Эвакуация Прошкин Евгений

Рассказ

Когда я умер

Не было никого

Кто бы это опроверг.

Е. Летов

Автобус свернул на Садовую и, приблизившись к дому культуры асбестоцементного завода, чуть притормозил. Пассажиры дружно ухватились за поручни. Карпов, прижатый к ледяным дверям, сделал судорожную попытку найти точку опоры и на случай, если сохранить равновесие не удастся, наметил крепкую спину в черном пальто.

Коренные жители Оконечинска знали, что маршрут номер восемь проходит через огромную рытвину, которую автобусу никак не миновать, – разве что он выйдет на встречную полосу. Карпову же, как оконечинцу некоренному, пришлось прочувствовать эту особенность местного ландшафта собственной макушкой. Даже спустя полтора года он безошибочно узнавал салон, в котором получил «боевое крещение»: небольшую вмятину в потолке над задней площадкой так и не выправили. То ли по лености, то ли, как говорится, в назидание.

Приготовившись подпрыгнуть на ухабе, пассажиры замерли. Нудный ребенок, изводивший соседей своими капризами, и тот – притих, вцепившись в напряженную ногу родителя.

Ожидание ямы растянулось на несколько нервных секунд, после чего люди опасливо зашевелились. Сидевшие у окон, не сговариваясь, стали продувать в замерзшем стекле маленькие слезящиеся лунки. Карпов расцарапал иней на узком дверном оконце и не без труда разглядел приземистое здание с крупными буквами на фасаде: «ДК АЦЗ», рядом с традиционными колоннами которого, обглоданная временем и непогодой, зябла статуя в виде мужика с лопатой.

Скульптура напоминала замок из песка, подточенный прибоем: ноги утратили ступни и округлились в слоновьи тумбы; свободная рука, когда-то указывавшая на залежи полезных ископаемых, укоротилась до культи, из которой страшно торчала бурая арматурина. Черты лица стерлись, и голова стала похожа на болванку. Единственной уцелевшей частью тела каменного человека была огромная лопата, сработанная из нержавейки. Весной, умытая первым дождем и еще не засиженная птицами, она блестела особенно ярко.

Но до весны – еще жить.

Водитель поддал газа, и Карпов заметил на дороге оранжевые жилетки. Автобус все-таки объехал яму, вернее, копошившихся вокруг нее рабочих.

– Тьфу, иттить иху мать! – крякнул краснолицый дед в солдатской шапке. – Вот же удумали – зимой асвальт ложить!

– Никакой не асфальт, – откликнулся пассажир в пальто. – Гравием засыпали. Правильно.

– Ну, дождались! – обрадовалась дама с кроличьим воротником.

– Пиисят годков помню эту дырку, – сокрушался дед, – так и до лета уж потерпели бы.

Продолжение дискуссии Карпов не слушал, все реплики были известны наперед. Но одна фраза все же проникла в черепную коробку и зашевелилась там холодной жабой: «дождались».

В желудке свился клубок страха и, поднявшись в легкие, заполонил грудную клетку.

Дождались.

Карпова бросило в жар, и он, как при тяжелом гриппе, вдруг ощутил хруст каждого сустава, писк каждого сухожилия. Ему стало невыносимо душно в переполненном автобусе, но, выскочив на остановке, он так и не смог вздохнуть свободно – морозный воздух перехватил горло и там застрял.

Дождались!

Мэр наконец-то решил привести дорогу в порядок. Сын Марины Анатольевны больше не шляется со всякой шпаной – готовится к поступлению в институт, а Петр Семенович перестал склонять подчиненных девушек к сожительству.

Это значит, что она пришла.

Она настигла его здесь, в Сибири, в тупике одной из веток железной дороги, о которой забыли прежде, чем успели достроить. Оконечинск, город на самом краю земли, дал ему приют и последнюю надежду, но не уберег. Карпов знал: в какую бы нору он не забился, она его найдет. Она научила его бояться. Чуять ее приближение он научился сам.

Олег Карпов хорошо помнил день, когда ему впервые открылась жуткая правда, грохочущим бульдозером переехавшая его налаженную жизнь.

Было тяжелое рабочее воскресенье после трехдневной гулянки – праздник выпал на четверг, и теперь приходилось расплачиваться за дармовую пятницу. Женщины явились на службу издерганными, а мужчины опухшими и жаждущими пива. До обеда народ обсуждал похмельные недуги, а к вечеру, когда все начали приходить в себя, по отделу разнеслась весть о том, что секретаршу вроде как подменили.

Заразившись внезапным ажиотажем, Карпов не утерпел и заглянул в приемную. Леночка находилась на своем месте, и это была несомненно она. Пунцовые вампирические ногти, прозрачная блузка, блестящий витой локон, спускающийся к правой брови, – все это удостоверяло Леночкину личность не хуже паспорта.

– Евграф Валерианович отсутствует. Если у вас к нему какое-то дело, я могу записать на завтра, – вежливо сказала она.

Олег, уже собиравшийся уйти, оцепенел. То, что он услышал от секретарши, могло быть сказано кем угодно, только не Леночкой. Ленок никогда не называла Шефа по имени-отчеству, если, конечно, его не было рядом, – слишком сложно для ее чувственного ротика. Она никогда не обращалась к Карпову на «вы» – много чести. Наконец, она не произносила столько слов подряд, не отвлекаясь паузы на улыбку или томный вздох.

Никогда.

Олег пригляделся и обнаружил, что девушка в приемной не имеет с Леночкой ничего общего. Холеные руки управлялись с бумагами так ловко, что всякая потребность в оргтехнике отпадала. Глаза, большие, как у индийских актрис, уже не щупали, не оценивали, не приглашали в ад – они всего лишь смотрели.

Потрепавшись в курилке, народ решил, что Леночка нашла себе хорошего строгого мужика, вот и остепенилась. На этом тему закрыли.

– Что бы сказали ее прежние подруги? – бросил кто-то напоследок, и Карповым вдруг овладело странное беспокойство. Он вспомнил, как несколько дней назад случайно столкнулся со старым товарищем. Олег подумал было, что встреча окажется почти формальной: поболтать, обменяться телефонами и никогда не позвонить – ведь юношеская дружба, как первая любовь, не возвращается. Он предполагал, что перед ним чужой человек, но не ожидал, что настолько. Олегу и в голову не могло прийти, что холодный, рассудительный Александр – тот самый Шурик, с которым они когда-то понимали друг друга с полуслова, с полувзгляда.

Вслушиваясь в образцовую речь бывшего одноклассника, Карпов терялся в догадках, что за события могли бы так изменить человека. Но катаклизмы в биографии Шурика отсутствовали: судьба его представлялась не более драматичной, чем поход за грибами. Удивительно, но сам Шурик не замечал натянутости, и вел себя так, словно играл роль смертельно положительного героя.

При расставании Карпов испытал облегчение и постарался забыть о встрече, но теперь эпизод, ранее казавшийся незначительным, всплыл в памяти вновь.

Случаи с Шуриком и Леночкой имели несомненное сходство, и это смущало. Карпов долго гадал, что могло связывать давнишнего приятеля и секретаршу, пока не набрел на спасительное слово «совпадение». Ничего не объяснив, оно позволило отделаться от тревожных мыслей. Правда, не надолго. Через неделю, когда Карпов навещал своего отца, звоночек прозвенел опять.

До выхода на пенсию папаша был не последним человеком в стране, и единственным, в чем он теперь нуждался, было общение. Когда выдавалась свободная суббота, Олег брал бутылку водки и стиснув зубы ехал на Площадь Восстания, где в престижной сталинской высотке жили модные артисты, жирные банкиры и старые пауки вроде отца. Выпивая, Карповы вели долгие пустые беседы. В основном говорил отец: травил анекдоты времен развитого социализма и в сотый раз пересказывал байки из жизни членов Политбюро. А еще он любил повторять: «Если я начну жаловаться на печень, значит, меня подменили агенты ЦРУ».

И однажды это случилось. За весь вечер батя не вспомнил ни одной истории. К «Столичной» отнесся с прохладцей: первую рюмку выпил, вторую лишь пригубил; когда же Олег попытался долить, категорически покачал головой. Казалось, он хотел сослаться на запрет врачей, но Олег вдруг так напрягся, что отец промолчал. Потом неожиданно заговорил о футболе, и Карпов с ужасом подумал, что лучше бы старик вспомнил про печень. Из всех видов спорта папаша признавал лишь рыбалку.

Вернувшись домой, Олег впал в прострацию. Его преследовало ощущение, что он отца он уже потерял, но пугала не только потеря. Вокруг творилось что-то непонятное.

«Вряд ли какая-нибудь спецслужба способна найти такое количество двойников, – размышлял Олег. – Вербуют, не иначе. Только неясно, на кой черт. Допустим, Шурик работает в оборонке. Но батя?.. Все, что знал, он давно выболтал, сидя на лавочке. А Ленок?.. Какими секретами владела она? Искусством раскрутить ухажера на дорогой подарок? Что за пользу она может принести иностранной разведке? Подсыпать Шефу в кофе мышьяк? Нет, шпионская версия отпадает, легче поверить в… в…»

В мозгу у Карпова забродила догадка, но чтобы дать ей вызреть, нужно было найти собеседника. Потребность выговориться была столь острой, что Олег поехал к Ире немедленно.

Уже позвонив в дверь, Карпов запоздало пожалел, что явился без предупреждения. Ира ни разу не давала ему повода почувствовать себя одним из многих, однако он понимал, что нормальная девушка не станет довольствоваться столь редкими встречами.

Гостей у Иры не было. Олега она встретила по-домашнему тепло и чуть-чуть торжественно – как мужа из долгой командировки. Пройдя на кухню, Карпов слегка расслабился. Мучительные раздумья незаметно растворились в уютном запахе жареного мяса. Оставшийся в крови алкоголь вскипел и устремился к нижним чакрам.

Все происходило как в том фильме, где какой-то крутой мужик – кажется, Брюс Виллис – насилует подругу своей жены. Поначалу Ира изумилась, но вскоре приняла игру и начала сопротивляться – насколько требовала роль. Последним клочком догорающего в безумии сознания Олег отметил, что приехал совсем не для этого, однако на свете не было такой напасти, которая заставила бы его прерваться.

В воскресенье с самого утра зарядил дождь, и Карпов, вяло пережевывая холодную котлету, вдруг понял, что опоздал. Когда он виделся с Ирой на прошлой неделе, все еще было по-старому, а сейчас…

Ирина стала менее болтливой, а утренняя песня о том, что, мол, годы идут и хочется постоянства, исчезла из ее репертуара напрочь. Возможно, Олег и не обратил бы на это внимания, но теперь он был начеку, и перемены уловил сразу.

Прихлебывая кофе, он с опаской поглядывал на ее спину, словно ждал, когда сквозь халатик начнет прорастать шипастый позвоночник.

– Ир, ты себе кого-то нашла, да? – хмуро спросил Олег. – Скажи, я пойму.

Она вздрогнула и обернулась.

– С чего ты взял?

– Ясно, – сказал он и осторожно поставил чашку.

– Что тебе ясно, дурак? А вообще-то… – Ирина посмотрела ему в глаза, и Карпов, к своему удивлению, не смог выдержать этого взгляда. – Я жду. Даю тебе последний шанс. Или себе. Не знаю. Я семью хочу, понимаешь? Ты боишься потерять свободу, а мне страшно остаться одной.

Карпову, как всегда в такие минуты, стало стыдно. Да, да, Ира говорила правильные вещи: нельзя так дальше, не дети уже. Но он слишком хорошо представлял, что значит общаться с женщиной не изредка, а ежедневно. Кремы, телефонный треп, стирка… Когда видишь, что кукла набита обыкновенными опилками, играть становится не интересно.

После угрызений совести Карпов обычно испытывал отвращение и к котлетам, и к чистой кухне, и особенно – к разговорам про жизнь. Это утро не было исключением. Только уходя, он твердо знал, что больше не вернется.

Дождь все не прекращался. Олег покурил в подъезде и направился в кафе за сквериком.

В стеклянном павильоне стоял праздничный гвалт. Половину зала занимала чернявая компания человек в пятнадцать.

– Торгаши местные, – с необыкновенной благостью пояснила буфетчица. – У одного ихнего сын родился.

– Так рано же еще для банкета, – удивился Олег.

– Ха, рано! Со вчерашнего дня бузуются. Здесь уж сколько хроников перебывало, все в умат! А эти сидят, хоть бы хны.

– Люся, Люся! – закричал кто-то. – Выпей, пожалуйста, за новорожденного!

– Да уж навыпивалась, – замахала руками буфетчица. – Мне еще кассу сдавать.

– Э, касса-шмасса! Ты иди сюда, выпей! И красавца молодого бери с собой, мы сегодня всех угощаем.

– Уважь, – посоветовала Люся. – Не бойсь, ребята хорошие.

Спустя мгновение Олег сидел за столом. Перед ним появилась тарелка с прыщавым куриным окорочком и салатом из лосося, рядом возник пластмассовый стаканчик с вином. Напиток, судя по всему, был привезен с родины счастливого отца – ничего похожего Карпов раньше не пробовал. Оказалось, что сын родился у Ашота, седого мужчины лет пятидесяти с большим потным носом.

После курицы было какое-то блюдо из национальной кухни – как водится, с обилием зелени и соуса, и Карпов ел снова, гася перцовый пожар теплым пивом.

Потом было что-то еще, потом снова салат и вино.

Дородную Люсю сменила юркая тетя Галя, а компания заметно пополнилась. Олег посмотрел на часы, но вместо циферблата увидел лишь мутный пятак. Пора отваливать. Он хотел встать, однако в это время дряхлый старец с лиловыми губами произносил тост, и уйти Карпову не позволили. Когда тост закончился, все дружно выпили, и он был вынужден присоединиться. Пока Олег допивал вино, тамада затянул новую историю. Карпов сообразил, что следует прикончить спиртное первым и не мешкая откланяться. Дождавшись сакраментального «так выпьем же за то, чтобы…», он опорожнил стакан тремя большими глотками, по ходу определив, что там не вино, а водка. Тарелку куда-то унесли, и за неимением закуски Олег запил джин-тоником.

После этого земля покатилась у него из-под ног, и догнать ее уже не было сил.

Дальше, как сквозь помехи междугородней связи, прорывались лишь отдельные вспышки-картинки: старик произносит тост… входят три милиционера… старик произносит тост… несут ящик водки… два милиционера уносят третьего… тычут в нос куском мяса… наливают стакан… тетя Галя падает на пол… приносят коробку шампанского… старик произносит тост… наливают стакан…

Карпова разбудил злобный шахтер, долбивший в голове тоннель между левым и правым полушариями. Шахтеру вторил его собрат, рубивший проход от мозжечка к гипофизу. Олег хотел застонать, но каждый вздох отзывался накатом тошноты. Думать было больно. Издали доносились какие-то приглушенные звуки – слышать их было так же мучительно, как и дышать.

Говорили не по-русски.

Кто-то подошел и тронул Карпова за плечо. Олег ожидал увидеть Ашота или тамаду, но это лицо было совершенно незнакомым.

– Проснулся? Вставай, покушай.

– Домой хочу… – прошептал Карпов и закрыл глаза.

Очнувшись, он обнаружил себя в машине.

– Сколько времени? – спросил он у водителя.

– Восемь.

– Вечера?

– Не утра же!

– Надо проспаться. Мне в понедельник на работу.

Таксист покосился на Карпова и захохотал.

– Ну ты… ты… Ой, не могу! Понедельник… Он же был вчера!

– Как ты сказал? – Олег решил, что ослышался.

– Вторник сегодня, вторник.

– Восемь вечера? – с ужасом переспросил Олег.

– Десять минут девятого.

– А где же я был все это время?

Водитель лишь покрутил головой и снова засмеялся.

Зайдя в квартиру, Карпов первым делом включил телевизор. Вскоре начались новости, и ему стало совсем скверно. Таксист не шутил: действительно вторник, а это значит… это значит, что… кто-то взял огромный ластик и стер из жизни Карпова двое суток.

Мысли зароились безумными пчелами. Так… В кафе он зашел в воскресенье утром. Допустим, пропьянствовал до самого вечера. Допустим, но уже с большой натяжкой, что еще сутки отсыпался. Но где еще один день?..

Головная боль навалилась с новой силой, и Олег распахнул холодильник в поисках пива. Пива не было, пришлось похмеляться водкой. Карпов налил пятьдесят граммов и, скорчившись, выпил. Экран вместе с диктором свернулся в сияющую спираль.

Когда Карпов проснулся, на улице было светло. По телевизору опять передавали новости, из которых Олег узнал, что среда в самом разгаре, и на нем уже три прогула. Первым порывом было позвонить Шефу, но Карпов решил отложить объяснения до четверга. В конце дня Валерьяныч бывает замотан. Лучше завтра прийти пораньше и сразу – с повинной. А в следующий выходной смотаться к тому кафе и выяснить, что же происходило в эти злополучные дни.

Шеф явился на работу в приподнятом настроении, и это было большой удачей. Когда Леночка доложила, что Карпов с утра просится на прием, Валерьяныч удовлетворенно покивал и распорядился:

– Пусть зайдет. Хорошо хоть, живой.

Олег вполз в кабинет ласковым ужом и, прижав ладони к сердцу, застонал:

– Евграф Валерианович, расскажу всю правду!

И действительно рассказал – начиная с того момента, как ушел от Иры. При этом на его лице было написано такое глубокое раскаяние, что под конец Шеф уже не знал, как успокоить подчиненного.

– Вот видишь, чем оборачивается неумеренность, – наставительно произнес Валерьяныч. – Водка знаешь, каких людей губила? Ого-го были люди! А ты еще совсем молодой человек, ни к чему тебе это.

– Да я, Евграф Валерианович…

– В общем, так. Напишешь «за свой счет», Лена оформит задним числом.

– Спасибо, Евграф Валерианович! – Олег вложил в голос столько подобострастия, что еще капля, и оно полилось бы через край. – Искуплю трудовым подвигом!

– Все шутишь! – прорычал Шеф. – Иди, работай. И делай выводы!

Карпов вернулся в кабинет, который делил с двумя такими же рыцарями карандаша, и увидел завал необработанных отчетов, скопившихся с понедельника.

«Сдохну, а сделаю, – решил он. – Разгребу до последней бумажки. Буду корпеть, пока охрана не погонит».

Олегу хотелось доказать, что этот загул – случайность, роковое стечение обстоятельств, и что на самом деле он человек серьезный, исполнительный, словом – нормальный. Карпов погрузился в работу и вынырнул лишь к обеду. Организм, истощенный кратким, но интенсивным запоем, требовал передышки.

Отодвинув бумаги, Олег похрустел пальцами. Да, без отдыха не обойтись. Он спохватился, что с самого утра не выкурил ни одной сигареты. Этот промах следовало исправить.

В курилке Карпов вспомнил, что завтра пятница и что Шеф отчалит пораньше. Вслед за ним рассосутся и остальные, часам к четырем в отделе уже никого не будет, поэтому хвосты можно смело растянуть на полтора дня. Порыв трудолюбия иссякал, и такое решение Олег счел мудрым, тем более, что благодарность к начальству стала мало-помалу улетучиваться. Спасибо Валерьянычу, что не уволил, но зачем же надрываться? А уволить-то, между прочим, было за что. Конечно, Карпов надеялся, что столь круто с ним не обойдутся, но выговорочка ожидал – темперамент у Шефа был самый что ни на есть холерический. И вдруг на тебе: «оформим задним числом». С чего это он так раздобрился?

Карпов бросил окурок и вернулся к своим отчетам. Мысль о еде была противна. Работы оставалось еще вагон с телегой. Миша, как всегда, обыгрывал компьютер в преферанс, а Сан Саныч читал очередной детектив. Олега разобрала досада: неужели даже не почешутся?

– Миш, – не выдержал Карпов. – Пособил бы, а?

– Ну ты орел! – возмутился тот. – Как квасить – так один, а как работать – так всем миром?

– Благодарствуйте. Попросишь меня теперь!..

Сан Саныч с трудом оторвался от книги.

– Ты, Рыбкин, того. Не огрызайся!

Олег хотел было ответить, что читать о том, как «одним метким ударом он выбил бандиту два зуба и глаз» – это плевок в лицо мировой культуры, но передумал. Вместо этого он подгреб пачку сигарет и снова вышел из комнаты. Ему захотелось вырваться на улицу – там, на свежем воздухе, собраться с мыслями будет легче.

Итак, Шеф из мелкого диктатора превратился в добряка и вместо того, чтобы сделать матерную запись в трудовой книжке, ограничился отеческими наставлениями. Превосходно. Такой начальник – мечта любого служащего. Зато народ потерял всякую совесть. Где же традиция отдела – помочь тому, кто не справляется, а потом получить с него законную бутылку? Испортились коллеги. Что с ними стряслось?

Ответ был известен. Просто Карпов боялся его произнести. Боялся даже мысленно сформулировать.

Он незаметно дошел до перекрестка и свернул направо. На пути стояла аптека, у которой несколько пенсионерок устроили самостийную распродажу лекарств. Ассортимент был не широк и безобиден: аспирин, шуршащие упаковки бинтов, пахучие горчичники и прочее, в том же духе. Одна из старушек торговала травами. Помахивая маленькой метелкой, она нараспев приговаривала:

– От почек, от сердца, от мигрени, от нервов…

– От нервов тоже есть? – поинтересовался Карпов.

– А как же! Вот в этих мешочках, гляди. Специальный сбор.

– И где собирали? Случайно, не в Чуйской долине? – пошутил Олег.

– Не обижай бабку, милок. Сама заготавливаю. Да не под Москвой, где копоть одна, а в Рязанской области! Сама и сушу, сама и сбираю. Все ихологичиски чистое.

Карпов невольно хохотнул.

– Ты посмейся, посмейся над бабкой-то! Бабка ду-ура.

– Так я насчет нервов, – напомнил Олег. – Из чего ваш сбор состоит?

– Тут у меня корень валерианы, цветки пустырника, да много всякого. И еще зверобой. Зверобой – обязательно. Я его везде добавляю, даже в чай. И тебе советую.

Купив пакетик снадобья, Карпов вернулся в отдел, достал из шкафа свою кружку, сковырнул прилипшую ко дну соринку и включил чайник.

О травке Олег вспомнил только через час, когда заварка уже совсем остыла. Он самоотверженно выпил горькую жидкость, а разбухшую гущу выплеснул в корзину для бумаг.

То ли от бабкиных корешков, то ли от самовнушения, но Карпов действительно успокоился, да так, что, казалось, обрушься потолок – он и бровью не поведет.

Потолок, само собой, не падал, и вообще, ничего такого не происходило. Ничего!

Олег вздрогнул и отложил ручку.

Из приоткрытого окна слышался птичий гомон и шелест автомобильных покрышек. В коридоре звучал непечатный диалог двух рабочих, тащивших какую-то тяжесть. На левой руке тонко тикала секундная стрелка. Дышал вентилятор в системном блоке компьютера. Все остальное молчало.

Карпов исподлобья оглядел комнату. Даже для восковых фигур Миша с Сан Санычем выглядели слишком мертво. Музейные истуканы занимают более-менее естественные позы, и их лица имеют хоть какое-то выражение, эти же – были похожи на брошенные манекены: спина прямая, ладони на коленях, голова приподнята, глаза-пуговицы смотрят вперед. Они сидели не шевелясь, словно для их оживления требовалась специальная команда.

Ручка скатилась на пол, и сотрудники включились: Сан Саныч перевернул страницу, Миша что-то сказал в телефонную трубку. Только что Карпов видел две мумии, но сейчас он в этом уже сомневался. Он снова замер, прислушиваясь, хотя заранее знал, что наваждение вряд ли повторится. Саныч так увлекся книгой, что принялся барабанить по столу.

Олег почувствовал, что целебная травка его больше не удержит. Вскочив, он подбежал к Мише и вырвал у него трубку.

– Мне срочно! – бросил Карпов, но прежде чем нажать на рычаг, послушал.

Короткие гудки.

– Ты с кем разговаривал? – спросил он у Миши. – Со святым духом? Или сам с собой? Поговорить – поговорил, а номерок-то набрать забыл! Ха-ха-ха!

– Совсем сдурел? Тебе к врачу надо, – опешил тот.

– Сам сходи! – окрысился Олег. – Чего ты прикидываешься, а? Я же видел, как ты кемарил.

– Да, Рыбкин, что-то ты не того, – подал голос Сан Саныч. – Человек полчаса разговаривал, вон, ухо аж красное, а ты – «кемарил».

Ухо действительно было красным, а трубка – влажной.

– Мне нужно было… срочно… Извини, Миш, – пробормотал Карпов и выскочил в коридор.

Олег летел к Шефу. Он не представлял, что делать, – стоять на коленях или грозить самоубийством, он знал лишь одно: ему необходим отдых. Неделя, лучше – две. Иначе можно свихнуться – как Миша, как Саныч.

«Разыграли! – догадался он неожиданно. – Вот, гады! И когда сговориться-то успели? Ловко у них получилось, молодцы! Сволочи. А чего я так завелся? Ребята пошутили, ну и что? Или, может, бабка мне не той травы дала? Может, у нее тоже свои приколы? Кругом веселье!»

В приемной никого не оказалось. Унявшись, Карпов осознал, что отпуск после трех прогулов – роскошь, недоступная даже генсеку ООН. Олег уже собрался вернуться, как вдруг порыв ветра распахнул окно, и вместе с ним медленно отворилась неплотно закрытая дверь Валерьяныча.

Шеф сидел не шевелясь в уже знакомой Карпову позе. Мышцы лица были расслаблены, отчего начальственная физиономия выглядела глупой и безвольной. Версия участия Шефа в глобальном первоапрельском заговоре пугала Олега своей дерзостью. Оставалось только одно: его никто и не думал разыгрывать. Обычное поведение обыкновенных зомби.

Все в порядке.

Олег продолжал завороженно смотреть на Валерьяныча. Шеф его не замечал и по-прежнему не двигался.

Сзади незаметно подошла Леночка.

– Что вы хотели? – спросила она, хлопая ресницами.

Олег прижал палец к губам и кивком показал на Шефа.

– А, заявление принесли? Оставьте на столе, – сказала она нарочно громко.

Валерьяныч тут же кашлянул и взял в руки какой-то справочник.

– Лена, кто там? Карпов? Пригласи.

Олег неуверенно вошел и, присев на краешек стула, проговорил:

– Евграф Валерианович… Это, наверное, глупо. И нетактично…

– Ну-ну, – поддержал его начальник.

– Для меня это очень важно. Что вы сейчас делали? До того, как вернулась Лена?

– Да я, собственно… – виновато начал Шеф, но сразу опомнился. – Слушай, а какое тебе дело? Ты кто такой, чтобы меня контролировать? – И, уже багровея и поднимаясь из-за стола: – Совсем распоясался, щенок! Будешь руководству указывать?

Олег тоже встал.

– Как самочувствие, Валерьяныч? – игриво осведомился он. – Как ваш столбняк? Уже прошел, да? Вы себя берегите, вам нельзя.

Шеф плюхнулся в кресло и некоторое время тупо смотрел на Карпова. Потом обронил:

– Вон отсюда.

Олег истолковал приказ по-своему и, не заходя в кабинет, отправился домой. Весь вечер он провел у телевизора. Карпов с нетерпением ждал информации о страшной эпидемии, но ни в одной программе о ней ни словом не обмолвились, и он понял, что телевидение уже заражено.

«В самом деле, – решил он, – это же так просто: посмотрел на человека, и сразу увидел, болен он или здоров. Ведь у каждого есть знакомые, а следовательно, они могут определить, остался ли ты тем, кем был. И только в одном случае никто ничего не заметит – если инфицированы все».

Ночью Карпов не спал, лишь изредка отключался. Утро он встретил с облегчением и, наскоро позавтракав, поехал в кафе у Ириного дома.

За прилавком его встретил веселый дядька с лицом, изъеденным оспой.

– Добрый день, – начал Карпов.

– Добрый, – кивнул оспенный.

– Скажите, где мне найти тетю Галю?

– Она здесь больше не работает.

– Тогда Люсю.

– Аналогично, – ответил мужчина с притворным сочувствием.

– А вы случайно не знаете Ашота? Седой такой, у него еще сын родился недавно…

Рябой пожал плечами.

– Он мне очень нужен, поверьте…

Рябой снова пожал плечами, чуть энергичней.

– Они тут в прошлые выходные…

Мужчина пожал плечами третий раз, и это было откровенной ложью.

– Есть-пить будешь? – издевательски спросил он.

Карпов поплелся к выходу, но у самых дверей остановился.

– Хотя бы телефон чей-нибудь дайте!

– Я потерял записную книжку, – нагло ответствовал оспенный.

Плюнув, Олег вышел на улицу.

– Местные торгаши, местные торгаши… – бубнил он как заклинание.

Ни палаток, ни лотков поблизости не было.

Карпов окликнул проходившую мимо старушку и спросил, где находится ближайший рынок.

– Ры-ынок? – изумленно протянула она. – Рынка тут не-ет. И никогда не-е было. Базар был, во-он там, у метро. Так его вчера снесли.

– Как снесли?

– А как сносят? Разломали ряды, побросали в грузовик, да увезли, вот и вся недолга. Говорят, магазин будут строить. Большо-ой магазин.

Карпов вспомнил, что выходя из метро, видел на асфальте длинные темные прямоугольники со ржавыми вмятинами по периметру, и почувствовал, что некто всесильный затеял с ним недобрую игру.

Играть втемную не хотелось, и через несколько дней Олег продал квартиру вместе со всем барахлом. Инстинкт, осевший в генах фронтовика-деда и отца – номенклатурного работника, подсказывал: угроза всегда идет с Запада. Значит, отступать нужно на Восток.

В Дубровинске у Карпова жил троюродный брат, с которым они виделись всего дважды, последний раз – пятнадцать лет назад. Обременять родственника Олег не собирался: деньги, вырученные за хрущевку, для провинции были целым состоянием, к тому же Карпов считал, что голова и руки у него на месте.

В Дубровинск он прибыл со скромной спортивной сумкой. В ней лежали: костюм, две рубашки, смена белья, бутылка водки и двухтомник Борхеса. Из старой жизни Олег взял только самое ценное.

Брательник Вова оказался человеком положительным, но пьющим. Жена Володю бросила, это была уже третья женщина, не сумевшая вынести его норова. По трезвости Вова был скромен и мечтателен, но, употребив, превращался в деспота. У брата Олег провел лишь одну ночь.

Работу он нашел легко. Зарплата рядового бухгалтера на заводе никого не прельщала, поэтому вакансий было достаточно. Вскоре Олег сблизился с тихой, некрасивой девушкой Надей, также работавшей в бухгалтерии, и жизнь стала налаживаться. Снимать жилплощадь с продавленным диваном надоело, и Карпов приобрел хорошую, но простенькую квартирку в переулке.

Надя, в чьей семье день без скандала считался прожитым зря, перебралась к нему с огромным удовольствием. Они и до этого не скрывали своих отношений, а теперь, когда их роман перетек в гражданский брак, на работе все были уверены, что свадьба не за горами.

Тревога, с которой Олег покидал столицу, понемногу прошла. Он все еще помнил о московских событиях, но теперь Карпову казалось, что это не имеет к нему никакого отношения.

Однажды вечером, ложась в нагретую постель, Олег понял, что пора, повернулся к Надежде и сделал ей официальное предложение. В сумерках Карпову показалось, что Надя улыбается, на самом деле она неслышно плакала. Почувствовав на губах слезы, Олег встал и включил свет.

– Ты что?