Нити разрубленных узлов Иванова Вероника

— Поскольку в Катрале Цепей нет и в помине, посылать туда кого-то из Звеньев бессмысленно, потому что никакой поддержки и помощи они не получат. Впрочем, как и любой другой посланник. Тому, кто отправится туда, останется полагаться только на собственные силы.

— Которых у меня, как ты помнишь, нет.

— Это верно, — охотно соглашаясь, кивнул рыжий.

— Тогда какого Божа…

— Думаешь, я сидел бы сейчас здесь и разговаривал с тобой? Если бы все было просто, кто-то вроде того юнца, напичканного да-йинами под завязку, уже возвращался бы с пойманной беглянкой под мышкой.

— Да в чем тут сложность?

— Ты слышал слова молитвы? А теперь представь, что существуют люди, которые восприняли это напутствие как приказ.

— Даже пытаться не буду! Или говори прямо, или…

— Далеко все равно не прогонишь.

— Ты скажешь?

Он глубоко вдохнул, шевеля губами, будто отчитывая меня за что-то.

— Катрала боится демонов. А как поступают люди, когда чего-то боятся?

— Стараются защитить себя.

— Вот. А защита бывает разной. Можно тщательно следить друг за другом. Можно запирать двери и окна. Можно проводить дни в молитвах. Но если не уберегся или не уберег кого-то из близких и дурное семя упало в благодатную почву… С сорняками ведь кто как борется. Кто дожидается, пока растение окрепнет, чтобы выполоть, не оставляя в земле корней, а кто-то попросту пускает пал.

— Хочешь сказать…

— В Катрале демонов корчуют огнем и мечом. При малейшем подозрении. Даже неоправдавшемся, — спокойно закончил Натти.

— Но одержимых демонами ведь еще нужно распознать?

— Конечно. Правда, это совсем нетрудно, если у тебя на службе есть недокровки.

— Недо… кто?

— Плод соития обычного человека и одержимого. Видишь ли, демон не может перейти из тела в тело, если только первое не умрет, а значит, не может оставить себя в потомстве. Зато наделяет своего человеческого наследника… вернее, обделяет одним замечательным свойством. Недокровка не способен заполучить демона, как бы сильно ни желал. С детства эти несчастные страдают от неисполнимого желания стать такими, как один из родителей. А чем сильнее желание, чем больнее осознание полученного проклятия, тем острее зависть — лучшее средство для утончения природного нюха. Аромат демона живет в их памяти, нужно только легонько подстегнуть, и…

Я припомнил всплески собственной зависти, случавшиеся хоть и редко, но всякий раз добиравшиеся до самого сердца. Пожалуй, в такие минуты мои чувства и впрямь обострялись. А вот рассудок… Скажем так, притуплялся.

— Зависть, говоришь? А если завидовать не только исполнению желаний?

— Почему бы и нет? У кого-то красивая жена, у кого-то толстый кошелек, а кто-то славится своей мудростью. Поводов хватит на всех.

Это правда. Омерзительная своей кристальной простотой.

— И кто может поручиться, что…

— Что недокровка будет искренен в указании врага? — Улыбка Натти стала шире, обнажая зубы. — Никто.

— Но тогда…

Своры ищеек, снующих по городам и весям и подающих голос на любого, кто им не по нраву. Сами-то они надежно защищены от малейших подозрений самим своим происхождением, но все остальные люди каждую минуту жизни подвергаются опасности быть обвиненными и уничтоженными. Без возможности оправдания.

— Знаешь… Я не хочу отправляться в Катралу.

Рыжий расхохотался, хлопая ладонью по столу:

— Не все так страшно! Хотя… И страшно — тоже. К тому же у тебя нет выбора. Здесь ты в ближайшее время точно не сможешь оставаться.

— Это еще почему?

Карий взгляд сверкнул опасным огоньком, и эта искра словно попала в костер, кем-то сложенный у меня под ребрами. Но дрова не заполыхали жарким огнем, а наполнили грудь влажным, удушливым дымом, который, поднимаясь все выше, становился похожим и вовсе на слизь, в конце концов плотным комком вставшую прямо в горле.

А мгновением позже я понял, что не могу вдохнуть.

Тряпица, прижатая к моему лицу, была пропитана какой-то сильно, но свежо и довольно приятно пахнущей жидкостью и, хотя должна была бы еще больше затруднить дыхание, добилась совершенно обратного действия: судорожные вдохи сменились глубокими.

Натти, почувствовав окончание приступа одновременно со мной, поспешил отступить назад, чтобы оказаться вне досягаемости. И правильно сделал, потому что больше всего сейчас мне хотелось заняться душегубством.

— Что все это значит?

— Кто из нас двоих лучше умеет думать, а?

— Вино было отравлено, да?

— То, что ты выпил, не убивает. Всего лишь причиняет небольшие неудобства.

— Ах небольшие?!

Я швырнул тряпицу на стол, развернулся к рыжему, перекидывая ноги через скамью, и тот сделал еще один шаг назад, впрочем не переставая довольно ухмыляться.

— Говорю же, от этого не умирают.

— А ты проверял?

— Если вовремя подышать настойкой тысячезрачника, ничего не случится.

— Вовремя, значит?! Но я же не знал о том, что вот-вот начну задыхаться!

— Зато я знал. Помнишь, мы пили вместе?

Он оказался так простодушно искренен в своих признаниях, что мой гнев угас чуть ли не быстрее, чем жжение в груди. Зато вопросы остались.

— Зачем это тебе понадобилось?

— Сам сообрази.

Сообразил я уже давно. Но все еще не мог поверить, что должен был действовать не как друг, а как… Кукла на веревочках.

— Сам придумал?

— Вообще-то нет. Умные люди подсказали.

Врет ведь. И проверить никак нельзя. Да и есть ли теперь смысл проверять?

— Ты понимаешь, что ты сделал?

— Лучше, чем это понимаешь ты, — ответил рыжий, серьезно и, пожалуй, чуть виновато глядя мне прямо в глаза.

— Тогда какого…

— Кое-кто только что заявлял, что не желает ехать в Катралу.

— Могу повторить это. Хоть сотню раз.

— Я бы сказал то же самое, веришь? Только слушать некому.

Все равно можно было договориться. По-другому. В конце концов, у меня оставался перед ним должок, и я бы согласился. Но видимо, вопреки словам золотозвенника, в самостоятельности мне все еще отказано.

Что ж, пусть будет так. Он получит то, чего хотел.

— Каков будет первый приказ?

Натти растерянно сощурился:

— Приказ?

— Тебе надо было заставить меня подчиняться? Хорошо. Но больше я ничего не стану делать по собственной воле. Буду ждать твоих распоряжений.

— Зря ты так.

— А как надо?

Он подумал и махнул рукой:

— Неважно. Все остальное можно обсудить потом. К обеду мы должны быть в Литто, нас будет ждать портал.

— Как скажешь.

Значит, все-таки «мы»? Все-таки вместе? Тогда какого Божа один из напарников делает все, чтобы успешно поссориться с другим? Выполняет чей-то не слишком продуманный приказ? Да, так обычно и поступают, если своей головы на плечах не хватает. Но вряд ли Иттан со-Логарен дожил бы до теперешних своих лет, если бы исполнял только чужие повеления.

Я оперся спиной о стол, скрещивая руки на груди. Натти посмотрел на меня, щурясь еще сильнее, чтобы было невозможно разглядеть выражение карих глаз, и насмешливо заметил:

— А вот рассиживаться некогда. Я сейчас пойду за коляской, а ты — к хозяйке Дола.

— Это еще зачем?

— Отпрашиваться будешь. На некоторое время. От своих здешних обязанностей.

— А что, меня могут не отпустить?

— Могут, — широко улыбнулся рыжий. — Но ты уж постарайся. Можешь считать это первым приказом.

Возражать было бессмысленно. И потому, что приказ — вещь не подлежащая обсуждению, и потому, что Натти тут же убрался из дома, оставляя меня… Нет, не в одиночестве. В компании с тихим бешенством.

Я еще немного посидел, глядя в стену, но просверлить взглядом дырку все равно не получилось. А когда встал, в кухонном окне появилась ненавистная рыжая голова и сообщила:

— Возьми тряпку с собой и дыши через нее каждую четверть часа. На всякий случай.

Жаль, что под руку подвернулась всего лишь глиняная кружка, не слишком подходящая для поражения цели: из-за окна послышался треск разлетающихся в стороны черепков и быстро удаляющийся хохоток.

До дома Нери я добрался быстро, благо хорошо помнил дорогу, но открывшая на требовательный стук служанка ответила, что не может позвать хозяйку. Потом девица попробовала захлопнуть дверь перед моим носом и весьма удивилась, когда это ей, во-первых, не удалось, а во-вторых, последовал закономерный вопрос: «Почему?» На меня посмотрели с явной растерянностью и нехотя пояснили, что эрте Нери изволит находиться в другом месте. Для того чтобы выяснить, в каком именно, понадобилось еще несколько минут: служанка, похоже, считала Смотрителя всеведущим и долго не могла понять, что от нее требуется. Наконец мне все же удалось узнать, куда отправилась лисичка, и настал уже мой черед удивляться.

Я предполагал, что Элса Квери пользуется уважением в Блаженном Доле, но что у нее дома могла забыть местная хозяйка? Неужели приболела? Этого еще не хватало! А может, отправилась проведать Ньяну? Такое объяснение нравилось мне куда больше, но ровно до того момента, как выяснилось, что моей прежней помощницы в доме лекарицы нет. Да и вообще никого нет. Пришлось обойти все владения Элсы, держась подальше от пристроек с растениями, навевавшими безрадостные воспоминания.

И все равно я ни за что не нашел бы Нери, если бы она меня сама не окликнула из-за переплетений плюща. А найдя, не узнал бы, если бы не слышал ее голоса, потому что лисичка, бережно подстригающая засохшие за зиму веточки, была одета в простое полотняное платье, защищенное от травяного сока и прочих источников грязи длинным фартуком и нарукавниками, а волосы спрятала под плотно повязанным платком.

— Ищете Ньяну?

Я неопределенно качнул головой, во все глаза глядя на девушку. Странно, но то пышное платье, которое она надевала для первой встречи с новоявленным Смотрителем, пожалуй, даже скрадывало ее красоту, а белое полотно, не отвлекающее взгляд от главного — своего содержимого, оказалось той самой оправой, что делает драгоценный камень еще прекраснее.

— Она уже в своем доме. Под присмотром племянников. С ней все хорошо, — добавила Нери, вопросительно всматриваясь в мое лицо и, видимо, замечая в нем излишнее волнение.

— Рад слышать.

Она избавила плющ еще от пары отмерших побегов, полагая, что разговор окончен, но, поскольку я остался стоять на месте, снова спросила:

— Вам нужно что-то еще?

Да. Но как бы подобрать слова, чтобы изложить мою просьбу?

— Хотите пристроить еще одного беглеца?

Смеется? Это хорошо.

— Нет, эрте. Хочу попросить дозволения сбежать. Для себя самого.

Она выпустила ус плюща из пальцев, и тот упруго вернулся к своим братьям.

— Вы…

Если бы я не видел прежде холодной надменности и огненной ярости в исполнении лисички, то решил бы, что сейчас она испугалась, как ребенок. И это выглядело непонятным. Казалось бы, наоборот, должна радоваться тому, что вновь становится здесь полноправной хозяйкой. Так откуда же в зелени глаз взялась обида?

— Мне нужно уехать, эрте.

— Далеко? — понижая голос до шепота, уточнила девушка.

— Не близко.

— Надолго? — спросила она уже одними губами, потому что мой первый ответ и так предполагал, что времени на путешествие понадобится достаточно много.

— Я пока не знаю. Может быть, на месяц.

Нери о чем-то подумала, напряженно глядя на набухающие продолговатые бутоны, и уточнила:

— Но к осени вы вернетесь?

— Почему именно к осени?

Девушка куснула губу, отчего та стала еще розовее.

— Потому, что осенью… Осенью вы будете здесь нужны.

Конечно, такая требовательность слегка льстит, но… К чему эта таинственность? Нельзя объяснить все сразу?

— Что-то должно случиться?

Она отвернулась и ответила, правда, не мне, а плющу:

— Да.

Я шагнул ближе, чтобы оказаться на расстоянии вытянутой руки от Нери.

— Что же именно?

Светло-зеленые глаза вновь посмотрели на меня со странным смешением надежды и отчаяния:

— Осень — время сватовства.

Разве? А мне казалось, что свадьбы играются в любое время года, было бы на то желание влюбленных. Впрочем, в Блаженном Доле могут привечаться свои собственные обычаи. О которых меня никто не спешит оповещать.

— Я должен буду присутствовать?

— И скреплять узы.

Бож милосердный… Ну да, конечно. Как главный осколок власти в этой глуши. Веселая же мне предстоит осень!

— И много ожидается свадеб?

— По меньшей мере одна. — Теперь девушка смотрела на меня, не отрывая немигающий взгляд.

— И чья же?

— Моя.

Любопытно. Значит, скоро у Блаженного Дола появится настоящий хозяин? И значит, скоро мне придется делить власть с кем-то, намного менее приятным и наверняка менее сговорчивым, чем лисичка? А еще кому-то очень сильно повезет заполучить вместе с землями в свое распоряжение красивую женщину.

Хм. Ничего, еще посмотрим, кто кого. Но невесту вроде полагается поздравить?

— Позвольте заранее пожелать, чтобы ваше замужество стало счастливым.

Зелень глаз вспыхнула холодным осенним золотом:

— Вы хотели куда-то уехать? Так уезжайте!

Нери подобрала подол платья, обнажив тонкие щиколотки, и быстрым шагом пошла прочь вдоль длинной решетки, по которой стелился зацветающий плющ. А мне почему-то вдруг стало жаль, что я не увижу великолепия его раскрывшихся бутонов.

— Иногда девушку нужно просто поцеловать, — сказала лекарица, выходя из узкого проема, спрятанного в путанице узловатых стволов.

— Поцеловать? О чем вы?

Элса вытерла ладони о точно такой же фартук, что скрывал под собой изгибы лисичкиной фигуры.

— Она ведь ждала от вас поддержки.

— Не понимаю.

— Думаете, ей так уж хочется стать женой?

— А разве не об этом мечтает каждая женщина?

Лекарица улыбнулась:

— Сначала нужно найти мужчину. Такого, которого стоит назвать мужем.

— Думаю, недостатка в выборе не случится.

— О, ее пугает вовсе не богатый выбор!

— А что же?

Элса загадочно улыбнулась.

— В здешних краях ходит из уст в уста одна старая легенда. Про то, как к одиноким девицам, засидевшимся в невестах, приходит однажды Безымянный жених, перед чарами которого никто не может устоять. Приходит, околдовывает и увозит свою избранницу в неведомые края. Так далеко, что больше о ней никто и ничего не может услышать…

Звучало не столько пугающе, сколько глупо, но именно так, чтобы в странную историю можно было поверить. Особенно если ты полностью подходишь под описание одного из ее участников.

Впрочем, Нери говорила слишком серьезно и уверенно, чтобы заподозрить ее в увлечении старинными сказками.

— Мне показалось, что свадьба, о которой идет речь, уже назначена?

— Я не знаю всех подробностей. Меня в них не посвящали. Но точно знаю другое: даже назначенная свадьба всегда может быть отменена. Тем, кто имеет на это право, — многозначительно добавила лекарица.

— Хотите сказать, что Нери пыталась меня соблазнить? Чтобы заручиться моей поддержкой в отказе жениху?

Ответа не последовало.

Но даже если Элса права и юная хозяйка Дола полагала меня способным встать на защиту… Почему было не попросить об этом прямо? Почему Нери сначала попыталась заполучить надо мной хоть какую-нибудь власть, когда всего лишь надо было обратиться ко мне как к другу?

Я возмущенно выдохнул, и это помогло мне вспомнить, что очередная четверть часа уже на исходе, а стало быть, пора доставать пахучую тряпицу. Лекарица увидела, как я прикладываю кусок полотна к лицу, потянула носом, принюхиваясь к распространяющемуся вокруг аромату, и посоветовала:

— Достаточно сделать три глубоких вдоха.

— Вы знаете, каким зельем меня напоили?

— Догадываюсь.

— И вы можете его…

— Вывести из вашего тела? Могу.

— Так выведите!

— Не стану, — сказала Элса со всей возможной строгостью.

— Даже если я прикажу?

— Дело своих рук я всегда готова исправить без всякого приказа. Но если кто-то, обладающий достаточными знаниями, чтобы приготовить «мокрую глотку», напоил ею вас, значит, это должно послужить чему-то важному. Чему-то, находящемуся вне пределов моих возможностей.

Наверное, удивляться было нечему. Но вот так запросто в течение одного-единственного утра узнать, что весь мир по-прежнему против меня? Хотя оно и к лучшему. Когда вокруг одни враги, не нужно сомневаться. Нужно драться, только и всего.

— Но вы можете рассказать, что это за зелье и как оно действует?

— Если пожелаете. Пока оно полностью не будет переварено плотью, время от времени вас будут посещать приступы удушья. Обильное выделение влаги в области горла будет закрывать проход воздуху.

— Как часто?

— Примерно каждый час. Может, чаще: у разных людей все проходит по-разному. А если вдыхать настойку тысячезрачника, как вы сейчас делали, приступ удастся отсрочить.

— Но он все же случится?

Лекарица кивнула:

— Да. Отхаркиваться все равно придется.

— И как долго все это будет продолжаться?

— Зависит от того, сколько вы выпили.

— Примерно два глотка.

— Значит, не менее двух месяцев.

— И целых два месяца каждый час я буду задыхаться?

— В здешней природе — да. Там, где воздух посуше, приступы будут случаться намного реже.

Эту рыжую сволочь все же следует убить. Сразу же после того, как воздам должное чужой выдумке. Теперь у меня не оставалось иного выбора, кроме как отправиться на юг, потому что безвылазно сидеть в Блаженном Доле и все лето дышать через тряпку было бы глупо. И унизительно.

Выбирать короткую обратную дорогу я не стал, отчасти желая заставить Натти поволноваться: он ведь не мог быть полностью уверен в стойкости лекарицы перед моим натиском. Но больше, чем маленькая месть, меня занимало другое. Необходимость в дополнительных сведениях.

Что я знаю о юге и южанах? В сущности, почти ничего. Там не слишком-то замечательно живется — это раз. Там истово верят в богов — это два. Там преследуют демонов — это три. С одной стороны, вполне достаточно, чтобы сделать первичное вхождение в обстоятельства. Но с другой… Я бы не рискнул строить предположения на таких шатких сваях. Нужно было добавить к трем ножкам стула, на который меня пытались усадить, четвертую.

— Доброго утра, Сойа!

Девушка, услышав мое приветствие, приподнялась на носочки, выглядывая из-за изгороди, завешанной свежевыстиранными простынями, и простодушно улыбнулась:

— И вам доброго, йерте.

Ей наверняка уже давно все рассказали про Дерка и его безвременную смерть, но на лице Соечки печаль по потерянному жениху никоим образом не отразилась. То ли эти чуточку расплывающиеся черты и не были способны меняться вместе с чувствами, то ли самих чувств в итоге оказалось недостаточно.

— Все ли в порядке дома?

Девушка задумалась, словно слышала подобный вопрос впервые. А потом, когда я уже отчаялся получить ответ, начала скороговоркой перечислять:

— Давеча кувшин, что под водой у нас был, треснул, и матушка сказала, не к добру это, а батюшка только посмеялся, кувшин ведь этот давно уже в пользовании, я еще совсем маленькой была, а он уже куплен был у горшечника нашего, Кумма Копори, а всем известно, что его товар в округе самый лучший, и если ломается, то только от рук кривых… А вот еще…

— Кувшины иногда трескаются, Сойа. В любых руках, — поспешил я оборвать словоохотливую собеседницу.

— Это как же в любых? — Светлые брови девушки сошлись на переносице. — Вот у меня руки такой кувшин еле удержат. А вот ваши руки…

Да, надо отказываться от столичных привычек. В Веенте мне бы отвечали коротко и уклончиво, а здесь, похоже, всякий раз рискуешь оказаться погребенным под ворохом нужных и ненужных сведений. Придется спрашивать прямо:

— А как новый работник? Пришелся ко двору?

Взгляд Соечки заметно прояснился.

— Батюшка не жаловался…

— А ты сама что скажешь?

Девушка снова задумалась. Но когда я уже приготовился выслушать очередную многословную тираду, ответила на удивление сдержанно:

— А там видно будет.

Ответила и замолчала. Понимая, что продолжения может не быть, я попросил:

— Можешь позвать его сюда? Мне нужно с ним поговорить.

— Позову, — кивнула Соечка. — Батюшка его пока с овцами в горы не пускает. Говорит, слабый еще. Вот когда отъестся, тогда и… — Она повернулась в сторону дома и звонко крикнула: — Сегор, где ты?! Тут за тобой пришли!

Когда парень, действительно пока еще выглядящий изможденным, вышел из-за угла дома, направляясь к нам, его лицо, в отличие от Соечкиного, оказалось изборождено чувствами, словно морщинами. Девушка указала в мою сторону, мол, вот кто хочет тебя видеть, и, подхватив пустую корзину, ушла туда, откуда раздавался плеск воды.

Я решил поприветствовать и южанина:

— Доброго утра!