Кара за хебрис Вавикин Виталий

– Ты только что назвал меня сукой.

– И что в этом плохого?

– У тебя была мать?

– Как у всех.

– Твой отец ее тоже так называл?

– Иногда.

– И что ты чувствовал?

– Ничего, – Бартон наливает два стакана водки, бросает в них пару кубиков льда. – Знаешь, что меня удивляет последнее время? Вся эта планета – одна большая ледышка, а мы, рожденные где-то среди лета и пляжей, так и не можем осознать этого и продолжаем добавлять лед в свою выпивку, хотя давно уже пора бы начать его ненавидеть. И этого никогда не понять. Это как женщины. Вы всегда хотите, чтобы мы видели в вас то, чего на самом деле нет. А когда мы говорим вам правду, идете и отдаетесь тем, кто красиво лжет. И вам все равно. Вы как кубик льда, который бренчит в стакане и тает, разбавляя выпивку, – бессмысленный и ненужный. Всего лишь элемент фарса и привычки. Но мы тем не менее снова и снова бросаем его в свои стаканы и смотрим, как он тает… Как вы таете… – он подходит к Жули, предлагает один из двух стаканов с водкой. – Выпей.

– Я не хочу.

– Я хочу, – он смотрит, как она пьет.

Красные пятна заливают веснушчатые щеки. Кубики льда ударяются о белые зубы. Жули улыбается.

– Что теперь?

– Ничего, – Бартон убирает с ее лица непослушные пряди волос.

– А если я скажу «нет»? – спрашивает она, касаясь губами его губ.

– Значит, лед тает зря. Значит, все это зря.

– Скажи, что любишь меня.

– Я люблю тебя.

– Скажи, что хочешь меня.

– Я хочу тебя.

– Ты лжец, Бартон.

– Всего лишь наполовину.

– Ты лжец…

– Мы можем еще выпить…

Хольст встает из-за стола. Штормит.

– Поднимайся, Ферри! – толкает он в плечо своего друга. – Такси уже ждет тебя.

На улице холодно и падает искрящийся в лучах искусственного освещения снег. Хольст идет по тротуару, вглядываясь в лица редких прохожих. Нет. Не вглядываясь. Пытаясь угадать присущие им черты. Вот девушка с чувственным ртом и доверчивым взглядом. Сколько туристов обернулось в ее сторону? Сколько из них вспомнило о ней, перед тем как заснуть, а сколько заснуло, обнимая ее, целуя в этот чувственный рот? И никакого разочарования. Никаких разговоров о любви. Только страсть. Только желания. «Плоть к плоти», – как говорит об этих созданиях доктор Милт. Почему машины не умеют любить? Почему неспособны создавать? Неужели вся эта планета обречена жить чужими чувствами? Чужими эмоциями? Вечно притворяться, играя в людей, но внутри быть машиной, которая умеет лишь опровергать, взвешивать, рассчитывать… Но ведь они так похожи на людей!

Хольст окликнул проходящую мимо него девушку. Она обернулась. Модель 1145. Хольст помнил лишь первых своих созданий. Все остальные смешались в диком хороводе неповторимости, собранные, как пазл, из отдельных элементов лица, фигуры, характера. Десятки тысяч мельчайших деталей…

Когда Хольст впервые оказался на этой планете, здесь не было городов. Лишь небольшие поселения, способные ввести в заблуждение незадачливых туристов своим наигранным разнообразием. Те хьюмеры напоминали трутней. Копошились, выполняя заданные им функции, и тупо отвечали на вопросы. Дворники мели улицы и никогда не останавливались, чтобы покурить и поболтать с друзьями. Каждый был занят чем-то своим. И все это напоминало один большой улей. Где немногочисленные ларьки с газетами служили прикрытием, маской на балу доктора Милта. Можно было купить любой журнал, и ни один не оказался бы свежим. Обычно их привозили с других планет. Иногда просто печатали в местной типографии, копируя чужие издания. Доктор Милт редко пускал сюда туристов, а те, что прилетали, думали, что это просто отсталая планета. Иногда они спрашивали хьюмеров: как они могут жить здесь? И хьюмеры говорили: хорошо. Обычно: хорошо, если доктор Милт не удосуживался написать для них более изысканные речи. И это была не ложь. Нет. Это была правда. Потому что хьюмерам здесь действительно было хорошо. Они ведь не покупали журналов, не ходили в бары и не смотрели телевизор. Они просто жили, выполняя заложенные в них функции, и время от времени притворялись людьми. И наука здесь была совсем ни при чем. Их можно было сделать более человечными. Более натуральными. Такими, например, как доктор Милт…

Но он не хотел. Не видел в этом смысла. Сто, двести, триста лет… Он просто поддерживал на этой планете жизнь, тупо продолжая то, что ему было поручено в самом начале, и не желая большего. Всего лишь машина, которая преданно ждет своего хозяина, но хозяин забыл о ней, умер, превратился в тлен. И вот однажды эта машина понимает, что теперь она и есть хозяин. Хозяин этой промерзшей до мозга костей планеты. И теперь она должна заботиться о ней. Развивать и преумножать то, что ей досталось. Но как это сделать, если машины не умеют созидать? Поэтому доктор Милт отправляется в путешествие. Знакомится с людьми. Притворяется человеком. Он копирует их. Копирует взгляды, убеждения, эмоции… Изучает их сильные и слабые стороны. И никто не догадывается, что он машина. Даже женщины, с которыми он спит, считают его нежным и заботливым любовником… Но он – хьюмер, который может измениться, но не может стать человеком. Не может думать как человек. И единственное, что ему остается – это найти тех, кем он никогда не станет. Найти и дополнить ими себя, словно добавив в свой мозг пару необходимых микросхем. Дополнить, но оставить полный контроль в своих руках…

Девушка… Модель 1145 улыбается Хольсту. Сложная модель, несговорчивая. Но все это лишь на первый взгляд. Хольст видит ее насквозь, ведь это он пишет все эти программы и модели. Пара осторожных комплиментов, несколько слов о себе. Ничего лишнего. Прямой и открытый взгляд. Чуть восхищения. Теперь выбрать бар и предложить немного поболтать. Просто поболтать…

Хольст и девушка входят в душный, наполненный хьюмерами и парой туристов бар. Конечно, Хольст помнит, кому эта планета обязана своими питейными заведениями. Бартон. Он заставил вращаться весь этот смрадный вечерний мир. Построил пивоваренные и ликеро-водочные заводы. Открыл сотни баров. Наполнил их алкоголем, сигаретами и сговорчивыми шлюхами. Хольст все еще помнит тот разговор, когда он пытался уговорить Бартона принять участие в создании новых хьюмеров, которые будут служить для туристов образчиком завсегдатаев баров. Но Бартон отказался.

– И плевать я хотел на то, что ты думаешь о моем богатом опыте! Ты создаешь на этой планете жизнь, Хольст. Я создаю мир. И давай оставим все как есть…

Модель 1145 садится за барную стойку. Хольст заказывает два пива. Официантка улыбается ему. Да. Похоже, она из последних моделей, потому что он ничего уже не помнит о ней. Возможности, варианты, случаи…

– Ты женат? – спрашивает его модель 1145.

– С чего ты взяла? – изображает он удивление.

– У тебя кольцо на руке.

– А ты наблюдательная… – он смотрит на нее и поражается, насколько удачным оказался его эксперимент.

Сколько раз он вот так останавливал их на улицах и сколько раз поражался тому многообразию, которое открывалось ему. Это словно был настоящий мир. Настоящая жизнь.

– Она умерла, – говорит Хольст девушке.

Она смотрит на него своими серыми глазами. Что-то высчитывает. Что-то взвешивает.

– Вот, – Хольст достает старую фотографию. – Видишь, это моя жена. Она умерла двенадцать лет назад. – Модель 1145 кивает. Всего лишь формальность. – За тебя, – говорит Хольст и поднимает бутылку пива. Смотрит, как хьюмер пьет. Это тоже его маленькая победа – учесть все детали, сделать их почти людьми…

И снова Бартон. А ведь если задуматься, то весь этот мир действительно обязан своим созданием ему. Он стал словно богом. Он и доктор Милт. Но если доктор был мудрым и праведным, то Бартон стал его антиподом. Темный, порочный, вечно пахнущий перегаром и табачным дымом. Живое воплощение сатаны для этой маленькой планеты, которая прежде не знала ничего, кроме работы. Но видно, правы философы, которые говорят, что добро и зло нераздельны. Наверное, в этом и есть суть всей этой жизни. Всегда вместе. Всегда рука об руку. Свет и тьма. Добро и зло. И похоже, это понимает даже доктор Милт. Хольст улыбается. Человек и машина. Праведник и грешник. Нет. Доктор никогда не даст Бартону умереть. Они стали словно одним целым. По крайней мере, доктор думает, что стали. Скольких денег и сил стоило ему достать для Бартона новое сердце? Хольст не видел цифр, но знает, что очень много. Но не было даже сомнений. Доктор Милт просто сделал это и все. Возможно, ему льстит тот факт, что Бартон медленно, но верно превращается в такую же машину, как он сам. Искусственная печень. Искусственное сердце… Когда-нибудь в нем не останется ничего живого…

И снова улыбка на лице Хольста. Вот она – мечта доктора Милта. Создать машину, которая будет мыслить как человек, чувствовать как человек, страдать как человек… И Кит была первой. Да. Наверное, именно об этом Бартон и хотел спросить его. Ее ребенок… Сколько бы ни проходило лет, но Хольст будет помнить ту ночь. Его предшественник разработал вакцину, которую Милт вкалывал своей жене на протяжении всего периода беременности. Он изменил ДНК ребенка, изменил структуру, надеясь создать нечто подобное себе. Мельчайшие клетки внедрялись в развивающийся плод. Находили его мозг и создавали плацдарм для будущих усовершенствований… Но что-то пошло не так… Можно создать целую планету. Подчинить себе тысячи жизней. Решить, что ты почти Бог, но природа все равно оставит за собой последнее слово. Хольст так и не смог узнать, что стало с разработчиком той вакцины. Наверное, доктор Милт убил его своими руками. Сдавил шею и переломал кости. Все до единой. Ведь тот ребенок… Ребенок Кит… Он уже не был неделимой частью органического мира. Он стал полукровкой. Наполовину человек. Наполовину машина. И доктор Милт по праву считал его своим сыном. По праву… Но сын не оправдал надежд…

Хольст и модель 1145 ловят такси.

– Повезло вам с ней, мистер, – говорит молодой водитель.

Хольст смотрит на него и знает, что хьюмеры делают это друг с другом почти так же, как люди, по крайней мере, пытаются делать, как люди…

Но Кит не выходит из головы. Вернее, ее смерть. Мог ли Хольст спасти ее? Возможно, да, но это бы убило ребенка в ее чреве. Убило плод, который уже наполовину был машиной. Что стоит жизнь человека в сравнении с жизнью хьюмера в мире, где всем управляют машины? Алтарь будущего не вспомнит прежних жертв. Механизм запущен. Кит была первой. Поэтому Милт нашел Ферри. Еще один гений отстроит новую лабораторию. Более совершенную, более продуманную. Он заложит фундамент, на котором Милт создаст небоскреб своих экспериментов. Уже почти создал…

Хольст вызывает лифт. Модель 1145 обнимает его. Ему нравится ее лицо, ее тело. Не может не нравиться, потому что все это еще создавал он. Они поднимаются в его квартиру. Теперь все уже намного проще. Хьюмер доверяет ему. Идет за ним. Хочет его. Не как человек, а как машина, которая должна хотеть того, кто был так нежен и заботлив. Хольст целует ее в губы. Чувствует вкус солода. Еще пара слов. Пара прикосновений. Это как игра в рулетку – повезет или нет, шлюха или скромница, бурная ночь или примитивный секс. Ему везет. Пальцы путаются в светлых волосах. Он стоит, запрокинув голову, и ни о чем не думает. Это всего лишь плата за его гениальность. Мир, которому он нужен. Девушка поднимается с колен. Шепчет на ухо что-то неприличное.

– Вот как? – говорит Хольст.

Она кивает.

– Все что захочешь.

– Все что захочу?

– Все что захочешь…

Ночь. Ферри лежит в кровати. Сон тихо подкрадывается, наступает на пятки, выдает свое присутствие и спешно отступает обратно в страну грез. Снова и снова. «Неужели Жули действительно спит с Бартоном? – думает Ферри. – Это потрясение. Огромное потрясение. Ведь она так красива, а он… А ему плевать. Всегда и на всех, – Ферри вздыхает. Тяжело. Устало. – Нет. Бартон недостоин Жули. Ей нужен тот, кто станет заботиться о ней. Любить ее. Ласкать…»

Сон наконец-то забирает Ферри в свое царство. Тащит с бешеной скоростью меж заснеженных деревьев. Где-то далеко мелькают горы: огромные и монолитные, покрытые вековым льдом. Холодный ветер свистит в ушах.

– Чего ты хочешь? – спрашивает он Ферри голосом доктора Милта. – Чего ты хочешь?

– Не знаю, – говорит Ферри. – Может быть, Жули?

– Жули? – ветер смеется. Доктор Милт смеется. – Тогда посмотри вниз, Ферри.

– Я слишком высоко.

– Ну, это можно исправить, – говорит ветер, и хватка сна ослабевает.

Ферри падает. Летит, чувствуя, как сжимается все его естество… Костер. Он плавит снег, обнажая зеленеющую под ним траву. Его жар согревает Ферри. Заставляет подняться. Жули сидит напротив и улыбается. Ноги ее поджаты к груди. Одежды нет. Лишь желто-красные языки пламени скрывают от Ферри то, что он хотел бы увидеть.

– Тебе не холодно? – спрашивает он.

– Нет, – говорит Жули. Рыжие локоны спадают на раскрасневшиеся от жара костра щеки.

– Я люблю тебя, – говорит Ферри.

Жули смеется. Звонко, задорно. Ферри смотрит в ее зеленые глаза и молчит. Почему Бартон? Почему женщины всегда выбирают его?

– Ты правда хочешь знать? – спрашивает Жули.

Ферри вздрагивает. Весь мир вздрагивает. И нет ни костра, ни снега, ни гор, ни зеленой травы. Все катится в небытие. Сгорает. Превращается в пепел, падая в объятия мрака.

– Жули!

– Я здесь, Ферри.

Густая ночь становится водой, в которой Ферри плывет на женский голос.

– Я хочу тебя, Жули!

– Я знаю, Ферри.

– Я хочу тебя.

Он натыкается на что-то мягкое и теплое. Открывает глаза и видит свою жену.

– Кто она? – доносится сквозь пелену сна требовательный вопрос. Ферри молчит. – Я спрашиваю, кто такая Жули?!

– Это всего лишь сон… – бормочет Ферри.

Жена отворачивается от него. Он смотрит на ее спину и все еще слышит в голове голос Жули: «Я здесь, Ферри».

Он встает с кровати и подходит к окну. Снятся ли подобные сны Бартону? Наверное, нет. Наверное, ему вообще ничего не снится. Он давно превратился в кусок льда, как и вся эта планета. Никаких чувств. Никаких эмоций. Только инстинкты. Да и было ли что-то по-другому?! Иначе как он смог бы продержаться здесь так долго?! Ведь вся эта планета способна свести с ума любого, кто откажется подчиняться ее правилам.

– Почему ты не спишь? – спрашивает жена.

Она стоит за спиной Ферри, заставляя его вздрогнуть, но на этот раз мир не исчезает, как во сне. Наоборот. Он становится более реальным. Холодный, заснеженный мир.

– Я хочу уехать, – говорит Ферри. – Бросить все и вернуться на родную планету.

– А как же твой проект?

– К черту проект. К черту всю эту жизнь!

– Это из-за нее, да? Из-за той женщины, которая снится тебе? Поэтому ты хочешь сбежать?

– Нет.

– Я тебе не верю.

– Думаешь, я такой же, как Бартон?

– Ты никогда не станешь таким, как Бартон.

– Поэтому я и хочу уехать, – Ферри оборачивается и смотрит на жену, но она молчит. – Бросить все и уехать, – говорит он и снова смотрит за окно.

– Я что, похожа на шлюху? – спрашивает Жули доктора Милта.

– Нет, – говорит он. – Но запомните, найти хорошего историка для меня намного проще, чем найти талантливого инженера.

– Так все дело в этом? – Жули вспоминает Бартона, вернее, неизменный стакан водки в его руке. – Вам во что бы то ни стало нужно, чтобы Ферри закончил проект?

– Да.

– Почему бы тогда не заставить его сделать это?

– Потому что он – гений, мадам Жули. А как показывает мой опыт, ни один гений не станет творить из-под палки. Им нужна муза. И в данной ситуации музой для Ферри станете вы.

– Я так понимаю, вы все решили, доктор Милт?

– Нет. Решать должен не я, а вы. Как я уже говорил, гениев нельзя принуждать.

– Так вы считаете меня гением?

– Иначе вас бы здесь не было.

– И тем не менее заставляете лечь в постель с Ферри?

– Предлагаю.

– И как, по-вашему, я должна реагировать на это?

– Как женщина. Как мудрая женщина, – доктор Милт улыбается. – Отнеситесь к этому как к супружескому долгу.

– Я не была замужем.

– Значит, у вас есть шанс потренироваться.

– Не думаю, что у меня получится.

– Вы же историк. Скажите, сколько подобных сюжетов вы знаете?

– Много.

– Ну так станьте одним из них. Ненадолго. На пару месяцев. Кому, как не вам, знать, насколько сильно поступки мужчин зависят от женщин, которые рядом с ними.

– У Ферри есть жена.

– Всего лишь хьюмер, мадам Жули. Она наблюдает за ним и сообщает обо всем, что с ним происходит.

– Он знает об этом?

– Нет. И не нужно ему знать.

– Я историк, доктор Милт.

– В таком случае напишите об этом… Думаю, спустя годы найдется много желающих узнать подобную историю.

– Но не сейчас…

– Вы же понимаете, проект Ферри должен быть закончен.

– Как и мои истории.

– Истории живут вечно, мадам Жули. Они как звезды на небе – большинство из них уже мертвы, но мы все еще видим их свет.

– Пожалуй, вы правы.

– Так мы понимаем друг друга?

– Да, доктор Милт. Думаю, да…

– Это самая прекрасная ночь в моей жизни, – признается Ферри, целуя Жули в губы.

Она обнимает его, прижимая к своей груди. «Всего лишь лед», – звенит в голове голос Бартона.

– Я хочу, чтобы ты бросила его, – говорит Ферри. – Бросила и осталась со мной.

– А как же жена?

– К черту жену! К черту детей! Мы улетим с этой планеты на мою родину, и нас никогда не найдут!

– Я не могу, Ферри. У меня здесь работа, к тому же… Черт возьми! У меня здесь целая жизнь!

– Значит, я улечу один, – он мрачнеет, садится в кровати и закуривает. – Мне осточертела вся эта планета. Я никому не нужен здесь. Лишь мои способности. Даже ты…

– А что я?

– Порой мне кажется, что мы спим вместе, обнимаем друг друга, целуем, а ты лежишь и думаешь о Бартоне.

– Это не так.

– Почему тогда ты не хочешь улететь со мной?

– Потому что это глупо, Ферри. Жизнь везде одинакова. Что на этой, что на другой планете.

– Нет.

– Посмотри на меня. Видишь? Я буду точно такой же везде.

– Я знаю.

– Тогда зачем пытаться бежать? Знаешь, как говорят: перекати-поле никогда не обрастет мхом. Ты можешь остаться здесь, где ты нужен, где тебя ценят.

– С тобой?

– Ну я же в твоей постели.

– Я имею в виду не это.

– Я понимаю, – Жули обнимает его за плечи. – Положи, пожалуйста, сигарету.

– Зачем?

– Я хочу, чтобы ты меня обнял, – она закрывает глаза и ищет своими губами его губы. – Скажи, что любишь меня.

– Я люблю тебя, Жули.

– Скажи, что хочешь меня.

– Я хочу тебя.

– Так чего ты ждешь, Ферри? Чего ты ждешь?

И где-то далеко, в голове, звенит лед в стакане Бартона. Звенит и тает, разбавляя водку водой… «Мы с тобой оба лжецы, Бартон, – думает Жули. – Ты и я. Ты и я…»

Билет. Жена находит его во внутреннем кармане пальто и разрывает на части.

– А мне плевать, – говорит Ферри. – Я все равно уже никуда не лечу.

Он ждет скандала, но скандала нет. Жизнь продолжается, словно и не было его минутных слабостей.

– Скажи, – говорит он Хольсту. – Тот комплекс, который я строю, что там будет?

– Зачем тебе?

– Затем, что мы друзья, черт возьми!

– Тебя действительно это заботит?

– Я ведь живу на этой планете, разве я не имею права знать?!

– Знаешь, Ферри, иногда от правды становится только хуже.

– Я так и думал, – он заказывает двойную водку со льдом. Но алкоголь не помогает. Никогда не помогает.

– В этом, похоже, талантлив только я! – смеется Бартон, открывая ему дверь.

– Не смей прикасаться ко мне! – шипит Ферри.

– Хорошо. Хорошо, – Бартон забавляется над ним, словно терпеливый родитель, наблюдающий за первыми шагами младенца.

– Нам надо поговорить, – заявляет Ферри.

– О Жули?

– Да. Я хочу, чтобы ты оставил ее. Навсегда. Понимаешь? Иначе я приду и убью тебя.

– Пожалуй, стоит прислушаться, – улыбается Бартон. – Не хочешь зайти и чего-нибудь выпить? Ну, в знак примирения или…

– Я все сказал! – Ферри тыкает ему в грудь указательным пальцем. – И знаешь что, Бартон? Ты – жалок! – он сплевывает себе под ноги и уходит.

– На кой черт ты приглашал его в дом?! – набрасывается на Бартона Жули, когда он закрывает дверь. – Нравится издеваться надо мной?

– Да брось ты. Он просто неудачник. Чего ты так переживаешь?

– В чем-то он намного лучше тебя, Бартон!

– Тогда почему же ты здесь, а не там? Хочешь поменять все местами? Думаешь, я приду и буду угрожать ему из-за тебя?

– Вот поэтому он и лучше.

– Всего лишь женский треп.

– Хочешь, чтобы я ушла.

– Мне наплевать.

– Знаешь, Бартон… Говорят, найти любовь – очень трудно. Потерять и найти вновь – практически невозможно… Скажи, ты ведь любил ее, да? Жену доктора Милта.

– Пожалуй, тебе лучше уйти.

– Вот видишь, – Жули улыбается. – У каждого из нас есть свои слабости, Бартон.

– Я сказал: уходи!

– У каждого из нас! – Жули смеется, хватает с вешалки пальто и выбегает на улицу.

Ферри стоит, прижавшись к фонарному столбу, и пытается прикурить.

– Тебе помочь? – спрашивает Жули, доставая зажигалку.

Он кивает.

– Пальцы совсем замерзли.

– Вот, – она подносит горящую зажигалку к его сигарете. – Так лучше?

– Да.

– Пойдем, – Жули обнимает его. – Тебе нужен горячий душ и чашка крепкого чая.

Она оборачивается и смотрит на темные окна Бартона, в которых никого нет. Никогда нет.

– Вы свободны от своих обязательств, мадам Жули, – говорит доктор Милт. – Проект Ферри закончен, и я не вижу больше причин обременять вас.

– Вот как? – она улыбается. – И что теперь с ним будет?

– Вас это заботит?

– Ну я же историк.

– Что ж… В таком случае, надеюсь, что в его светлой голове появится еще что-нибудь гениальное, иначе…

– Иначе что, доктор?

– Иначе он станет безработным. Здесь. На этой планете.

– Не проще ли его просто отпустить?

– Отпустить? Мадам Жули, боюсь, вы не понимаете всю серьезность проделанной им работы и уровня доверия, которое было выделено ему.

– Понимаю. Мне тоже это грозит?

– Все зависит от того, насколько правдивой будет ваша история.

– Я постараюсь сохранить за собой право выбора.