Исповедь послушницы (сборник) Бекитт Лора

– Да. Рад, что вы меня помните.

– Как и твою мать. Она жива?

– Жива.

– Откуда ты знаешь Паолу?

– Не все сразу, сеньор Мануэль. – Юноша улыбнулся. – Сейчас вам лучше отдохнуть – перед настоящим возвращением в мир.

Он расправил постель. Мануэль не стал возражать, он лег и прошептал:

– Ты уйдешь?

– Нет, я останусь с вами.

Когда Мануэль засыпл, ему почудилось, будто из него вырвали что-то, глубоко укоренившееся в душе и теле. Он становился другим. Однако должно было пройти еще много времени, прежде чем он смог бы стать самим собой.

Глава VI

Несколько едущих одна за другой повозок грохотали колесами по пыльной дороге, которая пролегала через безжизненную, бесцветную, сожженную солнцем равнину, где не росли ни деревья, ни даже трава. Вдалеке смутно вырисовывались гребни гор, тонувшие в белоснежных облаках.

На передке головной повозки сидели двое – широкоплечий мужчина средних лет, державший в руках вожжи, и девушка-цыганка.

– Мы снова едем в Мадрид, Кончита. Ты наверняка заколдовала повозки, лошадей, а быть может, и меня! – шутливо сказал мужчина.

– Перестань, Флавио, – строго оборвала она спутника. – Нельзя произносить слово «заколдовала» в стране, где даже камни имеют уши! Лучше вспомни о том, сколько денег мы заработали в столице, – не то что в других городах!

Мужчина добродушно фыркнул.

– Как будто ты едешь в Мадрид за деньгами!

Девушка оправила оборку на длинной цветастой юбке и усмехнулась.

– Конечно нет. Я еду туда за любовью. Жаль только, что этот мужчина не обращает на меня внимания.

– Совсем?

– Он хочет меня, и я вовсе не против, когда меня желают мужчины, потому что тогда они кладут к моим ногам свои кошельки. Но в данном случае я мечтаю, чтобы он подарил мне свое сердце.

– Надеюсь, подарит, если оно свободно.

– Подозреваю, что нет.

– Другая девушка, разумеется, не цыганка? Наверное, она богатая и знатная, ее кожа бела как снег и нежна как шелк!

– Не смейся надо мной, Флавио! Он не говорил мне о другой, просто я видела, что он страдает, – так можно страдать только от неразделенной любви. К сожалению, этот человек из тех, кто не станет задумываться о том, чего он достоин, а чего – нет.

– Полагаю, будь он иным, ты бы его не выбрала.

Они замолчали. Девушка грызла травинку, рассеянно глядя на окутанную знойным маревом равнину. Все вокруг замерло, пожираемое беспощадным солнцем. Кончиту начало клонить в сон, и она почти задремала, слегка покачиваясь в такт движению повозки, как вдруг случайно заметила медленно бредущую по обочине девушку, судя по виду, нищенку.

– Останови! – потребовала она у Флавио.

Будучи хозяином балагана, тот сделал протестующий жест.

– Зачем?

– Надо!

Ворча себе под нос, Флавио остановил повозку.

– Эй! – Кончита махнула незнакомке рукой. – Куда ты идешь?

Та повернула к цыганке осунувшееся, усталое лицо и прошептала:

– В Мадрид.

– Садись, подвезем.

– У меня нет денег.

– Неважно. Иди сюда.

– Если мы станем подбирать каждую бродяжку, у моих повозок быстро отвалятся колеса! – пробурчал Флавио.

– Оставь! Я способна понять, когда человеку по-настоящему плохо. Она того и гляди упадет прямо на дороге.

Незнакомка с трудом вскарабкалась на передок. Очевидно, она проделала долгий путь. Ее башмаки почти совсем развалились, а некогда нарядное платье, теперь все в прорехах, было покрыто пылью.

Кончита обратила внимание на восточную внешность девушки и спросила:

– Кто ты такая?

– Если вы узнаете, кто я такая, то, скорее всего, прикажете мне сойти на землю.

– В глазах того Господа, в которого верят испанцы, нет существа презреннее, чем цыганка, – заявила Кончита.

Флавио расхохотался.

– Не богохульствуй, Кончита! Возможно, сеньорита отличается набожностью и преклоняется перед испанской короной!

Глаза незнакомки наполнились слезами, и она прошептала:

– Кто? Я?!

– Флавио шутит, – сказала Кончита, взяв ее за руку. – Наверное, тебе пришлось вынести большие испытания. Как тебя зовут? Откуда ты идешь?

– Мария. Будет лучше ответить, откуда я сбежала.

– Сначала тебе надо отдохнуть. Полезай в фургон и поспи до вечера. Поговорим за ужином. Флавио, останови!

На сей раз тот не стал ругаться. Измученная девушка заползла в повозку, упала на груду тряпок и забылась мертвым сном.

Кончита разбудила ее под вечер, когда фургоны были поставлены кругом, так что образовалась маленькая крепость, в центре которой пылал костер. Пламя весело шипело и потрескивало, а вокруг него расселись странные существа. Здесь были великаны и карлики, а также люди с уродствами, на которые народ взирал с испуганным, но жгучим любопытством. Среди них находились и такие, кто мог глотать огонь, укрощать змей и показывать другие фокусы.

Обитатели балагана оживленно болтали и смеялись, но Мария не слышала того, что они говорят. Девушка смотрела на еду: горячую, жирную баранью похлебку с большим количеством перца, чеснока и шафрана, вяленое мясо, сыр, лепешки и множество фруктов, сорванных в садах, которые встречались по дороге. Флавио разливал вино, хранимое в бурдюках из свиной кожи.

Марии было стыдно есть и пить с такой жадностью, но она ничего не могла с собой поделать. Будь ее воля, она наелась бы впрок, чтобы как можно дольше не голодать.

Кончита сидела рядом с девушкой и подкладывала ей лучшие куски. Когда бедняжка насытилась, цыганка небрежно произнесла:

– Мне ты можешь рассказать все. Я ничего не должна ни Богу, ни инквизиции, ни королю и никого не боюсь, потому что слишком хорошо знаю людей.

– Я тоже думала, что знаю их, – сказала Мария. – Мне казалось, что дворянин – это дворянин, монах – это монах, вор – это вор, а разбойник – это разбойник. Однако, случалось, благородные господа гнали меня прочь, служители Церкви проявляли греховную страсть, тогда как воры делились последним, а разбойники вставали на мою защиту.

– Если б все было так просто! – подхватила Кончита.

Она не мешала Марии, напротив, поддакивала и выражала сочувствие. Цыганка видела, что сердце девушки разрывается от тоски по прошлому, по родине, по своим близким.

Мария говорила о том, каким прекрасным городом была Галера, о чудесных садах, к которым мориски умело и старательно подвели воду, отчего прежде бесплодная местность близ Сьерры преобразилась и расцвела.

– Испанцы нас обманули. Они обещали уважать нашу религию, а сами, словно хищники, начали охотиться на всех, кто отказывался креститься. Мы смирились и приняли христианство, однако и тогда они не оставили нас в покое и принялись рассеивать наш народ по всей Испании, будто песок. Но и на новых местах мы начали обрабатывать землю и заниматься ремеслами. Когда у испанцев опять ничего не вышло, они решили пролить нашу кровь. Они боялись нас, потому что мы были крепки и сильны в нашей стойкости и вере. В результате в жертву был принесен не один человек, а целый народ.

– Я все поняла про морисков. А ты, что случилось с тобой?

Мария рассказала девушке о взятии Галеры и о том, что она чудом спаслась.

– Я решила присоединиться к соплеменникам, которых переселяли в горы Северной Италии. Это было ужасно, ибо, когда кругом царят голод и холод, не спасает ничто, даже вера.

– Это правда, – сказала Кончита. – В этом случае каждый использует свое собственное оружие.

– Я видела, как люди убивают друг друга из-за куска хлеба, как матери оставляют детей на обочине дороги, потому что не могут их нети. Люди гибли сотнями – то была дорога в ад. Тогда я решила вернуться обратно.

– Это было возможно?

– Нет. Мориски поставлены вне закона, они не имеют права свободно перемещаться по стране.

– Как же ты вырвалась?

Мария подобрала под себя голые ноги и принялась теребить дырявый подол.

– Я подкупила тех, кто нас сопровождал.

– У тебя были деньги?!

– Не деньгами. Тем, что есть у молодой и красивой девушки, если к тому времени меня еще можно было назвать красивой. Да и девушкой я уже не была… – Она подняла на Кончиту огромные глаза, полные слез, которые сияли, как бриллианты. – Я утратила бесстыдство и, если мне нужно было что-то получить – свободу, защиту, еду, – предлагала свое тело. Заставы требовали огромных выкупов в обмен на разрешение на проезд – я миновала их все. Однако позже я часто думала: не лучше ли было покончить с собой, как делали многие девушки? Наши женщины всегда были скромны; согласно обычаям я должна принадлежать одному-единственному мужчине.

– Не лучше, – твердо заявила цыганка, – потому что они мертвы, а ты осталась жива. И ты не утратила бесстыдство, потому что я вижу, как, рассказывая об этом, ты плачешь и дрожишь. В том, что тебе пришлось поступать вопреки обычаям, виноваты испанцы, и никто другой. А теперь объясни, почему ты так стремишься попасть в Мадрид, в это зловещее сердце огромного гниющего тела! В этом городе каждый второй кормится доносами и предательством, там живут все главные палачи этой жестокой страны. Или в Мадриде есть люди, которым небезразлична твоя судьба?

Мария молчала, и Кончита не стала настаивать. Накрыв пальцы девушки своей ладонью, цыганка промолвила:

– Обещаю, ты будешь в безопасности до самого Мадрида, и мы не потребуем с тебя никакой платы. А дальше тебе, надеюсь, поможет какой-нибудь из богов!

– А в какого веришь ты? – робко спросила Мария.

Кончита расхохоталась, запрокинув голову так, что буйные кудри рассыпались по спине, а взор обратился к усеянному звездами небу.

– Я верю в бога по имени «золотая монета», но иногда на худой конец сойдет и тот, кого глупые люди называют любовью!

Мануэля разбудили непривычные звуки. За окном галдели женщины, плакали дети, слышалась ругань и грохот каких-то инструментов. Стоял такой шум, как будто с высоты огромной скалы с шумом падала вода.

Испанец сделал глубокий судорожный вдох, словно только что выплыл из глубины на поверхность, а потом сел на постели и потряс головой. Его тело и дух были сломлены тюрьмой, но любопытство осталось, и оно не замедлило проявиться.

– Где мы? – спросил он Ниола.

– В рабочем квартале. Здесь вас не станут искать. В этом месте люди настолько заняты тем, чтобы выжить, что не обращают друг на друга никакого внимания.

– Ты тоже живешь здесь?

– Нет. Я снял эту комнату для того, чтобы привести сюда вас.

– А где Паола?

– Сейчас я схожу за ней. А вы тем временем приведите себя в порядок.

Мануэль понял, что юноша прав. В той, прежней жизни, когда он ненавидел и любил, сражался в чужих краях за Испанию, а больше – ради собственного удовольствия и при этом не пропускал ни одной юбки, он выглядел иначе. Сейчас ему предстояло понравиться собственной дочери. Или хотя бы не напугать ее.

Когда Ниол ушел, мужчина как умел подрезал себе волосы, побрился и увидел в металлическом зеркале кого-то, хотя бы отчасти напоминающего прежнего Мануэля Фернандеса.

Он оставил Паолу, когда она была младенцем, а сейчас ему предстояла встреча со взрослой девушкой. Это было нелегким испытанием.

К своему стыду, Мануэль не помнил, как выглядела Асусена. Едва ли он смог бы жениться на непривлекательной женщине, стало быть, Паола тоже должна быть красавицей. Интересно, где и на что она живет? Если она осталась в миру, значит, согласно обычаю в обители ей выделили небольшое приданое, на которое вряд ли можно прожить. Тем не менее дочери дворянина стыдно идти в услужение. Подумав об этом, Мануэль вспомнил о том, что помимо того, что он поставлен вне закона, у него нет ни гроша, и приуныл. Нужен ли Паоле отец, который только и способен, что сделаться лишней обузой?

Когда дверь отворилась, мужчина замер и вытянулся, как струна. В комнату мягкой поступью вошла девушка. Мануэль не видел женщин десять лет и, наверное, восхитился бы любой мало-мальски привлекательной особой, но эта и впрямь была хороша. Дело было не только в белоснежной коже, густых волосах и выразительных глазах; его дочь обладала на редкость одухотворенным и нежным лицом. В нем была трогательная печаль; вместе с тем казалось, будто эту девушку никогда не затрагивала земная суета.

Позади Паолы стоял жизнерадостный, окрыленный Ниол. Когда он явился к ней утром, живой и невредимый, девушка бросилась ему на шею, осыпала поцелуями и оросила слезами. Хотя Паола вот уже три месяца каждую ночь спала в его объятиях, он всякий раз с невыразимым восторгом встречал любые проявления ее любви.

– Вы… мой отец? – робко произнесла девушка.

Мануэль попытался пошутить, как и положено галантному кавалеру:

– Похоже, что так. На мой взгляд, это куда более верно, чем то, что такая прелестная сеньорита – моя дочь!

Паола присела на стул. На ней был простой и вместе с тем изящный наряд: темно-коричневое платье с застежками из красных петель и бантов и выглядывающая из-под него юбка из черной тафты. Кокетливая обувь на толстой деревянной подошве была отделана орнаментом из блестящих шляпок медных гвоздей. Украшениями служили нитка жемчуга и жемчужные же серьги в форме капель. Так могла быть одета как скромная дворянка, так и зажиточная простолюдинка, желающая выделиться из толпы.

– Я принесла немного еды, – смущенно промолвила девушка. – Ее приготовила Химена.

– Я оставлю вас, – сказал Ниол. – Поговорите наедине.

Мануэль с жадностью уплетал жареную морскую рыбу, острый сыр, свежие овощи, душистый хлеб, прихлебывал вино и разговаривал с дочерью.

Он задал ей море вопросов и получил ответы, которые совершенно сбили его с толку.

– Так это чудовище засадило меня в тюрьму для того, чтобы ты осталась жить в его доме?! И там же он поселил индианку с мальчишкой?! Вот уж не думал, что эта гордая, как сатана, женщина согласится служить инквизитору! Теперь я понимаю, откуда ты знаешь ее сына! – воскликнул Мануэль и с облегчением добавил: – Мне казалось, это я погубил Асусену, а выходит, виной всему была страсть служителя инквизиции!

В душе Паолы зрели противоречивые чувства. Она прекрасно помнила о том, что ее отец пропал неведомо куда на долгие годы и ее матери пришлось выбиваться из сил, дабы прокормить себя и маленькую дочь. Девушка сразу заметила, что Мануэль уступает Армандо и в образованности, и в умении общаться. Инквизитор был сосредоточен только на ней, на ее судьбе, тогда как Мануэль, похоже, думал лишь о том, как оправдать самого себя.

Несмотря на это, он был ее настоящим, родным отцом. Она должна его любить и принимать таким, каким его создал Господь. А еще – всегда помнить о том, что именно Армандо обрек Мануэля на годы мучений.

– Инквизитор издевался над тобой? Клянусь, я не пожалею сил, чтобы ему отомстить!

– Нет. Он меня любил… по-своему, конечно, – поспешила добавить Паола. – Он не сделал мне ничего плохого. Я бы не хотела, чтобы вы ему мстили. Лучше просто забыть.

– Что ж, будь по-твоему. По крайней мере теперь с этим покончено. Мы куда-нибудь уедем и заживем новой жизнью. Пока с меня будет довольно хижины с садиком, где были бы виноградные лозы и несколько каштанов. А потом, – Мануэль сверкнул глазами, – дай Бог, тебе повезет в браке и мы по-настоящему встанем на ноги! Основное богатство девушки вроде тебя – добродетель и красота.

Паола смущенно улыбнулась.

– Я замужем.

Мануэль вытаращил глаза.

– Вышла замуж?! Ты ведь так молода! Сколько тебе?

– Семнадцать. По-моему, моя мать была еще моложе, когда вы сочетались браком.

– Почему ты не представила мне своего супруга? – спросил Мануэль и нахмурился. Он подумал о том, что муж ее дочери, кем бы он ни был, может запретить Паоле общаться с отцом, который десять лет провел в тюрьме.

– Вы его видели. Это Николас. Ниол.

Мануэль откинулся на спинку стула. Его лицо выражало крайнюю растерянность, а голос слегка охрип.

– Зачем ты это сделала?! Неужели не могла найти кого-то получше?! Ты – дочь идальго, а он даже не белый!

– Замуж выходят не за того, кто «получше», а за того, кого любят. Меня хотел взять на содержание молодой гранд, он собирался составить бумагу, согласно которой я была бы обеспечена до конца жизни, но я отказалась. Мне было невыносимо думать о том, что когда-нибудь он возьмет себе законную жену, а меня забудет. Я не позволила себе ослепнуть от блеска золота и выбрала любовь. Неужели я не права?

От осознания упущенных возможностей у Мануэля пересохло в горле и он не мог вымолвить ни слова. Заметив это, девушка налила стакан вина и подала отцу.

– Права, – прохрипел мужчина, сделав спасительный глоток, – просто я считаю, что жизнь каждого человека должна иметь разумное основание.

Не мог же Мануэль сказать дочери, что, хотя он и женился на Асусене по любви, эта любовь быстро прошла, загнанная в угол повседневными заботами и бедностью!

– Как вы провели все эти годы, отец? Как не сошли с ума? – спросила Паола.

– Если тебе кажется, что я еще не сошел с ума, стало быть, мне повезло. – Мужчина, тяжело вздохнув, сделал паузу. – Воспоминания об этих годах останутся со мной до самой могилы и, боюсь, будут преследовать меня даже на том свете!

Когда в комнату вошел Ниол, Мануэль несколько секунд размышлял над тем, что бы такое сказать. Его злило, что Паола так глупо распорядилась своей судьбой.

Однако, взглянув на юношу, на котором одежда простолюдина сидела не хуже, чем на дворянине расшитый золотом камзол, и который рисковал своей жизнью ради его дочери и него самого, мужчина понял, что он не в силах повлиять на то, что происходило во время, пока он был вычеркнут из этой жизни. Ему оставалось только смириться.

– Нам нужно уехать из Мадрида, – сказал Мануэль. – Вы готовы пойти на это?

Паола вздрогнула. Девушка не думала, что ей придется покинуть этот город. Внезапно она поняла, что ей предстоит сделать тот самый нелегкий, судьбоносный выбор между Мадридом и всем остальным миром, между спокойствием и риском, между Армандо и Мануэлем. К счастью, последнее не вызывало в ней сомнений.

Мужчины принялись обсуждать детали поездки. Несмотря на годы заточения, в душе Мануэль оставался авантюристом, бесстрашно идущим к неведомой цели. Он сразу заявил, что ему нравится мысль о том, чтобы отправиться в Новый Свет, где происхождение человека не ценится ни на грош, зато честолюбие и отвага идут на вес золота. Там и он, и Николас сумеют применить свои способности и силы.

Воодушевление мужчин иссякло только после того, как они поняли, что находятся по разные стороны баррикад: Мануэль вновь собирался примкнуть к конкистадорам, а Ниол мечтал помочь индейцам в нелегкой борьбе против завоевателей.

– На что тебе сдались эти краснокожие! – Мануэль в сердцах хлопнул себя по колену. – Надо всегда быть с теми, кто сильнее, кто способен больше платить. Ты вырос в Мадриде, среди испанцев, тебе ничего не известно об индейцах, они никогда не посчитают тебя за своего! Зато полукровок охотно берут в испанскую армию, назначая им неплохое жалованье.

На лице Ниола появилось отчужденное и, как показалось мужчине, зловещее выражение.

– Хотел бы я знать, что скажет на это моя мать!

Мануэль вздохнул. В данном случае ему было нечем крыть, к тому же он не собирался с ходу наживать себе врага, да еще в лице супруга своей дочери.

– Что ж, – примирительно произнес испанец, – как говорится, если речь идет о борьбе за свободу, равнодушным остается только сердце труса.

Глава VII

Когда Кончита въезжала в Мадрид через Ворота Солнца, над ее головой, громко каркая, пролетели две вороны. Это был дурной знак, и цыганка быстро сплюнула через левое плечо. После того как фургоны были поставлены на площади, она велела Марии никуда не уходить, а сама отправилась бродить по городу.

Солнце яростно палило, воздух был таким горячим, что обжигал и кожу, и глаза, и гортань. Даже льющаяся из фонтанов вода была теплой. Кончита подумала о тишине и уединении маленького кабачка, куда обычно захаживала одна или с очередным поклонником и куда когда-то привела Николаса.

В те времена для охлаждения воздуха в помещениях расставляли большие кувшины, наполненные водой; Кончите нравился запах влажной глины, она ощущала блаженство, прикладывая горячие ладони к холодным стенкам сосудов.

Девушка спустилась вниз по узкой каменной лесенке и остановилась, ожидая, пока глаза привыкнут к полутьме. Это был кабачок, который посещали люди самых разных занятий и цветов кожи, где никто не спрашивал, кто ты, если человек мог заплатить.

Кончита села за деревянный стол и уже собралась заказать вина, как вдруг услышала мелодичный женский голос:

– Он сказал, что жизнь каждого человека должна иметь разумное основание.

– К нему самому это явно не относится! – со смехом ответил мужчина, и цыганка замерла, а после медленно повернула голову.

За соседним столиком сидела нарядно одетая девушка. Цвет ее лица напоминал чайные розы и белые лилии, а красиво уложенные волосы золотились, будто корона. Мужчина, с которым она разговаривала, не сводил с нее восхищенного взгляда. Он был так поглощен своей спутницей, что не заметил Кончиту.

Цыганка сорвалась с места и подошла к нему.

– Здравствуй, Николас.

Он поднял глаза и вздрогнул от неожиданности.

– Здравствуй, Кончита. Не знал, что ты в Мадриде.

– Я приехала сегодня. Не отойдешь со мной на пару слов?

– Хорошо, – сказал юноша и, извинившись перед Паолой, проследовал к столику цыганки, надеясь, что разговор будет недолгим.

К несчастью, уязвленная его выбором девушка с ходу перешла в наступление.

– С кем ты?

– Это Паола. Моя жена.

Кончита отпрянула, пораженная его ответом.

– Жена?! Она что, сумасшедшая, если согласилась за тебя выйти?

– Она меня любит.

– А ты? Ты сделал это, чтобы доказать всем, что достоин самого лучшего? – промолвила цыганка и неожиданно взмолилась: – Зачем тебе эта девушка? Да, она красива, но я не вижу в ее взоре жажды приключений и путешествий. Она из породы домашних птиц, которым хорошо и спокойно живется в клетке.

Взгляд Ниола сделался холодным и суровым.

– Кончита, перестань. Вспомни, я ничего тебе не обещал.

– Нет, обещал! Если не ты, то твои поцелуи, твое тело!

– Пожалуйста, говори тише.

– Еще чего! – прошипела девушка и намеренно повысила голос. – Ты показал ей все, чему я научила тебя в постели? Наверное, она чересчур добропорядочна и нежна для истинной страсти. Думаю, стонет только тогда, когда уколет палец иглой!

Ниол беспомощно оглянулся. Должно быть, он все-таки плохо знал женщин. Ему казалось, что то, что некогда происходило между ним и Кончитой, устраивало девушку так же, как и его. Он не ожидал такой бури и таких слов.

Паола сидела спокойно, если не считать того, что ее лицо пламенело жарким румянцем, а опущенные ресницы вздрагивали.

Оставив цыганку, Ниол вернулся к ней и сказал:

– Пойдем отсюда.

– Не трудитесь, я сама уйду! – вскричала Кончита и выскочила из кабачка.

Она бежала по улицам, и злые слезы застилали ей глаза. Цыганке было досадно, оттого что она повела себя столь несдержанно и глупо, а больше всего ее раздражало то, что Николас предпочел ей другую: выбери он простую девушку, она была бы уязвлена куда меньше.

В среде таких изгоев, как она и этот юноша, было принято держаться друг друга и не нарушать неких условных границ.

«Он поплатится за это», – решила цыганка, вытерла слезы, гордо подняла голову и решительно зашагала к площади.

В этот вечер танец Кончиты был полон особой ярости и страсти. Густые волосы девушки метались по плечам, она запрокидывала голову и простирала вверх руки, словно пытаясь обнять небо, неистово вертелась, будто хотела освободиться от мучительной власти любви, разливавшейся по телу колдовским огнем и пронзавшей сердце. Пламя зажженного на площади костра озаряло ее залитое то ли потом, то ли слезами лицо, на котором выделялись огромные черные глаза и крепко сжатые кроваво-красные губы. Танец цыганки казался волшебным действом, столь далеким от пошлой обыденности, что, когда она принялась обходить публику, глиняная чашка мигом наполнилась не только медью, но и серебром.

Подойдя к очередному зрителю, Кончита подставила ладонь, и, к удивлению девушки, тот вложил в нее туго набитый кошелек.

– Пойдешь со мной после представления? На всю ночь? – тихо произнес мужчина.

Кончита не смогла его разглядеть: лицо незнакомца было наполовину скрыто полой плаща. Девушка вздернула задрожавший подбородок и сжала челюсти. Она танцовщица, а не девка для удовольствий.

– Не пойду. Заберите свои деньги, – сказала цыганка, с трудом сдерживаясь, чтобы не бросить кошелек прямо в лицо мужчины.

Когда Кончита вернула ему деньги, он схватил ее за руку и с силой притянул к себе. Девушка ощутила его жаркое дыхание и почувствовала его злобу. Пальцы незнакомца скользнули в низко вырезанный лиф ее платья и больно сжали грудь.

Цыганка вырвалась и плюнула ему в лицо. Внезапно рядом очутились Флавио и Джакомо, исполнявший роль великана. При виде гневных лиц и внушительных кулаков незнакомец отступил и затерялся в толпе.

На следующее утро Флавио подошел к Кончите и сказал:

– Надо уезжать из Мадрида. Вчера во время нашего выступления за нами наблюдали фамильяры. Ты знаешь, у меня на них особый нюх, иначе едва бы мы так долго избегали обвинений в нарушении Божьих заповедей!

Девушка выглядела осунувшейся, ее яркие, выразительные глаза потускнели и покраснели. Ночью Кончита плакала в объятиях Марии, которая не находила слов утешения, ибо чем можно утешить сердце, пораженное любовью?

– Я согласна. Уедем, причем как можно быстрее. Только что делать с Марией?

– Если она сможет выступать вместе с тобой, пусть остается.

– Похоже, у нее иные цели. Я с ней поговорю.

Не успела цыганка дойти до фургона, как ее остановил незнакомый мужчина. Сначала девушка испугалась, а затем успокоилась. Он был одет как дворянин, у его бедра висела шпага. Оружие благородных людей поневоле внушало бедной танцовщице чувство доверия и преклонения.

Единственное, что не понравилось Кончите во внешности незнакомца, – это близко посаженные и как будто слегка косящие глаза: во всяком случае, она никак не могла встретиться с ним взглядом.

– Я искал вас, сеньорита, – произнес он, снимая шляпу, будто цыганка была знатной дамой. – Вы согласитесь мне погадать?

– Я не гадаю.

– Потому что это запрещено?

– Нет. Я не умею, – равнодушно ответила девушка.

– Вас зовут Кончита, правда? – Он обезоруживающе улыбнулся. – Вы гадали моему приятелю в прошлом году. Он остался очень доволен. Я вам хорошо заплачу. – И быстро добавил: – Видите ли, мне не жалко денег, потому что я страдаю от любви.

Цыганка заколебалась. Иногда она все же гадала – этому девушку обучила воспитавшая ее женщина, – гадала, если у нее было особенное настроение или она испытывала большую симпатию к человеку. Или если он обещал много денег.

– Мое гадание не поможет вам обрести любовь.

– По крайней мере я буду знать, стоит ли мне питать хотя бы каплю надежды или это мираж в пустыне, стоит ли мне гореть в пламени страсти или лучше погаснуть!

Его слова звучали искренне. Кончита прикинула вес кошелька, который держал дворянин. Она зарабатывала не так уж и мало, но то, что публика бросала в ее чашку, по традиции делилось между всеми. Большая доля шла на взятки, которые Флавио раздавал всякого рода вымогателям за право выступать в том или ином городе.

Цыганка вспомнила красивое платье девушки, которую выбрал Николас. Вероятно, мужчины ценят не только то, что находится под одеждой, но и внешнюю оболочку. А уж в душу не способен проникнуть никто из них!

Она накупит нарядов и украшений, оденется как благородная сеньорита, приедет в Мадрид и нарочно покажется Николасу! А еще даст денег Марии, чтобы той больше не пришлось торговать собой. Последняя мысль оказалась решающей.

– Хорошо, – сказала Кончита, – только это должно остаться между нами.

– Слово дворянина, – поспешно произнес незнакомец.

Она взяла его руку в свою и принялась разглядывать линии на ладони. Девушка не успела ничего сказать: внезапно откуда-то выскочили двое мужчин и схватили ее за локти. Цыганка попыталась вырваться и закричала, но слова незнакомцев мгновенно заставили ее замереть и замолчать, а еще – расширить глаза от ужаса.

– Именем Святой службы ты задержана за гадание – действие, запрещенное Церковью и приравненное к ведовству!

Мнимый дворянин, который завлек девушку, куда-то исчез. Цыганка догадалась, кто это был: некий аристократ преступного мира, предоставляющий услуги тем, кто хочет избавиться от неугодного человека. Возможно, заказчиком выступил сеньор, которому она отказала вчера. Впрочем, это уже не имело значения.

Страницы: «« ... 7891011121314 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

У вчерашнего найденыша, а ныне мага-демонолога Неда Черного серьезные проблемы. Его бывшая супруга С...
Далекое будущее…Ожерелье – планетарную систему, сформированную некогда древней могущественной расой ...
Юная Доркион услышала пророчество: ей предназначено служить богине Афродите при ее великолепном храм...
Что может быть скучнее провинциального светского общества? Что вообще случается в провинции? Приехал...
Must-have для родителей детей 7–10 лет, у которых мало времени на изучение эффективных методик воспи...
Странные и таинственные вещи стали происходить с Яной, едва она приехала в этот тихий городок к сест...