Кокон. История одной болезни (сборник) Бояшов Илья
– Мистики здесь никакой. Вы же сами от нее пытались избавиться, да еще разъезжали по миру.
– Значит, все-таки слежка?
– Не могу отрицать! Сразу замечу: контакт состоялся бы раньше, однако все испортила ваша глупая подозрительность. Черт-те что вам стало казаться: завели каких-то горилл, навтыкали повсюду камеры! Каюсь, мы упустили момент – не надо было пугать вначале столь пристальным к вам вниманием, но поймите, вычислить тех, кто нуждается, – вещь весьма непростая. Главное – не ошибиться. Я скажу в свое оправдание – вы ужасно тогда разнервничались, было просто не подойти. А потом рванули из города… Ну, скажите на милость – зачем устраивать гонки?
– И вы не могли позвонить?
– Разговор исключительно конфиденциальный.
– Хорошо, о чем речь?
– О простом извлечении. Эффективном, надежном, быстром.
– Хотите меня на тот свет спровадить?
– А с чего вы должны умереть? Полноте! Те, кому посчастливилось отбрыкаться от нее, еще как, любезный, живут!
– Стоимость?
– Извлечения?
– Нет. Моей извращенной стервы.
Господин с удовольствием засмеялся:
– Сразу видно, вы бизнесмен.
Он склонился над согбенным N:
– Не пытайтесь острить. Да в вашем положении вы нам ее просто подарите, еще и возблагодарите, что взяли! Со своей стороны, мы бы могли содрать с вас огромные деньги, как, кстати, ваши многочисленные горе-лекари, но в том-то и фокус – изъятие совершенно бесплатно. Никто никому не должен. Нас финансируют весьма богатые фонды. И никакого мошенничества – все пройдет исключительно честно. Мы предлагаем – вы соглашаетесь или шлете куда подальше нашу славную старую организацию. Свобода выбора – ее, кажется, завещал всем Господь? Ваш отказ – мы тотчас растворимся. Правда, по опыту, не сомневаюсь – сглупив, волосы затем на себе будете рвать. Ну, решайтесь! Рискуйте! Пробуйте!
– Вы обходитесь без бумаг?
– Разумеется.
– Значит, это не сделка?
– Я же сказал – альтруизм.
– Моя подпись вам не понадобится?
– Что вы, милый, как попка заладили: сделка, подпись! Расслабьтесь. Все гораздо банальнее и проще. Мы всего лишь окажем услугу. И, честно говоря, я на вашем месте не поддавался бы скепсису. И тем более не иронизировал.
– А если что-то пойдет…
– Не так? – перебил господин. – Обижаете! Опыт здесь колоссальный.
N отчаянно тер виски.
– Подумайте, – совершенно непринужденно завершил господинчик общение. – Впервые вам предлагают самый значимый в жизни бонус! Счастливый билет! В конце концов, вы ужасно страдаете… А вот что касается нервов, их все-таки нужно лечить: наши люди из сил с вами выбились.
– Грузовик? Та кастрюля там, на дороге?
– И не только, любезный, не только… Кстати, когда я застал вас в мотеле тем приятнейшим вечерком – сам, признаюсь, без ног остался. Надеялся, за коньячком наконец-то разговоримся. Но куда там! Вы дернули к выходу – только пятки ваши сверкнули!
– Что мне делать?
– Вначале решиться. А затем разыскать нас, любезный!
CVIII
Перед N оказалась визитка; господин моментально исчез. «Ты мой раб, – издевалась псюхэ, – я приказываю, ты подчиняешься». N взорвался, он озверел, он приблизил к глазам картонку – однако не успел пробежать глазами и первых визиточных букв.
Здесь, на самом пике отчаяния, на «острие меча», когда он, задерганный пытками, готов был немедленно действовать (и решиться, и разыскать), в почти загубленной жизни «лаки-мена-Мидаса-Счастливчика» произошел поворот – сногсшибательный, невероятный!
– Где вас носит? – именно в это судьбоносное время материализовался в его тонкой пластинке с кнопками, казалось бы, навсегда уже исчезнувший «лукавый и лживый» док.
Чуть не плача от злости и боли, N ответил доктору где.
– Я ведь просил не устраивать отсебятины! – укорил беглеца психолог. – Эй, бросайте-ка шарлатанов и немедленно возвращайтесь. У меня отличная новость.
CIX
N впоследствии так и не понял, почему послушался доктора (хотя, казалось, уже давно поставил на вруне самый решительный крест!), почему, забыв о визитке, он помчался к знакомым креслам? Возможно, сработал рефлекс, возможно, все тот же гипноз, которым док подавил его еще в юности, а возможно, на этот раз N почувствовал нечто спасительное в взволнованно-кратком звонке. Как бы там ни было, искрящийся радостью голос разом оторвал его от мысли (почти воплотившейся) о союзе с тем альтруистом и его таинственной ратью. N воспринял зов, как приказ. N не помнил обратной дороги, N вообще казалось потом – он мгновенно телепортировался, переместился в пространстве (время сжалось, время словно исчезло). Кабинет был таким, как и прежде, ничего там не изменилось; доктор, правда, весьма постарел.
CX
Врач сказал:
– К черту всяческих Мефистофелей! Есть, голубчик, некая фирма – уважаемая, фармацевтическая. В последние годы занималась совершенно другими исследованиями, но, представьте, побочный эффект – изобрела весьма сильные средства. Раскошелиться здесь придется, лекарства недешевы, карманы ваши опустошатся, кроме того, будет больно и тяжело, однако муки стоят того. Еще раз повторюсь – выкорчевать псюхэ, увы, нам не под силу, но вот усыпить – усыпим…
Три месяца интенсивного курса в выбранной мною больнице, затем небольшой перерыв – и продолжим до полной виктории.
CXI
Хотя выворачивающая наизнанку химия действовала неторопливо, ни на йоту не отступающий от рекомендаций и готовый штурмовать само небо N сделался самым послушным клиентом. Таблетки, после приема которых впору было лезть на стены, утром и вечером добросовестно им проглатывались, капельницы, через день заполняющие вены весьма подозрительной жидкостью, переносились с мужеством, которое больной не ожидал в себе встретить. По совету психолога N старался подмигивать своему отражению в зеркале – но бодрячества не получалось, всякий раз он с ужасом видел цену грядущей победы. Прилагающиеся к основным терзаниям диеты и клизмы валили несчастного с ног. После месяца терапии, совершенно к нему беспощадной, N с трудом забирался на напольные весы, легкий ветерок гарантированно мог его сдуть. Специально приставленная сестра сделалась его верной тенью; стыд уже не заливал то, что осталось у N вместо щек, при очередном втыкании иглы шприца в ягодицы, к середине лечения состоящие из двух сплошных гематом. Когда карман господина-гражданина-мистера N облегчился если не на половину, то, пожалуй, на добрую треть (счет за избавление выставили просто чудовищный), рядом с ним обозначился док.
– Ну-с! А теперь проверим.
Стоически вынесший пытки N покорно к себе прислушался – псюхэ что-то там бормотала.
– Ей еще хочется! – не удивился психолог. – Дадим ей, подруге, еще!..
CXII
Док сдержал обещание – дряни здорово наподдали, но чего это стоило! От первой же дозы закачанной внутривенно новой лечебной субстанции остатки волос (после беспощадных уколов они и так-то прорастали лишь кое-где, словно кусочки мха на брутальном северном камне) даже не выпали – в течение нескольких часов на глазах у N растворились. Что касается самих глаз, докторам продвинутой клиники, в стенах которой нещадно терзалась его раскаленная плоть, пришлось потрудиться, объясняя: дело не в базедовой болезни, речь идет о совершенно нормальной реакции перенапряженного организма.
Постоянные судороги, доходящие до эпилепсии, опять-таки по их уверениям, свидетельствовали о правильном выборе средств. И чем более N выворачивало наизнанку, тем более воодушевлялись дипломированные палачи. Все мелькало с тех пор перед ним: санитары, больничные койки, циклопические аппараты, опутывающие лаборатории и его изможденное тело бесконечными проводами. Днем и ночью их платиновые мозги переваривали информацию, а затем выдавали решения, на основании которых N терзали еще больше.
CXIII
– Ну-с! – опять появился спаситель.
Бедный N обратился в слух: псюхэ силилась что-то шепнуть.
– Что ж, отлично! – воскликнул психолог. – Напрягитесь теперь, голубчик! Нанесем последний удар. Соберите в кулак свою волю, все свое отменное мужество!
CXIV
N напрягся, и N собрал. Отвезенный в специальный ангар, помещенный в стерильную капсулу – подачей еды, питья и выделениями занимались там особые трубки, – он готовился к окончанию своих беспрерывных мучений. Тот последний аккорд был взят: облучение и массированная бомбардировка из каких-то «особых устройств» какими-то неведомыми больному «заряженными частицами» (ею под конец, без всякого сожаления, с чисто научным азартом, словно лабораторную крысу, подвергли пациента, находящегося уже за гранью и физического, и умственного истощения) стали апофеозом страданий.
CXV
Но с другой стороны, выкарабкавшись из комы, N не мог теперь не признать – стратегия дока (надежды на научный прогресс, на «шаги во всех областях») себя полностью оправдала. Пока N отчаивался и пропадал в заскорузлой отшельничьей раковине, прорывы в этих самых «областях» кардинально все изменили: вовсю уже конструировались искусственные позвоночники; взращивались эмбрионы; прозревали слепые, в мозгах которых поселялись всесильные чипы; безнадежные еще вчера инвалиды снабжались удивительными по своим механическим свойствам протезами. И правда, что стоило медицине, проникающей в тайну тайн своим любознательным скальпелем, подобраться и к наглой псюхэ? И ведь она добралась! Дотянулась до недосягаемого! Вскрыла этот нарыв, эту гнойную рану! И заглушила ее, обколола ее обезболивающим, наконец-то заткнула ей рот, скрутила, обездвижила и, торжествующая, всемогущая, повелевающая препаратами, которые вполне уже могли поднимать с того света безнадежнейших мертвецов, опираясь на барокамеры, лазеры, прочие чудеса, поставила в истории болезни настрадавшегося Мидаса победную жирную точку.
CXVI
Можно долго описывать последствия этой победы: его новые ощущения, поистине лунную легкость, сладостный транс. Но зачем? Все и так очевидно. Ограничимся констатацией: выздоравливающий спал и ел, открывая рот по просьбе добродушно-сердитой сестры, позволяя подставлять себя под судно, отдаваясь тем же капельницам и ежедневным осмотрам. Еще оставалась внутри его некая недоговоренность, еще отдавался в ушах некий неясный шум (отголосок пусть и тихого, но все же ее присутствия), еще что-то там в глубине вздыхало и шевелилось – но N готов был мириться с явно «фантомными болями». Отрешенный и убаюканный (возвращение из Аида; палата в отдельном боксе; крепкий кофе и крепкий сон; мясной отвар, подносимый к жадному рту полноценной столовой ложкой), подобно роженице, выдавившей из себя переношенный плод, каждой клеточкой чувствуя ни с чем не сравнимое освобождение, пребывал он в полной нирване. Миновала неделя необычного существования (а может быть, месяц или, допустим, год) – и в третий раз над счастливчиком проявилось знакомое до тончайшей морщинки лицо.
Доктор молвил:
– Вставайте, голубчик! Вам пора возвращаться в жизнь!
CXVII
Воскресшего отсоединили от проводов и от поднадоевшей сиделки, подстригли, побрили, вымыли, оросили одеколоном, облачили в прекрасный костюм, затем в один из брызжущих солнцем деньков доставили до лимузина.
CXVIII
Несомненно, он был спасен.
CXVIX
Что же дальше?
CXX
А дальше вот что: поначалу естественный страх, неизбежно вскоре вернувшийся (словно запуганный хозяин, в дом которого вот-вот ворвется самый злобный, свирепый разбойник, еще долгое время пребывал N «в великом поту», дрожа от совершенно безобидного урчания желудка и от еканья селезенки); колючий озноб при одном лишь упоминании прошлого; весьма длинная реабилитация (без тренингов, санаториев, ванн, конечно же, не обошлось). Подробности здесь решительно не нужны – остается счастливый конец. Отоспавшийся и набравший вес коммерсант, на которого молились сотрудники всех его предприятий, а в придачу к ним жокеи и брокеры, ежедневно готов был ставить своему благодетелю свечки. В свою очередь, доктор признался:
– Удивительно, но в вашем случае все закончилось благополучно. Сейчас я могу открыться, что действительно имею дело с настоящим счастливчиком.
– А как же сморщенный человек? Застрелился? Повесился?
– Нет, с ним вышло гораздо хуже – следы его теряются в кармелитском монастыре.
– И все-таки, доктор, – спросил N однажды, – куда она улетит?
– Ах, вам уже интересно! Ну что же, тогда дела наши совсем хороши! Честно отвечу: мое дело – лечить, а не попусту фантазировать. Да куда бы ни убралась, вам, голубчик, какая разница? Вам-то что до нее? Не забивайте голову глупостями. Вы скажите – есть рецидивы?
CXXI
Рецидивов не наблюдалось. Правда, плавал еще в ушах прежний фоновый тихий шум, и по-прежнему что-то дышало в глубине восстановленной плоти, можно сказать, в самом дальнем ее, периферийном углу, но психолог сказал добродушно:
– С этим можно спокойно жить… Впрочем, если желаете окончательно освободиться – нет проблем, годика через два вновь уляжетесь на процедуры. Так сказать, подчистим следы…
CXXII
«Лаки-мен» согласился с доком.
CXXIII
Что еще поведать про N?
CXXIV
Его фирмы-заводы работали, его банки достойно «крутились»; бывшие жены были обласканы и недвижимостью, и деньгами; что касается детей, в щедро устраиваемые для них праздники N несколько утомлялся от вполне понятной, неуемной энергии счастливо избежавших участи своего страдальца отца наследников, но терпел их юные шалости. Случались, конечно, волнения, случались и неудачи – подобные кризисы казались милыми хлопотами по сравнению с тем, что ему пришлось пережить. Главное было в том, что N обрел нормальную жизнь. Весьма скоро она принялась вовсю затуманивать прошлое, покрывая тиной и ряской чуть было не состоявшуюся Голгофу. Как и предсказывал док, заработал закон бытия: весь прежний ужас вытеснялся всевозможными мелочами – театрами, мюзик-холлами, казино, домами терпимости…
CXXV
Однажды, оставшись один, герой этой короткой новеллы на каких-то несколько минут забыл о рабочем столе, по привычке к себе прислушался, затем вышел в сад своего огромного дома – там блистала звездами ночь. N, пощупав бок, успокоился.
– Так-то лучше, – промолвил он.
Однако, перед тем как отправиться ко сну, ненадолго притянутый бездной, вот о чем в том саду размышлял: «Все-таки, что ее ждет потом, куда вернется, когда перестану дышать, когда отправлюсь гнить в неизбежный гроб? В какие миры направится, всего меня измучившая, а теперь уставшая, успокоившаяся мучительница моя?»
CXXVI
Впрочем, кто мог откликнуться на подобное любопытство?
P.S
Годика через два следы успешно подчистили. Вновь доставленный в тот же бокс для неторопливой реабилитации, распластанный на кровати, N поплыл посреди пустоты: окончательной, бесповоротной. Удивительно, но она угнездилась не только внутри: пустота проявилась снаружи и со всех сторон окружала, она имела цвет невысоких больничных стен, имела запах растворов, она, несомненно, здесь царствовала, подобно старой кормилице, знающей, как успокоить и усыпить младенца, она укачивала его в своих невесомых лапах час за часом, сутки за сутками, все пространство вокруг Счастливчика пустота наполнила ватой и ревниво стояла на страже, желая лишь одного – чтобы ничто более не отвлекало обретенное ею дитя от совершенного счастья. N, полый, словно целлулоидный пупс, отсыпался в спасительном вакууме под заботливо созданным ею куполом, который с тех пор не задевал ни один, самый малый, шорох, ни один, самый слабый, скрип. Действительно: звуки, решив не беспокоить спасенного, улетучились, и к услугам завернувшегося в сотканный кокон Мидаса осталось безмолвие, бесконечное, словно простирающийся во все стороны в Арктике хирургически чистый лед. Лишь однажды извне случайно (медсестра не закрыла окно) до Счастливчика докатилось бормотание затихающего где-то вдали, за миллион километров от «продвинутой» клиники, от ее аппаратов и кафеля, глухого ворчливого грома. Рокот, едва добравшись до N, заставил его приподняться, но напрасно обитатель медубежища напрягал обострившийся слух: небо более не подавало потустороннего голоса, и ни единой капли не звякнуло о подоконник.
Душа
Краткое предисловие автора
Признаем очевидное – девяносто девять процентов живущих на земном шаре людей имеют о душе самые смутные представления. Многие вообще не верят в ее существование, хотя факт присутствия в homo sapiens некоего мистического существа запротоколирован еще за несколько тысячелетий до Рождества Христова пытливыми египтянами, богобоязненными евреями и дотошливыми греками; все мировые религии однозначно подтверждают его. Увы, жизнь души не только для большинства обывателей, но и для современной науки – прежде всего психиатрии и психологии – по-прежнему является «терра инкогнито».
Безоговорочно относя себя к девяноста девяти процентам несведущих, я осмелюсь всего лишь суммировать то, что в разное время и при разных обстоятельствах сам читал и слышал о псюхэ (выискивая информацию в книгах и в Интернете, я брал данные из любого заинтересовавшего меня источника). Приведенные здесь в качестве дополнения крохотные главки, конечно, не удовлетворят пытливого читателя, но, возможно, разбудят его интерес.
Главка первая:
Душа и древние египтяне
Вот о чем свидетельствовал Геродот: «Египтяне также первыми стали учить о бессмертии человеческой души. Когда умирает тело, душа переходит в другое существо, как раз рождающееся в тот момент. Пройдя через (тела) всех земных и морских животных и птиц, она снова вселяется в тело… ребенка…»
Как представляли себе египтяне псюхэ? Археологи, теософы, философы, египтологи единодушны только в одном: единого мнения на этот счет нет и, по всей видимости, никогда не будет, ибо у египтян душа – организм исключительно сложный, до конца никем из современных исследователей не разгаданный: о нем остались лишь неясные, а поэтому противоречивые сведения. По древнеегипетским верованиям, душа состояла из самостоятельных частей, и одна из них называлась Ба. Эта часть начинала жить лишь после смерти тела и изображалась птицей с человеческой головой. Крылатой Ба был открыт непосредственный путь на небо, чем она иногда и пользовалась, улетая из гробницы в иные миры, но при этом всегда возвращалась обратно, ибо Ба и тело нерасторжимы, – без этого компонента нельзя вдохнуть жизнь в умершего человека (а египтяне верили в воскресение).
Еще одну часть души – Ка – невозможно трактовать однозначно. Одни ученые люди по сей день называют ее жизненной силой, другие же – неким «двойником» псюхэ. Факт в том, что она упоминается в египетских текстах бесчисленное количество раз. Подобно Ба, после смерти хозяина Ка обитала в его могиле (или возле), имела возможность иногда покидать гробницу и беспрепятственно путешествовать, но возвращение к телу было при том обязательным.
Третья часть души, обозначаемая словом «Ах» (его переводят как «дух»), изображалась в виде хохлатого ибиса: увы, это все, что мы знаем о ней сегодня.
Четвертая часть – Шу, или «тень», – одно из проявлений человеческой сущности, темная сторона (возможно, Шу вмещала в себя все грехи умершего).
Наконец, душа имела такую чрезвычайно важную часть, как Сердце – вместилище сознания, свидетеля плохих и добрых поступков. Сердце на Загробном суде могло свидетельствовать против хозяина. Вот почему существовали специальные заклинания для его «усыпления», с тем чтобы оно не наговорило лишнего. В целом ряде текстов Сердце представлялось руководителем человека.
Впрочем, не исключено – египтяне верили в то, что каждый из нас несет в себе сразу несколько душ. В таком случае и Ка, и Ба, и Ах, и Шу, и Сердце – не части единого целого, а совершенно разные бессмертные существа в одном человеке.
Заинтересовавшиеся могут ознакомиться с работами российского египтолога А. О. Большакова, который давно пытается выяснить, что из себя на самом деле представляют такие части человеческой души, как Ах и Ка.
Главка вторая:
Душа и древние вавилоняне
Немногочисленные источники утверждают: жители Вавилонии верили в бессмертие душ. По их представлениям, псюхэ усопших (экимы) уходят в подземный мир (арал), «где ничего не видно», и изнывают за «семью стенами» в вечной слепой темноте. Сохранилась поэма, в которой есть упоминание об аде. Некоторыми мотивами – надпись на вратах, из-за которых «никогда никто не возвращается»; привратники – она перекликается с поэмой Данте. Современные исследователи ничего толком не могут сказать об идее посмертной награды или наказания у вавилонян, но, вне всякого сомнения, души благочестивых, как и души грешников, получали «за гробом» свое. Так, среди расшифрованных учеными текстов оказался гимн, посвященный павшему за отечество воину. Псюхэ его, окруженная трофеями, вполне поземному пирует на облаках и пьет там из небесных источников живую воду.
Главка третья:
Душа и древние персы
К счастью для исследователей древнеперсидской религии, душа по зороастрийскому учению представляла из себя единое целое. Вообще, что касается ее посмертной судьбы: прибытия на Божий суд, неизбежных мучений (в том случае, если она принадлежала злодею), блаженства (в случае, если псюхэ была душой праведника), воссоединения со своим телом (и полного восстановления этого тела), – зороастризм самым удивительным образом перекликается с пришедшим позднее учением Христа.
По представлениям предков современных иранцев (в чем они, конечно же, были не оригинальны), от деяний человека зависит дальнейшая судьба его бессмертной псюхэ. Если носитель ее ведет трезвую жизнь, не лжет, не крадет, помогает ближним, за его душу можно не беспокоится. Другое дело – душа негодяя.
Персы верили: псюхэ любого почившего, отделяясь от бренных останков, уплывает в легкий эфир, где возвышается «мост ветров», сияющий и прекрасный. Однако, прежде чем псюхэ на него вступит, ее встречает добрый бог Митра со свитой других богов. Присутствуют там и весы, на которых самым точнейшим образом взвешиваются дела дурные и добрые. Затем душа по мосту ветров переходит бездну. Если ее хозяин был откровенным мерзавцем, то под тяжестью «дел дурных», потеряв равновесие, она, разумеется, падает в пропасть-ад. Душу доброго человека ожидает благоухание сада. На другом конце моста ее принимает прекрасная девушка. Красавица сопровождает душу в рай: там псюхэ праведного останется до окончательного суда над нею (по почти христианским верованиям персов, в мире постоянно шла борьба между Творцом всего сущего, богом Ахурамаздой, и персидским дьяволом, которого звали Ангро-Майнью; неизбежно должен был настать конец света и пришествие мессии – Саошюнта – победителя сил зла; затем следовал Страшный суд и окончательное воздаяние – полное уничтожение грешников и воскресение праведников).
Несмотря на веру в воссоединение тел и душ после Второго пришествия, отношение древних персов к покойникам было весьма своеобразным: умершие считались настолько «нечистыми», что прикасаться к ним позволялось только специально подготовленным людям (в частности, носильщикам). Все, что было связано со смертью, относилось к силе зла, ибо чистое в человеке (душа) после кончины покидало его, и тело полностью доставалось дьяволу (Ангро-Майнью). Живые немедленно удаляли мертвого от «чистых» стихий – огня, воды и земли (хотя огнем и очищали жилище, в котором находился мертвец, эту стихию нельзя было подносить к телу ближе чем на три шага). Вынос осуществлялся ночью, обязательно в сухую погоду (чтобы не осквернить воду). Дакмы – высокие цилиндрические башни – представляли собой места последнего упокоения. На вершине каждой находилось три желоба – для мужчин, женщин и детей. Внутри была лестница, по которой носильщики поднимали покойных. Затем с них снимали одежду и оставляли ветрам и солнцу. Над башнями постоянно кружили птицы. Считалось, что по ночам там пируют демоны. Естественно, что от тел вскоре ничего не оставалось. В то же время в честь душ усопших шли постоянные богослужения, которые должны были помочь им попасть в рай.
Удивительно, но при подобном отношении к останкам персы не сомневались – после Страшного суда псюхэ обязательно разыщут кости своих хозяев («возьмут волосы, кровь и прочее из самой природы») и соберут все в единое целое – таким образом, воскресшие воссоединятся со своими душами теперь уже навсегда.
Главка четвертая:
Душа и Платон
Если бы грек Платон, убежденный сторонник не только бессмертия души, но и ее обязательной реинкарнации, не был философом, он был бы великим художником, ибо воображение его безгранично: так, он уверяет – существо, которое с нашего рождения поселяется у нас внутри, есть своеобразный гибрид человека, льва и химеры. Все эти три сущности псюхэ намертво срослись. Человек, как своеобразный хозяин души, волен поощрять либо льва и химеру, либо своего «внутреннего человека». Неразумный хозяин кормит зверей и плюет на «человеческую часть» псюхэ, разумный стремится к тому, что китайцы называют «срединным путем»: а именно, желает наладить в душе справедливость. Поэтому мудрец работает сразу в трех направлениях: «укрощает льва», «облагораживает химеру», препятствуя развитию ее «диких качеств», и возвышает «внутреннего человека», который, кстати, тоже, если его не облагораживать, может докатиться до элементарного свинства. Таким образом, разумный всю жизнь кропотливо воспитывает своего Змея Горыныча. Надо заметить, что каждой из частей души присуща и добродетель. «Внутренний человек» (при постоянном контроле «человека внешнего») несет в себе не только слюнтяйство и леность, но и мудрость; химера, в которой много вожделения, вследствие соответствующего ухода превращается в умеренность, а ярость «внутреннего льва» укротитель своей псюхэ вполне может преобразовать в храбрость. Вдохновенный Платон художественно сравнивает душу с морским божеством Главком. Этот Главк долгое время провел в воде, тело его, как днище у корабля, покрыто ракушками, водорослями и различными паразитами, оно обезображено наростами – поэтому бедняга более напоминает монстра, чем бога. Все дело лишь в том, чтобы отскрести всю эту чепуху, избавить несчастного от налипшей дряни. Таким образом, трехглавую душу Платона нужно регулярно чистить и держать под постоянным присмотром, ибо при ненадлежащем контроле ее легко портят несправедливость, трусость, невежество, невоздержанность и прочие излишества.
Всю жизнь свою мудрец кладет на то, чтобы изо дня в день воспитывать собственную псюхэ, глупец все пускает на самотек, но тот и другой умирают – здесь начинается самое главное: коконы прячут в землю, а вот их души выходят на первый план.
Рай и ад (как и существование душ) несомненны – свидетельство тому огромное количество источников, накопившихся за все тысячелетия истории человечества. Эти разнообразные свидетельства мира иного вызовут оскомину разве что у самых убежденных материалистов. У остальных нет никакого основания к ним не прислушиваться. При всей разнице деталей, и религии, и философы (кроме атеистов) твердят об одном и том же. Последуем за Платоном – признавая Творца-Демиурга, создавшего всё и вся, включая вселенную, великий грек явно склоняется к монотеизму, хотя, как и любой другой его соотечественник дохристианского времени, все-таки не может обойтись без пантеона. Душа у него прибывает в Аид, который отнюдь не является адом – это все тот же незримый мир, на его пороге весьма утомленную долгой и запутанной дорогой псюхэ встречают сыновья старика Зевса: Минос, Радамант и Эак. Разумеется, тут же следует суд, и, разумеется, судьи досконально осведомлены обо всех делах и делишках новоприбывшей. Поэтому вердикт весьма скор: псюхэ «разумных хозяев» прямиком отправляется в область чистой, духовной жизни. Остается только догадываться, что за кущи встречают ее там, впрочем, каждый из нас здесь волен напрячь свое воображение: возможно, в том пространстве полно озер и садов, в которых беспечально какое-то время пребывают (не забываем о реинкарнации) псюхэ Сократа, Гомера, Перикла и других не самых последних людей древности, питающиеся амброзией и ведущие философские беседы. Души глупцов оказываются в местах гораздо более отдаленных и менее приспособленных для неторопливых прогулок. Следует заметить, что у Платона и награда, и наказание десятикратно превышают вызвавшие их причины. Крайне симпатично в платоновском Аиде то, что тамошние боги весьма милосердны – времяпровождение душ и среди садов, и среди каких-нибудь чудовищных ландшафтов ограничено всего лишь одной тысячей лет. При всем при том Платон ясно указывает на чрезвычайную сложность потустороннего мира, более того, он довольно подробно описывает и его низ (Тартар), и верх (Олимп). Кроме того, философ поражает наиболее впечатлительных потусторонней географией, в которой есть место всем климатическим зонам: в его Аиде имеются уже упомянутые сады, громоздятся горы, простираются пустыни и, судя по всему, действуют вулканы – так как целые области там пребывают в огне. Четыре особо крупные реки с совершенно конкретными названиями текут по тамошним равнинам: Ахеронт, Перифлегетонт, Кокит и, представьте себе, Океан. Там же находятся озеро Мнемозины и играющая чрезвычайно важную роль для вновь стремящихся в грешный мир псюхэ речка с названием Лета.
Вернемся к душам мудрецов и глупцов: первые наслаждаются сладкими плодами предыдущей жизни без пороков и излишеств, ибо были укрощены своими трудолюбивыми хозяевами, вторые вынуждены основательно над собой поработать и за отведенную им философом тысячу лет очиститься от всего телесного и чувственного (времени более чем достаточно).
Итак, псюхэ либо заслуженно отдыхают и набираются сил, либо (если не повезло с предыдущими хозяевами) усиленно работают над собой. Но и в том и в другом случае их потустороннее существование, по Платону, есть процесс очищения от прошлого опыта и возобновления сил, ибо цель у каждой псюхэ все же одна – бесконечное совершенствование и познание своей подлинной природы.
Что это за природа?
Суть подлинной природы псюхэ в том, что космическая, божественная истина изначально существует в душе, в ней изначально заложена божественная добродетель, и, несмотря на все свои мытарства, любая псюхэ стремится к свету, набираясь мудрости в ходе своих многочисленных перерождений.
Вернемся к Аиду – наконец-то завершается тысячелетнее пребывание в нем псюхэ.
Затем – реинкарнация.
Перед ответственным прыжком на Землю платоновские души сами выбирают себе следующих хозяев. Как утверждает грек, большинство душ исходит из опыта и привычек предыдущей жизни. Богини судьбы – Мойры – идут им навстречу и утверждают план переселения.
Перед уходом в «видимый мир» происходит длительное и изнурительное путешествие, в конце которого душа оказывается на совершенно бесплодной равнине – там-то и совершается последний акт. Псюхэ обязана отпить немного воды из вышеупомянутой реки Леты, глоток из которой мгновенно отшибает всякую память о ее пребывании на «планете Аид».
Впрочем, особо избранные псюхэ пьют из озера «матери муз» Мнемозины – подобный ритуал, напротив, укрепляет их воспоминания о проведенных здесь замечательных днях.
После подобной церемонии, сопровождаемая неким ангелом-хранителем (Платон называет его гением судьбы) до места своего нового пребывания, каждая псюхэ вновь «поселяется» в человеке.
Так, по крайней мере, я понял учение Платона в той его части, которая касается души, ее мытарств и переселений. Хорошо известны сочинения философа «Феон», «Федр», «Горгий» и «Тимей», где рассыпаны свидетельства о псюхэ и «ином мире». Напомню: если моя поверхностная интерпретация воззрений Платона не удовлетворяет читателя, милости прошу к первоисточнику.
Главка пятая:
Душа и Сократ
Сократ утверждал – внутри него существует нечто. Это нечто он называл своим демонием (даймонионом, даймоном, демоном). Вот свидетельство философа, записанное Платоном: «Началось у меня это с детства: возникает какой-то голос, который всякий раз отклоняет меня от того, что я бываю намерен делать, а склонять к чему-нибудь никогда не склоняет».
О демонии Сократа спорили уже его ученики, которые не совсем понимали, кого (или что) их учитель все-таки имел в виду. Сократовский демоний ставил в тупик не только Цицерона, Плутарха и Апулея, но и заставлял говорить о себе отцов христианской церкви.
Ксенофонт предполагал – демоний (даймонион, даймон, демон) являлся «божественным голосом», дающим Сократу указания, как следует поступать. Основываясь на его предложениях, Сократ убеждал друзей совершать те или иные поступки – советы всегда оказывались правильными.
Платон («Апология») видел в подобном феномене некое внутреннее предчувствие, «шестое чувство» которое всякий раз подсказывало философу, что ему не следует делать.
Надо заметить, сам Сократ (если верить Платону) не только чувствовал в себе присутствие демония, но и живо его себе представлял и почитал его за некую высшую реальность – «божественное знамение».
Подавала ли таким образом свой голос в Сократе псюхэ? Или все-таки это была чистая аллегория «человеческих совести и разума», завуалированная самим философом в представленном им образе демония, на чем настаивал отъ явленный безбожник Карл Маркс? Споры идут до сих пор.
Главка шестая:
Душа и индуизм
Мусульманин Халал уль-дин Руми создал строки, которые в полной мере относятся к этой главке: «Я умер камнем и воскрес растением. Я умер растением и воскрес животным. Я умер животным и стал человеком. Чего мне страшиться? Разве смерть обокрала меня?»
Отдавая себе отчет о невероятной философской сложности традиционного индуизма и его бесчисленных ответвлений (в отличие от ортодоксальных христиан, иудеев и магометан во главу угла индуисты ставят обязательную реинкарнацию душ и их эволюцию), ваш покорный слуга постарался хотя бы коротко вычислить для себя основное. Не сомневаюсь, специалист в лучшем случае улыбнется на подобные объяснения, но еще раз повторю: речь идет именно о моем восприятии, а оно, как и у большинства из нас, что греха таить, приблизительно, если не примитивно.
Вот что я схематически уяснил для себя: в начале всего был, есть и будет Бог (Великий Брахман), Творец всего сущего: звезд, планет, растений, животных и, разумеется, человека. Находясь в центре всего и вся, Великий Брахман постоянно испускает некие монады, наподобие нейтрино, которые и назовем душами. Божественные нейтрино-души (а их мириады) летят на невероятные расстояния, пронзают миры и пространства и поселяются во всем сущем. Душа, прежде чем вернуться обратно к Отцу, проходит чрезвычайно длинный цикл перерождений (хотя для Бога-Брахмана круг, который совершает каждая его микроскопическая частица, всего лишь мгновение). Поначалу посланная Великим Брахманом псюхэ поселяется в минералах – так начинается первый этап ее восхождения. Он может длиться миллионы лет (камням спешить некуда), но эволюция перерождений неизбежна: следующая ступень – растения. Проходит колоссальное, с человеческой точки зрения, количество тысячелетий, прежде чем, терпеливо отбыв свой срок в «теле» мха и лишайника, душа помещается в цветок, затем в дерево и, наконец, в микроскопический живой организм. За инфузорией-туфелькой следуют жучки, паучки, муравьи, муравьеды, мыши-полевки, птицы, кошки, собаки, коровы, лошади, тигры, слоны…
Следующий скачок – человек.
Примечательно (как я опять-таки понял), что homo sapiens отнюдь не истина в последней инстанции (у Бога есть сущности и покруче, о чем речь еще впереди), однако в божественной табели о рангах он занимает почетное место. Это двуногое существо в корне отличается от растений и животных тем, что щедро награждено разумом, а значит, несет ответственность за себя и свои поступки. Именно из-за этой его особенности и возникает чрезвычайно животрепещущий вопрос человеческой кармы, без которой индуизм не был бы индуизмом. Прежде всего, отмечу: Бог ни на секунду не выпускает человека из виду: в каждом человеческом теле непременно находятся две души – индивидуальная (Атма) и сверхдуша (Паратма). Сверхдуша – как раз частица самого Великого Брахмана, который, таким образом, помещается в каждом из нас и является главным собственником всех наших тел, постоянно присутствуя в них и наблюдая за ними. Он истинный повелитель человеческих чувств, но, как и положено Богу, при всем своем немыслимом могуществе не вмешивается в жизнь индивидуальной души (все той же Атмы), давая человеку высшую из свобод – свободу выбора между добром и злом. Что касается развития душ (напомним: каждая псюхэ, по великому замыслу Великого Брахмана, рано или поздно достигнет божественного состояния, а значит, вернется к Отцу), процесс продолжается, но многие двуногие его тормозят – являясь хозяевами собственных псюхэ, они их попросту портят. Есть люди, которые категорически не желают укрощать собственные пороки (и душа-Атма у таких порочна). Эти глупцы, не чувствующие в себе присутствия Бога, вынуждены отвечать за свое упрямство в последующих перерождениях. Суть «плохой кармы» всем известна – не делай гадости в этой жизни, иначе в последующей ждет обязательное наказание (и так будет продолжаться до бесконечности, пока даже самые неисправимые не зарубят у себя на носу – нынешние невзгоды есть прямые следствия прошлой неправедности). Не задумавшиеся над своим поведением упрямцы, разумеется, крепко-накрепко привязаны к материальному миру. Однако наряду с негодяями существуют счастливчики, у которых «карма хорошая». Еще не догадываясь о присутствии в себе великой Паратмы, но укрощая чувства, облагораживая свои индивидуальные души и рассыпая милосердие и доброту, эти, перерождаясь, получают в качестве вознаграждения богатство и почести. Увы – подобная добродетель так же жестко приковывает их к материальному миру, в котором добрые, правда, заслуженно получают свое, но пройдет еще долгое время, прежде чем и души счастливцев вырвутся из его крепких лап. Эволюция не отменяется: рано или поздно находящиеся в, казалось бы, бесконечном круге перерождений люди задумываются, задумавшись, начинают распутывать клубки своих карм, и, наконец, самые продвинутые осознают в себе присутствие удивительной и всемогущей Паратмы. Индуизм в высшей степени оптимистичен – рано или поздно бывшие негодяи становятся людьми добродетельными, а добродетельные – мудрецами, души которых наконец-то окончательно отрываются от материи и возвышаются над «плохим» и «хорошим».
Таким образом, восхождение душ продолжается. Вырвавшись в конце концов и из человеческих тел (как ранее вырывались они из минералов и растений), набравшиеся мудрости псюхэ устремляются в высокие, духовные миры и поселяются теперь уже в неких высших существах, еще ближе приближаясь к Великому Брахману. Следуют бесконечные реинкарнации на все более высоких уровнях, до тех пор пока каждая напитавшаяся во время своего невероятного странствия бесценным опытом псюхэ не становится подобна породившему ее Богу, а значит, в конце концов возвращается в него и сливается с ним. Великий цикл завершен: Брахман принимает в себя вернувшиеся души, ставшие им самим, не переставая при этом беспрерывно выпускать в пространство «души младенческие», – так беспрестанно и бесконечно вертится колесо.
Индуизм неоднороден (что естественно для великой религии): есть сторонники распространенной теории (по которой и судят о нем), утверждающей – человеческая псюхэ (если субъект вел себя исключительно плохо: много ел и спал, прелюбодействовал, жадничал и т. д.) в сакральный момент перерождения неизбежно переходит в тело свиньи, петуха, тигра и прочих животных, олицетворяющих собой леность, жадность и необузданность страстей. Есть противники подобного взгляда, категорически протестующие против возможности подобного перехода (по их мнению, человеческая душа реинкарнируется только в человеческое тело и ни во что другое). Не сомневаюсь, находятся и те, кто обходит вопрос существования псюхэ в минералах и низших формах жизни, сосредоточиваясь на душе homo sapiens и ее отношениях с Великим Брахманом. Различных теорий чрезвычайно много, суждения об Атме и Паратме поистине бесконечны. Описанию индуистского взгляда на жизнь и путешествие псюхэ любой, занимающийся данной темой, философ готов посвятить бесчисленное количество страниц. Конечно же, по сравнению с трудами людей, сведущих в этой проблеме (а их, еще раз напомню, в мире весьма немного), моя задача здесь микроскопически мала: всего лишь пропеть гимн существу, называемому душой.
О душе, ее путешествиях и перерождениях у индусов самым подробным образом свидетельствуют «Аватара Веда», «Манусамхита», «Упа-нишады», «Вишну-пурана», «Бхагавата-пурана», «Махабхарата», «Рамаяна» и еще множество древних текстов.
Главка седьмая:
Душа и христианство
Если у Платона отрешившаяся от всего земного псюхэ находит свое блаженство в идеальном мире, если индуизм твердит о человеческом теле, как о всего лишь оболочке, неизбежно превращающейся в невосстановимый прах, то ставшие христианами свидетели одного, произошедшего две тысячи лет назад, распятия (эта история до сих пор потрясает чуть ли не половину человечества) провозгласили следующее: тело, в которое помещается самим Богом, в котором живет и которое после смерти человека покидает душа, есть единственный и драгоценный для нее сосуд – и именно в него уже навсегда вернется псюхэ после всех своих странствий, мытарств, тотального «воскресения мертвых» и начала жизни «будущего века».
Пример полного восстановления единственного прибежища души – Христос, показавший раскаявшемуся Петру, упрямцу Фоме, а заодно и всем остальным потрясенным апостолам, что телесное воскресение не только возможно, но в конечном счете и неизбежно.
Созданная Богом душа неуничтожима, она бессмертна, она начинает свою жизнь в определенном и именно человеческом теле, с которым теперь до скончания века, несмотря на временную разлуку, связанную с его временным тлением, будет неразрывно связана и в которое неизбежно вернется впоследствии, чтобы вместе с ним, воскресшим, после Страшного суда либо уйти на небо, либо сойти в ужасающий огонь ада. Что же касается жизни души в теле до его (тела) смерти, то тут возникает исключительно сложный, зачастую по-разному трактуемый, вызывающий в самом христианстве споры и опять-таки чрезвычайно запутанный вопрос отношений человека с собственной душой. С одной стороны, то, что мы называем homo sapiens, состоит из двух сросшихся, как сиамские близнецы, частей – своего смертного тела и своей бессмертной псюхэ. С другой – не случайно говорят (и подразумевают): «человек и его душа», тем самым разделяя их. В таком случае, кто тогда верховодит? Подчиняет ли себе душа того, в ком она поселяется, или человек (а что тогда такое сам человек? его тело?) является хозяином и волен приказывать ей? За кем, наконец, та самая свобода выбора – за смертным потомком Адама или опять-таки за его душой? Способна ли псюхэ поднять бунт против неправильного решения тела или покорна ему, как рабыня? Несет ли она ответственность за человека или человек несет ответственность за нее? Теософские рассуждения об этом составляют многочисленные тома. Если следовать логике Платона (а этот философ оказал на христианское учение большое влияние), homo sapiens в отношениях с псюхэ доминирует (свобода выбора именно за ним), он волен делать со своей душой все, что ему угодно, – может ее даже продать. Возможно, душа (конечно же, по воле Творца) действительно пассивна. Обладая божественной сущностью, а значит, изначальными понятиями добра и зла, псюхэ только советует человеку, что должно делать, она есть для него своеобразный камертон, но она не в силах воспрепятствовать человеческой (телесной) воле и вынуждена подчиняться ей, а значит, разделять с homo sapiens всю ответственность за его поступки. Так, у хозяина доброго она добрая, у злого – злая. По утверждению богословов, при всей своей неуничтожимости псюхэ может даже духовно умереть, отвернувшись (опять-таки по человеческой воле) от своего Отца-Бога (вот почему плохой человек в самом прямом смысле свою душу губит).
Вообще, что касается выбора между добром и злом, христианство жестко ставит временные рамки: в отличие от того же индуизма времени человеку на раздумья отводится исключительно мало – в пределах единственной жизни (никаких реинкарнаций, «переписываний» и работ над ошибками). Если он не насилует собственную псюхэ, не уродует ее и тем более не продает, а прислушивается к ее советам, следует им, работает над собой и в конце концов выбирает Бога, то после смерти такого праведника душа радостно выпархивает из его тела: никакие особые приключения ей не грозят. Рядом со своим Отцом она спокойно дождется Апокалипсиса, а после возвращения в оставленное на время тело, которое волей Господа полностью возродится, уже знает, где вместе с ним придется ей вкушать бесконечное, безвременное блаженство. Однако горе душе негодяя: эта несчастная псюхэ несет в себе все его грехи, сразу же после оставления тела демоны ада бросятся на нее, измучают мытарствами и в конце концов увлекут с собой в огненную геенну: там она будет корчиться под беспрерывными пытками до Страшного суда, а затем, возвратившись в тело и уже вместе с ним выслушав беспощадный приговор, волей Божьей вновь отправится (теперь навечно) к своим торжествующим мучителям.
Скитания души после человеческой смерти христианство описывает весьма подробно – нет основания не доверять ему в том, что времена для псюхэ грядут действительно трудные. Христианские философы утверждают: по выходе из тела бессмертное существо имеет зрение, память и мышление – конечно, они несколько другие, чем мы себе представляем, но они есть в нем «по естеству» – следовательно, псюхэ видит, слышит и чувствует («Души после разлучения с телом бывают не праздны, не остаются без всякого чувства». Подвижник V века Иоаан Кассиан).
Вот о чем еще христианство свидетельствует: оставив тело, душа оказывается среди духов – добрых и злых. Если псюхэ несет в себе отпечаток праведной жизни хозяина, который склонялся к ангелам и святым, то ее первое общение предстоит с духами добрыми. Напротив, душу неисправимого грешника окружат сущности отвратительные (обычно псюхэ сама тянется к тем, которые ближе ей по духу) – но об этих сущностях чуть позднее.
В течение двух первых дней душа ощущает свободу полета и посещает места, которые были дороги человеку, частью которого она была, следовательно, места эти дороги ей самой. Впрочем, как утверждают отцы Церкви, часто псюхэ бывает растеряна и какое-то время находится рядом с телом, она подобна погорельцу, из-за пожара лишившемуся крова, ибо тело, несмотря ни на что, являлось домом ее, но вот теперь дом разрушен, и страх терзает душу, она не решается улететь и страдает, не зная, что делать дальше.
Души святых, расставшись с телами, не влекутся даже к тем местам, где они творили добрые дела, а сразу начинают свое восхождение. Но внетелесное состояние обыкновенной души есть лишь начало ее странствий. Когда наступает третий день, каждую такую псюхэ ждут совершенно иные сферы. Все религии единодушны в реальном существовании потусторонних демонических сил – опять-таки нет основания не доверять духовному опыту, накопленному тысячелетиями, а также многочисленным свидетельствам о проявлении этих сил в нашей земной жизни (помощь бесноватым – весьма известная и распространенная практика в христианстве, которая не теряет актуальности со времен Иисуса Христа). В потустороннем мире для большинства душ с неизбежным появлением «легионов злых духов» начинается настоящая духовная пытка. И ранее демоны являются нам в разных обличьях: они охотятся за нашими душами и становятся искушениями для нас. Но лишь после смерти человека духи зла показываются его душе во всей своей ужасающей «красе». Когда каждая трепещущая псюхэ на третий день наконец-то всерьез сталкиваеся с ними, бесы принимают на себя роль строгих судей. Они мстительны и удивительно мелочны – поэтому припоминают несчастной все, даже самые малые грехи, в которые сами же ее и вовлекали. Святоотеческие откровения говорят о точном числе мытарств – их двадцать. На каждом душа самым ужасным образом истязается этими, не знающими жалости, палачами. Пройдя одно испытание, псюхэ сразу же отправляется на следующее – горе ей, если грехи слишком велики: тогда путь заканчивается падением в невероятную пропасть геенны. Христианство постоянно напоминает: бесы настолько ужасны, а мытарства настолько мучительны, что даже Богородица при приближении своей телесной смерти просила Сына избавить Ее от них, что и было Христом сделано – он Сам явился принять Ее душу и защитить тем самым Свою Мать от мучительнейших испытаний.
Итак, третий день наиболее страшный в путешествии псюхэ. Несмотря на то что общая картина испытаний примерно такова, какой она здесь описана, отцы Церкви утверждают – у каждой души свой индивидуальный опыт прохождения пыток.
Покончив с мытарствами, та псюхэ, которую бесы все-таки отпускают, на протяжении остальных, отведенных ей Богом, тридцати семи дней странствий знакомится со всеми частями потустороннего мира. Поначалу ей, измученной, ангелы показывают красоты рая, которые действительно ни с чем не сравнятся (достаточно прочитать Откровение Св. Иоанна Богослова о горнем Иерусалиме), но затем (не случайно существует особое церковное поминание усопших на девятый день после их смерти) обыкновенную душу с ее не очень большими грехами и маленькими достоинствами, и без того перепуганную, в течение всего оставшегося периода подробно знакомят с адом, прежде чем ей назначат место, где, после Суда частного, который только что прошел, она и будет ожидать воскресения собственного тела.
Душа добродетельного человека предвкушает в том назначенном месте вечную радость, а обремененная грехами пребывает в страхе вечных мучений, которые начнутся сразу же после обретения псюхэ ее ставшим бессмертным кокона и Страшного суда.
Я не буду касаться здесь споров между православием и католичеством. Замечу только, что различные течения в христианстве могут расходиться в деталях описания посмертной жизни псюхэ, но при всех своих расхождениях они придерживаются основных принципов. Интересно и то, что в христианстве есть убежденные сторонники реинкарнации душ, которые, ссылаясь на места из Евангелия, где речь идет об Иоанне Крестителе, утверждают: Святая книга дает недвусмысленное указание на то, что Иоанн явился реинкарнацией пророка Илии, ибо, по иудейским ожиданиям, Илия должен был вернуться на землю перед самым пришествием Мессии, чтобы всему Израилю указать на Него. По этому поводу до сих пор не смолкает дискуссия, хотя апостол Павел еще в первом веке недвусмысленно сформулировал мысль, что человек умирает ровно один раз. От имени всего традиционного христианства в одном из своих посланий (к евреям) он совершенно определенно сопоставил смерть человека с единственной, а не многократной смертью Христа, причем единственность жертвы Иисуса подчеркнул особо.
Как утверждают многие специалисты, из ряда многочисленных книг и статей христианских философов, посвященных душе, особо выделяется самое полное до сего времени исследование псюхэ с точки зрения христианства – многотомный труд Стефана Кашменского «Систематический свод учения св. отцов Церкви о душе человеческой».
Главка восьмая:
Душа и иудаизм
Представления иудеев о таком существе, как душа, схожи с христианскими, что неудивительно – христианство выросло из иудаизма и питалось его философией. Исключение составляла лишь небольшая группа умников из партии саддукеев, которые отрицали бессмертие псюхэ, все остальные веровали (и веруют) в то, что волей Божьей душа поселяется в человеке (в теле), что уничтожить ее нельзя, что после смерти тела она начинает странствия – и те души, которые Бог посчитает безгрешными, вечно будут сиять возле Его престола, а душами нечестивых займется адский огонь. Если судить по 3-й книге Ездры, написанной вскоре после падения Иерусалима в 70 году нашей эры (в своем третьем видении Ездра внимает откровениям Бога о посмертном будущем псюхэ), Господь предупреждает:
«Души тех, кто презирал и не сохранял путей Всевышнего, пренебрегал Его законом и ненавидел боящихся Бога… не войдут в обители, но немедленно начнут в мучениях, в постоянной скорби и печали блуждать по семи путям. <…> Что же касается тех, кто сохранял пути Всевышнего, то удел их по разлучению с тленным сосудом будет следующий: во времена пребывания в нем они с трудностями служили Всевышнему и каждый час подвергались опасностям, лишь бы всецело сохранить закон Законодателя. Поэтому приговор о них будет такой: прежде всего они увидят с великою радостью славу Того, Кто принимает их к Себе; покой же они буду вкушать семи видов <…> таков удел душ праведников, возвещаемый им тотчас же».
Согласно откровениям Ездры, души до момента суда над ними содержатся в преисподней, в специальных «хранилищах»: когда же настанет тот знаменательный час, им откроются и невидимые до того времени место мучений (геенна), и место покоя (рай). Интересно представление о псюхэ известного иудейского философа Филона Александрийского (ок. 25 г. до н. э. – ок. 50 г. н. э.), которое в какой-то степени воплотило в себе понятия иудеев о том, что есть душа, откуда она приходит и какую играет роль в жизни человека (Филон относился к тем, кто не поддерживал идею воскресения тел, настаивая на бестелесности душ, и вообще подчеркивал различие души и тела). По Филону, псюхэ не только имеет божественное происхождение, но если она не теряет связи с Богом, то служит еще и Его домом в человеческом теле (вспомним Паратму). В свою очередь, домом, даже храмом для души является тело. Сама душа бессмертна, потому что бестелесна, после смерти человека, в которого она вселилась, безупречная душа переселяется к Богу, а нечестивую ожидает отпадение от Бога, а значит, «вечная смерть» (напомню: христианские философы называют подобное состояние «духовной смертью»). Хочется особо подчеркнуть – Филон один из тех, кто признает за душой полную самостоятельность действий, пока та находится в человеческом теле. Так, по Филону, скорее всего, именно душа повелевает человеком, и именно у псюхэ есть право выбора – она может быть подвержена страстям и в таком случае способна отречься от Бога и от своей божественной сущности, а значит, при всем своем бессмертии, «погибнуть». Не могу не привести рассуждение Филона, показывающее безнадежность всех философий разгадать тайну псюхэ: «Вот я, например, состою из души и тела и, как кажется, обладаю умом, рассуждением и ощущением, но ничто из них не рассматриваю как мое личное. Ибо где было мое тело прежде рождения? И куда оно денется, когда я отсюда уйду? А где особенности возрастов, которые сменяли друг друга в то время, как мне казалось, что я все тот же? Где грудной младенец, где подросшее дитя, где большой ребенок, где тот, кто только-только начинает взрослеть, где отрок, тот, у кого пробивается первый пух, юноша, зрелый муж? А откуда пришла душа, и куда она уйдет, и сколько времени будет нам сожительствовать? А что она есть по своей сущности, разве можем мы сказать? И когда, собственно, мы ее обрели? Прежде рождения? Но ведь мы тогда не существовали. Может быть, она будет у нас после смерти? Но ведь мы не будем тогда телесными, смешанными и качественными, но устремимся к новому рождению, будучи бестелесными, несмешанными и бескачественными. Но и теперь, когда мы живем, мы скорее находимся у нее во власти, чем управляем ею, и скорее она знает нас, чем мы ее. Ибо она знает нас, оставаясь непознанной нами, и отдает приказания, которым мы по необходимости подчиняемся, как рабы своей госпоже. Когда же она захочет получить развод, то обратится к Архонту и покинет нас, оставив наш дом пустым и безжизненным. И даже если мы будем принуждать ее остаться, все равно ускользнет, ибо ее природа так тонка, что любая попытка тела схватить ее обречена на неудачу».
Главка девятая:
Душа и ислам
Несмотря на скудость сведений в самом Коране (нужно признать – в этой священной книге нет последовательных упоминаний о жизни души после смерти тела, Коран лишь вскользь касается вопросов, связанных с ее посмертным существованием), ислам тем не менее имеет в своем арсенале многочисленные комментарии теологов, которые, расшифровывая скрытые значения рассказов о пророке (хадисов) и откровения Корана, однозначно свидетельствуют о посмертной жизни псюхэ и о воздаянии, которое она получает. Описание ее странствий если и разнится с христианской и иудаистской версиями, то весьма незначительно. Основные свидетельства, как в христианстве и иудаизме, прямо указывают о выходе псюхэ из тела после смерти последнего, о полетах ее, о встречах с потусторонними существами (добрыми, злыми), о мытарствах, а также о существовании рая, ада, Страшного суда и о последующем воссоединении псюхэ с телом, прежде чем они отправятся в уготованное им Богом место. Впрочем, и здесь некоторые течения (например, суфии) упорно придерживаются теории реинкарнации душ: тем более стихи Корана, подобно отдельным местам Евангелия, дают повод к такому толкованию. В сурах достаточно часто встречаются упоминания о воскресении, которые вполне могут относиться и к реинкарнации (так, в одной суре Бог говорит Моисею: «Мы сотворили тебя из земли, и Мы вновь обратим тебя в землю, и затем вновь сотворим тебя»).
Традиционный ислам свидетельствует: в мирской жизни псюхэ заключена в «темницу» тела, причем личность человека способна самым прямым образом влиять на душу. Худой человек склоняет ее к плохому, добрый – к доброму. Нужно заметить, что в трактовке ислама душа далеко не пассивна. Как частица Бога в человеке она сопротивляется злу и может взять верх (хотя может и уступить). Таким образом, идет постоянная борьба. В случае победы плотских желаний участь самой псюхэ незавидна. Но часто душа способна контролировать личность посредством веры, поклонения Богу и правильного поведения. Тогда она спасает себя и тело.
Ангел Азраил, созданный из света, самый прямой предвестник смерти, может появляться и присутствовать сразу во многих местах одновременно, забирая в один и тот же час тысячи душ, но не создавая при этом путаницы. После явления к умирающему Ангела Смерти псюхэ устремляется в свой полет непосредственно к Богу. Если человек был настоящим праведником, ей встречаются только добрые духи, они приветствуют душу везде, где она пролетает, восклицая примерно следующее: «Чья это душа?! Как прекрасна эта душа!» Те же ангелы, которые по повелению Азраила сопровождают такую псюхэ, называют ее самыми прекрасными словами и примерно так отвечают: «Это душа того, кто молился, соблюдал пост, подавал милостыню и переносил все трудности жизни во имя Господа». Сам Господь встречает такую псюхэ, приветствует, а затем приказывает сопровождающим: «А теперь отнесите ее обратно в могилу, где тело ее». Душа праведного бережно относится к месту упокоения тела, а вот с душой грешника обходятся весьма жестко – и в полете к Богу встречает она лишь демонов, которые не особо с ней церемонятся и после представления Господу ее со всем презрением буквально сбрасывают обратно в могилу. Именно там над любой псюхэ (и грешной, и доброй) совершается первый суд, ибо являются два ангела – Мункар и Накир – с черными лицами, грозными голосами, ослепительными голубыми глазами и волосами до самой земли. Вопросы следуют за вопросами: «Кто твой Бог? Кто твой пророк? Какую религию ты исповедовала?» Увы, что касается всех «неверных» (то есть не мусульман), даже если они были самыми благодетельными людьми, неверие в Аллаха и Его пророка гарантированно навлекает на них проклятие и обрекает на ад (Джаханнам). Но и душам мусульман приходится несладко: лишь псюхэ того, кто истинно верил в Бога, ответит на все вопросы двух неподкупных и устрашающих ангелов.
После встречи с голубоглазыми судьями души вместе с неразложимыми частями тела остаются в могильном загробном мире – имя ему Барзах. Там, в ожидании окончательного вердикта (который к грешным душам, разумеется, будет самым суровым), псюхэ ощущает либо благоуханное «дыхание» рая, либо смрадное – Джаханнама. Если умерший жил доброй жизнью, все его праведные деяния появятся перед славной его душой в этом промежуточном мире в виде дружелюбных товарищей. Для нее откроются виды райских садов, и, как утверждает хадис, сама могила, в которой покоится тело праведника, станет подобна райскому саду (правда, если есть еще неотпущенные грехи, какую бы хорошую жизнь ни вел человек на земле, душе его предстоит пройти мытарства в том самом Барзахе, чтобы окончательно очиститься перед Воскрешением). Стоит ли говорить о том, какой ужас царит в могиле закоренелого грешника – все дурные поступки являются его псюхэ в виде скорпионов и змей, она постоянно мучается, видит страшный огонь, и место ее пребывания превращается в преисподнюю.
Описание Судного дня в исламе не сильно отличается от христианского описания. В конце времен Бог воссоединяет души и их воскресшие тела, с тем чтобы воздать каждому свое – псюхэ вместе со своими телами теперь уже навсегда по воле Его отправляются либо в рай, либо в ад.
В исламе упоминается и о душах братьев наших меньших. Хотя Коран признает – псюхэ коровы или лошади более низкого порядка, чем человеческая, но тем не менее он утверждает: сознание животных есть нечто большее, чем простой инстинкт или интуиция. Таким образом, животные могут познать своего Создателя и поклоняться Ему, ибо Всевышний общается со всеми сотворенными Им живыми существами.
Главка десятая:
Душа и инки
Инки знали – в человеке живет бессмертное существо. Некоторые источники утверждают: по представлениям этого таинственного и до конца так и не разгаданного сословия, создавшего в свое время мощную империю и правившего народами Латинской Америки, после смерти хозяина псюхэ, если носитель ее добродетелен, отправляется прямо в «обитель Солнца». В противном же случае душа свергается в ад (око-пака), где ждут ее холод и голод.
Главка одиннадцатая:
Душа и буддизм
Следует признать: в буддизме, несмотря на его почтенный возраст, до сих пор нет единого взгляда на то, что из себя представляет псюхэ. Так как основная задача этой религии – тотальное избавление индивидуума от страданий, выход homo sapiens из цепи перерождений и полное растворение человека в нирване, душа в ней зачастую не «реальное существо», не «божья данность», не «явление Духа», а, скорее, предмет для философских упражнений. Некоторые последователи Гаутамы полностью отрицают ее существование. Теравада – южноиндийская школа – учит следующему: псюхэ человека (или его «я») состоит из пяти элементов: материи, телесных ощущений, восприятий, побуждений-эмоций и сознания. Во время человеческой смерти эти пять элементов попросту распадаются и «я» перестает быть. Правда, признается следующее – подобное растворение «я» не является абсолютным концом, оно – предвестник новой фазы существования (согласно кармическому закону, «пять элементов» никуда не деваются, более того, они каким-то неведомым образом переходят в новое тело, складываются в иное сочетание – и все начинается заново).
Адепты двух других направлений – Махаяны и Ваджраяны – уверены: душа существует вечно, и после смерти своего носителя псюхэ никоим образом не распадается, а переселяется в очередную плоть, будучи нерастворимой сущностью.
Сам основоположник учения не заявлял категорически, что души нет, напротив, иногда он упоминал пудгалу («я»). Все школы буддизма согласны с аксиомой – через пятьсот реинкарнаций Будды прошло одно и то же «я» великого Учителя, то есть его душа. Имеются свидетельства, что в эпоху Хань (II–III вв. до н. э.) основными постулатами религии были как раз наличие души в человеке, ее неуничтожимость, «круговорот перерождений» и карма.
Таким образом, наличие сразу нескольких точек зрения позволяет одним современным исследователям твердить о том, что если буддизм отрицает существование тела, то и душа, как самостоятельный объект, им тоже отрицается, другим – яростно протестовать против подобного вывода и приводить не менее значимые аргументы в пользу существования псюхэ.
Чтобы разобраться во всех этих тонкостях, нужно посвятить буддизму не один десяток лет.
Однако, несмотря на кардинальные отличия этого учения от иудаизма, христианства и ислама, тем не менее и в нем проскальзывают мотивы, знакомые и иудею, и христианину, и мусульманину. Так, упомяну об одном из самых удивительных и подробных свидетельств в буддизме о существовании потустороннего мира. Я имею в виду знаменитую «Тибетскую книгу мертвых». Область, в которой путешествует то, что мы называем душой умершего человека, была названа тибетскими ламами Бардо. Реинкарнация, по представлению лам, неизбежна, поэтому, обращаясь к умершему, они дают наставления, как следует поступать его псюхэ во время ее промежуточного блуждания между смертью и новым рождением (ламаизм утверждает: подобное состояние длится сорок девять дней). Наставления эти настолько психологически выверены и убедительны, что у читавшего их не остается никакого сомнения – «Книга мертвых» досконально знает, что происходит с псюхэ во время всех сорока девяти дней пути, и предупреждает о том, какие страшные испытания (видения, мытарства) ждут ее, прежде чем она воплотится в очередном человеке.
Примечание здесь одно: тот, кто не читал «Тибетскую книгу мертвых», должен обязательно с ней познакомиться.
Главка двенадцатая:
Душа и те
Есть те, кто твердит: душа – спотыкающийся путник. Единственным надежным убежищем для бессмертной души, в котором она чувствует себя, как в материнском лоне, является тело. Блуждая во враждебном космосе, неприкаянная псюхэ стремится лишь к одному – попасть в тот дом, угнездиться в нем и, свернувшись клубком, уснуть там, будучи защищенной от реальности мира. Именно в теле нашем ждет ее истинный рай. Но стоит его потерять – вновь мучения, вновь неприкаянность, вновь ужасающий хаос ада, где поджидают беззащитную демоны, готовые бесконечно терзать и мучить ее.
Главка тринадцатая:
Душа и другие
Другие свидетельствуют – зарождаясь, вырастая и распрямляясь в коконе-человеке, душа оставляет затем без всякого сожаления скукожившуюся оболочку – там, впереди, для освободившейся бабочки нет ни мытарств, ни смерти, есть лишь беспредельный и вечный полет ее к удивительным хрустальным и светящимся мирам.
Эпилог
Даже бегло ознакомившись с приводимыми здесь поверхностными сведениями (сам я нисколько не стесняюсь своей «поверхности», ибо задача моя в другом), можно видеть, как разнятся взгляды на псюхэ.
Тем не менее тысячелетний человеческий опыт безоговорочно свидетельствует о ее существовании.
Все религии (а также философы-идеалисты) признают за душой безоговорочное бессмертие.
