Противостояние Кинг Стивен

На мгновение все они прислушались к ровному шуму дождя, который шел уже почти целый час. Для одинокого человека этот звук показался бы печальным. В компании он казался приятным и таинственным, объединяющим их вместе. Далеко над Айовой пророкотал гром.

— Думаю, у вас есть все, что нужно, чтобы устроиться на ночь? — спросила она у них.

— Абсолютно все, — ответил Ральф. — Мы прекрасно устроимся. Пошли, Том. — Он поднялся.

— Не могли бы вы с Ником ненадолго задержаться, Ральф? — сказала Абагейл.

Все это время Ник сидел за столом в противоположном от ее качалки конце комнаты. Если человек не может говорить, — подумала она, — то, казалось бы, он должен потеряться в комнате, набитой другими людьми, просто выпасть из поля зрения. Но что-то в Нике не давало этому произойти. Он сидел абсолютно спокойно, следя за разговором, и на лице его отражалось реакция на только что произнесенные слова. Лицо его было открытым и смышленым, но слишком озабоченным для такого молодого человека. Несколько раз она замечала, как люди смотрят на него, словно он может подтвердить их слова. Они ни на минуту не забывали о нем. Несколько раз она заметила, как он смотрит в окно и на лице его появляется беспокойство.

— Не могли бы вы достать мне этот матрас? — мягко спросила Джуна.

— Мы достанем его вместе с Ником, — сказал Ральф, вставая.

— В одиночку я в этот сарай не пойду, — сказал Том. — Ей-Богу, нет!

— Я пойду с тобой, — сказал Дик. — Мы зажжем фонарь и устроим себе кровати. — Он поднялся. — Еще раз спасибо, миссис. Не могу выразить, как все было вкусно.

Другие поблагодарили вслед за ним. Ник и Ральф достали матрас, клопов в котором не оказалось. Том и Дик отправились в сарай. Ник, Ральф и Матушка Абагейл остались в кухне одни.

— Не возражаете, если я закурю, миссис? — спросил Ральф.

— Не возражаю, если не будешь стряхивать пепел на пол. В комоде у тебя за спиной стоит пепельница.

Ральф встал за пепельницей, и Эбби осталась лицом к лицу с Ником. На нем была рубашка цвета хаки, синие джинсы и вылинявшая тренировочная фуфайка. В нем было что-то такое, что внушало ей мысль, будто она знала его и раньше. Глядя на него, она чувствовала себя так, словно встреча эта была предрешена судьбой.

— Миссис?

Ральф уже сидел рядом с Ником с листком бумаги в руках и разглядывал его, повернув к свету.

На коленях у Ника лежал блокнот и шариковая ручка.

— Ник говорит… — Ральф прочистил горло в смущении.

— Продолжай.

— В его записке говорится, что ему трудно читать по вашим губам, потому что…

— Я понимаю, — сказала она. — Ничего страшного.

Она встала и шаркающей походкой подошла к комоду. На второй полке над комодом стояла пластмассовая баночка, полная мутной жидкости, в которой, словно медицинский препарат, плавали две вставные челюсти.

Она выудила их и прополоскала в ковшике.

— Господи, помни, как я страдала, — сказала Матушка Абагейл и вставила челюсти.

— Нам надо поговорить, — сказала она. — Вы — главные, и нам надо кое в чем разобраться.

— Ну, — сказал Ральф, — это не для меня. Я был простым фабричным рабочим отчасти фермером. Мозолей у меня гораздо больше, чем мыслей. Ник, вот он у нас главный.

— Это так? — спросила она, глядя на Ника.

Ник написал короткую записку, и Ральф прочел ее вслух.

— Это мне пришло в голову приехать сюда, а насчет главного — я не знаю.

— Мы встретили Джуну и Оливию примерно в девяноста милях к ЮГУ отсюда, — сказал Ральф. — Позавчера, так, Ник?

Ник кивнул.

«Мы уже тогда ехали к вам, Матушка. Женщины шли на север. Дик тоже. Мы просто объединили всех вместе.»

— Вы видели еще кого-нибудь? — спросила она.

«Нет, — написал Ник. — Но у меня часто бывает чувство — у Ральфа тоже, — что кто-то прячется от нас и наблюдает издали. Боятся, наверное. Никак не могут оправиться от того, что произошло.»

Она кивнула.

— Дик говорит, что за день до того, как он нас встретил, он слышал шум мотоцикла где-то на юге. Так что есть и другие люди. Думаю, они просто пугаются, когда видят такую большую группу.

— Почему вы приехали сюда? — Глаза ее, окруженные сетью морщинок, остро уставились на них.

Ник написал:

«Мне снились сны о вас. Дик Эллис говорит, что ему тоже раз приснился такой сон. И маленькая девочка. Джина, она описала это место задолго до того, как мы сюда приехали. Эти качели.»

— Благослови ее Бог, — сказала Матушка Абагейл с отсутствующим видом. Она посмотрела на Ральфа. — А ты что скажешь?

— Вы мне снились раз или два, миссис, — сказал Ральф и облизал губы.

— В основном мне снился… другой парень.

— Какой другой парень?

Ник написал что-то на листке из блокнота и обвел свою запись в кружок. Вручил ей прямо в руки. Буквы были большими, такими же, как на стене во дворце у Валтасара. От одного взгляда на них у нее пошел мороз по коже. Она вспомнила о ласках, которые, извиваясь, ползли по дороге и впивались в торбу зубами острыми, как иголки. Она вспомнила о том, как в темноте открылся единственный красный глаз и стал наблюдать в поисках не одной только старой женщины, но и целой группы из мужчин и женщин… и одной маленькой девочки.

Два обведенных слова были: «ТЕМНЫЙ ЧЕЛОВЕК».

— Мне было сказано, — произнесла она, вертя в руках листок бумаги, — что мы должны идти на запад. Мне сказал это Господь во сне. Я не хотела слушать. Я старая женщина, и все, что я хочу, — это умереть на своем маленьком клочке земли. Эта земля принадлежала моей семье сто двенадцать лет.

Она выдержала паузу. Двое мужчин пристально смотрели на нее в свете керосиновой лампы. За окном продолжал идти нескончаемый дождь. Грома слышно больше не было. Господи, — подумала она, — как болят десны от этих зубов. Как мне хочется вынуть их и лечь в постель.

— Я начала видеть сны за два года до начала этой эпидемии. Сны снились мне каждую ночь, и иногда они сбывались. Пророчество — это Божий дар, и в каждом заложена его частица. В снах я шла на запад. Сначала со мной было совсем мало людей, потом немного побольше, а потом еще больше. На запад, все время на запад, пока в дали не показались Скалистые горы. Нас уже был целый караван, сотни две или больше.

Она помолчала.

— Я пугалась от этих снов. Никогда я не обмолвилась и словечком, что они мне снятся — вот как я была напугана. Думаю, я чувствовала себя как Иов, когда Бог заговорил с ним из вихря. Я даже пыталась убедить себя в том, что это просто сны, о, глупая старая женщина, которая пыталась убежать от Бога, совсем как Иона. Но рыба все равно нас проглотила, вот в чем дело! И я всегда чувствовала, что кто-то придет ко мне, кто-то особенный, и тогда я узнаю, что время пришло.

Она взглянула на Ника, который сидел за столом и пристально смотрел на нее сквозь пелену сигаретного дыма Ральфа Брентнера.

— И я поняла это, когда увидела тебя, — сказала она. — Это ты, Ник. Господь указал перстом на твое сердце. Но перст у него не один, и там есть еще и другие избранные, и они идут сюда, слава Богу, и на них Он указал своими перстами. Мне снились сны о нем, как он ищет нас даже в эту секунду, и — да простит Бог мою грешную душу, я прокляла его в своем сердце. — Она заплакала и поднялась со стула, чтобы выпить воды и умыться.

Когда она вернулась к ним, Ник писал. Наконец он вырвал страничку из блокнота и вручил ее Ральфу.

«Не знаю насчет Бога, но здесь действует какая-то сила. Все, кого мы встретили, двигались на север. Словно у вас есть ответ. Вам снился кто-нибудь еще? Дик? Джуна или Оливия? Может быть, девочка? «

— Эти не снились. Снился неразговорчивый человек. Женщина с ребенком. Мужчина примерно твоего возраста, который идет ко мне своей гитарой. И ты, Ник.

«И вы думаете, что нам надо идти на запад?»

— Мы должны идти на запад, — сказала Матушка Абагейл.

Мгновение Ник бесцельно черкал ручкой по странице, а потом написал: «Что вы знаете о темном человеке? Вы знаете, кто он такой?»

— Я не знаю кто он, но мне известно, что он из себя представляет. Это средоточие зла, оставшегося в мире. Остальное зло по сравнению с ним — это цветочки. Магазинные воры, сексуальные маньяки и хулиганы. Но он призовет их. Он уже начал действовать. И он собирает их вместе гораздо быстрее, чем мы. И с ним идут не только злые, но и слабые… и одинокие… и те, кто не открыл свое сердце Господу.

«Может быть, он на самом деле не существует, — написал Ник. Может быть, он — это просто… — Он погрыз кончик ручки и задумался. Наконец он прописал: — …просто запуганная, злая часть нас самих. Может быть, нам снится то, чего мы боимся внутри самих себя».

Когда Ральф читал эту записку вслух, он непонимающе сморщил лоб, но Эбби сразу же поняла что Ник имел ввиду. Это не слишком-то отличалось от болтовни новых проповедников, появившихся лет двадцать назад. На самом деле нет никакого Сатаны — вот было их евангелие. Зло действительно существует, и, возможно, его причиной является первородный грех, но оно находится внутри нас, и вынуть его наружу так же невозможно, как и вынуть яйцо их скорлупы, не разбив ее. С точки зрения этих новых проповедников. Сатана был чем-то вроде картины, составленной из множества кусочков, — и каждый мужчина, женщина и ребенок добавляли свой кусочек, входивший составной частью в целое. Конечно, во всем этом были приятное современное звучание, но проблема заключалась в том, что это была неправда. И если Ник будет продолжать так думать, то темный человек съест его на обед.

Она сказала:

— Я снилась тебе. Разве я не существую на самом деле?

Ник кивнул.

— А ты снился мне. Разве ты не существуешь на самом деле? Хвала Господу, ты сидишь прямо напротив меня с блокнотом на коленях. Этот человек, Ник, он так же реален, как и ты. — Да, он был реален. Она вспомнила о ласках и о красном глазе, открывшемся в темноте. И когда она заговорила снова, голос ее стал звучать хрипло. — Это не Сатана, — сказала она, — но они с Сатаной знают друг о друге и давно друг с другом сговорились.

Библия не говорит нам о том, что происходило с Ноем и его семьей после потопа. Но я не удивлюсь, если узнаю, что за души этой горстки людей велась отчаянная борьба — за их души, их тела, их образ мышления. И я не удивлюсь, если узнаю, что с нами происходит то же самое.

— Сейчас он находится к западу от Скалистых гор. Рано или поздно он пойдет на восток. Может быть, и не в этом году. Когда он будет готов. И наша судьба — бороться с ним.

Ник обеспокоенно затряс головой.

— Да, — сказала она спокойно. — Нас ждут горькие дни. Смерть и ужасы, предательство и слезы. И не все из нас смогут увидеть, чем кончится борьба.

— Мне все это не нравится, — пробормотал Ральф. — Мало нам что ли несчастий и без этого парня, о котором вы тут с Ником говорили? Разве нам не хватает проблем без докторов, без электричества, без ничего? Какое нам дело до него?

— Я не знаю. Это воля Господа. Он не спрашивал Эбби Фримантл, нравится она ей или нет.

— Если это Его воля, — сказал Ральф, — то неплохо бы Ему в отставку и уступить место кому-нибудь помоложе.

«Если темный человек на западе, — написал Ник, — то, может быть, нам надо сматывать удочки и ехать на восток?»

Она терпеливо покачала головой.

— Ник, все на свете служит Господу. Разве тебе не кажется, что и этот человек тоже служит Ему? И это действительно так, как бы неисповедимы ни были Его пути. Куда бы ты ни убежал, этот человек последует за тобой, потому что он исполняет волю Бога, а Бог хочет, чтобы ты встретился с ним. Нельзя убежать от Божьей воли. Человек, который пытается сделать это, кончит свою жизнь в утробе зверя.

Ник написал короткую записку. Ральф посмотрел на нее, почесал нос и подумал о том, что предпочел бы не читать ее вслух. Такие старые леди вряд ли спокойно воспримут то, что написал Ник. Она, скорее всего, назовет это богохульством и закричит так, что все вокруг проснутся.

— Что он говорит? — спросила Абагейл.

— Он говорит… Ральф прочистил горло. Перо на его шляпе дернулось. — Он говорит, что не верит в Бога. — Доложив содержание записки, он с несчастным видом уставился вниз на свои ботинки и стал ожидать взрыва.

Но она только хихикнула, встала и подошла к Нику. Потом она взяла его руку и похлопала по ней.

— Благослови тебя Бог, Ник, но это не имеет значения. Он верит в тебя.

Следующий день они провели дома у Эбби Фримантл, и это был их лучший день, с тех пор как закончилась эпидемия. Утром дождь перестал, и небо очистилось. Кукуруза сверкала, словно россыпь изумрудов. Было прохладно.

Том Каллен провел утро, бегая по рядам кукурузы с вытянутыми вперед руками и пугая ворон. Джина МакКоун сидела на земле рядом с качелями и играла с множеством бумажных кукол, которые Матушка Абагейл нашла на дне чемодана в шкафу своей спальни. А раньше они с Томом играли в гараж. Том легко соглашался на все требования Джины.

Дик Эллис робко подошел к матушке Абагейл и спросил, не держал ли кто поблизости свиней.

— Ну как же, у Стоунеров были свиньи, — сказала она. Она сидела в качалке на веранде, перебирала струны гитары и смотрела на Джину.

— Думаете, кто-то из них мог остаться в живых?

— Надо сходить и посмотреть. Может быть. А может быть, они просто разрушили свои загоны и одичали. — Глаза ее сверкнули. — А еще может быть, что я знаю одного парня, которому прошлой ночью приснились свиные отбивные.

— Вполне возможно, что и знаете, — сказал Дик.

— Ты когда-нибудь резал свиней?

— Нет, миссис, — сказал он, широко улыбаясь. — Лечил от глистов — да, но не резал.

— Как ты думаешь, вы с Ральфом сможете поработать под женским руководством?

— Вполне, — ответил он.

Через двадцать минут они ехали втроем в кабине «Шевроле». У Стоунеров они нашли двух годовалых свиней. Было похоже на то, что когда корм кончился, они стали обедать своими более слабыми и менее удачливыми товарищами. Дик накинул петлю на заднюю ногу одной из свиней и, перебросив веревку через блок, поднял ее в воздух.

Ральф вышел из дома с ножом для разделки мяса длиной в три фута.

— Не знаю, получится ли у меня, — сказал он.

— Тогда давай сюда, — сказала Абагейл, протягивая руку. Ральф с сомнением посмотрел на Дика. Дик пожал плечами. Ральф передал нож.

— Господь, — сказала Абагейл, — мы благодарим Тебя за Твой милостивый дар. Благослови эту свинью, которая станет нашей пищей, аминь. Отойдите, ребята, сейчас будет фонтан крови.

Она перерезала свинье глотку одним уверенным взмахом ножа — какие-то вещи никогда не забываются, какой бы старой ты ни была — и быстро отпрянула.

— Ты развел огонь под котлом? — спросила она Дика.

— Да, миссис, — уважительно ответил Дик, не в силах отвести глаз от свиньи.

— Ты приготовил щетки? — спросила она у Ральфа.

Ральф показал ей две жестяные щетки с жесткой желтой щетиной.

— Ну тогда вам остается только снять ее и положить в котел. Когда она немного поварится, вы будете скрести ее щетками. Потом вы сможете содрать шкуру с мистера Борова, как со спелого банана.

Перспектива их несколько обескуражила.

— Прекрасно, — сказала она. — Но вы не сможете его съесть в костюме. Сначала его надо раздеть.

Ральф и Дик Эллис посмотрели друг на друга, сглотнули и начали опускать свинью вниз. К трем часа работа была закончена, а к четырем они уже вернулись домой с полным грузовиком мяса. На обед у них были свежие свиные отбивные. У мужчин аппетит слегка испортился, но Абагейл съела целых две отбивные, наслаждаясь тем, как жареное мясо хрустит у нее на деснах. Нет на свете ничего вкуснее мяса, которое ты добыл себе сам.

Пошел десятый час вечера. Джина уже уснула, а Том Каллен дремал в качалке Матушки Абагейл на веранде. Далеко на западе сверкнула бесшумная молния. Все остальные взрослые собрались на кухне, кроме Ника, который ушел на прогулку. Абагейл знала, какая борьба происходит в его душе, и сердце ее отправилось вместе с ним.

— Но ведь не может же вам и в самом деле быть сто восемь лет? — спросил Ральф.

— Подожди-ка здесь, — сказала Абагейл. — Я кое-что покажу тебе, сынок. — Она пошла в спальню и взяла поставленное в рамку письмо от президента Рейгана с верхнего ящика комода. Она принесла его на кухню и положила Ральфу на колени. — Прочитай-ка это, сынок, — сказала она гордо.

Ральф прочел: «…по случаю вашего сотого дня рождения… одна из семидесяти двух человек в Соединенных Штатах Америки, достигших столетнего возраста… занимающая пятое место по возрасту среди официальных членов республиканской партии Соединенных Штатов Америки… приветствия и поздравления от президента Рональда Рейгана, 14 января, 1982 года». Он посмотрел на нее широко раскрытыми глазами.

— Ну и ну, пусть меня утопят в го… — Он запнулся и покраснел от смущения. — Извините меня, миссис.

— Сколько же вы всего повидали за свою жизнь! — восхищенно сказала Оливия.

— Ничто из этого не шло ни в какое сравнение с тем, что я видела за последний месяц. — Она вздохнула. — Или с тем, что мне еще предстоит увидеть.

Открылась дверь и вошел Ник. Разговор сразу же прекратился, словно все они только убивали время в ожидании его. Она видела по его лицу, что он принял решение, и, похоже, могла сказать, какое. Он протянул ей записку, написанную им на веранде, рядом с Томом. Она прочитала ее.

Там было написано: «Завтра мы едем на запад».

Она перевела глаза с записки на лицо Ника и медленно кивнула. Потом она передала записку Джуне Бринкмейер, которая в свою очередь передала ее Оливии.

— Да, мы должны ехать, — сказала Абагейл. — Мне этого хочется не больше, чем тебе, но мы должны. Что заставило тебя принять это решение?

Он почти сердито пожал плечами и указал на нее.

— Да будет так, — сказала Абагейл. — Господь — моя вера.

«Если бы я мог сказать это о себе», — подумал Ник.

На следующее утро, двадцать шестого июля, после небольшого совещания Дик и Ральф отправились в Коламбус на грузовике Ральфа.

— Мне очень не хочется с ним расставаться, — сказал Ральф, — но раз ты говоришь, что так надо, Ник, то я согласен.

Ник написал: «Возвращайтесь как можно скорее».

Ральф усмехнулся и оглядел двор. Джуна и Оливия стирали одежду в большой лохани со стиральной доской. Том бегают по кукурузе, пугая ворон — похоже, он нашел в этом занятии бесконечный источник удовольствия. Джина играла с модельками машин и гаражом. Абагейл дремала в своей качалке.

— Ты суешь голову в пасть льву, Ники.

Ник написал: «Ты знаешь другое место, куда мы могли бы поехать?»

— Это правда. Нет никакого толку в том, чтобы шататься с места на место. Начинаешь чувствовать себя лишним. Вообще, человек ощущает себя в своей тарелке, только когда он смотрит вперед, ты этого не замечал?

Ник кивнул.

— О'кей. Ральф похлопал его по плечу и отвернулся. — Дик, ты готов?

Из кукурузы выбежал Том Каллен. Его рубашка и волосы были облеплены зеленой шелухой.

— И я! Том Каллен тоже готов ехать! Ей-Богу, да!

— Тогда пошли, — сказал Ральф. — Эй, посмотри-ка, да ты весь в шелухе! И до сих пор не поймал ни одной вороны. Дай-ка я тебя отряхну сначала.

Том позволил Ральфу отряхнуть его рубашку и брюки. Для Тома, — подумал Ник, — последние две недели были, наверное, самыми счастливыми в жизни. Он был в компании людей, которым он был нужен и которые принимали его. Почему бы и нет? Может быть, он и не совсем нормальный, но все равно в этом новом мире он представляет собой удивительную редкость — живое человеческое существо.

— Пока, Ники, — сказал Ральф и взобрался за руль «Шевроле».

— Пока, Ники, — эхом отозвался Том Каллен, широко улыбаясь.

Ник подождал, пока самосвал не скроется из виду, а потом пошел в сарай и нашел там старый ящик и банку краски. Он выломал одну из стенок ящика и прибил ее к длинной жердине. Потом он вынес получившийся знак и краску во двор и принялся тщательно на нем писать. Джина с любопытством заглянула ему через плечо.

— Что там написано? — спросила она.

— Мы уехали в Боулдер, штат Колорадо. Мы едем по второстепенным дорогам, чтобы избежать заторов. Радиосвязь по каналу 14, — прочла Оливия.

— Что это значит? — спросила Джуна, подходя поближе. Она подняла Джину на руки, и обе они стали внимательно наблюдать за тем, как Ник устанавливает знак напротив грунтовой дороги, ведущей к дому Матушки Абагейл. Он вкопал жердину на три фута вглубь. Только ураган сможет теперь вырвать ее из земли.

Он написал записку и отдал ее Джуне.

— Дик и Ральф попробуют найти в Коламбусе радиопередатчик. Когда-нибудь кто-то услышит нас.

— О! — сказала Оливия. — Здорово придумано.

Ник важно постучал себя по лбу, а потом улыбнулся.

Женщины пошли развешивать выстиранную одежду. Джина вновь принялась за игрушечные машинки. Ник пересек двор, поднялся на веранду и сел рядом с дремлющей Абагейл. Он посмотрел на кукурузное поле и задумался о том, что же с ними произойдет.

«Раз ты говоришь, что так надо, Ник, то я согласен.»

Они выдвинули его в лидеры. Они сделали это, и он даже не понимал, почему это произошло. Как может глухонемой отдавать приказы? Это просто злая шутка. Дик должен был встать во главе. А он должен был занять место копьеносца, третьего слева, роль без слов, и только мамочка знает тебя в лицо. Но с тех пор, как они встретили Ральфа Брентнера, появилась эта привычка сказать что-нибудь, а потом быстро посмотреть на Ника, словно ожидая от него одобрения. Ностальгический туман уже стал окутывать те дни, которые прошли между Шойо и Мэйем, до появления Тома, а вместе с ним и ответственности. Легко было забыть о своем одиночестве, о страхе сойти с ума. И легко было вспомнить, как ты был предоставлен самому себе, копьеносец, третий слева, исполнитель второстепенной роли в ужасной пьесе.

«И я поняла это, когда увидела тебя. Это ты, Ник. Господь указал перстом на твое сердце…»

Нет, я не согласен. Я не верю в Бога. Пусть с ним носятся старухи — Он им так же необходим, как хорошая клизма и пакетики чая «Липтон». Он должен сосредоточиться на одной задаче и не загадывать вперед. Довезти их до Боулдера, к подножью Скалистых гор, а там посмотрим. Старуха сказала, что темный человек реален, что это не просто психологический символ, но он не хотел в это верить… хотя в глубине души он верил. В глубине души он верил всему, что она сказала, и слова ее пугали его. Он не хотел быть лидером.

«Это ты, Ник.»

Чья-то рука сжала ему плечо, и он подпрыгнул от удивления, а потом обернулся. Это была она. Она улыбалась ему, сидя в своей качалке без подлокотников.

— Я тут сидела и думала о Великой Депрессии, — сказала она. — Знаешь ли ты, что когда-то мой папа владел всей этой землей на мили вокруг? Это правда. Не так-то легко чернокожему этого добиться. А я играла на гитаре и пела в зале фермерской ассоциации в 1902 году. Давно, Ник. Очень давно.

Ник кивнул.

— Это были хорошие дни, Ник — большинство из них, во всяком случае. Но ничто не вечно. Кроме любви Господа. Мой папа умер, и землю разделил между сыновьями, да еще шестьдесят акров досталось моему мужу, не слишком большой кусок. Этот дом стоит на кусочке, оставшемся от этих шестидесяти акров. Четыре акра — и это все. Конечно, теперь я могу забрать всю землю обратно, но это уже не то.

Ник похлопал ее по костлявой руке, и она глубоко вздохнула.

— Братья не всегда ладят между собой. Работа у них не идет, и они почти всегда начинают ссориться. Вспомни о Каине и Авеле! Все хотели командовать, и никто не хотел работать! А потом пришел 1931 год, и банк послал им извещение. Тогда-то они все сплотились, но к тому времени было уже слишком поздно. К 1945 году все было распродано, кроме моих шестидесяти акров, да еще сорока или пятидесяти, на которых теперь стоит ферма Гуделлов.

Она вытащила платок из кармана платья и медленно и задумчиво утерла слезы.

— В конце концов осталась только я одна, без денег, без ничего. И каждый раз, когда подходило время уплаты налогов, они урезали участок еще чуть-чуть, и я приходила на полоску земли, которая уже не принадлежала мне, и плакала так, как я плачу сейчас. Каждый год земля шла на уплату налогов — вот как все это случилось. Удар слева, удар справа. То, что осталось, я сдала в аренду, но арендной платы никогда не хватало на то, чтобы уплатить эти проклятые налоги. Когда мне исполнилось сто лет, они отменили их на вечные времена. Конечно, они освободили меня от налогов, только когда забрали у меня все, кроме этого клочка земли. Очень щедрый подарок, не правда ли?

Он слегка сжал ее руку и посмотрел на нее.

— Ой, Ник, — сказала Матушка Абагейл, — я давно уже ненавижу Бога. Каждый, кто любит Его, чувствует к Нему ненависть, потому что он суров и пристрастен, и в этом мире он неохотно платит за любовь, в то время как злые люди разъезжают по дорогам на «Кадиллаках». Даже радость служить Ему

— это горькая радость. Я исполняю Его волю, но моя человеческая природа прокляла Его в своем сердце. Эбби, — говорит мне Господь, — через много-много лет тебя ждет одно дело. Поэтому Я сделаю так, что ты будешь жить и жить до тех пор, пока от тебя не останутся кожа да кости. Я сделаю так, что ты увидишь, как умрут один за другим твои дети, а ты будешь продолжать ступать по земле. Я сделаю так, что ты увидишь, как земля твоего отца убывает акр за акром. А в конце в награду за это ты отправишься вместе с незнакомцами, оставив все то, что ты любишь, и умрешь в незнакомой стране, так и не доведя свое дело до конца. Такова Моя воля,

— говорит Он, и я отвечаю: Да, Господи. Я все сделаю, и в сердце своем я проклинаю Его и спрашиваю: Почему? Почему? Почему? А в ответ слышу только одно: Где ты была, когда я сотворил мир?

Теперь ее слезы лились горьким потоком, стекали по ее щекам и капали на лиф платья. Ник удивился, откуда столько слез в такой старой женщине, которая казалась сухой, как щепка.

— Помоги мне, Ник, — сказала она. — Я просто хочу выполнить Его волю.

Ник крепко сжал ее руки. Позади них Джина расхохоталась и подняла одну из моделек вверх, так что она засверкала в лучах солнца.

Дик и Ральф вернулись в полдень. Дик сидел за рулем нового фургона марки «Додж», а Ральф вел оранжевый грузовик дорожной службы, у которого спереди было приспособление для расчистки улиц, а сзади — стрела с крюком. Том величественно помахивал рукой, стоя на грузовике. Они въехали во двор, и Дик выбрался из фургона.

— Там в грузовике чертовски симпатичный передатчик, — сказал он Нику.

— Сорок каналов. Мне кажется, Ральф в него влюбился.

Ник усмехнулся. Подошли женщины и стали смотреть на машины. Абагейл с одобрением отметила, как Ральф заботливо помог Джуне подняться в кабину, чтобы она могла взглянуть на радио. Бедра у женщины широкие, и между ними получится удобная дверца.

— Ну и когда же мы поедем? — спросил Ральф.

«Как только поедим, — нацарапал Ник. — Ты испробовал радио?»

— Да, — ответил Ральф. — Оно было включено на обратной дороге. Ужасные помехи. Но знаешь, клянусь, я что-то услышал. Очень далеко. Может быть, это вообще были не голоса. Но честно говоря, Ники, я не стал бы обращать на это внимания. Это как сны.

К часу дня, съев ленч и погрузив все необходимые вещи в фургон, они отправились в путь. Абагейл не плакала. С плачем было покончено. Она исполняла волю Господа, но вспомнив о красном Глазе, раскрывшемся в сердце ночи, она снова почувствовала страх.