Исповедь послушницы (сборник) Бекитт Лора
Молодой человек принялся говорить о вещах, о которых она никогда не слышала. Девушка получила домашнее образование и, хотя многие сеньориты вовсе не умели читать и писать, подозревала, что в целом она не знает почти ничего.
Паола показалась Энрике очаровательной. Ее облик дышал благородной чистотой, и вместе с тем в ней было что-то от бесшабашной простолюдинки, искательницы приключений: об этом свидетельствовали золотистые искорки в глазах, порывистые движения, наивная, но смелая улыбка.
– Вы живете в Мадриде? – спросила Паола.
– Я приехал в город, чтобы немного развлечься и встретиться с приятелями, а вообще-то я живу в el campo.[9]
Паолу насторожило слово «развлечься», но от нежной улыбки Энрике все ее тревоги обратились в пыль. Темная бездна его взора притягивала, как магнит, и девушка сделала усилие, чтобы не смотреть ему прямо в глаза.
– Я бы с радостью пригласил вас в свои владения, но…
– Это невозможно! – с невольным испугом перебила его Паола. – Отец ни за что не позволит.
– Кто знает! – Энрике улыбнулся.
Молодой человек подумал о том, что сказали бы девушка и ее отец, если б узнали о размерах его поместья и о том, что он носит титул гранда.[10] Он еще не решил, какими будут их отношения, потому не торопился с признаниями.
В это время внимание собравшихся на площади людей привлекли бродячие артисты. Энрике и Паола тоже остановились, чтобы посмотреть выступление карликов, фокусников, танцовщиц и дрессированных животных.
Красивая девушка-цыганка кружилась в страстном, огненном танце. Густые черные волосы разлетались веером, развевающиеся юбки распространяли терпкий, дразнящий запах, чувственное лицо выглядело странно сосредоточенным, словно она видела нечто, недоступное остальным. Пронзительный стук каблуков, щелканье кастаньет пленяли слух, а изящный взлет тонких рук, вращение крутых бедер завораживали взор.
Закончив танцевать, девушка принялась обходить публику с большой глиняной чашкой.
Монеты сыпались дождем и со звоном падали на дно. Подойдя к Энрике, цыганка с усмешкой произнесла:
– Не обижайте бедную девушку, благородный господин!
Энрике смутился: ему показалось, что цыганка имеет в виду его и Паолу. Он поспешно опустил деньги в чашку, и танцовщица пошла дальше.
Ниол стоял во втором ряду зрителей, зорко наблюдая за Энрике и Паолой. Он не смотрел на цыганку, однако она сама выделила юношу из толпы и, бесцеремонно растолкав народ, легонько ткнула его чашкой в грудь.
Ниол очнулся и уставился на танцовщицу.
– Возьми, – сказал он и опустил в чашку серебряную монету.
Девушка удивилась.
– Ты не ошибся?
– Нет.
Цыганка посмотрела ему в глаза и медленно произнесла:
– Тебе не жаль расставаться с деньгами, потому что твое сердце разрывает печаль. Приходи завтра, возможно, я смогу тебе помочь.
И, не дожидаясь ответа, пошла дальше.
Глядя на фокусников и дрессированных животных, Паола веселилась, как ребенок. Ее лицо было нежным, как цветок, а глаза пылали живым огнем.
Потом она сказала Энрике, что ей нужно возвращаться домой, и он добился от нее обещания прийти через три дня на это же место, а после долго смотрел ей вслед.
Несколько раз в год, устав заниматься делами и пресытившись интригами королевского двора, он уезжал из поместья с одним-единственным слугой и поселялся в Мадриде, в скромной гостинице, где его никто не знал. Неделю или две Энрике вел бесшабашную жизнь: посещал театральные представления, ел и пил в скромных кабачках, проводил ночи с продажными женщинами, а случалось, что соблазнял хорошенькую служанку из таверны или дочку бедного дворянина. Он наслаждался свободой с той жадностью, с какой пьют воду в пустыне: это было то, чего в свое время его лишили добропорядочные, набожные и чрезмерно любящие родители.
В первую минуту, сраженный красотой Паолы, он подумал об обычной легкомысленной интрижке, но теперь в его голове возникли иные мысли. В среде Энрике наименее всего при заключении брака принимались в расчет чувства. Он знал, что когда-нибудь ему предстоит жениться на одной из блестящих испанских наследниц, а пока развлекался по мере сил.
Для начала молодой человек решил, что станет относиться к Паоле с уважением и не откажет себе в удовольствии исполнить любой ее каприз. А там, кто знает, она, возможно, окажется достойной того, чтобы он поселил ее в своем доме и тем самым открыто признал своей возлюбленной.
В этот день Энрике Вальдес решил вернуться в поместье, расположенное недалеко от Мадрида, рядом с королевскими охотничьими угодьями Каса де Кампо. Он приехал туда в общей карете, благодаря чему Ниол смог сопровождать его, купив себе место на козлах, рядом с кучером.
Когда они прибыли на место, юноша взобрался на каменную стену, ограждавшую владения соперника, чтобы подглядеть за его жизнью. Ниол был потрясен, увидев то, чего пока не видела Паола. Дом Энрике напоминал драгоценную жемчужину, покоящуюся на зеленом бархате лужаек. Это был настоящий дворец в два этажа с великолепными галереями, широким крыльцом и высокой лестницей.
Ниол видел большие деревья, ухоженные цветники, многочисленных слуг, а еще – лошадей, прекрасных андалузских лошадей, которых конюхи прогуливали в поводу. Юноша сходил с ума от ревности и сознания собственного ничтожества. Он и этот человек – все равно что придорожный камень и бриллиант чистой воды. Надо быть полным глупцом, чтобы не догадаться, кого выберет Паола, кого выбрала бы любая девушка на ее месте!
С другой стороны, каковы намерения этого мужчины? А если он надумал обмануть Паолу? Придется следить за ними, оберегать девушку издалека, изнывая от любви и тревоги.
Когда Ниол вернулся в Мадрид, ему не хотелось идти домой, и он вспомнил о цыганке и ее приглашении.
Повозки стояли в углу площади; привязанные к ним лошади лениво жевали сено. То были простые рабочие лошадки, которых даже нельзя было сравнивать с благородными красавцами, каких Ниол видел в поместье Энрике Вальдеса.
Цыганка незаметно подошла сзади и положила руку на плечо юноши.
– Пришел?
Юноша повернулся, и на мгновение темное пламя ее глаз растопило ледяную тоску его сердца.
– Да.
– Как тебя зовут?
– Николас.
– А меня Кончита.
– Зачем ты меня позвала?
Девушка пожала плечами.
– Вчера ты единственный из всех не смотрел на меня. Ты думал… о другой.
– Прости. Я с удовольствием посмотрю, как ты танцуешь.
– Я выступаю вечером, а сейчас мне нечего делать. Хочешь, поедим вместе? – Она держалась покровительственно, небрежно; вместе с тем в ее голосе проскальзывали просительные нотки.
Ниол вспомнил о том, что со вчерашнего дня у него во рту не было ни крошки, и кивнул.
Они отправились в один из маленьких бедных кабачков с плохо вытертыми столами и оловянной посудой, где подавали кислое вино, оливки, хлеб, сыр и жареную баранину.
Когда они устроились в темном, прохладном уголке, Кончита сказала:
– Зачем ты мне солгал? Твое имя не Николас.
– Я сказал правду, – резковато произнес юноша. – Что ты хочешь услышать?
– Ничего. Ты вправе иметь свои тайны.
Ниол нахмурился.
– Что ты еще обо мне знаешь?
– Что ты тоскуешь о свободе, видишь сны о лучшей жизни. И что ты совершенно слепой.
– И чего я не вижу?
– Посмотри в мои глаза. Они послужат хорошим зеркалом! Иди сюда. Ближе, еще ближе…
Когда Ниол наклонился к цыганке, она поцеловала его в губы, а после звонко расхохоталась.
– Ты напрасно мечтаешь о том, что далеко и недостижимо. Выпей вина и забудь обо всем, что тебя терзает!
Юноша улыбнулся.
– В этом и заключается твоя помощь?
– Нет. Главное – впереди.
Когда подали еду и вино, Ниол и Кончита по-настоящему разговорились. Девушка сказала, что она сирота и с раннего детства путешествует с балаганом. Они редко подолгу задерживаются на одном месте, потому что боятся преследований служителей Церкви.
– Мою мать объявили колдуньей и сожгли на костре, – призналась Кончита. – А у тебя есть родители?
– Только мать.
Девушка склонила голову набок и прищурилась.
– Я вижу, что ты не белый, но не могу понять, какая кровь течет в твоих жилах.
Ниол сделал большой глоток вина и ответил:
– Неважно. Думаю, ты не слышала о таком народе.
– Однако я рада, что это позволяет нам запросто сидеть рядом и разговаривать, – заметила Кончита и вдруг сказала: – Девушка, о которой ты мечтаешь, не похожа на меня.
– Я ни о ком не мечтаю. Все, что мне надо, у меня уже есть: здесь и сейчас.
– Именно такой ответ я хотела услышать больше всего.
Когда они вышли из полутемного кабачка на ослепительный солнечный свет, цыганка предложила юноше посмотреть, как она живет.
Внутри обтянутой плотной тканью повозки было душно. Повсюду валялись какие-то тряпки, дешевые украшения, посуда. Кончита задернула занавески, схватила глиняный кувшин с водой и принялась жадно пить. Потом протянула сосуд Ниолу и, когда он утолил жажду, сказала:
– Раздевайся. Я хочу увидеть, как ты выглядишь без одежды.
Губы Ниола дрогнули в смущенной улыбке.
– Не бойся, – добавила Кончита. – Если хочешь, я сделаю это первая.
Она без малейшего стыда освободилась от пышных юбок, расстегнула пестрый лиф. Ее грудь была смуглой и крепкой, под мышками и внизу живота буйно вились смоляные волосы. От нее пахло какими-то травами, потом и неутоленным женским желанием.
Юноше стало трудно дышать. Он медленно стянул с себя одежду и замер в нерешительности, между тем как черные глаза Кончиты излучали тепло и ласку.
– Мне нравится, что ты не набрасываешься на женщину, как изголодавшийся хищник, а любуешься ею.
– Просто я еще никогда этим не занимался, – признался Ниол.
– Не беспокойся, я научу тебя, как сделать так, чтобы было хорошо и тебе, и мне, – сказала девушка и, разглядев его со всех сторон, заметила: – Ты еще лучше, чем я думала! Иди ко мне, я заставлю тебя забыть о твоих печалях!
Когда Ниол прикоснулся к ней, ему почудилось, будто он обнимает пламя. Возможно, цыганка и впрямь происходила из рода колдуний; во всяком случае, она легко пробудила в юноше древнее неистовство и заставила его забыть себя от страсти. Занимаясь любовью, Кончита словно боролась с могучей и темной силой, пожиравшей ее тело. То было наслаждение на грани отчаяния, слияние, стирающее границы, которые некто незримый провел между людьми, заставив их биться в сетях от рождения до смерти.
Ниол и Кончита провели вместе несколько часов, вплоть до ее выступления, и вечером окруженная толпой цыганка танцевала только для одного человека. Она кружилась и порхала и, казалось, была готова взлететь. Всякий раз, когда глаза Ниола встречались с огненным взором девушки, по его телу пробегала волнующая дрожь. Он знал, что проведет ночь в ее объятиях и вновь познает, что любовь есть не только слияние душ и сердец, но и соединение тел.
Косое вечернее солнце окрасило площадь в теплый охристый цвет, пронзило воздух золотыми стрелами, сделало облака похожими на нежные лепестки гигантских цветков. Ниол поужинал в шумной, веселой компании друзей Кончиты, а потом они направились к ее повозке.
В эту ночь они утратили ощущение времени, раз за разом поднимаясь на вершины наслаждения, и лишь под утро погрузились в объятия глубокого, но короткого сна.
На рассвете девушка разбудила возлюбленного поцелуем, но, когда юноша потянулся к ней, чтобы вернуть ласку, отстранилась и посмотрела на него пристальным, властным взглядом.
Кончита еще не начала говорить, а Ниол уже догадался, что она скажет.
– Поехали со мной. Наши тебя примут. Мы удивительно подходим друг другу. Я тоже отверженная, но я не страдаю и никогда не стану страдать, если рядом будешь ты.
Ниол лежал с широко открытыми глазами и неподвижно глядел в матерчатый потолок.
Он знал, что его ждет: простые, невзыскательные отношения, буйный трепет страсти, пыль дорог и – свобода. Свобода, в обмен на которую он окончательно потеряет себя. А еще утратит пронизанную безнадежностью и тайной страстью возможность видеться с Паолой.
– Я не могу.
Кончита вздрогнула и оскорбленно поджала губы.
– Ты просто не хочешь.
– Я не могу бросить мать.
– Врешь! Ты надеешься сорвать цветок в чужом саду. Смотри, поранишься о шипы! А я дала бы тебе все и ничего бы не попросила взамен.
Ниол молчал. Он мечтал об искреннем, бескорыстном, но взаимном чувстве и не хотел ее обманывать. В Кончите было что-то, таившее невыразимое очарование для глаз и плоти, но не для души и сердца.
– Ты не забудешь меня? – спросила девушка.
– Никогда. Это я могу тебе обещать.
При расставании цыганка не обняла возлюбленного, сказав, что это плохая примета. Однако, уже забравшись в свою повозку, девушка не выдержала, раздвинула занавески и крикнула:
– Все твои мечты сбудутся! Ты проживешь долгую, интересную жизнь и умрешь глубоким стариком в окружении многочисленных потомков! У тебя будут и богатство, и власть, и любовь!
Ниол усмехнулся. Разумеется, это была шутка. На самом деле ему придется слиться с пошлой, невежественной, грубой, грязной толпой, которая окружала его на улицах Мадрида. Чуткий, гордый, непокорный дух древнего народа покинул его навсегда.
Когда повозки бродячих артистов прогрохотали по мостовой и скрылись в облаке пыли, юноша мысленно послал Кончите прощальный поцелуй и отправился домой.
Он смотрел на изъеденную ржавчиной и оплетенную ползучими растениями решетку сада с таким видом, словно вернулся после долгого странствия.
Ниол вошел в сад и увидел Паолу. Ему показалось, что ее глаза искрятся от счастья. Теперь она нарядно одевалась даже дома, как будто ее кавалер обладал способностью проникать взглядом через расстояние. При виде ее светлой, невинной улыбки на сердце юноши камнем упала печаль, и он нахмурился. Его лицо сделалось мрачным, в нем появилась доселе неведомая угроза.
Паола удивилась происшедшим в нем переменам. Товарища детских игр, мальчика, который рассказывал ей удивительные легенды о духах-покровителях, неутомимого выдумщика, сочинявшего истории, порождающие мистический трепет, верного друга, подарившего ей таинственный амулет, который она до сих пор носила на шее, больше не было.
И все-таки Паола была всем сердцем привязана к нему, а потому искренне произнесла:
– Где ты был? Куда пропал на целые сутки? Я волновалась!
И получила холодный ответ:
– У меня были дела.
– Какие дела?
– Это тебя не касается.
Девушка попыталась улыбнуться.
– С каких это пор у тебя есть от меня секреты, Ниол?
– С тех пор, как они появились у тебя, Паола!
Он сделал решительный шаг вперед, и она посторонилась, чтобы дать ему пройти.
Ниол вошел в кухню и увидел мать, которая как ни в чем не бывало колдовала над своими котлами. Почему она была не в силах приготовить зелье, убивающее врагов или исцеляющее душу?!
Юноша сел на табурет, и Хелки спокойно спросила, помешивая большой ложкой вкусно пахнувшее варево:
– Хочешь есть?
– Нет, – ответил он и замер, уставившись в пол.
– Где ты был?
– Работал.
– Это была тяжелая работа?
Ниол чуть заметно усмехнулся и ответил:
– Не очень. – Потом вдруг спросил, подняв глаза на мать: – Что такое любовь?
– Любовь? – медленно повторила женщина. – Это огонь, который питает сам себя. Это жизнь, это счастье, это путь Белой Лошади.
– Которая умерла? – не удержался от иронии юноша.
Хелки промолчала, и тогда ее сын спросил:
– Ты любила?
Лицо индианки сделалось непривычно одухотворенным, задумчивым.
– Когда-то твой дед, великий Ахига, сказал: «Бледнолицые хотят изменить мир. Но мир не меняется, меняется только человек. Мир изменится и погибнет только тогда, когда на земле исчезнет последний смертный, способный любить».
– Я никогда не спрашивал тебя об этом, но теперь спрошу: кто мой отец? Как это могло произойти? Вероятно, не по доброй воле?!
Хелки вложила в свой короткий ответ все невысказанные печали и горькие думы о нелегких испытаниях.
– Нет.
А потом рассказала правду.
Ниол оставался спокойным. Не сдвинувшись с места, он произнес совсем не то, что ожидала услышать женщина:
– Значит, они мне должны еще больше, чем я думал.
– Кто? – спросила Хелки.
– Бледнолицые. Я сделаю все, чтобы вернуть то, что они у меня отобрали.
Глава VIII
Все эти годы Мануэль Фернандес задавал себе вопрос: где тот предел, за которым дальнейшее погружение во тьму неверия, отчаяния и тоски превращается в похороны души?
Он был заточен в мрачной бездне, он не видел света и изо всех сил старался не позабыть то, что существовало вне тюремных стен. Иногда внешний мир казался узнику раем, иногда мечтой или сном. Одно оставалось бесспорным: реальность была здесь, в этих застенках.
Изредка Мануэля выводили на прогулку в тесный дворик, но общение с такими же озлобленными, покинутыми, несчастными людьми, как он сам, не приносило облегчения. Он каждый год писал прошения королю, и всякий раз они были отклонены. Наконец на десятый год заточения Мануэль отказался молить государя о помиловании. Что толку стучаться в двери комнаты, в которой царит пустота?
Он изнывал от бездействия, его живой ум жаждал свободы. Мануэлю исполнилось тридцать восемь лет. Он знал, что если проживет еще десять, то выйдет из тюрьмы никому не нужным, полупомешанным, опустившимся существом. Мануэля угнетали не условия содержания, не теснота, убогость и скудная пища – его сводила с ума несправедливость того, что происходило с ним изо дня в день.
Несколько раз к узнику приходил священник и беседовал с ним о раскаянии и спасении души. Первое время Мануэль наслаждался своими насмешками и едкой иронией, однако через несколько лет стал терзаться неотступными мыслями о том, что все случившееся с ним есть Божья кара.
Потом настал черед ненависти. Он возненавидел инквизицию, которая вероломно бросила его в застенки, и короля, который не желал разбираться в случившемся.
Если бы Мануэля спросили, о чем или о ком он думает чаще всего, он бы ответил: «О своей дочери».
Энрике Вальдес был красив, остроумен, умен, умел ухаживать, его окружал ореол изысканности и благородства. Паола была очарована молодым человеком, польщена тем, что он выбрал именно ее и уделял ей так много внимания. Девушка смущенно отказывалась от посещения торговых мест и театров, предпочитая гулять по улочкам Мадрида. Энрике, как настоящий кавалер, шел навстречу всем ее желаниям: он боялся спугнуть это легкое, воздушное, наивное существо, удивительное в своей восторженности и беззащитности.
Однако пришло время, когда ему довелось убедиться, что Паола не так проста, как ему кажется, и что она имеет свое мнение относительно некоторых, казалось бы, бесспорных вещей.
Они прогуливались по крытым галереям, окружавшим монастырь августинцев Сан-Фелипе эль Реаль. Здесь горожане обменивались новостями и сплетнями, щеголяли нарядами.
Серая громада монастыря резко контрастировала с легкомысленной суетой и праздничной пестротой толпы. Время от времени целые стаи птиц, резко хлопая крыльями, взмывали ввысь из-под крыши галереи и кружили над площадью.
Энрике неторопливо шел рядом с Паолой и любовался ею. Глаза девушки блестели от возбуждения, на пунцовых губах играла улыбка. Молодому человеку казалось, будто складки нарядного платья Паолы распространяют дивный аромат, а за ее спиной трепещут невидимые крылья.
Охваченный желанием и восторгом, он произнес то, чего пока не собирался говорить:
– Возможно, скоро я отправлюсь на войну. Мне бы хотелось, чтобы вы дождались моего возвращения. Затем я намерен принять решение относительно нашего общего будущего.
Длинные ресницы девушки испуганно затрепетали.
– На войну? Кто может послать вас туда?
Энрике улыбнулся.
– Король.
– Что это за война?
– Существует угроза со стороны морисков[11] в Валенсии и Гранаде. Необходимо сохранить безопасность внутри Испании. Как подданный короля, я обязан принять участие в этом походе.
На Паолу повеяло чем-то величественным и загадочным. Она уже знала, что Энрике принадлежит к высшему дворянству, но не догадывалась, что его роль в государственных делах столь велика. Желая скрыть смущение, девушка спросила:
– Король тоже отправится воевать?
– После того как шесть лет назад корабли государя угодили в страшную бурю и погибли все сокровища, которые король вывез из Фландрии, он не покидает Испании.
Паола не заметила, как они сошли с галереи и Энрике увлек ее по тропинке, ведущей к задворкам монастыря, где разросшиеся кусты одичавших роз и тени высоких вязов надежно укрыли их от глаз любопытных.
Энрике обнял девушку и прильнул к ее губам. Это был их первый поцелуй; прикосновение мягких губ молодого человека было настойчивым и нежным. Паола задохнулась от смущения; вместе с тем ей почудилось, будто она плывет по невидимым волнам блаженства и счастья.
И все же рассудок возобладал над чувствами – девушка мягко, но настойчиво высвободилась из объятий Энрике и почти побежала по тропинке. Довольный и гордый, он шел следом; когда до входа в галерею оставалось несколько шагов, Энрике взял Паолу за руку, повернул к себе и спросил, глядя в пылающее румянцем лицо девушки:
– Так вы дождетесь меня?
Паола опустила ресницы. В ее голове теснилось множество мыслей. Если она ответит согласием, будет ли это означать, что они помолвлены? Намерен ли Энрике встретиться с Армандо и попросить ее руки? Она понятия не имела о том, какое значение в его среде придается «чистоте крови», не подозревала, что ни один представитель высшего дворянства не захочет жениться на девушке из низшего сословия, чья родословная может подвергаться сомнениям, чьи предки, возможно, запятнали свои руки и честь работой или торговлей.
Если знатный сеньор брал в содержанки дочь мелкого и бедного безземельного дворянина, он обычно платил ее отцу отступные – тем самым дело решалось полюбовно и просто.
– Я покажу вам мир, которого вы никогда не видели и не знали. У вас будет все, что только можно пожелать, – добавил молодой человек.
Паола закрыла глаза, ослепленная призрачным сиянием. Огромные владения, наряды, слуги, кареты, быть может, даже посещение королевского двора!
Потом она вспомнила слова Энрике о том, что он отправляется воевать, и это вернуло ее на землю. Между реальностью и мечтами, как водится, зияла глубокая пропасть, светлые горизонты будущего заслоняла мрачная туча.
– Зачем все эти войны? Кому они нужны? Королю? – вырвалось у девушки.
– Считается, что мы несем другим народам истинное слово Божие, но на самом деле войны вызваны иными причинами. В Испании слишком мало плодородных земель, нет драгоценных металлов. С открытием Нового Света в страну потекли золото и серебро.
Паола вспомнила историю Хелки, которую белые люди лишили родных и родины, держали на цепи, будто собаку, и, не выдержав, запальчиво произнесла:
– Золото и серебро, ради которых испанцы сгоняют жителей этих земель с насиженных мест, чинят немыслимые зверства!
Энрике пожал плечами.
– Более развитые народы подчиняют себе дикарей – таков закон человеческого мира. Что касается жестокостей, смею возразить, сеньорита Паола. Когда Эрнан Кортес ступил на земли инков, он был поражен изуверством индейцев. Человеческие жертвоприношения, людоедство!
Девушка тряхнула головой.
– Мы не имели права вмешиваться. Мы принесли им болезни, унижения и голод и ничего не дали взамен. Испанцы не стремятся нести покоренным народам культуру и веру! Все, что им нужно, – это золото, которым невозможно измерить ценность ни одной человеческой жизни!
– Мы спасаем души дикарей и таким образом делаем мир лучше. – Энрике усмехнулся.
– Ни мир, ни человек не могут быть спасены насильно.
Карие глаза Паолы сверкали, как звезды, нежное лицо опалил огонь смелости и дерзкого вызова.
Энрике смотрел на нее с изумлением и невольным уважением. Хотя он не был согласен с девушкой, его подкупало то, что она не боялась высказывать свое мнение и, в отличие от многих других женщин, интересовалась не только украшениями и нарядами.
– Так вы дождетесь меня? – ласково повторил он свой вопрос.
Паола устыдилась своего порыва, но кротко и застенчиво промолвила:
– Да, сеньор Энрике.
– Я счастлив, – просто сказал он. – Ваша любовь поможет мне перенести тяготы военной жизни. Надеюсь, Бог позаботится о том, чтобы я вернулся к вам целым и невредимым.
Когда он заговорил о любви, Паола вздрогнула. Ее посетило странное чувство. Она не могла понять, почему в глубине ее души живет ожидание чего-то большего, чем любовь к нему. Словно ей был нужен не сам Энрике, а то, что его окружало, будто она хотела использовать его в качестве ключа к свободе, пропуска в другой мир – большой, интересный и праздничный.
Молодой человек проводил девушку к началу улицы, на которой она жила. Паола не позволяла ему приближаться к ее дому. Она стыдилась ржавой решетки сада и замшелых стен. А еще опасалась, как бы Армандо ненароком не увидел ее кавалера.
Девушка шла по знакомой с детства улочке, любуясь лазурным небом, залитыми солнечным светом домами, яркими цветами в садах, и невольно испугалась, когда перед ней вдруг выросла мужская фигура.
– Ты напугал меня, Ниол! – воскликнула Паола.
– Прости.
– Иногда я забываю о том, что ты умеешь появляться внезапно, будто из-под земли. – Девушка улыбнулась.
На лице юноши застыло выражение неизбывной муки. Он не видел перед собой ничего, кроме двух влюбленных, слившихся в запретном поцелуе, и ему чудилось, будто в его сердце свернулась холодная змея ненависти и отчаяния.
– Ты идешь домой?
– Да.
– Пойдем вместе, если ты не стыдишься, что тебя увидят со мной.
– Как тебе могло прийти в голову такое! – с упреком произнесла девушка.
Читать бесплатно другие книги:
