка.

– Но это же и есть интуиция. Ангел, совесть, внутренний голос, какая разница. Главное, если к нему прислушиваться, то все будет хорошо. Так вот, вы интуитивно спрятались за Федора. Ваш Зотов не интуитивно, а совершенно сознательно прятался за вас. До этого, может быть, прятался за других людей. Так, скажем, творил свои нехорошие делишки в тени. Я уже говорил вам, что у вас очень сильная энергетика и ваше приближение ощущается издалека, поэтому за вас очень хорошо прятаться. Я, пока вы жили с ним, никак не мог рассмотреть его сущность. Честно говоря, меня это слегка беспокоило. А сейчас, когда вы с ним расстались, я ее увидел, и то, что я увидел, мне совершенно не нравится. Он играет с огнем, и это страшные игры. У него абсолютно порвана связь с тем самым высшим сознанием, ангелом, интуицией, совестью и внутренним голосом.

– Вы меня пугаете, Арсений. Он какой-то монстр получается.

– Никакой он не монстр. Это потерянная душа. Я вам сейчас объясню. Любую другую душу, нарушающую плавное течение энергии, пространство может вернуть на ее прежнее место. То есть соединить с ее высшей сущностью, что, как вы уже понимаете, наказанием не является, просто считается неудавшимся экспериментом. А вот с потерянной душой дело обстоит гораздо хуже. Она никому не нужна, ее никто не любит. И уж если ее вышвыривают, то не нежно, как вас, а в страшных муках. И никто ее не встречает и на прогулки по облакам не водит. Так и будет болтаться. Вот откуда привидения, барабашки разные, все то, что называется низкими сущностями, которые боятся ладана и колокольного звона.

– Черти, что ли?

– Нет, хотя, может, и черти. Кто на самом деле знает, кто такие эти черти и откуда они берутся… Разные злобные твари, болтающиеся в миру.

– Арсений, а как-то помочь ему можно? Он же не совсем отмороженный. А местами и вовсе не плохой.

– Это вы про его сексуальную привлекательность? Особый магнетизм? Так это тоже результат определенной практики.

– Нет, я не про это. Хотя и это тоже. Ведь всегда не могла понять, что я в нем нашла. Первое время меня вообще к нему тянуло действительно как магнитом. Но должно же быть в нем что-то хорошее.

– Вы готовы потратить жизнь на поиски этого хорошего?

– Нет.

– Вот и хорошо. Занимайтесь своей жизнью, своей судьбой. Уж если кого пожалеть вам надо, так это в первую очередь себя. Поставьте себя на первое место. Помогать человеку надо, когда он вас об этом просит, а Алик ваш, как я понимаю, вас ни о чем не просит, а, наоборот, пытается вами управлять. Как марионеткой. Он же вас не жалеет.

– Да, Арсений, вы совершенно правы. Еще Федьку надо в люди вывести.

– Вот-вот.

Расставшись с Арсением, Панкратьева позвонила Федьке. Тот запутался с математикой и играл на компьютере, ожидая мать.

– Федя, ты не просто поганец, ты – князь Поганин! Не прикидывайся дураком, я за тебя математику делать не буду. Чтоб к моему приезду знал параграф назубок и мог конкретно объяснить, что же тебе непонятно.

По дороге домой она купила бюллетень недвижимости.

Конечно, к ее приезду математика у Федьки волшебным образом вдруг стала получаться. Они поужинали, и Панкратьева приступила к проверке уроков. Пришлось даже позвонить отличнице Семеновой. Уж очень Панкратьеву смущали два «не задано», красовавшиеся у Федьки в дневнике напротив русского языка и литературы. Оказалось, что действительно не задано, потому что будет классное сочинение по «Герою нашего времени» Лермонтова. Лермонтова Федька, естественно, читал через пень-колоду, и, проверив математику, Панкратьева сунула ему книжку и велела читать, пока не упадет. Федька ныл, оправдываясь, что прочитал краткое содержание в учебнике. Возмущению Панкратьевой не было предела, в результате чего поверженный Федька уткнулся носом в книжку, а Панкратьева ушла на кухню читать бюллетень недвижимости. Квартирный и сотовый телефоны она на всякий случай отключила.

Бюллетень недвижимости ничего особо путного не предлагал. Все стоило огромных денег и было ничем не лучше, а гораздо хуже имеющейся у Панкратьевой квартиры. Надо сказать, что Панкратьева очень любила рассматривать поэтажные планы домов. Она сразу представляла, какую и где можно поставить мебель, как можно снести перегородки. Обычно спящая инженерная составляющая ее мозга сразу включалась и начинала работать на всю катушку.

Панкратьева задумалась о том, что, может быть, в этом и состоит ее призвание – обставлять и обустраивать квартиры. Пожалуй, на такую работу она бегом бы бежала, как Дубов. Вот только деньжат маловато, чтоб сделать это своим бизнесом. Покупать квартиру, делать из нее конфетку и продавать. Работать для конкретного заказчика Панкратьева бы не смогла. Если б заказчик затребовал богатого, в позолоте интерьера, то такому заказчику она могла бы и морду набить. В точности как Дубов, если кто-то не согласен с его видением технологического процесса.

В самом конце бюллетеня она нашла то, что искала. В первую очередь квартира была хороша тем, что кроме гостиной и кабинета имела еще две спальни с отдельными санузлами. Стоила она дорого, и всех накоплений вместе с деньгами, взятыми в долг на фирме, никак не хватало. Продавать имеющуюся жилплощадь Панкратьева не хотела. Федька вырастет, и ему надо будет жить отдельно, а квартиры дорожают каждый день. Решение пришло уже во сне. Она заложит свою квартиру и будет ее сдавать, а вырученные деньги направит на погашение кредита.

Наутро она уже обзванивала знакомых банкиров, причем делала это с уверенностью, что новая квартира у нее уже в кармане.

Опять Зотов

В Сургуте ему было очень плохо, думал, что помрет. Его просто выворачивало наизнанку. Сырая рыба была тут совершенно ни при чем. Он уже заметил, что такое с ним происходит всякий раз, когда он надолго отдалялся от Панкратьевой. В первый раз он сразу побежал по врачам. Врачи его полностью обследовали и ничего подозрительного не нашли. Только содрали кучу денег. В этот раз Зотову было плохо как никогда. Это совершенно не было похоже на то его состояние, когда Анька нанесла ему ментальный удар. Тогда было все понятно, недаром он столько книг о психотронном оружии прочитал. Сейчас его ощущения можно было сравнить разве что с наркотической ломкой. С большим трудом удалось воздействовать на заказчика, чтобы перенес совещание на понедельник. Конечно, пришлось утихомиривать разбушевавшегося Тимофеева, которого жена ждала домой в субботу. Всю субботу и воскресенье он медитировал, борясь с недугом, пытался восстановить хотя бы видимость работоспособности.

Легче ему стало только во вторник, когда самолет приземлился в Питере, а по-настоящему отпустило только тогда, когда он вошел в квартиру и увидел Панкратьеву. То, что она задумала что-то недопустимое, ему стало ясно уже во время их телефонного разговора, когда он позвонил ей из аэропорта. Но Зотов был еще слишком слаб, чтобы сразу и бесповоротно пресечь эти ее странные поползновения. Поэтому он и старался максимально оттянуть момент их встречи. Конечно, как он и предполагал, из этой встречи ничего хорошего не получилось.

Все время их разговора Зотова не покидало ощущение, что за Анькой стоит какая-то неведомая сила, с которой он ничего поделать не может. Стараясь не выпадать из состояния спокойной отстраненности, он улыбался ей и всем обидным словам, которые она ему говорила. Он улыбался даже, когда собирал вещи и она его уже не видела. Он улыбался, когда оставлял ключ на журнальном столике, и когда ехал домой, тоже улыбался как дурак. Как самый настоящий дурак! Он опять выпустил из рук необходимую ему женщину. Улыбаться он перестал дома, когда уже разложил вещи по шкафам.

Он поймал себя на желании плюнуть на спокойную отстраненность и расколотить чего-нибудь, а лучше сломать, да так, чтобы на мелкие кусочки. Больше всего хотелось сломать Панкратьеву, порвать ее на части. Но ничего. Пока она не сошлась с каким-нибудь идиотом, как его бывшая, у него еще есть шанс ее вернуть. То, что она еще никого не нашла, было ясно. Анька патологически не умела врать. Ничего, еще приползет к нему на брюхе, покорная и несчастная. Прощения просить будет. Он представил себе ревущую Аньку, которая умоляет его вернуться, и усмехнулся. Эта картина его успокоила. Зотов сконцентрировался, зацепился за Анькин образ и начал тащить из Панкратьевой душу. Но через некоторое время контакт внезапно прервался. Панкратьева явно куда-то спряталась. Ничего себе противника он у себя под боком проглядел! А может быть, это связано с его ослабленным состоянием? Он решил не суетиться, вернуть себе форму и со свежими силами напасть на Аньку следующей ночью.

Весь следующий день он медитировал, накапливал ци, ел грибы, яйца и курицу и уже к вечеру чувствовал себя прекрасно. Однако за Аньку даже не удалось зацепиться. В этот раз она никуда не спряталась, была как на ладони, вот только что-то мешало ему к ней пробиться. Зотов не огорчился, а, наоборот, пришел в неописуемый восторг. Вот это женщина! И как он ее проглядел? Ведь жил же с ней целых два года. Зотов понимал, что столкнулся с непонятной и незнакомой ему силой. Стало интересно. Необходимо было восстановить с ней контакт любой ценой!

Наутро он прислал ей в офис цветы, двадцать пять красных роз. Все попытки дозвониться до нее ни к чему не привели, она упорно не отвечала на его звонки, а все попытки связаться с ней через секретаршу разбивались о вежливый ответ, что Анна Сергеевна, мол, сейчас очень занята и перезвонит вам позже. Это еще больше раззадорило Зотова. По всему выходило, что происходящее не случайность и Анна Сергеевна Панкратьева хорошо себе представляет, что она делает. То есть понимает, чего он добивается и к чему приведет ее с ним непосредственный контакт. Это говорило еще и о том, что она его боится. Чего он в конечном итоге и добивался. Женщина должна бояться. Это даже в Библии написано. А то, видите ли, не уважает! Хорошо, обойдемся без ее сопливого уважения. Пусть боится. Уж чего-чего, а напугать ее как следует он сможет. В этом Зотов ни минуты не сомневался.

«Хорошо, Анюта! Я тебя все равно поймаю!» – решил Зотов и поехал к ее офису.

Поймал он ее прямо на выходе. Она шла к машине с его цветами. Он догнал ее около автомобиля.

– Ну, здравствуй, красавица! – тихо сказал Зотов, наклоняясь сзади к ее уху.

Панкратьева вздрогнула и обернулась.

Зотов видел, какой эффект произвел на нее. Нет, не зря он работал над собой, восстанавливал силы и тот самый магнетизм, против которого не могла устоять ни одна женщина в его жизни.

Он внимательно смотрел в ее глаза, а когда ему показалось, что он уже победил и сейчас она повиснет у него на шее, Панкратьева вдруг улыбнулась, сунула ему в руки цветы и сказала:

– Вот и хорошо!

Потом она быстро прыгнула в машину и стала выруливать со стоянки. Зотов преградил ей путь, положив цветы на капот.

– Алик! Чего ты добиваешься? – спросила она, приспустив стекло.

«Похоже, девушка меня не на шутку боится!» – злорадно подумал Зотов и ответил:

– Хочу, Аня, чтобы ты осознала свою ошибку и ко мне вернулась!

– Ни за что!

– Посмотрим! – Зотов сейчас играл с ней как кошка с мышкой. Он восстановил контакт и был уверен, что стоит еще немножко поднажать, и Анька сдастся на милость победителя. А уж проявит он эту милость или накажет ее как-нибудь… Наказать очень хотелось.

– Посмотрим! – ответила Панкратьева. – С дороги уйди!

– Не уйду!

– Что, так и будем тут народ веселить?

Зотов оглянулся. Стоянка была заполнена сотрудниками фирмы Панкратьевой. Они явно не спешили разъезжаться по домам и с интересом следили за происходящим. В сторону машины Панкратьевой двигался здоровенный бугай в форме охранника.

– Анна Сергеевна! Помощь нужна? – спросил он, помахивая дубинкой.

– Не нужна! – ответил ему Зотов, поднимая руки вверх и уступая Панкратьевой дорогу. Роскошные розы так и остались валяться на дороге. Пока он шел к своей машине, успел заметить, что машина Панкратьевой свернула в противоположную от дома сторону. Может быть, он ошибся и она все-таки кого-то себе нашла?

Ночью у него опять ничего не получилось. Панкратьева каким-то образом снова разорвала связь, возникшую между ними при личном контакте.

«Похоже, я ее теряю», – думал Зотов, сидя на кухне и обхватив голову руками.

Утром раздался телефонный звонок, она позвонила ему сама. Зотов уже было подумал, что каким-то чудом его воздействие на нее все-таки сработало, однако то, что он услышал, не лезло ни в какие ворота.

– Алик, здравствуй! – сказала Панкратьева из телефона. – Я в курсе того, что ты пытаешься сделать, и очень прошу тебя остановиться. Во-первых, это бесполезно, я знаю, как с этим бороться, в чем ты уже убедился, во-вторых, ты своими действиями наносишь себе вред и ухудшаешь свое бедственное положение.

– О чем это ты? – удивился Зотов.

– Алик! Я прожила с тобой два года, и ты мне не чужой человек, поэтому я должна тебе это сказать. Воспринимай как хочешь, но с тобой происходит беда. Однако причиной того, что я от тебя ушла, является совсем не это. Я ушла, потому что хочу кардинально изменить свою жизнь. Я хочу жить, каждое мгновение получая от своей жизни радость. Как-то так вышло, что от общения с тобой я радости не получаю. Но это все фигня полная, так как она касается только меня. Но вот с тобой могут случиться и вовсе страшные вещи. И поверь, мучительная боль, которую ты по всем расчетам уже периодически испытываешь – это тоже не самая главная твоя беда!

– Какая еще беда, чего ты мелешь? – Его уже начал раздражать весь этот пафос.

– Ты – потерянная душа! И с этим срочно надо что-то делать. Ты так долго нарушал плавное течение энергии, так хитро прятался, чтобы тебя не наказали, что в результате от тебя отказались, и ты стал потерянной душой.

– Бред какой-то! – сказал Зотов, но при этом не на шутку испугался.

– Ничего не бред. Если ты ничего не предпримешь, то тебя ждет мучительная смерть и переход в низкие сущности. Алик! Ты станешь чертом.

Зотов захохотал:

– Аня! Ты не заболела? Я уже черт, ты что, не знаешь? Мне моя бывшая жена рога еще когда наставила!

– Не смейся, дурак! Мое дело было тебе сказать. Считай, что я своего рода почтовый ящик. Послание тебе передала, а дальше делай что хочешь.

– Я хочу с таким почтовым ящиком и дальше проживать совместно. Даже готов на этом почтовом ящике жениться. Будешь мне вместо щей послания разные передавать.

– Алик! Я решение приняла, его не поменяю. Не трать время зря.

– Подожди! – Зотов испугался, что она повесит трубку. – Ты ведь знаешь уже, что в жизни ничего просто так не происходит. Мы же с тобой для чего-то встретились. Давай не будем торопиться. Я обещаю, что отстану от тебя, но ты все же подумай. Спокойно подумай. Я подожду.

– Ты тоже подумай, как жить дальше. Может, мы для того и встретились, чтобы ты задумался о том, как живешь и ради чего. До свидания.

Панкратьева повесила трубку.

«Во попал! – подумал Зотов. – Неужели влюбился?»

Конечно, то, что сказала ему Панкратьева, особенно про потерянные души, очень его обеспокоило. О чем-то подобном он уже слышал. Надо будет поискать и все проверить. Но больше всего его обеспокоило собственное отношение к ней. Он больше не хотел ломать ей шею, рвать ее на части. Он понял, что вернуть ее не так-то просто, и чувствовал себя тем самым пресловутым дедом из сказки, который разбил золотое яичко, а потом плакал.

«А ведь я люблю Анну Сергеевну Панкратьеву!» – решил Зотов Александр Васильевич и поймал себя на серьезном желании завоевать эту женщину честно, без использования запретных методик.

Работа над ошибками. Дом

Квартиру Панкратьева купила незадолго до Нового года. Правда, получить кредит под залог своей старой квартиры ей не удалось, однако один из ее знакомых банкиров, зная Панкратьеву не первый год, предложил ей свои собственные деньги под вполне приемлемый процент и без всякого залога. Кроме того, ей удалось обойти всех посредников, выйти непосредственно на застройщика и получить у него скидку в десять процентов от обозначенной в бюллетене недвижимости стоимости. Свою дорогущую спортивную машину она продала в рекордно короткие сроки, за три дня. Хотя это неудивительно. Машина была с небольшим пробегом и в идеальном состоянии. Взамен она купила себе маленькую скромную японскую машинку. Машинка была новенькой и внутри даже оказалась больше, чем снаружи. Разница в цене вся ушла на покупку квартиры. И если бы не условия невозможности возврата денег за новогоднюю поездку, то никуда бы они с Федькой, конечно, не поехали, а понесли бы и эти денежки в офис застройщика.

В результате всей этой бурной деятельности двадцать пятого декабря Панкратьева была в офисе застройщика с чемоданом денег, а уже двадцать шестого они вместе с Федькой ходили по квартире и гладили голые бетонные стенки, обсуждали, в какой цвет эти стенки красить, какой пол настилать, какую плитку выкладывать и какую закупать мебель. Панкратьева понимала, что въедут они сюда еще очень не скоро, но радости ее не было предела. Все было точно так, как она хотела. Еще когда она увидела эту квартиру не на плане, а вживую, незадолго перед покупкой, Панкратьева вспомнила свой давешний детский сон. Сон этот периодически повторялся и сопровождал Панкратьеву практически всю жизнь. Ей снилась огромная комната с соломенного цвета дубовыми полами. В комнате было много окон с белыми полупрозрачными хлопковыми занавесками. Занавески развевались на сквозняке, а Панкратьева сидела на полу и была счастлива. Вот и в этой квартире, как в том сне, была огромная гостиная с пятью окнами. Панкратьеву не покидало ощущение, что она вернулась домой. С лица ее не сходила блаженная улыбка.

Федька радовался вместе с матерью. Больше всего ему понравился собственный отдельный туалет.

– Наконец-то у меня свой горшок будет и ванна. Буду в ней лежать весь в пузырях и учебники почитывать, – мечтал он вслух.

– Шиш тебе, а не ванна с пузырями. Душем обойдешься. Дай бог мне с долгами рассчитаться и хотя бы на душ заработать.

– Может, мне куда работать пойти? – Федька честно предлагал свои услуги в деле погашения долгов.

– Посмотрим, ты, главное, свою основную работу хорошо делай. Я учебу имею в виду.

– Ха! Я ж теперь скоро отличник буду. Видела, какие мне оценки за полугодие светят?

– Видела, только не понимаю, почему ты эти оценки раньше, без моего над тобой строгого контроля, получать не мог? – вполне резонно спросила Панкратьева у сына.

– А мне нужно материнское тепло, забота и участие!

– Ремень тебе нужен и сильная отцовская рука.

– Зря ты Алика выгнала, могла бы с ним договориться, он бы меня слегка поколачивал в выходные. И денег бы тебе подбросил на ремонт. А теперь вот без пузырей придется мне… Вечно на мне экономят!

Панкратьева обняла сына за плечи и чмокнула в щеку:

– Не переживай, сынок, мы себе нового Алика найдем, лучше прежнего. Давай я тебя домой отвезу, а сама пойду купальник себе куплю. А то у тебя труселя новые, а я как Золушка неумытая рядом с тобой, таким красивым, буду.

– Мам! А режим строгой экономии как же?

– На купальник у меня заначка осталась малюсенькая.

– А можно мне к Павлику? – жалостно попросил Федька.

Панкратьева внимательно посмотрела на него и сделала свирепую рожу.

– Понял, не дурак! Только не бей, – сказал он, закрывая голову руками.

– Не получится, – ответила Панкратьева и со всей силы шлепнула его по заднице. Рука нестерпимо заболела.

– Чего-то попа зачесалась, – сказал Федька, – не знаешь почему?

С этими словами он выскочил из квартиры, и Панкратьева погналась за ним по лестнице.

Отвезя Федьку домой, она направилась в магазин и перемерила там все купальники. Возмущению Панкратьевой не было конца. Она всегда считала себя стройной, но из всех самых больших купальников, которые предлагались к продаже, у нее вываливалась не только попа, но и грудь, что было и вовсе странным. Вконец измучив девушку-продавца, Панкратьева купила у нее легкий халатик. Халатик был несколько более, чем хотелось бы, пикантным, но все-таки передвигаться по номеру в присутствии взрослого сына в нем было можно, а главное, он не занимал в чемодане много места. В следующем магазине ее ждало то же самое. Панкратьева окинула взглядом девушку-продавца и задала ей провокационный вопрос: