Демон Монсегюра Крючкова Ольга

Глава 12

Магистр де Клифтон просматривал свою ежедневную почту. Рано утром корабль, пришедший с Кипра, доставил послание из центральной прецептории Лимасол. В нём говорилось:

«Досточтимый магистр де Клифтон!

Я, Джон Марк Ларвениус, приемник монсеньора магистра де Молэ, официально распускаю орден тамплиеров и данной мне властью утверждаю новый рыцарский «Древний и Суверенный Военный орден Иерусалимского Храма». Делаю это ради всеобщего блага, ибо участились нападки на орден тамплиеров во Франции со стороны короля Филиппа Красивого и католической церкви, преследующих и передающих членов ордена в руки инквизиции. Многие из арестованных рыцарей, дают показания, задевающие честь ордена тамплиеров и ставящие под сомнение дальнейшее его существование. Некоторые из них утверждают, что в ордене отвергали Христа и поклонялись некоему божеству Бафомету!

Все мы прекрасно знаем, что это ложь. Ибо любой неофит проходил посвящение, в котором использовалась чаша, стилизованная под голову восточного божества. Но это не значит, что члены ордена – идолопоклонники, отвергающие основы христианства. Ещё несколько лет назад я имел смелость высказаться монсеньору де Молэ, что следует упразднить этот опасный ритуал, утверждённый ещё первым магистром ордена Гуго де Пейном. Но, увы, великий магистр не внял моим советам.

Поэтому считаю принятое решение по упразднению ордена единственно правильным в сложившейся ситуации.

Прошу Вас письменно подтвердить согласие присоединиться к новому ордену, а также разъяснить членам шотландской прецептории целесообразность данного решения.

При отбытии во Францию весной прошлого года, магистр де Молэ вывез с собой казну ордена. По моим сведениям казна исчезла, не попав в руки короля Филиппа, из чего я осмеливаюсь сделать вывод, что преданные монсеньору рыцари успели её переправить за пределы Франции.

Зная о вашей давней дружбе с монсеньором де Молэ, смею предположить, где именно находится казна теперь уже бывшего ордена тамплиеров. Настоятельно прошу Вас оказать содействие для её возвращения на Лимасол, где она и должна находиться. Также меня волнует мнимое исчезновение флота ордена, который также по праву принадлежит центральной прецептории».

Де Клифтон прочитал письмо с особым вниманием и тут же написал краткий ответ:

«Магистр Джон Марк Лармениус!

Хочу сообщить Вам, что монсеньор де Молэ, не оставлял мне никаких указаний по поводу казны ордена, а посему, я не ведаю о её местонахождении. Вы можете предполагать, что угодно, это Ваше право. Однако я оставляю за собой и за членами шотландской прецептории право сохранения и поддержания ордена рыцарей Храма, именуемый «Тамплиерами», и не планирую вступления в какой-либо другой орден, а также не признаю создания нового от имени всех рыцарей и упразднения уже существующего.

Если магистр де Молэ имел честь избрать Вас преемником, это не означат наделения Вас полномочиями принятия поспешных решений. Насколько мне известно, большая часть французских рыцарей нашла опору и поддержку при дворе королей Арагона, Кастилии и Португалии, организовав новые прецептории, либо пополнив уже существующие.

Также не считаю поводом для упразднения ордена показания неких тамплиеров, оговоривших наше дело, сделавших признания под пытками, они – просто малодушные люди, не заслуживающие нашего сожаления. Большая же часть тамплиеров верна нашим традициям. Повторюсь: по поводу нахождения флота, весьма сожалею, но не могу ответить ничего определённого, так как не я уводил его от берегов Франции. И в каком именно направлении он отплыл, не имею ни малейшего понятия».

После этого сухого официального ответа, магистр де Клифтон написал ещё одно письмо:

«Прецептор граф Антуан де Безье, лорд Килмартин!

Вынужден сообщить Вам печальную новость. Магистр Лармениус взял на себя смелость, а точнее сказать, наглость, упразднить наш орден рыцарей Храма и утвердить неорыцарскую организацию с другим названием, не имеющую ничего общего с тамплиерами. Он отписал мне послание, выразив настойчивое желание, более подойдёт слово – назойливое, дабы мы единодушно в неё влились, забыв свои прежние корни. Мало того, он жаждет возвращения на Кипр казны тамплиеров, под флаг нового ордена, намекая мне, что якобы знает о её местонахождении.

Поэтому, прецептор, призываю Вас к осмотрительности, прежде чем принимать решения, и к бдительности, чтобы Ваше имущество не попало в чужие теперь уже руки».

На следующий день гонец из Лох-Свэн доставил письмо магистра де Клифтона прецептору Безье. Прочитав его, граф пришёл в крайнее раздражёние и незамедлительно собрал рыцарей на Иннис Шилд:

– Братья-тамплиеры! Я пригласил вас, чтобы поставить в известность – нашего ордена более нет. Его упразднил магистр Лимасола, Джон Марк Лармениус, коего монсеньор де Молэ наделил некоторыми полномочиями. Но в них явно не входило право упразднения ордена.

– Как! Зачем? Монсеньор де Молэ не умер, он – в тюрьме! А значит, по-прежнему является великим магистром ордена! – шумели рыцари. – С какой стати мы должны подчиняться Лармениусу?!

– Новый магистр организовал свой орден «Древний и Суверенный Военный орден иерусалимского Храма», – раздражённо продолжал де Безье, – и предлагает, вернее настойчиво нам указывает вступить в него. Я хорошо помню этого Лармениуса. Увы, его всегда интересовало лишь продвижение по иерархической лестнице. И вот этот выскочка Лармениус достиг желаемого: монсеньор поручил ему временно возглавить прецепторию Лимасола, наделив лишь хозяйственными и финансовыми полномочиями. Но после ареста монсеньора де Молэ, новоиспечённый магистр видимо решил, что получил всю полноту власти не только над Лимасолом, но и другими прецепториями. То есть над всем орденом!

– Лармениус не вправе указывать нам, как поступать! – с жаром высказался виконт Каркасонский. – Капитул ордена не избирал его великим магистром! Да и с какой стати? Монсеньор жив! Я не сомневаюсь, что вскоре он окажется на свободе! Мы не знаем никаких суверенных военных орденов! И не желаем знать!

– Слова виконта Каркасонского весьма разумны! Пусть Лимасол сам состоит в этом новоявленном ордене, но без нас! – поддержал виконта де Монпелье.

– Может Лармениусу ещё и казну отдать? – поинтересовался граф де Мюррей.

Все зашумели, возмущённые полученным посланием.

– Кстати, по поводу казны! – продолжил граф де Безье. – Насколько я понял из послания, Лармениус точно не знает о её местонахождении, но предполагает, что она в Шотландии.

– Ваше светлость, пусть Лармениус докажет, что казна у нас! – предложил виконт Каркасонский. – Мы найдём для неё надёжное место на Иннис Шилд, да такое, что никто и через сто лет не найдёт!

Привратник замка Инвернесс выглянул в маленькое смотровое окошко на уровне глаз.

– Я – шевалье Огюст де Кавальон. Сделайте одолжение, передайте этот медальон отцу Леопольду, – шевалье снял с шеи медальон и протянул привратнику.

Ему тот час же открыли.

– Проходите.

Привратник, ещё не старый, седой подтянутый монах, одетый в рясу тёмно-синего цвета, жестом пригласил шевалье следовать за ним. Крошку-пони принял на попечение конюх, также облачённый в тёмно-синие одежды.

Затем появился ещё один монах. Привратник передал ему медальон гостя. Тот покрутил его в руках, а затем перевёл взор на шевалье. Огюсту не понравился его холодный проницательный взгляд, и он невольно ощутил холод в груди…

Монах вернул медальон шевалье, резко повернулся и бросил через плечо:

– Следуйте за мной!

Огюста вели по бесконечным замковым коридорам. Преодолев винтовую лестницу, он подумал: «Да, одному по замку лучше не ходить, заблудишься…» Мимо него, быстро по-военному, прошла группа монахов, облачённых в синие и зелёные рясы. На шеях монахов, что в зелёных одеяниях, шевалье успел заметить серебряные медальоны.

Наконец Огюст и сопровождающий его монах достигли цели. Монах открыл дверь и исчез за ней.

Огюст осмотрелся по сторонам. В какой-то момент замок казался ему пустым…

Но вот дверь снова отворилась, появился монах.

– Отец Леопольд примет вас, – произнёс он.

Огюст вошёл в небольшой кабинет. За столом сидел мужчина в летах. Огюст с неподдельным интересом про себя отметил, что ряса его была терракотового цвета. А на шее высокопоставленного монаха виднелся золотой медальон. Хозяин кабинета оторвался от документов, лежащих на столе, и устремил взор на гостя. Монах, сопровождавший Огюста, плотно закрыл дверь и встал подле неё, скрестив руки на груди.

Отец Леопольд, а это был именно он, и Огюст воззрились друг на друга с нескрываемым взаимным интересом. Все монахи, которых успел увидеть Огюст, здесь в Инвернесс, включая и самого отца Леопольда, были как братья-близнецы похожи друг на друга: седые, потянутые, с военной выправкой.

Отец Леопольд улыбнулся.

– Покажите мне ваш медальон.

Огюст положил медальон на стол перед «терракотовым» монахом. Тот внимательно рассмотрел его и утвердительно кивнул.

– Вне всяких сомнений, именно этот медальон я подарил монсеньору Жаку де Молэ более двадцати лет назад, в бытность его магистрата в Англии.

Шевалье мысленно удивился: «Как можно определить принадлежность медальона великому магистру де Молэ? На нём же изображён только тамплиерский крест и больше ничего! Может быть, отец Леопольд видит то, что не видят другие?»

Отец Леопольд опять улыбнулся. У Огюста возникло чувство, что он читает его мысли.

«Терракотовый» монах не задавал лишних вопросов. Медальон де Молэ, был своего рода паролем. Если человек предъявил его, значит, нуждался в помощи и убежище.

Огюста разместили в небольшой комнате с окном, выходящим на озеро Лох-Несс, из которого открывался живописный вид. Шевалье разложил свои нехитрые пожитки. Статуэтку, сумку с золотом и чашей он убрал в сундук, прикрыв их сверху плащом. Обстановка комнаты в замке Инвернесс в точности напоминала ему обстановку в замке Лимасол, с одной лишь разницей, что там внизу у стен замка плескалось море, а здесь – озеро.

Шевалье с наслаждением освежился из чаши водой, после чего надел тёмно-синюю рясу. Отец Леопольд позволил новоиспечённому монаху оставить золотой медальон, но предупредил, что на его уровне обучения медальон носить не положено. Из чего Огюст сделал вывод: монахи в синем одеянии занимают низшую ступень иерархии в Инвернессе.

…Распорядок в замке был простым. Подъём на рассвете, утренняя молитва, затем завтрак. После чего каждый обитатель Инвернесса занимался своими обязанностями, положенными по статусу. Колокола замковой часовни отзванивали сексту[77], призывая к обеду. После обеда монахи снова приступали к своим обязанностям.

Монахи, носившие сини одежды, вроде шевалье, занимались перепиской и переводом старинных фолиантов с разных языков в скриптории[78]. Многие старинные труды находились в плачевном состоянии, поэтому и нуждались в обновлении. Фолиантов было множество: по медицине на арабском языке, по истории на латыни и иврите, по астрологии на фарси, по литературе на греческом. Познания же Огюста, увы, ограничивались латынью и греческим.

Ему дали увесистый философский греческий фолиант для переписки и перевода на французский язык. Он добросовестно выполнял задание. Писал аккуратно разноцветными чернилами, первые буквы глав выделял замысловатыми цветными завитушками. Старший монах, брат Эдвард, следил за работой в скриптории. Посмотрев на переводы шевалье, сделанные в первый день, он остался доволен.

После того, как колокола часовни отзванивали вечерню, монахи собирались в специальном зале на молитву. После её завершения шли на ужин.

После ужина монахи расходились по своим кельям и предавались личным занятиям. В это время никто никого не тревожил. После нескольких дней пребывания в замке, Огюст начал понимать куда попал. Он предположил, что Инвернесс принадлежал ордену тамплиеров и был своего рода отделом, который собирал редкие древние фолианты, некоторые экземпляры были очень старинными, времён Первого крестового похода.

На основании своих наблюдений, шевалье сделал вывод: Инвернесс своеобразный энциклопедический отдел, в котором приводили в порядок интеллектуальное наследие, возможно, готовили для последующего использования. Но у него возникал естественный вопрос: «Какого именно? «Синие» монахи переписывали и переводили труды, которые можно просто прочитать для общего развития образованному человеку. Что же тогда переводили «зелёные»? И чем вообще они занимались? По иерархической лестнице они стояли на ступень выше «синих», значит, их работа была связана с более редкими или даже магическими фолиантами. О «терракотовых» Огюст пока не думал, – не всё сразу. Для начала, он решил прояснить ситуацию с «зелёными» братьями-монахами. У шевалье возникло чувство, что в замке не всё так просто, как кажется на первый взгляд новичка.

Огюст уединился в своей крошечной келье. Из окна подул свежий весенний ветерок. Шевалье машинально посмотрел в окно:

– О, нет! Опять эта длинная шея с головой дракона прямо у подножья горы!

В тот же момент голова и шея нырнули, по воде пошла крупная рябь. Огюсту показалось, что водяной дракон движется к горе, на которой стоит замок. По воде что-то ударило, возможно, хвост чудовища.

– Может оно живет в пещерах под горой? – предположил Огюст. – Надо бы расспросить брата Эдварда… Он в замке давно, и наверняка многое знает…

На следующее утро после завтрака, шевалье принялся за перевод вверенного его трудам увесистого греческого фолианта. Когда мимо проходил брат Эдвард, новичок, набравшись дерзости, спросил:

– Скажите, брат Эдвард, в озере живёт водяной дракон?

Монах отреагировал на вопрос спокойно:

– Да, действительно, в озере Лох-Несс живёт водяной дракон с незапамятных времён. Откуда он взялся, никто не знает, он совершенно безобидный и ещё никого из монахов не съел. Но в озере лучше не купаться и на лодке не плавать.

Огюст вполне удовлетворился ответом старшего монаха и вернулся к прерванному переводу.

…В начале лета шевалье переместился наверх по иерархической лестнице. Ему выдали одежду зелёного цвета. Огюст недоумевал, чем было вызвано такое скоропалительное повышение. Возможно, медальон де Молэ сыграл решающую роль. Теперь он с полным правом его носил, несмотря на то, что у остальных «зелёных» братьев медальоны были из серебра.

Брат Огюст приступил к выполнению новых обязанностей. Старший брат Катберт выдал ему фолиант на древнем аккадском языке. Разумеется, Огюст его не знал. Внешне фолиант выглядел вполне прилично, его надо было просто скопировать. Шевалье с усердием принялся за работу, тщательно копируя все значки и завитушки в новом экземпляре, совершенно не понимая их смысла и оставляя место для иллюстраций, которые изображали развитие драконов от зародышевого состояния в яйце до взрослой особи.

Древний фолиант был посвящён различным драконам: и с одним рогом на носу, и с тремя рогами на голове; крупно и мелкочешуйчатых, с крыльями и без, похожих на змей и на водяных угрей. Через несколько дней копирования фолианта, Огюст дошёл до иллюстрации с точным изображением дракона, что обитал в озере Лох-Несс. Правда, Огюст дважды видел только шею с головой, но такое не забывается! На искусном рисунке обитатель озера более напоминал крупночешуйчатую змею с головой дракона, увенчанной перепончатой короной, изо рта которой торчал змеевидный язык. Шевалье искренне сожалел, что не в состоянии ничего прочесть, прекрасно понимая, что именно поэтому ему и дали переписывать фолиант. Вышестоящим братьям можно было не опасаться, что новичок постигнет смысл записей.

В течение месяца брат Огюст корпел над фолиантом с драконами. Работа шла медленно, да и торопиться особо было некуда. Затем ещё месяц брат Себастьян, одарённый художественным талантом, копировал иллюстрации. Огюсту в это время дали для переписи другой фолиант с изображением различных замысловатых колб и реторт, видимо, в этом научном труде содержались рецепты приготовления неких веществ. Шевалье полностью переключил внимание на новый химический трактат и забыл о драконах.

…Перепись химического трактата близилась к концу. Уставший, но умиротворенный добрым ужином и интеллектуальной работой, Огюст предавался философским размышлениям в своей келье. Нахлынули воспоминания о Монсегюре, Бланшефоре, Крэг Фадриг, жене, смысле жизни.

Вдруг размышления брата Огюста резко оборвались. По вечерам он имел привычку любоваться у окна пейзажами окрестностей озера Лох-Несс, и вот эту картину оживила знакомая драконья голова, вынырнувшая из воды. И почти сразу рядом появилась ещё одна, поменьше. Изумлённый Огюст воскликнул:

– Матерь божья! Детёныш! Поразительно! А он откуда взялся?! Ведь для появления детёныша на свет нужно как минимум две взрослых особи!

В озере, как сказал отец Эдвард, с незапамятных времён появлялся один дракон. В голове шевалье промчался вихрь мыслей. Как у человека умного, наблюдательного, склонного к анализу ситуации, у него созрела догадки, что братья-монахи в Инвернесс занимаются не только редкими и ценными фолиантами.

– Этим трактатам здесь находят применение! Ставят опыты! – с жаром воскликнул Огюст и испугался своей неосторожности и порывистости. Успокоившись, он прислушался: замок хранил вечернюю тишину. Монахи предавались различным занятиям в кельях: кто молился, кто читал, кто сам писал трактаты.

Теперь шевалье был убеждён, «терракотовые» монахи – высшая ступень братьев в Инвернесс занимается тем, что находит применение восстановленным фолиантам. Он никогда не посещал замковые подвалы, ибо вход для «синих» и «зелёных» братьев туда был строго закрыт. Но догадывался: в подземных тоннелях замка могут находиться тайные лаборатории. В них и проводят время «терракотовые» братья.

Шевалье продолжал рассуждать: «Чем занимаются высокопоставленные монахи? Если изысканием философского камня, эликсира молодости, получением золота из свинца, то это банально и неинтересно…» Насколько было известно брату Огюсту, орден тевтонских рыцарей занимался нечто подобным. Изыскания продолжалось до тех пор, пока Папа Урбан III не прознал через своих шпионов и не объявил всё это ересью и преступлением против Святой церкви.

«Вероятнее всего, занятия в Инвернесс гораздо серьёзнее поисков философского камня, например, изучение и разведение невиданных мифических существ. На мысль об этом наводит появление детёныша-дракона… Но каким образом его вывели?» – в голове брата Огюста царил хаос.

С такими мыслями шевалье заснул. Ему приснился кошмар, будто его разбудили крики. Он встал и открыл дверь и выглянул в коридор, прямо на него ползло чудовище, изрыгающее пламя. Огюст проснулся весь в холодном липком поту. По сравнению с монстром из сна, водяной дракон Лох-Несса показался ему просто очаровательным созданием.

…День начался, как обычно, с утренней молитвы, затем прима[79] возвестила о начале дня. После чего братья отправились на завтрак. Огюст вошёл в трапезную в положенное время, «терракотовые» и «зелёные» монахи отсутствовали в полном составе. Да и те, кто из «синих» братьев сидел за столом, лишь делали вид, что вкушают пищу. Они были явно чем-то обеспокоены.

Позавтракав, брат Огюст отправился в скрипторий и занял надлежащее место, собираясь приступить к работе. К своему вящему удивлению, он не увидел брата Катберта. Каждое утро тот приходил первым, встречал братьев-монахов и распределял работу.

Огюст заточил перо, обмакнул его в чернильницу и преступил к работе… В скрипторий вошёл досточтимый брат Катберт, облачённый в терракотовую рясу. Шевалье, как впрочем, и все присутствующие братья, был поражён.

Брат Катберт сообщил:

– Братья! Я переведён на следующий иерархический уровень и старшим у вас с сегодняшнего дня будет брат Ромуальд.

Брат Ромуальд, занимавшийся перепиской трактатов, поднялся со своего привычного места и поклонился. Брат Катберт передал ему дела и быстро удалился.

Всё утро Огюст чисто механически занимался копированием трактата. В голове пульсировала одна и та же мысль: «Что случилось с высшим составом Инвернесс?»

Обед прошёл в напряжённом молчании, «терракотовых» братьев по-прежнему не было… Монахи окончательно пришли к выводу: с руководством Инвернесс что-то случилось, возможно, нечто страшное и непоправимое.

Вечером, после ужина, всех братьев, независимо от статуса, собрали в скриптории. Перед ними выступило новоиспечённый «терракотовый» брат Климентий:

– Братья! Я вынужден взять на себя нелёгкую обязанность по руководству замком Инвернесс и работами, в нём происходящими, в связи с безвременной кончиной брата Леопольда и его помощников в результате неудачно проведённого опыта.

Ещё недавно Огюст видел на Климентие зелёную одежду. Вывод напрашивался простой – действительно высший состав Инвернесс погиб полностью. О подробностях неудачного опыта новоиспечённые «терракотовые», разумеется, низшему составу не сообщили. О похоронах погибших, вообще, не упоминалось. Всё это настораживало Огюста и «синих» братьев…

Монахи разошлись по кельям. Огюсту хотелось с кем-нибудь поговорить, поделиться своими соображениями, но за четыре месяца пребывания в замке, он толком ни с кем не сошёлся. Возникло острое желание докопаться до сути происходящего, а потом покинуть замок. «Золото есть, можно купить дом в горах, развести овец, жениться на крестьянке, – думал шевалье, – хватит с меня благородных шотландских леди. Мак Кумалы не вечность же будут меня искать… Да, и вряд ли они доберутся до Лох-Несс…»

Время перевалило за полночь, Огюсту не спалось. Ему во чтобы то ни стало хотелось проникнуть в подвал замка и воочию увидеть: что там произошло. Он взял два кинжала (с которыми ране проделал путь от Лох-О до Инвернесс), заткнул их за монашеский пояс, и выскользнул из кельи. В коридоре стояла тишина, несмотря на последние события, обитатели замка спали. Огюст решил, что сейчас наилучший момент, дабы осуществить свой план – проникнуть в тайные лаборатории.

Он спустился вниз по винтовой лестнице на первый этаж, вышел во внутренний двор, пересёк его и подошёл к двери, куда имели право входить только «терракотовые» братья. Огюст внимательно её осмотрел, не увидев ни ручки, ни замка. Достав из-за пояса кинжал, он попробовал вскрыть дверь, но, увы, ничего не получилось.

– А дверь-то с секретом… – констатировал он сам себе, внезапно в голове пронеслось воспоминание о казне ордена, спрятанной в Пиренеях. – Уж тамплиеры, мои братья, мастера на различные механизмы…

Огюст тщательно обследовал кладку стены, в надежде найти скрытый рычаг. Один из камней поддался, но дверь так и не открылась.

Шевалье, сознавая своё бессилие, прохаживался около двери. И, о чудо, потайной механизм сработал! Дверь щёлкнула и слегка приоткрылась.

– Значит, секрет двойной: сначала надо нажать на камень в стене, а затем встать на определённое место… Поистине, правду говорят, везёт дуракам и новичкам. – С такими мыслями брат Огюст шагнул в подвальное помещение. Дверь тотчас затворилась, за его спиной раздался громкий щелчок. Шевалье оказался в тёмном подвале…

В нос ударил тошнотворный запах. Огюст попытался всмотреться в темноту.

– По истине, глупец! Даже факел с собой не взял! Нечего обижаться, если в этом подвале меня растерзают монстры!

Неожиданно впереди забрезжил едва различимый свет факела. Огюст, крадучись, со всей осторожностью, двинулся вглубь подвала.

Когда шевалье вошёл в слабо освещённое помещение, его взору предстала страшная картина: на полу лежали изуродованные, истерзанные и обугленные человеческие останки. Только по уцелевшим фрагментам одежды можно было догадаться – это всё, что осталось от «терракотовых» братьев. Даже их золотые медальоны расплавились, потеряв форму. Огюст обратил внимание на пол, красный от крови, засыпанный спёкшимися остатками стеклянных колб и сосудов.

Невольно напрашивался вывод: новый «терракотовый» состав Инвернесс здесь не был. Огюст нашёл этому простое объяснение: страх нового руководства перед неизвестностью.

На огромном столе лежали странные белые куски, напоминавшие гигантскую скорлупу, сплошь пронизанную коричневыми прожилками.

Огюст побоялся прикасаться к ним руками.

– Кого же здесь создали?.. Что это за монстр, способный растерзать и зажарить пятерых взрослых мужчин? – ужаснулся шевалье.

Недалеко от остатков скорлупы он заметил аккадский фолиант, обугленный и забрызганный кровью, тот самый, который он не так давно копировал. Фолиант был открыт на иллюстрации, изображавшей трёхрогого дракона, изрыгающего пламя. Огюста охватил животный страх. Он понимал: теперь это исчадие Ада свободно перемещается по подвалу. А, если оно выберется на свободу? Что тогда будет? Оно сожрёт и спалит всех в замке…

Повинуясь инстинкту самосохранения, Огюст поспешил к выходу, нащупал рычаг, нажал на него – механизм сработал и дверь приоткрылась.

– Никогда, даже за всё золото мира, не спущусь в этот подвал! – решил Огюст, покидая страшное место.

Он вернулся в келью никем не замеченный и в изнеможении упал на кровать. Его одолевали тягостные мысли.

– Господи Всемогущий! Монстры в наше время! Кому расскажи, просто засмеют! Скажут, что сказок начитался… Надо бежать отсюда! Да, но как? Ведь ворота замка надёжно охраняются! Наверняка новое руководство приказало никого не выпускать. Иначе работы, проводимые в Инвернесс, могут приобрести огласку. Орден и так подвергается гонениям, не хватало ещё и новых проблем. Вывод напрашивался один: организовать охоту на чудовище и убить его. Но для этого я должен признаться, что посещал подвал, а значит, ослушался.

В смятении Огюст пребывал до утра. За завтраком аппетит отсутствовал, шевалье преследовал запах крови и обугленной человеческой плоти. Он хотел посоветоваться с братом Катбертом или отцом Климентием, но их, увы, в трапезной не было. Огюст поковырялся в еде для вида и, сославшись на недомогание, удалился в келью.

Брат Огюст принял решение: во что бы то ни стало поговорить с отцом Климентием. Он долго блуждал по коридорам и винтовым лестницам замка, прежде чем достиг кабинета, который некогда занимал отец Леопольд. Шевалье собрался с духом и постучал в дверь. Ему открыл прислужник.

Отец Климентий сидел за письменным столом, радея над какими-то бумагами. Невольно Огюст сравнил его с отцом Леопольдом.

– Отец Климентий, весьма сожалею, что отвлекаю вас от дел… Но я должен сказать вам… – взволнованно начал Огюст.

Климентий внимательно воззрился на брата-монаха.

– Говорите, брат Огюст. Думаю, если бы ваше признание не затрагивало интересы Инвернесс, вы бы не побеспокоили меня. Не так ли? – спокойно произнёс отец Климентий, давая понять визитёру, что в сложившейся ситуации важны любые сведения.

– Ночью я был в лаборатории, в подвале замка, и воочию видел, что произошло. Высший состав Инвернесс постигла страшная смерть… От жара расплавились даже их золотые медальоны… Мало того, я нашёл нечто, напоминающее скорлупу. Для кур, гусей и всякой прочей домашней живности, скорлупа слишком велика. Да в дикой природе я, пожалуй, не могу припомнить птицу подобного размера. Вывод только один – эта скорлупа от драконьего яйца!

Реакция Климентия была неожиданной:

– Брат Огюст, вы совершили смелый поступок, ибо никто не решался спуститься в лабораторию. Теперь мы доподлинно знаем о причинах гибели наших братьев и о возможной опасности.

Рассказ брата Огюста явно потряс отца Климентия, но он старался держаться спокойно. Видимо, до настоящего момента имелись лишь догадки и предположения об опытах, проходивших в лабиринтах подвалов.

Огюст поклонился.

– Отец Климентий, я могу идти?

– Да, конечно, брат Огюст… – отрешённо ответил отец Климентий. И неожиданно добавил: – Я тоже хочу вам кое-что показать, а вернее, кое-кого… Идёмте со мной.

Отец Климентий провёл Огюста галереей, ведущей в западное крыло замка, где жили «терракотовые» монахи. Он подошёл в двери, обитой резными медными пластинами.

– Здесь! Заходите, брат Огюст, прошу вас.

Огюст вошёл в просторное помещение. За столом сидел седой монах в терракотовом одеянии, склонившись над бумагами. Он оторвался от своего занятия и взглянул на вошедшего гостя. От потрясения Огюст потерял дар речи. Затем, опомнившись, он воскликнул:

– Магистр де Молэ! Монсеньор! Так вы не арестованы во Франции!

– Нет, дорогой шевалье, не арестован. Перед вами действительно я, не сомневайтесь, – заверил великий магистр, жестом приглашая Огюста присесть на стул.

Шевалье не преминул воспользоваться приглашением, ибо от пережитых впечатлений почувствовал слабость в ногах.

– У вас, наверняка, возникает вопрос: а кто же тогда арестован в Тампле? – магистр предвосхитил естественный вопрос своего бывшего секретаря.

– Да, действительно, монсеньор. Кто же? Ведь прецептор Антуан де Безье, теперь лорд Килмартин, получил письмо от приора де Мюи, где тот сообщал о вашем аресте. Может, приор ошибся? – предположил Огюст.

– Нет, брат мой, почтенный де Мюи не ошибся. Он и сам не знал, что я на свободе, а вместо меня арестован двойник, брат Диметрий.

– Ах, да! Брат Диметрий, я помню его, он всегда старался быть незаметным, но его природное сходство с вами, монсеньор, удивительно! Если сам король Филипп, лично знакомый с вами, не заподозрил подмену.

– Трудно сказать, возможно, и заподозрил, но слишком поздно. Я делаю всё, от меня зависящее, чтобы вызволить Диметрия из застенков инквизиции. – Де Молэ помрачнел и замолк.

Огюст не решался нарушить молчание. Наконец великий магистр справился с нахлынувшими эмоциями и спросил:

– А как вы попали в Инвернесс? Я вижу на вас знакомый медальон…

Огюст тотчас снял медальон и протянул де Молэ.

Тот покрутил его в руках.

– М-да… Сомнений нет, медальон мой… – подтвердил великий магистр. Его дал вам граф Антуан де Безье?

– Да, монсеньор, перед тем как я покинул Лох-О. Со мной произошла извечная история: женщина, измена, предательство, жажда власти. Я имел неосмотрительность жениться на дочери одного из лордов Аргайла, после чего и начались неприятности.

– Всё ясно, дорогой мой Огюст, не продолжайте… Забудьте всё, как кошмарный сон. Вы знаете о гибели высшего состава Инвернесс?

– Да, монсеньор, я имел дерзость проникнуть в лабораторию и застал там страшное зрелище…

– Как я раскаиваюсь, что не смог предотвратить гибель своих собратьев… – сокрушённо произнёс де Молэ. – Я неоднократно предупреждал отца Леопольда: подобные опыты опасны и до добра не доведут. Поверьте мне, шевалье, последствия опытов ещё дадут о себе знать. Увы, но доподлинно неизвестно, что за существо блуждает по подземельям замка.

Великий магистр тяжело вздохнул. Невольно Огюст подумал о многочисленных испытаниях, выпавших на долю его патрона – не каждый их сможет выдержать. Де Молэ сильно постарел, его белые, как лунь волосы изрядно поредели, местами обнажив кожу головы. Руки его, которые он имел привычку скрещивать на груди, напоминали узловатые ветки дерева. Глаза поблёкли, кожа на лице стала похожа на старинный пергамент. Но при всём этом он сохранил ясность ума и силу воли.

Де Молэ пристально воззрился на Огюста и тихо спросил:

– Что с ритуальной чашей ордена?

– Она в целости и сохранности, монсеньор, ибо так и не появился достойный приемник… Она здесь, в Инвернесс, хранится среди моих вещей.

Де Молэ удовлетворённо кивнул.

– Принесите её мне. Я хочу её видеть…

Огюст поднялся и откланялся, поспешив выполнить пожелание великого магистра и как можно скорее вернуть ему чашу. По пути в свою келью, он размышлял: может быть показать патрону статуэтку Бафомета? Возможно, тогда де Молэ объяснить ему: отчего чаша и статуэтка так схожи?.. И обе имеют одинаковое название – Бафомет…

Но вскоре, возвращаясь в покои великого магистра, держа чашу в руках, Огюст решил всё же умолчать о статуэтке.

Вернувшись, шевалье невольно обратил внимание на то, что монсеньор всецело поглощён чтением некоего старинного фолианта с изображением карты материков.

Работа в скриптории не клеилась, братья лишь создавали вид занятости. Даже брат Ромуальд вяло реагировал на происходящее, погружённый в свои мысли. Никто ничего не обсуждал, все хранили напряжённое молчание.

После обеда всех братьев собрали в зале одной из библиотек. Отец Климентий поведал собравшимся:

– Братья! Хочу сообщить вам решение высшего состава Инвернесс. Мы единодушно пришли к выводу, что прежние опыты будут полностью прекращены. Вход в подвал замка строго запрещён, ибо подобные посещения не безопасны для жизни, и мы не знаем, что за существо там обитает. По замку советую перемещаться по двое-трое человек, на ночь двери келий прочно запирать, в арсенале всем без исключения получить оружие и кольчуги. Мы должны быть готовыми ко всему!

Братья внимательно выслушали отца Климентия, не задавая лишних вопросов. Все прекрасно понимали, что имеют дело не просто с врагом, а с неизвестным врагом. Монахи замка в прошлом были рыцарями и при встрече врага лицом к лицу на поле боя могли дать достойный отпор, но в данном случае столкновение может произойти с «нечто», и как оно себя поведёт, не знал никто. Братья договорились ночевать в кельях по двое в целях безопасности: один спит, другой дежурит с оружием наготове. Замок Инвернесс перешёл на военное положение.

…Прошло почти пять месяцев. Наступила зима. Над озером по утрам висел густой туман. Инвернесс жил в постоянном напряжении. Монахи спали, ели, работали с оружием в руках. Настораживало и то, что драконы в озере не появлялись. Обитатели замка недоумевали: куда те могли деться?

У Огюста созрела своя теория на этот счёт. Он пришёл к выводу, что водяные драконы перебрались в пещеры, расположенные под горой, вероятно, и «трёхрогий», что расправился с отцом Леопольдом и его помощниками, там же. Питались монстры, наверняка, рыбой, ведь её в озере более чем достаточно. «Трёхрогий», возможно, плавать не умел, но водяные драконы в состоянии приносить ему пищу. Если же монстры разнополые, то вероятность появления потомства велика. И тогда – жди беды.

Своей теорией Огюст ни с кем не делился, дабы не сеять смятение в души собратьев. Но был уверен, что настоящие проблемы ещё впереди.

В середине декабря, сильно похолодало, и озеро Лох-Несс покрылось толстым слоем льда. Таких морозов не помнил никто из братьев-монахов. Отец Климентий прожил в Инвернессе тридцать лет, озеро никогда полностью не замерзало за эти годы. Огюст понимал: теперь монстрам станет холодно и голодно. Всё складывалось крайне неудачно…

В келье Огюст ночевал один, отказавшись от компании, ибо опасался, что собрат может ненароком увидеть Бафомета. Ему хотелось избежать лишних объяснений, тем более при такой нервной и напряжённой обстановке.

В конце декабря по решению отца Климентия выставили вооружённую охрану во дворе около входа в подвал. За дверью явно что-то происходило, слышались страшные протяжные, леденящие душу, звуки. Затем последовали периодические удары в дверь. Охрана была готова к тому, что «нечто» вырвется наружу, и задёшево свои жизни никто отдавать не собирался. Обстановка накалялась…

Всё это время Огюст не виделся с монсеньором де Молэ, к сожалению, не было времени. Постоянное напряжение и военное положение в замке не способствовали общению и между братьями. Они почти не разговаривали, каждого одолевали тревожные мысли.

Наконец, «терракотовые» братья приняли решение замуровать дверь. Но чем? Нужен камень! Для того, чтобы его добыть необходимо время и люди. Части монахов придётся покинуть замок и заняться добычей камня в горах, а затем и его перевозкой. Установившиеся холода значительно замедлят работы, а за это время может случиться в замке всё что угодно.

По распоряжению отца Климентия, двадцать монахов ушли в горы добывать камень. В замке осталось пятнадцать монахов. В скриптории фолиантами никто не занимался, работа была окончательно заброшена.

Дверь, ведущую в подвал, монахи охраняли постоянно, сменяя друг друга через каждые четыре часа. А за дверью росла неведомая сила, пытаясь освободиться и обрести свободу.

В восемь часов вечера караул из шести человек сменился. Брат Огюст отправился в келью, дабы немного передохнуть. Он упал на кровать и сразу же заснул. Сквозь сон он услышал крики и шум, но настолько устал за последние дни от постоянного ожидания беды, что у него просто не было сил встать. Вдруг всё замолкло… Огюст, пребывая в состоянии дрёмы, решил, что причина постоянный страх и напряжение.

Вдруг замок потряс дикий крик, от которого кровь застыла в жилах. Сон, как рукой сняло. Огюст вскочил с кровати, схватил меч и выбежал из кельи, ощутив запах гари и жареного мяса.

Огюст опрометью спустился по винтовой лестнице в галерею, с которой хорошо просматривался внутренний двор.

Он увидел, как четвероногие монстры, ростом с овцу, сметали всё на своём пути. На месте конюшни виднелись растерзанные трупы лошадей и пони, которую поедали два маленьких чудовища. Рядом лежали изуродованные тела нескольких монахов.

Разъярённые монстры кидались на братьев-монахов, мечи которых были бессильны. Несколько монахов, расположившись на галерее, пытались уничтожить чудовищ при помощи металлических болтов, выпущенных их арбалетов, но те лишь отскакивали от чешуи чудовищ, как горох.

Огюст, объятый ужасом, заметил, что в облике монстров явно просматривалось смешение трехрогого и водяного драконов. Многочисленные чудовища, были их потомством. Таким образом, он получил подтверждение своей теории.

Шевалье понимал, что человеку справиться с чудовищами, увы, не под силу. Если монстры выберутся из замка, то опустошат всю округу. Противостоять монстрам не сможет никто, и вскоре они расплодятся по всей Шотландии, а затем и Англии. А, если они умеют плавать и достигнут берегов Франции?..

Внезапно, подобно стреле, Огюста пронзило:

– БАФОМЕТ!!!

Он бросился назад в келью, открыл сундук и извлёк статуэтку.

– Я всегда боялся тебя… – прерывисто, задыхаясь от волнения и страха, произнёс шевалье. Глаза Бафомета в ответ блеснули кроваво-красным огнём. – Мой прадед закончил свои дни безумцем… Уж не было ли это расплатой за твою помощь?.. Но другого выхода у меня нет…

Огюст снял пергамент с руки Бафомета, развернул его, прочитал заклинание… Собравшись с силами, он надрезал руку кинжалом, чтобы наполнить жертвенную чашу Бафомета. Желание у шевалье было только одно: избавить замок от монстров и остаться живым.

Кровь в жертвенной чаше забурлила и испарилась. Надрез на руке Огюста быстро затянулся, от него остался едва различимый шрам. Он покинул келью и выбежал во двор.

Маленькие монстры вяло передвигались по двору. Монахи остерегались к ним приближаться, даже не пытаясь добить. Наконец один из драконов упал, издал звук, напоминающий плач, дёрнул лапами и околел. Остальные монстры через некоторое время также испустили дух.

– Удивительно, что это с ними случилось?! – не понимал брат Катберт, тыча копьём в одного из монстров. – Они мертвы!

– Видимо, сожрали что-то непригодное для своей природы, – предположил один из братьев-монахов.

– Да, брата Дамиана, – съёрничал один из братьев. – Царствие ему небесное, конечно, вредный был человек, везде совал свой длинный нос. В последнее время он постоянно хворал. Монстры растерзали его первым. Он любил лошадей и постоянно ухаживал за ними, теперь видите, что осталось от конюшни и от него. – Монах жестом указал на обугленную конюшню и окровавленные трупы лошадей.

Огюст насчитал восемь мёртвых монстров, картина, мягко говоря, малопривлекательная.

– Надо облить их маслом и сжечь. Мало ли что ещё может произойти! – предложил он, спускаясь с галереи во внутренний двор. – Только сделать это надо за пределами замка, чтобы никто не видел.

Оставшиеся в живых монахи согласились с доводами шевалье.

… Забрезжил рассвет. Монахи погрузили мёртвых монстров на телеги и покинули пределы замка, направившись в горы.

В горах он нашли подходящую пещеру, сбросили в неё останки чудовищ, облили маслом и подожгли.

Прошёл почти месяц после происшествия с драконами. Монахи старались избавиться от пережитого страха.

Отец Климентий занимался астрономическими фолиантами, проявляя большой интерес к теориям Пифагора о характере Вселенной, Аристотеля – о Земле, как центре мироздания и Птолемея, утверждающей, что, именно, солнце вращается вокруг Земли.

Великий магистр, теперь уже брат Жак де Молэ пошёл дальше отца Климентия, он изучал все возможные астролябии[80] материков, созданные когда-либо человеческим умом. Проанализировав все фолианты на эту тему, имеющиеся в Инвернессе, а также, изучив творчество древних скандинавских скальдов[81], брат де Молэ сделал вывод, согласно которому новые неоткрытые земли за океаном – не миф, а реальность.

Если герои поэм скандинавских скальдов, заблудившись в тумане Исландии, проплывали мимо неё и затем достигали неизведанных земель, то почему нельзя повторить этот путь. Тем более, сказания воспевали несметные богатства новых земель. Но более всего поражало де Молэ, что золота там было в достатке, но оно не ценилось, как нефрит, камень зелёного цвета.

Де Молэ, тщательно изучив множество трудов, пришёл к твёрдому убеждению: для того, чтобы поправить финансовые дела ордена и достичь былого могущества, необходимо снарядить экспедицию в новые земли.

Он поделился своими соображениями с отцом Климентием, но тот как человек осторожный и нерешительный, отклонил такую возможность.

Шли годы. Отец Климентий старел. Брат де Молэ так же не молодел, пережив свою семидесятую весну. В последнее время бывший великий магистр пребывал в расстроенных чувствах и даже слёг от сердечного приступа. Это случилось после того, как отец Климентий получил послание из замка Лох-Свэн, в котором сообщалось, что «великий магистр де Молэ» сожжён на костре. Брат Диметрий выполнил свою миссию до конца, утверждая, что именно он – великий магистр де Молэ, и именно он отдал приказ спрятать сокровища тамплиеров и вывести корабли из Ла-Рошели. Все попытки де Молэ освободить Диметрия потерпели неудачу, его как великого магистра, хоть и мнимого, слишком хорошо охраняли, не помогло и предложенное охране золото.

В Инвернессе прекрасно знали о том, что де Молэ питает тёплые чувства к своему бывшему секретарю. И вот через семь лет шевалье, а теперь уже отец Огюст, надел терракотовую одежду. Много времени проводил отец Огюст в общении с братом де Молэ, беседуя о тайнах новых земель и дальних странах, в итоге мысль об экспедиции полностью овладела им. Он несколько раз предлагал отцу Климентию отправить несколько кораблей в поисках новых земель, руководствуясь имеющимися картами. Но верховный монах Инвернесса был по-прежнему непреклонен, считая это пустой затеей.

Огюст не отчаивался, рассудив, что время ещё не пришло. Наступило оно лишь через пять лет, когда отец Климентий и брат де Молэ почти одновременно покинули этот бренный мир, оставив Инвернесс на попечение ещё молодого сорокачетырёхлетнего отца Огюста.

Он приказал навербовать шотландских моряков в местечке Кэтболл и непременно объяснить, что экспедиция рискованная, гарантий никаких, но в случае успеха, моряки смогут обеспечить не только своих детей, но и внуков. И желающие нашлись. Отец Огюст смог снарядить три корабля: «Святую Екатерину», «Босеан» и «Филомат[82]».