Победители Прошкин Евгений

1

Вечер был синим. Казалось, что синий он не от сумерек, а от прозрачного тонкого дыма, который наползал с востока. На высохших болотах горел торф.

Борис и Юрик сидели на чердаке у широкого квадратного окна.

Валька вскарабкалась к ним.

– Пустите-ка.

Они молча подвинулись.

– Не приехал? – спросил Юрик. Он и так знал, что спрашивает зря, но было трудно сидеть так и молчать. Он вообще не мог молчать долго.

Валька медленно качнула головой.

– Не…

– Черти его носят! – сказал Юрик Борису.

Борис не ответил.

Воздух был пропитан запахом горящего торфа – не сильным, но едким и каким-то тревожным. Огонь скрытно полз по торфу под тонким слоем почвы. Еще днем путь его можно было проследить лишь по белым

змейкам дыма и редким язычкам пламени на стеблях высохшей травы. А сейчас за поселком горели стога. Огонь подбирался к ним снизу, изнутри. Они стояли на равном расстоянии друг от друга и загорались через каждые три минуты. Едва затухал один, как вспыхивал следующий.

Сперва стог начинал светиться чем-то красным и зловещим, будто внутри у него билась живая кровь, потом вырывалось пламя, и желтый костер вырастал до неба.

Валька сидела, завернувшись в большую кофту матери, и не двигалась. Отблески пламени разгорались в ее глазах яркими огоньками.

– Краси-иво! – певуче сказала она.

– Шарики у тебя работают? – хмуро спросил Борис. – Там сено горит, а она «краси-иво»… Нашла чего хорошего.

– Я и не говорю, что хорошо. Просто красиво, – спокойно сказала Валька. – Ничего не понимаешь…

– А так не бывает, чтобы плохое и красивое! – громко вмешался Юрик. Он почувствовал, что можно поспорить. И повторил: – Не бывает!

– Бывает, – тихо сказала Валька.

– Ну и глупо!

Спора не получилось. Но молчать Юрик не хотел. Когда молчишь, сильнее делается тревога.

– Теперь не потушишь. Еще и лес загореться может. Или хлеб на полях.

Борис подумал и произнес:

– Поля за насыпью. Через железную дорогу огонь не пойдет. А за лесом воздушные патрули следят. С парашютами.

– А чего сено не вывозят? – спросил Юрик.

– Не успели, значит. И машины все на уборочной.

Снова запылал стог. Если говорить по-честному, Юрику тоже нравилось смотреть, как они горят, но он ни за что бы не признался в этом, раз Борис недоволен. И со злостью сказал:

– Какой-то дурак окурок бросил, вот и пошло…

– И никакой не окурок, – своим протяжным голосом заговорила Валька. – Это все от метеорита загорелось. Мне рассказывали.

– Кто тебе рассказывал? – огрызнулся Юрик.

– Ну, Алешка рассказывал.

– Слушай ты его больше, – сказал Борис. – Он наговорит… Тоже вот сказал сегодня: «Один часик покатаюсь». Теперь ищи ветра… Ночь

уже скоро.

– Слышь, Борь, – вкрадчиво заговорил Юрик, – он ей всякую чепуху насочиняет, а она верит. Тогда тоже какую-то горушку в лесу увидели говорит, что курган. И потащил ее клад искать. А нашли, знаешь, что? Ха…

– Да ну тебя, – сказал Борис.

– А про метеорит все равно правда, – вздохнула Валька. – Вы ничего не знаете, потому что спали, а Алешка не спал и все видел, как звезда упала на болото, видел. А утром уже горело.

– А нам почему не сказал? – спросил Борис.

– Он только ей одной про все говорит, – невесело хихикнул Юрик.

– Невесте своей.

– Болтун несчастный! – печально сказала Валька. – Хоть бы полечил язык свой длинный, что ли…

Борис повернулся к ней.

– Может, он этот метеорит искать поехал?

Валька встревоженно заморгала.

– Я не знаю. На велосипеде разве можно туда?

– Туда никак нельзя, – вмешался Юрик. – В торфе такие ямищи выгорают. Бухнешься туда и в горячем пепле задохнешься.

– Брехня! – отрезал Борис.

– Если бы брехня!.. – сказал Юрик тихо и серьезно.

Еще один стог вспыхнул ярким, бездымным пламенем. Свет долетел до чердака и выхватил из темноты ребячьи лица. Толстогубый белобрысый Борис сидел насупившись. Круглое Юркино лицо было уже не насмешливым, а обеспокоенным. Валька смотрела прямо перед собой и грызла кончик тоненькой светлой косы. И вдруг побежала по Валькиной щеке блестящая точка – слезинка.

– Еще чего! – разозлился Борис. – Пореви еще. Ладно, что матери нет, а то бы уже на два голоса…

– А почему ее нет? – спросил Юрик, чтобы хоть что-нибудь сказать.

– Дежурит на станции. Она всегда дежурит по пятницам.

Валька выпустила из зубов косу.

– Сегодня пятница?

– Привет! – сказал Юрик.

– Я знаю, – быстро заговорила Валька, – он на реку уехал. Ой, что бу-удет…

– Что «бу-удет»? Почему на реку? – закипятился Юрик.

Но Борис уже вскочил. И первый спустился по лестнице.

– В какую сторону?– спросил он на ходу.

– Где обрыв. К сухой сосне, – тяжело дыша, сказала Валька. Она еле поспевала за мальчишками.

– Всего-то километра два, – тихо проговорил Борис. – Сто раз можно было съездить.

– Думаешь, потонул? – брякнул Юрик.

– Да помолчи! – крикнул Борис.

Улицу прошли быстро. Потянулся луг. Пересекли шоссе. Асфальт был еще теплый.

Желтые ромашки светились в темной траве. Круг земли, очерченный горизонтом, был уже укрыт сумерками. Небо на юго-востоке тоже стало

густо-синим, ночным. Но северо-запад оставался зеленовато-желтым, и на светлом небе рисовалась черная сосна с голыми кривыми сучьями. Там был обрыв над рекой.

– Зачем его туда понесло, Алешку твоего? – сквозь зубы спросил Борис у Вальки.

– Твоего!.. Я, что ли, знаю, зачем… Он «Рахманинова» провожать поехал.

– Кого?

– Ну, теплоход…

Борис плюнул на ходу.

– Хоть бы я что-нибудь понимал.

– У них всякие свои тайны, – забегая вперед, торопливо заговорил Юрик. – Он ей про все рассказывает. А нам ничего.

Валька всхлипнула:

– Я, что ли, виновата?

Разве она была виновата в том, что ей, а не им все рассказывал Алешка?

Прошлым летом было не так. Он тогда тоже все каникулы прожил у них. Мать Вальки и Бориса

была хорошей подругой Алешкиной матери – тети Гали. Она давно звала «свою Галинку» приехать в поселок, где лес и река и совсем как на даче, но Галинка не могла и второе лето подряд присылала вместо себя сына.

В том году они все пошли встречать его – мама, Борис, соседский Юрка. И она, Валька, пошла.

Он вышел из вагона, маленький, тщательно причесанный и чисто умытый на дорогу, в аккуратном сером костюмчике и черном беретике на затылке…

Ну и что же, что она подумала, будто Алешка красивый? Ведь никто этого не знал.

А он через несколько дней превратился в обыкновенного мальчишку. Забросил свою курточку с большими красивыми пуговицами и беретик с блестящим значком, изодрал о футбольный мяч новые желтые сандалии. Волосы отросли и стали растрепанными. Пропылился он и загорел, потому что целые дни носился где-то с мальчишками. И так же, как они, дразнил ее, когда надоедала:

Спали они, как и нынче, на чердаке. Втроем – Алешка, Борис и Юрик. Там у них был какой-то штаб. Там они делали себе луки с легкими тростниковыми стрелами. А Вальке не делали. Ну и не надо, она и сама умела. Только ей не хотелось…

А в этом году все получилось иначе. Алешку никто не встречал. Он приехал неожиданно и пришел со станции один. В том же черном берете и сером костюмчике, из которого сильно вырос.

Валька поливала в огороде огурцы.

– Алешка, ой!.. – растерялась она.

Он сказал:

– Что ойкаешь? Пчела, что ли укусила?

– Не… Не укусила, – ответила она и смутилась. – А почему не написал, когда приедешь? Мы бы встретили.

– И так знаю дорогу, – сказал он, стаскивая с плеча лямку маленького рюкзака. Вдруг посмотрел на Вальку и удивился:

– Ты длинная какая стала!

– И ты… – Валька несмело улыбнулась. – Тоже какой-то… как журавель длинноногий.

Она тут же испугалась. И чтобы Алешка не вздумал обидеться, добавила:

– Теперь на Васькином велосипеде с седла до педалей достанешь, наверно.

– Нет, – вздохнул он, – еще не достану. Еще на раме придется ездить.

И они замолчали. Потом Валька сказала,

– Наших-то дома нет. Мама с Василием на работе, а Борис пошел с Юркой на карьер рыбачить.

– У-у… – Алешка сразу как-то потускнел. И Валька опять испугалась. Она не хотела, чтобы ему было скучно.

– Может, отдохнешь? – нерешительно спросила она, потому что знала: с дороги полагается отдыхать.

– Не хочу, – отмахнулся Алешка. – Думаешь, устал? Всего три часа в поезде…

– А пыльный-то какой. Ужас! – сказала она.

– Это я в окне торчал.

– А умыться хочешь? Хочешь, полью?

– Полей.

Валька поливала ему на руки прямо из лейки и думала: сказать или не сказать? Ей было не жалко своей тайны, но Валька боялась, что

Алешка будет смеяться.

И все-таки она решилась. Ведь нельзя же, чтобы он с первых минут заскучал здесь.

– А хочешь… Хочешь, покажу чудовище?

– Где? – быстро спросил он.

– А близко. В роще за кладбищем.

– Хочу.

И они побежали, бросив среди гряд тощий Алешкин рюкзачок и зеленую лейку, из которой, булькая, выливалась вода…

Алешка не смеялся. Чудовище оказалось просто обломанным стволом кривой березы, но Алешка не смеялся.

– У-у, – тихо протянул он. И сказал смущенной Вальке: – Это белый дракон.

Выгнутая книзу, расщепленная верхушка ствола походила на страшную голову с ощеренной пастью. Черный сучок-глаз бешено смотрел с высоты.

– А другого глаза нет, – озабоченно сказал Алешка. Скинул сандалии, с трудом вскарабкался по стволу и сел дракону на шею. Потом вытащил перочинный ножик и стал выцарапывать на морде чудовища второй глаз.

– Ой, свалишься, – прошептала Валька.

Он не свалился, но порезал палец.

– Говорила я, – взрослым голосом сказала Валька. – Подожди, найду подорожник.

Сунув палец в рот, Алешка пробормотал:

– Здесь нозыком бесполезно. Нузен топор…

– Сбегаем? – предложила она робко.

– Сбегаем!

Они побежали напрямик, по большой запутанной траве, и Алешка бежал рядом и смеялся, все еще держа палец во рту.

Дома по-прежнему никого не было, и они взяли плотничий топор Василия – младшего брата Валькиной матери. Сделали чудовищу второй

хороший глаз, приладили костлявые лапы из сучьев и гриву из прошлогодней травы.

Вечером соседская бабка Анюта, крестясь, рассказывала женщинам, что по дороге на кладбище видела нечистую силу. Валька и Алешка тихо смеялись, а Борис и Юрик ничего не понимали…

И потом они не понимали многого. Юрка однажды сказал хмурому Борису:

– Мамочкиным сынком он стал. Жених…

Ну и пусть! А про теплоход все равно Алешка рассказал ей одной.

Это была его тайна.

Так получилось. Он катался на большом велосипеде Василия, ехал, куда поведет тропинка, и она привела его на обрывистый берег к сухой одинокой сосне. Алешка удивился: почему не спилят на дрова это дерево без единой зеленой иголки?

Из-за дальнего поворота показался теплоход. Он двигался не посередине реки, а к правому берегу, прямо на сосну и на Алешку. Но потом развернулся и пошел вдоль обрыва, поблескивая белыми буквами названия: «Рахманинов».

И Алешка понял: сосна – это знак для капитанов.

– Это чтобы правильно вести судно, – объяснил он потом Вальке.

– Чтобы выбирать путь, где река глубже…

Через неделю «Рахманинов» возвращался из рейса. И Алешка снова поехал на берег. И когда теплоход опять уходил на север, Алешка стоял у сосны и смотрел, смотрел…

– А другие пароходы тебе не нравятся? – спросила Валька.

– Я не знаю, – вздохнул он. – Другие какие-то не такие.

– Этот красивый, – сразу согласилась она.

– Он как морской, – тихо сказал Алешка. – Он, говорят, ходит в Обскую губу. А там уже море…

И сегодня Алешка уехал смотреть, как мимо пройдет «Рахманинов». Днем еще уехал.

Валька очень боялась, что они найдут у сосны одинокий велосипед. Но его не было. Не было его и под обрывом, на песке.

– Могли же украсть, – уныло сказал Юрка. – Если Алешка потонул, велик увести могли.

– Городишь сам не знаешь что! – разозлился Борис. – Здесь и не бывает никто почти.

– А может, бывает…

– В чем он уехал? – спросил Борис у Вальки. – Да перестань ты носом хлюпать!

– Я, что ли, знаю… В трусах, в майке.

– Босиком?..

– В сандалетах.

– Ну, вот. Они-то все равно бы остались. Кому они нужны? Там дыры в подошвах – каждая с пятак. Айда домой, может, он приехал. Я ему морду набью, маминому сыночку.

– Тебе бы только бить, – всхлипнула Валька.

Они торопливо зашагали назад.

– Может, правда, приехал? – шепотом сказала Валька.

– Сейчас Василий придет. Надо сказать, что Алешка потерялся,—бросил Борис.

– Ничего и говорить не надо, – вздохнул Юрик. – Он сам спросит, где велосипед. Ему же на танцы с Зойкой надо ехать.

– Все ты знаешь, – сердито сказал Борис.

– А чего? Знаю! И Алешка знает. Фигу ему Василий даст еще покататься. Не понимает, что ли, ваш Алешка?

2

Алешка все понимал. Но с самого начала ему просто не везло.

Виноваты были машины.

Они шли и шли нескончаемой цепью. Алешка насчитал пятьдесят четыре и сбился. Мелькали, мелькали зеленые кузова с белой надписью «Уборочная». А за стеклами кабин Алешка видел лица водителей, усталые и равнодушные. Водителям не было дела до Алешки.

Ни один из них не нажмет тормоз!

И надо ждать, ждать, пока не пройдет этот гудящий поток. Лишь тогда можно будет пересечь шоссе и снова помчаться, налегая всей тяжестью на педали. И уже не по тропинке, а напрямик, подминая колесами желтые высокие ромашки. Потому что надо спешить.

А машины, кажется, не спешили. И Алешка уже ненавидел их, тупомордых, тяжелых, гудящих надоедливо и бесконечно. Они закрыли ему путь к берегу! И ползли, ползли по горячему от солнца асфальту. А время летело…

Он опоздал.

Когда хвост автоколонны вытянулся из леса, Алешка сквозь гул моторов услышал гудение теплохода. Вернее, не услышал, а просто почувствовал чуть заметный двойной толчок воздуха. Значит, «Рахманинов» показался из-за желтого глинистого мыса.

И Алешка повернул назад.

Правда, он знал, что мог бы еще успеть и увидеть корму теплохода. Вдали, у нижнего поворота. Но зачем? Капитан все равно не заметит Алешку. Капитаны не смотрят назад. Им нельзя. Впереди опасная дорога: мели, перекаты.

Он опоздал. Значит, все было зря. Зря ездил на станцию, зря просил какого-то недовольного пассажира позвонить в город, на пристань. Сам Алешка звонить не мог: телефонистка знала его по голосу и бросала трубку. Он ей надоел. Пассажир торопился куда-то, но Алешка очень вежливо попросил его узнать, когда отчалит «Рахманинов». И тот дозвонился и узнал. И проворчал, подхватывая чемодан:

– В двенадцать тридцать по-местному. И зачем тебе? Все равно он здесь не останавливается…

Зачем? Будто все на свете можно объяснить!

Он и себе-то не мог объяснить как следует. Просто, когда белый трехпалубный теплоход появлялся из-за мыса, что-то непонятное делалось с Алешкой. Словно «Рахманинов» вез ему какой-то удивительный подарок. Или какую-то тайну…

Теплоход походил мимо. Путь его лежал по синим лентам рек, окаймленных тайгой. А на берегу оставался Алешка, и ему было грустно. Он хотел, чтобы у него было что-то общее с теми, кто водит «Рахманинова» к морю. Чтобы он мог сказать: «Мой корабль». Но пока

он мог только приходить на берег и смотреть, как белый теплоход проплывает мимо. И он приходил каждый раз, как на вахту. И смотрел.

Он думал, что, может быть, капитан заметит его – мальчика с велосипедом, всегда стоящего у сухой одинокой сосны.

А зачем надо, чтобы он заметил? Этого Алешка совсем не сумел бы объяснить. Даже Вальке, хотя она все хорошо понимала.

Но, может быть, будущим летом он с отцом поплывет на «Рахманинове» в Самарово – там живет папин товарищ. И Алешка где-нибудь на трапе встретит капитана и скажет:

– Здравствуйте. Вы помните сухую сосну на обрыве у поселка Белые Юрты?

– Да, – ответит капитан, потому что он, конечно, знает все береговые приметы. – Помню. Ну и что? – И нетерпеливо сведет брови.

– А помните, в прошлом году там всегда стоял велосипедист?

– Да, действительно, – вспомнит капитан. – Это было. А в чем дело?

– Так просто. Ни в чем, – скажет Алешка. – Это был я.

– Вот как? – слегка удивится капитан. – И что ты там делал? Всегда…

И Алешка ответит:

– Ждал вас.

Брови под лаковым козырьком разойдутся, и капитан не станет больше спрашивать. Капитаны понимают с полуслова. Он возьмет Алешку за плечо и поведет на мостик…

А что будет потом, Алешка придумать не мог. Но, наверно, что-то хорошее. Лишь бы капитан действительно заметил его.

И, кажется, это случилось. В прошлый раз.

Алешка поднял руку и нерешительно махнул теплоходу. Произошло удивительное: дрогнул воздух, и басовитый голос сирены трижды прозвучал над водой: та-а… та-а… та-а…

Кому сигналил «Рахманинов»? Раньше он никогда не гудел здесь, честное слово! Зачем ему гудки, если до поворота далеко, а впереди ни суденышка? И вообще никого кругом. Только Алешка на обрыве. Значит, это ему? Может быть, правда ему?

А в следующий раз, если снова махнуть рукой? Ответит?

Но следующего раза не было. Помешали машины.

Домой Алешка не поехал. Не хотелось. Борис и Юрка собираются на старый карьер купаться, а может, рыбачить. Борис у Алешки спросит: «Пойдешь?» Алешка мотнет головой: «Не пойду». «Почему?» Ну, как ему объяснишь? Сказать, что настроения нет? Борис только плюнет в лопухи – настроения еще какие-то! А Юрка ехидно зашепчет: «Ну и пусть сидит дома с невестой своей. Мы и без него… Ага, Борь?» И чего они злятся на Алешку? Будто он что-то плохое им сделал! Будто он должен ходить везде вместе с ними и делать все, что они делают! А если ему интересно что-то другое?

И, проезжая у березовой опушки, он свернул на чуть заметную тропинку. Увидел ее и сразу повернул, даже сам не ожидал этого. По лицу, по плечам, по коленям стеганули мелкие листья. Зазвенели спицы, отбивая и перемалывая тонкие сухие ветки. Лицо залепила невидимая лесная паутина. Отплевываясь, Алешка успел заметить толстого серого паука. Паук раскачивался на обрывке порванной мухоловной сети, сердито шевелил ногами и, наверно, ругался.

Березняк скоро кончился, тропинка пошла под уклон, и велосипед, прыгая по корням, сам выехал на желтую песчаную дорогу.

Если свернуть налево, дорога выведет на тракт. Но чего Алешка не видел на этом тракте? Опять смотреть, как ползут грузовики? Он повернул направо и нажал на педали.

Там, где песок, ехать нелегко, даже если сидишь в седле. А если велосипед большой и надо стоять на педалях и в то же время крутить их, то совсем тяжело. И все же он ехал. Он вспомнил про машины и снова здорово разозлился на них. А когда злишься, то часто не замечаешь трудностей. И, кроме того, было интересно: что там впереди? И дальше, за поворотом?

За поворотом была машина.