Женское оружие Красницкий Евгений
– И не только она, – многозначительно отозвалась Ульяна. – Листвяна тоже.
– Вот оно как… Значит, не забылась еще эта детская ворожба, помогает бабам. У нас-то в селе про нее, почитай, и не вспоминали, поп бы замучил укорами да епитимьями… а мне бабка моя сказывала… Ну так и дай Бог им обеим здоровых младенцев.
Аринка с Ульяной одновременно перекрестились, переглянулись с улыбками и пошли дальше.
Надо заметить, что с появлением в Ратном лавки жизнь завзятых сплетниц несколько затруднилась. Если раньше собирать и разносить новости можно было у колодцев, у церкви да на мостках, где белье стирали, то теперь к этим местам добавилась еще и лавка, возле которой даже по летнему времени, несмотря на страду, почти всегда было с кем от души почесать языком. Варвара, самая главная ратнинская сплетница, после ее открытия буквально разрывалась на части, ежедневно решая очень непростую задачу: куда пойти в первую очередь? Вопрос «А надо ли идти?» – перед ней не стоял никогда. В тот день она угадала правильно. Во всяком случае, сначала она подумала именно так…
Далеко идти и не надо было: лавка, оказывается, располагалась совсем рядом с лисовиновской усадьбой, в бывшей избе Андрея – Ульяна мимоходом упомянула об этом, и у Аринки от одного этого, совсем пустякового вроде бы замечания потеплело на сердце. Хоть и не его уже это дом, но ведь она войдет туда, где был ЕГО родной очаг… словно благословения попросит. Может, когда-нибудь и доведется самой для него огонь развести? Дай-то Бог…
Долго радоваться, впрочем, ей не пришлось: стоило им только подойти к распахнутым воротам, как Ульяна замедлила и без того небыстрый шаг, прервалась на полуслове и совсем уж было собралась поворачивать обратно, да Аринка придержала ее за рукав.
– Ты из-за этих, что ли? – кивнула она в сторону нескольких баб, которые что-то весьма оживленно обсуждали, стоя у входа в лавку, но, завидев их, замолчали и уставились во все глаза. – Кто-то из них тебя задевал, да?
– Да не то чтобы задевали, – неохотно ответила Ульяна. – Они все жены ратников, а Илья мой еще совсем недавно обозником был, так они никак привыкнуть не могут, что я им ровней стала. Ведь привяжутся сейчас… Варвару еще не ко времени принесло – уж она-то не смолчит.
– Ну, если так уж считаться, то это они тебе не ровня, – Аринка скептически поджала губы, разглядывая уставившихся на них баб. – Ты повыше них будешь, твой муж – обозный старшина и наставник, и Лисовину крестный брат. Так что не робей – задевать меньше будут. А мне сворачивать и подавно нельзя: хочешь не хочешь, а придется сразу же показать, что не дам я себя в обиду, иначе заклюют. Ну да ладно, сейчас увидим, у кого язычок-то острее заточен.
«А Лисовинов-то здесь даже кумушки боятся, не спешат на нас с расспросами набрасываться. Совсем уж без внимания не оставят, конечно, ну так я чужих языков не боюсь, спасибо матушке-свекровушке. Нигде чужаков не любят, сразу стараются поставить на место. Меня-то уж и подавно, после вчерашнего. Да и слухи про опекунство Андрея уже по всему селу разлетелись – сколько народу на нас по дороге в церковь пялилось. Интересно, которая из них первой начнет? Вряд ли самая умная… самая нетерпеливая, скорее».
Первой голос подала та самая баба, которая вчера смотрела из толпы на приезжих жадным взглядом завзятой деревенской скандалистки. Видно, это и была главная местная сплетница Варвара, которую Ульяна опасалась.
– Ты, что ли, будешь та самая вдовица Арина, которую Немой в походе подобрал? – протянула она насмешливо, оглядывая чужачку с головы до ног.
Аринка напустила на себя простодушный вид, даже рот чуть приоткрыла, захлопала глазами с выражением наивной невинности на лице и спросила с искренним удивлением:
– Не тво-о-ой? А что, там и твой был? Прости, не заметила. У нас в Дубравном дубов много, одним больше, одним меньше. Да и не знаю я, который из них твой-то был?
Аринка еще только начала говорить, а на лице Варвары уже появилось выражение презрительной жалости, ведь судьба пришлой была предопределена заранее: быть обсмеянной и униженной, чтоб сразу место свое поняла и не заносилась. Смысл ответа до первой ратнинской сплетницы дошел только тогда, когда вместо поощрительных смешков она услышала за спиной тишину. Бабы, затаив дыхание, ждали продолжения, прекрасно понимая, что первый отпор Варвару, при ее-то опыте, смутить не должен. Наоборот, только раззадорит, а значит, забава удастся на славу!
Аринка тоже в этом не сомневалась, но совершенно не боялась. Варвару она поняла прекрасно, случалось и не таких окорачивать в Турове – там ей не раз приходилось за себя постоять. Красивая молодая чужачка, не городская, а из дальнего села, да замужем за красавцем Фомой, по которому, что уж там говорить, сохли и девки, и молодые вдовы. Спасибо бабкиной науке – отбилась, а уж тут-то…
– Да уж! Конечно, не мой! – Варвара тем временем задорно подбоченилась и оглянулась на подруг. – Уж мой-то тебя, бесстыдницу, в чем мать родила на руках таскать не стал бы. Тем более, на глазах у отроков.
– Так это ты про Андрея Кириллыча, что ли, любопытствуешь? – просветлела лицом Аринка, будто только сейчас догадавшись, о чем ее спрашивают. – А я-то не пойму никак… Ну да, он уж точно не твой! – согласно кивнула она Варваре. – Ты-то ему зачем? – и, критически осмотрев соперницу, проговорила вроде как про себя. – Да и такое… не то что поднять – волоком не всякий дотащит! Если перекатить только…
В толпе баб кто-то прыснул, видимо, представив себе описанную Аринкой картину. Варвара снова выдержала удар; хоть кровь и прилила к щекам, но ни голос, ни осанка ее не изменились:
– А ты и обрадовалась! Хоть какой, да все ж таки муж потрогал, не побрезговал… после других.
– Ну так ежели ему другие все, как ты, попадались… – сочувственно покивала ей Аринка. – А я-то удивлялась, что он не женат… Ну, да такой воин, из рода высокого, на кого ни попадя и не посмотрит…
– Ну, ты, потас…
– И как твой-то муж справляется, даже удивительно, – продолжила Аринка, словно не слыша противницу. – Это ж от такого счастья и очуметь недолго!
Оглушительный хохот прервал ее на полуслове. Некоторые даже слезы утирали, так их пробрало. Какие-то слова Арины явно попали в «убойное место»: Варвара побагровела и, набрав полную грудь воздуха… выдохнула его, так и не произнеся ни звука.
Причины этого Аринка не поняла, но воспользовалась представившейся паузой, чтобы оглядеться. Во дворе заметно прибавилось народу: кто-то вышел из лавки, да так и остался на крыльце, стараясь не пропустить ни слова, кто-то мимо ворот проходил да подошел поближе, привлеченный собиравшейся толпой. Мужи, правда, до сих пор делали вид, что их мало интересуют бабьи перепалки, хотя некоторые уже посматривали с интересом, ухмылялись в усы и явно ждали продолжения. Несколько баб, подошедших чуть позже, собрались вместе и тихо переговаривались, но что-то не спешили поддержать Аринкиных противниц и стояли хоть и близко, но все-таки особняком. Они и до этого откровенно посмеивались, глядя на односельчанок, а сейчас хохотали громче всех.
«Видно, тут, как и везде, свои раздоры. Похоже, бабы-то между собой не ладят. Хоть и не спешат они явно на мою сторону встать, я для них чужая, но и своим не сочувствуют. Не любят люди сплетниц и скандалисток, нигде не любят. Да что ж я такое сказала-то?»
Чтобы оценить все это, Аринке хватило нескольких мгновений – тех самых, когда, оглушенная ее отповедью и хохотом односельчан Варвара хлопала глазами и разевала рот, впервые, вероятно, не находя слов в ответ. Она давно привыкла, чтобы смеялись не над ней, а вместе с ней, и теперь совершенно от того растерялась, не зная, как быть. К тому же ее сбивало с толку по-прежнему приветливое, немного сочувственное выражение лица Аринки, совершенно не соответствующее тем словам, что как будто отхлестали ее по щекам у всех на виду. Да и произнесены они были не в запале и не со злом – мимоходом, с милой улыбкой, слегка снисходительно. ТАК скандалить Варвара не умела и была совершенно выбита из колеи – это сразу в глаза бросалось. Остальные бабы тоже замолчали, пытаясь осознать происходящее: они привыкли к стычкам с криками, бранью, взаимными обвинениями, порой совершенно нелепыми, но сейчас скандал получался какой-то… неправильный, непонятный, так что даже те, кто уже были готовы заклевать пришелицу, примолкли.
Возможно, Варвара и попыталась бы продолжить, но неожиданно у нее из-под локтя вывернулась какая-то мелкая бабенка весьма неряшливого вида.
– А-а-а! Потаскуха!!! Блудить сюда приперлась!!! Мужей наших… – заголосила она с такой неподдельной злобой в голосе, что Аринка удивилась. Остальные, да хоть вот и Варвара, тоже неласково смотрели, но не так: их неприязнь была как раз вполне объяснима и вписывалась в обычай, но не больше. А у этой все так и кипело внутри, словно приезжая ей самой в чем-то поперек встала.
«Э-э-э, подруженька, а ты тут не слишком в чести, вон как остальные на тебя косятся – без одобрения, даже с насмешкой. Похоже, не очень-то тут к тебе прислушиваются, скорее, терпят только, ну и помыкают тобой, не без этого. Даже Варвара вон поморщилась. А вот ты на них смотришь заискивающе».
– Ой, а что это такое? – с искренним интересом спросила она, одарив распустеху лучезарной улыбкой.
– Где? – та от неожиданности обернулась назад – посмотреть, что это там углядела ненавистная чужачка.
– А что это у вас такое крикливое и чумазое? – поверх головы новой противницы поинтересовалась Аринка у тех баб, что громче других смеялись над Варварой.
– Да это Лушка Безлепа! – весело ответила ей одна из них, явно наслаждаясь происходящим – судя по всему, эта самая Безлепа давно стала всеобщим посмешищем. Оттого, видать, и к Варвариной компании примкнула, чтоб прочие не заклевали.
«И с мужем ты, должно быть, неладно живешь: голубки на подвеске, символ супружества, тусклые, даже заржавели кое-где. Да вон и синяк под глазом еще не совсем прошел, и взгляд затравленный – часто бита бываешь… Ну так и неудивительно – при такой-то неряшливости хорошей хозяйкой не будешь. А муж, должно быть, от такой жены гуляет. Его виноватить ты боишься, так на баб всю свою злость и перенесла. Потому и на меня смотришь заранее, как на врага: соперницу во мне заподозрила…»
– Ты дурочкой-то не прикидывайся… – вякнула было Безлепа, растеряв первоначальный разгон, но не желая останавливаться. Опыт Варвары ее ни чему не научил; остальные-то, кто поумнее, помалкивали.
– Так приходится под тебя подстраиваться, – ласково улыбнулась ей Аринка, – у тебя-то оно само получается.
– Умная больно! – снова срываясь на возмущенный визг, выпалила Лушка в лицо Аринке, опять распаляясь. – Ежели на Немого нацелилась, так того добра и не жалко! Этого лисовиновского цепного пса бери, а других не замай!
«Ну, так и есть! Ох, и дура же… да в придачу еще и ревнива без меры… Вон бабы-то как на нее смотрят – с насмешкой; видать, одно только на уме – что все ее благоверного соблазнить норовят! Но как она на Андрея-то… А ведь остальные явно при этих словах от нее отшатнулись… боятся. Его боятся! Она-то, дура, в запале сама себя не слышит… Ну, зря ты это сказала, голуба, ох, и зря!»
Хоть и разозлилась Аринка, что эта баба смеет так Андрея задевать, но даже бровью не дрогнула, наоборот, улыбнулась ей еще ласковее, словно дорогой подруге. И не сказала – пропела в ответ:
– Преданность да верность мужу не в укор, а воину цепь не наденешь. Вот иных кобелей шелудивых только на цепь и сажать, да и то без пользы: все на сторону смотрят. Но ты не кручинься, мне такие без надобности, только под ногами путаются. Хотя… – Аринка окинула задохнувшуюся от ее слов бабенку жалостливым взглядом, вздохнула с сомнением и покачала головой. – Ведь все равно по чужим дворам бегать не перестанет. Может, где и пожалеют, кость какую кинут, раз дома-то помоями потчуют. Вон, я гляжу, у голубка-то твоего ненаглядного и клюв уже заржавел от такой жизни собачьей, – и кивнула на пояс своей противницы.
И опять ее слова были встречены дружным хохотом со стороны тех баб, что стояли чуть в стороне; Варварины подружки – и те уже откровенно усмехались. Веселились и зрители, собравшиеся поглядеть на бабий скандал; даже мужи теперь не скрывали своего интереса, а некоторые так и вовсе глядели с одобрением на Аринку, которая продолжала сохранять на лице откровенно сочувственное выражение.
Безлепа же вспыхнула до корней волос, растерянно оглянулась на товарок, ожидая от них поддержки. Те, однако, ей на выручку не спешили, зато со стороны второй стайки баб раздался задорный голос:
– Эй, Безлепа! А ведь угадала вдовица Арина про помои-то! Недаром твой Прокоп миску с подгорелой кашей намедни в сердцах тебе на голову надел!
– А у голубка-то твоего, и правда, нос заржавел. Смотри, скоро и хвост заржавеет! – сквозь смех выкрикнула другая.
– Заржавеет и отвалится, – добавила еще одна бабонька к всеобщей радости.
– Хво-о-ост, говоришь? – не выдержала Лушка, оборачиваясь к последней насмешнице. Мгновенно позабыв про Аринку и явно вспомнив старую обиду, она заголосила уже в ее сторону:
– А ты-то куда лезешь, коза блудливая?! Думаешь, не знаю, с кем ты на сеновале кувыркалась?!
– Ты лучше за своим обормотом следи, помойка ходячая! – тут же раздалось в ответ. – Тебе не достает, так другим не завидуй! Сама виновата!
Видать, намек пришелся не в бровь, а в глаз, Лушка опять развернулась и накинулась на другую бабу, стоявшую до того прямо у нее за спиной:
– А тебя я и вовсе в нужнике утоплю, кикимора рыжая! Если еще хоть раз рядом с моим…
– Да он тебя раньше утопит в тех помоях, что ты на стол подаешь! – не осталась в долгу та.
– Потаскухи!!! – сорвалась на визг неряха. – Все знают – и ты, и твоя сеструха на передок слабы! А ты, Глашка, только и думаешь…
– Сама ты муха навозная! Да кому твой опарыш лысый надобен! – насели те на Лушку уже вдвоем.
«У-у, угадала я: ты еще и ревнивая! Ну, с таким норовом, бабонька, тебе только в прорубь головой… если муж раньше не прибьет».
Аринка успокоилась и отшагнула немного в сторону. Дело было сделано. Бабы сцепились между собой, позабыв про нее. Обычное дело – чтобы посильнее уязвить обидчицу, в ход идут как справедливые, так и выдуманные обвинения и попреки, ни малейшего отношения к тому, с чего началась ругань, не имеющие. Да и неважно уже бабам, что говорить, главное – высказаться.
Скандал, как костер, продолжал разгораться, чуть ли не в десяток голосов оповещая округу о подробностях ратнинской жизни за последние несколько лет. У кого-то свинья в чужой огород залезла, у кого-то капуста аж в позапрошлом году, вместо того чтобы закваситься, стухла; у кого-то дочка хромая и ни в жизнь замуж не выйдет; кто-то с мужем в погребе любился (другого места не нашли); кому-то ворона на голову нагадила (знает, куда гадить, птица мудрая).
Аринка некоторое время поколебалась – уходить от греха или остаться, а потом склонилась к уху Ульяны:
– А чего это я сказала такого, что над Варварой все хохотать начали?
– Да мужа ее как раз и кличут Чумой, – усмехнулась Ульяна. – Угадала ты ловко – и правда, совсем чумовой он у нее. Да и она… У нас ее еще никому не удавалось заткнуть. Как ты-то умудрилась? – начала было Ульяна, но вынуждена была прерваться, потому что крики и визги переросли уж и вовсе в дикие вопли. Оказывается, Лушка, не выдержав словесного поединка со своими противницами и исчерпав все слова и оскорбления, вцепилась ближайшей в физиономию, за что тут же получила затрещину от второй. Пострадавшая от нее баба, издав протяжный вой, еще и добавила, так что Безлепа отлетела на несколько шагов и со всего маху наступила на ногу стоявшей в стороне дородной бабище – широкой в кости и сложения весьма не малого.
– Куда прешь, лягуха тухлая?! – рявкнула та на скандалистку и отвесила ей такой мастерский удар кулаком по уху, что несчастная Лушка, запутавшись в юбке и споткнувшись, полетела дальше, но уже вперед головой, и врезалась в трех молодух, до этого не принимавших никакого участия в драке.
– Бодаться вздумала, коза безрогая?
– Ах ты, корова мокрохвостая! Я те щас хвост-то на рога живо накручу!
А молодуха, сбитая Лушкой с ног, падая, заверещала и, широко взмахнув руками, задела ожерелье на груди Варвары. Нитка лопнула, и бусины рассыпались прямо в пыль.
– Ты чего, курица ощипанная, творишь?! – ахнула та и, мимоходом пнув ногой упавшую бабу, рванулась на Лушкину обидчицу:
– Из-за тебя все, кобыла лядащая!
– Катьку не тронь, беременная она! – взвизгнули сзади сразу две бабы, кидаясь на свою лишенную украшения товарку.
Вскоре перед крыльцом сельской лавки кричала, визжала и крутилась, словно в хороводе, безобразная бабья драка, втягивая в свой круговорот все новых участниц. Одна рванулась было вытащить из этой кучи-малы пострадавшую то ли дочь, то ли сестру, но ненароком встряла между двумя вцепившимися друг в дружку противницами и только успевала отмахиваться от них. Еще одной, по неосторожности подошедшей слишком близко, неожиданно заехали по носу, она рванулась дать сдачи, да так и растворилась в свалке. На кого-то упала вырвавшаяся из этого кипящего котла молодуха с совершенно безумными глазами, в растерзанной одежде, пытаясь устоять на ногах, дернула за руку, ее оттолкнули, но через мгновение обратно в толпу влетели уже двое.
Растрепанные бабы в запале сыпали проклятиями и обвинениями, рвали друг с дружки платки, вцеплялись в косы и норовили выцарапать противницам глаза, да и кулаками махали вполне споро – уже кое-кто выл в стороне, держась за разбитое лицо или еще какую пострадавшую часть. Раскатились в пыли еще чьи-то порванные бусы, трещали рубахи, а наблюдающие за этим буйным весельем многочисленные зрители не торопились прекращать побоище – себе дороже обойдется.
В общем, бабы самозабвенно выясняли отношения, напрочь забыв про Аринку, а она по-прежнему стояла в сторонке с невинным и немного отстраненным видом, удивленно наблюдая за происходящим – такого она еще не встречала.
«Да-а, мальчишеские драки я видела, мужские тоже, но женскую – в первый раз. Права бабка была: отвратное зрелище… и страшное, хотя и не так, как драка мужей или отроков. Муж в драку полезет только тогда, когда НЕ драться он не может, иначе мужем себя считать не станет. Мальчишки себя перед дракой бранью распаляют, а бабы… Они ведь тоже бранились, но не так, как отроки: не распаляли себя, а… будто они УЖЕ бились – словами…
Ну надо же, сколько лет прошло, как бабка мне это говорила, я ведь и забыла уже про тот разговор, а вот увидела сейчас – и все вспомнила. Главное женское оружие – это не кулак, а слово. В драку же полезет только та, у которой слов уже не осталось.
И это боевые подруги воинов, про которых Михаил толковал? Да обычные же бабы! Или… или они сейчас могут себе ПОЗВОЛИТЬ быть обычными бабами? Вон, мужи стоят, посмеиваются, значит, бояться нечего, все тихо-мирно. Однако некоторые-то вполне умело кулаками машут и от чужих ударов защищаются… Как Ульяна сейчас говорила – ее муж обозником был? Может, здесь не только мужи на воинов и обозников делятся, но и у баб что-то похожее есть? Тогда… обозницы непременно биты бывают? Или тут не так все просто?»
Ульяна, хоть ей такое и не в диковинку было, откровенно маялась и высматривала кого-то, кто смог бы остановить побоище – может быть, именно потому, что не раз видела, до чего оно в конце концов довести может.
– Слава богу, что не у колодца мы сейчас!
– А чем здесь лучше-то? Думаешь, в колодец могли кого-то ненароком толкнуть?
– И это тоже… Был у нас один случай… Баба непутевая с пьяных глаз младенца своего в колодце утопила…
– Батюшки-светы! Это как же надо было упиться-то? – Аринка ахнула и перекрестилась.
– Ну… в семье не без урода… есть у нас такая, Донькой зовут. Увидишь – сразу ее узнаешь, не ошибешься. Бабы, когда услышали про такое, ее коромыслами чуть насмерть не забили, с трудом растащили их. Потом полсела в синяках да царапинах ходило… И сейчас, боюсь, разойдутся бабоньки… Ну, наконец-то, вот он-то и управится!..
После такого невнятного восклицания Ульяна решительно направилась в сторону ворот. В них, сложив руки на груди, щерилось в страшной ухмылке вчерашнее чудовище, так напугавшее Аринку – ратнинский обозный старшина Бурей. Что уж ему говорила Ульяна, не давал услышать шум драки, заметно было, что он сам удивлен Ульяниной смелостью, однако же выслушал ее, ухмыльнулся еще шире, кивнул и… как-то вмиг оказался рядом с визжащей и орущей бабьей свалкой. От свиста заложило уши, но увлеченные друг другом бабы не сразу сообразили, что происходит. Тогда Бурей, не глядя, схватил двух ближайших к нему кумушек за шкирку и, будто кутят, швырнул в самую кучу-малу, сбив ими еще нескольких.
– Р-р-разойдись! – рявкнул он на оглядывающихся в недоумении баб, которые по одной вываливались из общей толпы.
Какая-то молодка, разгоряченная дракой, попыталась было огрызнуться в ответ, но Бурей только ощерился и зарычал уже совершенно по-медвежьи. Вот тут-то до баб и дошло, КТО стоит рядом. Драка, будто по команде, прекратилась, а ее участницы, разом забыв все свои споры, как переполошенные куры бестолково заметались по двору – казалось, в ужасе они не сразу сообразили, в какой стороне ворота. Пораженная Аринка, не веря своим глазам, смотрела, как они дружной толпой (и не подумаешь, что только что от души метелили друг друга) наконец рванули на улицу. Визг при этом стоял такой, что свист Бурея тихим шелестом казался.
«Ну, прямо как воробьи с кучи мякины вспорхнули. Хотя… от такого, пожалуй, голову потеряешь».
Бабы, не успевшие в числе первых выскочить со двора, с испуганными криками вдруг шарахнулись в сторону, прижимаясь к одной из створок. Ульяна с Аринкой изумленно глядели на происходящее, не понимая причины столь странного поведения, но в следующее мгновение в опустевшем проеме ворот показался Андрей Немой. Бабы с опаской проскакивали на улицу, стараясь держаться подальше от него и обмахивая себя на ходу крестным знамением.
«Да что ж это такое? Чего они все от Андрея-то так шарахнулись? За что же его ТАК боятся? Почему? Он же… он же лучше всех!»
– Господи, Пресвятая Богородица! Что деется-то! – Ульяна изумленно переводила глаза с Аринки на Немого и обратно. – Арина, да ведь он… он за тобой сюда пришел!
А Андрей и правда поверх голов мелькающих перед ним баб глядел на нее. Неужто, заслышав шум драки, решил, что и она в нее встряла? Аринка успокаивающе улыбнулась ему в ответ, заметив краем глаза, как уставились на нее при этом окружающие, даже у Бурея лицо как будто вытянулось и ухмылка пропала.
«Совсем они тут с ума посходили, что ли? Ну, даже если он и за мной пришел… Чему тут удивляться-то?»
Из-за скандала Аринка с Ульяной в лавку так и не зашли – после всего случившегося посчитали за лучшее вернуться, от греха подальше. Андрей все-таки проводил их обратно на усадьбу, чем окончательно поверг в столбняк всех присутствовавших перед лавкой односельчан. Впрочем, сам он будто и не замечал потрясенных взглядов зевак, да и Арина сделала вид, что внимания на них не обращает.
А в воротах лисовиновской усадьбы на нее налетели сестренки и затеребили:
– Ой, Аринка, а каких кукол нам показала Елька!
– У нее каких только нету!
– Аринка-а, ну Аринка же!
Пришлось на ходу распрощаться с Ульяной, поблагодарить Андрея и, подхватив сестренок за руки, идти на женскую половину дома – обед уже был готов.
– Ну, так что там за куклы, а? Деревянные да складные?
– Ой, а ты откуда знаешь? Тебе тоже их показали? – с подозрением протянула Стешка.
– Нет, не показали, а рассказали – жена дядьки Ильи, тетка Ульяна.
Девчонки с облегчением вздохнули, переглянулись и опять задергали Арину за рукава рубахи.
– Деревянная куколка у нее есть, да… А еще… ой, Арин, мы та-акую видели…
– Да ладно, рассказывайте уж, не томите, – подыграла им Аринка, и довольные сестренки захихикали, а потом одновременно выпалили:
– У Ельки кукла с нарядами есть!!!
– И что? Они же все одетые делаются, – не разделила их восторга Аринка.
– Да нет же, ты же ничего не понимаешь! – возмущенно загалдели малявки. – У этой куклы наряды СНИМАЮТСЯ!!! И их много – разных! Правда-правда! Ты таких никогда и не видела!
– Как это – снимаются? – Аринка и в самом деле ничего не понимала: куклу-то шьют вместе с ее нарядом, он – часть самой куклы, сними его – и что останется? А девчонки продолжали щебетать:
– Ой, Арин, а какие лоскутки там у нее есть! Елька говорит – у нее матушка лучше всех здесь шьет, а ткани ей аж из самого Турова привезли.
– Арин, а нам можно будет таких же кукол? Мы сами сделаем, правда-правда! Ты нам только… это… лоскуточки дашь, а? – Фенька на ходу забежала вперед и, умильно улыбаясь, просительно заглянула в лицо старшей сестре, а Стешка потерлась носом о ее руку. У Аринки слова комом в горле застряли.
«Им бы матушку сейчас об этом просить, а не сестру. Господи, Пресвятая Богородица, ну за что им-то такое испытание? За что безгрешные души наказываешь, Господи?»
Молодая женщина остановилась, обняла обеих сестренок сразу, прижала их к себе и серьезно ответила:
– Будут у вас такие куклы, как вы захотите! Обязательно будут! Дайте только до крепости добраться и на месте устроиться – вместе сделаем! – сказала – как зарок дала, только сама не поняла, кому она это пообещала, им или себе.
После обеда заметно уменьшившийся обоз двинулся в сторону крепости. Аринка, сидя на телеге, проезжающей, как и вчера, через село, снова ловила на себе взгляды встречных ратнинцев. Пожалуй, пялились на нее теперь больше, но… совсем иными уже были эти взгляды. Любопытные и заинтересованные мужские, порой не ласковые бабьи – вон и Варвара с подругами стоит, косится… У многих морды поцарапанные, да синяки уже наливаются… Лушке-то больше всех досталось, но тоже здесь отирается, злобится.
Но кое-кто из баб смотрел весело, даже с одобрением, а на сгрудившихся возле Варвары односельчанок поглядывали и посмеивались. Но не в этом даже дело-то, просто НЕ ЧУЖАЯ она теперь для них, вот что главное! И в усадьбе… Вспомнила, как перед самым отъездом, когда первые телеги уже трогались со двора, поймала на себе взгляд Листвяны. Утром ключница совсем иначе смотрела, не так равнодушно, как вчера, а с интересом, словно только что увидела. Но теперь и еще кое-что появилось в ее взгляде: как будто старая волчица оценивала молодую, не соперничая, нет, скорее, признавая.
Глава 3
Июль 1125 года. База Младшей стражи
– Матушка! Мишаня с Осьмой возвратились!
В горницу к Анне Павловне влетела Машка, с порога сообщила новость и явно собралась добавить что-то еще, но ее перебила заскочившая следом Анька-младшая:
– И бабу какую-то с детишками привезли! В телеге на пароме сидят!
«Рано они – я же их еще несколько дней не ждала… Что-то случилось?»
Встревоженная Анна отстранила продолжающих тараторить дочерей и вышла из горницы. На крыльце она появилась как раз в тот момент, когда в крепостном дворе раздался громкий голос дежурного урядника:
– Академия, смирно!!! Господин старшина! За время моего дежурства никаких происшествий не случилось…
Анна всмотрелась в сына, принимающего доклад дежурного урядника, и в Андрея Немого, с обычной невозмутимостью возвышавшегося в седле рядом с Мишаней.
«Да нет, вроде бы с ними все в порядке. А вернулись тогда почему? С отроками что-то стряслось?»
– Вон баба-то! – раздался за спиной голос Аньки. – Гляди, вон в телеге сидит…
– Молчать! Команда «смирно» была! – бросила Анна Павловна через плечо, но глазами невольно повела в сторону въезда в крепость. Там действительно стояли телеги, которыми правили отроки с купеческого отделения. На первой из них за спиной возницы сидела молодая женщина с двумя девчонками.
«Это еще кто такие? И зачем их сюда привезли? И почему отрок правит… как его… Григорий, кажется? У Ильи что, возниц не хватает?»
– Академия, вольно!
Доклад закончился, Андрей махнул конным отрокам, указывая им путь к казарме, Илья что-то скомандовал возницам, и телеги одна за другой начали заезжать на крепостной двор. Все занялись привычными и понятными делами, лишь один Григорий, въехав в крепость, остановил телегу, явно не зная, что делать дальше.
Привычно цыкнув на дочерей, чтобы не бежали, а выступали степенно, Анна Павловна спустилась с крыльца и пошла навстречу спешившемуся сыну. Выглядел Мишаня бодро и что-то оживленно объяснял недовольному Алексею. Приблизившись на несколько шагов, Анна начала разбирать его слова:
– Да помню я, что купеческих в бой пускать нельзя, но не было никакой опасности! Сам же видишь: никто даже не ранен, да и вояки там были еще те! Вон, даже Арина, – сын мотнул головой в сторону телеги Григория, – двоих уложила! Одного из охотничьего лука, а второго топором… Здравствуй, матушка! – он поклонился матери.
– Здравствуй, сынок! – Анна сделала последние два шага и, притянув к себе голову сына, коснулась губами его лба. – Вы что там, воевали? Кого это топором зарубили?
– Да ничего особенного, мам! Мы в село к Грише заехать решили, а там как раз разбойники; ну, мы их и того… Да не было никакого риска! – Мишка, видимо, продолжал свой спор с Алексеем. – Их и ратники Луки сами перебили бы, но надо же было ребятам дать попробовать по-настоящему пострелять! Я внимательно следил – никто в отроков из лука не целился, а до рукопашной мы не допустили. Матушка, – голос у Мишани вдруг стал приглушенным, а с лица сошла улыбка, – у Гриши беда случилась. Разбойники его родителей убили и дом сожгли. Я сестер его велел с собой сюда привезти. Старшую Ариной звать, вдова она, а младших… запамятовал. Ты бы присмотрела за ними, а, мам? Гриша – парень старательный и способный, негоже ему учебу бросать, может быть, решим дело как-нибудь? – Мишка просительно заглянул матери в глаза.
«Мальцом точно так же лакомство, бывало, выпрашивал…»
– Ну конечно, придумаем что-нибудь. Правильно сделал, что велел их сюда везти. Анна! Ну-ка, быстро! Горницу для сестер отрока Григория приготовить! Мария, скажи дежурному уряднику, чтобы отроков прислал, пожитки с телеги выгрузить! Гриша! Правь сюда!
Анна раздавала указания, а сама отмечала краем глаза, как Алексей увлекает Мишаню в сторону, продолжая обсуждать схватку с разбойниками. От ворот к крыльцу, уже заранее улыбаясь, подходил Осьма с каким-то свертком в руках.
«Наверняка гостинец».
Купец помнил просьбу боярыни присматривать для нее в дальних поездках изделия искусных рукодельниц. Вот и сейчас, видимо, привез что-то. Анна с улыбкой приняла от него сверток.
– Благодарствую, Осьма, что помнишь мою просьбу и радуешь меня, потакая моим прихотям. Сейчас, сам видишь, мне не до разговоров. Вот примем людей, устроим их на новом месте – тогда милости прошу в гости с рассказами.
Андрей тем временем подъехал к телеге, на которой сидел Григорий и его сестры, спешился, кивнул отроку и…
«Ба-атюшки! Да что же это деется-то?!»
…по очереди снял девчушек с телеги. Те заулыбались, защебетали что-то, называя его «дядькой Андреем», а он внимательно посмотрел на старшую сестру и кивнул в ответ на какие-то ее слова.
«Чтобы баба Андрею УЛЫБАЛАСЬ?! Не было такого никогда! Это что же за птицу такую сыночек мой раздобыл?.. Ладно, там видно будет, сначала их все-таки принять да разместить надо: совсем уж непотребных людей Мишаня не стал бы с собой брать».
Анна неторопливо подошла к телеге, которой правил Григорий. Тот спрыгнул с передка и поклонился боярыне.
«Господи, мальчишка еще, а как уже вымахал!»
– Здравствуй, Гриша! Слышала я уже о твоей беде, – женщина поднялась на цыпочки и коснулась губами его лба – точно так же, как всего несколько минут назад приласкала сына. Парень на мгновение оторопел: никогда боярыня Анна Павловна, за которую все они каждый день Бога молили, ни с кем из них так ласкова не была. Он дрогнул, собираясь было еще раз поклониться, но руки боярыни удержали его.
– Родителей ваших и сам Господь теперь не вернет, а что в человеческих силах, мы все сделаем. Не беспокойся, не дадим мы твоей семье пропасть. Правильно поступил, что сюда всех привез. Пока вас здесь, в крепости устроим, а уж решать что-то завтра будем, твои сейчас устали, с дороги-то.
Последние слова Анна говорила, уже повернувшись к прибывшим и внимательно рассматривая их. Андрей все не уходил, стоял тут же и выжидающе глядел на Анну.
– Здрав будь, Андрей! – Анна приветливо кивнула Немому. – С благополучным возвращением тебя!
Андрей ответил Анне легким поклоном и тут же покосился на маленьких девчонок, которые повторили его поклон, настороженно глядя на незнакомую женщину.
«С чего это он так… будто оберегает их? А она-то его совсем не боится, и девчонки…»
Удивленная и встревоженная странным поведением Андрея, Анна внимательно оглядела приезжую.
«Наряд вдовий – у меня самой такой же, но не старшей женщиной в семье она была. Ах, да – Мишаня говорил – оба родителя погибли… Детей у нее нет… и не было еще. Мало замужем пробыла, выходит? С родителями жила… в семье мужа не осталась, к своим вернулась… Вернулась или… вернули? Что ж там с мужем-то стряслось, если у нее голубок на поясе одинокий висит – и пары не ищет… безутешная вдова, значит?
Муж-то явно не из бедных был – голубок у бабоньки серебряный. А хороша-то как! И знает об этом – чужой взгляд спокойно встречает. Та-ак, это еще что?»
Взгляд Анны уткнулся в вышивку на платье Арины.
«Мало мне было Нинеи с Велесом и Настены с Макошью, так еще и эта на мою голову… со знаками Лады… вперемешку с православными крестами. Жрица Лады? А причем тогда здесь кресты? И каким боком здесь Андрей? Неужто заворожила? Зачем это ей?»
Арина уловила настороженный взгляд Анны, скользивший по знакам на ее одежде, обернулась к часовне и размеренно, напоказ осенила себя крестным знамением. Вслед за ней послушно замахали руками девчонки.
«Крещеная, значит. И не притворяется – младшие-то вон как привычно крестятся. Да что ж ты за баба такая непонятная? Ладно, разберусь. И лучше бы тебе, бабонька, не замышлять против Лисовинов… ну и против Андрея тоже».
Когда новоприбывшие повернулись обратно к Анне, перед ними стояла уже приветливо улыбающаяся добросердечная хозяйка. Она подошла к ним вплотную, приобняла девчонок за худенькие плечики и, глядя в настороженные детские лица, сказала ласково:
– А что это за красавиц ты нам, Гриша, привез? Здравствуйте, девоньки! – и краем глаза заметила, как старшая сестра едва приметно выдохнула с облегчением.
– И ты здравствуй, Арина.
– И тебе поздорову, боярыня, – отозвалась та.
– С приездом вас! Мы добрым людям всегда рады, – сохраняя на лице радушное выражение, Анна еле заметно выделила голосом слово «добрым» и взглянула Арине прямо в глаза – поняла ли та намек?
«Поняла. Вот и славно. Считай, я тебя предупредила».
– Поначалу поселитесь с сестренками в девичьей избе, где все девки живут. Анна, – боярыня подозвала дочь, – проводи и проследи, чтобы ни в чем нужды не было.
– Благодарствую, Анна Павловна, но у нас не все в пожаре сгорело, и на первое время самое необходимое есть. Хороший сын у тебя, заботливый – дал нам время собраться. А Андрей Кириллович попечение о нас на себя взял.
При последних словах самообладание чуть не изменило Анне.
«Мишаня, паршивец, знал и не упредил! Как обухом по голове».
Андрей коротко кивнул, подтверждая сказанное Ариной, а она придвинулась к нему поближе и добавила:
– Он опекунство над моим братом на себя принял.
«Андрей? Опекунство? Сам или все-таки заворожила? Вот и гадай теперь…»
Глаза Анны сами собой вернулись к вышивке на одежде приезжей.
«А батюшка Корней знает? Должен знать… Без него такое дело не решилось бы. Что он-то сказал? Ай, да что он мог сказать? Молодая красивая баба… Было уже. Ладно, за этой я сама пригляжу, да и у других совета спрошу – язык не отсохнет, а польза будет».
Но, как бы ни велико было ее удивление, ни голосом, ни выражением лица она этого не выдала:
– Ну что ж, значит, не чужие вы нам теперь. Не волнуйся, устроим мы твоих подопечных, – успокоила боярыня Андрея и обернулась к гостье. – Я вижу, Арина, с тобой не только сестренки твои приехали.
– Да, это дед Семен и Ульяна – холопы наши бывшие. Мы им вольную дали, но они с нами ехать решили: нас вырастили, а сейчас своих родных потеряли. Так что мы теперь одной семьей жить будем.
И завертелась суета: набежали отроки дежурного десятка, подхватили узлы со спасенными пожитками, поволокли их в девичью. Холопка постарше увела деда Семена с Ульяной: им в горнице с хозяевами делать нечего, но устроят их не хуже остальных. Пусть тоже отдохнут, силы, чай, не молодые, вымотались за несколько дней пути.
– Дочь моя сейчас покажет, где ты с сестренками первое время поживешь. Пока осмотритесь да расположитесь, как раз и баньку вам приготовим. Пирогов и молока детишкам прямо сейчас принесут – проголодались ведь, да и ты тоже перекуси немного, а уж вечером, когда девчонки спать улягутся, мы с тобой и поговорим.
«Вот после этого я и решу, что с тобой делать», – осталось непроизнесенным, но от этого не менее понятным обеим женщинам.
Телега с пожитками опустела, Григорий развернул коня в сторону загона, успев напоследок еще раз поклониться. Его «благодарствую, матушка-боярыня» прозвучало с облегчением, парень улыбнулся сестрам, кивнул ободряюще и тронул поводья. Арина же пошла ко входу в девичью, девчонки хвостиками – за ней.
«А ведь они по возрасту моей Ельке подружками могут быть – не на много моложе. Надо ее из Ратного сюда забрать, а то вконец забалуют, привыкли уже, что самая младшая, да и она привыкла. Изо всех веревки вьет, в первую очередь из деда, а это непорядок. Не дело ребенку при живой матери у родни жить. А здесь ей и подружки будут, и забота – пусть за ними и за Саввушкой присматривает. Не все же время Красаве с ним возиться, пусть он и к другим детям привыкает.
Но что же там с Андреем все-таки произошло? Мало мне было забот, так теперь еще и эта на голову свалилась. С какой бы стати молодая красивая баба к нему так прилепилась? Ведь не красавец писаный, не краснобай. Опора потребовалась? С одной стороны, оно вроде бы и понятно: брат еще отрок, а у нее младшие на руках остались, их поднимать надо. А с другой – неужели же совсем никакой родни больше нет, позаботиться о них некому? Ах, да, в Турове дядька есть – у нас же их брат двоюродный учится… Знать бы еще, как оно все там получилось: случайно так вышло или она сама попросила? Почему в таком случае Андрея выбрала? К сильному роду прислониться решила? Переждать, пока брат в силу войдет, да до дядьки вести о случившемся доберутся, а там видно будет? И до самого Андрея ей дела нету? Ладно, если он просто на просьбу ответил, а ежели она ему в сердце запала? И девчушки эти еще… он же с детьми никогда не возился, а тут… привяжется к ним, а она хвостом вильнет – и поминай как звали. И что с ним потом будет? А главное – с Мишаней? Останется ли после такого Андрей ему по-прежнему надежной защитой?
Если же и в самом деле чудо случилось, и Андрей ей по сердцу пришелся…дай-то Бог – женили бы его, наконец; в род прибавление не лишнее, да и за него спокойней. Ну, а если… Еще одной Листвяны мне не надо! Играть с Андреем я ей не позволю, да и палки в колеса мне вставлять – тоже. Но и сгоряча рубить тут нельзя – мало ли, вдруг и от этой Арины польза может быть. Ладно, проверю: посмотрю, поспрашиваю. Самого Андрея, понятно, не расспросишь, он и слушать ничего не станет, отмахнется и все. А вот Илья не отмахнется, с ним-то в первую очередь и поговорю. А потом еще с Мишаней и Осьмой. Ну, и с ней самой – тоже. Только после этого можно будет что-то решать».
И уже вдогонку к этим размышлениям мелькнуло:
«Так как же там у нее с Корнеем обошлось? Неужто обвести сумела? Это Корнея-то? Впрочем, муж он и есть муж – хоть трижды премудрый, а против бабьих хитростей… вон, как его Листвяна-то окрутила».
Проводя глазами Арину, Анна подозвала ожидавшую ее распоряжений девчонку-холопку:
– Найди-ка, Жива, обозного старшину Илью да скажи ему, чтоб пришел ко мне, как телеги разгрузят. Разговор у меня к нему есть.
Девчонка убежала, а боярыня не спеша пошла обратно к себе.
«Чтобы Илья за несколько дней пути да не вызнал о человеке все – ни за что не поверю. Балабол он, конечно, каких поискать, но наблюдательный. Если уж Илья чего не заметил, значит, и не важно это. Вроде и не выспрашивает ничего, сам языком чешет, не переставая, а собеседник ему все про себя потихоньку рассказывает. Он и отроков наверняка расспросил, и саму Арину наизнанку вывернул, да так, что она ничего и не заметила. Вот и послушаю».
Илья явился на зов Анны довольно скоро: то ли так быстро управился с разгрузкой, то ли перепоручил это дело кому-то другому.
– Здрава будь, Анна Павловна! Звала?
– И ты здравствуй, Илья. Проходи. Разгрузились уже?
– Заканчиваем. Там Осьма приглядывает, а мне и отдохнуть не грех, помоложе меня найдутся мешки таскать.
Илья покосился на кувшин, стоявший на столе на расписном подносе: медовый дух от него он учуял еще не пороге.
– Ну, тогда чарочка тебе не помешает. – Анна подошла к столу, налила медовухи и поднесла. – Испей, господин обозный старшина.
Илья насторожился: боярыня угощала его собственноручно, хотя обычно у нее всегда наготове были холопки для разных мелких услуг. Значит, не для посторонних ушей беседа пойдет. Впрочем, он догадывался, для какого именно разговора Анна Павловна позвала его – что уж тут гадать-то, и так все понятно.
– Выгодно ли съездили? Торговля удачная была?
– Грех жаловаться, боярыня, – Илья опрокинул чарку. – Прибыльный поход, ничего не скажешь, Осьма свое дело знает. Только окромя торгового прибытка и еще есть… да не тот, которого ждали.
– Вот и рассказывай, – улыбнулась Анна. – Ты же наверняка все вызнал, всех расспросил, все рассказы сравнил и собственные мысли про все имеешь.
– Ох, все-то ты, боярыня, про нас, грешных, знаешь, – заговорил было шутливо обозный страшина; но Анна слегка нахмурилась – не время, дескать, балаболить, и он опять посерьезнел. – Тебя же, Анна Павловна, вдовица эта заинтересовала, которую Михайла в крепость привез. Так?
– Так, – кивнула Анна. – Откуда она взялась-то?
– Ну, тут дело такое вышло… – Илья явно настроился на долгий, с подробностями, рассказ – в этом он был мастером. Анна с интересом слушала, а он разливался соловьем: в дороге все у Григория с Леонидом выспросил – и про сестру, и про замужество ее, и про то, почему в род вернулась. («Небось, досуха братьев выжал».) Да и тех отроков, что ездили за сестрами в сторожку с Мишаней и Андреем, расспросил («Ну, эти и сами любому слушателю рады были, а уж Илье и подавно».) и, наконец, в лицах расписал, как Арина при всех поклонилась Андрею с просьбой об опекунстве над ее братом. («Значит, все-таки сама напросилась… еще бы узнать, почему?»)
– За рассказ спасибо, Илья, но как же это вы так оплошали, за отроками не уследили, а, старшина?
Читать бесплатно другие книги:
