Последний романтик Врочек Шимун

1

Ноги под дерн не поместились. Пришлось рубить ветки и закидывать сверху. Теперь лежат, как медведи в берлоге. Мама и три детеныша. Обнялись и ждут весны. Капрал разве что лапу не сосет.

– Муау!

Я говорю: подожди, девочка. Еще немного. Папа почти закончил.

Беру еловую лапу и кидаю сверху. Потом сажусь на землю и говорю: сил моих больше нет.

…Я думал – по дороге быстрее будет. Потому что морковка опять успела проголодаться. А в деревне можно было взять молока. И нажевать с хлебом. И она бы так не орала. Лежала бы и сосала «дулю». Важная, как китайский император.

А они тут как тут – верхом. Закричали:

– Вот он, сукин сын!

Окружили и стволы наставили. Капрал сверху смотрит. Синий мундир, усы сапожной щеткой и пистоль за поясом. Он его даже доставать не стал. Видит, у меня руки заняты. До шпаги никак не дотянуться. А пистоль я в лесу выкинул. Во-первых: пороха к нему не было, я в одной рубахе из окна выскочил. Во-вторых: пистолет тяжелый, пришлось выбирать.

Я говорю:

– Вы меня, как, арестовывать будете? Или на месте порешите?

Капрал говорит:

– Посмотрим.

Морковка открыла глаза и говорит: уа-у. Таким обиженным тоном.

Я подумал – надо было выбрать пистолет. А девчонку оставить. Все руки оттянула, даром что четыре месяца. Посреди леса, волков и лисиц. Тогда у нее был бы шанс.

Я говорю:

– Все хорошо, девочка.

– Ее скоро нужно кормить, – говорю.

Капрал усмехнулся и говорит:

– Не бойся, накормим. Ты давай – одежонку скидывай! Только не дергайся, а то не ровен час…

Что получится, капрал не сказал. Но я и так понял. Потому что нетрудно догадаться. Особенно, если прошлой ночью это видел.

Я девчонку на землю положил и говорю:

– Вы там были?

– Нет, – отвечает капрал.

Я по глазам вижу, что врет. Они у него сделались отдельно от лица. Словно кто-то другой в капральской физиономии дырки проделал и выглядывает. И здорово ему стыдно, этому другому.

– Раздевайся, – говорит капрал. – Кому сказано.

Я расстегнул рубашку, чтобы его не злить.

– Моя жена жива?

– Конечно, – отвечает, не раздумывая.

А другой, который за капралом прячется и которому стыдно, говорит:

– Нет.

– Понятно, – говорю я.

Я говорю: мне нравится, как это звучит. Ты сама попробуй. Маленькая девочка. Маленькая девочка. Разве не здорово?

Жена говорит:

– Папина дочка.

Я говорю:

– Зато характер твой.

Я пошел в лес. Сначала пытался резать дерн шпагой, но ничего не получилось. Потом мне дали нож. Я выкраивал куски травы и относил к яме. Художественно так вокруг нее раскладывал. Замерз, как собака и весь перемазался. А потом капрал говорит:

– Хватит.

Я посмотрел на яму и говорю:

– Еще немного. Кажется, я выше ростом. Пятки будут торчать.

Один говорит:

– А ты без головы меряй.

И засмеялся. Остальные тоже. Все, кроме меня и капрала. Он перед этим, как мои шрамы увидел, сказал:

– Это откуда?

– Рамбург, – ответил я. Без одежды стало холодно. Мурашки высыпали по всему телу. – Палашом.

– А это?

– Под Несвижем… картечью.

– А вот это?

– Когда маленьким был, расшибся.

Поэтому сейчас капрал сказал:

– А ну, заткнули пасти!

Морковка смотрела какой-то сон и молчала в тряпочку. Я вообще думал, что такое невозможно. Такая тишина. Все время, что морковка не ела – она кричала. Не переставая. Я думал – свихнусь. Или оглохну. Так что выбор между ней и пистолетом был достаточно трудным.

Я стою голый и говорю:

– Что будет с ней?

Капрал говорит:

– Отвезем князю.

Я говорю:

– Мне нужно попрощаться.

Он перевел взгляд на девочку. Потом говорит:

– Ладно.

Я девчонку прижал, она – раскаленная. Как уголек. Вернее, мне так с холоду почудилось. Морковка «дулю» выплюнула и проснулась. Смотрит на меня. Глаза серые, рожица серьезная.

– Гу, – говорит.

Потом выгибаться начала. Потому что я-то холодный.

Я говорю:

– Цок, цок, лошадка! – она улыбается. Взял морковку и подкинул вверх. И еще раз. Она смеется. Я даже согреваться начал. Потом прижал девчонку к себе. От нее тепло и молоком пахнет.

– Ты наша принцесса, – говорю. У капрала такое лицо сделалось, словно он луком подавился.

И тут морковка описалась. Вообще горячо стало. Я даже глаза зажмурил. Стоим, греемся…

Капрал сказал:

– Ну все, пора.

Я глаза открыл, говорю:

– Еще одно. Сейчас я скажу дочери пару слов, а вы все отойдите.

Капрал подумал немного и говорит:

– Ладно.

– Анна-Фредерика! – говорю я громко. Чтобы они разобрали. – Слушай мое завещание…

И перешёл на шепот.

Она слушает и будто все понимает. Как большая. На левой щеке – грязное пятно. Это я рукой задел, когда обнимал.

Потом я девчонку последний раз поцеловал и говорю:

– Мы готовы.

Потому что я не знаю – зачем князь это сделал. Если, конечно, это был он. Его люди. Они не сказали.

С этими всегда так. Забывают представиться. Профессиональная этика. Что-то вроде «кодекса наемного убийцы».

Мне до ямы шагов десять. Или восемь – если не мельчить.

Я огляделся. Один из тех, что надо мной смеялись, у ямы встал и на меч опирается. Другой траву в мешок напихивает. Это чтобы моей голове там помягче было.

– Опять все в последний момент, – говорю, – да?

Капрал дернул щекой:

– И не говори. Оболтусы.

Тут морковка на руках заворочалась. Кулачками глаза трет и куксится. Такое ощущение, что сейчас заплачет.

Я говорю капралу:

– Можешь дать мне слово? Это вместо последнего желания.

Он говорит:

– Какое слово?

Я говорю:

– Возьми девчонку. Только сам – без этих твоих… Передашь князю на руки. Скажешь: Утрехт все дочке завещал. Пусть князь растит, как свою. Сделаешь?

Капрал лицом стал, как апостол. Такой же суровомордый. Словно ему ответственность за человечество какую-то жилу перекрыла. И теперь с выдохом проблемы. Говорит: