Где-то на краю света Устинова Татьяна

– Которые… там. У дяди Коли?

Лицо у той стало растерянным, как будто она забылась на миг и вдруг вернулась в неприятное, горестное.

– Да кто ж их знает!.. Спросить нужно.

Лиля точно знала, что ничего и ни у кого она спрашивать не будет.

– А вы уйти хотите? Я могу вас проводить! Или Марью Власьевну попросить! Как вы одна доберетесь-то?

– Я прекрасно сама доберусь! – вскричала Лиля. Не хватало ей только Марьи Власьевны в провожатые. – Спасибо вам за помощь и поддержку.

Так всегда благодарил Кирилл, когда проводил «расширенные» совещания с работниками региональных радиостанций. Он говорил спасибо, и голос его звучал тепло и искренне, и работники верили, что их «помощь и поддержка» на самом деле имеют значение для московского начальства. «Как они меня задрали!» – обычно добавлял Кирилл, когда за последним из них закрывалась дверь.

– А вы где живете?

Лиле понадобилось некоторое время, чтобы вспомнить. Кто-то совсем недавно уже задавал ей такой вопрос, и она точно так же не могла сразу сообразить, что именно спрашивают!

– На Отке.

– А, у Тани с Левой? Они хорошие. Вы к нам в командировку, да?

Лиля кивнула, поднимаясь из неудобного кресла.

– Надолго?

– Нет. – Тут она улыбнулась. – До завтра.

– Как до завтра? – удивилась Лариса. – Вы же только прилетели! Ничего толком и не увидели!

Лиля хотела сказать, что увидела вполне достаточно, теперь впечатлений надолго хватит, но ответила – в духе Кирилла, – что ей очень жаль, но пора в Москву.

…В Москву, в Москву!

– Ну, – огорчилась Лариса, – к нам надо на подольше приезжать! Чукотка – самое чудесное место на свете, а у вас теперь такое… тяжелое впечатление останется. Господи, как это только угораздило его, дядю Колю!..

С торбасами, завернутыми в газету «Крайний Север» – оказывается, она все это время таскала их с собой, – Лиля вышла на улицу и, не оглядываясь, пошла вниз по ровному, будто стекло, асфальту. Даже если бы она оглянулась, то все равно не заметила бы в окне на первом этаже пожилую женщину с жестким и смуглым лицом, которая холодно и оценивающе смотрит ей вслед. Так смотрит волк, прикидывая расстояние до жертвы, которая ни о чем не подозревает.

В билетной кассе на улице Рультытегина – опять первый этаж длинного панельного дома на сваях, раскрашенного в разные цвета, – Лиле сказали, что купить билет в Москву никак невозможно. Ни на сегодня, ни на завтра, ни «вообще». Их не продают.

От неожиданного удара Лиля покачнулась, пришлось ухватиться за стойку, чтобы не упасть на самом деле. Торбаса один за другим мягко вывалились из свертка.

– Погоды нет, – объяснила из-за стекла молоденькая кассирша с ярко накрашенными губами. Перед ней страницами вниз лежали захватанный детектив, а рядом две конфетки в бумажках и сушка. – Два наших борта, анадырских, в Якутске сидят, а один в Нерюнгри. Говорят, пурга идет. Мы даже на местные рейсы не продаем. Тут, на Чукотке, все по фактической погоде летают!

Лиля наклонилась и подняла чертовы торбаса. Зашелестела газета «Крайний Север». Преувеличенно аккуратно Лиля пристроила их на пластмассовый стул, вдохнула, выдохнула и крикнула на девушку за стеклом так, что голос отдался от сырых, плохо оштукатуренных стен:

– Что значит нет погоды?!

Та, принявшаяся было за детектив и сушку, от неожиданности откусила слишком много, щека у нее оттопырилась, и глаза вытаращились.

– Солнце светит, вы что, не видите?! – И Лиля ткнула рукой в окно. – Какая может быть пурга, сегодня только десятое октября!.. Вы с ума сошли?! Как это возможно?! Если нет обыкновенных билетов, давайте мне бизнес-класс, я заплачу сколько угодно, и все дела!.. Мне нужно в Москву, это вы понимаете?!

Кассирша, не ожидавшая такого поворота и не готовая скандалить, проглотила сушку и моргнула.

– Не продаем мы билетов, – сказала она осторожно. – Со вчерашнего дня не продаем. Как московский борт пришел, так и все, аэропорт закрыли! У нас даже система не работает.

– Мне наплевать на вашу систему!

– А на пургу?! Пурга идет! Говорю, даже в Эгвекинот и на Лаврентия не летают!

Лиля, которая не рыдала и не билась в истерике возле трупа, вдруг совершенно отчетливо поняла, что сейчас в маленьком промозглом помещении с перегородкой и оконцем наподобие кассового совершит что-нибудь неприличное, гадкое: завопит, заплачет, швырнет ненавистные торбаса в девушку с накрашенными губами!

Кажется, так уже было с ней именно здесь, в Анадыре, только она никак не могла вспомнить, почему это случилось.

– Я не могу тут оставаться, вы это понимаете?! – тяжело и старательно дыша, выговорила Лиля. Никелированные поручни были очень холодными, а ее ладони очень горячими от гнева. – Мне нужно улететь. Как угодно, только улететь. Сегодня же. Лучше прямо сейчас! Я заплачу любые деньги!

– Да некуда лететь, – сказала девушка, пожалуй, с сочувствием. – И плыть некуда. Можно через пролив на Аляску, только эмчеэсники сегодня навигацию для маломерных судов закрыли. Они каждый год по-разному закрывают, бывает, и попозже, а в этом рано! На самом деле пурга идет.

Два дня будет тихо, сказал ей вчера дядя Коля Вуквукай. Потом начнутся ветра и шторма. Потом к берегу пригонит лед.

Лиля приткнулась на пластмассовый стул рядом с проклятыми торбасами и зарыдала громко, в голос. Она рыдала в промозглой комнате с отсыревшей штукатуркой на глазах у изумленной кассирши, а глубоко внутри отстраненно думала, что сегодня улететь не удастся, это совершенно точно, и неизвестно, когда она отсюда выберется, а это значит, что придется как-то жить. А как?..

Девушка выскочила из-за загородки, подала ей попить. Лиля глотнула воды и опять зарыдала.

– У вас случилось что?.. – участливо спросила девушка. – Умер кто?

Лиля отрицательно покачала головой и еще попила.

– Так погода будет, и полетите тогда! Ну, неделя, дней десять, а бывает, что и меньше! Я думала, беда какая! А раз нет беды, значит, как придет борт, так и полетите!

– Вы ничего не понимаете!

Девушка вздохнула и приняла у нее щербатую кружку с цветком. На цветке были чайные потеки, и казалось, что он тоже плачет коричневыми слезами.

– Может, и не понимаю, – философски сказала девушка и поднялась. – Только лететь-то все равно не на чем!

Лиля еще посидела. Ей было стыдно за себя, за то, что рыдала и кричала, и казалось, что ничего этого нет: ни города Анадыря, ни квартиры на пятом этаже, пропитанной рыбной вонью и запахом свежей крови, ни мертвого тела, ни другой планеты за окнами.

Москвы на этой планете тоже нет. До нее не добраться. Звездолеты не летают.

Лиля пошмыгала носом, достала из кармана пакетик с салфетками, утерлась и хмуро сказала в сторону окошка:

– Извините меня, – и ушла.

Девушка догнала ее уже на углу:

– Вот! Вы забыли!

Сунула ей сверток с торбасами и убежала. Лиля посмотрела ей вслед и побрела по улице Рультытегина в сторону улицы Отке.

На этой планете улицы носили неземные названия.

Когда именно телефон перестал работать, она так и не поняла, но он не работал ни ночью, ни утром. Устройство с тающим белым яблочком на крышке, последняя надежда, единственная ниточка и что там еще, теперь годилось только для украшения интерьера. Лиля нажимала кнопку, умоляя его: «Соединись, соединись!» – но устройство решительно не знало, что именно нужно делать, и ничего не делало.

Лиля нажимала кнопку полночи, потом все же уснула и проснулась в слезах, прижимая телефон к груди обеими руками. Он был горячий и влажный. В комнате было темно, а никчемный телефон показывал московское время, и Лиля долго не могла сообразить, что именно он показывает, а потом решила, что наступила полярная ночь.

Ночь не наступила. Пришла пурга.

За окном не видно ни сопок, ни улицы, только возникают и пропадают внизу, в метели, размытые желтые круги автомобильных фар.

Лиля стояла и смотрела на круги, и ей казалось, как будто из-под земли прорывается чужеродный и дальний свет.

– Пурга! – весело объявила Таня, когда Лиля пришла к ней со вчерашним подносом. – Ой, а что же оленинка? Не ели? Свежая совсем! Мясо отличное, самое полезное! А ужинали чем же?

Лиля не ужинала и не завтракала. На завтрак и на ужин вместо оленины были страдания и горестные мысли.

– Ну, нет, – продолжала Таня, – так не годится, у нас тут без еды никак, замерзнете где-нибудь! Давайте-ка я вам подам…

– Ничего не нужно, спасибо большое.

Таня поправила на носу очки, вздохнула и сложила руки на груди.

– Север кислых не любит, – вдруг изрекла она. – Хоть у нас и город, цивилизация, все удобства, а все равно Север, с ним шутки плохи! Проходите и садитесь. На кухню проходите!

Она сказала это так, что Лиля почему-то послушалась и «прошла».

На кухне было тепло, хорошо пахло, плита заставлена кастрюлями, такими огромными, как будто здесь столовался гарнизон солдат.

– Постояльцев много. – Таня кивнула на кастрюли. – Гостиницы-то обе заняты, да у нас и дешевле! Кофейку могу вам сварить, яишенку пожарить. Только яйца, сами понимаете… Кур рыбной мукой кормят, а больше чем?.. Больше нечем. Так что яйца малость рыбой отдают.

Лилю вдруг замутило. То ли от голода и несчастий, то ли от мыслей об яичнице с рыбным духом.

– Давайте-ка лучше котлеток с гречневой кашей, а? Котлетки из медвежатины, самые вкусные! Леву третьего дня Сергей Нифонтович, который из Чукотснаба, медвежатиной угостил. Они куда-то далеко в тундру ходили, добыли медведя.

Лиля приткнулась за стол, ссутулила плечи и сунула руки в колени.

Котлеты из медвежатины на завтрак? Что может быть лучше!

И нельзя улететь. И нельзя позвонить. И нельзя пожаловаться.

– Говорят, вы вчера дядю Колю мертвого нашли?

Лиля кивнула.

– Такое несчастье, Господи, помилуй! А мы с Левой вечером хотели вам стукнуть, поужинали бы, выпили, а я подошла, послушала, тихо у вас! Думаю, может, спит. И не стали стучать. Как вы пережили-то, я прям не знаю. Пейте кофеек, пока горячий! Это нам дочка присылает с материка. Сразу ящик или два, с оказией. Если в магазине брать, дорого выходит, да и пока до нас дойдет, все сроки годности выйдут. А мы с Левой уж больно кофе любим! Ему нельзя, давление у него, так я водой разбавляю, а он делает вид, что не замечает. А в восемьдесят втором он однажды винограду добыл! Я в каком-то кино увидела, как кофе пьют с виноградом и с сыром, а кино французское, и так мне захотелось!..

Таня говорила, не останавливаясь ни на секунду, и все время что-то делала, и перед Лилей на чистой скатерке постепенно появились большая чашка кофе, стакан апельсинового сока, стеклянная тарелочка с горкой блинов, миска красной икры – здоровая такая миска!

– А что вы в куртке-то? Мерзнете? Это с непривычки! Ничего, сейчас согреетесь! Да вы бы и у себя обогреватель включали! Это советская система еще, тепло только пятнадцатого дадут, представляете? А у нас тут не Краснодарский край все же. Мало ли что положено! Пурге вон все равно, пятнадцатое уже или только десятое!.. Ну вот, и так мне захотелось пить кофе шикарно, с виноградом! А где у нас тут взять виноград? Смешно даже! А Левка добыл. То ли летчиков упросил, то ли еще кого. Приходит, как сейчас помню, третьего декабря, а уж холодно было, и дуло сильно. А под курткой у него пакет коричневый, здоровенный, а в нем виноград, самый настоящий, южный, весь черный, слегка только помятый и такой белой пылью как будто подернутый!

Таня засмеялась счастливым смехом.

– Вот у нас был праздник, никогда не забуду. Вы котлеты кушайте, пока горяченькие. Холодные они тоже ничего, но с пылу с жару в самый раз.

Лиля взялась за вилку, вздохнула и откусила.

– А вы давно здесь живете? – спросила она с набитым ртом.

Таня махнула рукой. Она не садилась, стояла возле плиты, готовая немедленно кинуться и чем-то услужить.

– Я-то с восьмидесятого, по комсомольской путевке поехала. Двадцати лет от роду! Кулинарный техникум закончила, и меня сюда ресторанный трест направил. Не попасть было, вызов нужен, просто так не пускали! А мне романтики хотелось, я отличницей была. Помню, на комсомольском собрании решали, кого посылать, вот меня и выбрали как самую лучшую студентку. А Лева…

Выходит, ей за пятьдесят, подумала Лиля, принимаясь за следующую котлету из медвежатины. А на вид – ну, тридцать. Странное дело.

– А Лева с семидесятых. Он сначала по снабжению работал, в Чукотторге, а потом на метеорологической станции, и… Да вот он, приехал, слава богу!.. Сейчас кофейку ему тоже…

Лиля быстро прожевала котлету, чтоб не здороваться с набитым ртом, утерлась салфеточкой, выпрямила спину и приняла вид «московского гостя». В глубине квартиры кто-то ходил, что-то двигал и трогал. Лиля все сидела, смотрела на дверь, сделав специальное лицо и правильно поставив ноги.

– Еще котлеточку, может?

– Таня! – закричали издалека, и что-то грохнуло. – Где куртка, знаешь, красная?.. Метет что-то!

– Лева, зайди, поздоровайся, а куртка та в гардеробе, в зале! Я сейчас достану. Ты мне там все перепутаешь!

– А?!. А, ну ладно.

И опять никого. Таня сорвалась с места и пропала в коридоре, а Лиля, уставшая сидеть правильно, длинно вздохнула, свернула блинчик, щедро выложила на него икру и отправила в рот. Кофе еще много осталось – хорошо!

– Так вы и есть та самая гостья, за которую мне Татьяна вчера все уши прожужжала?..

Лиля в ответ смогла только помычать согласно и приветственно.

– Да вы кушайте, кушайте! Вчера не кушавши, так хоть сегодня!.. Татьяна весь вечер убивалась, что такой кошмарный кошмар с вами приключился, да еще и не кушали!.. Когда поешь, всегда легче делается!

Лиля кивала всякий раз, когда он говорил «кушать», и щеки у нее покраснели от неловкости.

– Лева Кремер, – весело представился дядька, когда она наконец проглотила. – Танин муж! Нет, вы могли когда-нибудь представить себе, что я стану называться Танин муж?! Или да?.. А вот вообразите! Теперь я на пенсии, и я всего лишь Танин муж! А раньше был сам по себе Лева Кремер, и меня тут каждая собака знала и могла столько историй рассказать не только на своем собачьем языке, но и на вполне человеческом! Как вас звать, я запамятовал?

– Лиля, – пролепетала московская гостья, – Молчанова.

– Левушка, кофейку?..

– И кофейку! А что?

– А покушать?

– Сейчас нет. Потом да. Мне еще до одного места надо съездить.

– До Сереги?

– До Николая Юрьевича! Так что только кофейку и больше ничего предосудительного!

Тут Лева Кремер уселся напротив Лили, навострился, уперся растопыренной ладонью в колено и посмотрел на нее сначала одним, а потом другим глазом довольно весело. У него был потрясающий нос и совершенно дивная улыбка.

– Гости из Москвы всегда большое дело! – ни с того ни с сего заявил он. – Какие новости на материке?

– Все… в порядке, – не сразу нашлась Лиля. – Цены на нефть растут. – Тут припомнился ей дядя Коля Вуквукай. – Наша страну приняли в ВТО.

– Всероссийское театральное общество?

Она моргнула:

– Нет, нет, во Всемирную торговую организацию.

– А жаль! – вдруг энергично сказал Лева. – В театральном обществе гораздо больше проку, скажу я вам как театрал! Я сто лет не был в театре!

– Как не был, Лева? Прошлой весной МХТ приезжал, так мы с тобой сходили!

– Разве то театр?! То не театр, а жалкие потуги комедиантов, которые желают убедить меня в том, что они артисты! Впрочем, не очень-то они и желали! Таня, голубчик, ты держишь своего мужа за старого и больного человека, а он еще-таки не стар и не болен! Я отказываюсь пить эту коричневую бурду! Налей мне нормального человеческого кофе!

– Лева, тебе нельзя!

Лева подмигнул Лиле:

– В восемьдесят восьмом фельдшер Щупакин уверял меня, что я проживу намного дольше, если брошу курить! Я бросил. Фельдшер Щупакин бросил за десять лет до меня и гордился этим, что совершенно справедливо с его стороны. А еще лет через пять он помер от белой горячки. Потому что оказалось, что надо было не только бросить курить, но еще и пить, а об этом он и не подумал!..

И Лева Кремер гордо отхлебнул свежего кофе из кружки. Лиля помалкивала, стараясь не очень пялиться на него.

– Значит, на материке все в порядке, и столица богатеет и процветает, дай бог каждому из нас такого богатства и процветания. Каким же макаром теперь придут ваши вещи, когда все борта сидят в Якутске и ждут погоды, как будто кто-нибудь, кроме Бога, знает, когда она будет, эта погода?

– Вещи? Какие? Все мои вещи здесь… со мной.

Тут Лева с Таней переглянулись, и Таня положила руку на широкое Левино плечо.

– Таки это чудесно, – задумчиво сказал он и посмотрел вверх на супругу. – Таки просто великолепно, если в ваши планы на ближайшие полгода не входит покидать эту самую жилплощадь хотя бы на пятнадцать минут. Или входит?

Лиля выпрямилась и улыбнулась официальной улыбкой:

– Что, простите?..

– Найдем что-нибудь, – успокаивающе сказала Таня и погладила мужнино плечо. – Не переживай, Левушка.

– Как мне не переживать, когда наша гостья не имеет что надеть, а вчера был такой ужасный кошмар в виде собственноручно ею найденного трупа!

– Ох, и не говори, Левушка.

– У нас здесь не бывает никаких трупов, – доверительно сообщил Лева Кремер. – У нас не развивается преступный элемент, потому что элемент этот, будучи общественным паразитом, как любой паразит, ищет где потеплее! Таки даже бичей, или бомжей, как их называют у вас на материке, здесь нет, потому что они вымерзают в первые же холода! И надо такому случиться, что вы своими глазами обнаружили кошмарное происшествие!..

– Почему он застрелился? – грустно спросила Таня и, кажется, даже утерла глаза. – Такой хороший дядька! Пьющий, конечно, но хороший…

– Что дядя Коля застрелился, если кому-нибудь здесь интересно мое мнение, я ни на двадцать копеек не верю. И пусть рядом с ним нашли сто винтовок, и из всех ста он выстрелил себе в сердце, все равно не верю!

Лиля не стала спрашивать, откуда ему это известно. Ей уже стало ясно, что в Анадыре все знают всё обо всех. Причем узнают каким-то образом в ту самую минуту, как только происшествие случается.

Такая своего рода телепатия, что ли. Впрочем, инопланетный разум никаким человеческим объяснениям не поддается.

– А почему вы спросили меня про одежду, Лев… извините, как вас по отчеству?

– Моего батюшку звали Михаилом Семеновичем, царство ему небесное, а меня вы смело можете называть Левой! Но если вам таки это неудобно, так же смело вы можете называть меня Львом Михайловичем, что есть чистая и абсолютная правда жизни! Таня вчера рассказывала за вас, бедняжку, и сообщила, что у вас с собой всего одна сумочка, а при всем уважении в одну сумочку нельзя уложить теплых вещей столько, чтоб не вымерзнуть, как тот преступный элемент! Таки я подумал, что придется ждать ваших вещей, а все это время вам надо что-то носить, и это что-то мы сейчас для вас поищем.