Время моей Жизни Ахерн Сесилия
— Есть повод возгордиться.
— Не знаю, как насчет гордиться, но стесняться точно нечего.
Я расслабилась.
— Ты что, все-таки стесняешься?
— Отстань. Расскажи мне лучше какой-нибудь неприличный анекдот.
— Давай лучше я покажу тебе кое-что неприличное.
Что он и сделал.
Я не удержалась и захихикала:
— Вот спасибо.
— Обращайся, всегда рад угодить.
Мне было хорошо с ним, уютно и тепло. Но постепенно во мне нарастало беспокойство. Я не была с мужчиной уже почти три года, если не считать биржевого маклера десять месяцев назад. А у меня дома, здесь в студии, ни разу не был не только мужчина, но и вообще никто — даже из друзей и родственников. Дон увидел мой мирок, который я создала исключительно для себя, и, хоть я наслаждалась каждой секундой с ним рядом и ни разу за это время не вспомнила о Блейке, теперь мне хотелось, чтобы Дон встал и ушел. Я начала думать, что совершила ошибку. Возбуждение, охватившее меня пару часов назад, когда я приняла решение вернуть Блейка, нахлынуло с новой силой. Я подумала про Дженну, австралийскую шлюху, и, представив себе, что, быть может, они тоже лежат в кровати вдвоем, обнаженные, мысленно заскрежетала зубами.
— Ты как? — спросил он. — Все нормально?
— Угу.
Мне очень хотелось побыть одной. Но было темно, вечер воскресенья, и я не знала, предпочтет ли он остаться или уйти, поблагодарив меня за все.
— Ничего, что ты пропустишь какую-то важную встречу? Ты вроде говорил об этом?
— Да ерунда. Это уже не важно.
— Но если тебе надо уйти, я не обижусь. Я все понимаю.
— Меня родители ждали сегодня на ужин, но ты угостила меня гораздо более изысканным блюдом. Так что все в порядке.
Я попыталась выдумать еще какой-нибудь предлог, чтобы его спровадить. Обычно девушки изобретают поводы, чтобы мужчина остался.
— О чем ты думала?
— Когда?
— Ты знаешь когда. — Он нежно погладил меня по руке. — Ты ускользаешь от меня. Только что была здесь, и вот уже убежала.
Движения его стали более настойчивыми, он говорил очень ласково, и вскоре я снова была уже полностью с ним рядом.
— О, вот ты и вернулась.
Он придвинулся и поцеловал меня, а потом еще — страстно и головокружительно долго.
И, несмотря на все старания напомнить себе, что я люблю Блейка, я полностью отдалась своим чувствам и ему.
Он не храпел. Он спал так тихо, что я слегка сомневалась, здесь ли он вообще. Кожа у него была теплая, а не горячая, как у Блейка. Лежа на своей стороне кровати, он ни коленкой, ни рукой не нарушал границу. От него пахло мятой, но на вкус он был солоноватый от пота. И хотя я обдумывала, что из вещей взять с собой в поездку и что я скажу Блейку, когда увижу его, я подвинулась на теплой простыне и нашла его руку. Во сне он раскрыл свою ладонь и обхватил мою. Так я и заснула. А затем пришел Жизнь, открыв дверь своими ключами.
Глава девятнадцатая
Он бросил их на полку, и я проснулась. Дон подскочил рядом со мной. Спросонья он, видно, не разобрался, где находится, и немедленно приготовился к обороне.
— Все в порядке, — лениво протянула я, — это он.
— Кто? — Дон так напрягся, точно явился мой тайный любовник. Теоретически в этом не было ничего невозможного, но вряд ли тот стал бы распевать «Песню Земли» Майкла Джексона.
— Моя Жизнь, — пояснила я с виноватой улыбкой.
— В шесть утра? — Он посмотрел на часы.
— Он ранняя пташка.
— Ясно. — Дон улыбнулся. — Как он, одобрит все это?
Неожиданно пение смолкло и пластиковые пакеты перестали шуршать.
— Я слышу, кто-то разговаривает? — пропел Жизнь. — Я слышу мужской голос? Мужчина в постели крошки Люси?
Я закатила глаза и нырнула под одеяло. Дон крякнул и прикрылся простыней.
— О-о-о, Лю-у-си-и, — голосил Жизнь во все горло, все ближе к нам, — ты плохо себя вела-а, я наде-е-е-юсь? О, вот и вы. — Жизнь встал у изножья кровати. — Да!
Я расхохоталась, потому что Жизнь громко заулюлюкал от радости.
— Смотри-ка, одобрил, — ухмыльнулся Дон.
— Конечно одобрил, ведь теперь нам не придется платить за чистку ковра, не так ли? Люси, твой план сработал. Эх, видели бы вы, что она сотворила с мойщиком окон.
— Я не потому провела с ним ночь, что не хотела платить за ковер. Хотя это очень любезно с твоей стороны, Дон, спасибо большое.
Дон рассмеялся. Жизнь присел на кровать. Я спихнула его ногой, и он покорно удалился, но через две минуты вернулся с подносом, который поставил Дону на колени.
— Не знаю, что вы любите: мармелад, джем или мед. Поэтому я принес все.
— А как насчет меня?
— Ты сама о себе позаботься.
Дон весело присвистнул:
— Вы со всеми ее мужчинами так обращаетесь?
Жизнь прилег у нас в ногах и захихикал.
— Дон, на свете не хватит хлеба, чтобы сделать тосты всем ее любовникам.
Дон заржал.
— Он тебя не раздражает? Ничего, что он тут болтается? — Я была удивлена.
— Ну, он же часть тебя, верно? — Дон намазал тост джемом и протянул мне.
Жизнь многозначительно задрал бровь и посмотрел на меня. Он был очень мил, но я хотела, чтобы он ушел, и чтобы Дон тоже ушел. Я должна подумать о поездке к мужчине, которого люблю.
— Ты выглядишь всклокоченной, — сообщил Жизнь, потянувшись за тостом. Затем он по-приятельски посмотрел на Дона. — Вы, наверное, думаете, что она черт знает как выглядит? Не стесняйтесь, мы оба знаем, что это правда. Она отнюдь не жаворонок. Да что там, она и в час дня бывает кошмарновата.
Дон засмеялся.
— Люси прекрасна, — сказал он и сделал мне еще один тост.
Жизнь не стал спорить, он просто внимательно меня изучал, слегка наклонив голову.
— Спасибо, — поблагодарила я Дона, но аппетит пропал. Он очень славный, но все это совсем некстати. Чем милее он себя вел, чем паршивее я себя чувствовала.
— Не означает ли это, что наше небольшое путешествие отменяется? — спросил Жизнь, словно нарочно решил затронуть больную тему.
— Нет, — хмуро ответила я, разозлившись, что он упомянул об этом при Доне. — И вообще, не мог бы ты оставить нас вдвоем?
— Не мог бы, — вызывающе отказался он.
— Если ты не уйдешь, ты об этом пожалеешь.
— Ты мне угрожаешь?
— Да.
Он откусил половину тоста и даже не шелохнулся.
— Отлично. — Я сбросила одеяло и голышом направилась в ванную — он аж поперхнулся, а Дон весело, как мальчишка, гикал и хлопал себя по коленке.
В залитой светом ванной я стояла под душем и переживала, что они остались вдвоем. Что они там обсуждают, интересно. Не важно, черт с ними. Мне не хотелось выходить к ним, и я так долго плескалась и напустила столько пару, что уже даже двери было не видно. Мне невмоготу смотреть Дону в глаза. Что бы ни было этой ночью между нами, по сравнению с чувствами к Блейку все это не имеет значения. Намылив голову шампунем в третий раз, я подумала: а почему, собственно, я решила, будто Дон хочет от меня чего-то большего? Возможно, его полностью устроит одна ночь, проведенная вместе? Эта мысль меня приободрила, и я наконец выключила воду.
Снаружи было тихо. Я выбралась из ванны и прислушалась. Они негромко о чем-то говорили, слов не разобрать. Тогда я протерла зеркало полотенцем и воззрилась на красное распаренное лицо, хмуро взиравшее на меня. Лицо скривилось и вздохнуло.
— Прекрати, Люси, — строго велела я отражению. — Наплюй на все и верни Блейка.
Почему-то это меня не вдохновило, а слегка напугало. Я не знала точно, чего же я хочу, и, кажется, у меня потерялась цель.
Когда я пришла к ним на кухню — полностью одетая, — они умолкли. На столе стоял омлет и две чашки кофе. Они посмотрели на меня: Дон ласково, а Жизнь искоса. Мистер Пэн встретил меня из гнезда в туфлях на подоконнике очень неодобрительным взглядом — я сама так смотрю на него, когда он писает где не надо, — видимо, он считал, что я не права.
— Понятно, меня обсуждаете, — сказала я и включила чайник.
— Я твоя жизнь, а он только что провел с тобой ночь, что ж нам еще обсуждать? Он оценил тебя на четверку по десятибалльной шкале, кстати говоря.
— Не слушай его, Люси.
— Не буду.
— В кофеварке тебе кофе остался, — мимоходом заметил Жизнь.
— Вот спасибо. Кофе ты мне оставил, а завтрак не сделал?
— Завтрак готовил не я, — фыркнул он.
— О, прости. — Я посмотрела на Дона.
— Он в микроволновке, разогревается.
— Спасибо.
Не очень обнадеживающее поведение для человека, который больше не хочет с тобой общаться, но все же шанс есть. В задумчивости я открыла дверцу, чтобы взять омлет.
— Осторожно, тарелка горячая, — предупредил Дон, но я пропустила это мимо ушей и взяла ее голой рукой. Она была очень горячая! Я взвыла от боли, а Дон уже вскочил и бросился ко мне.
— Дай я посмотрю. — Он осторожно взял мою руку и немедленно повел меня к раковине, встал рядом и, не отпуская меня, держал ее под струей холодной воды. Наконец рука у меня совершенно заледенела, и я хотела закрыть воду, но он твердо сказал: — Нет, надо держать не меньше пяти минут.
Я открыла рот, чтобы возразить, но молча закрыла его обратно.
— Как ты этого добиваешься? — поинтересовался Жизнь.
— Чего именно?
— Чтоб она не спорила?
Дон усмехнулся, ничего не ответил и продолжал заниматься моей рукой с самым озабоченным видом.
— Да чего уж, все равно придется ампутировать. — Жизнь отправил в рот очередную порцию омлета.
— Ты такой заботливый, — кивнула я, — просто прелесть. Вот у Дона бы поучился.
— Он с тобой спит, ему приходится притворяться.
Он шутил и ерничал, но я видела, что Дон ему очень по душе. Он просто сиял и выглядел лучше некуда — в новом темно-синем пиджаке, идеально подобранном под цвет глаз. Да, из бесцветно-мышино-серых они стали темно-голубыми. Он больше не шмыгал носом, да и сам нос как будто уменьшился, зубы сияли белизной, дыхание посвежело, и вообще он превратился в настоящего симпатягу. Он подначивал меня, но я знала, что это любя. Казалось бы, я и сама должна быть счастлива, но что-то меня угнетало. Что-то было не так.
— А чего это ты так вырядился?
— Сегодня вечером я ужинаю с твоими родителями.
Услышав это, Дон глянул на меня с сочувствием.
— Точнее, даже не я, а мы. Мы сегодня вечером идем к ним в гости. Вчера я позвонил им и пообщался с очень приятной дамой по имени Эдит. Она чрезвычайно обрадовалась, узнав, что мы придем вдвоем, и сказала, что немедленно предупредит твоих родителей о нашем визите, а также обещала приготовить нечто вкусное.
Так, похоже, у меня мини-приступ паники.
— Ты хоть немного соображаешь, что делаешь?
— Да. Я вместо тебя проявляю элементарную вежливость по отношению к родителям. За что ты должна быть мне благодарна. Твоя мама нуждается в помощи, а ты и ухом не ведешь. Кстати, она и в вашей помощи нуждается, — он посмотрел на Дона, — там в гостиной кофейное пятно на персидском ковре. Ужа-а-асное. — Он скорчил страдальческую мину. — Так что я дал им ваш телефон.
Ну, это уж вообще ни в какие ворота. Я тут пытаюсь потихоньку избавиться от Дона, а он фактически приглашает его в дом к моим родителям. Теперь их будет двое — тех, кто был у меня в студии и в Глендалохе.
— Нет, ты не понимаешь, насколько все это ни к чему. Ей абсолютно не нужна моя помощь, она великолепно сама все устроит. Она собственные похороны организует на высшем уровне и без чьей-либо помощи, уж поверь мне. А отец… о господи, что же ты наделал! Он с тобой познакомится? Да ему же не о чем будет с тобой говорить в принципе.
Я горестно прижала к щеке здоровую руку, а потом вдруг осознала, что Дон тоже здесь и все это слышит. Поэтому выпрямилась и продолжила как ни в чем не бывало:
— Погода сегодня вроде хорошая, да?
Жизнь покачал головой, глядя на Дона. А Дон, который все еще держал мою руку под ледяной водой, вдруг сделал что-то неуловимое, как-то всем своим существом, молча и без единого жеста, дал мне понять, что он меня поддерживает.
Мы вышли на улицу и встали в тени моего дома. Через дорогу, в парке, светило утреннее солнце, но здесь было прохладно и ветер задирал мне платье, а я пыталась прижать его к ногам, хотя ничего такого, чего Дон не видел бы ночью, под платьем не обнаружилось бы. Но теперь все было по-другому.
— Подвезти вас на машине супергероя? — предложил Дон, но я слышала неловкость в его голосе. И дело было не только в его странноватом авто, но и в том, что сейчас утро, ночь превратилась в новый день, а он все в той же одежде, и я держусь отстраненно вот уже не меньше получаса. Ему не за что ухватиться.
— Нет, спасибо, я поеду на своей, нам же вечером к родителям.
Настал самый ужасный момент: как прощаться — пожать руки, поцеловаться, кивнуть, не дотрагиваясь друг до друга?
— У меня завтра выходной, можем встретиться, если хочешь. Пообедаем где-нибудь. Или кофе попьем, или поужинаем, или выпьем.
— Богатый выбор, — усмехнулась я, пытаясь вежливо отказаться от всего. — Я завтра уезжаю после работы. — Я чуть не сказала «и вернусь очень поздно», но, возможно, Блейк захочет, чтобы я осталась с ним раз и навсегда, и тогда мне придется нанять фургон, чтобы перевезти свои вещи в Бастардстаун, в графство Уэксфорд.
Это должно бы меня вдохновлять, но нет, почему-то мне не хочется покидать свою уютную студию, к которой я так привязалась. Интересно, Блейк согласится там жить? Тот Блейк, которого я знала, не согласился бы на это ни за что на свете. Кухня крошечная, ему негде будет развернуться, чтобы готовить свои кулинарные шедевры, а если он, например, решит подкинуть блин — отработанным, артистичным жестом, — тот улетит со сковородки прямо на лампу. Нам придется сражаться за место на одежных занавесках, ведь у него куча шмоток. И он не поместится в маленькой ванне, не говоря уж о том, чтобы нам вдвоем распивать там вино, как мы, бывало, делали в пекарне по воскресеньям. Я представила себе Дженну, обвившую его ногами за талию в пенной ванне, и у меня бешено застучало сердце. Пока я обдумывала нашу совместную жизнь с Блейком, Дон напряженно смотрел на меня. Потом сказал:
— Да, разумеется, — ты же едешь к своему бывшему бойфренду.
Я не знала, что на это ответить, и промолчала.
Он откашлялся.
— Это, наверное, не мое дело, но… — Он не стал продолжать, может быть, потому что я отвернулась. Меня удивило, как он это произнес, неожиданно жестко и отчужденно. — Что ж, ладно, спасибо за вчерашний вечер.
Я взглянула на него, он кивнул и пошел к машине. Обернулся и помахал на прощание Жизни, а тот помахал в ответ. Он сел в фургон и завел двигатель. Я не хотела, чтобы все так закончилось, хоть именно я к этому и подвела, но мне не удалось заставить себя произнести ни единого слова. Так что я молча стояла и смотрела, как он уезжает, чувствуя себя распоследней дрянью, а потом развернулась и пошла к своей машине.
— Эй, — Жизнь последовал за мной, — что случилось?
— Ничего не случилось.
— Но он же уехал, совсем. Вы что, поссорились?
— Нет.
— А он предложил тебе встретиться еще?
— Да.
— И?
— Я не могу. Мы завтра уезжаем.
Я пыталась ключом открыть дверь машины, но она не поддавалась. Я сердито пыхтела, а Жизнь неодобрительно наблюдал за мной.
— Мы едем туда-обратно на один вечер и завтра поздно ночью уже вернемся.
— Угу, наверное.
— Что значит — наверное?
Меня бесил ключ, и меня бесил Жизнь. Я взорвалась:
— Завтра я намереваюсь сказать человеку, которого люблю, что я его по-прежнему люблю. Неужели ты думаешь, что я хоть на минуту сомневаюсь, не предпочесть ли мне в этой связи свидание с мужчиной, который ездит на желтом фургоне с волшебным ковром-самолетом на крыше?
Жизнь на мгновение застыл, затем взял у меня ключ, мягко повернул его, и дверь открылась.
— Поехали, — сказал он.
— И все?
Он обошел машину спереди, открыл свою дверь и сел рядом со мной. Холодный, спокойный, сосредоточенный.
— И никаких лекций, нравоучений, психологических изысканий и метафор?
Он пожал плечами:
— Не беспокойся, жизнь, полная сожалений и угрызений, скажет сама за себя.
Он наклонился и включил радио.
Адель пела «Такого, как ты». Он сделал погромче.
Я убавила звук. Он прибавил. Какое-то время я слушала, как она переживает об утраченной любви и уверяет себя, что найдет «такого, как ты», а потом переключила на новости.
Он нахмурился:
— Ты не любишь музыку?
— Люблю, но с некоторых пор не слушаю.
Он сел ко мне вполоборота и спросил:
— С каких это пор?
Я сделала вид, что задумалась.
— Года два.
— А, случайно, не два года одиннадцать месяцев и двадцать дней?
— Не могу так точно сказать.
— Очень даже можешь.
— О'кей, ты прав.
— Ты не можешь слушать музыку.
— Я не сказала «не могу».
Он снова переключил на Адель. Я вырубила радио.
— Вот, — он наставил на меня указательный палец, — ты не можешь слушать музыку!
— Ладно, не могу. Мне становится грустно. Почему это тебя так радует?
— Меня радует не это, а то, что я прав.
Мы отвернулись друг от друга, оба раздраженные и недовольные. Похоже, сегодня один из тех дней, когда жизнь мне не особенно мила.
На входе в «Мантику» я его потеряла и поднялась в лифте одна. А он, оказывается, уже был в офисе. Сидел в черном кожаном кресле, и Мышь что-то быстро читала ему с листа, а он отвечал ей со страшной скоростью. Длинноносая держала в руке часы Грэма, чтобы вовремя сказать «стоп!», а Дергунчик стоял рядом и пил кофе из кружки с надписью «Лучший папа в мире». На лице его расплылась широченная улыбка. Я вошла и встала у двери.
— В каком году Люси так напилась, что пошла в салон тату и набила себе сердечко?
— В двухтысячном, — немедленно ответил Жизнь.
Я обомлела. Темой была я!
— И где эта татушка?
— На заднице.
— Поконкретнее.
Жизнь потряс рукой, вспоминая.
— Я ее видел сегодня утром… черт, где же… на левой ягодице.
— Правильно.
Грэм оглянулся и одарил меня голодным взглядом.
— В пять лет Люси сыграла свою первую роль на сцене в «Волшебнике из страны Оз». Кого она играла?
— Жевуна.
— И что с ней случилось на премьере?
— Она описалась, и ее пришлось увести со сцены.
— Правильно! — засмеялась Мэри.
— О, Люси, вы уже здесь. — Дергунчик наконец заметил меня. — Я сегодня поговорил в кафетерии насчет вашего фасолевого салата.
Я не сразу поняла, о чем он толкует.
— Сказал им, что моя коллега недосчиталась одного вида фасоли, а они, представьте, имели наглость спросить, видел ли я своими глазами салат, который вы ели. Я потребовал вызвать управляющего. Словом, опуская ненужные подробности, а их масса — ведь я провел там немало времени, убеждая их, что вы, безусловно, сказали чистую правду…
Остальные встретили радостными воплями очередной верный ответ Жизни. Но я не обращала на них внимания, растроганная тем, что, несмотря на историю с испанским, Дергунчик по-прежнему мне верит.
— …они при мне проверили оставшиеся порции, и — вы были правы, там всего два вида фасоли. Не хватает белой каннеллини, которая, честно сказать, даже и не знаю как выглядит. Тогда я спросил управляющего: «Как вы намерены компенсировать отсутствие указанного продукта моей коллеге, ведь салат из трех фасолей без каннеллини — все равно что пастуший пирог без барашка или бисквит с ромом без рома?» Это просто неприемлемо.
— Ох, Квентин, — я закрыла рот ладошкой, чтобы не засмеяться, — спасибо вам большое.
— Совершенно не за что. — Он подошел к своему столу и вынул из ящика конверт. — Вот, возьмите. Это на дополнительный двойной салат, а еще бесплатный талон на ланч.
— Квентин, — я обняла его, — спасибо вам.
Он слегка смутился.
— Спасибо, что защищали мои интересы.
Открылась дверь, и вошла Рыбья Морда. Она быстро окинула всех взглядом, включая и нас с Квентином, стоявших особняком.
— Я всегда готов вас защитить, Люси, не сомневайтесь в этом, — сказал он, как раз когда Эдна проходила мимо нас.
Она настороженно поглядела на меня, явно решив, что речь идет об истории с испанским.
— Простите, — громко, чтобы привлечь мое внимание, попросил Жизнь, — вы не могли бы повторить, я не расслышал вопрос.
— Про какой язык, — застенчиво, но с любезной улыбочкой произнесла Мышь, — Люси написала в резюме, что она его знает, хотя это и неправда?
— Ну, это всем известно, — рассмеялся Жизнь. — На счет «три», хором: раз, два…
— Испанский! — дружно грянули они, и Дергунчик тоже, а потом уставились на меня и расхохотались.
Мне ничего не оставалось, как присоединиться. Надо так понимать, они меня окончательно простили.
Глава двадцатая
— Значит, вы жизнь Люси. — Длинноносая присела на край стола, который Жизнь облюбовал подальше от меня. Она торчала там уже минут пять и проводила допрос с пристрастием.
— Угу, — ответил он, сосредоточенно что-то печатая на своем компе и не глядя на Луизу.
— У вас такая работа?
— Угу.