Горм, сын Хёрдакнута Воробьев Петр

Глава 62

– С тех пор и говорят: если твоя дочь не пришла ночевать, утром на сеновале полегче маши вилами, – закончил Ньолл, и под общий смех окарачь скатился со стога.

– Первый стог сметали, теперь надо Сунны в честь лепешку съесть, – Нидбьорг пошла к возу, где в туесе как раз для этого случая было запасено несколько особых ярко-желтых лепешек из ячменной муки, замешанной на овцекоровьем масле. – Пару молодцам, пару девам, одну лошадкам…

– А последнюю кому? – спросила поморянка Дубрава, жена Снари.

– Лесовикам, – ответил Снари Эгильссон, ставя на межу глиняный кувшин с деревянной крышкой. – И простоквашу им же. А нам пиво.

– Пиво, как последний стог смечем? – предположила Унн.

– Вы оба правы, – рассудил Ламби, бруском правивший косу. – После первого стога – пиво. И после последнего – пиво.

– Вот такая жизнь мне по душе, – через некоторое время заключил Снари, спиной прислонясь к стогу, левой рукой приобняв за упругий бочок Дубраву, а в правой держа уже полупустую кружку.

– Посмотрите на него, расселся, как морской посадник в янтарном дворце, – пробурчала Благута, теща удачливого кормчего, допив собственное пиво. – Сено само себя метать не будет, время к полудню!

Снари, Ламби, Нафни, племянник Кьяра, и еще несколько карлов разобрали вилы и грабли и отправились копнить следующий валок. Нафни кисло посмотрел на Благуту и негромко спросил Снари:

– Не жаль тебе, что не пошел с Ослом обратно на юг?

– Нет, с меня хватит спать под мокрой шкурой у правила, есть всякую дрянь, и пить дрянь еще хуже. Гирд меня заменил, низкий ему покон. По мне, спать надо дома, с собственной женой, на пуховой перине, под тремя медвежьими шкурами, плотно завтракать, сытно ужинать, и добрым пивом запивать.

– А слава?

– Не части граблями! Слава… – Снари ненадолго замолчал. – Со славой, верно, не совсем ладно выходит.

– Как это? – Нафни продолжал сгребать полусухое сено с излишним рвением, так что чуть не половина разлеталась.

– Если ты ярл, или кормчий, или скальд, и свое дело знаешь, слава тебя найдет. Или даже, к примеру, кузнец… Вон, на новых хейдабирских мечах «Ульфберт» по лезвию прописано[149]… А если ты просто сено косишь, ячмень или рожь сажаешь, овцекоров доишь… Дело твое идет, так будешь сыт да богат, а вот славы не увидишь. А ведь мы, бонды, и ярла, и скальда, и кузнеца – всех кормим.

– Так на каждом зернышке имя свое не напишешь, – попытался найти объяснение Йокуль.

– Погоди. Вот ты сам, один год бонд, другой воин, третий кормчий, теперь опять бонд, и славой не обойден! – Нафни с восторгом глянул на Снари, чуть не споткнувшись о собственные грабли.

– Тоже верно, – подтвердил Ламби. – Карли из-за Скулистофта тебя, может, на два года старше. Сперва гаевщик, потом разведчик, потом гребец, а теперь Хельги ярл его лендманном поставил.

– Или вот дядя Кьяр… Пять лет назад, мы так же с ним сено косили, как сейчас с тобой косим, а теперь о нем песни поют… Надо было мне с ватагой пойти на юг, мою долю славы искать!

– В другое время, всяк бы тебе сказал: «Иди!» – ловчий подравнял копну, перекошенную неосторожным движением Кьярова племянника. – Но на юге странные дела творятся. Йормунрек и его дроттары словно на весь круг земной в набег пошли.

– Не только на юге. Йокуль с Хемингом да Хеминговым братом, как его зовут… – Снари вытер тыльной стороной правой руки лоб. – Неважно. Они в Свитью за дегтем ходили, рассказывали, что на деревьях мертвецы висят, хутора пустые стоят, откуда тех, кто новую подать конунгу не платил, выгнали, а по слухам, дальше на север один ярл своих же бондов в рабство обращает.

– Точно, и троллям продает! – Ламби кивнул. – Там, говорят еще, самой холодной зимой, под солнцеворот, Один ездит по лесам на санях и проверяет, кто какие жертвы ему приносит, так что у каждой деревни, дроттары наряжают для него большую ель коровами, оленями, собаками, лошадьми, и беглыми рабами. Сани запряжены восьмеркой оленей, а сам он в красной шапке с горностаевой оторочкой, в шубе, крытой красным сукном, и с мешком, а в мешок он живые души собирает, всех, кого в его честь замучили.

– Верно, но ты вот какой страхоты от Йокуля не слышал, – удовлетворившись состоянием копны, Снари побрел грести следующую. – В самую долгую зимнюю ночь перед солнцеворотом, когда устраивают пир в честь Одина, блот, к тому же священному дереву живьем привязывают красивую деву, тоже в красной шубке, шапочке, и сапожках. Замерзнет за ночь, или волки ее уволокут – значит, Один принял жертву.

– Так дёготь в Свитье купили-то? – спросил ловчий.

– На Нёт-острове у венедов взяли, – объяснил Йокуль. – Мало и дорого.

– Нуитская дурь, она всей торговле вредит, – ввернула Благута.

Ламби кивнул, не то в согласии, не то чтоб зря не связываться, и вновь обратился к Нафни:

– Раз уж тебе, молодец, так дома не сидится, мог бы на пару лет за славой податься не на юг, а на запад, с Любопытным Зверем или еще каким кораблем в Винланд. Там у Асы с Ксамехеле-ярлом во Фрамиборге охотиться на лютых волков, или древние альвские сокровища искать. Хотя с такими делами прямо через море от нас, сильные бойцы с мечами и поближе к дому…

Ламби замолчал и прислушался:

– Снари, помоги мне с колотушкой у телеги, а то у граблей что-то ручка ослабла.

Дойдя до телеги, ловчий вытащил из-под шкур на колотушку, а лук и стрелу, тут же нацелив оружие через межу в сторону кустарника в перелеске. Кормчий схватил копье и встал рядом.

– А ну выходи! – Йокуль погрозил в направлении перелеска двузубыми вилами. Поскольку зубцы были на две пяди окованы железом, а рукоять перехвачена железными кольцами, те же вилы могли запросто сойти и за боевую рогулину.

Кусты зашевелились.

– А, это медведь пещерный жирует! – нарочито громко сказал Ламби. – Сейчас я его стрелой подниму, а ты на рогатину примешь!

– Не стреляй, лендманн, – раздалось наконец из кустов.

Ветви ирги, на которых качались почти созревшие синеватые яблочки размером с крупную малину, раздвинулись. Взорам карлов предстали двое в некрашеных туниках из конопляной холстины со следами недавнего погружения в воду, путешествия через колючки и, судя по бурым пятнам, катания по куче свежего кабаньего помета. Он был подпоясан мечом, благоразумно оставленным в ножнах, с мешком за плечами. Она несла в руках изрядных размеров корзину с крышкой. Возрастом пришельцы оказались примерно посередине между Снари и Нафни, низкорослые, всклокоченные, со странным цветом кожи. Если про Рагнхильд поговаривали, что кто-то из ее предков на женской стороне сблуднул с альвом, при виде вышедших из кустов возникали подозрения, что их бабушки крутили шуры-муры с двергами, а то и с троллями, из тех, что помельче.

– Кто вы такие и почему по кустам прячетесь? – ловчий чуть опустил лук, теперь целя приземистому карлу с мешком не в грудь, а в ноги. – Насчет медведя я не шутил, мог ведь и стрелу пустить – они до ирги охочи!

– Я Эйстейн, а это жена моя Кромхильд. Мы из Оверхогдаля, что в Ямталанде.

– Это ж до Квенмарка рукой подать! – удивился Йокуль. – Сюда вас как занесло?

– Через Фрёсён, там мы челн украли, дальше вниз по реке, вдоль берега, и через проливы. В Вейлефьорде у устья реки челн перевернулся, дальше лесом.

– Ничего себе! Это вы долиной Грейса шли? А где в дерьмо вляпались? – полюбопытствовал Нафни.

– Погоди ты с дерьмом! С какой стати их из Ямталанда в Танемарк понесло, да еще через проливы на краденом челне? – перебил Ламби, наконец отпустив тетиву.

– Пришли дружинники Йормунрека конунга, сказали, кто из бондов не заплатит двадцати эйриров серебра, тех они с земли сгонят! У меня половины не хватило, я просил неделю отсрочки, в Мьяллеборг съездить, волчьи шкуры продать. А Рагнфрёд, кого Йормунрек над дружиной поставил… – Эйстейн замялся.

– Так что Рагнфрёд? – подбодрил его ловчий.

Карл с землистым лицом продолжал молчать. Вместо него, ответила его спутница, чьим щекам гнев даже придал какой-то цвет:

– Не отпустил, а взамен предложил Эйстейну за меня десять эйриров в счет недостачи!

Лица слушавших бондов вытянулись от удивления. После падения Слисторпа, на южном берегу Янтарного Моря понятие «рабыня» стало относиться почти исключительно к красою лепым, но диким, девам, не говорящим по-тански, изредка привозимым из-за морей каким-нибудь незадачливым карлом для плотских утех. После нескольких месяцев подхихикиванья соседей, полонянка обыкновенно осваивала танский язык и превращалась в вольноотпущенницу, а затем жену того карла, что ее привез. Впрочем, иногда, она становилась женой и совершенно другого карла. В последнем случае, хихиканье над бывшим рабовладельцем, естественно, возобновлялось. Но чтоб мужу предложили продать собственную жену, причем по цене, за которую нельзя было бы купить и хорошего щенка, например от знаменитого Хёрдакнутова волкодава Хоппа – это просто ни в какие ворота не лезло.

– Такого обычая отроду не было! Что ж вы Ямтамот[150] не созвали? – Йокуль не на шутку рассердился.

– Что такое Ямтамот? – шепнул Нафни.

– Это вроде тинга, но могут участвовать и тролли, – шепотом же объяснила ему Нидбьорг.

– Рагнфрёд с дружинниками Ямтамот разогнали, мьяллеборгский всполошной колокол скинули с колокольни, а законоговоритель спрятался у троллей, чтоб его не убили, – объяснил Эйстейн. – Мы решили, хутор так и так потеряем. Лосей и овцебыков я выпустил, пошли через мост над озером во Фрёсён, там Рагнфрёд спал пьяный в корчме…

– Ну, что опять мнешься? – сказал Ламби. – Ты разбудил его и вызвал на поединок?

– Да нет, на поединке он бы меня уложил. Просто горло перерезал, а потом мы лодку украли и от озера вниз по реке пошли.

Ловчий снова стал поднимать лук.

– Погоди. – Йокуль задумался. – Если Рагнфрёд Ямтамот разогнал и собирался законоговорителя убить, он сам был уже вне закона, стало быть, резать можно? Но лодку-то красть все равно нельзя? Тьфу, ямталандцы дикие, нам вас теперь судить, что ли?

– Чур меня от нуитских лешаков, – внесла свое веское слово Благута. – Пусть проваливают, откуда пришли!

– Какие ж они нуитские, – обоснованно возразил Йокуль. – Ямты – они не нуиты и не снорги, они сами по себе. Или были сами по себе, пока Йормунрек дружину не послал. И на Ямталанд хочет руку наложить? Сдается мне только, плохонько у него это выйдет.

– Вот что, – решил Ламби. – Оставаться здесь вам и впрямь не след, а через пару недель, из Хейдабира еще один корабль в Винланд пойдет. Его несколько беглецов с севера уже ждут, двумя больше, двумя меньше… Пусть у Карли голова болит – брать вас, или нет.

– Простокваша! – неожиданно воскликнула Дубрава.

Кувшин и положенная поверх лепешка исчезли. В отдалении, ветви нескольких деревьев качались, как от ветра.

Глава 63

– «Диэксагог Дамонико Телестико и мегалея Тира, более не в силах сносить дерзость Эрманореко, собрали боеспособное войско[151], снарядили большое количество дромонов и огненосных келандионов…»

– Погоди, схоласт! – писарь Кенеро ножичком заострил гусиное перо, макнул его в чернильницу, и вновь склонился над тетрадой, сшитой, как свидетельствовало название, из четырех листов шелковой бумаги, сложенных вдвое и прошитых по складке.

– «И огненосных келандионов,» – повторил он. – Что дальше?

– «…и отправили их к Килии, надеясь одним ударом снять морскую осаду со Скиллитиона,» – Кирко покачал головой. – Всего-то и было полдюжины дромонов и два келандиона. Это не пиши. «Но из-за трусости и неопытности флотоводца Астрабо, прозванного Гонгило, жалкого бездельника родом из Артиасто, что на северо-западе земли Нотэпейро, все собранное войско было потеряно или уничтожено варварами.» На самом деле, так никто и не знает, куда они делись. И откуда взялся этот Астрабо? Говорят, он вообще оказался при дворе, только потому что когда-то был любовником Алекторидео. «Лишенный помощи огненосного флота гегемонов, тиран Килии Бениро был быстро повержен. По вступлении на порфировый трон, желая возместить ущерб, нанесенный этим поражением, анасса Тира назначила автократором для ведения войны против Эрманореко Аркилло, доместика схол, астианакса несокрушимой силы, молодого, но предприимчивого, деятельного и опытного в военном деле.»

Кирко вздохнул.

– Сколько их еще было, молодых, деятельных, и влюбленных в Тиру. Теперь кто чаек кормит, кто рыб. Снова пиши! «Этот Аркилло, по приказу анассы построив новые келандионы и собрав войска…»

– А стоит нам вообще трудиться? – вдруг спросил Кенеро. – Говорят, историю пишут победители…

Схоласт задумался.

– Стоит! – ответил за него Плагго, войдя в шатер.

За один день и одну ночь, пресбеус постарел на больше лет, чем отведено среднему смертному. Его нижняя челюсть и правая рука тряслись, но взор был непреклонен. Старец продолжил:

– И побежденные, мы обязаны рассказать потомкам, что было.

– А если Эрманореко найдет записи и велит их сжечь, как он сжег хроники венедов? – возразил писарь.

– Может сжечь, может и не сжечь, один список может уцелеть, пусть даже и в виде палимпсеста, всякое бывает. На то и история, чтобы учить одно одобрять и ставить в пример, другого же гнушаться и избегать. Надо, чтобы не осталось в неизвестности все полезное и ценное, и чтобы никто не делал попыток ввергнуть себя в ужасные и вредные начинания. Может, не сейчас, а лет через двести кто-нибудь найдет и прочтет. Только если не запишем, точно ничего не останется. А если нашей истории не останется, это еще хуже, чем поражение – тогда нас все равно что и не было. Продолжай, Кирко! – Плагго попытался отмахнуться, но схоласт помог ему сесть в кресло, бережно поддержав.

– «И собрав войска, начал готовиться к нападению Эрманореко. Но варвары решили сначала направить свои корабли к земле гутанов, живших по соседству с Килией, на север через море. В это время Мено, епарх Адрамето, муж тщеславный и чрезмерно мстительный, затаивший в своем сердце недоброжелательность и коварство, помог Эрманореко обманом вторгнуться в Толаборо, престольный город Рекаредо, гутанского тирана. Так Мено спустя двадцать девять лет отомстил Рекаредо за соблазнение своих дочерей, но, ослепленный местью, совершил предательство против багряной гегемонии, вступив в союз с варварами и отдав под начало Эрманореко не только флот скеофоров, но и отряд васмулонов.»

– Беда наших колоний на южном материке в том, что они слишком много переняли у варваров, – заметил Плагго, пока Кенеро посыпал страницу песком, чтобы ускорить высыхание чернил. – Для распространения и поддержания таксиса нужно прилагать долговременное и сознательное усилие, а атаксия расползается сама собой, как пожар или оспа.

– «Тролио Маймуна, архон васмулонов, был знатоком военного дела, но жадность и славолюбие, что были в нем сильнее, чем здравый смысл, толкнули его на поддержку предательства Мено и сыновей. Тролио вместе с войском варваров захватил Толаборо и поставил Птуо, сына Рекаредо и внука Мено, тираном. Тороливо, стратег варваров и учитель Эрманореко, задержал отступление Рекаредо к твердыне Эубавеко и навязал ему битву на полпути между Толаборо и Эубавеко. Проиграв эту битву, тиран гутанов принес себя в искупительную жертву стихиям.»

Кирко пошевелил плечами. Мышцы отчаянно болели от непривычной нагрузки накануне, но еще неприятнее было странное ощущение пустоты где-то на периферии поля зрения. Так в детстве, после того как выпадал молочный зуб, его отсутствие некоторое время ощущалось сильнее, чем до того – привычное наличие. Поймав вопросительный взгляд писаря, схоласт перестал думать о дырках в восприятии и во рту и продолжил:

– «Разгромив гутанов, Тролио и варвары направили свое войско, почти не понесшее потерь и следовавшее в превосходном порядке, к стенам Эубавеко, где расположились воины архона Ардо, укрепив их метательными орудиями. Когда жители Эубавеко увидели многочисленное, искусно наступавшее войско, безудержный страх охватил их…»

«Безудержный страх имеет вид рогатой бочки с пометом гранатового дракона, оставляющей в небе дымный след, и летящей по дуге прямо в тебя,» – подумал схоласт и, не боли так отчаянно плечи, поёжился бы от слишком свежего воспоминания…

– Ложи-и-ись! – закричал один из пращников-сфендонитов, завербованных из городской черни.

Его товарищи, скорее всего, в недавнем прошлом Синие Лезвия, кинулись по палубе Мудрости Осфо врассыпную. Бочка с гулом пролетела над кораблем, едва не задев снасти, и упала в море саженях в десяти за правым бортом. Взрыва не последовало.

– Салаги, – стоявший у ограждения передней боевой башни, именуемой ксилокастрой, моряк-стратиот, владелец домика на берегу прямо к югу за кораблями и рыбацкой лодки, одобрительно ухмыльнулся оставшимся стоять Кирко и Йеро. – Попадет, все равно, ложись, не ложись…

Вислоусый хранитель мистерии не мог поручиться за причину, по которой его товарищ не распластался по доскам, но сам он на миг просто окаменел, как зайчонок под гипнотическим взглядом гигантской жабы. Вокруг продолжался бой. С десяток кораблей неприятеля, включая тот, с которого была пущена бочка, уже горели неугасимым фосфорным огнем. На третьем из пяти сифонофоров, названном в честь Алкио, предшественника Осфо на порфировом троне, тоже начался было пожар. Кроме того, после попадания двух разрывных снарядов, этот келандион основательно кренился вправо. Часть бронзовых листов, покрывавших левый борт Мудрости Осфо, больше не сияла, отражая солнце – ближе к передней части сифонофора, менее удачный для варваров взрыв оставил почерневшую вмятину. В некотором отдалении на северо-западе, над драккарами и снеккарами возвышался частично окованный железом и вооруженый четырьмя дальнобойными оксибелами черный келандион Эрманореко. Из двух пар его тонких черных труб поднимались струйки дыма. Боевые корабли гегемонии были выше и тяжелее, чем эта варварская подделка, но их наспех установленные паровые водометы, сработанные кузнецами из Притеники для меньших по размерам грузовых судов варваров, не справлялись с быстрым перемещением по воде огромных масс дерева, железа, и бронзы.

Впрочем, пока огненосному флоту гегемонии и не нужна была особенная подвижность. За счет своевременного предупреждения наблюдателей на маяке, даже медленно выйдя из гавани, сифонофоры успели встретить варваров в море, не дав им подойти к мысу, с севера защищавшему Лимен Мойридио. Воины Эрманореко, попытавшиеся прошмыгнуть между пяти исполинов или метнуть в них снаряды, сгорели заживо вместе со своими юркими суденышками, не сумев увернуться от струй дыхания гранатового дракона.

Моряк зачем-то засунул палец в рот, потом поднял его вверх и наклонил голову. Его загорелое лицо озарила улыбка. Алиэто (вот как, вспомнилось Кирко, звали стратиота-рыбака) во весь голос закричал:

– Сгонный ветер поднимается!

– Анасса, Калидофоро посылает нам удачу, – сказал Аркилло. – С попутным ветром, мы сможем напасть на корабль Эрманореко.

Кирко с запозданием понял, почему Йеро не бросился на палубу при приближении рогатой бочки – Тира, стоявшая рядом с молодым автократором у деревянного поручня чуть позади бронзовой сферы огнеметного сифона, тоже и глазом не моргнула. Ее голову венчал крылатый шлем, за плечами широкими складками стлался багряный плащ, прикрывая серебристые доспехи из полос легкого, как дерево, но прочного, как сталь, металла, искусство обработки которого было безвозвратно утрачено. Полумифическая история их происхождения гласила, что на рассвете Хризоэона брадиэфеки принесли броню, пояс, и шлем в дар юному династу, сыну тирана и дальнему предку Алазона, после чего предметы несколько тысяч лет пролежали в сокровищнице практически без применения: драгоценность доспехов исключала их ношение кем-либо кроме гегемона, гегемоны же, к своему установлению на порфировом престоле как правило уже будучи крепкими и зачастую дородными мужами, никак не могли влезть в снаряжение, сделанное для подростка. Не было исключено, и что техники[152] с таинственно исчезнувших островов запада одарили не сына, а дочь древнего тирана – уж чересчур хорошо броня подошла Тире.

– Фероико, сколько еще попаданий выдержит корабль? – анасса обратилась к огнеметчику, недавно удостоенному звания стратопедарха сифонистов[153]. Его обязанности и жалованье никак от этого не изменились, но от оказанного почета, маленький механик словно прибавил пару вершков в росте.

– Мегале… тьфу! Анасса, если им не повезет попасть прямо в сифон, сколько угодно! Наша палуба и борта – дуб в руку толщиной!

– А хватит ли у нас войска смести стратиотов Эрманореко в море? – анасса наклонилась к телескопу на треноге. – Их больше полутора сотен, все в тяжелых доспехах.

– Со ста саженей, полиболос[154] достанет, с двадцати – сифон, – уверенно сказал Аркилло. – Что останется, пращники рассеют. Варвары не могут противостоять порядку нашего строя и мощи нашей техники!

– Ветер крепчает, – добавил рыбак.

– Поднять паруса, – сказала Тира.

– Поднять паруса! – гулко повторил в серебряный раструб автократор. – Водометы, полный вперед! Кормчий, держи на черный келандион!

Мальчишки-марсовые, ждавшие приказа на реях обеих мачт, ослабили гитовы. Полотнища парусов скользнули вниз и поймали ветер. В середине каждого паруса на белом фоне сияла боевая эмблема гегемонии – синий восьмиконечный крест, а на нем белое древо, испускающее золотые лучи. Сердце Кирко наполнилось гордостью, лишь слегка омраченной тем обстоятельством, что многие названия снастей были заимствованы из языка варваров. Раздался скрип турьих жил – восемь приставленных к полиболосу стратиотов налегли на рычаги-мохлосы лебедок, закручивая массивный бронзовый диск, в свою очередь приводивший в движение плоские цепи с торчавшими через каждые десять звеньев захватами для бесперых болтов, ждавших своего смертоносного мига в конических ящиках над цепями. Фероико постучал ногтем по стеклу манометра, проверяя давление в пропироне, первом из двух сосудов корабельного сифона.

– Прибавь огня, – сказал стратопедарх одному из подручных. – Масло должно быть у красной черты.

– Нам бы еще год, еще полдюжины огненосных кораблей, мы бы выжгли варварскую заразу на корню, – мечтательно сказал Йеро.

– Потому они и нападают не через год, а прямо сейчас, – Кирко уже собрался потянуть себя за ус, но вовремя остановился.

Медленно и величественно, келандионы с Мудростью Осфо впереди направились в направлении кутерьмы варварских драккаров и снеккаров, окружавших единственный большой корабль Эрманореко. Продолжавший крениться на правый борт сифонофор Долготерпение Алкио замыкал строй. Аркилло вперился в телескоп, отсчитывая расстояние до врага.

– Двести саженей! Полиболисты, по моему знаку… – автократор поднял руку.

– Что ж эти безумцы не убираются с пути? – Йеро указал на два драккара, под парами и на веслах шедших наперерез Мудрости Осфо.

Пнак! Пнак! Пнак-пнак! На боевую площадку ксилокастры упало несколько огромных стрел со странными утолщениями позади железных наконечников, на которых были насечены варварские руны. Одна из них ударила меньше чем в шаге от Аркилло и Тиры, другая пригвоздила к доскам помощника Фероико, Послышалось шипение. Кирко уловил знакомый запах помета гранатового дракона и, не стесняясь своего ужаса, пал ниц и теперь уже сам закричал:

– Ложи-и-ись!

Раздался громкий треск, келандион слегка дрогнул, по правому борту прозвучали вопли – одному из драккаров и точно не удалось увернуться. Оставшийся на ногах Аркилло вопросительно развел руками. Последовало несколько резких хлопков. Автократор с разведенными руками осел на палубу, заливая Тиру и прикрывшего ее своим телом второго помощника Фероико струей крови, хлеставшей из горла. Из восьми стратиотов, последовавших примеру схоласта, шестеро остались относительно невредимыми, но их предводитель-лохаг не двигался – под его головой растекалась багровая лужа. Восьмой стратиот пытался вытащить из плеча железную колючку, одну из многих, которыми были начинены разрывные стрелы. «Может, и верно – ложись, не ложись…» – решил Кирко.

– Не трогай! – Тира с усилием отвалила безжизненного сифониста, поднялась с палубы, и движением руки остановила стратиота. – Полиболос, огонь!

Йеро был первым, кто успел встать за рычаги полиболоса. Правой рукой, он направил орудие слегка вверх и повел его вбок, как быка за ярмо, а левой потянул спуск. Многозарядный самострел затрясся и застрекотал, выплевывая десять болтов за время, что понадобилось бы опытному лучнику на один выстрел. Болты посыпались прямо на головы варварам, толпившимся на палубе черного келандиона.

– Фероико! Фероико! – Кирко приподнял распростертого по тиковому настилу огнеметчика в полусидячее положение.

Его раны не казались особенно глубокими, но кровь лила из них не переставая, и лицо маленького механика на глазах белело. Келандион снова тряхнуло – его таран разнес в щепки то ли драккар, то еще меньшее суденышко, именовавшееся снеккаром.

– Что было в стрелах, они смешали с вытяжкой из душистого колоска, на котором вырос особый грибок, – зачем-то сообщила Тира, склонившись над умиравшим Фероико. – Чувствуешь запах? Эта вытяжка вызывает симптомы, как у гемофилии. Давай к огнемету!

– Я никогда из него не стрелял. Я только тайну смеси знаю! – признался Кирко.

Фыркнув, анасса вытащила из-за пояса стратопедарха грубые кожаные перчатки и подобрала с окровавленных досок просопо – кожаную личину с оправленными бронзой и защищенными стеклом отверстиями для глаз.

– Завяжи мне ремешки и следи за давлением в пропироне. Падает ниже черты, прибавь пламя, поднимается выше – приоткрой клапан и убавь огонь, – Тира встала и повернулась к Кирко спиной, держа просопо у лица. – Скорее!

Впереди снова затрещало, корабль ощутимо потерял ход. Вместо того, чтобы уворачиваться от келандионов, варвары нарочно бросались им наперерез. Из последнего драккара, несколько десятков безумцев ухитрились забросить через ограждения палубы якоря с веревками. Стратиоты и сфендониты бросились рубить эти веревки. Треск полиболоса смолк. На палубе черного келандиона, дождь болтов поразил по крайней мере несколько десятков воинов, но многих защитили щиты у борта и стальные доспехи.

– Почему замедляемся? – глухо донеслось из переговорной трубы, шедшей в машинное отделение.

– Алиэто, прикажи им – полный вперед! – крикнула сквозь личину, тоже глухо, анасса, на пути к стрептону, подвижному соплу огнемета, по очереди всовывая руки в перчатки.

Натуго перетянувший себе кровоточившую руку жгутом из собственного кушака моряк кивнул и заревел в трубу:

– Полный вперед, держать пары!

Громовая бочка, пущенная одним из вражеских оксибелов, гулко ударилась в обшитую сырыми воловьими шкурами стену ксилокастры. Все, кто еще был жив на верхней боевой площадке, присели, прячась за ограждением. Прогремел взрыв, башню тряхнуло, в воздухе просвистели куски металла. Один из осколков громовой бочки упал на полиболос, разнеся в щепки расширявшийся кверху ящик для болтов. На палубе внизу послышались вопли и стоны.

– Пятьдесят саженей, – Тира возилась с кресалом, пытаясь зажечь фитиль в железной клетке под соплом стрептона.

Кирко поспешил было ей на помощь, но анасса сама справилась с задачей и встала позади стрептона, обхватив рукояти управления.

– Как давление?

– На красном! – отозвался схоласт.

Еще один драккар поравнялся с правым бортом Мудрости Осфо. Через пространство, разделявшее корабли, полетели трехлапые якоря на веревках. Ток воды между кораблями ускорился, и драккар с силой ударился бортом о борт келандиона.

– В точности вторая панергическая теорема из «Гидравлики!» – заметил Кирко.

– Надо будет записать… – с восхищением пробормотал Йеро.

В машинном отделении, столкновение не вызвало такого восторга.

– Во втором котле течь! Водогрейные трубки! – раздалось из переговорной трубы. – Давление падает!

– Один один! – прозвучал с палубы клич варваров.

– Еще пятнадцать саженей, – отсчитывала Тира, поднимая стрептон вверх под углом в половину прямого.

– Стратиоты, дротики! – Алиэто вытащил из корзины короткое метательное копье и мощной рукой пустил его вниз, пронзив шею лезшему с драккара по веревке варвару в кольчуге с приклепанными поверх колец металлическими пластинами.

– Астеродота Астрархе! – анасса воззвала к наиболее могущественной из Четырнадцати Сил, представлению света, победительнице тьмы, и нажала носком красного сапога на базис – ножной рычаг.

Смесь, тайна изготовления которой была известна только троим смертным, устремилась вверх и вперед из сопла, загораясь от соприкосновения с пламенем фитиля, и огненной параболой соединила верх ксилокастры и борт черного келандиона. Гул огня перекрыли предсмертные крики варваров. Некоторые из них живыми факелами заметались по кораблю, другие бросились в море, но извергнутое сифоном пламя продолжало пожирать их и под водой, на пути в морскую бездну. Кормчий варварского келандиона, оказавшегося сильно поворотливее Мудрости Осфо, налег на рулевой рычаг, чтобы уменьшить площадь, поражаемую сифоном. Перед глазами Кирко предстала кормовая боевая площадка вражеского корабля с двумя оксибелами, у которых возились призрачные формы в черном. У ахтерштевня, воин исполинского роста легко, как охотничий лук, поднял в воздух тяжелый ножной самострел и пустил черную стрелу в руку длиной, пролетевшую вершках в трех над головой анассы. Над гигантом, обхватив рукой в блестящей стальной рукавице штаг, на верхнем ярусе площадки стоял варвар с непокрытой головой. Его светлые кудри развевал тот же ветер, что наполнял паруса Мудрости Осфо. Плечи варвара облекал багряный плащ в точности такого же оттенка, что и убранство багряных гегемонов. Слева от рядившегося в багрец наглеца стоял еще один северянин, этот без плаща, и с ног до головы закованный в черненую венедскую броню с отблескивавшим серебром меандром насечки. Длиннобородый старец по правую руку от светловолосого варвара что-то кричал в переговорный раструб, наверняка отдавая приказы кочегарам и механикам. Трубы с навершиями, изображавшими драконьи пасти, пыхнули клубами дыма, и черный келандион неправдоподобно резко для корабля такой массы ускорился. Струя дыхания гранатового дракона, пущенного сифоном, лизнула окованный железными листами руль и пала на волны.

– Еще хода! – закричала Тира. – Они отступают!

– Кайро, Тира анасса! Кайро, гегемония! – нестройно, но с чувством заорали стратиоты и схоласты.

– Добавь пара! – крикнул в трубу Алиэто.

Ноша одного из оксибелов, дымом зажженного фитиля очертив пологую кривую, упала в нескольких саженях от акростоля[155] Мудрости Осфо. Взрыв поднял водяной столб, рассыпавшийся мириадами брызг. Звуки боя на палубе не утихали. Каким-то образом, дюжине все еще не приконченных варваров удалось потеснить сфендонитов, не имевших возможности в давке раскрутить свои пращи, к одной из мачт.

– Вот-вот второй котел потеряем! – закричали из машинного отделения.

– Выжмите все, что можете! – крикнул в ответ стратиот. – Анассе двух саженей не хватило самого Эрманореко сжечь!

– На трех котлах мы вряд ли его догоним, даже с попутным ветром, – посетовал Йеро, швыряя дротик в драку на палубе и отправляя вслед за ним опустевшую железную корзину.

Еще с двух драккаров полетели верпы на канатах, цепляясь за палубные ограждения Мудрости Осфо или запутываясь лапами в снастях. Кирко неодобрительно подумал, что у небольших якорей с тремя или четырьмя заостренными лапами имеется исконное название – агкурион, и совершенно незачем тащить в язык еще одно варварское слово, подобное лаю северных псов.

– Мы заклепали предохранительные клапаны! – сообщил механик. – Не поминайте злом, если что!

Келандион, таща за собой три (строже говоря, два и три четверти) вражеских судна, слегка прибавил ход. Труба, уже вовсю дымившая, исторгла языки пламени.

– Что они делают? – вскричал Алиэто.

Еще раз проверив давление и чуть прикрыв клапан, питавший огонь под пропироном струей нафты, Кирко бросил взгляд назад, за боевую площадку. Четыре воина в черных одеяниях поверх кольчуг копьями расчищали место на палубе безоружному пятому, двигавшемуся со странной медлительностью. За ним следовал шестой призрак в черном, вместо меча или копья сжимая пучок дымящихся фитилей.

– Один один! – завопил варвар с фитилями.

Его товарищи прекратили вертеть посохи и устремились на вопль. Сфендониты наконец перешли в наступление, вмиг окружив шестерых в черном. Раздался взрыв, существенно громче тех, с которыми разорвались наконечники рунных стрел. Ветер понес облако едкого дыма, покрывшего палубу, на ксилокастру. Сквозь дым падали куски чего-то, некоторые со звоном, некоторые со стуком, а некоторые с неприятным мокрым чавканьем. Между мачтами, в палубе зиял кратер. Вместе с клочьями одного из парусов, с реи свисали остатки черной одежды и лохмотья мяса.

– Калидофоро, помоги! – один из сфендонитов бросил на палубу пращу и торбу с камнями, прыгнул за борт, и поплыл к берегу.

Его примеру последовали еще несколько новобранцев, не размазанных по доскам.

– Два котла пар не держат! – глухо и гулко сообщила переговорная трубка.

Непорядок с водометами был очевиден и по замедлившемуся ходу Мудрости Осфо. Тяжело вооруженные варвары, числом десятка в два, перебрались со своего корабля на опустевшую палубу и направились к кормовой ксилокастре, прикрываясь от дротиков и стрел щитами. В панике, сифонист, управлявший кормовым сифоном, прочертил перед их строем полосу огня.

– Анасса, черный келандион возвращается! – Алиэто указал в разрыв между клубами дыма.

Описав широкую дугу, четырехтрубный корабль варваров теперь двигался наперерез Закону Темископо.Воздух вновь прочертили огненные параболы, ударив в его окованный железом акростоль. На броне заиграли язычки пламени, но черный келандион продолжил свое движение и ударил Закон Темископо в борт. Принятая кораблями багряной гегемонии тактика требовала отступления после таранного удара, чтобы в пробоину хлынула вода, но вместо воды, келандион затопила волна орущих варваров.

– Кто их научил тушить дыхание дракона? – возмущенно спросил Йеро.

Действительно, на черном корабле, несколько десятков моряков с лопатами закидывали огни на палубе порошком, по воздействию разительно напоминавшим смесь песка с золой морских водорослей. Эта тайна была частью мистерии гранатового дракона. При других обстоятельствах, Кирко разделил бы гнев рыжебородого схоласта, но его ум занимали более срочные проблемы – успех борьбы варваров с негасимым водой химическим огнем не был и вполовину так плох, как языки того же пламени, уже охватившие треть палубы Мудрости Осфо и начинавшие лизать кормовую ксилокастру. Ведра с пожаротушительной смесью были опрокинуты взрывом, хуже, не осталось никого, чтобы взять в руки лопаты и засыпать огонь. Варвары, и те отступили к своим кораблям и рубили веревки, явно готовясь наблюдать за гекатомбой с безопасного расстояния.

– Перко, огонь! – крикнул Алиэто. – Не дай им уйти!

– Он тебя уже не слышит, – один из оставшихся в живых стратиотов направил на кормовую ксилокастру телескоп.

И невооруженному глазу было видно, что сифонист второго сифона безжизненно повис на рукоятях стрептона. Тира повернула назад свое оружие, насколько могла, но дыхание дракона только пало, пылая, на волны.

Под небом вздулись, отразившись в море, две огненные сферы. С запозданием, до Мудрости Осфо донесся гул. Келандион Долготерпение Алкио, окруженный полутора дюжинами драккаров, часть из которых тоже горели, полностью потерял ход. Видя неизбежность поражения, сифонисты поступили согласно данным Четырнадцати клятвам, подняв давление в пропиронах выше красной черты и уничтожив себя, оружие, и варваров, охочих до его сокровенного завета.

Разорванный взрывом парус Мудрости Осфо затлел и вспыхнул. Лучи вокруг белого дерева, на миг отразив игру огня, рассыпались по ветру. В драккаре, уже готовом отсоединиться от правого борта келандиона, один варвар указал другому на крылатый шлем Тиры, прокричав что-то, заканчивавшееся дикозвучащим словом «дротнинг.» Вмиг, через борт вновь полетели верпы, и северные дикари устремились в направлении ксилокастры.

– Мы их не отобьем! – Алиэто метнул последний дротик. – Их слишком много!

Варвар внизу принял бросок на подставленный под углом щит. Соскользнув, метательное орудие воткнулось в доски палубы. С громким треском и ритмичными выкриками, нападавшие принялись рубить дубовую дверь в ксилокастру.

– Анасса, к батибарису! – Йеро вынул из ножен парамерион.

– Погоди!

На крики варвара, к Мудрости Осфо приближалось еще один северное суденышко поменьше. Его кормчему и гребцам почему-то тоже вдруг возжелалось напасть на горевший и полностью потерявший ход келандион – настолько, что они неосмотрительно оказались в радиусе поражения сифона. Анасса слегка опустила стрептон и, наступив на базис, повела соплом влево-вправо, превращая снеккар в плавучий погребальный костер. Те, кто сидел за веслами, даже не смогли издать предсмертных криков – жар пламени превратил их гортани и легкие в уголь.

– Аркилло, они будут твоими слугами в чертогах ожидания на западном берегу! – Тира повернула рычаг, перекрыв ход горючей смеси в стрептон, и, отстранив Кирко, выкрутила до упора винт, управлявший клапаном, который в свою очередь питал пламя под пропироном.

Огонь загудел под котлом, в котором зашипело и забулькало.

– Теперь бежим! – на ходу срывая перчатки и избавляясь от защитной личины, анасса устремилась к лестнице вниз, по дороге крикнув в переговорную трубу: – Спасайтесь!

Тира, Алиэто, другие оставшиеся в живых моряки, и схоласты побежали вниз. Когда отступавшие были примерно на полпути, на уровне палубы, петли двери не выдержали очередного удара боевого топора.

– Ней бана дротнинг! Фа квикр! – проревел голос, призывая брать кого-то живьем. Этот приказ вряд ли относился к Алиэто, едва увернувшемуся от метательного ножа.

Стратиот вытащил нож из дерева и неуверенно взял его туго перевязанной левой рукой, вдобавок к короткому мечу в правой.

– Бегите, я их задержу!

Не говоря ни слова, Йеро встал рядом с рыбаком, выставив вперед более длинное лезвие парамериона.

– К батибарису! Скорее! – Кирко, в нарушение всех писанных и неписанных правил, схватил Тиру за руку и потащил ее в направлении занимавшей большую часть переднего отсека трюма машины из соединенных заклепками и лужением бронзовых листов со включениями из горного хрусталя, отдаленно напоминавшей пропирон оставшегося наверху и вот-вот готового взорваться сифона.