Маяк и звезды Тор Анника
На скамье в кухне дремал полулежа пожилой моряк, остальные до сих пор играли в карты, но уже молча, без восклицаний и смеха.
Не постучав, мама открыла дверь в гостиную и сразу же решительно затворила ее за собой. Бленда ушла к себе наверх. Эрлииг Юхансон слегка потрепал Эрика по голове.
— Ну, старина, настал важный момент. Когда твоя мама знает, чего хочет, ее, похоже, мало что может остановить.
Так Эрик еще никогда не думал о своей маме, но он понимал, что Эрлинг прав: иногда она бывала решительна и непреклонна.
Он огляделся: что ему взять с собой, что самое необходимое?
Моссе! Кроме Моссе у Эрика не было ничего, что нельзя было бы оставить на острове. К тому же Моссе он запросто может унести сам.
— Пойдемте, нам надо найти коробку, Моссе поедет со мной домой, в Хагу.
Он уже вышел на крыльцо, но Эрлинг остановил его.
— Эрик, подожди, давай все-таки подумаем. Ты согласен, что самое важное для всех нас — и людей, и животных — это чувствовать себя хорошо и иметь возможность делать то, что мы хотим?
Эрик кивнул, с этим было трудно поспорить.
— Даже если у Моссе не хватает нескольких перьев, его крыло зажило. И теперь, пожалуй, больше всего он хочет снова летать. Как тебе кажется?
— Конечно, так оно и есть.
— Отлично, а когда он снова сможет летать, он скорее всего предпочтет это делать здесь, вместе со своими друзьями, во всяком случае, поначалу. Ты все еще согласен со мной?
Эрик снова кивнул.
— Потом, спустя некоторое время, рано или поздно, ему это, возможно, надоест, и он сам захочет слетать в Гётеборг. И тогда он по собственной воле навестит тебя. Что скажешь?
Эрик знал, что чайке больше не нужен его уход, Моссе мог теперь сам о себе позаботиться. Лучше всего ему будет там, где он родился и вырос. И хотя в Гётеборге тоже водились чайки, дом Моссе был именно здесь, на Лилла Эйдершер.
Они вышли на скалу. Прижав чайку к груди, Эрик гладил ее и шептал:
— Красивая птица, сейчас ты полетишь. Я знаю, ты можешь летать. Ты большая, красивая птица.
— Ты просто поставь Моссе к себе на ладони и подними руки повыше, — сказал Эрлинг. — И все.
Эрик сделал так, как посоветовал Эрлинг.
Моссе немного потоптался на месте, а потом бросился в воздух. Он изо всех сил махал крыльями, но все равно постепенно опускался к воде у скал.
«Он не может, — подумал Эрик. — Он не справится».
Это огорчило его, но в то же время обрадовало: ведь если Моссе не может летать, ему все-таки придется забрать его с собой.
Моссе уже почти сел на гребешки волн, но вдруг все изменилось: его крылья поймали поток воздуха, и он взлетел.
Он поднимался вверх, уверенно работая крыльями, все выше и выше, пока не оказался у Эрика и Эрлинга над головой. Глядя на Моссе, они поняли, что узнают его всегда: из всех чаек лишь у него одного сквозь левое крыло был виден клочок неба.
Эрик помахал ему и крикнул:
— До встречи в Гётеборге!
Моссе не ответил, вместе с другими птицами он уже парил над башней маяка.
Бленда прошлась по чердаку, окинув взглядом американский сундук и деревянный ларь с посудой, который они привезли с собой. Ларь так и стоял неразобранный — смотритель сказал, что в его доме и так есть все необходимое. Видно, их треснутые тарелки были недостаточно хороши для него. И сундук, и ларь придется пока оставить — ведь семеро пассажиров и без багажа с трудом поместятся в лоцманский катер. К тому же, что им делать со всем этим скарбом, когда они приедут в Гётеборг, ведь их никто не встречает и не ждет.
«Возьмите только то, что сможете унести сами», — сказала мама, и теперь осталось только решить, что самое необходимое. Шкатулка с письмами, конечно, — это самое важное, она уже стояла на кухне. Кроме того, Бленде понадобится одежда: юбки, рубашки и новое платье, которое мама сшила ей летом. Толстую кофту она наденет сразу, на море скорее всего будет холодно.
Платья, которые она привезла сюда весной, стали ей малы. Сначала она хотела их оставить, но потом подумала, что они могут кому-нибудь пригодиться. Наверняка они подошли бы старшей девочке Андерсонов, если немного ушить их и укоротить подол.
Дети Андерсонов? Бленда поняла вдруг, что до сих пор думала, будто их квартира в Гётеборге стоит пустая, дожидаясь их возвращения. Но ведь ее сдали другим людям, и теперь им некуда деваться. От беспокойства у нее немного свело живот: а вдруг им придется спать на улице, вдруг они с Эриком попадут в детский дом?
Но тут она вспомнила мамино лицо, когда они возвращались в дом. Бленда знала, что Тура никогда этого не допустит. Она обязательно что-нибудь придумает, главное — добраться до Гётеборга. Может, они ненадолго остановятся у бывших соседей — у Лундбергов или даже у Андерсонов. В Хаге люди жили тесно, но всегда помогали друг другу. А вскоре мама найдет им собственное жилье, она вернется на старую работу или устроится на новую, Бленда будет тоже работать, а Эрик будет опять ходить в настоящую школу.
Все устроится, теперь Бленда в этом не сомневалась.
Переезжая на остров, они сложили всю одежду в американский сундук. Как теперь увезти эти вещи домой? Бленда стащила простыню с кровати, которая так и стояла незастеленная с самого утра, когда она выбежала встречать моряков, потерпевших кораблекрушение. Она сложила одежду на простыню и связала углы, так что получился большой узел.
В одной руке — тюк с одеждой, в другой — шкатулка, это она унесет, а больше ей ничего и не нужно.
Она взяла тюк и собиралась уже спуститься с чердака, чтобы навсегда покинуть этот дом, когда ее взгляд упал на папины картины. Их она не могла оставить. Но как увезти эти тяжелые полотна в золоченых рамах? Ведь у нее только две руки.
Не взять шкатулку тоже нельзя. Уж лучше оставить одежду.
Бленда в нерешительности стояла перед дверью. Она слышала шаги на лестнице, ступеньки поскрипывали, потом кто-то вошел на чердак, наступив на оторванную доску в полу.
— Бленда? — это была мама. — Ты готова? Лоцманский катер уже подходит.
— Картины, — сказала Бленда. — Я не знаю, как с ними быть. Я должна взять и шкатулку, и одежду.
— Мы заберем их, — ответила мама. — Что-нибудь придумаем. Только давай быстрее.
Сняв картины со стены, они понесли их вниз, держа перед собой. Моряки на кухне собирали свои вещи. Они переоделись. На спинках стульев висели белые рубашки смотрителя, похожие на больших чаек с распростертыми крыльями. Эрик и Эрлинг уже стояли у мостков, поджидая лоцманский катер.
Бленда в последний раз взглянула через приоткрытую дверь в гостиную. На диване, сгорбившись, сидел смотритель, положив руки перед собой на стол. Рот его был приоткрыт. Казалось, он пережил шок, от которого не скоро оправится. На секунду ей стало жаль его, но вспомнив то, что случилось, она снова подумала, что во всем виноват только он сам.
Кок и пожилой моряк снесли картины к мосткам. Они смеялись, и Бленда решила, что их багаж показался им необычным.
Эрлинг пришвартовал спасательную шлюпку немного в стороне, чтобы освободить место катеру. На борту было два лоцмана, Бленда узнала их по фуражкам с золотыми кокардами. С ними был еще один человек, в обычной рабочей одежде.
Лоцманы удивленно наблюдали за тем, как по тропинке к причалу гуськом спускаются люди с тюками, корзинами и большими картинами в золоченых рамах. Помощник смотрителя сошел на берег и растерянно огляделся по сторонам.
— Это вы смотритель Нурдстен? — спросил он.
— Нет, он наверху, в доме, — ответил Эрлинг. — Но поосторожней с ним, он, кажется, не в лучшем расположении духа.
Эрлинг спрыгнул в катер и начал объяснять лоцманам, что произошло, что им всем нужно в Гётеборг, и что еще хорошо бы отбуксировать спасательную шлюпку. Сменщик пытался заговорить с моряками, но не понял, что они ему отвечают. Казалось, ему очень не хочется уходить с причала, но в конце концов он двинулся к дому со своим чемоданчиком в руке. Бленда посмотрела ему вслед. Она видела, как на крыльцо, опираясь на метлу, вышел смотритель.
Потом кок помог ей спуститься в лодку, и они отчалили.
Катер бурил носом волны, всё еще высокие после шторма. Сильно качало, и Бленда с Эриком изо всех сил вцепились в банки на корме, где они сидели. Но им не было страшно, они доверяли лоцманам и морякам, которые, как ни в чем не бывало, болтали друг с другом.
Они шли в Гётеборг, скоро они будут дома.
Дети видели, как Эрлинг поднялся и подошел к Туре, сидевшей ближе к носу, где брызги не так сильно летели через борт. Эрлинг сел рядом и что-то сказал, из-за шума волн и стука мотора они не могли разобрать слов. Но они видели, как их мама посмотрела на него и улыбнулась теплой, доброй улыбкой.
«Это папин друг, — подумал Эрик. — А теперь еще и наш — мой, Блендин и мамин».
Бленда открыла шкатулку. В ней, аккуратно сложенные, хранились все ее письма к папе. Она взяла самое верхнее, развернула и выпустила за борт через релинг. Листок бумаги вспорхнул, опустился на воду и, прежде чем пойти на дно, немного покачался на волнах. Бленда выпустила еще одно письмо, потом еще одно. И еще.
Эрик видел, что она делает, но ничего не сказал. Он повернулся и стал смотреть на белые листы, плывшие в кильватере катера, как птицы. Постепенно они намокали, и их тянуло на дно.
— Смотри, Эрик! — крикнул Эрлинг. — Смотри! Вон там!
Дети подняли головы. На фоне неба они увидели силуэт чайки.
Через небольшое отверстие в левом крыле птицы синело небо.