Противостояние Кинг Стивен

— Что? Я не…

— В каком направлении? — сказал он с легким нетерпением. Он долил молока и поставил сковородку на плиту. — На север? Там Новая Англия. На юг? Смысла нет. Мы можем отправиться…

Приглушенное рыдание. Он обернулся и увидел, что она смотрит на него, пытаясь овладеть собой, но ей не слишком это удается.

— В чем дело? — спросил он, подходя к ней. — Что такое?

— Боюсь, я не смогу есть, — вздохнула она. — Я знаю, что ты хочешь накормить меня… Я попытаюсь, конечно… Но запах…

Он подошел к балконной двери и плотно закрыл ее.

— Ну вот, — сказал он, надеясь, что его раздражение осталось ею незамеченным. — Так лучше?

— Да, — сказала она горячо. — Так гораздо лучше. Теперь я могу есть.

Он подошел к плите и потыкал яичницу, которая уже начинала пузыриться. Он слышал, как она двигалась у него за спиной. Раздались звуки Дебюсси, слишком легкие и слащавые на вкус Ларри. Он не терпел легкой классической музыки. Если уж нужна настоящая классическая музыка, то надо послушать Бетховена или Вагнера. Зачем заниматься ерундой?

Она спросила его, как он зарабатывал себе на жизнь. С некоторым негодованием Ларри подумал, что та легкость, с которой она задала этот вопрос, выдает человека, никогда не нуждавшегося в деньгах. Я был рок-н-ролльным певцом, — ответил он ей, удивляясь, насколько легко он привык к прошедшему времени.

Он положил яичницу на тарелку и поставил рядом чашку растворимого кофе с большим количеством сливок и сахара, как ей это нравилось (сам Ларри был солидарен с мнением водителей грузовиков: «Если тебе нужна чашка сливок с сахаром, то на хрен тебе кофе?»). Она сидела на пуфике перед проигрывателем. Дебюсси тек из колонок, как растаявшее масло.

— Кушать подано, — позвал он.

Она подошла к столу с вымученной улыбкой и начала есть.

— Вкусно, — сказала она. — Ты был прав. Спасибо.

— На здоровье, — ответил он. — А теперь слушай. Я хочу предложить тебе следующее. По Пятой мы дойдем до Тридцать Девятой и повернем на запад. Доберемся до Нью-Джерси по туннелю Линкольна. Потом мы можем отправиться по N495 на северо-запад до Пассаика и… яичница нормальная? Яйца не тухлые случайно?

Она улыбнулась.

— Прекрасная яичница. — Она подцепила на вилку еще один кусок и отправила его себе в рот, запив глотком кофе. — Как раз то, что мне было необходимо. Продолжай, я слушаю.

— От Пассаика мы просто пойдем пешком на запад, пока на дорогах не будет поменьше машин и мы не сможем ехать. Потом, по-моему, можно повернуть на северо-восток и направиться в Новую Англию. Сделаем такой крюк, понимаешь? Так кажется длиннее, но, по-моему, это избавит нас от многих проблем. Найдем дом где-нибудь на побережье в Мэне. Киттери, Йорк, Уэллс, Оганквит, а может быть, Скарборо или Бутбей Харбор. Как тебе такой план?

Пока он говорил, он смотрел в окно. Когда он обернулся и посмотрел на нее, ее вид на мгновение вогнал его в ужас. Она словно сошла с ума. На лице у нее по-прежнему была улыбка, но теперь она застыла в маску боли и страха. На лице у нее выступили крупные капли пота.

— Рита? Господи, Рита, что…

— …извини… — Она вскочила, перевернув стул на пол, и побежала к двери. По дороге она споткнулась о пуфик, на котором она слушала Дебюсси, и чуть не упала.

— Рита?

Пока она была в ванной, он мог слышать мощные звуки ее рвоты. Он раздраженно хлопнул рукой по столу и пошел за ней. Боже, как он ненавидел, когда людей рвет. Всегда возникает ощущение, что рвет тебя самого. От запаха, стоявшего в ванной, его чуть не вывернуло наизнанку. Рита стояла на коленях, держа голову над унитазом.

Она вытерла рот обрывком туалетной бумаги и с мольбой посмотрела на него. Лицо ее было белей бумаги.

— Извини меня, Ларри. Я просто не могу ничего есть. Действительно. Извини меня.

— Господи, но если ты знала, что тебя вырвет, то зачем же ты пыталась?

— Потому что ты этого хотел. А мне не хотелось, чтобы ты на меня сердился. Но ты ведь рассердился, правда? Ты сердишься на меня.

Он мысленно вспомнил прошлую ночь. Она занималась с ним любовью с такой неистовой энергией, что он впервые подумал о ее возрасте и почувствовал легкое отвращение. Он кончил быстро, чуть ли не в порядке самозащиты, и лишь значительно позже она оставила его в покое, тяжело дыша и так и не кончив. Потом, когда он уже почти погрузился в сон, она пододвинулась к нему поближе, и снова он ощутил запах ее пудры — несколько более дорогостоящую версию того запаха, который исходил от его матери, когда они вместе ходили в кино. Она прошептала ему на ухо слова, которые выдернули его из сна на два последующих часа: Ты ведь не оставишь меня, правда? Ты не оставишь меня одну?

До этого она была очень хороша в постели, настолько хороша, что он даже удивился. Она привела его сюда после ленча в тот день, когда они встретились, и то, что случилось, случилось совершенно естественно. Он помнил мгновенный приступ отвращения, когда он увидел, как обвисли ее груди и как выпирают ее голубые вены (это заставило его вспомнить о варикозных венах его матери), но он совсем забыл об этом, когда она обхватила его ногами с удивительной силой.

Когда он уже почти взобрался на вершину, она оттолкнула его и взяла пачку сигарет.

Какого черта? — спросил он удивленно, в то время как его вождь краснокожих негодующе раскачивался в воздухе.

Она улыбнулась:

— У тебя ведь одна рука не занята, а? У меня тоже.

Они гладили друг друга и курили, и она весело болтала обо всякой всячине.

А теперь, — сказала она, вынимая сигарету у него изо рта. Давай-ка посмотрим, сможешь ли ты закончить то, что начал. И если не сможешь, то очень может быть, что я разорву тебя на части.

Он закончил к их обоюдному удовлетворению, и они уснули. Он проснулся после четырех, думая о том, что произошло. Он много трахался за последние десять лет, но то, что случилось сегодня, не было траханьем. Это было гораздо лучше, хотя и имело несколько декадентский оттенок.

Ну, конечно, у нее было много любовников.

Эта мысль снова возбудила его и он заставил ее проснуться.

Так все и продолжалось до тех пор, пока они не нашли труп в парке. Но и раньше его кое-что обеспокоило. Две ночи назад он проснулся после двух и услышал, как она наливает в ванной стакан воды. Он подумал, что, наверное, она принимает еще одну снотворную таблетку. Скорее всего, она начала принимать их задолго до эпидемии супергриппа.

А потом эта манера ходить за ним по пятам по квартире. Даже когда он принимал душ или облегчался, она стояла за дверью и что-то говорила ему.

И вот теперь…

Что ж ему — нести ее на своем горбу? Господи, ну уж нет. А ведь раньше она казалась ему вполне выносливой. Так вот почему она так прицепилась к нему в парке. Нет правды в рекламе, — подумал он горько. Как теперь он будет заботиться о ней, если и с собой он не может управиться?

— Нет, — сказал он ей. — Я не сержусь. Просто… понимаешь, я ведь не твой начальник. Не хочешь есть, так и скажи.

— Так я ведь и сказала.

— Хрена лысого ты сказала! — отрезал он гневно.

Она опустила голову и стала смотреть себе на руки, и он понял, что она старается не разрыдаться, потому что ему это не понравится. На мгновение это разозлило его больше, чем все остальное, и он чуть не в полный голос заорал: Я тебе не отец родной и не муженек! Я не собираюсь о тебе заботиться! Господи Боже мой, ты ведь на тридцать лет меня старше! Потом он почувствовал знакомую волну презрения к себе и удивился этому.

— Прости меня, — сказал он. — Я бесчувственный ублюдок.

— Нет, это не так, — сказала она и шмыгнула носом. — Просто… все это как-то одновременно свалилось на меня. Это… этот человек вчера в парке… я подумала: ведь никто уже не поймает тех людей, которые так поступили с ним, и не посадят их в тюрьму. А они просто будут ходить по свету и делать это снова и снова. Как звери в джунглях. Ты понимаешь, Ларри?

— Да, — ответил он, все еще чувствуя раздражение, смешанное с совсем небольшой толикой презрения. Такова была ситуация, а иначе и быть не могло. Они ведь были посреди всего этого и видели все своими глазами. Умерла его мать, и он присутствовал при этом. Что она, хочет сказать, что у нее более чувствительная натура, чем у него? Все это притворство. Сплошное притворство.

— Попытайся не сердиться на меня, — сказала она. — Я исправлюсь.

Надеюсь на это. Очень надеюсь.

— Все в порядке, — сказал он и помог ей подняться на ноги. — Пошли, прямо сейчас. Что скажешь? Нам надо многое сделать. Ты готова к этому?

— Да, — сказала она, но выражение на лице у нее было такое же, как в тот момент, когда он предложил ей яичницу.

— Когда мы выберемся из города, тебе станет лучше.

— Ты думаешь?

— Конечно, — сказал Ларри искренне.

Спортивный магазин был заперт, но Ларри нашел железный прут и разбил витрину. Завывание сирены бессмысленно огласило улицу. Он выбрал большой рюкзак для себя и несколько меньший — для Риты. Она упаковала туда по две смены одежды на каждого — больше он не позволил. Нет смысла, — объяснил Ларри, — особенно нагружаться. Все можно найти и на другом берегу реки. Она покорно согласилась, и ее равнодушие вновь разозлило его.

После недолгих внутренних колебаний он также взял с собой двустволку тридцатого калибра. Пушка была очень красивой, а на ярлыке, который он сорвал с предохранителя и равнодушно бросил на пол, была проставлена цена в четыреста пятьдесят долларов.

— Ты уверен, что нам это нужно? — спросила она опасливо. Ее револьвер по-прежнему лежал у нее в сумочке.

— Не помешает, — сказал он и ничего не добавил к этому, хотя и подумал про себя о жалкой смерти человека из парка.

— Ах, — сказала она тихо, и по ее глазам он угадал, что она подумала о том же.

— Рюкзак не слишком тяжел?

— Нет, нет. Действительно.

— Да, но у них есть обыкновение становиться тяжелее, когда ты идешь. Когда устанешь, скажи мне, и я понесу.

— Со мной все будет в порядке, — сказала она и улыбнулась. Когда они вновь вышли на улицу, она огляделась по сторонам и сказала: — Мы покидаем Нью-Йорк.

— Да.

Она повернулась к нему.

— Я рада. Я чувствую себя, как будто… я снова маленькая. И мой отец говорит мне, что сегодня мы снова пойдем в поход. Помнишь такие моменты?

Ларри слегка улыбнулся в ответ, вспоминая вечера, когда его мама говорила:

— Тот вестерн, который ты хотел посмотреть, идет сейчас в «Кресте», Ларри. С Клинтом Иствудом. Что ты скажешь?

— Помню, наверное, — сказал он.

Она поправила рюкзак на плечах.

— Путешествие начинается, — сказала она. — Нас ждут приключения.

— Чем меньше приключений, тем лучше, — ответил Ларри.

— Я была на Бермудах и в Англии, на Ямайке и в Монреале, в Сайгоне и в Москве. Но я никогда не ходила пешком, с тех пор как была маленькой девочкой, и папа водил меня и мою сестру Бесе в зоопарк. Пошли, Ларри.

Это была прогулка, которую Ларри Андервуд запомнил на всю жизнь. На перекрестке Пятой и Пятьдесят Четвертой человек висел на фонарном столбе. На шее у него была табличка с одним словом: МАРОДЕР. На мусорном баке (на боках были наклеены свежие афиши бродвейского шоу), нежась на утреннем солнышке, лежала кошка и кормила молоком своих котят. Молодой человек с широкой ухмылкой и чемоданом в руках подошел к Ларри и сказал, что даст ему миллион долларов за право попользоваться женщиной в течение пятнадцати минут. Миллион, по всей видимости, был в чемодане. Ларри снял с плеча винтовку и сказал, чтобы тот отнес свой миллион куда-нибудь еще.

— Разумеется, парень. Не держи на меня зла, договорились? Я ведь только предложил, а за это нельзя обвинить. Удачи тебе.

Они дошли до угла Пятой и Тридцать Девятой вскоре после встречи с этим человеком (Рита с несколько истерическим юмором упорно называла его Джоном Берсфордом Типтоном — Ларри это имя ничего не говорило). Был уже почти полдень, и Ларри предложил перекусить. На углу была колбасная, но когда он открыл дверь, запах гнилого мяса заставил его попятиться.

— Пожалуй, чтобы сохранить тот скромный аппетит, который у меня остался, мне не стоит туда заходить, — сказала она извиняющимся тоном.

Ларри подумал, что внутри можно, наверное, найти какие-нибудь готовые продукты — салями, пепперони, что-нибудь в этом роде — но, натолкнувшись в четырех кварталах отсюда на «Джона Берсфорда Типтона», он не хотел оставлять ее одну на улице даже на короткое время. Так что они нашли скамейку в полуквартале западней от колбасной и съели сушеные фрукты и ломтики бекона. Закончили они трапезу крекерами с сыром и термосом с охлажденным кофе.

— На этот раз мне действительно хотелось есть, — сказала она гордо.

Он улыбнулся ей, чувствуя себя лучше. Просто двигаться, предпринимать любые конкретные действия — это было неплохо. Он сказал ей, что когда они выберутся из Нью-Йорка, она окончательно придет в норму. Находиться в Нью-Йорке — это было все равно что быть на кладбище, мертвецы которого еще не совсем успокоились. Чем раньше они уйдут отсюда, тем лучше. Возможно она снова станет такой же, как в тот первый день в парке. Они дойдут до Мэна по второстепенным дорогам и поселятся в богатом летнем коттедже. Сейчас на север, и обратно на юг в сентябре или октябре. Бутбей Харбор летом, Кей Бискейн зимой. Симпатичный маршрут. Занятый своими мыслями, он не заметил на ее лице гримасу боли, появившуюся в тот момент, когда он встал и повесил на плечо двустволку.

Теперь они шли на запад. Они прошли по Авеню Америк, Седьмой Авеню, Восьмой, Девятой, Десятой. Улицы представляли собой замерзшие реки автомобилей всех расцветок, среди которых доминировал желтый цвет машин такси. Ларри подумал о том, что на выходе из города им стоит раздобыть пару мотоциклов. Это даст им обоим мобильность и возможность преодолеть пробки мертвых машин, которыми, должно быть, забиты все дороги.

А я-то думал, что она сможет ехать на велосипеде, — подумал Ларри. Но, похоже, ей это не удастся. Жизнь с Ритой превращалась в непрестанную головную боль, во всяком случае, в некоторых аспектах. Но уж ехать на заднем сиденье мотоцикла она, наверное, сможет.

На пересечении Тридцать Девятой и Седьмой они увидели молодого человека в коротких хлопчатобумажных шортах, лежащего на крыше такси.

— Он мертв? — спросила Рита, и при звуке ее голоса молодой человек сел, оглянулся, заметил их и помахал рукой. Они махнули ему в ответ. Молодой человек безмятежно лег на прежнее место.

Было начало третьего, когда они пересекли Одиннадцатую Авеню. Ларри услышал позади приглушенный вскрик боли и понял, что Рита уже не идет слева от него.

Она опустилась на одно колено и держалась за ногу. С чувством, похожим на страх, Ларри впервые заметил, что на ногах у нее — дорогие открытые сандалии, пригодные разве что для короткой прогулки вдоль витрин по Пятой Авеню.

Кожаные ремешки натерли ей ноги. Кровь струилась у нее по лодыжкам.

— Ларри, из…

Он резко поднял ее на ноги.

— О чем ты думала? — закричал он ей прямо в лицо. Увидев, как униженно она отпрянула, он почувствовал мгновенный стыд, но в то же время и злобное удовольствие. — Ты что, думала, что сможешь доехать до дома на такси, если ножки устанут?

— Я не ду…

— Боже мой! Он взъерошил волосы. — Конечно, ты не думала. Ты истекаешь кровью, Рита. Давно это у тебя?

Голос ее был таким тихим и хриплым, что ему с трудом удалось расслышать ее слова даже в том сверхъестественном молчании, которое царило вокруг.

— С тех пор как… ну, примерно с перекрестка Пятой и Сорок Девятой, кажется.

— Ты натерла себе ноги двадцать кварталов назад и ничего мне об этом не сказала?

— Я думала… может быть… это пройдет… не будет больше болеть… я не хотела… мы так хорошо шли… выбирались из города… я просто подумала…

— Ты вообще не думала, — сказал он рассерженно. — Как мы теперь с тобой пойдем? Твои чертовы ноги выглядят так, словно тебя распяли.

— Не ругай меня, Ларри, — сказала она, начиная плакать. — Пожалуйста, не надо… мне становится так плохо, когда ты… пожалуйста, не ругай меня.

Ярость охватила его. Он крикнул ей прямо в лицо:

— Сука! Сука! Сука!

Слово вернулось тусклым и неясным эхом, отразившись от высоких жилых домов.

Она закрыла лицо руками и, плача, опустила голову. Это его рассердило еще больше, и он предположил, что отчасти этот жест действительно объясняется нежеланием видеть. Как просто: закрыть глаза руками, а он поведет ее, почему бы и нет? Всегда ведь рядом был кто-то, кто брал на себя заботу о нашей Маленькой Героине, крошке Рите. Кто-то, кто водил машину, ходил в магазины, мыл унитаз, платил налоги. Так что надо завести слащавого Дебюсси, закрыть глаза своими хорошо наманикюренными руками и предоставить все Ларри. Позаботься обо мне, Ларри. Увидев, что случилось с человеком в парке, я не хочу больше видеть. Все это слишком низко для человека моего воспитания и происхождения.

Он оторвал руки от ее лица. Она съежилась от страха и попыталась снова закрыться.

— Посмотри мне в глаза.

Она потрясла головой.

— Черт тебя побери, немедленно посмотри на меня, Рита.

Она посмотрела на него как-то странно и косо, словно думая, что теперь он пустит в ход не только язык, но и кулаки.

— Я хочу тебе изложить реальные факты, потому что ты, похоже, ничего не понимаешь. А факты заключаются в том, что нам надо пройти еще двадцать или тридцать миль. И в том, что если в твои раны попадет инфекция, у тебя может начаться заражение крови, и ты умрешь. И в том, что тебе наконец-то надо вынуть палец из задницы и начать помогать мне.

Он говорил, сжимая ее плечи, и заметил теперь, что пальцы его почти погрузились в ее плоть. Гнев оставил его, когда, отпустив ее, он увидел на ее предплечьях красные пятна. Он отступил шаг назад, вновь чувствуя неуверенно и сознавая с болезненной ясностью, что он переборщил. Ларри Андервуд наносит следующий удар. Ну а если он такой крутой, то почему же он не проверил, в чем она обута, прежде чем отправиться в путь?

«Потому что это ее проблемы», — сказал внутри него угрюмый голос.

Нет, это неправда. Это его проблема. Потому что она не знала. Раз уж он решил взять ее с собой (и только сегодня он стал думать о том, насколько проще было бы, если бы он этого не сделал), то он должен нести за нее ответственность.

Черт меня побери, если я возьму на себя ответственность, — сказал внутри него угрюмый голос.

Голос его матери: Ты создан для того, чтобы брать, Ларри.

Специалист по оральной гигиене закричала ему вслед из окна: Я думала, что ты симпатичный парень! Никакой ты не симпатичный парень!

Это неправда! Черт возьми, это НЕПРАВДА!

— Рита, — сказал он. — Извини меня.

Она села на тротуар и опустила голову. На него она не смотрела.

— Извини меня, — повторил он. — Я… знаешь, у меня не было права говорить все это. — Он-таки сказал все это, но ничего страшного. Если извинишься, все пойдет на лад. Так устроен мир.

— Продолжай, Ларри, — сказала она. — С чего это ты вдруг остановился?

— Я же сказал, что извиняюсь, — сказал он слегка нетерпеливо. — Мы найдем тебе новые туфли и белые носки. Мы…

— Ничего мы не сделаем. Продолжай.

— Рита, извини меня…

— Если ты повторишь это еще раз, я закричу. Ты — дерьмо, и твои извинения не принимаются. А теперь продолжай.

— Я же сказал, что…

Она вскинула голову и закричала. Он сделал шаг назад и огляделся, чтобы посмотреть, не слышал ли кто-нибудь ее крика. Не бежит ли полисмен, чтобы выяснить, что за ужасные вещи творит этот молодой человек с сидевшей на тротуаре разутой пожилой леди.

— Лучше тебе перестать орать, — сказал он ей. — А то я действительно тебя брошу.

Она ничего не сказала и только посмотрела на него. Он не смог вынести ее взгляд и опустил глаза, ненавидя ее за то, что она вынудила его это сделать.

— Ладно, — сказал он. — Желаю приятного изнасилования и насильственной смерти.

Через минуту он обернулся, уверенный в том, что она идет за ним, но Риты не было.

— Черт возьми, — сказал он обиженно. — Я же пытался извиниться.

Прежде чем продолжить путь, он мгновение помедлил. Он чувствовал, как его пожирают сотни мертвых злобных глаз, уставившихся на него из всех этих машин.

Он видел, как впереди четырехполосное шоссе исчезает в черной арке туннеля, и с ужасом он заметил, что света внутри нет. Путешествие в автомобильное кладбище. Они подождут, пока он дойдет до половины, а потом начнут шевелиться… оживать… он услышит, как с тихим щелчком откроются двери их машин… их шаркающие шаги…

Его прошибло легким потом. У него над головой хрипло каркнула какая-то птица, и он вздрогнул. Идиот, — сказал он самому себе. Испугался детских сказок. Тебе надо просто идти по пешеходной дорожке и очень скоро ты…

…будешь удушен восставшими мертвецами.

Он облизал губы и попробовал рассмеяться. Ничего не вышло. Он сделал пять шагов по направлению к тоннелю и снова остановился. Слева от него стоял кадиллак «Эльдорадо», из которого на него уставилась женщина с черным, чудовищным лицом. Нос ее был прижат к стеклу. Стекло было забрызгано слизью и кровью. Человек, который сидел за рулем, обмяк словно искал что-то на полу. Все стекла были подняты. Там, наверное, сейчас как в оранжерее. Если он откроет дверь, то женщина вывалится на мостовую, как мешок гнилых дынь, а запах будет теплым и плотным, влажным и гниющим.

Такой же запах будет и в тоннеле.

Ларри резко повернулся и пошел назад, чувствуя, как ветерок осушает пот у него на лбу.

— Рита! Рита, послушай! Я хочу…

Риты нигде не было.

Он приложил руки ко рту и закричал:

— Рита! Рита!

Единственным ответом ему было мертвое эхо: «Рита… ита… ита… ита…»

К четырем часам над Манхэттеном сгустились черные тучи и загрохотал гром. В небоскребы ударила молния. Словно Бог пытался выгнать немногих оставшихся в живых людей из их убежищ. Свет стал желтым и странным, и Ларри это не понравилось. Ему свело живот, и когда он закурил сигарету, она задрожала у него в руке так же, как чашка в руках Риты этим утром.

Он сидел на улице, прислонившись к железному ограждению. Рюкзак он положил себе на колени, а двустволку прислонил к ограждению рядом с собой. Он подумал, что она испугается и вернется сама, но она не возвращалась. Пятнадцать минут назад он перестал выкрикивать ее имя.

Снова ударил гром, на этот раз поближе. Прохладный ветерок прикоснулся к его спине сквозь пропитанную потом прилипшую рубашку. Пора было или укрыться где-нибудь или перестать валять дурака и отправиться через тоннель. Если он осмелится пройти через тоннель, то он переночует еще одну ночь в городе, а утром перейдет через мост Джорджа Вашингтона, в ста сорока кварталах отсюда на север.

Он попытался спокойно подумать о тоннеле. Он забыл добыть себе хороший фонарь — Господи, всегда о чем-нибудь забываешь — но между дорогой и пешеходным проходом есть перила. Что касается остального… мыслей о том, что все эти мертвецы в машинах могут, к примеру… это просто какая-то глупая паника, история из комикса. Это все равно, что бояться Буки в шкафу. Если ты будешь думать только об этом, Ларри (поучал он себя), то тебе вряд ли удастся преуспеть в этом дивном новом мире. Ты…

Удар молнии расколол небо пополам почти у него над головой, заставив его содрогнуться. Последовал мощный раскат грома. На лице он ощутил первую холодную каплю дождя. Вторая капля упала ему сзади на шею и стекла за воротник рубашки. Он встал, надел рюкзак и взял винтовку. Он все еще не знал куда направиться — назад на Тридцать Девятую или в тоннель Линкольна. Но надо было где-то укрыться, так как дождь становился все сильнее.

С невероятным грохотом над ним разразился удар грома, заставив его взвизгнуть от ужаса — наверное, тот же самый звук вырывался из уст кроманьонцев два миллиона лет назад.

«Глупый трус», — сказал он себе и направился к пасти тоннеля. Он прошел мимо женщины, прижавшейся к стеклу «Эльдорадо», стараясь не смотреть в ее сторону, но все же краем глаза замечая ее. Дождь превратился в ливень.

На мгновение перед входом в тоннель Ларри остановился в нерешительности, снова ощутив страх. В этот момент с неба посыпался град, и он решился. Градины были большими и больно жалили его тело. Вновь прогремел гром.

«О'кей, — подумал он. — О'кей, о'кей, о'кей, я иду». Он шагнул в тоннель Линкольна.

Внутри оказалось гораздо темнее, чем он надеялся. Поначалу сквозь вход в тоннель, оставшийся позади него, еще проникал тусклый белесый свет, и он мог видеть ряды стоявших друг за другом машин и зеленоватые плитки, которыми были выложены стены. Справа от себя он видел перила, отгораживавшие пешеходный проход и уходившие далеко вперед. Слева через каждые тридцать или сорок футов, возвышались опорные столбы. Вверху виднелись темные лампы дневного света. Но после того, как тоннель слегка повернул, свет, казалось, вообще перестал существовать.

Скользя рукой по перилам, он шел вперед. В тоннеле также было эхо, и это ему не понравилось. Эхо звучало так, словно кто-то шел за ним… крался за ним. Несколько раз он останавливался и смотрел назад своими слепыми глазами. Когда эхо замирало, он вновь отправлялся в путь. Потом он стал идти шаркающей походкой, не отрывая подошвы от бетона, чтобы не слышать эха своих шагов.

Интересно, какой длины тоннель Линкольна? Миля? Две? Разумеется, под Гудзоном не может быть двух миль. Стало быть, около мили. Но если бы это было так, то он давно бы уже добрался до другого конца. Если в среднем человек идет со скоростью четыре мили в час, то одну милю можно пройти за пятнадцать минут. А он шел уже минут двадцать.

— Я просто иду медленнее, — сказал он и подскочил от звука своего собственного голоса. Эхо отозвалось голосом приближающегося лунатика:

«…леннее… еннее… нее… ее…»

— Господи, — пробормотал Ларри, и эхо прошептало в ответ:

«спади… спади… спади…»

Он вытер пот с лица, борясь с паникой и желанием забыть о разуме и слепо ринуться вперед. Но он постепенно совладал с собой и вновь двинулся в путь. Он уже почти совсем успокоился, когда нога его натолкнулась на что-то твердое. Он издал придушенный вскрик и отступил два шага назад. С трудом он заставил себя вытащить из кармана зажигалку. Пламя бешено металось от его судорожного дыхания.

Он наступил на руку солдата. Солдат сидел, прислонившись спиной к стене тоннеля, вытянув вперед ноги. Его остекленевшие глаза уставились на Ларри. Губы его отвисли, и Ларри показалось, что он ухмыляется. Из глотки его с небрежным изяществом торчал выкидной нож.

Зажигалка в его руке нагревалась, и он потушил пламя. Облизав губы и мертвой хваткой вцепившись в перила, Ларри медленно двинулся вперед, пока носок его ботинка вновь не натолкнулся на руку солдата. Тогда он перешагнул через него, и им овладела кошмарная уверенность, что сейчас солдат мягко схватит его за ногу своими прохладными руками.

Ларри пробежал десять шагов и заставил себя остановиться, зная, что если он не сделает этого, то его захлестнет паника и он ринется вперед, преследуемый тысячеголосым эхом.

Когда он вновь овладел собой, он двинулся вперед. Но теперь ситуация стала еще хуже. Пальцы его ног сжимались в ботинках, страшась соприкоснуться с другим телом, распростертым на пешеходной дорожке… довольно скоро это произошло.

Он застонал и снова вытащил зажигалку. На этот раз все было еще ужаснее. Тело, на которое он наткнулся, принадлежало пожилому человеку в синем костюме. Черная шелковая шапочка упала ему на колена, обнажив его лысую голову. На лацкане у него была шестиконечная серебряная звезда. За ним лежало еще трупов шесть: две женщины, человек средних лет, старуха лет восьмидесяти и двое тинэйджеров.

Зажигалка стала слишком горячей, и он не мог уже держать ее в руках. Он погасил пламя и отправил ее обратно в карман, где она, словно тлеющий уголь, некоторое время согревала его бедро. Этих людей, как и того солдата, убил не Капитан Шустрик. Ларри заметил кровь, осколки плиток, дырки от пуль. Их застрелили. Ларри вспомнил слухи о том, что солдаты блокировали выходы из Манхэттена. Теперь он не знал, верить им или нет — слишком много слухов пришлось ему услышать за последнее время.

Ситуацию легко можно было воссоздать. Их машины были заперты в тоннеле, но они могли идти. Они вышли из машин и отправились по направлению к Джерси. А здесь был контрольный пост, огневая точка или что-нибудь в этом роде.

Был? А может быть, и до сих пор есть?

Ларри стоял весь в поту, пытаясь собраться с силами. Абсолютная темнота представляла собой идеальный киноэкран, на который его сознание могло проецировать свои фантазии. Он увидел: солдаты с беспощадными глазами, одетые в защитные костюмы, скорчившиеся за пулеметными гнездами с приборами ночного видения. У них задание — не пропустить никого сквозь тоннель. Один солдат медленно подползает к нему, зажав нож в зубах, а двое других бесшумно заряжают миномет зарядом с отравляющим газом.

Но и назад пойти он не мог. Он был уверен, что все эти картины — лишь плод его воображения. Разумеется, никаких солдат здесь давно уже нет. Но…

Но больше всего его тревожат не солдаты, а распростертые перед ним тела. Они лежали на протяжении восьми или девяти футов. Через них он не мог перешагнуть, как через солдата. А если он попытается спрыгнуть вниз с пешеходного прохода, то он может сломать себе ногу. Стало быть, ему придется… ну… придется идти по ним.

Позади него, в темноте, раздался какой-то шум.

Ларри немедленно обернулся. Им овладел ужас, так как звук, который он услышал, очень напоминал чьи-то шаги.

— Кто там? — закричал он, снимая с плеча винтовку.

Ему отозвалось только эхо. Когда эхо затихло, он услышал — или подумал, что услышал — тихий звук дыхания. Он стоял, уставившись в темноту, и уже начал было думать, что ему показалось, когда звук раздался снова — тихий, скользящий шаг.

Он судорожно полез в карман за зажигалкой. Мысль о том, что зажигалка превратит его в великолепную мишень, не пришла ему в голову. Когда он попытался высечь искру, зажигалка выпала из его дрожащих рук. Он услышал звяканье о металлические перила, а потом легкий звон удара о капот или крышу одной из машин внизу.

Скользящий шаг снова раздался в темноте, на этот раз ближе, но неизвестно насколько. Кто-то приближался, чтобы убить его, и объятый ужасом ум нарисовал ему картину солдата с выкидным ножом в горле, который подкрадывается к нему все ближе и ближе.

Снова мягкий, скользящий звук.

Ларри вспомнил о винтовке. Он прижал приклад к плечу и начал стрелять. Звук выстрелов оказался настолько оглушительным в замкнутом пространстве, что он вскрикнул, но его крик потерялся в грохоте. Все еще сжимая в руках винтовку, он обернулся, но теперь в своем внутреннем кинотеатре он увидел перед собой не солдат в защитных противовирусных костюмах, а морлоков из комиксной версии «Машины времени» Герберта Уэллса, слепых горбатых созданий, выбирающихся из своих нор, где глубоко под землей безостановочно работают их адские механизмы.

Задыхаясь, он стал преодолевать баррикаду трупов. Его нога провалилась во что-то омерзительно мягкое. Вокруг стоял ядовитый, вонючий запах, но он едва замечал его.

Потом, позади него в темноте, раздался крик, заставивший его замереть на месте. Отчаянный, пронзительный, почти безумный крик:

— Ларри! Ой, Ларри, ради Бога…

Это была Рита Блэкмор.

Он обернулся. Теперь до него доносились дикие рыдания, заполнившие все вокруг своим эхом. В течение одной сумасшедшей секунды он был уверен, что уйдет, оставив ее там. Она и сама сможет выбраться, зачем же опять взваливать на себя эту ношу? Потом он вновь овладел собой и закричал:

— Рита! Оставайся на месте! Ты слышишь меня?

Рыдания продолжались.

Он пошел по трупам обратно, стараясь не дышать и сморщившись от отвращения. Потом он побежал к ней, не зная, как далеко она находится, из-за искажающего действия эха. В конце концов он чуть не упал на нее.

— Ларри… — Она бросилась к нему в объятия и обхватила его шею так, словно собиралась задушить его. Он чувствовал, как бешено стучит ее сердце. — Ларри, Ларри не оставляй меня одну здесь не оставляй меня одну в темноте…

— Нет. Он крепко сжал ее. — Я… не ранил тебя?

— Нет… я почувствовала ветерок… одна из пуль пролетела так близко, что я почувствовала ветерок… и осколки… осколки плиток, кажется… лицо… они поранили мне лицо…

— О, Господи, Рита, я же не знал. Я тут в темноте вообразил Бог знает что. И я потерял зажигалку… тебе надо было крикнуть… я же мог убить тебя. — Внезапно он осознал ситуацию. — Я же мог убить тебя, — повторил он потрясение.

— Я была не уверена, что это ты. Когда ты пошел к тоннелю, я зашла в дом. А потом ты вернулся и звал меня, и я почти… но я не могла… а потом, когда начался дождь, появились двое мужчин… думаю, они искали нас… или меня. Так что я оставалась там, и они ушли, но я подумала, что они ведь могли спрятаться, поджидая меня, и не осмелилась выйти до тех пор, пока не вспомнила, что может быть, ты уже на другой стороне, и я никогда не увижу тебя снова… и я… я… Ларри, ты ведь не бросишь меня, правда? Ты ведь не уйдешь?

— Нет, — сказал он.

— Я была не права, а ты был прав. Я должна была сказать тебе, я имею ввиду туфли, я буду есть, когда ты мне скажешь… я… я…

— Тише, — сказал он, крепко обнимая ее. — Все в порядке теперь. Все в порядке. — Но мысленно он представил себе, как в панике он стрелял по ней, и подумал о том, с какой легкостью одна из пуль могла раздробить ей руку или разворотить живот. — Мы отправимся в путь, когда ты сможешь идти. А пока приди в себя.

— Там был мужчина… я думаю, это был мужчина… я наступила на него, Ларри. — Она сглотнула слюну. — А когда ты позвал… то эхо… я была не уверена, что это ты…

— Там впереди много трупов. Ты сможешь это вынести?

— Если ты будешь со мной. Пожалуйста… если ты будешь со мной.

— Я буду с тобой.