Те самые люди, февраль и кофеин Репина Екатерина
Вообще, эти Гомесы могли убить птичку сообща, а потом закопать ее на заднем дворе. И правильно бы сделали: птичка слишком часто мешала развиваться отношениям героев сериала. Так что все верно. Без всяких сомнений.
№ 25. Такие вот соседи
Конкретная московская квартира весь вчерашний день провела в ожидании: один из ее жильцов должен был вернуться из заграничной поездки. Кроме него в квартире проживали: интеллигент Григорий, алкоголик Тарас и пессимистически настроенный младший менеджер торгового зала Игорь. Все четверо учились в одном классе и в Москву приехали вместе, чтобы сподручнее было противостоять ее недоброжелательности.
Путешественник Саня вернулся поздно ночью. Его уже никто не ждал, и радости по поводу его возвращения на родину выказано не было. Если бы Саня был трезвым, его бы это сильно травмировало. Но обошлось.
Саня, к счастью, поддался на уговоры знакомого из самолета и заехал в бар выпить по случаю благополучного приземления. Незаметно стемнело, а когда он добрался до квартиры, где никто его не встретил, то ничего не оставалось делать, кроме как упасть в прихожей и произвести как можно больше шума, а потом незаметно уснуть.
Друзья отнесли Саню в комнату и забыли. А утром, когда он появился на кухне, все очень удивились. И Саня, и Григорий, и Тарас с Игорем — все были поражены появлению Сани на кухне ранним пятничным утром.
Игорь хмуро поздоровался. Он очень не хотел идти на работу. Кроме того, он был единственным из четверых жильцов квартиры, кого ждала работа. От всего этого Игорь не мог поздороваться иначе. Ему было завидно и казалось, что он занят ненужным делом, в то время как все остальные жили и так, не работая.
А еще Игорь был терпелив. Именно поэтому он до сих пор работал в магазине младшим менеджером, хотя остальные уволились вскоре после принятия на работу. Интеллигент Григорий с тех пор научился писать стихи и прозу. Алкоголик Тарас — быть собой, не стесняясь показаться смешным или провинциальным. Саня же разгружал по ночам вагоны, а на заработанные деньги кормил друзей, содержал квартиру и путешествовал по миру.
Решили отметить приезд. Игорь позвонил старшему менеджеру и отпросился на полдня. Тарас, сильно стесняясь, достал початую бутылку водки. Саня вывернул карманы, встряхнул сумку и пересчитал наличность. Хватило на ящик. Алкоголик Тарас спрятал початую бутылку под диван и сказал, волнуясь:
— Нам бы послушать о загранице. А то мы не знаем, как ты там, чего…
Саня почесал затылок и честно ответил:
— Да не помню я ничего. Давайте выпьем. Может, что-то и вспомнится.
После первой выпитой бутылки Саня так ничего и не вспомнил. Друзья начали подозревать, что он никуда не ездил. Игорь, наиболее из всех присутствующих готовый услышать правду, проговорил, не поднимая глаз от стакана:
— Показывали вас по телику. Ну, вас — испанцев. У вас там было жарко, показывали. Да?
— Да кто их знает? Ну, мы сидели в кафе, а прямо к нам на стол упала птичка. Официант испугался, унес ее и пытался оживить, но не смог. Так и выкинули ее.
Игорь толкнул Григория. Теперь настала его очередь выводить Саню на чистую воду. Григорий, будучи потомственным интеллигентом, попытался понять точку зрения друга и возможно помочь ему определиться:
— А в каком кафе ты сидел? В русском или зарубежном?
Саня ответил, не задумываясь:
— Если вокруг были русские, и даже официанты говорили по-русски — значит, в русском. Там, вообще, как дома. Никаких проблем с пониманием.
Григорию стало ясно, что Саня хотел их обдурить. Только интеллигенция никогда не позволяла водить себя за нос, и Григорий молча покинул кухню. Он ушел писать возмущенное стихотворение.
Игорь подмигнул Тарасу. Тот понял по-своему.
— А водка там хорошая?
— Да! — оживился Саня и вдруг вспомнил всю свою поездку. — Сначала мы летели на самолете, где запрещено распивать спиртные напитки…
Друзья изумленно ахнули.
— … и выпили мы только на земле. Еще показывали замок и музей. Представляете, у них там картины вывешены в музее, чтобы желающие могли на них смотреть!
— Так это везде так. И даже у нас… — высказался Тарас и испугался, что брякнул что-то не то. Он тут же спрятал глаза в стакан, подальше от взгляда Игоря.
Саня тоже испугался. Он долго думал, прежде чем сказал:
— Там люди ходят по комнатам, а на стенах развешаны картины художников. Что, у нас, скажете, тоже есть картины на стенах?
— Ну, в музеях есть. А у нас в квартире — нет, — невнятно пробурчал Тарас.
Саня чертыхнулся. Он ошибочно посчитал Испанию культурной страной и хотел даже написать письмо в родное правительство с предложением создать какой-нибудь подобный музей. Теперь нужда в письме отпадала.
В кухню заглянул интеллигент Григорий. Он успел написать стихотворение. Ждал удобного момента, чтобы прочитать его. Только открыл рот, как Саня замахал руками и вскрикнул. Все друзья бросились ему на помощь.
— Сердце? Санек, ты глубже дыши. То есть, лучше не дыши. Подожди, мы сейчас «скорую»…
— Да отстаньте вы от меня! Я вспомнил, как город назывался, где я был — Мадрид!
Присели и выпили за Мадрид.
Разговорились. Оказалось, каждый имел свое представление об этом городе, а Санькино впечатление противоречило всему. Спорили о конкистадорах — были ли они конкретно из Мадрида или из какого-то другого города. Обсудили внешнюю политику африканских стран. Вспомнили еще много всего лишнего. А когда очередь дошла до Сани, оказалось, что он снова забыл, где был и что видел в Мадриде.
Всем стало скучно. Разбрелись по квартире и уснули. К вечеру проснулся только Игорь. Он захотел пойти на работу, но не смог подняться. И от горя заснул.
Игорю никогда не везло с соседями. Соседи по общаге — их вообще не было, так как Игорь никогда не жил в общаге. Из подъезда все соседи выехали (дом был аварийным, им дали новую жилплощадь, только семья Игоря осталась жить в том доме, про нее забыли). Однажды он ехал в поезде, но и там не смог поговорить с соседями: каждый сидел на своей полке, жевал курицу и выплевывал косточки в окно, молча и недружелюбно.
Зато с друзьями повезло. А поскольку они, четверо друзей, были еще и соседями, то, кажется, Игорь не имел права говорить, что с соседями ему никогда не везло.
Он проснулся от крика. Алкоголик и интеллигент делили последнюю бутылку водки. Чтобы разнять их, Игорь разбудил Саню. Допили вместе. Саня выглядел устало. Кто-то заметил вслух, что до поездки в Испанию он выглядел лучше.
— Да, отдых — это вам не вагоны разгружать. На отдыхе самое сложное — расслабиться. Постоянно что-то мешает, — оправдывался Саня.
— А что тебе мешало?
— Где?
— На … отдыхе. В этой … как ее? … в Испании?
— Где?!
— Саня, ты — смотри мне в глаза! — ты только что приехал из Испании. Что там тебе мешало?
— Где именно что именно мешало?!
Игорь закатил глаза и допил все, что было в стакане. Он попытался пожалеть, что не одинок. А как бы было хорошо жить одному, работать одному, разговаривать только с собой! Он не успел пожалеть. Друзья не позволили.
Но напоследок, прощаясь с мыслью об одиночестве, он сказал себе: «Одиноким людям нужен отдельный мир с отдельным домом на отдельной улице, где нет никого кроме тебя». И тут же обрадовался, что у него нет нужды искать такой дом. Потому что Григорий сказал:
— В следующий раз мы поедем все вместе. Давайте разгрузим сотню вагонов и уедем путешествовать по миру!
Это предложение было очень абсурдным. Оттого и вызвало неоднозначную реакцию. Саня обдумывал новость о своем возвращении из-за границы и ничего не сказал. Тарас рассмеялся. Игорь перестал думать об одиночестве и поверил Григорию, что у них все получится. Мысленно он уже разгружал вагоны. И совсем не скучал по своей работе в магазине…
— Ой, я на работу опаздываю!
За окном было темно. Полдня, на которые Игорь отпросился ранним утром, закончились в обед. Можно было не спешить. Расшнуровать ботинки. А еще лучше — зашнуровать ботинки и сбегать в магазин за водкой.
Игорь поднял с пола плеер Сани. «До магазина еще нужно дойти, — подумал он, — а это не так весело, как сидеть с друзьями в теплой квартире». Музыка должны была развлекать его в пути.
Играла звонкая мелодия. Кому-то разбили бутылку о голову. Потом мужик о чем-то жалел. Ну, конечно, бутылка-то разбита! Вот Игорю с друзьями не хватило всего одной бутылки, и его послали в магазин. А если бы хватило, то сидел бы он дома и разговаривал.
Так что тоска мужика в песне была понятной.
Все беды от нее.
Нет, какая любовь? Все беды от водки.
Игорь разозлился и не купил ни одной бутылки. Вместо этого он подарил незнакомой девушке цветы. Девушка испугалась и выкинула букет в урну. Игорь подождал немного, достал букет из урны и подарил его другой девушке. Но сначала спросил, не выкинет ли она букет, если он его подарит. Девушка обещала унести цветы с собой.
— Тогда держите!
Потом Игорь опечалился. Что-то он сделал не так. Послушал странную песню, а потом натворил бед. Его ждут с бутылкой, а он купил на все деньги цветы и подарил их неизвестно кому. Кому, спрашивается, он подарил цветы?
— Девушка, а как вас зовут?
— Маша.
— Ну ладно. Скажу, что подарил цветы Маше, а они не будут против, наверное…
— Слушайте, если вам некуда идти, можете пойти с нами. Мы гуляем за углом, в ресторане. Наш друг уезжает на Дальний Восток! Вот, провожаем. А цветы я ему подарю, можно?
Игорю понравилась идея проводить друга. Само слово «друг» было свято. Как можно не проводить друга? Тем более, на Дальний Восток?
Саня пошел вслед за девушкой Машей.
Действительно, кого-то провожали. Пели дальневосточные песни про танкистов, багульник и самураев. Ели суши и пили водку. Игорь пел песни и снова пил водку. Его тошнило, но не проводить друга он не мог. Друг уезжал на Дальний Восток!
На время он забыл о квартире и соседях. Ему почудилось, что он был один на белом свете, скитался из одной страны в другую, только-только приехал из Испании и никого в этом городе не знал.
С языка слетали испанские слова, названия мадридских достопримечательностей; сам по себе возник кастильский акцент. Он говорил о зарубежных странах без умолку:
— Самый красивый — это Нью-Йорк. Будете проезжать мимо атлантического побережья, обязательно загляните. Вы увидите издалека: статуя, небоскребы и море! Если все вместе совпадет — все, вы приплыли. Потом поезжайте в Кейптаун. Он славится своими жителями и погодой. Погода у них — не то, что у нас! А если соберетесь где-то остановиться, то пусть это будет Будапешт…
Тот самый человек, которого провожали, попытался привлечь внимание к себе:
— Парень, а ты, кажется, работаешь в моем магазине, да? Ты вчера разбил мой телевизор, а сказал, будто он сам разбился. Я еще хотел тебя уволить, но ты обещал привезти десять таких, из Испании … ты что, уже был там?
Маша толкнула его. Она была раздосадована нелепым вмешательством виновника торжества. Ей нравилось слушать Игоря.
— Да подожди ты со своим магазином! У тебя их по всей стране десятки! На Дальнем Востоке, небось, еще десять откроешь. Ты послушай, как говорит! Вот я весь мир объездила, а не могу так рассказать!
Но Игорь молчал. Что-то хрустнуло и зазвенело.
— Черт, бутылку разбил, — сказал он и запел тоскливую, разрывающую сердце песню.
№ 26. Город Рудный
Летел самолет. Шепот, шелест, шум мотора. Полет длился пять часов. Оставалось столько же. Бескрайность родины поражала.
Пересадка в сибирском городе пришлась на середину пути. Кто-то гулял по аэропорту, кто-то перекусывал в буфете. Двое граждан присели на кресла в зале ожидания и разговорились меж собой.
— Терпеть не могу аэропорты, — сказал один.
— Ненавижу деревни и маленькие поселки, — возразил другой.
Первый человек был молод, второй — моложе первого. Они оба устали от полета и хотели выразить свое раздражение как-нибудь словесно.
— В них всегда много народа!
— Зачем вообще нужны маленькие городки и деревни? Кому в них жить?!
С удивлением уставились друг на друга. Знакомство завязалось.
— Леонид.
— Николай.
Леонид был немного старше. Николай попросил его объяснить появление рабочих и аварийных городков на территории страны. Его интересовала первопричина. Николай работал креативным директором и полагал, что лишние знания непременно обогатят его внутренний мир.
— Раньше было много рабочих, — начал рассказ Леонид. — И их нужно было куда-то селить. Обычные города им не подходили, и оставалось только создавать новые, специальные — где не было бы развитой инфраструктуры, где были бы только заводы и жилые постройки, и все. Такие города строились в точности, как на рисунке. Они были серыми и неуютными. И люди, селившиеся в этих городах, тоже становились серыми и скучными…
Перед глазами Николая вырос целый город. Он шел по центральной улице и разглядывал одинаковые здания по обеим ее сторонам. Дул равнодушный ветер. Ветер был довольно сильным и холодным, но из-за равнодушия к собственным обязанностям он мало влиял на погодные условия. Листья на деревьях не колыхались. И пыль не поднималась в воздух. Николай не ёжился от холода. И вообще, в ушах присутствие ветра чувствовалось, а на улице — так нет.
Улица выглядела неживой. И все же она была обитаема.
— … другие. Те, кто что-то понимал в культуре. И возник диссонанс. Одни работали, другие — занимались самодеятельностью. Одни были довольны окружающей обстановкой, другие постоянно замечали лужи перед подъездами, неровности тротуара и черный дым, который поднимался из труб. А потом…
Что-то изменилось. Все чаще стала звучать музыка. Она вырывалась из окон и плыла по улице, против движения воздуха, против ветра, который был все таким же равнодушным.
Николай прислушался. Где-то разбилась банка. Должно быть, на кухне. Вся улица гремела кастрюлями, так как рабочий день завершился. Готовили ужин. Пахло жареной картошкой и салом. И спиртом.
Он оглядел себя: серый мешок, будто комбинезон, не давал телу дышать, а ботинки, наоборот, пропускали пыль и воду, так как были плохими, дырявыми. Он шел по улице не один. Вокруг него двигались такие точно люди в грязных комбинезонах и рваной обуви. Все шли домой ужинать. А музыка вырывалась из окон…
— Потом захотелось жить культурно. Позволить такое могли только начальники и их окружение. Покупали ковры и магнитолы, шкафы с книгами и мягкую мебель. Это была одна сторона культурной жизни, а другая, значит, жила в Доме культуры. Там — постановки, концерты, оркестровая яма и декорации. Все, как в лучших филармониях страны.
Появилось новое поколение, которое не знало других городов и другой культуры. С одной стороны, те люди занимались самодеятельностью. А с другой — мечтали о мягкой мебели. Рваная обувь и неровный асфальт стали нормой, никакой связи с внутренним миром жителей не наблюдалось.
Николай посмотрел на серое небо и провел рукой по ободранному дереву. «А где тут у вас парк?» — спросил он у прохожего. «Чего?» — не понял тот. С той минуты Николаю стало страшно. Когда же он сильно боялся, то икал не переставая, пока не находил выхода из сложившейся ситуации.
Очнулся он тогда, когда Леонид стал толкать его в бок.
— Смотри, вроде наш рейс объявили.
… В самолете они сидели далеко друг от друга. Леонид молча смотрел перед собой и явственно ненавидел теперь уже не только аэропорты, но и самолеты. А Николай мысленно путешествовал по тому городу, в нужности которого сомневался до сегодняшнего дня.
Он икал. Икал уже больше часа, чем сильно мешал соседям справа и слева.
…В городе наступил вечер. Неожиданная красота проявилась на его сером фоне. Яркие окна и замысловатая линия придорожной иллюминации сделали город похожим на ночное болото с огоньками светляков. Николая посетило приятное чувство. Следовало прогуляться и подумать, отчего так.
Идти же домой он не мог, поскольку город не был его родным. Идти было некуда. Все тот же звук разбиваемого стекла донесся до его ушей. Николай хотел уж было заглянуть в окно первого этажа, но тут услышал музыку и пошел к танцплощадке.
Парни в кепках курили у входа, девушки разговаривали возле сцены. Никто не танцевал, а музыка манила своей нежностью и плавностью. Николай отряхнул комбинезон и вышел на середину площадки. Хлопнул, топнул и пошел вприсядку. Закружился волчком, схватил за руку самую красивую девушку. Провальсировал с ней, пока не закончилась мелодия.
После танца икота не исчезла. Ведь Николая избили парни в кепках, а от сильных толчков и ударов страх лишь усилился. Вместе со страхом усилилась икота. С каждой минутой становилось все боязней оставаться в том городе.
Николай кричал:
— Зачем же нужны эти рабочие города?
Ответа не было. Может, ветер поглощал звук, не донося слов до жителей города. А может, все оттого, что Николай кричал во сне.
Уже почти проснувшись, едва приподняв веки, он снова вернулся на темную улицу рабочего города. Огни погасли. На болото город уже не был похож. Всякий признак жизни — кваканье, скрип, звук шагов, ветра или голосов — отсутствовал.
Уставшие жители спали, но догадаться об этом никто не мог. Со стороны город казался нежилым.
Молчал ветер. Николай уже и слухом не мог уловить его движение. Вот тогда и прекратилась икота. Вслед за тишиной пришло успокоение. Не было огней и звуков — значит, вообще ничего не было. Николай понял, что и танцы, и драка с местными приснились ему, но проснуться и жить в обычном мире не получалось.
Оставалось заснуть еще глубже, опустившись на новый уровень понимания жизненной силы. Третий сон был выражен ярким светом. Вспышка или взрыв осветили землю с самой высокой точки до самого низа. Огненные шары рассыпались по тротуарам и лестницам, обжигали стены.
Город не сверкал, он — горел. Никто не пытался потушить пламя. Назавтра предстояло подниматься рано, чтобы вновь идти на работу. Никто не хотел отнимать у себя несколько часов сна. Сдались без сопротивления и были поглощены пламенем.
И все это под звуки той песни, что играла на танцплощадке. Она звучала без остановки, где-то совсем рядом, возле левого уха, и стучала, гремела, звенела так назойливо…
Проснувшись в самолете, Николай широко улыбнулся соседям. Один из них слушал плеер и никак не ответил на улыбку, а второй кивнул.
Этот второй, немного стесняясь, спросил у Николая:
— Летите домой?
Николай отрицательно покачал головой. Он возвращался домой. Но признаться в том, что жил в маленьком городе, он побаивался. Креативному директору следовало обзавестись куда лучшим местом рождения.
— А я лечу домой, — сказал сосед справа. — С огромным удовольствием! Терпеть не могу эти большие города! Чувствую в них себя, как … как в болоте. Нагромоздят учреждений, одно на другом — поди разберись! Театр и суд, ресторан и библиотека — у них все вместе, сочетается как-то…
— Вы из Москвы летите?
— Нет. Но это почти одно и то же. Дома спокойнее будет. Нет суеты и гнусностей.
Николай поймал взгляд знакомого, который ненавидел аэропорты. Тот призывал ненавидеть еще и соседей по самолету. Николай сообразил, что мужчина справа может помочь ему:
— А зачем вообще существуют маленькие города?
— Как?! И вы о том же?! — возмутился дядечка. — Я только что принимал участие в конференции, которая призывала задуматься о целесообразности поселков и деревень. И битый час уговаривал их ничего не менять. Ну, если людям удобнее быть провинциалами — так что в этом плохого? Кто сказал, что образование и культурное обогащение обязательно? Жить можно и в лесу, и от этого быть человеком в не меньшей степени, нежели чем те, кто живет в городе!
Дядя выглядел разъяренным. Николай вспомнил, как его били на танцплощадке. И непроизвольно закрыл голову руками. От взгляда дядечки этот жест не ускользнул.
— О! Вам стыдно за свои слова! Это хорошо. Значит, вы не так гадки, как кажетесь. Вам еще многое предстоит узнать, молодой человек. И не торопитесь сжечь дотла все то, чего пока не понимаете. Если что-то существует, значит, оно вам понадобится рано или поздно.
Николай понимал, что сосед говорит дельные вещи, но вникать он не старался. Попытался представить, что осталось от того города после пожара, и вдруг уснул.
…После пожара осталась копоть на стенах и лицах, но люди все так же обедали, а потом шли на работу. Медленным шагом, с достоинством. Некоторые из них улыбались и разговаривали. На город опускался пепел, ложился на головы и дорогу.
Николай прислушался. Двое мужчин переговаривались:
— Свечи надо бы достать. Как исчезло электричество — невозможно делом заниматься.
— Я о том же думаю. Еще бы газу купить, чтобы варить было на чем. И тогда не жизнь — сахар!
Поначалу Николай не понимал смысл их слов. И только несколько погодя, пройдя рядом с мужчинами сотню шагов и уже упустив их из виду, отстав немного, он вспомнил, что вырос в таком точно городе, где его отец работал на заводе, где никто не пугался материальных трудностей и бытовых проблем.
Все было просто: выходные проводили в Доме культуры, будни — в школе или на работе. Маленький Николай посещал кружок моделирования, клеил самолеты и запускал их в небо. Мечтал уехать далеко-далеко и забрать отца с собой.
На самом деле уехал он сразу после окончания школы, с торопливостью, а возвращаться побаивался. Вот и сейчас, находясь в самолете, он обдумывал, куда бы спрятаться, где бы найти какое срочное дело, чтобы свернуть и забыть о месте назначения…
— Так вы домой летите! Юноша, я вас знаю! Вы ходили ко мне на кружок, еще совсем пацаненком были … был. Коля, сын Коли Жукова? Да?
— Да, и что?
— Клеишь самолеты?
— Некогда. Я сейчас работаю в фирме, занимаюсь рекламой. Хочу отца забрать.
— Как?! Ты не знаешь? Про отца-то?
Сердце забилось скоро-скоро. Икота вернулась. И зашумело в ушах, завертелось в глазах.
— Папа? А что с ним? Я ведь только вчера … по телефону …
Дядечка рассмеялся. Но не гаденьким смехом, а — по-доброму. Так, как никто из знакомых Николая давно уже не смеялся.
— Он не поедет с тобой. Он же теперь — мэр!
№ 27. Кто отравил кота
На берегу Тихого океана, в городе Рудном наступило утро нового дня. Старый день был неплохим, но уж больно коротким. Новый прибыл, чтобы продлить удовольствие бездействия, так как он являлся воскресеньем зимнего месяца.
Люди сидели каждый в своей квартире и приходили в себя после особенно большого снега.
Дети семейства Ротновцевых выбежали с санками и бросились наперегонки к сугробу перед домом. Сугроб образовался благодаря усилиям снегоуборочной техники, сгребшей лишние миллиметры осадков в одну кучу, из которой получилась знатная горка для катания.
Малыши вопили от всей души, ругались, отбирали друг у друга единственные на всю семью санки. Детей в семье Ротновцевых было шесть. Им постоянно чего-то не хватало. Тетрадок, носков, гречки — чего угодно могло не хватить. Потому дети, хотя и были маленькими, но уже разделяли такие понятия, как «успевать» и «опаздывать».
Сейчас меньше всех успевал четвертый по старшинству ребенок, Афанасий. Санки постоянно ускользали, подсаживали других детей, уносили их вниз с горки, роняли в снег и сами переворачивались. Афанасий попробовал играть в снежки. Его закидали со всех сторон, измазали снегом и грязью.
Плакал — не помогло. Взрослые чувствительны к детским слезам, а другие дети — нет. Тогда он ушел со двора. Отправился «путешествовать». Это значило небольшую прогулку вокруг дома, подальше от прочих детей и их игр.
Иногда его теряли и сильно пугались. Только для этого нужно было ждать несколько часов. Ведь пока остальные дети нагуляются, вернутся домой и произнесут главные слова «Афонька пропал», может пройти целый день или его большая часть.
Но Афанасий знал, что ничего просто так не бывает, и готов был подождать, пока его обрадуются найти.
В семь лет он уже понимал, что живет в городе возле моря, что в городе есть завод и порт. Сам он никогда не видел ничего кроме двора, школы. Да ему и не хотелось. Его родной двор походил на соседний и все остальные в городе, отчего становилось неинтересно переходить из одного в другой. Ничего нового он все равно бы не увидел, а ботинки стёр. Новые же ботинки ожидались не раньше следующей зимы.
Афанасий обошел свой дом и спрятался под балконом. Снег оттуда казался желтым — от смешения с грязью. Видно было, как он тает от лучей, как поднимается в небо пар. Где-то рядом, под снегом, спряталась окаменевшая сковородка, которой он боялся. Он не помнил отчего. Но приближение к этому месту вызывало в нем страх. Сковородка была ржавой и опасной. Если ее потрогать, то что-то могло с тобой случиться. Что-то нехорошее.
Пока снег скрывал землю, асфальт и песочницу, можно было ничего не бояться.
А когда он растает, будет боязно видеть сковородку, но также — интересно играть со всяким мусором, который обнаружится на земле. Хоть родители и ругались прошлой зимой, глядя на кучки отмороженных гадостей, принесенных в дом детьми, но Афанасий и его братья, сестры всегда любили находить под снегом «клад».
Солнечный зайчик проник под балкон. В свои семь лет Афанасий пока не сумел разгадать, почему лучик света называют по имени зверя. Но все еще пытался определить это опытным путем, отыскивая зайчиков на всяких разных поверхностях. Каждому их появлению он был чрезвычайно рад.
Этот зайчик пришел вместе с разгадкой — сверкающим диском в прозрачной коробочке. Солнце отражалось в коробке и бросалось прямо в глаза Афанасия, да еще на стену под балконом.
Игра с зайчиком не увлекала. Куда как лучше было поднять со снега диск и рассмотреть его внимательно.
На крышке он прочитал: «Моей любимой Тане от Вани из Москвы с большой лю…». Диск был целым, непоцарапанным. Такой можно было обменять во дворе на что-нибудь красивое и бесполезное. На лазерную указку, например. Или — на светящийся брелок. В общем, находка была дельной. Да и сидеть под балконом Афанасию надоело.
Три его брата и две сестренки катались на горке, как и полчаса назад. Он прошел мимо, пряча диск за спину. Мелькнула мысль обменять диск на санки и тут же исчезла: непременно бы обманули, забрали бы и диск, и санки, да еще отлупили или нажаловались бы матери.
Он выразил грусть всем своим видом: шаркающей походкой, сгорбленной спиной, ускользающим от любопытных глаз взглядом. Никто не окликнул — значит, удалось обмануть. За углом дома он встретил других детей и помахал им сверкающим диском:
— А что у меня есть!
Детей не нужно было долго уговаривать. Скоро они стояли в очереди и перебирали все то, что было спрятано в их карманах. Афанасий осматривал их «сокровища» с почти искренним равнодушием. Равноценной диску вещи не удалось обнаружить, но и уходить просто так уже не хотелось — особенно сейчас, когда появились гордая осанка и высокомерный взгляд.
— Тогда принесите мне то, чего у меня нет! — приказал он детям. Афанасий и сам не знал, чего хочет.
Каждый ребенок подумал, что, в первую очередь, ему нужны нормальные зимние сапоги, но не решился говорить об этом вслух, к тому же лишних сапог у них не было. И кто-то предложил:
— Я тут кота нашел. Он мертвый. Будешь брать?
Предложение показалось Афанасию дельным. Мертвого кота у него действительно не было. И, насколько он знал, во дворе тоже ни у кого не было такой диковины.
— Тащи!
— Э! Нет! Сам его тащи. Я только покажу. За показ — давай диск!
Вот это да! Афанасию еще никто не делал такого заманчивого предложения. За один только показ, будь добр, выложи-ка диск! О таком обмене никто и мечтать не мог. Потому что ни у кого из этих малявок не было своего диска!
— Идем!
Церемонию показа мертвого кота растянули на долгий час. Впереди шел тот шустрый малец, который догадался показать кота. За ним шаркал худыми ботинками Афанасий. Следом, на почтительном расстоянии, плелись остальные дети со двора. Всем было интересно. И все жалели, что не они нашли диск, не они идут за своим мертвым котом.
Медленно вышли в соседний двор, обошли по часовой стрелке вокруг пяти домов, вернулись к горке. Шустрый малец по имени Антон остановился и разгреб снег руками. Потом смачно сплюнул и сказал, что они идут в правильном направлении. Процессия радостно загудела.
Снова вышли в соседний двор. Здесь Антон покатался на скрипучей качели, предложил остальным покататься в обмен на что-нибудь, но никто не стал задерживаться, а потому продолжили путь.
Вернулись к горке, где он уже разгребал снег. Теперь он просто сплюнул, прислушался и зашагал в соседний двор. Самые маленькие отстали, завороженные борьбой между пятью Ротновцевыми на горке. Афанасий едва посмотрел на санки, совсем не пожалел, что ушел, и бросился за Антоном:
— Скоро еще?
Ему не терпелось показать кота братьям и сестренкам. По сравнению с ним санки были просто железякой на веревочке. Как применить мертвого кота в быту — об этом он еще не думал. Оставил приятные размышления напоследок.
— Скоро уже.
Антон копировал речь и поведение своего отца, работающего в порту на погрузчике. Тот был скуп на слова, постоянно сплевывал во время разговора, при этом обычно презирал собеседников. Антон тайно мечтал стать таким же.
— Побежали тогда! Чего ты ползешь?
— Я могу вообще передумать, если что! — Антон сплюнул и остановился. Диск лежал в кармане его куртки, но идти дальше не хотелось. Тем более, они уже пришли, и кот лежал неподалеку, под доской и снегом. Говорить ли об этом Афанасию? Антон прислушался к себе и покачал головой:
— Не знаю, стоит ли тебе на него смотреть. Вообще-то его отравили, и он источает яд…
Глаза Афанасия лихорадочно заблестели, от них начали отражаться солнечные лучи и посылать «зайчиков» по всему двору. Вот так повезло!
— А еще кто-нибудь может умереть от него? И кто его отравил? И когда? А откуда ты знаешь?
Антон поначалу удивился такой реакции, но потом оглянулся на горку, цокнул языком:
— А! Надоели, что ли? Не, таких не отравишь ничем. Яд почти растворился. Да смотри сам.
Он откинул доску, и перед Афанасием предстал отравленный кот. Мертвый. Какой-то длинный и облезлый. Безумно симпатичный, с точки зрения семилетнего пацана.
— О! Круто!
— Ну, все. Я пошел.
— Ага…
Афанасий попинал кота. Тот не отозвался. Он наклонился пониже. Пригляделся. Глаза его округлились от ужаса. Он вскочил. Помчался к горке, где его родственники сбились в кучу, пытались все вместе усесться на санки.
— Ааа! — кричал Афанасий, приближаясь к ним.
— Ааа! — отзывались они, скатываясь вниз.
Когда он добежал, все дети достигли нижней точки горки и разнообразно валялись на снегу. Вид Афанасия озадачил их своей серьезной паникой.
— Там! Кот!
Почему-то из этих двух слов все всё поняли. Несколько дней назад их обвинили в краже соседского кота. Мать лишила их компота из сухофруктов, приняв на веру все то, что наговорила про них баба Нюра, вредная старуха.
Отсутствие тела кота подтверждало опасения взрослых. То, что кот был спрятан самой хозяйкой под снегом, в мертвом виде, никому не пришло в голову. И все же произошло именно так, как никто не предполагал.
Из дома были вызваны: мать, отец, баба Нюра и двое неравнодушных соседей. Каждый смог убедиться в невиновности младших Ротновцевых. Баба Нюра призналась в факте похорон. Но всячески отрицала свою причастность к отравлению.