Любить или воспитывать? Мурашова Екатерина
– Да, я вспомнила, спасибо, – кивнула мама Карины. – И поняла, почему… Понимаете, наш папа… я сама ни к чему не могу его привлечь, потому что его как будто с нами и нету…
– Он много работает? Часто бывает в командировках?
– Нет. Нет. Но он иногда вообще с таким удивлением на нас с дочкой смотрит – дескать, откуда это мы взялись?
– Простите… не поняла… («Папа с психиатрией? Или она женила парня на себе насильно, шантажируя беременностью?») Вы поженились… по любви?
– Да, конечно. Ребенка он, правда, вначале не хотел, говорил, что когда-нибудь потом. Но когда его мама сказала, что об аборте и думать нельзя, а ребенок даже хорошо, если рано, он сразу согласился…
– Вы живете вместе со свекровью?
– Нет, в том-то и дело! – с жаром воскликнула молодая женщина. – Мы с самого начала живем отдельно, но иногда у меня возникает такое ощущение, что она не только с нами живет, но и спит с нами в одной постели!
– Объясните подробней. Свекровь часто приезжает к вам? Вмешивается в вашу жизнь? Учит вас вести хозяйство?
– Никогда! Все, что я вам вначале сказала, правда. Она милая интеллигентная женщина и никогда не позволит себе… И я честно не понимаю, почему… – мама Карины заплакала.
Девочка тут же забралась к ней на колени и как-то очень сноровисто начала вытирать мамины слезы ладошками. Привычная сцена?
Да что там у них происходит-то?!
– Люба, – обратилась я к молодой женщине. – Объясните мне: отчего вы сейчас плачете? Чего опасаетесь? И к кому у вас, в конце концов, претензии: к мужу или к интеллигентной свекрови, исполненной всяческих добродетелей?
– У мужа есть старший брат, – умывшись у раковины, сказала Люба. – Они с женой развелись полтора года назад и сейчас не общаются. Но я ее еще застала. Она мне сказала: не суйся сюда, тебя здесь не надо. Моему как бы мужу двадцать семь лет, мы шесть лет вместе прожили, у меня иногда такое ощущение, что я с немолодой теткой живу, а иногда – что школьника соблазнила. Тогда я подумала, что это она по злобе сказала, а теперь ох как понимаю ее… Вам непонятно, наверное. Но вот насчет ролевых игр: папа наш сам не будет, конечно, но я могу его заставить с Кариной играть. Что я для этого должна сделать? Описываю по пунктам: сначала рассказываю Клавдии Николаевне (это свекровь) о своем визите к психологу, о пользе ролевых игр и о ваших советах относительно участия ее сына. Потом она, скорее всего, приходит к вам и из первых рук выясняет подробности, чтобы все сделать правильно (причем мне о своем визите к вам она не скажет, чтобы не показалось, что она вмешивается в нашу жизнь). Потом она проводит беседу со своим сыном о ролевых играх и его роли в воспитании Карины. Потом – с нами обоими о том же (чтобы я не обиделась, что за моей спиной). И, наконец, апофеоз: Олег играет с Кариной в больницу или автомастерскую… Я устала так жить. Я никогда не солю гречневую кашу. А у них в семье все очень соленое. Чтобы Олег на втором году нашей совместной жизни согласился с тем, что кашу можно посолить и в тарелке, понадобилось опять же осторожное вмешательство Клавдии Николаевны… Знаете, бывает, детей на таких шлеечках аккуратно водят?
– Знаю. Все серьезно, – согласилась я. – Но пока мы сделаем так, как вы сказали. Пусть Клавдия Николаевна приходит выяснять про ролевые игры. По возможности даже подтолкните ее.
«Милая, интеллигентная женщина», – полностью согласилась я с Любиной характеристикой Клавдии Николаевны после беседы о ролевых играх.
– Клавдия Николаевна, а как насчет того, чтобы отпустить сыновей? Они ведь уже взрослые дяденьки…
– Понимаю вполне, – с грустной улыбкой кивнула женщина. – Это проблема. Любочка жаловалась, да? А если бы вы еще мою бывшую невестку послушали… Иногда смотрю на себя в зеркало и думаю: неужто я правда монстр?
– Но почему же…
– Я думала сто раз, читала. Может, все дело в том, что очень много всего накоплено – мысли, опыт, полезные какие-то вещи, и очень хочется отдать. А кому же, как не детям… Вы знаете, парадокс в том, что я в детстве их совершенно не опекала. Отпускала в лагеря, в походы, на все их подростковые просьбы отвечала: конечно, давай пробуй! Может быть, поэтому у них никогда не было ничего похожего на подростковый кризис, как его в книжках описывают. («Конечно, не было! – подумала я. – Потому что они его, этот кризис, так до сих пор и не прошли. Чтобы инициация состоялась, должно быть сопротивление материала».) Мы с мужем даже удивлялись: парням уже по шестнадцать – восемнадцать лет, а они по-прежнему с нами всем делятся, обо всем советуются. Старались их никогда не отталкивать, поддерживать во всем…
– Клавдия Николаевна, как вы думаете, в чем эволюционный смысл того, что однажды родители перестают понимать своего ребенка, сука рычит на своих подросших щенков, а медведица прогоняет выросшего пестуна за границы семейного участка? Ведь если это так повсеместно в природе закрепилось, значит, это для чего-то ужасно важно?
– Ну я понимаю, что вы хотите сказать… чтобы они ушли и жили своей жизнью… Но мы-то все-таки не собаки и не медведи…
– Но сказка про Золушку и мачехиных родных дочек есть и у нас, – напомнила я. – А аналогичной сказки про маменькиных сынков нет просто потому, что исторически у женщины не было возможности долго пестовать своих подросших сыновей, они быстро переходили в ведомство «мужского мира», а там действовали жесткие законы конкуренции. Теперь все изменилось – и вот только ленивый не жалуется на изнеженность, вялость и несамостоятельность современных молодых мужчин.
– Послушайте, но даже в угоду вашим законам эволюции я не могу выбросить своих детей из головы и из сердца, как это делает сука или медведица!.. Кстати, я пыталась отвлечься, заниматься собой: хожу в бассейн, записалась на курсы компьютерного дизайна, много читаю – наверстываю то, что не успела прочесть в юности…
– Но ведь никто не говорит, что родители «непонятых» подростков расстаются с ними навсегда, – напомнила я. – После периода семейного «непонимания» и социальных поисков в благополучном случае наступает следующий период – период дружеского общения взрослых, родных людей.
Клавдия Николаевна долго молчала, глядя перед собой.
– Я не смогу, – наконец сказала она. – Я сто раз обещала себе не вмешиваться, но когда они сами приходят и спрашивают, а я вижу, что нужно сделать… Особенно теперь, после смерти мужа… Что у меня осталось? Вы правы, скорее всего, но я не смогу…
– Кто вы по специальности?
– Я акушер-гинеколог. Очень люблю свою работу, но… сами понимаете, там, в родилке, я тоже привыкла брать ответственность на себя, те же двадцать пять лет…
– Вы что-нибудь придумаете! – уверенно сказала я.
В шесть лет они пришли ко мне тестироваться перед школой, и Люба сама напомнила мне о прошлом визите. В памяти на удивление легко всплыла несоленая гречневая каша, и я спросила:
– Как там свекровь?
– Все чудесно! – улыбнулась Люба. – Она тогда почти сразу уехала на полтора года в Конго, по специальности, с какой-то гуманитарной миссией, нам сказала: обновить свой французский язык. Я, конечно, прыгала от радости, но вы бы видели, как обиделись на нее эти великовозрастные балбесы: как же, мамочка нас бросает! Потом, конечно, все устаканилось, муж начал как-то сам принимать решения, а когда она вернулась, все и вовсе стало хорошо, моя мама нам столько не помогает, сколько свекровь. Теперь вот согласилась Карину в музыкальную школу возить… Только холостой старший брат все еще на всех в обиде и моему говорит: жаль, что мама раньше в джунгли не уехала, когда мы еще с Ленкой жили. А теперь уже поезд ушел – у Ленки новый муж и от него ребенок…
Как утопить «Титаник»
– Я чувствую себя идиотом, вы понимаете или нет?! Я не могу…
– В каком именно случае вы чувствуете себя идиотом? – уточнила я.
– А вот когда жена заставляет меня с ними играть. В мячик или в машинки – больше ни мне, ни ей в голову ничего не приходит. После пяти минут пинания мячика туда-сюда или делания «ж-ж-ж» машинками я чувствую, что сатанею…
Двое симпатичных русоголовых мальчишек (два с половиной и четыре года) ползали по ковру у моих ног и согласно делали то самое «ж-ж-ж» моими многочисленными машинками.
Папа поправлял очки.
Женщина сначала сидела, обиженно поджав губы, а потом перешла в наступление:
– Да уж, конечно, куда проще им мультики включить, а самому – к компьютеру…
– Стоп, стоп, стоп! – весь ее дальнейший монолог, до последней запятой, я легко могла проговорить сама. – Ролевые игры! – энергично предложила я. – Это прекрасный, естественный и, в общем-то, единственный способ развития общего интеллекта ребенка-дошкольника. Конечно, природа запрограммировала его развертывание в разновозрастных группах детенышей, но с ними сегодня некоторые проблемы, поэтому родители должны компенсировать… Впрочем, вам повезло: у вас двое близких по возрасту детей…
– Погодите, погодите, – прервал мое оптимистичное чирикание папа. – О чем вы вообще говорите? Что это такое? Домашний театр, что ли?
– Гораздо проще, – ответила я. – Игры с ролями. Всегда были. Вспомните свое детство. «Я буду пограничник, а ты будешь собака пограничника. Вон там – нарушитель границы. Говори: гав-гав-гав – и хватай его!»
– Гав-гав-гав! – охотно сказал младший мальчик и вежливо укусил папу за брючину. Мужчина опасливо отодвинулся.
– Понимаете, это одновременно и игра, и такой способ освоения действительности. Вот глядите: двести лет назад родился в русской крестьянской семье ребенок. До года лежал в люльке под снотворным, сосал тряпочку с маковым жмыхом. Потом его оттуда вынули и отдали старшим братьям-сестрам. Они его сразу взяли в игру. Назначили для начала тем, кто он и есть: младенцем в игре «в семью». Вот мама, вот папа, они на работу в поле ходят, а потом его как будто кормят тюрей с листа лопуха. Прошел год. Ребенок подрос, и его назначили собачкой пастуха. Объяснили: если вот оттуда высунется Ванька (он – волк!), кричи «гав-гав-гав»! Прошел еще год. Теперь наш ребенок – пастух или волк, у него есть своя собачка, и все они пасут коровок, сделанных из полешек. Еще год. Наш ребенок – отец (или мать) семейства – пашет игрушечным плугом, печет игрушечные пироги в игрушечной печи, ездит на ярмарку, ругает новонародившихся «деток». Еще год. И вот уже шестилетний ребенок – организатор все той же игры «в жизнь», он сам распределяет роли. Еще год. Крестьянское детство коротко – семилетка уходит работать, пасти настоящих гусей. Но игра уже подготовила его практически ко всему, с чем он встретится в жизни… Понимаете теперь?
– Э-э-э, – субтильный интеллигентный папа взглянул на меня в некотором ошеломлении – жизнь крестьянской общины двухсотлетней давности явно была слишком далека от него. – Но я, видите ли, инженер… Эти ваши игры…
– Есть целый набор стандартных, вполне современных ролевых игр, – поспешила уверить я. – Детский сад, школа, поликлиника или больница, магазин или автолавка, стройка, гости, авторемонтная мастерская…
– Но это ж сколько всяких игрушек надо, если во все это играть… – задумалась мама.
– Нисколько! – возразила я. – Миры создаются прямо из подручных материалов, в этом самая соль. Ребенок, который может поскакать на палочке, покормить ее сеном, поставить в стойло, потом из этой же палочки сделать ружье, потом из нее же – границу, лопату, меч, – такой ребенок гораздо более развит интеллектуально, чем тот, которому для игры все эти предметы нужны по отдельности и в максимальном правдоподобии.
В доказательство своих слов я из чеков хозрасчетного отделения, пригоршни желудей, двух ракушек и машинки без одного колеса быстренько создала у себя на столе приемный покой больницы скорой помощи.
Мальчишки бросили возить («ж-ж-ж») машинки и внимательно наблюдали за рождением мира. Когда я отвернулась, старший согнул из чеков еще пару «коек» и разместил на них откатившиеся под кресло желуди.
– Любую развивающую программу можно запихать в любую игру, – сказала я. – И главное, все это будет не просто так, от родительской балды, а по делу. Вот глядите: моя больница. Писать истории болезней, изготавливать лекарства, рисовать температурные графики…
– А что же выбрать для начала? – деловито спросила мама. – Больницу как-то не хочется…
– Только то, что вам самой нравится, – уверила я. – Главное – это удовольствие от создания мира. А дети подстроятся! Кстати, мужчины обычно в таких играх креативнее женщин и часто даже детей оттесняют от происходящего, все сами придумывают и воплощают.
– Может быть, в детстве недоиграли, – предположил папа. – Что ж, я в принципе не против… Но что бы мне такое… Как-то ваш стандартный набор мне не очень близок…
– Авторская программа! – бодро предложила я. – Например, игры с водой в ванной, их все дети любят. У вас два мальчика, им наверняка понравятся «катастрофические» игры. Вы могли бы топить в ванне «Титаник»… (В то время как раз вышел на экраны кэмероновский фильм.)
– Простите?..
– Ну что может быть проще? Льдину морозим в холодильнике, «Титаник» – кусок доски или пенопласта – приносим с помойки, люди – желуди – спасаются в мыльницах…
– Ага! – сказал папа, и в его глазах явственно заработала мысль.
Прилежная мама заглянула ко мне в кабинет через два-три месяца.
– Ну кто бы мог подумать?! – сказала она.
Мальчики, которые до этого папой не очень-то и интересовались, скачком выучили часы. К моменту прихода папы с работы ждут у двери, держа в зубах каждый по тапку. Потом старший бежит наполнять ванну, а младший контролирует, как мама кормит папу (чтобы не отвлекались на пустяки). Отец снова, как в далеком детстве, с интересом проходит мимо помоек. Льдины были цветные и еще всякие. На «Титанике» начинался пожар, его тушили с вертолета (мамин флакон из-под шампуня). Довольно быстро папа-инженер сконструировал батискаф (дуешь в трубочку – всплывает, откачиваешь воздух – тонет). Последнее достижение – совместно с сыновьями вывели закон Архимеда (топили разные вещи, отмечали маркером уровень воды, мерили рулеткой ванну, высчитывали объем).
Старшему недавно исполнилось пять лет. Отец спросил: что тебе подарить? Сын ответил: поиграй со мной!
Серая мышка
Как же я ее недооценила при нашей первой встрече!
Внешность, про которую обычно со смесью сожаления и насмешки говорят: ни рожи, ни кожи. Девять классов школы без малейших успехов в одном из поселков Ленинградской области и после – даже никакого ПТУ, просто работала кассиром в магазине. Семья – двое маленьких сыновей (почти погодки), муж-пролетарий (крановщик или экскаваторщик, не помню) и еще отец мужа – крепко выпивающий дед, слесарь на Ижорском заводе.
Не помню я и того, с чем она обратилась ко мне в первый раз. Кажется, что-то вполне неврологическое у младшего мальчика – ходил на цыпочках и тряс подбородком, когда пугался. Я просмотрела карточку, не увидела ничего страшного, ребенок в целом развивался вроде бы по возрасту. Из анамнеза поняла, что невропатолог из-за отсутствия времени (и желания?) направил ее ко мне просто «поговорить». Как могла, успокоила встревоженную мать, попробовала объяснить про необходимость ролевых игр для развития детей. Обсудили и еще один животрепещущий вопрос: что делать с тем, что сыновья бешено, по любому поводу соперничают и дерутся друг с другом.
– Я пытаюсь и одному и другому поровну дать, а они все равно ревут и недовольны, – посетовала женщина.
– Они близки по возрасту и одного пола, – сказала я. – Поэтому конкурируют за все, в том числе – и едва ли не в первую очередь – за ваше внимание. Этого нельзя отменить, но это можно использовать. В какой-то степени ваше материнское и вообще женское внимание – дефицитный товар у вас в семье, как бы странно и даже аморально это ни звучало…
Она работала в магазине, я пыталась говорить понятно для нее, но если сказать честно, ни на что особенно не надеялась.
«Эх, бедная маленькая мышка, – сочувственно думала я. – Ведь раскатают тебя эти четыре мужика в блинчик! Будешь ближайшие пятнадцать – двадцать лет крутиться, обслуживать их по-всякому, а помощи никакой, да еще они будут всем недовольны, потому что на всех всего все равно никогда не хватает… А сыновья-то будут брать пример со старших мужчин…»
Но как показало дальнейшее, меньше всего эта женщина нуждалась в моем покровительственном сочувствии.
Звали ее красиво – Маргарита.
И вот что она сделала после нашей с ней первой встречи (в последующие годы мы встречались еще несколько раз по разным поводам, и я, со все возрастающим удивлением и уважением, могла отследить весь процесс).
Товар? Дефицитный? Очень хорошо, решила Маргарита. Товаром надо торговать.
– Что-то я устала сегодня, – говорила она катающимся в конкурентной схватке за какую-то игрушку сыновьям (одному два с половиной, другому четыре года). – Разнимать вас мне недосуг. Прилягу я. А вот кто бы мне тапочки принес – не вижу их что-то?
Явно проигрывающий в схватке со старшим, более сильным братом двухлетка понял, что ему предоставляют возможность почетного отступления. Грузовик достался старшему, тапочки матери разысканы и принесены.
– Ах ты моя ласточка, вот мать-то уважил, мне самой под кровать лезть несподручно…
Старший моментально почувствовал, что призовой грузовик потерял все свои краски. Попытался силой оттеснить младшего от матери.
– Не трожь помощничка моего, – рыкнула мать. – А хочешь добро сделать, так пойди на кухню, достань из холодильника кастрюлю с супом и миску с котлетами, хлеб, да капусту квашеную в салатнике, да вилки-ложки, да все это на плите, на столе по порядку расставь. Скоро отец с работы придет, мне его кормить надо будет.
Старший вихрем уносится на кухню. Младший тянется за ним – он вошел во вкус, ему хочется и отцу помочь. Старший, конечно, встречает его на пороге кухни с кулаками.
– Эй, эй! – с дивана кричит мать младшему. – Не лезь. Подумай, чего там вдвоем суетиться? А вот кто отцу тапки в коридоре приготовит, свет в ванной зажжет, полотенце подаст? Ему ж прежде, чем есть, помыться надо будет…
Младший, топоча маленькими пятками, бежит в коридор. Мать лежит на диване, смотрит сериал про «Просто Марию», ее глаза увлажняются от жалости к страданиям героини.
Потом пришедшему с работы экскаваторщику она рассказывает, как сыновья помогали матери, готовились к его встрече. Мужику приятно. Назавтра оба бегут уже без просьбы, только старший спрашивает: «Мам, чего папа сегодня есть будет? Чего доставать?»
Пошли в детский сад. Все поделки, конечно, приносят матери. Ей собирают трогательные весенние букетики мать-и-мачехи, каждое ее слово и желание ловят на лету. Мать не нахвалится сыновьями – на скамейке с бабками, на работе, дома… Причем хвалит не попусту, а только за уже сделанное дело и (интуитивно, никто не учил) в форме «я-посланий»: «Уж как я обрадовалась-то и удивилась – такое он выдумал…»
Постепенно муж почувствовал себя ущемленным – его кормят, за ним ухаживают, но что-то все-таки не то… Напряг имеющиеся извилины и сообразил: да у него же перед сыновьями есть отличное конкурентное преимущество – он-то деньги зарабатывает, ему не надо мать-и-мачеху под забором собирать и домики на картонке клеить!
Придумав какой-то повод, принес жене огромный букет-веник из цветочного магазина. Маргарита зарделась: как приятно, девчонкам в магазине расскажу – обзавидуются, что у меня такой муж! А вот говорят еще, в Питере театры красивые, я-то из деревни, не видала толком, а ты-то городской, знаешь все… С трудом разжимая сведенные судорогой челюсти, экскаваторщик попросил в театральной кассе билет на «Лебединое озеро».
Для сыновей настало время кружков. Как обычно поступают, когда в семье два мальчика, близких по возрасту? Правильно: отдают в один и тот же кружок, водить и забирать проще, и вообще. Маргарита и тут пошла своим путем.
Старшего, бесстрашного и агрессивного, отдала на гандбол. Младшего, более спокойного и трусоватого, «пустила по художественной части» (выражение самой Маргариты).
В результате мальчишки перестали конкурировать на одном поле и даже получили возможность рассматривать успехи брата как свой собственный ресурс. «Вот мой брат придет и так тебе насует! – пугает обидчика младший. – У него, между прочим, уже второй юношеский разряд…» – «А мой младший братишка отлично рисует, – хвастается симпатичной ему девочке старший. – Его картину даже на детской выставке в Эрмитаже выставляли. Вот ты мне дай свою фотку, и он с нее твой портрет нарисует, увидишь, как похоже будет!»
А куда братья несут все эти грамоты, кубки, дипломы? Конечно, к ногам матери, гордой и счастливой их успехами Маргариты.
Пьянчужка-дед между тем вышел на пенсию и затосковал: нет ему места на этом празднике жизни. Ушел было в длительный запой…
– Господи, как нам повезло-то! – воскликнула Маргарита. – Я уж с ног сбилась, по кружкам-то их таская…
– Ну я, в принципе, мог бы иногда… – проворчал дед.
Забирать внуков из кружков выпивши не позволяла рабочая честь: что культурные люди скажут? А кружки-то у двоих мальчишек почти каждый день…
Высвободившееся от выпивки время старый рукастый слесарь теперь посвящал домашним делам:
– Ритка, ты отдохни пока, я посуду-то помою и кран заодно налажу – капает ведь, зараза…
Счастье невестки было обильно и неподдельно.
И знаете, какая удивительная вещь: с годами Маргарита не старилась, а становилась все красивее и красивее! И когда я видела ее в последний раз (профориентация, выбирали колледж для старшего сына), она была совсем-совсем не похожа на серую мышку.
Стихи для няни
– У меня двое детей. С ними все абсолютно в порядке – нормальные, здоровые – тьфу-тьфу-тьфу! – дети. У меня тоже все в порядке. Но я пришла к вам проконсультироваться, на всякий случай. Вы понимаете?
Я ничего не поняла, но на всякий случай кивнула. Я соглашатель по природе, да и в университете меня учили: если не происходит ничего экстраординарного – соглашаться с клиентом, это очень терапевтично.
Сидящая передо мной женщина действительно выглядела вполне благополучной. У нее были неправильные черты лица, но при этом пышные, красиво уложенные волосы, очень ухоженная кожа и подтянутая сухощавая фигура, явно доставшаяся ей не от природы, а в результате диет и усиленных, направленных тренировок, скорее всего с персональным тренером. В руках она держала ключи от машины и время от времени ловко и забавно крутила на пальце брелок с каким-то полудрагоценным камнем.
– Моему сыну семнадцать лет. Он учится в Англии, в очень хорошей школе. Вполне успешен и вроде бы всем доволен, много занимается спортом. Дочке скоро будет два года.
– Дети от одного отца? – уточнила я, предвидя ответ.
– Да, конечно, от одного, – женщина легко опровергла мои ожидания. – Мы двадцать лет женаты, у нас хороший брак. У меня большой бизнес из сферы обслуживания. Почти полторы сотни человек. Муж тоже мне помогает. Но вообще-то он музыкант.
Я промолчала. Она, кажется, это оценила.
– Я хотела поговорить с вами о детях. То есть сын, конечно, уже почти вырос, там что сделано, то сделано. А вот дочка еще маленькая, и тут вроде бы возможны варианты. Она у меня, естественно, сидит с няней. Точнее, с двумя, потому что у них должны же быть выходные. Няни, к сожалению, часто меняются. Вы же знаете, как трудно сейчас найти хорошую няню…
Я не знала, но на всякий случай опять кивнула: наверное, действительно трудно.
– И вот я тут подумала: а не вредно ли ребенку практически все время находиться не с матерью, а с другими, чужими, в сущности, людьми? Может быть, я совершаю фатальную ошибку? Может быть, у дочки от этого развивается стресс и еще какие-нибудь нарушения личности? И сын так далеко от меня… Он уже совсем англичанином стал: когда я спрашиваю у него, как дела, отделывается явно формальными ответами и описывает погоду в стиле телевизионных комментаторов. Хотя, конечно, у него еще такой возраст, я понимаю… И вот мне захотелось узнать мнение специалиста…
– Здесь возможны два варианта, – подумав, сказала я (женщина на удивление легко держала паузу – видимо, сказывался большой опыт руководящей работы). – Первый: вас совершенно устраивает тот образ жизни, который вы себе выстроили, но из внешней среды, от значимых для вас людей или непосредственно от ваших детей поступила некая информация, которая маркирует какую-то проблему. Тогда мы ее и будем решать. Второй вариант: вы устали или вам просто по возрасту надоело бегать электровеником, и вы видите в непосредственном уходе за подрастающей дочерью (заручившись при этом рекомендацией психолога) возможность изменить ваш образ жизни. Но это ваша жизнь, и, желая ее как-либо изменить, вы совершенно не обязаны искать для этого предлог или обстоятельства непреодолимой силы. Вы – свободный человек.
Теперь думала моя посетительница. Я ждала.
– Вроде никаких существенных проблем не было, – наконец сказала она. – По мелочи не считается, потому что это нормально. Стало быть, второй вариант? Насчет моей свободы… Но ведь вы должны понимать, что я отвечаю за людей!
– Вы наверняка не используете детский труд, – улыбнулась я. – Это все взрослые люди, следовательно, они сами за себя отвечают.
– Верно, – она улыбнулась в ответ. – Поймали. Отговорка.
– К тому же ваш муж…
– Ах… – брелок на пальце завертелся просто-таки с бешеной скоростью, сливаясь в мерцающее кольцо. – Он без меня не сможет. Он слишком мягкий человек, чтобы… Знаете, если говорить честно, то я, наверное, уже привыкла к определенному уровню доходов, комфорта, возможностей. Именно это, если хотите, дает и одновременно ограничивает мою свободу… Диалектика из институтской программы! Вот где она, оказывается, вылезает, кто бы мог подумать… – с искренним удивлением добавила она.
Мне почему-то стало весело.
– Да бросьте! – сказала я. – Вы родились и выросли…
– Вот тут, недалеко от вашей поликлиники, в двухкомнатной хрущевке на пятерых, – легко подхватила она. – Отец пил, дедушка двенадцать лет болел раком… А мне всегда хотелось жить богато…
Я представила себе, как она, цепляясь зубами и всеми четырьмя конечностями, добиралась от этой хрущевки к своему «большому бизнесу из сферы обслуживания». И ведь никакие мужики не служили ей стартовой площадкой, наоборот – она двадцать лет замужем за своим музыкантом.
– Река времени не течет вспять, – сказала я. – Вы уже ни при каких обстоятельствах не вернетесь в ту хрущевку. Даже если бы вдруг захотели.
– Я умом-то все понимаю, – кивнула она. – Это что-то внутри меня. Не дает расслабиться. Но, в общем, мне действительно нравится насыщенная жизнь – когда вокруг много людей, событий, материальных возможностей… Стало быть, вы полагаете, что дочери никакой психической травмы сидение с няней не нанесет? Я понимаю, конечно, что надо все-таки найти постоянную…
– Я пока ни слова об этом не сказала.
– Да? И вправду, – удивилась она. – Ну, значит, это я за вас. Но все-таки – как вы-то считаете? Ведь издавна же аристократы отдавали своих детей няням, кормилицам, потом отсылали в школы, пансионы, лицеи… Так?
– Так, – согласилась я. – И если бы это как-то существенно и негативно на психику влияло, наверное, уже заметили бы.
– Но? Есть же «но»! Не может не быть, я его слышу, – требовательно сказала она. – Что происходит, если ребенка фактически растит няня? Хорошая няня?
– Да ничего плохого с ним не происходит, – я пожала плечами. – Просто если ваш ребенок вдруг окажется Пушкиным, то он напишет и посвятит много стихов своим друзьям, своей стране, своим женщинам, одно из самых проникновенных и нежных – своей няне и ни одного – матери.
Цепочка лопнула, и оторвавшийся брелок со стуком упал на пол.
– Вы правы, он не напишет, – глухо сказала женщина. – Теперь уже не напишет никогда. А ведь в детстве он действительно сочинял стихи. Мой сын… Наивные такие, но совершенно прелестные. И пел их как песенки. Говорил, что будет исполнителем романсов. Когда мы только отправили его в Англию, он сначала писал ужасно ностальгические, но лирические и красивые письма. Как будто из ссылки… Я даже испугалась и поехала туда: вдруг ему действительно так плохо? Увидела его: бодрый, впервые целеустремленный, весь в учебе, спортивных тренировках и интригах – поставил себе задачу стать капитаном какой-то команды… Теперь он не собирается возвращаться в Россию, говорит, что из-за коррупции в ней невозможно работать, а ностальгию придумали неудачники. Собирается учиться на менеджера и заниматься строительным бизнесом в странах третьего мира – там, говорит, больше прибыль…
– Я думаю, так оно и есть, – сказала я, чтобы что-то сказать (в строительном бизнесе и прибылях я, мягко скажем, разбираюсь неважно).
Она понимающе усмехнулась и встала. Осанка у нее была – впору позавидовать. Тщательно накрашенные глаза подозрительно блестели.
– Спасибо, – медленно сказала она. – Я не жалею, что пришла. Кое-что я для себя выяснила и уяснила. Буду теперь думать.
– Удачи вам! – искренне пожелала я.
На пороге она обернулась:
– Дочка тоже поет песенки. Только, няня говорит, у нее пока слов не хватает. Я хочу… – она оборвала себя резким жестом и вышла за дверь.
Я смотрела ей вслед. А потом заметила валяющийся на ковре брелок. Подняла его и положила на полку. Если она не вернется – подарю его какому-нибудь малышу, получится красивая игрушка.
Алиса как симптом и синдром
Девочке Алисе было два года и десять месяцев. Несмотря на обилие в кабинете игрушек, она ими практически не играла. Брала одну за другой и, толком не исследовав их возможности, либо бросала на пол, либо приносила и складывала матери на колени. Употребляла пару десятков простых слов типа «мама», «нет», «дай».
Проблемы в развитии ребенка были налицо. Но молодая мать почему-то о них даже не упоминала и говорила исключительно о себе.
– Я еще поняла бы, если бы это была свекровь. Ну ревность к невестке и все такое – говорят, это часто бывает… Но это же моя родная мать! У нас всегда были такие хорошие отношения, я с ней даже подростком не ссорилась. Подружки мне завидовали… И вот! Конечно, когда папа четыре года назад умер, она очень переживала, но зачем же теперь… Я же не шляюсь где-нибудь, я работаю и учусь, я предлагала Алиску в ясли отдать, она сама сказала: давай я с ней буду сидеть. А теперь…
Что собственно происходит теперь, я, признаюсь, выяснила не без труда.
Алиса ужасно капризная. Если что не по ее, кидает игрушки, падает на пол, дерется. Заниматься, строить из кубиков, учить буквы (зачем?!), рисовать, даже читать книжки не хочет совсем. Умеет есть сама, но требует, чтобы ее кормили с ложки и включали мультики во время еды. Если не включить, может перевернуть тарелку. Последнее время стала плохо спать по ночам.
Наконец-то обозначились проблемы ребенка.
Но странное дело: бабушка, а теперь вслед за ней уже и муж молодой женщины по имени Лена согласно утверждали, что все это происходит с Алисой исключительно в присутствии матери. Дескать, когда матери нет дома (а это бывает весьма часто – Лена работает и одновременно доучивается в институте), девочка ведет себя практически идеально, не капризничает и с ней никаких хлопот. Стоит появиться матери, и ребенка как будто подменяют – он превращается в маленького монстра.
– Если их послушать, получается, что лучше бы меня вообще не было, – глотая слезы обиды, говорит Лена. – Как будто я ей врежу или еще что-то такое… Но этого не может же быть, это мой ребенок, я ее люблю, хочу с ней быть… Мама, в сущности, не работала никогда, раньше ее папа содержал, теперь мы… А муж придет с работы, поест – и к телевизору или к компьютеру, ничего не хочет и как будто не хотел вовсе. А я и деньги зарабатываю, и хочу диплом получить, чтобы потом иметь возможность по специальности расти, – это что, неправильно, да? Скажите – неправильно?
– Ну почему же неправильно…
– А позавчера я с учебы пришла, Алиска мне обычно радуется, скакать вокруг начинает, а тут вдруг насупилась и говорит: уходи! Я говорю: куда же мне уходить?! А она: откудя пишла… – Лена разрыдалась. – За что? Почему они надо мной издеваются, хотят меня представить никудышной матерью? И ребенка настраивают… Родные же вроде бы люди! Зачем они мне врут, что без меня она не такая…
Я подождала, пока она выплачется, и сказала:
– Лена, ваша мама и муж говорят правду. В ваше отсутствие Алиса действительно ведет себя по-другому.
Женщина помолчала, собираясь с силами.
– Значит, я действительно плохая мать? – упавшим голосом спросила она. – И что же мне теперь делать?
– Для начала вы проведете эксперимент. Вы ведь практически не бываете с дочерью наедине. Даже когда вы дома, где-то тут же бродит ваша мама и сидит за компьютером муж. Вы можете услать их куда-нибудь или сами уехать с Алисой на пару дней?
– Могу. У нас на работе многие в пансионат ездили, со скидкой, на выходные. Я, наоборот, стремилась дома, с семьей…
– Очень хорошо. Поедете вдвоем с Алисой, маме скажете, что ей надо отдохнуть. А муж пусть на рыбалку съездит. Потом придете ко мне, расскажете…
– Вы знаете, вы были правы, – не скрывая своего удивления, сказала Лена, появившись в моем кабинете через пару недель. – Я два раза с Алиской ездила в Репино, в пансионат. Конечно, она там со мной не идеально себя вела, но намного, намного лучше. Даже книжку вечером слушала… И дома стало лучше. Не с Алисой, там она по-прежнему по вечерам свои спектакли закатывает, а мне самой. Я теперь понимаю, по крайней мере, что они мне не врут специально, чтобы меня позлить. Но что же это такое? И – вы мне еще в прошлый раз говорили, но я была своим занята – Алиска же явно тормозит. С этим же тоже надо что-то делать?
– Мне нужно, чтобы вы пришли ко мне вместе с мужем, – сказала я. – А потом еще отдельно бабушка.
В общем-то, получившаяся после всех встреч картина была вполне понятной. Лена – самая активная и с раннего возраста самостоятельная часть семейства, во многом она похожа на своего умершего от инфаркта отца. Поступила в институт, рано вышла замуж, родила ребенка, устроилась на работу, потом восстановилась на вечернем… Ее мать после смерти мужа, который всегда был центром ее мира, сначала несколько растерялась, а потом обрела новый смысл жизни во внучке. Но при этом бессознательно попыталась завладеть этим воссозданным «центром мира» полностью, то есть оттеснить Лену от дочери, что было, в общем-то, нетрудно, учитывая образ жизни молодой женщины. Муж Лены, вяловатый, неагрессивный, но достаточно амбициозный программист, выращенный матерью-одиночкой, когда-то, по закону притяжения противоположностей, пленился Лениной плещущей через край энергией и дефицитной в его мире самодостаточностью (у него тесная связь с матерью, у Лены родители всегда были в большой мере замкнуты друг на друге). Но подхватить и полностью разделить суперактивный образ жизни молодой жены у него не получилось. Она все время требовала от него роста, движения, призывала «встать с дивана» и «хоть куда-нибудь» пойти. Ему хотелось тишины, он часто уставал от «праздника, который всегда с тобой». Он не был еще готов к рождению ребенка, но Лена решила за обоих. Понятно, что при возникновении скрытого конфликта между матерью и женой молодой человек оказался на стороне тещи…
А что же Алиса? Ее маленькая жизнь, как это всегда бывает в подобных случаях, явилась наглядным выразителем симптома и синдрома семейной дисгармонии. Вы не понимаете, не слышите чувств друг друга и, хотя и любите, не хотите договариваться! – сигнализировало ее поведение взрослым членам семьи. Любой сигнал требует расхода энергии. Алиса расплачивалась за происходящее задержкой развития, нарушением сна, капризностью (естественно, что все это проявлялось особенно сильно, когда родственники собирались вместе и их взаимное непонимание актуализировалось).
Я говорила обо всем этом отдельно с молодыми родителями и отдельно с бабушкой. Лена поняла и приняла все сразу. Ага, есть отдельные недоработки, конечно, их надо исправлять. Она готова к любым подвигам, готова все сделать, извернуться со временем, пространством и т. д. – только скажите, что именно нужно. Мне было достаточно сложно объяснить ей: большая часть ее подвига должна заключаться в том, чтобы иногда кое-чего не делать. Ленин муж – бывший вундеркинд – почему-то больше всего испугался того, что Алиса несколько отстает в развитии от сверстников, и тут же вызвался работать в этом направлении, предложив подключить к процессу его собственную мать. Стоило некоторого труда выработать совместную программу действий, направленную на преодоление Алисиных когнитивных проблем.
Бабушка сначала была агрессивна («она родила ребенка и бросила!»), а потом, когда поняла, что я на нее вовсе не нападаю, призналась, что все время боится, что у нее отберут последнее – Алиску, и тогда ей останется только повеситься, и правильно вообще-то Ленка все делает, потому что вот она сама всегда была замкнута на дом, мужа, семью – и что теперь?!
Я заверила ее, что Алиску в ближайшее время никто не отберет, скорее наоборот – стоит ожидать в дальнейшем появления новых внуков, так как юная Лена с Алисой кое-что упустила в материнстве, и потом, в более зрелом возрасте, наверняка пожелает наверстать. Но при этом стоит подумать и о своей собственной жизни, довольно уже перекладывать ее смысл на кого-то другого, это, в общем-то, неэтично и чревато… Бабушка согласилась и призналась, что ей давно хотелось завести пару маленьких породистых собачек, ходить с ними гулять, в клуб, может быть, даже какую-то работу найти, с животными связанную, но муж всегда был против, а потом ребенок, вдруг ему вредно…
– Полезно! – сказала я. – Вот случай! Воспользуйтесь немедля.
Я велела им стараться изо всех сил и прийти через три недели (сразу изменить сложившуюся систему отношений почти невозможно, но я надеялась, что Алиса отреагирует на их усилия, они увидят улучшения и включится механизм обратной связи). Они честно старались, и Алиска не подвела – почти перестала капризничать и стала лучше спать.
– Дальше все зависит только от вас! – сказала я молодым родителям.
Бабушка ко мне не пришла. Она уже три недели сидела в интернете и общалась в чатах с другими любителями маленьких дрожащих собачек…
Мама и бабушка: кому воспитывать
– Вы должны меня поддержать, потому что она читает вас в интернете!
За много лет практики я привыкла к любым изгибам человеческой логики, поэтому просто кивнула:
– Ну разумеется. Только сначала хотелось бы узнать побольше о вашей семье.
Они пришли втроем. Пожилая и на свой лад красивая дама с пышно уложенной седой прической – бабушка, Лидия Васильевна. Молодая мама Вика с отчетливыми следами бывшей молодежной неформальности (готы, рокеры, еще кто-то – я в них не очень-то разбираюсь, к тому же здесь были именно следы, явная дань прошлому – там сережка, там заклепка…). И мальчик трех с половиной лет – крупный, с упрямым взглядом круглых серых глаз и ершиком коротких волос. Артем, сын и внук.
Они жили втроем. Дедушка, отец матери, умер полтора года назад. Отца ребенка, по всей видимости, не было даже на горизонте.
– Мы с ней никак не можем договориться, – объяснила Вика. – Она сказала: пойдем тогда к психологу. Я согласилась. Ведь я права. Что вы скажете?
– Я читала ваши книги и материалы, – поспешно вступила бабушка. – И вы знаете, я со всем согласна…
– Со всем?! – удивилась я. – Но этого же просто не может быть, ведь мы с вами разные люди…
– В первую очередь я согласна с вами в том, что ребенку необходимы границы, – уточнила Лидия Васильевна. – У Артема сейчас как раз такой возраст, когда он упорно изучает нас, часто агрессивно…
– Ага. «Докуда я могу вас „сделать“?» – кивнула я.
– Да-да, именно. И вы правильно пишете, что вся семья в этот момент должна выступить единым фронтом…
– Это она начиталась и вечно в семье фронт устраивает, – буркнула Вика. – Я-то вполне могу с ним договориться…
– Я устраиваю фронт?! – возмутилась Лидия Васильевна. – Да чья бы корова мычала!.. Ты вспомни, что ты сама откалывала! Мы с дедом ночей не спали… А теперь, конечно, тебе проще ему потрафить, поиграть, чем воспитанием заниматься… А что дальше будет, мальчишка без отца, об этом ты не думаешь. А ведь сейчас не прежние времена, и столько вокруг опасностей…
– Мама, большинство этих опасностей тебе просто мерещатся! Сейчас не девяностые годы…
– Брек! – сказала я, ознакомившись с приблизительным списком претензий, которые Вика, по всей видимости, выслушивала регулярно. – Что будет дальше, никто из нас не знает. И вы тоже не знаете. Может, ваша дочь еще в этом году выйдет замуж за майора, который будет пасынка строить, как его самого строили в Суворовском училище…
– За майора?.. – растерянно переспросила Лидия Васильевна.
– Ха-ха-ха! – засмеялась Вика, а вслед за ней и Артем.
– Но границы ведь нужны? – вернулась к своей теме бабушка.
– Нужны, безусловно.
– А кто должен их определять?
– Вика. Вы подстраиваетесь.
– Но почему?! Давайте разберемся, – Лидия Васильевна попыталась воззвать к моему разуму. – Я старше в два раза. Мы с мужем прожили вместе тридцать три года в любви и согласии. Мы воспитали троих детей. У старших уже давно свои семьи, вполне благополучные. Вика – наша младшенькая, ее все баловали, ей больше позволялось, и вот теперь пожинаем плоды… Впрочем, сейчас уже все вошло в какую-то колею, она окончила техникум, вышла на работу, Артем пошел в садик…
– То есть Вика вполне взрослая, дееспособная женщина, мать… – подхватила я.
– Но ведь у меня гораздо больше, чем у нее, опыта жизни в семье, в воспитании детей. И этот опыт позитивен. Вы согласны?
– Да.
– Стало быть, я лучше знаю…
– Нет.
– Но как это может быть?!
– Смотрите: у вас в серванте стояла хрустальная ваза. Вы никогда не давали своей дочери с ней играть, понятно почему – боялись, что разобьет. Свет от люстры так волшебно переливался в гранях этой вазы, и девочке много лет хотелось… Но это было нельзя. Это граница. Вы в своем праве: в вашей семье детям нельзя играть с хрустальной вазой. Точка. Все правильно. Но вот девочка выросла, вышла замуж, и та самая хрустальная ваза пошла ей – по ее просьбе – в приданое. И выросшая девочка решила: когда у меня родится ребенок, я дам ему играть с этой вазой. Пусть светит на нее лампой и ловит разноцветные зайчики на стене. Даже если он ее разобьет – пускай, я куплю другую. И она исполнила свое решение, и она тоже права, потому что это ее ребенок и ее правила. Вы с мужем воспитывали своих детей так, как считали нужным. Вика будет воспитывать Артема так, как считает нужным она. Вы, конечно же, высказываете свое мнение и обосновываете его. Вика может прислушаться и сделать так, как вы предложили, или не прислушаться и сделать наоборот. Или поступить еще каким-то, третьим образом. Ее голос решающий просто потому, что это ее ребенок. Если бы был в наличии отец, вот с ним она обязана была бы советоваться…
– Он бы насоветовал… Ха-ха! – подала голос внимательно прислушивающаяся к моим словам Вика.
– А ты пыталась? – спросила я.
– Ну-у… Он сначала сказал: делай аборт. А когда я сказала: да пошел ты! – сказал: ну тогда давай поженимся!
– А ты?! – подалась вперед Лидия Васильевна, и я поняла, что она вообще не в курсе этой истории.
Читать бесплатно другие книги:
