Большая книга заговоров-3 Степанова Наталья

Склонюсь я к тебе пониже,

Скажу я тебе потише,

Кланяюсь тебе я, Божия раба (имя),

Упокой тебя Бог и все святое семейство.

Возьми с меня порчу, корчу, потягалище.

Как тебя, мертвая душа, сюда привозили,

Как тебя в эту землю глубоко зарыли,

Как тебя навсегда позабыли,

Так и ты навсегда

Возьми с меня корчи, порчи, потягалища.

Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

Ныне и присно и во веки веков. Аминь.

Больного ставят в круг, очерченный обмылком, оставшимся от мытья покойника.

Если лечат женщину, то используют мыло, оставшееся после умершей женщины, а если мужчину – то от мертвого мужчины.

Знахарь должен встать за спиной у больного, зажечь свечу и читать:

Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

Час мой талантливый,

Минута сильна, вера крепка.

Господи, я Тебя призываю:

По этот час, по эту минуту, по этот раз.

Стану благословлясь, Господу помолясь.

Шли бы лихие слова туда,

Где сухая трава, где вода не течет,

Солнце не светит и не печет,

Птицы не летают, звезды не сияют,

Где нет дверей и окон,

Туда, где нет на стене икон.

Выйди, слово худое, из всех костей,

Кровей, бровей.

Ступай по мхам, по болотам,

По гнилым колодам.

Там, за лесами, за сухими пнями,

Сидит седая чертова мать.

Вели ей, Господи, лихое слово забирать

С мощей, с костей, с ясных очей и кудрей,

Со всего остова земного рабы Божией (имя).

Слово мое, прилепись,

Дело мое, прицепись.

Что я сказала, да не досказала,

Господь поймет, на помощь придет,

Под свое крыло Ангел-хранитель возьмет,

На ныне, вечно и бесконечно.

Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

Ныне и присно и во веки веков.

Аминь.

«Мне 22 года. Мой вес так велик, что я даже стесняюсь о нем писать. Обращаюсь к Вам с надеждой, что мое письмо будет опубликовано в вашей книге, а это значит, что мой рассказ прозвучит как вселюдное покаяние. Может быть, благодаря этому Бог снимет с меня заклятие, которое на меня наложили в наказание за мое воровство у умиравшего человека, к которому я определилась сиделкой.

Я все расскажу как на исповеди, без малейшей к себе жалости и без капли лжи. Ведь я хочу только одного: чтобы Бог меня простил.

Два года тому назад я окончила медучилище. Пошла работать медсестрой, но там платили такие копейки, которых мне не хватало даже на оплату своего наемного жилья. Сама я из села, а мне очень хотелось жить в городе.

Как-то мне предложили место сиделки по уходу за больным человеком. За это мне пообещали хорошо платить, и я согласилась. Я приехала по указанному адресу, где меня встретила пожилая, приятная и, видимо, очень состоятельная женщина.

Она пояснила мне, что сама она живет в Израиле, а ее мать не смогла выехать с ней, поскольку она не еврейка. Муж этой дамы был еврей. Вот ее мать и осталась одна в России, больше у них здесь не было никого.

Агния (так звали хозяйку, которая меня наняла) сказала мне:

– Я очень люблю свою мать, но мне необходимо вернуться в Израиль. Я буду вам хорошо платить, более того, я даже отдам вам деньги вперед, чтобы не связываться с переводами. Вы напишете мне расписку за получение денег за весь год. Я очень надеюсь, что поскольку вы медсестра, то ваш уход за моей мамой будет безупречен. Я знаю, что вы живете на квартире, так вот, вы можете жить здесь и таким образом сэкономите те деньги, которые платите за свою съемную квартиру. Еще я вам оставлю солидную сумму на питание моей мамы. Покупайте ей все самое хорошее и свежее, денег оставлю много, и вы их, пожалуйста, не экономьте.

Я уверила Агнию, что буду ухаживать за Раисой Максимовной как за родной матерью.

Вечером Агния улетела в Израиль, а я осталась в трехкомнатной квартире со своей подопечной и кучей денег, о которых еще вчера не посмела бы даже мечтать. Сварив кашу, я покормила Раису, которая была так слаба и стара, что сразу же уснула или сделала вид, что спит.

Квартира была обставлена красивой старинной мебелью, и я весь вечер глазела на статуэтки, картины и вазы. Потом я стала перебирать книги, их было очень много, и все они были в тисненных золотом переплетах.

Неожиданно больная зашевелилась и застонала. Я приподняла одеяло и с досадой обнаружила, что бабка была вся мокрая. Подумав, я подсунула под нее простынь – мне не хотелось ее ворочать.

Прикрыв дверь и не обращая на нее внимания, я уселась смотреть телевизор.

Не знаю, что на меня тогда нашло. Ощущение беспомощности той, за которую некому было заступиться, пьянило меня.

«Да пошла ты», – подумала я про себя и включила телевизор погромче.

Утром я умылась, заварила ароматный кофе и стала с аппетитом жевать вкусную колбасу. Запасов в холодильнике было много. Раньше я не могла себе позволить никаких деликатесов, а теперь все было в моем распоряжении. После сытного завтрака я развела кипятком «Доширак» и покормила им больную. Лицо ее выражало недовольство и обиду, но я делала вид, что не понимаю ее настроения. Я сняла с нее мокрую рубаху, сменила постель, а через полчаса она снова была мокрой. Мне не хотелось с ней возиться, так как я собралась за покупками для себя, ведь у меня была куча денег.

Я закрыла квартиру и молча ушла. Мы вообще с первого дня не общались, я – от нежелания, а она, видимо, от обиды.

Вернулась я с большой сумкой обновок. Кофточки, юбки, платья были изумительными, и мне хотелось, чтобы кто-нибудь меня в них увидел.

Покормив Раису «Дошираком», я нарядилась, закрыла квартиру и поехала к девчатам в общежитие. Ни у кого из них не было таких шикарных шмоток, как у меня, ведь я их купила в дорогущем бутике.

Вечером мы отправились на дискотеку, и домой я вернулась только утром, часов в одиннадцать. Меня бесили обгаженные простыни, и я вовсе не желала стирать ее дерьмо. Все я сложила в мешок и выбросила в мусоропровод. В шкафу было навалом постельного белья.

Перед дискотекой я ходила в салон, где мне нарастили гелиевые ногти. «Не могу же я портить свой шикарный маникюр», – думала я тогда.

И вот я стала выкидывать изгаженное белье в мусорку. Варить мне ей тоже не хотелось, и я заваривала ей лапшу, а сама ела деликатесы, пила сок и компоты.

Мне стала нравиться моя жизнь, и я тратила деньги налево и направо. Меня опьяняло, что я могу себе купить все, что захочу. Вся моя комната была завалена туфлями, босоножками, одеждой и бижутерией. Одно меня злило и раздражало, что, имея кучу денег и нарядов, я должна была сидеть рядом с Раисой.

От «Доширак» у нее приключился запор, и она корчилась в коликах, а я ей зло говорила:

– Ничего, меньше срать будешь, а то уже почти простыней не осталось.

Вечером я поехала к девчатам, там я познакомилась с одним парнем, и мне было так хорошо, что совершенно не хотелось возвращаться к больной старухе. Была пятница, и мы всей компанией поехали по реке на остров «Кораблик», там мы пробыли до понедельника.

Мне очень хотелось понравиться своему новому другу, и я изображала из себя крутую. Сорила деньгами, покупая на всю компанию французское шампанское и фрукты.

Когда я наконец пришла домой, Раиса тихо стонала. Я подсунула под нее тряпки и попыталась напоить кефиром. Но она обрыгала постель и мою новую кофточку.

Не знаю, как так случилось – видимо, я сильно обозлилась, – но я отхлестала ее по щекам. В квартире стояла вонь, и мне хотелось все бросить и сбежать.

Потом я переоделась и ушла, сказав ей:

– Я тебя проучу, коза старая.

Я не думала не возвращаться, но опять все сложилось так, что я не пришла домой. Себя я утешала, что нет ничего страшного в том, что бабка поголодает немного, ведь некоторые люди даже лечатся голодом.

Через два дня, когда я открыла дверь, Раиса лежала тихо, будто в глубоком обмороке. Я испугалась и стала ее трясти. Неожиданно она открыла мутные глаза и совершенно четко сказала:

– Как я тебя ненавижу, мучитель ты, а не человек. Я проклинаю твое чрево, жри и давись. Жри и давись, будь свиньей, ведь ты и есть свинья…

Больше она ничего не сказала. Может быть, я и плохой медик, но отличить мертвого человека от живого могу.

Раиса умерла. Я ее переодела во все чистое. Убрала в комнате и стала думать, как мне теперь быть.

Потом я решила. Бабке 85 лет, вряд ли ее будут анатомировать, чтобы узнать о причине ее смерти. И если ее даже вскроют, я ведь ее не травила, а что желудок пустой, так пусть еще докажут, что это я ее не кормила, может, она сама не желала есть.

Я позвонила ее дочери в Израиль и сказала, что ее мать умерла во сне, без мучений. Что мы очень друг к другу привязались и что я не могу себе найти места от переживаний.

Утром из Израиля прилетела Агния, чтобы похоронить свою мать.

Она и вправду решила, что я была последней опорой и отдушиной для ее матери. Трехкомнатную квартиру она отдала мне, оформив на меня дарственную.

Поплакав, Агния улетела назад, в Израиль.

С этого дня каждую ночь мне стала являться покойница, она мне мерещилась то в одном, то в другом углу.

Что-то невероятное произошло с моим организмом, я стала есть так много и так жадно, что вес мой рос не по дням, а по часам. Я уверена, что это на меня действует проклятие покойницы. Я погибаю, я заплываю жиром, и вот я решила снять со своей души груз. Если мне суждено умереть, то я не хочу умирать с грехом, который давит и терзает мою душу.

Помолитесь обо мне и не осуждайте меня, ведь я искренне раскаиваюсь в том, что натворила».

Из письма: «Пишет Вам совершенно отчаявшийся человек. Несколько раз я уже пыталась Вам написать, но потом рвала свое письмо.

Если бы Вы только знали, как трудно изложить то, что искалечило мою жизнь, а потом превратило в кромешный ад.

Богом прошу прочитать мое письмо и не осуждать меня за то, что произошло.

Мне двадцать три года, зовут меня Аня, так же, как звали Вашу маму (об этом я узнала из Ваших книг).

У меня есть ребенок, инвалид детства, и больше, пожалуй, уже нет ничего. Каждый мой день и час наполнен страданием, я выдохлась, и у меня абсолютно нет сил жить. Если Вы не откликнетесь, я просто уйду из этого мира, забрав с собой свою дочь, чтобы и она тоже не мучилась.

Иногда мне кажется, что это просто страшный сон и когда-нибудь я проснусь и весь этот ужас уйдет от меня вместе с ночью.

Когда мне было шестнадцать лет, мы с отцом поехали к бабушке. Она прислала письмо, в котором умоляла папу приехать к ней проститься, так как она болела раком и врачи ей сказали, что жить ей осталось примерно месяц.

Мама с нами поехать не смогла, так как не на кого было оставить скотину.

До бабушки нам нужно было ехать на поезде три дня. Папа мой служил в нашем городе и здесь познакомился с моей мамой. После армии он к своим родителям не вернулся. И вот через много лет мы ехали к его маме, чтобы она могла перед смертью повидать своего сына.

Чтобы осуществить эту поездку, наша семья влезла в долги.

Ехали мы с отцом в купе, так как других билетов не оказалось. Впервые в жизни я поехала так далеко, и мне было радостно от ощущения чего-то нового.

Бабушку свою я не знала и не испытывала сильных переживаний по поводу ее скорой смерти. А может быть, это шло от безрассудной молодости.

Дорогой я читала журналы, пила чай с конфетами и смотрела в окно, замечая, как быстро мелькают березы.

С нами в купе ехал чеченец. Он искоса поглядывал на меня, и это меня смущало. Я старалась делать вид, что не замечаю, как он меня разглядывает.

Мой отец – любитель выпить, и с первого же часа поездки он стал пить вино, а выпив, надолго уходил в купе к проводнику: там они с ним играли в карты.

Если бы я тогда была постарше, поискушенней, что ли, я бы ни за что не осталась в купе ночью одна с посторонним мужчиной. Я не представляла, что ни с того ни с сего можно совершить то, что произошло.

Я спала, когда сосед по купе набросился на меня спящую и буквально всю истерзал, зажав мне при этом рот своей потной рукой. Я билась, но, конечно, ничего не могла сделать. Всю ночь он издевался надо мной, глупой и доверчивой школьницей. Вряд ли ему было меня жаль, а ведь наверняка у него тоже были или дочь, или сестра…

Мой отец заявился только утром, завалился на полку и захрапел, а я плакала и не знала, как мне поступить.

Проводник был мужчина, да и стыдно было говорить об этом чужим людям. Еще я боялась, что отец, узнав о том, что приключилось, кинется на моего обидчика: я ведь его дочь и он меня любил. Он вряд ли справился бы с этим чеченцем, и я боялась, что может произойти убийство. Стыд перед отцом не давал мне сказать о том, что произошло ночью.

Выспавшись, отец снова ушел. Я сперва думала, что он вышел в туалет, но он так и не вернулся в купе до самого утра.

Я вышла в коридор и там долго стояла, мне было страшно. Чеченец втащил меня в купе и снова насиловал. Так продолжалось три дня.

Потом мы приехали. Когда мы выходили из купе, мой проклятый обидчик помахал мне рукой и сказал:

– Эй, красавица, жалко, что уходить, мне будет тебя не хватать!

Это было хуже всякой пощечины. Хуже тех его щипков, от которых на моем теле остались черные синяки.

Мы опоздали – бабушка уже умерла. Когда мы наконец вернулись домой в свое село, я сильно заболела. Позже я поняла, что беременна. Трудно представить, как я переживала. Я стала пить всякие таблетки, надеясь, что от этого моя беременность исчезнет.

А в итоге от всех этих таблеток у меня родился ребенок-инвалид.

С первой минуты жизни этого существа я возненавидела его, а точнее ее, свою дочь.

Еще до родов я прошла через истерики моей мамы. Все допытывались, откуда взялась эта беременность, но я так ничего и не сказала, пожалев отца, ведь он бы считал себя виноватым в моем горе, да и мама ему не дала бы житья.

Вскоре случилась новая беда – умерла моя мама. Как-то утром она пошла доить Зорьку и долго не возвращалась. Когда я вошла в сарай, она лежала на полу и рядом валялось опрокинутое ведро с молоком. Смерть наступила из-за сердечного приступа. Я знаю, что это из-за меня.

Отец после этого совсем запил. А я с грудным ребенком ничего не успевала. В результате корова околела.

Девочка была больной и все время, не переставая, плакала. Я не любила ее. Мне казалось, что это я своего обидчика держу на руках.

Однажды она во сне заулыбалась, и мне вдруг померещилось, что ее улыбка – точная копия улыбки ее проклятого отца, когда он, помахав мне на прощание рукой, сказал гадость и заулыбался.

С этого момента я желала только одного, чтобы эта девочка умерла. Я перестала ее кормить, и она кричала как резаная. Так было два дня, а потом она затихла. Я подошла и стала смотреть, дышит она или нет. И вдруг я увидела, что глаза у ребенка открыты и она смотрит прямо на меня. Может быть, я себе лишнего придумала, но в тот момент произошло что-то странное. Мне стало так жалко ее просто до невозможности. Я поняла, что уже совсем немного отделяет мою несчастную дочь от ее смерти.

Сперва я ее трясла, потом поила, протирала, и наконец она заплакала, но так тихо, как бы обессиленно.

Не я виновата в своей беде, и она не виновата в моей беде. С этого времени во мне будто что-то изменилось, я чувствовала себя взрослой, нелюбимой, несчастной, но все же матерью, которая необходима этой беспомощной и больной девочке.

Шло время, я делала все, что могла для того, чтобы моя дочь выздоровела. Врачи назначали ей лечение, курорты, и я буквально все спустила на это. Но моему несчастному ребенку ничто не помогало.

Потом я поехала по монастырям, чтобы вымолить своей Алене здоровье, которое она утратила по моей вине.

И вот в одном монастыре я разговаривала с отцом Петром. Он выслушал меня с большим сочувствием, и было видно, что моя горькая история его очень тронула. Тут он мне и рассказал о Вас, Наталья Ивановна, и затем даже показал Вас, когда Вы проходили мимо нас на молитву.

– Эта женщина, – сказал он, – творит чудеса, и хоть современные церковные служители против целительства, я уверен, что такие люди, как она, могут быть только от Господа Бога.

Еще отец Петр сказал мне, чтобы я к Вам в монастыре не подходила, так как Вы приезжаете так далеко только для молитвы, и посоветовал мне купить Ваши книги. Я нашла в них Ваш адрес и решилась написать о своей несчастливой доле.

Наталья Ивановна, Бог видит, как мне тяжело и стыдно просить помощи, но иначе мне с дочерью-инвалидом не выжить. Пожалуйста, опубликуйте мое письмо в своей книге, может быть, кто-нибудь чем-нибудь нам поможет, хоть вещами, хоть малыми средствами. Государство не может мне выделить помощь, а я все, что только можно, продала, чтобы получить средства на лечение своей дочери. Цены на лекарства очень велики. Я даже не могу зарабатывать, ведь дочь – инвалид и ее одну не оставишь.

Простите меня за еще одну просьбу: не пишите моей фамилии – стыдно своих односельчан.

Не осуждайте меня, люди, может быть, вашим детям Бог в трудный час за это даст свою помощь.

Аня».

Дорогие мои, если кто-нибудь из вас захочет помочь Анне, то я обязательно ей все перешлю. Я искренне уверена в том, что истинная доброта возвратится сторицей. Человек, который протянул руку помощи тому, кто об этом взалкал, будет сам иметь в самый тяжкий час своей жизни поддержку руки Божией.

Я никогда не забуду урок, который когда-то преподала моя бабушка. К ней пришла несчастнейшая из женщин и стала говорить о своей безмерной беде. По щекам моей бабушки текли слезы, когда она слушала ее трагический рассказ. В конце своего рассказа женщина припала к ногам моей бабушки и спросила ее:

– Вы мудры, я преодолела столько верст, чтобы вас увидеть и услышать от вас: что же мне делать?

И тогда моя бабушка ей сказала:

– Иди и твори посильное и непосильное добро. Помоги тому, кто страдает, как ты, или больше, чем ты. Вставай и иди. Не теряй ни одной минуты. И чем больше ты поможешь другим, тем быстрее и тебе Господь протянет свою руку.

Когда она ушла, я спросила у бабушки, почему она ей так сказала. В ответ я услышала:

– Ничто так быстро не открывает дверь к Господу, как искренняя помощь тому, кто тяжко страдает.

Другими словами, иногда следует забыть о своей невыносимой боли ради боли чужой, ибо сказано в Святом Писании: «Рука дающего да не оскудеет».

Из письма Усатых Г. Н.: «Когда я родила Максима, мне было всего восемнадцать лет. Не знаю, как другие, но я в этом возрасте всем доверяла и никогда ни о ком плохого не думала.

При выписке из роддома, как и было положено в те годы, моего сына одевала работница больницы. Ей были отданы вещи для малютки и одеяльце. Когда я оделась и вышла в приемный покой, то увидела, как та женщина языком облизывала лицо моего ребенка. Я вскрикнула:

– Что вы делаете?

И она, вздрогнув, зло ответила:

– Не кричите, мамаша, я ничего не делала, а одевала вашего ребенка!

Но я видела, как она его лизала, и стала возмущаться, говоря, что язык у нее грязный и никто не разрешал ей облизывать ребенка.

Видимо, женщина решила, что ей ни к чему скандал на рабочем месте, и заискивающе сказала:

– Да я просто от сглаза его полечила, чтобы он у вас не плакал и не болел.

Мне нечего было ей на это сказать, ведь получилось, что она желала моему сыну добра. И хотя мне это было неприятно и я злилась, больше я уже ей ничего не выговаривала, взяла ребенка и пошла с ним к выходу, где меня ждали мой муж и свекровь.

А через месяц неожиданно ребенок умер, непонятно по какой причине. Врачи разводили руками и пожимали плечами.

После этого горя прошло полгода. Как-то я ехала на электричке на дачу и по вагону шли двое слепых: старуха и дед. На моей лавке были свободные места, и я их остановила, сказав:

– Здесь есть места, если хотите, садитесь.

Они сели. Ехали мы сорок минут. Дедушка задремал, а бабушка говорила про дождь, который шел. Она сказала, что он будет идти целую неделю. Я ее спросила, откуда она знает об этом – слышала прогноз?

– Знаю, – ответила она, – это мне мой Ангел-хранитель подсказывает все, что я хочу знать.

Я промолчала, и тогда она тихо спросила:

– Не веришь? А хочешь, я скажу тебе все, что тебя интересует?

И она попросила меня дать ей руку. Я подала, и она стала водить своими пальцами по моей ладони вверх и вниз, а потом отпустила мою руку и ничего не стала говорить.

– Что же вы не говорите? – не выдержала я ее молчания.

И тогда эта слепая женщина сказала мне то, от чего у меня на голове зашевелились волосы:

– Ты недавно похоронила младенца. Ему подменили судьбу в том доме, где он родился. Чужое колдовство слизало его жизнь как корова языком. А вообще век у него был бы немалым.

От ее слов меня стало мелко колотить и даже зубы стали стучать, как будто меня бил нервный припадок.

– Бабушка, что вы говорите, кому понадобилось подменить судьбу моему младенцу?

Бабушка вздохнула и сказала:

– Наверное, тому, у кого свой век короток! Я заплакала, а она меня стала утешать:

– Не плачь, у тебя скоро дитя будет. Прежде чем слепые вышли из электрички, я

спросила старуху:

– Простите, но ведь вы слепая, так как же вы видите, что со мной было и что будет?

В ответ она сказала:

– Я не глазами, а душой вижу, через ангела своего. Ведь Ванга тоже была прозорлива не глазами. Слыхала небось о ней?

Когда я сказала, что только незрячим дан такой дар, она ответила, что и среди зрячих есть такие, которые ясно видят.

– Разве ты не слыхала о Степановой? – спросила она.

И она рассказала мне о Вас, а потом я увидела в магазине Ваши книги, прочитала их и многое поняла.

Когда я узнала, что снова беременна, я стала бояться, как бы не получилось так, как с моим первым ребенком.

Пишу Вам в надежде, что Вы откликнитесь на мое письмо и напишете в своих книгах оберег для младенца, чтобы ему судьбу не подменили.

С искренним уважением, Галина».

Письмо второе: «При выписке из роддома женщина, которая одевала моего ребенка, подавая мне его в руки, сказала быстро и как бы скороговоркой: «Мне бы такой, как этот младенец, быть и чужим веком пожить!»

У меня очень хорошая память, я работаю переводчиком и только благодаря своей памяти легко выучила два языка. Вот почему я слово в слово запомнила слова той женщины!

Я ее ошарашенно спросила:

– Что вы говорите?

А она заулыбалась и ответила:

– Истину говорю, ведь все мы хотим жить долго и при этом быть молодыми и здоровыми.

Ну не бить же мне было ее за дурацкие разговоры. Естественно, я уехала домой с неприятным осадком на душе.

А дома я обнаружила, что все вещички на ребенка были надеты на левую сторону и задом-наперед.

Свекровь меня успокоила, сказав:

– Не бери в голову.

Потом в суете по уходу за малюткой мне некогда было об этом думать. А черед два месяца, точнее через сорок дней после выписки, ребенок умер без всякой причины. Девочка стала задыхаться, посинела и умерла, хотя у нее на тот момент не было простуды и легкие были абсолютно чистыми, без каких-либо признаков воспаления, как нам сказали после вскрытия ее тельца.

Когда я об этом рассказала одной монашенке, та сказала:

– Я думаю, что на ней кто-то подлечился или вообще забрал ее жизненную силу.

Я стала у нее выспрашивать подробнее и поняла, что только у младенцев можно забрать жизненную энергию, так как у них цельная, не растраченная жизненная линия.

Другими словами, можно поправить свое здоровье и жизнь через младенца, которому нет семи дней, или же через кровного, родного человека. Но поскольку редко кто может угробить собственную сестру, или брата, или мать ради себя, то выискивают возможность сделать это через чьего-нибудь младенца.

Я спросила эту монашенку, откуда она все это знает, не мастер ли она сама. Тогда она сказала мне о Вас, что Вы ездите к ним в монастырь и знакомы с ней уже много лет и что именно от Вас ей многое известно, но в общих чертах, как бы теоретически.

У монашки я также узнала о том, что Вы пишете книги, в которых учите, как защищаться от подобных дел.

Мне посчастливилось приобрести Ваши книги, и я с нетерпением жду очередные издания.

Прошу Вас рассказать о моем случае в своей книге, чтобы это послужило людям уроком, как беречь своих детей от тех, кто устраивается в роддом для того, чтобы подменить свою жизнь на жизнь младенца.

Может, я ошибаюсь, но думаю, что этим людям известно, сколько они должны прожить, вот почему они губят души детей».

Если бы только знали, как часто приносится в жертву жизнь новорожденного младенца.

Родители ребенка могут и не подозревать, что тот, кто его держит в своих руках до семидневного возраста, имеет возможность сократить жизненный срок младенцу и этим продлить свою собственную жизнь.

Я думаю, что многие помнят эпизодический кадр из фильма «Анжелика – маркиза ангелов», как во время мессы приносят в жертву младенца, чтобы дать силу и энергию фаворитке короля. Но жертву можно уничтожить и без оружия, одной только фразой и заклинанием, передав душу жертвы Люциферу.

В колдовстве совсем необязательно прибегать к крови – это не главное. Главное то, чтобы ребенку было не более семи дней.

Господь Бог создал мир за семь дней. До этого времени (до семи дней) мир был несовершенен. Вот также и душа младенца оголена и не защищена до своего совершенства, а именно до семидневного возраста.