Амазонки Нарни Анела
— Я уже сказала — они против храма воевать не будут. Нам нужно сделать так, чтобы они не встали против тебя.
— Но если я уйду в горы, Атосса посадит на трон богоданную.
— Вот на это я и рассчитываю! Если Атосса станет паномархой, она в тот же день изгонит от себя Беату. Полемархой сделают кого?то из храмовых. Твои же амазонки никогда не примут власть храмовой. И к тому же они будут знать, что новая царица заняла трон незаконно. Ей нет двадцати лет, ей нет и пятнадцати. Агнесса упряма и горяча, она восстановит против себя амазонок...
— Твой совет не обдуман, Гелона. Агнессе простят все — она богоданная.
— Выслушай меня до конца, царица. В нужный час все узнают, что Агнесса не богоданная. Она дочь Атоссы!
Царица и Беата вскочили при этих словах.
— Только одна я в Фермоскире знаю это. Я принимала Агнессу. Она родилась не в храме. Она порождение греха.
— Не могу поверить, не могу поверить, — Годейра ходила по комнате, повторяя одно и то же.
Беата глядела то на мать, то на царицу, она не могла произнести ни слова. Словно удар грома поразил ее.
— Кто отец Агнессы? — успокоившись, спросила царица.
— Пастух из пограничного селения.
— Как она смогла скрыть беременность?
— Ссылаясь на лихорадку, она не выходила из дома несколько месяцев.
— Почему Атосса не уничтожила тебя? — спросила Беата. — Стоило ей убить тебя, и никто не узнал бы этой тайны.
— Когда Агнессу подбросили в конюшню паннория, я сказала Священной, что о ее грехе знает некто третий. И если я погибну, тайна перестанет быть тайной. И Атосса берегла меня больше, чем себя. Она...
В дверь постучали. Вошла служанка и шепнула Гелоне:
— Священная у ворот.
Царица и Беата выскользнули за дверь, чтобы уйти через сад к себе.
Семь дней прошло после побега Мелеты. Утром восьмого дня город узнал еще более потрясающую новость — из дворца исчезла царица и Кадмея. К полудню стало известно: Годейра с дочерью проследовала через внутренние заставы в сторону Леагр.
И снова зажжены факелы в темном зале Совета. И снова полукругом расставлены па возвышении Шесть кресел. Пять заняты, шестое пустует. Это кресло Годейры.
— Прежде чем открыть Совет, — Атосса заговорила тихо и ровно, — я хотела, чтобы вы послушали ясновидящую. Говори, Гелона.
— Минувшую ночь, когда после тревог и волнений сон смежил мои очи, великая богиня явилась ко мне, как всегда, в лучезарном сиянии. В руках она держала венец невиданной красоты, слова ее звенели как струны кифары. «Славные дочери Фермоскиры, — сказала она, — настал час увенчать голову юной Агнессы знаком царской власти над вами. Боги все видят и все знают. Давно я видела, что царицы из рода Язона все больше и больше погрязают в грехах, нарушая мои заветы. Случилось это потому, что прародитель их был полубогом и передал им со святостью богинь слабости человеческие, пороки мужские. Много раз волею богов я исправляла их ошибки, но пришло время, когда последняя из цариц кощунственно запятнала мои заветы, открыто предала дочерей моих. И да будет проклята она отныне и во веки веков. И да озарит богоданная Агнесса город ваш святостью своей, и да очистит волею своей заветы, данные Фермоскире!» Проснувшись, я сразу пошла в покои Священной, разбудила ее и...
— Мне остается добавить, — сказала Атосса, — что я немедля одела священный пеплос и вошла в наос храма, надеясь увидеть знак, подтверждающий видение Гелоны. И я увидела. — Священная подала знак, двери зала Совета открылись, и жрица внесла на вытянутых руках венец отменной работы. Широкий ободок венца был усыпан драгоценными камнями. Камни в колеблющемся свете факелов искрились, и казалось, ободок соткан из разноцветных лучей. Широкие блестящие золотые пластины в виде наконечников копий были прикреплены к ободку, а впереди возвышалась пластинка в виде меча. — Вот что стояло у подножия богини, и я принесла его вам, члены Священного Совета.
Жрицы поставили венец на столик перед креслом Атоссы и тихо удалились.
— Прежде чем осудить Годейру, — продолжала Атосса, — мы должны пополнить наш Совет, ибо по законам Фермоскиры царицу можно судить только вшестером. Достойна ли богоданная Агнесса святого и высокого места царицы Фермоскиры? Говори, Антогора.
— Достойна! — выкрикнула кодомарха.
— Она нам дарована богами, — сказала Гелона. — Достойна.
— Достойна! Достойна! — крикнула Пелида.
— Беата? Что же ты молчишь, Беата?
— Могу ли я перечить богине, — тихо произнесла полемарха.
— Позовите Агнессу! — Священная дала знак амазонкам, стоящим в дверях Совета, и те широко распахнули двери.
Агнесса вошла в зал, одетая в боевые одежды. Бронзовый шлем с гривой перьев делал ее высокой, щит на левой руке и копье в правой придавали ей строгость, меч у пояса — воинственность. Она казалась почти взрослой.
Твердыми, широкими шагами Агнесса подошла к возвышению и поклонилась Совету.
— Радуйся, богоданная! — торжественно произнесла Атосса. — Священный Совет принимает тебя в число своих членов на правах паномархи. Займи свое место.
Когда Агнесса села в кресло Годейры, Священная добавила:
— Завтра у подножия храма на тебя возложат венец царицы Фермоскиры. Таково решение Совета. Хайре!
Агнесса ответила легким поклоном головы, она приняла это известие как должное.
— Нет нужды рассказывать вам, — продолжала Атосса, — о великом грехопадении Годейры, но я должна ради устава нашего Совета перечислить все вины проклятой богами царицы. Начну с того, что Годейра нарушила закон агапевессы и помогла Лоте отпустить на волю «трутня». Затем она помогла бежать Мелете в селение Тай, а та покрыла ложью и позором не только себя, но и всю Фермоскиру. Теперь нам стало известно: Годейра встала на прямой путь преступлений и помогла похищению Мелеты и Фериды, а потом и открыто предала нас. Я прошу вас, священные жены Совета, осудить Годейру и назвать кару за ее измену. Говори, Антогора.
— Проклятье и смерть! — воскликнула кодомарха.
— Смерть и проклятье, — тихо произнесла Гелона.
— Изменнице — смерть! — молодая царица свои первые слова на Совете произнесла твердо.
— Только смерть и проклятье! — этот возглас принадлежал Пелиде.
Беата почти не слышала слов приговора. Она обдумывала свою речь. Перед тем, как пойти на Совет, они договорились с матерью, что Беата будет защищать Годейру. Они наметили двоякую цель: поставить царицей Агнессу, но и помешать осуждению Годейры.
— О чем ты думаешь, Беата? Мы ждем твоего слова. Беата встала, хотя члены Совета обычно говорили сидя, поглядела на мать пристально и сурово:
— Да, я скажу свое слово. Да простят меня светочи справедливости за то, что оно будет не таким коротким, как у Агнессы, не таким бездумным, как у Антогоры, не таким цветистым, как у ясновидящей, и не таким жестоким, как у Пелиды. Сегодня мы судим Годейру, судим спешно и жестоко, в ее отсутствие. Такого еще не было на Священном Совете. Мы судим не простую воительницу. Я не знаю, достойна ли она быть царицей, но назвать ее бесчестной я не могу. Может, она невиновна...
— Ее вина доказана! —зло крикнула Атосса.
— Невиноватые не бегут из города! — вторит ей Антогора.
— Будь царица здесь, она ответила бы вам. Но Годейра далеко, и я буду говорить в ее защиту. Я, полемарха Беата, во имя святости и справедливости, ибо таков девиз нашего Совета, говорю вам — я не согласна с решением Совета. Не согласна потому, что Годейра не виновата. Да, полемарха Лота отпустила мужчину с агапевессы, но кто нам сказал, что царица помогала ей в этом? Я тоже была на той агапевессе, моя палатка стояла рядом с шатром Лоты, и я свидетельствую, что видела мужчину Лоты бездыханным. Мало того, его видела и кодомарха Антогора. Другое дело, что он оказался выносливым и хитрым и выплыл. Но при чем тут Годейра? В равной степени в соучастии можно обвинить и меня, и Антогору. Кто нам докажет, что царица...
— Она уже не царица! — взвизгнула Агнесса.
— Пусть. Кто нам докажет, что Годейра причастна к побегу? Мы все ту ночь были на пиру у ясновидящей.
— Следствие по побегу вела Пелида. Скажи, судья.
— Вина Годейры доказана, — сказала Пелида. — В похищении Мелеты участвовали рыбачки, а рыбные промыслы у царицы.
— Они есть и у Антогоры. И потом, почему благочестивая Пелида думает, что это были рыбачки?
— Стражницы у темницы, а также стражи ворот сказали, что от них воняло тухлой рыбой.
Беата подошла к креслу Пелиды, дотронулась до ее волос:
— От тебя, верховная судья, сейчас пахнет сурьмой, румянами и духами, но я далека от мысли, что ты цирюльница.
— Но мешки из?под рыбы...
— Их можно взять в любом месте, и может быть, даже умышленно.
— Уж не хочешь ли ты сказать, — заметила Атосса, — что кто?то хотел свалить вину на Годейру?
— Хочу сказать, Священная. Мы с Антогорой большие подруги. Она кодомарха, я полемарха. Она ревниво следит за тем, что делаю я, мне ничего не остается, как следовать ее примеру. В последние дни я узнала много любопытного. Все время у темницы стояло шесть стражниц, а в ночь побега кодомарха оставила только двух. Она как будто бы знала, что за узницами кто?то придет. Это еще не все. В эту ночь кто?то убил Лебею...
— Кто?то?! — воскликнула Антогора. — Ее угробили похитители!
— Наверное. Но вот что странно: я говорила со стражницами, и они сказали мне, что как только их связали и выкрали узниц, около темницы появилась Лебея. Она не развязала стражниц, хотя видела их, не подняла тревогу, не послала погоню, а сразу поехала по направлению к дому ясновидящей. В пути ее убили. А она, если я не ошибаюсь, возничая Антогоры. И это еще не все. Нам говорят, что похитители прошли через городские ворота, сели в лодки и поплыли в сторону Леагр. Но туда они не доплыли. И, я думаю, никогда не доплывут. Потому, что в ту ночь почему?то за город, кроме обычных разъездов, кодомарха посылала сотню храмовых. Может быть, похитители и беглянки давно покоятся на дне Фермодонта с камнями на шее? И вас спрашиваю, при чем же тут Годейра?
— Но почему она убежала?
— Я бы на ее месте поступила так же. Кто?то захотел погубить царицу, и она поняла, что ей не оправдаться. Она не предала нас, она просто скрылась, чтобы защитить свою жизнь и жизнь дочери.
— Ты все сказала? — спросила Атосса.
— Нет. Я хочу взять назад свое слово, данное Агнессе. Она не достойна быть царицей. Она еще девчонка. В чьи руки мы отдаем судьбу Фермоскиры? Девчонка без роду, без племени...
— Она богоданная! — воскликнула Пелида.
— Кто вам это сказал?
— Все слышали. Ясновидящая. Ты не веришь богине?
— Богине я верю. Но не верю ясновидящей. Для того, чтобы увидеть во сне великую Ипполиту, надо уснуть. А ясновидящая всю ту ночь провела в моем доме и не ложилась ни на минуту.
— Ты говоришь неправду, дочь моя, — сказала Гелона. — Я отлучалась в храм.
— Допустим. Но как быть с венцом? Вот с этим, что стоит перед нами? Судя по рассказу Священной, его нам преподнесла Ипполита. Может быть, это так. Это, наверное, так. Но скажи мне, кодомарха Антогора, где сейчас тот венец, который ты отняла у сотенной Акилины, когда мы вернулись из похода на Бельвы? Он как две капли воды похож на этот. Покажи...
— Пусть она замолчит! — крикнула кодомарха. — Ты, бессовестная тварь, ты знаешь, что Акилины нет в живых и некому уличить тебя во лжи.
— Ты сообщница Годейры! Хватит кощунства! — Пелида стукнула кулаком по подлокотнику кресла.
— Тебе не место в Совете! — кричала Агнесса. — Беги к рыбачкам!
— Ты не в своем уме, дочь моя, — сказала Гелона. — И не говори ничего более.
Беата пожала плечами и села на свое место. Все замолкли и ждали, что скажет Атосса.
— Недаром наш Совет назван Священным. Устами каждой из нас говорят боги. И если Беата усомнилась в виновности Годейры, мы к этому должны прислушаться. Я здесь впервые узнала, что кодомарха ослабила в ту ночь караул у темницы. Я не знаю, зачем была послана сотня за город. Нам и в самом деле неизвестно, где сейчас похитители и Мелета. И я думаю, надо осуждение Годейры отложить. Раз нет единодушия — не будет справедливого решения. Пусть правду нам подскажут время и боги. Будем ждать.
И вдруг спокойную, тихую речь Атоссы перебила новоявленная царица:
— Но я хочу знать: паномарха я или нет? — крикнула она.
— Да, ты — царица, — Атосса сказала это с какой?то тревогой.
— Если Беата остается полемархой, я не хочу быть царицей! Или я, или она! Я не могу держать эту змею рядом с собой. Я требую у Священного Совета другую полемарху. Пока в ее руках золотое копье, я не выйду к подножию храма и не одену венец басилевсы. Не одену, не одену, не одену!
Удивленно подняв брови, слушала эти капризные выкрики Атосса.
Недоумение написано на лице Антогоры.
Испуганно смотрит на молодую царицу Пелида.
Улыбается Беата.
Склонив низко голову, смотрит в пол Гелона. Беата знает: ее мать улыбается тоже. Все идет, как задуманно. Расчеты на сумасбродство Агнессы оправдываются раньше, чем они предполагали.
«А если так, — думает Беата, — то, может быть, настало время для главного удара?» Она смотрит на мать вопросительно, и та, поняв ее, чуть заметно качнула головой.
— Позволь, я отвечу тебе, моя девочка, — насмешливо говорит Беата, — на твой вопрос: царица ты или нет? Да, Священный Совет утвердил тебя царицей. Поспешно, не согласуясь с разумом и вековыми обычаями Фермоскиры. Для чего это сделано? Я пока еще не знаю. Всем известно: царицей можно стать только после двадцати лет. А тебя почему?то раньше времени сделали эфебкой, а потом и царицей...
— Потому, что она богоданная! — воскликнула Антогора.
— Я так не думаю. Конечно, если того пастуха считать богом Паном...
— Какого... пастуха? — тихо, почти шепотом спросила Атосса.
— Отца Агнессы. Она ведь рождена тобой, Священная, а отцом был пастух из пограничного селения. Боги, как видите, тут ни при чем. Я не думаю, чтобы ты сейчас смогла отказаться от своей родной дочери.
Тишина воцарилась в зале Совета. Все ждали, что скажет Атосса. А она сидела, опустив голову, и молчала. Спустя несколько минут, не поднимая головы, сказала:
— Ты поклялась мне, Гелона.
— Я не нарушила клятву. Было сказано: об этом мы знаем трое. Третье лицо не давало тебе клятвы.
Атосса поднялась с кресла, подошла к Агнессе.
— Пойдем, дочь моя. Нам здесь больше нечего делать. — Она взяла Агнессу за руку и повела ее через весь зал к выходу. Около дверей остановилась, повернулась к Совету, сказала твердо:
— Свершившая грех, я не могу теперь входить в наос богини. Выбирайте другую Священную и решайте нашу судьбу. Мы будем вымаливать у великой богини прощение.
ПОЯС ИППОЛИТЫ
Гелона понимала — пришло ее время.
Она много лет ждала своего часа. Начиная с тех дней, когда они вернулись с Атоссой из злополучного похода на Диоскурию.
Но когда Атосса встретила пастуха и забеременела, вот тогда Гелона и решила воспользоваться тайной. Она не стала торопиться. Мудрая Гелона понимала, что обдуманная неторопливость — обратная сторона неосмотрительной стремительности. Она рассчитала свои действия на много лет вперед. Разжигая честолюбие Атоссы, она умело ссорила ее с царицей. И не спеша убирала с пути всех, кто ей мог помешать. Гелона могла скрыть поступок Лоты, и та, скорее всего, забыла бы своего Ликопа. Но стараниями ясновидящей Лота была погублена. Медленно, но верно расшатывался трон Годейры, и наконец царица отправлена из города, повержена Атосса, очищен трон и три кресла в Совете Шести.
Теперь Гелона — Священная, власть в ее руках. Но мало взять власть, ее надо закрепить. Здесь как раз нужна беспощадная стремительность. Гелона понимала: Атоссу и ее дочь нужно добить. И на второе утро она позвала к себе Беату...
... Если бы Атосса знала тайные замыслы Гелоны, если бы видела в ней свою соперницу, она ни за что на свете не назвала бы ее имя, уходя из зала Совета. Она все время верила Гелоне. На какой?то миг, после пира, она усомнилась в верности ясновидящей, но когда на Совете она так горячо и искренне встала за избрание Агнессы, сомнения рассеялись. Ей показалось, что Беата, выступая против Атоссы и Агнессы, встала также и против матери, а Гелона по–прежнему ей верна. Последние слова Гелоны, что не она нарушила клятву, показались Атоссе заверением в верности. Атосса еще не успела продумать, как ей поможет ясновидящая, но в том, что она будет ей нужна, — в этом сомнений не было. И она оставила ее вместо себя. Да больше и назвать было некого. Антогора? Она глупа, ей не поверят люди города. Пелида? Ее амазонки не любили. Атоссе показалось, что она не ошиблась.
Раньше, во время непрестанной борьбы с Годейрой, Атосса перед каждой схваткой с царицей умела собирать свою волю, ум, расчетливость в единое целое, и это ей почти всегда приносило победу. Тогда рядом с ней были Гелона и Антогора. На этот раз силы оставили Атоссу.
Ей надо бы, возвратившись домой, оценить происшедшее, подумать, как развеять беду, неожиданно свалившуюся на ее голову, посоветоваться, как всегда, с Гелоной, найти поддержку у Антогоры. Но ни та и ни другая не пришли к ней. Рядом была только растерявшаяся и испуганная Агнесса. Девочка не обрадовалась, что обрела мать, скорее наоборот. Чуть не с пеленок ей внушали, что она богорожденная, и вдруг — дочь пастуха, порождение грязного скота мужчины. Агнесса чувствовала, что привычное для. нее поклонение сменится презрением и, может быть, большой бедой. И она стала упрекать Атоссу в обмане, в грехе, потом эти упреки сменились истерикой, дочь начала кричать, что убьет себя и не хочет больше жить. Всю ночь Атосса не отходила от дочери, успокаивая и убеждая ее. Утром Священную свалил жестокий приступ лихорадки.
А по городу одна за другой катились волны слухов. Ошеломленные дочери Фермоскиры сначала узнали о речи Беаты на Совете, о грехе Священной. Потом новая весть: боги покарали Атоссу, наслав на нее болезнь. Кто?то пустил слух, что Агнесса пыталась покончить с собой, Священный Совет распался, Фермоскира осталась без власти.
И уж совсем страшную весть привезла сотенная Гиппарета. На побережье восстали рабы, во главе их стоит Мелета, они вооружены и прячутся в горах. К ним стекаются рабыни и метеки с юга и с запада, многие гоплитки в селениях убиты или разбежались.
Пелида и Антогора бросились к Атоссе, но та лежала в бреду. Жар сменялся ознобом, растерянная Агнесса не могла ничем ей помочь. На короткое время Атосса пришла в себя, ей рассказали о бедах города. Она выслушала Антогору и, еле шевеля потрескавшимися сухими губами, произнесла одно слово:
— Гелона...
Она все еще верила в ясновидящую. Через час в дом Гелоны пришли Антогора, Пелида, Лаэрта и сотенная Гиппарета.
— Ты теперь Священная, — сказала Пелида. — Фермоскира гибнет.
— Если мы промедлим — поднимутся все рабы, — добавила Антогора.
— Что рабы! — воскликнула Лаэрта. — Появятся на границе наши враги, Они только и ждут, чтобы расправиться с нами.
— А почему вы пришли ко мне? — сердито спросила Гелона.
— Так сказала Атосса. Она передала тебе сан Священной.
— Кто она теперь, Атосса? Грешница, попиравшая все заветы великой Ипполиты. Она потеряла свою святость, уронила высокий сан верховной жрицы в грязь. Ей ли передавать его кому?то. Из ее рук священный пеплос и венец храма не примет никто. Вы говорите — Фермоскира гибнет. Но почему я должна спасать город? Разве не вы только вчера отдали трон Агнессе? Разве не вы готовы были сутки тому назад отнять копье полемархи у Беаты? У вас есть царица — пусть она спасает Фермоскиру. Я вся перед вами, и у меня ничего нет. Все царское войско под рукой Агнессы, все храмовые амазонки у тебя, кодомарха Антогора, а вы почему?то пришли ко мне.
— Но мы не знали, что Агнесса — порождение греха...
— И смогу ли я быть кодомархой, — сказала Антогора, — когда моя сестра... Храмовые не пойдут за мной.
— Только ты незапятнанная...
— К тебе одной приходит в сновидениях Ипполита.
— Богиня благоволит тебе... Соглашайся, Гелона.
— Сейчас не время обвинять нас, соглашайся. Пусть Беата поднимает царских и храмовых воительниц. Все мы просим вас.
— Скажи только «да», и завтра при всем народе мы возложим на тебя венец храма и пеплос Священной, — сказала Пелида. — Неужели тебе не дороги заветы великой богини?
— Священный пеплос, — как бы про себя сказала Гелона. — Зачем он мне, если его чистота и святость запачканы грехом.
— Что же делать, Гелона?
— Только огонь может очистить его от скверны.
— Огонь? Мы не понимаем тебя, Гелона?
— Я еще вчера знала, что вы придете сюда. И я всю ночь лежала у наоса, на каменных плитах храма, но великая богиня не пришла ко мне в сновидениях. Она отвернулась от меня, потому что я такая же грешница, как и Атосса. Я знала о рождении Агнессы и скрыла это ото всех. Я сама жду великой кары. И ничем Фермоскире помочь не,. могу.
— Послушай, Гелона, — Пелида подошла к ней, встала на колени. — Если великая Ипполита столько лет к тебе благосклонна — значит, она не винит тебя за сокрытие греха. Если Атосса, согрешив, сама скрыла это от нас, — при чем же ты? Кается тот, кто грешит.
— Я сказала вам не все. Вчера на Совете я обманула вас. Беата была права — я не спала в ту ночь и не могла говорить с богиней. Да богиня и не могла мне посоветовать отдать трон Агнессе. Я сделала это по приказу Атоссы.
— Пусть и за это падет грех на ее голову! — воскликнула Лаэрта. — Вставай над Фермоскирой!
— Нет, не могу. Пока рожденная в грехе среди нас — счастья городу не будет.
— Мы изгоним ее.
— Но это грехи не искупит.
— Что же делать?
— Только великой жертвой богине мы покроем наш общий грех. Нужно возложить рожденную в грехе на жертвенный алтарь.
— Агнессу? — Антогора выпрямилась. — Но разве она виновна в том, что рождена не в храме. Мать нарушила великий завет — пусть она...
— Атосса уже понесла кару. Ей не встать со смертного одра, вы сами видели это. Только Агнесса.
— Я не согласна! — выкрикнула кодомарха.
— Тогда вы напрасно пришли сюда. Пока огнем святых алтарей мы не очистим пеплос, я не одену его. Великому греху — великая жертва! Мое слово твердо. Идите, оставьте меня одну.
Женщины переглядывались между собой, но не уходили. Они не видели иного выхода, только Гелона могла удержать власть в Фермоскире.
— Голос Антогоры не закон для нас, — Пелида выступила вперед. — Я согласна с тобой, Гелона. За великий грех — великая жертва.
— А ты, Лаэрта, ты, Гиппарета?
— Если это спасет город, я согласна, — сказала Лаэрта тихо.
— Ради Фермоскиры я сама готова лечь на раскаленные угли алтаря. — Это сказала Гиппарета.
— Завтра в полдень все воительницы должны придти на агору, — тоном приказа произнесла Гелона. — Я разожгу жертвенный огонь, и да очистятся священные одежды храма. Ты, Антогора, выстроишь всадниц, ты, Пелида, приведешь к храму рожденную в грехе.
— Будет так.
— Если нашу жертву примут боги, я одену венец и пеплос, я встану на защиту великих заветов. Но это еще не все.
— Слушаем тебя, Гелона.
— Сегодня утром ко мне приходила полемарха Беата. Стыд, страх и раскаяние привели ее ко мне. Она горько сожалеет, что защищала Годейру на Совете. Царица действительно предала Фермоскиру. Беате стало известно от гоплиток, пришедших с побережья, —не Мелета, а Годейра встала во главе бунтующих. Она им передала оружие со своих складов, и вы сами понимаете, сколь велика опасность. За Годейрой пойдут не только рабыни и метеки, но и многие гоплитки из наших поместий. Одно—юная и неопытная Мелета, другое—Годейра. И вы не забывайте про Чокею и Лоту. Они сейчас, наверное, за пределами басилейи и приведут на помощь бунтовщикам мужчин из горных селений. Я потребую от вас и от всей Фермоскиры единовластия. Я отдам под руку полемархи Беаты и царских, и храмовых амазонок.
— Отдавай, Великая!
— Но и этого будет недостаточно. На каждую дочь Фермоскиры Годейра двинет сотню врагов. Великую отвагу в сердцах амазонок нужно иметь, чтобы противостоять легионам бунтовщиков. Эту отвагу им даст пояс великой богини. Он должен быть вынесен из наоса храма и одет на бедра полемархи. Согласны ли вы на это?
— Такого еще не было, —недовольно молвила Антогора.
— А разве было такое, чтобы Фермоскира стояла на краю гибели? Но если тебе, кодомарха...
— Нет, нет, я согласна.
Этот день, как и большинство зимних дней этого края, выдался ветреным. Ветер дул с запада, он проникал к городу по долине реки, был сырой и упругий—это море отдавало запасенное летом тепло. Он налетал на город порывами, оголял деревья, кружил по улицам желто–багряные листья. Во дворах тонко звенели бельевые веревки, полоскались, как разноцветные флаги, развешанные на них хитоны, пеплосы и шарфы. Амазонки с утра разошлись по своим сотням, скребли, чистили на конюшнях лошадей, украшали сбрую. Еще вчера поступил приказ полемархи Беаты готовиться к выходу на агору. Весь город знал: этой ночью закрытый верховный суд совместно с Советом Шести постановил принести в жертву богине рожденную в грехе Агнессу.
Сотенные знали тоже, что около покоев Атоссы выставлена стража, что отныне она не Священная и что венец храма сегодня возложат на Гелону.
Жрицы храма эту перемену приняли безропотно, они привыкли подчиняться Гелоне так же, как и Атоссе. В храме как будто ничего не изменилось, с рассвета начали готовить жертвенные алтари, часть жриц по приказу Ге–лоны ушла в город. Служанки храма должны были рассказать дочерям Фермоскиры о предательстве Годейры, об опасности, которая нависла над басилейей, о решении суда и Совета.
Гелона не надеялась на Антогору. Храмовые амазонки все еще были под ее властью, и она могла помешать задуманному. Но Антогора и не помышляла об измене. Она понимала: Атоссе уже не подняться и стоять за нее бессмысленно. Всегда было так: когда кумир покачнулся и начинает падать, все, кто до этого служил ему опорой, старательно начинают толкать его наземь. А кодомарха, хотя и была сестрой Атоссы, в душе недолюбливала ее. Сколько раз и наедине, и прилюдно обвиняла та Антогору в глупости, недомыслии и бог знает в чем. Теперь Антогора знала: только рвение в- службе Гелоне может удержать ее на месте кодомархи. И она первая вывела храмовых амазонок на агору.
Нельзя сказать, что падение Атоссы очень взволновало амазонок. Дочери Фермоскиры не приучены размышлять. Многие считали, что так и должно быть. Если ты, поставленная охранять чистоту заветов великой богини, сама нарушала их—нет тебе прощения. Ни одна, даже в душе, не пожалела Агнессу. Все шло от богов, в это амазонки верили твердо. Сказано было, что Агнесса богоданная, —и они обожали ее. Теперь выяснилось, что она рождена в грехе и ее возложат на алтарь. Что ж делать, так угодно богам.
Иных даже радовало это; будет яркое необычное зрелище. К полудню вся агора от ступеней храма до узких улочек, выходящих на нее, была заполнена людьми.
Справа стояли сотни царских амазонок. Четкие квадраты конницы ощетинились пиками. Ветер развевает гривы шлемов и гривы коней. Всадницы в боевом облачении, кони их стоят спокойно, только некоторые переступают с ноги на ногу или скребут копытами твердую землю агоры.
Слева расположились храмовые. Они так же, как и царские, в сотнях, перед каждой сотней подняты лабрисы — двоякоострые секиры с пучком фаций на древке.
Ровно в полдень запела сигнальная труба на башне царского дворца. В проходе появились колесницы Беаты и Антогоры. Каждая запряжена четверкой коней, они едут рядом. Беата стоит на передней площадке колесницы, откинув правую руку с копьем в сторону. Ее светло–зеленый боевой пеплос развевается за спиной. Возничая сидит на облучке, туго натягивает вожжи. Стучат копыта лошадей, гремят по каменным плитам агоры колеса. У ступеней храма колесницы резко повернули—одна влево, другая вправо.
Полемарха и кодомарха ловко спрыгнули на землю, поднялись по ступенькам на площадку перед храмом. Обе враз выкинули правые руки вперед, и воительницы троекратным «Хайре!» ответили на это приветствие.
Сразу, как только над площадью прогремело «Хайре!», из улиц, выходящих на агору, хлынули толпы метеков и рабынь. Теперь на агоре стало так тесно, что негде было упасть яблоку.
Снова пропела труба на башне. Под правым и левым портиками храма появились, по три в ряд, жрицы. В темно–коричневых хитонах с оранжевой каймой, в черных накидках с капюшонами они были похожи на зловещих птиц. Они шли и шли; казалось, их шествию не будет конца. Они расположились на ступенях выше площадки, молчаливые и загадочные.
Вот загудела агора, шум взметнулся над головами амазонок. В дверях храма появилась Гелона. Жрицы расступились, пропустили ее и сомкнулись снова. Ясновидящая вышла на край площадки, встала между Беатой и Антогорой. Она подняла руку, на площади стало тихо.
— Я приветствую вас, рожденные от Язона!
— Хайре! Хайре! Хайре! —ответила площадь, амазонки склонили копья.
— Мы позвали вас, вольные женщины Фермоскиры, к подножию священного храма великой воительницы в тяжелый и тревожный день. — Гелона заговорила отчетливо и громко, чтобы ее услышали не только воительницы, но и рабыни и метеки, заполнившие прилежащие к агоре улицы. —Гибнут наши стада, это хорошо знаете вы — хозяйки пастбищ.
— Знаем! —раздалось в дальних концах площади.
— Редеют наши табуны, слабнут наши кони — сила и надежда Фермоскиры. И это знают все.
— Знаем! —вздохнула агора.
— Великая воительница не принимает наши обычные жертвы, гаснут огни наших алтарей. Это знают служительницы храма.
— Знаем! —ответили жрицы.
— Грехи наши столь велики, что мы можем совсем лишиться покровительства богов. Вы знаете, царица Годейра убежала из Фермоскиры и встала во главе мятежниц и бунтовщиц. Вы знаете, Атосса предала заветы Ипполиты и наказана богиней. Дни ее жизни сочтены. Священный Совет предложил мне венец храма, и я согласилась принять его. Но могу ли я спасти Фермоскиру без покровительства богов? Я, слабая и грешная женщина. Нет, не могу. Сегодня мы решили принести богине Ипполите великую жертву — девушку, рожденную в грехе. И если великая наездница примет нашу жертву — значит, она простила нас. Поднимите копья, если согласны.
Над площадью взметнулся лес копий и опустился снова.
— Пока совсем не обессилели наши кони, пока совсем не придавила нас беда, мы должны подумать о спасении Фермоскиры. Священный Совет решил отдать и царских, и храмовых воительниц под начало полемархи Беаты и завтра же выступить против бунтовщиц. Нам стало известно, что о наших бедах узнали враги за рубежами басилейи. Они непременно вступят в наши пределы, и начнется такая война, какой мы не видели давно. Вы, наверно, скажете мне: мы ослаблены, наши кони не могут скакать по несколько суток подряд и не погибнем ли мы в чужих землях, не найдем ли бесславный конец далеко на чужбине? И я скажу вам—не забывайте, у нас есть пояс Ипполиты, в тяжелый час он принесет нам победу. Я прошу сегодня же вынести его из наоса и одеть на бедра нашей полемархи. С ним вы будете непобедимы в любом бою! Согласны ли вы со мной?
И снова площадь ощетинилась поднятыми копьями.
— Да помогут нам боги! —Гелона подняла руки над головой; повернулась к храму.
Заиграли флейты, склонили пики к земле наездницы, с двух сторон поднялись на площадку и встали рядом с Ге–лоной жрицы в светлых одеждах. Сейчас Гелона вместе с ними споет песнь вхождения в храм.
Благоговейте, жены скалистой земли И вод священной реки Фермодонта, Радуйтесь, моря сурового девы. Стопою безгрешной, к подворью святому, Где золотом блещет карниз над лесом могучих колонн. Я, чистая, к Чистой иду.
— Мы, чистые, к Чистой идем, — вторят Гелоне жрицы.
Налетает порывами ветер, колышет длинные одежды жриц, взлетает в небеса священная песнь, медленно и торжественно шагают к храму служительницы великой богини.
Впереди идет Гелона, сбывается все, о чем она мечтала в эти годы. Никто и ничто не может помешать ей. Вот уже выносит из храма венец ритуальная жрица. Она идет навстречу Гелоне торжественно и медленно, держит в вытянутых руках сверкающий символ власти. За нею идут четыре жрицы. Первая пара держит на вытянутых руках белый, как снег, хитон верховной жрицы, на руках второй пары голубой, с пурпурной каймой по краям, священный пеплос.
Еще громче звучит песнь вхождения в храм, Гелона опускается на одно колено, жрица возлагает ей на голову венец.
Над площадью гремит трижды повторенное «Хайре!»
Затем жрица развязывает тесемки на плечах Гелоны, и хитон ее падает на землю. На мгновение Гелона остается обнаженной, но на нее тут же одевают сияющий белизной хитон Священной, набрасывают на плечи небесного цвета пеплос, скрепляют золотой пряжкой.
С этого мига ясновидящая Гелона становится Священной. Она поднимается под портик храма и встает между третьей и четвертой колоннами, на место, где во время всех торжеств и молений может стоять только она — верховная жрица богини.
Гелона поворачивается к площади лицом и величественным жестом подает знак начать жертвоприношение.
Заиграли флейты, жрицы запели гимн Фермоскиры.
Со двора храма две стражницы вывели Агнессу. Они держали ее за руки, подталкивая чуть впереди себя. Когда девушка дошла до ступеней храма, она на мгновение остановилась, выдернула руки и, высоко подняв голову, поднялась на площадку. Лицо ее было спокойно, она знала о своей участи и приготовилась к неотвратимому. Амазонок с детства учили бесстрашию, Агнесса решила умереть достойно. Она твердыми шагами подошла к жертвенному алтарю, поднялась на приступок, повернулась лицом к агоре. На решетке каменной коробки алтаря синими языками огня пылают древесные угли. Ветер врывается под колосники, гудит на алтаре огонь, выбрасывая в небо пламя и искры. Гелона торжествующе смотрит на алтарь — боги благоволят ее начинаниям, они ниспослали ветер, чтобы раздувать жертвенные огни. Все идет хорошо, сейчас она уберет со своего пути Агнессу, затем разделается с ее матерью, оденет на Беату пояс Ипполиты, а та раздавит рабский сброд, убьет Годейру и спасительницей Фермоскиры сядет на царский трон.
Все идет, как задумала Гелона.
Жрица, ведающая жертвоприношениями, подходит к Агнессе, срывает с нее хитон, бросает на раскаленные угли алтаря. Одежда чуть затлела, выбросила облачко дыма, вспыхнула и тут же превратилась в сероватый пепел. Ветер сорвал пепел с углей и унес его вместе с дымом.
Сейчас жрица должна достать кровь жертвы и ею окропить алтарь. Если огонь не потухнет, значит жертва угодна богам. Вынут нож, занесен над рукой Агнессы, но девушка неожиданно ловко выхватила у жрицы острый клинок, полоснула по левой руке и протянула ее над алтарем. Брызнула кровь на огонь, зашипела и тут же испарилась. Есть знак — боги готовы принять жертву. Жрицы, стоявшие по обе стороны алтаря, принялись сооружать костер. Возложены на угли смолистые ветви вперемежку с дубовыми поленьями, брошены травы, срезанные специально для этого медными серпами лунной ночью.
Ветер мечет над агорой клубы дыма с запахами смолы, трещат дубовые поленья, зловеще гудит костер.
Вдруг на площади раздались выкрики, толпа заволновалась. Гелона глянула в проход, где только недавно проехали Беата и Антогора, и оцепенела. По проходу шла Атосса. Волосы ее были распущены, ветер трепал их, забрасывал то на грудь, то на лицо. Она терпеливо смахивала их с глаз и шла торопливо, почти бежала. «Как же так, —думала Гелона, —Атосса была закрыта на замки, окружена верной стражей. Неужели боги пришли ей на помощь?» Гелоне хотелось крикнуть, чтобы Атоссу схватили, но она побоялась. Вряд ли кто?нибудь посмеет сейчас дотронуться до нее. Атосса вышла по ступенькам на площадку, бросилась к дочери, свела ее с приступка алтаря, поставила рядом с собой.