Исповедь свекрови, или Урок Парацельса Колочкова Вера

Вздохнула – и сразу открылась вся в этом вздохе. В этой тоскливости произнесенного – дома только мама ждет…

– Мама у меня когда-то занимала серьезный пост в Министерстве финансов. Вообще-то мы с ней дружно живем, но… Иногда, знаете…

Да понятно все с тобой, девочка, не вздыхай. Понятно, жизнь твоя не сахар, и даже не сахарин, как говаривала незабвенная тетя Лида. Слишком в тебе много волевой и властной мамы, и всю жизнь ты будешь себя ей доказывать, карьерными покушениями в том числе. Не надо мне твоих откровений, лишние они мне. В общем, избавь нас пуще всех печалей…

– Тогда давайте поторопимся, Марина Андриановна. А то меня внук заждался!

– Да, конечно, идемте! Сейчас, еще пару минут, я справку отправлю… Я быстро!

Царевна и впрямь подсуетилась – домчала ее за пять минут. За всю дорогу не проронила ни слова, сидела на своем водительском кресле, поджав губы. Расстраивалась, наверное, что вдруг откровением обнажилась, нанесла удар по начальственному авторитету. Глупая, глупая девочка. Да мне бы твои заботы…

Саша выскочила из машины, не забыв отправить в холодное пространство вежливое «спасибо», быстро пошла к подъезду. Лифта ждать не стала – чего там, третий этаж. Ага, вот и музыка едва слышна… И сигаретным дымом на лестничной площадке несет. Уже хорошо – значит, курильщиков за дверь выгоняют. День рождения детский, как-никак. Хотя там детей должно быть – раз, два и обчелся… У Лены с Максимом Потаповых, Левиных друзей, шестилетний Сережка, и у Маши, двоюродной Арининой сестры, пятилетняя Дашенька. Остальные друзья и родственники бездетные. Сплошные женофобы и чайлд-фри, давно поднадоевшие друг другу и даже невинного кокетства меж собой не допускающие.

Открыла дверь своим ключом, вошла в прихожую, быстро скинула куртку. Из гостиной слышны веселые голоса, звонкий голосок Елены Камбуровой взвивает вверх свои «крылатые качели». Насчет музыкального сопровождения – молодцы, фон праздника выдерживают. Хватило ума «взрослую» музыку не включить, и то хорошо.

Заглянула в гостиную… О господи. Детский сад, старшая группа. Все ползают на коленях, собирают конструкцию черепашьего домика. Причем взрослые дяди и тети с большим энтузиазмом это делают, увлеклись. Вернее, заигрались. Детки-то, похоже, у них на вторых ролях. У Гришеньки выражение лица счастливое, но самую чуточку изумленно-обиженное. И ни Арины, ни Левы в гостиной нет…

Сунулась в ванную, чтобы помыть руки, и столкнулась нос к носу с Ариной. Даже испугалась – что это с ней? А, понятно, телефон к уху прижала, вся там, в разговоре… В глазах туман, смотрит на нее и не видит, брови сдвинуты к переносью изломом. Что-то в этом изломе… Будто страдание какое. Потом спохватилась, мелькнула полуулыбкой, выскользнула из ванной слишком торопливо, освобождая ей пространство. И заметалась в коридорчике, как слепая птица, не зная, куда ей приткнуться со своим телефоном. Ага, в спальню пошла. И дверь за собой плотно прикрыла…

На кухне полный раздрай. На столе, в мойке горы грязной посуды, остатки торта на тарелках. Стало быть, чай уже пили. А свечи на торт для Гришеньки?! Неужели про свечи забыли? А, нет, не забыли… Вот они, обгорелые, лежат в блюдце. Что ж, надо приступать к разбору авгиевых конюшен… Или не надо? Или сами разгребут? Лучше бы, конечно, Гришеньку забрать да домой поехать, а они пусть дальше веселятся. Тем более ему скоро спать пора. Надо с Левой посоветоваться… Но где он, Лева?

– Ой, Александра Борисовна, здрасьте… – влетела на кухню Лена Потапова, раскрасневшаяся, нарядно зеленая, как бабочка-капустница. – Как вы тихо пришли, даже никто не слышал… Индейка получилась просто изумительная, рецептик дадите? А то меня Максим весь вечер пилит – ты, мол, так никогда приготовить не сумеешь…

– Дам, Леночка, конечно. О чем речь.

– Ой, мне бы такую свекровь, как вы, Александра Борисовна! Вы же чудо, а не свекровь! Да чтобы у нас так… Чтобы Максимкина матушка пришла заранее да стол для гостей накрыла… Да она скорее мою стряпню раздраконит, ей это больше удовольствия доставит! Но, как говорится, на то и свекровка… Я уж как-то к ней попривыкла. А вы общую картину портите, Александра Борисовна, создаете обидный прецедент! Получается – чем я хуже Арины? Я тоже так хочу… Я бы такую свекровь, как вы, на руках носила, честное слово!

– Значит, не любишь свою родную свекровку, да?

Хотела спросить шуткой, а выскочило довольно грустно. И Лена вмиг посерьезнела, глянула на нее с осторожностью.

– Почему? Нет, я этого не сказала… Она же мама моего мужа, этим все сказано. Если я ее не буду любить, Макс расстроится. А мне его жалко будет. Нет, что вы…

– Понятно, Леночка, понятно… Ты молодец, умная девочка, и семья у вас хорошая получилась. А где Лева, не знаешь?

– Да здесь где-то… А, наверное, он на балконе, с Ладой. Ей плохо стало, повел подышать.

– А кто это – Лада?

– Да какая-то приятельница Аринина, что ли… Из недавних, наверное. По крайней мере, я ее впервые вижу. Ой, вы извините, Александра Борисовна, там ребята ждут! Меня ведь за шампанским отправили… Можно я шампанское возьму?

– Да, конечно…

Лена мягко скользнула к холодильнику, хлопнула дверцей, выскочила из кухни, держа добычу за серебряное горлышко. Да, праздник, похоже, затянется надолго… Пора, пора Гришеньку увозить.

Шагнула к балконной двери, потянула на себя. Вкусный апрельский ветерок скользнул мимо, опахнул горячее лицо, и ворвался вместе с ним в кухонное пространство женский голос – напряженный, на страдальческой высоко-слезной ноте:

– Она не любит тебя, Лева! Не любит! Неужели ты сам не видишь? Ты что, слепой, да? Совсем слепой?

– Я не слепой. Не кричи, Лада.

– Я не кричу… Нет, я не кричу, я плачу, Лева! Мне же обидно за тебя, как ты не понимаешь?

– А по-моему, ты просто перепила шампанского. Вот и все.

– Шампанского?! Ты… Ты это серьезно? Нет, ты и впрямь слепой… Или так старательно притворяешься? Да неужели ты сам не видишь! Она ведь даже не скрывает… Она с этим Глебом в открытую встречается! Вон, уже битый час по телефону с ним треплется! Да что я говорю, ты и сам знаешь! И все давно знают. И про нас с тобой тоже знают…

– Замолчи, Лада. Замолчи, слышишь? Я сам со своей женой разберусь.

– С женой? Ха, с женой… Да она давно тебе не жена! А я… Я же люблю тебя, Лева… Люблю… Ты сам знаешь, как я тебя люблю! Я больше не могу так, не могу, Лева!

– Тихо, успокойся, пожалуйста. У тебя истерика. Вон, косметика вся размазалась… Хочешь, воды принесу? Погоди, я сейчас…

– Не надо мне воды! Не уходи от меня, Лева! Куда ты…

Саша метнулась от балконной двери как испуганный заяц. Сердце в груди запрыгало болезненно и звонко, полетело куда-то, как отбитый сильным ударом ракетки теннисный мяч. Нет, даже не теннисный, потому что он мягкий и сильный; ее сердце скорее похоже на маленький целлулоидный шарик, которым играют в пинг-понг. Ударили по нему – зазвенел болью…

– …Что с вами, Александра Борисовна? – нарисовалась в дверях Арина.

Сердце-шарик ударилось об ее твердый взгляд, ринулось обратно к балконной двери, в которой уже показалась плотная фигура Левы.

– А, понятно… – саркастически усмехнулась Арина, прищурив глаза. – Это вас Лева с Ладкой напугали, да? Услышали, как пьяная Ладка на балконе отношения выясняет?

– Арина, прекрати, – раздраженно бросил Лева, хватая пальцами за горлышко бутылку минералки. – Не начинай, а? Прошу тебя, не при маме… И при гостях тоже не надо… У нас сегодня праздник, день рождения нашего сына, ты не забыла?

– Да я-то как раз не забыла. А вот ты, похоже, забыл. Что, не могли в другом месте определить, кто кого больше любит? Обязательно это надо на нашем балконе выяснять? Хотя бы матери своей постыдился. Вон, на ней лица нет.

Саша открыла было рот, чтобы хоть что-то сказать, чтобы прекратить это… Это безобразие, эту неправильность, этот стыд… Разом прекратить, одним словом! Только бы найти его, это спасительное слово, срочно придумать! Может, крикнуть на них, топнуть ногой, заплакать, наконец?

Не успела. Из-за Левиного плеча с балкона вынырнула роскошная блондинка с багрово заплаканным кукольным личиком, с черными разводами под глазами. Лада, стало быть. Да уж, эта Лада была явно в состоянии хмельного аффекта… Едва на ногах стоит, вся слезно-расквашенная. И очень воинственно настроенная.

– На балконе, говоришь? – зло бросила она в сторону Арины. – А я и не на балконе имею право, я и при всех могу про тебя рассказать! Хочешь? Да что рассказывать, и без того про твоего Глеба всем давно известно! Любишь его, так честно люби! Открыто! А Леву ты не любишь, а мучаешь!

– Ти-хо… – сморщилась страдальчески Арина, выставив перед глазами ладони с растопыренными, нервно подрагивающими пальцами. – Тихо, гости услышат… Ради бога… Можно подумать, вы с Левой святые…

– Да ты же сама меня с ним познакомила! Ты меня подложила под него фактически! Ты, ты все это устроила! А я влюбилась, да! Честно влюбилась!

– Ну и поздравляю… – пожала плечиком Арина, нервно усмехнувшись. – Влюбилась, и радуйся жизни… Чего истерить-то?

– Ах ты… – задохнулась хмельной злобой Лада. – Он что тебе, игрушка, что ли? Ты возомнила себя Карабасом-Барабасом, да? Дергаю за веревочки, кого хочу и когда хочу?

– Ага. Точно. А ты у нас, стало быть, прекрасная Мальвина, – тихо проговорила в ответ Арина, усмехнувшись. – Все, хватит выступать, спектакль окончен. Собирайся, иди домой. Тебе такси вызвать или сама дотопаешь?

– А я без Левы никуда не уйду. Я его здесь не оставлю – игрушкой в твоих руках. Поняла?

– Да что ты, милая? Давай, давай, собирайся… Лева, уведи ее, стыдно смотреть на это непотребство. Ну, чего ты застыл?

Лева и впрямь стоял каменным столбом, засунув кулаки в карманы брюк и низко опустив голову. Потом поднял глаза на жену, усмехнулся зло. Хотя скорее не зло, а устало. Безысходно как-то.

– Лёв, давай завтра обо всем поговорим, не сейчас же… – встретила его взгляд Арина, и, резко развернувшись к Саше, произнесла вдруг на отчаянно покаянной ноте: – Извините нас, Александра Борисовна! Извините, что так получилось. Я правда не хотела. И Лева не хотел. Извините – вовлекли вас во все это дерьмо…

Наверное, надо бы Арине ответить что-то. Для начала хотя бы поднять глаза… Стыдно, боже, как стыдно. Больше за Леву стыдно. И почему он молчит? Он ведь и впрямь не игрушка, чтобы тягать его в разные стороны! Он никогда игрушкой ни в чьих руках не был!

– Я тебе сейчас такси вызову, Лада… – услышала наконец Саша голос сына. Тоскливый голос, равнодушный.

– Лева… Левушка! Да как же! – слезно запричитала блондинка, цепляясь за его локоть и пытаясь развернуть к себе. – Теперь-то уж чего, когда все как есть выяснилось? Ну давай уже вместе уйдем, а? Все и всем уже понятно… Все равно Арина к этому Глебу уйдет рано или поздно…

В голове у нее вдруг что-то взорвалось наконец. Наверное, возмущение этим безобразием, пусть и запоздалое. Лучше поздно, чем никогда.

Саша шагнула вперед, глянула в хмельные глаза блондинки Лады и зло проговорила:

– Значит, так. Никуда он с вами не пойдет, оставьте эту затею. Ни сегодня, ни завтра, никогда не пойдет. Он будет жить здесь, со своей семьей. У него здесь дом, у него семья, понимаете вы это или нет? У него сын! У которого, между прочим, сегодня день рождения! А вы устроили тут… Вертеп! Прошу вас, уходите немедленно!

Лада вдруг жалко улыбнулась, медленно прикрыла опухшие от слез глаза, как больная птица. Глянула снизу вверх на Леву, всхлипнула, закрыла лицо руками, заплакала тихо, с надрывом. Потом пробормотала, заикаясь на каждом слове:

– И… Извините меня… Я и правда… Я его очень люблю… И…звините…

– Уходите, Лада! Лева, вызови ей такси! Да делай же что-нибудь, что ты стоишь как пень?!

Прозвучало некрасиво, конечно, подумала Саша, почти визгливо, по-бабьи, на противной приказной ноте. Наверное, любая мать теряет контроль над эмоциями, если попадает в подобную ситуацию. Какие тут нервы выдержат? Наверное, ей надо было уйти еще в начале разборок. Нет ведь, стояла, слушала, не могла с собой правильно совладать. Растерялась. Сама виновата, получай…

– Мам, ну хоть ты не начинай, а?..

Слишком тихо последнее «а» прозвучало. Обманчиво тихо. Но Саша все равно поняла, все равно услышала. И даже физически почувствовала, как оно надрывным звоном прокатилось по кухне, вошло в нее по-хозяйски, опалило холодным гневным огнем. Да, это накопившаяся Левина дурная энергия нашла выход. Слепая энергия, злая. Энергия молчаливого отчаяния. Энергия грустного семейного обстоятельства, обмана, взаимной лжи… Видно, долго моталась в клубок, и не один день. Слишком крутой замес получился. Концентрированный. Тяжелый.

– Что ты вмешиваешься все время, мам?! Кто тебя просит вмешиваться? Что ты указания даешь, как мне жить? Я сам разберусь, где мне жить, с кем мне жить, понятно?!

– Да, сынок…

– Что ты меня пасешь все время? Все, хватит! Не вмешивайся в мою жизнь!

– Да, сынок, да… Не надо, хватит. Да, я поняла. Я… Я домой поеду, поздно уже. То есть я с Гришенькой поеду… Арина, собери его, пожалуйста.

– Конечно, сейчас! – подхватилась Арина, глядя на Леву с испугом и немного с презрением. – Пойдемте к гостям, Александра Борисовна…

Они вместе вышли из кухни, оставив Леву с Ладой слегка обескураженными ее бегством. Арина молча открыла дверь в гостиную, и все присутствующие в едином порыве повернули к ним улыбающиеся лица.

Наверное, на фоне их лиц Сашино лицо выглядело совсем неправильным, глуповатым, натужно улыбающимся. А каким должно быть лицо у человека, которому надо во что бы то ни стало сдержать рвущиеся наружу слезы? Который поймал в себя ненароком дурную энергию? Тем более на которого свалились такие горестные открытия?

И еще – наверняка от нее флюиды горестной растерянности исходят во все стороны. Потому что улыбки тут же сползли с лиц гостей, веселый настрой праздника утонул в неловкой паузе. Вот Лена Потапова глянула на часы, дернула мужа за локоть, шепнула что-то на ухо. Тот кивнул головой, поманил к себе сына, скомандовал коротко:

– Сережка, собирайся! Домой пора. Детское время кончилось.

– Да, и нам тоже пора… – озабоченно подхватила дочку на руки сестра Арины Маша. – Можно мы с вами, ребята? Лен, подбросите нас до дома?

– Да без вопросов… Собирайтесь, пошли.

Вслед за ними начали собираться и другие гости, не забыв обласкать Гришу взрослым рукопожатием. Хотя выражение лица у мальчишки было слегка обиженное.

– Гриш… – села Саша рядом с внуком на диван. – Поехали ко мне, а? Завтра же выходной… С утра проснемся и сразу рванем в зоопарк! Вдвоем! Здорово же! Устроим продолжение дня рождения!

– И сладкую вату мне купишь?

– Конечно!

– И мороженое?

– Да! Все по полной программе!

– Ну, тогда ладно…

– Поехали, мой золотой. Иди одевайся. А я пока такси вызову…

Такси приехало быстро, пришлось выходить из квартиры вместе с гостями. А может, это и хорошо, потому как в общей сутолоке можно было «забыть» попрощаться с Левой, то есть не глядеть ему в глаза. Иначе Саша точно бы не смогла слезы в себе удержать. Как же это трудно – слезы в себе держать, когда взбудораженное нутро их наружу выталкивает!

Арина наклонилась к сыну, чмокнула в щеку, поправила шарфик на шее:

– Ну все, Гришенька, слушайся бабушку… Два дня у нее погостишь, субботу и воскресенье. Веди себя хорошо, ладно?

– Ладно, мам…

В такси Гриша неуклюже копошился в детском сиденье, устраиваясь, как птенец в сиротском гнезде, потом вскрикнул испуганно:

– Бабушка, мы же игрушки новые дома оставили! Я не наигрался еще!

– Ничего, Гришенька, наиграешься, успеешь. Ты только не засыпай, пока едем, ладно? А то мне тебя до подъезда не донести, сил нет…

Сил и правда никаких не было. Мелкое дрожание внутри было, а силы напрочь иссякли. Наверное, принятая от Левы энергия творит потихоньку свое злое дело, растекается отравой по организму. Ох, какая она ядрено тягостная… Теперь понятно, что в себе носил бедный Лева, какие камни… Конечно, в семейной драме одного виноватого не бывает, но камней этим постулатом не облегчить. Да, тяжелые. Выплакать бы их, смыть слезами, но не сейчас, не время еще. Надо домой приехать, уложить Гришеньку спать, вот тогда…Тогда и поплакать, и поразмыслить над новыми обстоятельствами сыновней жизни.

Саша глянула на внука, затормошила ласково:

– Не спи, не спи, Гришук! Потерпи еще пять минут! Видишь, уже на нашу улицу завернули… Сейчас приедем, поднимемся домой, зубки почистим, ножки помоем и спать…

– Ба… А можно я сегодня не буду зубки чистить и ножки мыть?

– Это почему?

– У меня же день рождения! А когда у ребенка день рождения, ему все можно! Так папа говорит! Можно, ба?

– Можно. Тем более если папа говорит…

Ладно. Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы в такси не заснуло. Сейчас за угол свернем, а там арка во двор, приехали.

Гриша заснул тут же, едва успел раздеться и обнять под одеялом плюшевого зайца, старенького, служившего в свое время сонным приятелем и маленькому Леве. Саша вышла из комнаты, прикрыв за собой дверь…

Все. Можно плакать. Можно сесть на кухне, сложить руки ладонями на стол и плакать. Но опять беда – слезы куда-то пропали. В голове пустота бестолковая, перепуганная, ни одного промелька здравой мысли. А собиралась посидеть, поразмыслить! Надо же как-то принимать новые обстоятельства. Надо. Но как?

А может, и не пробовать сегодня? Все равно никаких сил нет. Может, добить себя хорошей порцией корвалола да залечь в постель? Говорят, с бедой надо переспать. Любыми методами, но переспать. И еще – утро вечера мудренее. А ей именно это и нужно, чтобы оно было мудренее. Иначе – как жить с утра? Улыбаться внуку, овсянку варить, в зоопарк идти?