Даю тебе честное слово Нолль Ингрид

6

Поздним вечером Харальд решился заглянуть в комнату Мицци, чтобы лично оценить состояние отца. На столе горела читальная лампа, старик не спал и при виде сына воскликнул:

– Поглядите-ка, к дедушке волк пожаловал!

– Как у тебя дела? – робко спросил Харальд. – Тебе здесь хорошо?

– Ubi bene, ibi patria![16] – последовал ответ.

– Я не понимаю латынь, – сказал Харальд, начиная раздражаться. – Это слишком высокий уровень для общения с сыном-неудачником.

На ночном столике Харальд заметил упаковку таблеток, стакан с водой, два пустых и один наполовину пустой стаканчик с пудингом. Некоторое время он хмуро, наморщив лоб, созерцал этот натюрморт.

– Ubi означает «где», а ibi – «там». Следовательно, где мне хорошо, там я чувствую себя дома, – перевел старик. – Собственно говоря, мне бы хотелось обратно в Доссенхайм, но вышло так, что меня волей-неволей перевезли сюда. В принципе, мне и у вас неплохо, разумеется, cum grano salis[17]. Из-за этой ведьмы Гримхильды[18].

– Это еще кто такая?

– Ну, эта, баба-солдат, которая меня мучает по утрам. Маленькая, что приходит по вечерам, – та сущее золото. Она пришла, увидела и победила.

– Если тебе теперь стало получше, то ты мог бы перебраться в дом престарелых, там обслуживают наилучшим образом.

– Тьфу, пропасть! Все что угодно, только не это! Никто не сделает этого лучше, чем Макс и эта маленькая. Я останусь здесь. Ведь Мицци комната больше не нужна. В конце концов, она скоро выйдет замуж.

– А что будет с твоим домом?

– Я мог бы его сдавать, а доходы перевести на вас, так сказать, за кров и стол. Но если ты, несмотря ни на что, попробуешь от меня избавиться, я изменю завещание.

«Что-то новенькое или все та же старая песня на новый лад? – пытался понять Харальд. – Ну, погоди же, здесь пока еще за мной последнее слово!»

– Спокойной ночи! – сказал он вслух и практически неслышно бросил в сторону отца: – Ну и тошнотворный же тип!

После чего быстро вышел.

Бедный Макс, наблюдавший всю сцену непосредственно из угла, казался настолько потерянным, что происходящее представилось ему чем-то почти нереальным, как в кино.

К тому моменту, когда Харальд укладывался в постель, его настроение стало хуже некуда. Он попробовал читать газету, но сознание отчего-то зацепилось за язвительную статейку, собственно, даже не статейку, а письмо читателя, в котором тот прошелся по неспособности городского управления, особенно отдела строительства подземных сооружений, решить накопившиеся задачи. Вдобавок куда-то подевалась Петра, и эта мысль надоедливо возвращалась снова и снова. Лишь около полуночи он вспомнил, что у нее сегодня чтения какой-то известной авторши, – и как только вспомнил, Петра вошла в дверь.

– Почему ты не пришел? – бросила она ему с упреком и пинком отправила сапоги в угол. – Все спрашивали о тебе! Ты в самом деле многое пропустил, она была просто великолепна. Потом мы были у итальянца, вот там ты бы нашел, о чем поговорить! Жаль, что Макс появился слишком поздно, но он по крайней мере помог нам перенести складные стулья в подвал.

Она не сказала, что за эту работу Макс получил сотенную.

Харальд принял ее упреки за агрессию.

– Как было приказано, я приглядывал за отцом, – сказал он. – Думаешь, мне это доставило удовольствие?

Он взял ложечку и жидкий транквилизатор, который ему выписал доктор Офенбах. Нужно было принимать всего по несколько капель, чтобы только быстро заснуть и наутро чувствовать себя отдохнувшим. Затем погасил свет. И Харальду приснился сон, будто он сидит с исхудавшим до костей отцом, и они пьют коньяк. Громкий вздох жены прервал его видение. Он проснулся, но накапать второй раз успокоительного не решился. Так и проворочался до утра, мучимый всевозможными мыслями, которые кружились и лезли в голову со всех сторон.

Старик почти никогда не пил пива, которое называл баварским пролетарским пойлом. По воскресеньям они с женой неизменно выпивали по паре бокалов вина, но после ее смерти он это делать перестал и потихоньку отвык от аристократических напитков. Из его жизни ушла хорошая еда, под которую ими уместно насладиться. Тем не менее против виски, водки, шнапса или сливянки Вилли Кнобель не возражал. «Лучше всего греет не курточка, а сто грамм внутрь», – любил он повторять эту довольно грубую остроту. И дело у него не отставало от слова: он употреблял «согревающее» регулярно, и отнюдь не в ограниченных количествах.

Предложите ему его любимый напиток, и он точно не откажется. А что, если немножечко обогатить букет – скажем, капнуть в рюмку снотворного, – старик и вовсе ничего не заметит. В его годы продолжительный и глубокий сон вполне может перейти в вечный.

Родители уже давно отправились на работу, когда в пятницу, примерно в девять утра, в прихожей послышались тяжелые шаги сестры Кримхильды.

– Самое время его искупать! – с ходу провозгласила она. – Для чего мы тогда устанавливали подъемник?

Макс пока просто наблюдал, как сестра открыла кран, чтобы наполнить ванну и придвинула подъемник к ее краю. При этом заученным тоном пробубнила что-то вроде краткого пояснения: пациенты без особого напряжения могут сесть на седалище и затем медленно опуститься в ванну. Максу было поручено следить за зарядкой аккумулятора подъемника и регулярно подзаряжать.

– Поскольку мы это делаем первый раз, не могли бы вы мне немного помочь? – попросила сестра. – Тут такое дело: поначалу он будет противиться. Но стоит чуть понежиться в теплой водичке, и он будет на седьмом небе от счастья. У стариков всегда так.

Как и ожидалось, дедушка встретил инициативу ожесточенным протестом.

– Я что, весь в дерьме, что меня нужно обмывать?! – негодовал старик.

Макса эта сцена развеселила, он не мог не согласиться с дедом. Разумеется, не так просто оказалось раздеть больного, скатить в ванну, да еще помыть. Но сестра Кримхильда была права: как только старик ощутил себя в теплой водице, он смеялся, будто накормленный младенец.

– Оставим его на несколько минут поиграть в воде, – предложила сестра. – Вас я попрошу остаться с ним, а сама тем временем перестелю постель.

Макс поморщился:

– Воняет, как от мокрого пса!

– На сегодня достаточно, – решила санитарка. – Но с завтрашнего дня я начну потихоньку приводить его в боевую готовность. Каждый день он будет ходить на роляторе все больше и больше. Вот увидите, через пару недель ему будет достаточно одного костыля.

Бравая сестра Кримхильда ушла, оставив гору грязного белья.

– Я чувствую себя заново рожденным, – признался старик. – Но вот что странно: казалось бы, ванна – чистое наслаждение, но после срочно требуется вздремнуть.

– Прежде чем ты уснешь, скажи, что бы ты хотел сегодня съесть, – спросил Макс.

– Куриное фрикасе с рисом и в довершение сигару. Поскольку ты все равно пойдешь в магазин, прихвати для меня кроссворды, а то я постепенно начинаю скучать.

К обеду дед проснулся, с аппетитом поел и перешел к изучению брошюры с кроссвордами и прочими головоломками.

– Они так мелко печатают, что я едва различаю буквы, – пожаловался дед. – Тебе не попадались мои очки?

– Наверное, они остались в Доссенхайме. Если тебе они так нужны, я могу съездить и привезти.

– Еще бы не нужны! И коли ты там будешь, то возьми заодно деньги из сейфа, лучше все сразу. Мне будет спокойнее держать их при себе.

– А где лежит ключ? – лицемерно изобразил незнайку Макс.

Дедушка сказал, что ключ должен висеть под формочкой для пудинга.

– И сколько бабла ты там хранишь? – спросил Макс.

– Точно не помню, что-то около тысячи евро. Да, и еще: будь добр, привези мой телевизор. И загляни в почтовый ящик, он, наверное, переполнен!

– Что-нибудь еще?

– Мои сигары!

Хорошо уже то, что не придется отдавать все наличные, подумал Макс с облегчением. И все-таки, садясь в машину, он не мог подавить разочарования. Возможно, ему повезет найти в дедовском доме что-нибудь такое, что можно было бы продать по дешевке. Маловероятно, что старик когда-нибудь переступит порог старого дома. Помнится, над диваном висела картина маслом. Бабушка ее очень ценила. Возможно даже, что это кто-то типа Рембрандта. Эту мысль Макс быстро отогнал, так как отец сразу заметит пропажу. Надо поискать что-нибудь поменьше. Маленькие предметы не так бросаются в глаза.

Петра пришла домой усталая и была неприятно удивлена раздававшимся с верхнего этажа оглушительным шумом. Как была, в пальто, она устремилась наверх и ворвалась в комнату больного. Старик поднял спинку кровати в вертикальное положение и смотрел телевизор, держа пульт управления на вытянутой руке, будто кольт. Установленный на миниатюрном письменном столе Мицци телевизор орал на полную громкость.

Вилли Кнобель не заметил вошедшую невестку.

– Чертовы политики! «Продолжительный, продолжительный, продолжительный…» Что за дурацкое выражение? – выругался он вслух и переключился на другой канал.

Разъяренная Петра выключила телевизор и громко топнула:

– Так можно и мертвого разбудить! Как этот монстр здесь оказался?

В ванной Петра обнаружила груду грязного белья, среди которого затесалась и новехонькая банная простыня от Кензо, которую до сих пор никто не использовал. Рядом лежала записка: господину Кнобелю требуются три толстых флисовых костюма для запланированной мобилизации, пижама согревает его недостаточно. Привет, сестра Кримхильда.

– We are not amused[19], – ворчливо буркнула под нос Петра.

Страшно представить, как мобилизованный старик в скором времени станет слоняться по всему дому. Мы так не договаривались, рассуждала она. Харальд совершенно прав, надо поместить его в какой-нибудь дом престарелых, будь он хоть за тысячу километров отсюда.

Наконец Петра вспомнила, что неплохо бы переобуться в домашние туфли и поспешить на кухню. Только посмотрите, в обед Макс что-то готовил! Почему он этого никогда не делает для своих измученных работой родителей? И почему он не сложил грязную посуду в посудомойку? Почему только на ее плечах лежит обязанность каждый вечер подавать на стол горячую еду? Петра убрала кастрюлю из дорогой специальной стали в шкаф, перешла в жилую комнату, устроилась поудобнее на диване и включила новости.

Спустя некоторое время до ее слуха донеслись тихие шаги в прихожей. Она вскочила, приготовившись увидеть пытающегося ходить свекра, и уже представила, как он упадет. Резко распахнула дверь и увидела сына с Йенни. У обоих был такой вид, будто их застигли врасплох. Не хватало еще, чтобы Макс начал ворковать с санитаркой, как влюбленный голубок, и мешал ей работать.

И вообще, любовная сторона жизни детей развивалась совсем не так, как она себе представляла. Мицци еще в раннем возрасте объявила, что она лесбиянка, хотя отец по-прежнему считает это отклонение детской болезнью. А у Макса никогда не было постоянной подруги. Может, именно этого ему и не хватает, чтобы наконец повзрослеть. А что, если и он?.. Нет, ей не хотелось даже думать, что Макс тоже мог проявлять интерес к представителям своего пола. Да и то, что он флиртует с санитаркой, – неплохой знак.

Безошибочный материнский инстинкт подсказывал Петре, что между Йенни и Максом пробежала искра. Они собрались в кино. По причине рабочего графика Йенни могла ходить только на поздние сеансы, и после посещения последнего пациента ей еще предстояло отогнать на место служебную машину. Максу предстояло за ней заехать, так как своей машины у Йенни не было. Макс пребывал в возбужденном состоянии. Йенни охотно согласилась на его предложение, из чего он заключил, что у нее в настоящий момент не было постоянного приятеля.

Когда Харальд около восьми вечера входил в калитку, на него чуть было не наскочила спешащая Йенни. Она только что выполнила свои обязанности. Девушка опять улыбалась своей солнечной улыбкой и казалась самой невинностью, так что у него от растерянности едва не подкосились колени.

– Нелегкую профессию вы себе выбрали, – сказал Харальд приветливо. – Я бы не сумел!

– Зато ваш сын, – ответила девушка, – прирожденный медбрат по уходу за пожилыми!

– Вы так думаете? – переспросил Харальд, глубоко озадаченный таким суждением.

Девушка в ответ лишь пожала плечами, помахала рукой на прощание и пожелала хорошо провести выходные.

Он проводил ее взглядом до автомобиля службы по уходу и поглядел, как она искала в кармане жакета пачку сигарет.

Смущенно покачав головой, Харальд вошел в дом. Первое, что его поразило в столовой, это не накрытый стол. Тут же он увидел спавшую на диване жену. Телевизор работал впустую. На его вкус, рыжие волосы жены слишком резко контрастировали со светло-зелеными атласными подушечками. По напряженным чертам лица можно было безошибочно определить, что полувековой юбилей она отпраздновала не вчера. Харальд выключил телевизор, и она проснулась.

– Твой сын, похоже, интересуется этой Йенни, – сказала Петра вместо приветствия.

– Я тоже, – ответил Харальд в шутку и тут же понял, что задел самолюбие жены: на ее лице немедленно появилось страдальческое выражение.

Чтобы спасти то, что еще можно было спасти, он погладил ее по голове. Петра стряхнула его руку, встала и молча отправилась на кухню.

– Макс должен наконец вынести мусорное ведро! – прокричала она и поставила на огонь воду для лапши. В это мгновение с верхнего этажа вновь раздался угрожающий грохот – это старик включил ящик.

– Оставь, я сам к нему поднимусь! – крикнул Харальд, достал из шкафа бутылку коньяка, одну коньячную рюмку и пошел наверх. Молча выдернул вилку из розетки. Отец повернулся к сыну, с удивлением наблюдая за его действиями.

– Тебе нужно смотреть телевизор в наушниках, – сказал Харальд, – иначе мы все оглохнем! Но прежде чем ты начнешь волноваться, выпей глоток.

С этими словами он наполнил рюмку до краев и протянул отцу.

– Вообще-то сперва принято говорить «Добрый вечер», – решил наставить сына старик, но предпочел сразу приняться за коньяк. – Замечательно! Вот чего мне давно не хватало. Ты мог бы предлагать мне рюмочку каждый вечер.

– Договорились, – пообещал Харальд, удивляясь про себя, насколько легко решаются некоторые проблемы.

Старик благоговейно держал почти пустую рюмку на свету:

– Золотой кубок, как в «Короле Фуле»!

И процитировал:

Чуть позже Петра позвала всех к столу. Макс был тут как тут.

– Надо вынести мусорное ведро, – поздоровалась она с сыном. – Сколько мне еще повторять?! Я вообще не вижу, чтобы ты учился или выполнял хотя бы минимум работы по дому! Давай-ка, ты не переломишься, если принесешь из ванной грязное белье дедушки.

– Я собирался это сделать, но ты всегда меня опережаешь, – сказал Макс, наваливая себе лапши на тарелку.

– Собирался. Собирался, собирался! Как это нам знакомо! Завтра я приготовлю список дел, которые нужно сделать. Если уж ты покупаешь для дедушки, то сможешь и для всех нас.

Макс пообещал все исполнить. В этот момент никто и ничто не могло испортить ему настроения. Он предвкушал вечер в кино с Йенни.

7

На следующий вечер старик к приходу Харальда заснул самостоятельно, не дав повода налить успокоительный глоточек. Но в воскресенье вечером при появлении сына он снял наушники, предоставленные Харальдом из личных вещей, и жалобно посмотрел ему в глаза:

– Sic transit gloria mundi, вот так проходит слава мира! Сегодня у меня как-то нехорошо на душе.

– Рюмочка коньяку, и мир снова станет лучше, – предложил Харальд, заманивая старика уже наполненной рюмкой.

– Поставь на ночной столик, – сказал Вилли Кнобель. – Я дождусь окончания новостей.

Решив главный для себя вопрос, старик снова нацепил наушники и потерял всякий интерес к посетителю. Харальду ничего не оставалось, кроме как выйти, хотя он предпочел бы, чтобы старик осушил рюмку в его присутствии. Прежде чем забраться в постель, Харальд все-таки заглянул к отцу в больничную комнату через открытую дверь. Внутри было удушливо и темно, отец дышал глубоко и, по-видимому, крепко спал, насколько можно было догадаться без света. Похоже, что его план действовал. Tabula rasa[21], подумал Харальд. Кое-что из латыни и он знал. Как там заканчивается «Король Фуле»? «И больше не пил он».

На следующее утро Харальду предстояло выйти на работу пораньше, так как у него была назначена встреча в одном из ближайших районных центров. Он весьма удивился, застав Макса на кухне за приготовлением завтрака. На святом для Петры серебряном подносе были чашка кофе, булочки с мармеладом, молочник, сахарница, солонка и сваренное яйцо.

– Для дедушки, – с ходу пояснил Макс. – В последнее время он явно стал поправляться, потому что уплетает чуть ли не больше меня.

«С этим теперь покончено, – думал Харальд. – Надеюсь, никто не сможет добудиться его к этому завтраку. И все же неплохо бы увеличить дозу. Если Макс сейчас обнаружит мертвое тело, как будущий медбрат по уходу за престарелыми, он должен справиться».

Харальд сунул яблоко в портфель и вышел из дому.

Петре особенно спешить было некуда, лавка открывалась только в девять. Перед уходом она успела встретиться с сестрой Кримхильдой, не услышать которую было просто невозможно. Но лучше уж так, чем манера Йенни бесшумно подкрадываться.

– Мой сын сегодня купит флисовые костюмы, – успокоила она санитарку. – Я думаю, они бывают в продаже в «Санитарном доме».

– В любом приличном магазине белья, – ответила сестра и тяжелой поступью отправилась на второй этаж.

Вилли Кнобель лишь надкусил булочки, а к яйцу даже не притронулся. На стук в дверь он прорычал:

– Domina ante portas![22]

Санитарка взяла поднос с ночного столика:

– Вы почти ничего не поели! Нет аппетита? А что это за рюмка здесь?

Он покачал в ответ головой:

– Уберите ее. Она тут со вчерашнего дня. Ее оставил здесь мой сын. Сожалею, но мне сейчас надо на трон!

Пока старик мучился на стуле-туалете, сестра вывесила его простыню на балконных перилах проветриться, вынесла поднос и оставила в прихожей на сундуке из темного дуба. В конце концов она похвалила старика как малое дитя, запеленала в свежий подгузник, помогла облачиться в купальный халат и вдохновила пересечь комнату по диагонали с помощью ролятора.

– Наверное, я вчера переел, – сказал в свое оправдание старик, на лбу у которого выступили капли холодного пота. – Мне что-то нехорошо.

Таким образом, он проворно оказался в своей постели и улегся, уставившись в потолок. Сестра Кримхильда пожелала ему скорейшего выздоровления, погладила по животу и попрощалась. В прихожей все еще лежал поднос с почти нетронутым завтраком. Не пропадать же коньяку, решила она, и опрокинула рюмку с остатками.

Ближе к обеду Макс поинтересовался у деда, чего бы тому хотелось. Недавно он открыл для себя в супермаркете широкий выбор всевозможных полуфабрикатов.

Ему искренне хотелось доставить дедушке радость. В конце концов, только благодаря деду он познакомился с Йенни. Во время трогательной сцены в фильме она схватила его руку и больше не выпускала.

– Парень, я думаю, сегодняшний обед лучше пропустить, – сказал дедушка. – Я не совсем хорошо себя чувствую. Пожалуй, я вздремну еще часок.

Для Макса это было даже лучше. За это время он мог бы съездить за флисовыми костюмами и подкупить зарекомендовавшего себя пудинга в стаканчиках. Эта штука, кажись, сама лезет в рот. Вернувшись из магазинов, Макс нашел деда в легком замешательстве:

– Ильза здесь еще ни разу не была, – сказал дед. – Наверно, опять ищет свою кошку.

Максу было нечего сказать.

– Непросто ей, моей Ильзе, – продолжал дед. – Она любит своего тигра и в то же время любит птичек. Это добром не кончится!

– Дедушка, птиц вокруг немерено. Если кошка и слопает воробья, то мир не рухнет.

Остаток дня Макс провел за компьютерными играми. Правда, его мысли все это время витали далеко – он думал о Йенни. Его отец в то время тоже неотвязно думал о другом человеке. Призвав к себе Макса, он как бы между прочим осведомился о здоровье старика.

– Он как будто немного спятил и спрашивает о бабушке, – доложил Макс. – И еще у него сегодня в виде исключения плохой аппетит. Но тебе не стоит беспокоиться, он совсем безобидный.

Харальд постарался подстроить так, чтобы войти в дом одновременно со светловолосой санитаркой. Он заранее радовался тому, что еще раз подпадет под ее лучистое обаяние. И даже чуточку досадовал, что в скором времени она перестанет к ним заходить. Старик, по-видимому, был здоров как бык, если успокоительная рюмашка с его специальной приправой вызвала у него всего лишь слабые приступы галлюцинаций и потерю аппетита. Однако хоть Харальд и был отчасти раздосадован отсутствием результатов коньячного метода, это обстоятельство ни в коем случае не могло вынудить его сложить руки.

Санитарка, естественно, не могла каждый раз приходить минута в минуту. Пациенты то и дело срывают график: кого-то надо искупать, кого-то обмыть, иной раз поговорить с родственниками или помочь в кормлении. С другой стороны, иные верные клиенты неожиданно выпадают из списка, потому что могут внезапно оказаться в больнице, а то и на кладбище. Как бы то ни было, когда Харальд подходил к дому, припаркованного служебного автомобиля санитарки он не увидел. Но не ходить же ему в самом деле вокруг, поджидая Йенни! И что подумает Петра? Она и без того в последнее время на взводе, и палец в рот ей лучше не клади.

Наконец входная дверь тихо отворилась. Отец и сын разными путями бросились в прихожую, чтобы поприветствовать ту, которую оба страстно желали видеть.

Йенни заливалась слезами.

Повинуясь первой реакции, Харальд обнял молодую женщину за плечи, чтобы утешить. Макс беспомощно стоял рядом.

– Выкладывайте, что случилось? – сказал Харальд. – Совсем вымотались? Может, вам срочно нужен отпуск?

Йенни продолжала всхлипывать.

– Кримхильда, – вырвалось у нее.

– Что с ней?

И Йенни рассказала, что ее коллега попала в автокатастрофу и была доставлена в больницу с тяжелыми повреждениями.

– Это случилось сегодня утром, – сквозь рыданья продолжала Йенни. – Она возвращалась от вас и столкнулась с грузовиком. Должно быть, здорово столкнулись!

– Кто же теперь позаботится о моем отце? – спросил Харальд.

Йенни высморкалась:

– Естественно, этот вопрос будет урегулирован, ведь мы как-никак надежная бригада. Есть еще, например, сестра Хайди.

Как жаль, что Максу не дали подольше побыть рядом с Йенни – мать позвала всех ужинать. За ужином и Петра узнала печальную новость.

– Жаль, что это случилось не с белокурой куколкой Барби, – сухо прокомментировала она. – Кримхильда была на порядок лучше – опытнее и решительнее.

– Малышка такая же, – возразил Харальд.

Макс побледнел, словно призрак. Иногда он был готов придушить мать. Порой у нее спонтанно вырывались прямые и резкие суждения, но потом она сама сокрушалась и была готова просить прощения за необдуманные слова. Но почему и отец, и сын все время употребляют слово «малышка», разве у девушки нет имени?

– Дедушка чувствует себя неважно, – сообщил Макс после некоторой немой паузы. – В обед и на ужин он ничего не ел, даже к пудингу не прикоснулся.

Харальд с Петрой обменялись довольными взглядами.

– Любопытно, кого пришлют завтра, – поделилась Петра. – В некотором смысле меня начинает тревожить, что все больше людей получают ключ от нашего дома. Поэтому я больше не стану возражать, если отца переведут в хоспис.

– К сожалению, уже поздно! Если мы его пристроим в дом престарелых, он лишит меня наследства, – объяснил Харальд. – Он выразился четко и однозначно. Чистейший шантаж.

Макс язвительно ухмыльнулся. Здорово дедушка придумал! – оценил он дедушкин ход и про себя подумал: по всей вероятности, в этом случае львиную долю наследства получит тетя Карин, но кое-что перепадет и ему с Мицци. На днях он видел бабушкины украшения: две нитки янтарных бус и несколько уродливых брошей. Сомнительно, чтобы эти безделушки обрадовали австралийскую тетю. Не было смысла даже пытаться продать их за бесценок – игра не стоила свеч.

Принципиальным оставался один вопрос. Не так важно, будет ли старик сдавать или продавать свой дом: в обоих случаях его нужно было очистить от мебели. Прежде чем избавиться от вещей, родители обязательно совершат инспекцию и приберут к рукам то, что еще имеет какую-то ценность. Может быть, дележу подлежит даже тетя Карин. Только после этого можно будет подключать старьевщика, который очистит жилище от оставшегося хлама. Макс подумал, что разумнее будет обтяпать свои делишки заранее, не дожидаясь, пока в дедовский дом нагрянут родители. Может, стоило заключить с Фалько подходящую сделку?

– Макс, ты заснул? – прервала его мысли мать. – Если ты не хочешь больше есть, то помоги убрать со стола.

Макс был рад поводу встать из-за стола. Йенни наверняка давно ушла. Но со вчерашнего дня у него есть номер ее мобильного. Разбирая посуду для посудомоечной машины, он размышлял о матери: после того как он закончит, она как пить дать снова переложит тарелки из правой части в левую. Его представление о порядке мать никогда не устраивало.

В семье считалось, что отец не смог удержаться на высоком уровне предков, поскольку интересовался только тем, что под землей. Мать же, напротив, поднялась благодаря тому, что первой в роду сдала экзамены на аттестат зрелости. Макс своей родословной совершенно не интересовался, зато чем дальше, тем больше ему было любопытно, каким образом родители превратились в столь странных существ.

Следующим утром относительно поздно появилась совершенно новая санитарка, говорившая с акцентом и представившаяся Еленой. Мелкая особа, темноволосая и темпераментная. Ее пришлось привезти Максу. Ранним утром она успела побывать в больнице у пострадавшей Кримхильды и потребовала передать ей ключи от дома Кнобелей.

– Как дела у вашей коллеги? – вежливо поинтересовался Макс.

Глаза Елены были мокры от слез:

– Голова разбита!

Кроме того, она рассказала Максу, что водитель грузовика в этом серьезном ДТП сломал руку и что полиция взяла у обоих его участников пробы крови.

Старик окинул новую санитарку критическим взором. Максу показалось, что он все еще не в своем уме, так как сделал щекотливое замечание по поводу ее пышных грудей.

Елена парировала оскорбительный намек с юмором – ей, мол, еще не приходилось слышать подобных комплиментов от дряхлого старика. Макс еще не умел улавливать тонкостей в отношениях мужчин и женщин и не сразу оценил, с какой ловкостью санитарке удалось слегка пощекотать дедушкино самолюбие. Когда же до него дошло, он не смог сдержать улыбку, и с его лица исчезла обыкновенно напряженная маска Щелкунчика.

– Ты мог бы говорить с ней на латыни, – сказал Макс. – Она итальянка.

– На латыни с ветреной девицей?! Шутить изволишь!

– И все же, давай начистоту: она тебе понравилась? – спросил Макс. – Мне она показалась очень забавной.

– А мне нет. Однако de gustibus non est disputandum – о вкусах не спорят. Все лучше, чем та валькирия, – ответил дед. – При всем при том малышка была и будет моей душечкой; вот кто по-настоящему возбуждает. А теперь дай-ка мне наушники!

Макс не успел выйти, а дедушка уже начал вслух браниться на ведущего телепрограммы:

– Ну кто так говорит: «еще и ещее»! Прежде чем лезть на экран, им нужно хорошенько подучить немецкий!

Пользуясь связями в полиции и в управлении по вопросам правопорядка, Харальд со своей стороны также потрудился разузнать детали несчастного случая.

– Во всем виновата женщина. Не исключено, что у нее проблемы с алкоголем, – сказали ему с глазу на глаз. – Если с утра у нее в крови обнаружили…

Это обстоятельство навело Харальда на кое-какие мыслишки. Алкоголизм плохо вязался с репутацией надежной сестры по уходу за больными, каковой пользовалась сестра Кримхильда. Тут он вспомнил про недопитый коньяк в рюмке, и эта мысль его буквально обожгла. А не могла санитарка ненароком допить остатки, когда была у них утром? Какое счастье, что об этом никто не узнал. Будем надеяться, что бедная женщина это переживет.

У Мицци было доброе сердце, хотя она обычно это скрывала от членов семьи. После последнего разговора с братом она сама позвонила, чтобы справиться о его самочувствии.

– Во время нашего недавнего разговора мне почудилось, что ты погряз в заботах, – начала она. – Сначала на тебя давили родители, а теперь еще и дедушка! Я могла бы подыскать тебе в Берлине комнату…

– Но у меня все отлично, – попробовал опротестовать Макс. – С дедушкой вообще нет проблем! Сегодня мы с ним будем упражняться в беге.

– Да ты просто герой! – искренне удивилась Мицци. – Это для тебя что-то новенькое.

– Что там в университете? – сменил тему Макс.

– Дерьмово, – честно призналась сестра. – В данный момент, как в школе. Зубрим по булимической методе.

– Это как?

– Заглатываем накануне экзамена сколько влезет, а потом вываливаем преподу. Тут мне на днях звонил папа. Он все еще верит, что я в скором времени вернусь домой с раскаяниями. Чудаковатые у нас все-таки родители!

В чем-чем, а в этом Макс с ней был полностью согласен. Они еще немного поговорили с сестрой об общих любимых детских книгах, о тех счастливых часах, когда бабушка читала им сказки, и о странном превращении тирана в доброго дедушку.

– И еще мы обзавелись кошкой, – рассказала Мицци. – Она очень похожа на бабушкиного Тигра.

– Это вместо ребенка? – съязвил Макс.

– Кухонную психологию лучше оставь мне, – ответила Мицци.

– А что, в самом деле, те, кто изучает психологию, лучше понимают людей?

– Хорошо бы, если так, – примирительно ответила Мицци. – Во всяком случае, это не про нас, студентов. Недавно я, как дура, попалась на удочку одного лизоблюда.

Максу очень хотелось поговорить с Мицци о Фалько, но он не отважился. На днях этот тип – несмотря на то что Макс вовремя отдал ему положенную часть денег – окликнул его: «Эй, жертва!» На языке Фалько это означало, что Макса будут бить. Когда шел сильный дождь, Макс, сидя в машине, любил размышлять о прежних временах. Если плохая погода застигала его на велосипеде, то он обычно представлял себя только лишь внешней оболочкой, которая промокала и сжималась, тогда как его внутреннему человеку было тепло и сухо. Сердце, желудок, печень и легкие, устроившись уютненько внутри, попивали чаёк.

Но такой автомобиль, как у него, – это приятная роскошь. Раньше на нем ездила мать. Машину Максу подарили после того, как он выдержал экзамен на аттестат зрелости. Должно быть, когда он окончил школу, мать вздохнула с таким облегчением, что была готова на радостях отдать ему все что угодно. Да и не мог он на велосипеде ездить в исправительный дом для трудновоспитуемых подростков. С другой стороны, ему, наверное, было лучше пройти альтернативную службу где-нибудь в другом месте, где он не мог встретить Фалько.

Без дедушки ему ни за что бы не найти достаточно денег, чтобы заткнуть глотку этому подлому вымогателю. Все равно дедушка не смог бы забрать с собой в могилу все свои бабки, так что позаимствовать у него немного – не преступление. Можно считать, что дед как бы заранее выдавал Максу его долю наследства.

8

С каждым днем весна посылала все новые приметы своего скорого приближения. Много лет назад Ильза Кнобель выкопала у себя дикорастущие первоцветы и посадила в саду сына. По ее задумке, каждый раз, когда желтые цветочки пускали ростки, Харальд должен был вспоминать о матери и радоваться скорым теплым дням. И Харальд культивировал в себе смутное чувство, что мать таким образом за ним присматривает и поддержит, когда ему придется принимать тяжелое решение. Одобрит ли она втайне его желание устранить старика? Как-никак она сама больше пятидесяти лет страдала от его характера. Распустившиеся в саду первоцветы Харальд принял за знак свыше.

Во всяком случае, со второго раза, как он надеялся, должно было получиться. Со второй попыткой не следовало долго затягивать, поскольку с каждым днем здоровье старика крепло, и его внезапная кончина могла показаться подозрительной. Сдать родительский дом внаем было непросто. Надо было пройти множество обременительных организационных процедур. И Харальд решил временно об этом не думать. А когда дом перейдет к нему по наследству, он и прибегнет к услугам маклера.

На этот раз Вилли Кнобелю придется-таки испить чашу с ядом до дна в присутствии сына.

Харальд наполнил коньячную рюмку наполовину коньяком, наполовину жидким снотворным. Для пробы он опустил туда кончик пальца и слизнул каплю. Лекарственная примесь, к счастью, почти не ощущалась. Он и себе налил такую же рюмочку, так как сильно перевозбудился и хотел успокоить нервы.

Старик, как обычно, лежал в наушниках. Увидев вошедшего сына, он их снял и взволнованно указал на ведущего новостей.

– Он снова сказал «махатнул», – пожаловался больной. – «Махать», «махнул» – вот как правильно![23]

– Вероятно, ты прав, – сказал Харальд.

– Вероятно? Я прав на сто процентов! O tempora, o mores[24], в какое время приходится жить!

Скоро этому конец, подумал Харальд, придвинул к себе стул от письменного стола и уселся прямо напротив кровати больного.

– На этот раз я все выпью, – пообещал старик. – Вот так всегда: стоит включить телевизор, как он начинает выводить меня из себя!

– Ну так сделай глоточек прямо сейчас, – ласковым голосом предложил Харальд. – Капля алкоголя тебя успокоит, и ты будешь лучше спать!

Вилли Кнобель взял рюмку в руку, но ругаться не перестал.

– Я и вправду у вас плохо сплю, потому что уличные фонари светят прямо в лицо. Неужели Мицци это не мешало?

– Насколько я помню, по вечерам Мицци закрывала ставни, – пояснил Харальд. – Ты тоже так можешь.

– Я прошу об этом!