Живая вода времени (сборник) Коллектив авторов

– Я и фильм не помню, – вяло огрызнулся Дмитрий. Его неприятно кольнула цифра – 30 лет!

– Мы уже выслали за вами машину. И обратно привезем. Три минуты выбили! На всю СНГовию!

– Жду.

Пожалуй, сегодня надо ехать на «десятке». Подъезд на дачу опять разбили осенние дожди и долбодуи.

– Кто это был?

– Да какой-то придурок с утра не похмелился, просил бутылку завезти. Я не разобрал кто.

– Во сволочь! А мне сказал, что с телевидения!

Ехать пришлось на спортивной «Тоете». Из «десятки» местные умельцы слили за ночь весь бензин. Ну да ничего, проскочит, двести пятьдесят лошадей, как никак! Ему нравилась его новая упряжка, еще больше нравилось укрощать ее мощный строптивый норов, чувствовать покорность и в стремительном беге и в резком торможении.

Гудящая вонючая «пробка» в центре помогла доучить примитивный текст. Очередная плоская роль в очередном сериале! Сколько их уже было – этих киношных ролей?! А вспомнишь от силы десяток-полтора! Хорошо хоть театр есть. Если бы не деньги. Если бы самому… Да разве в этой суете! Поймаешь ли тут СЛОВО?! Если бы только дня на три на любимый диван, да любимую книжку полистать. Вот где слово! Верное СЛОВО! Вот, что снимать надо! Да там за каждым СЛОВОМ – ВЕЧНОСТЬ!

Только кому сейчас нужна классика? Кого интересует ВЕЧНОСТЬ?! Их, новых хозяев, жизнь так коротка, что, наворовав миллионы, они еще хотят успеть их потратить. Да и остальные в своей изматывающей борьбе за выживание вряд ли расслышат СЛОВО, как не кричи им.

Где-то в машине заверещал мобильник. Дмитрий с трудом извлек его из-под сидения.

– Дмитрий Борисович!

– Он самый.

– Это из Госдумы вас. Заместитель председателя правой фракции. Ну, вы знаете, мы, либералы – все патриоты.

– Не понял?!

– Ну, в смысле, мы за Россию, за Матушку.

– А-а-а, в этом смысле. По матери.

– Что вы говорите?

– Да нет, это что вы говорите?

– Мы все любим ваши фильмы. Вот только что в новостях вас ждали. Они показали фрагмент вашего первого фильма. Грандиозно! Потрясающе! Монументальная роль! Памятник русскому человеку! И мы сразу подумали, вот кого не хватает нам в нашей нелегкой предвыборной борьбе.

– Кого? Памятников?!

– Да бросьте шутить! Предлагаем вам прекрасную поездку по стране. Представляете, целый месяц шикарные гостиницы, вкуснейшие обеды, аплодисменты публики, покровительство богатых и влиятельных людей. И, наконец, деньги, большие деньги. Ну, к примеру, тысяч десять!

– А тридцать? У меня съемочный день – тысяча зеленых.

– Ну, значит тридцать. Я только уточню и перезвоню вам. Всего хорошего.

Во дают! Видно совсем хреновы дела у ребят, если уж о России вспомнили. Припекло! Хвала Господу, теперь не позвонят. За такие деньги, что запросил, они родную бабушку поджарят!

Он любил Академию. Глаза студентов еще не потухли под тяжестью безденежья и бытовой неустроенности, которая будет сопровождать большинство из тех, кто решится остаться в актерстве. Конкуренции выдержат не все. Девчонки в основном выйдут замуж. Пацанам – тут как повезет – какой театр, какой режиссер, какая роль. И вовремя в кино мелькнуть, чтоб привыкли. Привыкнут, будут приглашать еще.

А вот у этого, плохо выбритого длинного взлохмаченного студента, у него уже особый взгляд, и слух очень тонкий. Вот и сейчас, в углу, он пытается что-то расслышать, что-то свое, только ему предназначенное. И даже как-то неловко отвлекать его. Быть может в этот момент он слышит СЛОВО?

Хорошо, что не он шикнул на студента. Не его грех. А парень, что надо, стержневой. Если не сопьется, толк будет.

Обжигающий вкус коньяка приятно согрел. С некоторых пор Дмитрий перестал любить горечь водки. Усталость после занятий со студентами и раздрызганной репетиции постепенно отступала. Ему бы, конечно, хотелось уединенно прогуляться по бульвару у прудов, но и там не скроешься от поклонников.

Он блаженно прикрывает веки и слушает очередную болтовню двух вечных соратников – земляков-астраханцев. Они раздражают и радуют его одновременно – этот кричащий «вечный драматург», так и не написавший ни одного сценария и такой же «вечный продюсер», не снявший ни одного фильма. Отхлебывая водку, они с каждой минутой загораются новым сюжетом, и начинают до хрипоты спорить, будто уже находятся с ним на съемочной площадке. Они веселят его, а заодно помогают скоротать время до спектакля.

– Классику надо снимать в дымке! – кричит сценарист. – В предрассветном тумане. В этом весь цимус! Представляешь, дома, церкви, все висит над золочеными облаками. Сказка!

– Сказочник ты хренов, – пока спокойно возражает продюсер. – Кого ты хочешь удивить своими висящими домами?! Если уж они вознеслись, то на мгновение, а потом бац, и в щепки! Во! А на развалинах внизу остается лишь кровать, на которой продолжают заниматься сексом двое мужиков.

– Причем здесь тогда Лесков? – вставляет Дмитрий.

– Да, причем здесь Лесков?! – вопит сценарист. – Вы всю классику залили кровью и на ее руинах занимаетесь любовью!

– Ну, опять приходится объяснять прописные истины. Кровь и секс – это деньги. А без них, как известно, мы не снимем картину.

– Но мы собрались снимать Лескова, – вынужден напоминать Дмитрий.

– Вот именно. Хоть ты меня понимаешь, – вздыхает сценарист. – Все! Завтра. Нет, послезавтра, принесу первых два действия. Ты режиссер, тебе и решать. Это надо снимать в Иерусалиме, на Святой Земле.

– Можно снять хороший триллер и на старом подмосковном погосте. Вот там сцена хороша! Помните? Что-то такое…, мертвецы из могил встают, скелет по кладбищу бегает. Сказка! Вот вам и спонсоры и касса!

– А сцену купания красного коня?! Это точно должна быть Иордань в предрассветной дымке.

– А какой может быть секс, если там одни мужские персонажи? Только мужик с мужиком. Это схватят!

– Ладно, мне пора на спектакль. Короче, пишите, пишите, и пишите скорее, а то только слова одни, – Дмитрий делано хмурит брови, чтобы привлечь рассеянное внимание приятелей.

– Хорошо. Послезавтра сможешь? Все, послезавтра обсудим первые два действия. Пока! Любезный! Еще два по сто!

Театр для Дмитрия начинается не с вешалки, а с вахтерши тети Шуры. На короткое «Здрасте!» она всегда торжественно останавливает его и вручает корреспонденцию. Если таковой не имеется, то какую-нибудь старую газету. Как только он забегает на первые три ступеньки, начинается доклад тети Шуры. Причем это происходит всегда так неожиданно, что его нога каждый раз неловко повисает в воздухе. Да, тетя Шура мастерица держать паузу!

– Дмитрий Борисович!

– Уу-х! Да, да, – он заинтересованно всматривается ей в глаза.

– Только вам и могу сказать, Дмитрий Борисович, – с одного и того же припева начинает она свою песню. – Семенова-то, представляете, и сегодня подкатила на той большой черной машине. И тот же чернявый ее привез. Ой, уж и не знаю, что будет?!

– Да вы, теть Шур, не беспокойтесь. Женщина она молодая. Актриса никудышная. Пусть уж хоть личную жизнь устроит – театру поможет.

– А вечером-то ее муж будет забирать на своем трещащем старом драндулете. Прям и не знаю, быть беде! И этот чернявый ухажер мне не нравится! Не приведи Господь, террорист какой.

– У нас зал небольшой, так что захватывать его не выгодно, – успокоил Дмитрий, и уже не оглядываясь, через ступеньку запрыгал вверх по лестнице.

Спектакль сегодня был рядовой, из третьей сотни. Персонажей мало, и живут они в нем уже четвертый год. Оттого играют легко и непринужденно. Одним словом, отдыхают. Лишь иногда от чрезмерной реакции зала заводятся сами и начинают дурить, пытаясь «расколоть» друг друга. Такая у них актерская забава. Зрителям эта игра невдомек, а на сцене закипают нешуточные страсти. Как сегодня.

Светлана, вечная партнерша Дмитрия, вместо реплики: «Любезный Порфирий Петрович, а не поехать ли нам кататься?», приблизившись на критическое расстояние, игриво выпалила ему в лицо:

– Любезнейший, а не поехать ли нам сегодня на дачу?

На мгновение в воздухе повисла пауза. Артисты явно в недоумении. Не все могут понять, что происходит? Это состояние, как во сне – все идет своим чередом, картинки сменяют одна другую, покой, вы спите. И вдруг кто-то трясет вас и громко спрашивает «Дважды два?» «Какого лешего?! – справедливо думаете вы, и только потом отвечаете – пять!» Вот и сейчас пауза висит, но Дмитрий по живым огонькам в глазах партнеров понимает, что они «въехали» в тему. Как вдруг, тихий, а потом и не такой уж и тихий смешок небезызвестной актрисы Семеновой, возвещает всем о ее слабой профпригодности. Раскололась!

Теперь Дмитрию можно спокойно ответить старой боевой подруге:

– Да нет, милая, пожалуй, просто поедем кататься.

Зрители как всегда ничего не поняли. Зато актерам было о чем побалагурить после спектакля.

– Так не возьмешь? – уже на лестнице спросила Светлана.

– А почему ты решила, что я на дачу? – вопросом на вопрос ответил Дмитрий.

Вот наконец-то он один на один с собой. Позади галоп очередного дня. Можно расслабиться, потягивая пивко под легкий фон старого джаза.

Покой и одиночество. Должно быть, это счастье? Или наоборот – несчастье?

Пожалуй, надо соглашаться на роль. Сценарий, конечно, скверный, как сегодняшняя погода. Поеду-ка я завтра в Москву. Чего здесь одному торчать?

На улице моросит нескончаемый дождь. Мокрые дрова сварливо трещат в камине. Любимый диван по-стариковски кряхтит под ним. Взгляд пробегает поверх знакомых строчек.

Дмитрий отбросил книгу, закурил, раздражаясь от вечного ворчания сосен за окном.

Нет. Видно и сегодня не суждено ему услышать заветное СЛОВО!

Рука потянулась к телефонной трубке.

– Николай? Привет! Ты на даче? Заходи на рюмку чая!

Гвардии майор

Серега был фартовый малый. В огне не горел, в воде не тонул. Бравый гвардии майор. Десантник, орденоносец. И хоть комиссовали по ранению, все равно нынче пиковый туз в московском шоу-бизнесе. Сыт, доволен, только баб перестал любить, да во сне кошмары иногда мучают. Ну, так это не беда! Сколько там осталось истерзанных и неопознанных. И те, что вернулись из Чечни, сидят теперь по дальним гарнизонам без копейки или калеченые попрошайничают по стране. А он и здесь выплыл, не захлебнулся.

Его номер Первый. Его подают на десерт – им закрывают программу. Так и называют «Чеченский синдром». Каждую ночь он выходит на сцену. На Сереге десантный камуфляж, и зал визжит и беснуется. Многие ходят сюда на него. Специально приезжают к двум часам. И, хлебнув спиртного, требуют «чеченца».

Вот и сегодня из переполненного, окутанного полумраком прокуренного зала, уже доносятся истеричные женские голоса «Че-чен-ца, че-чен-ца!»

Подождав немного, пока овация не перерастет в сплошной гул, он выскочил на вспухшую алыми огнями софитов сцену.

«Уу-аа-х!» – громовая волна прокатилась по залу.

Кажется, сегодня его точно растерзают на мелкие кусочки. Аж мурашки по коже. Каждый раз, как в атаку. Но в мгновение жесткий ритм музыки глушит все другие звуки.

Он четко движется по сцене, работая руками и ногами по правилам рукопашного боя. А сам наметанным глазом внимательно оглядывает публику. Вот она, королева подмосковных сосисок, со своим очередным бой-френдом. Ни одного его представления не пропустила. Надо будет поработать у ее столика – сотку баксов отслюнявит – никуда не денется! Черт! И эта «старушонка» здесь со своими острющими когтями. А за прокурорским столом новенькая. Хотя лицо знакомо. Подожди, подожди. Ладно, потом.

В мгновение Сергей сбрасывает с себя китель, и новая волна бабьих визгов заглушает зал. Повернувшись спиной к публике, он резко останавливается. Сейчас на его правую лопатку направлен луч прожектора, и всем видна «розочка» – след от ранения. Этот трюк вызывает очередной прилив энтузиазма среди экзальтированных посетительниц. А ему необходимо перевести дыхание. Сказывается отсутствие легкого, но это главная серегина тайна. Узнают – враз выгонят. Хозяева проблем не любят. Ну, все, последний вдох, пошел.

Теперь он бросает в зал свой ремень. За него тут же начинается свалка. Бабы – звери! На прошлой неделе пока двух растащила охрана, одна успела другой выбить каблуком-шпилькой зуб.

Интересно, кто ж сегодня с прокурором? Что за знакомое лицо?

– Чеченец – розочку! Сережа, я твоя! – доносились повизгивания.

Наступала кульминация номера. Он опять повернулся, и прожектор осветил кровавый шрам на правой ягодице.

«Неужели это Света, сестричка-спасительница, – осенило Сергея, – но каким образом она здесь? Она же в Нижнем?»

Любопытство взяло верх. Он не додержал паузу, резко развернулся и бросил взгляд на прокурорский столик. Но место, где минуту назад сидела знакомая незнакомка, оказалось свободно.

«Привидится же такое. Чушь!»

Он не слышал беснующийся зал. Взгляд переходил с одного лица на другое. Серега играл бицепсами, напрягал пресс, разбивая его на восемь четких квадратов.

Пришло время «чеса».

Сейчас он «пойдет по столикам» и будет извиваться перед обезумевшими истомившимися бабами. А те, тяжело дыша ему в лицо перегаром, начнут зазывать к себе в гости.

Первой на пути к «башлевому» столику оказалась «старушонка».

Она упала перед ним на колени, обхватив его бедра липкими ладонями, и трясла головой из стороны в сторону, как неистовая поклонница «хеви-металл». Он ловким движением скинул косынку, перехватившую волосы и хвост и тоже запушил гривой. От этих упражнений у женщины закружилась голова, и она неловко рухнула навзничь. Лишь счастливая улыбка искривила ее отекшее лицо.

Серега ловко перешагнул препятствие и, подтанцовывая, направился к столику. По дороге кто-то умудрился пару раз больно вогнать ногти в бок.

И тут он опять увидел ее. Сомнений не было! Это его спасительница! Светка! Ха! «Но почему она здесь? Ведь на этом месте всегда только девочки по вызову!» Эта мысль обидела его.

Там, под пулями снайперов полдня тащила его на себе, от бугорка к кирпичику. Потом три месяца выхаживала в лазарете. Даже упросила, чтобы в госпиталь не отправляли, клялась, что любит.

Из оцепенения его вывела какая-то соплячка, с лицом выкрашенным, как пасхальное яйцо. Она бесцеремонно пыталась засунуть деньги ему в узкие трусы, и что-то нечленораздельно кричала на ухо. Серега резко оттолкнул ее в объятия подоспевших охранников.

– Вы как всегда лучезарны, Екатерина Семеновна, – не сразу нашелся он, обращаясь к продуктовой королеве. – Мостик?

Серега выгнулся, принимая гимнастическую позу и при этом покачивая бедрами.

Сосисочница густо заржала и пробасила:

– Люблю, Серега! Ну, ты даешь! – И тут же въехала локтем под ребро юного спутника. – А ты не лыбься! Запоминай лучше, что мамочке нравится. Получи, Серега!

Она бросила на стол сто баксов.

– А хочешь, машину подарю? Желтый кабриолет. Приезжай в пятницу, оттянемся.

Но Серегу влекло в тот окутанный полумраком закуток, где он видел медсестричку. Их глаза встретились. Его аж заколотило всего, как после боя от избытка адреналина в крови. Да, это была его спасительница! Та, ради которой он еще жил, и в мечтах видел женой, растил с ней детей. Вот только денег подкопить. Ну как же так?! Почему?

– Здравствуй, майор! – она встала.

Голос ее дрожал, ему даже показалось, что в глазах у нее блеснули слезы. А может, это были отблески бриллиантовых серег?

Тут же между ними возник прокурорский телохранитель.

– Я ждала тебя.

Теперь он четко видел, что она плачет.

У Сереги перехватило дыхание. Он долго не мог вымолвить слово, хватая воздух открытым ртом:

– Я собирался.

– Видишь, поздно теперь.

Телохранитель резко поставил плечо и оттолкнул артиста. Его тут же подхватили под руки и увлекли в зал.

– Серега, ну ты приедешь в пятницу? Катька точно подарит тебе машину, – затараторил юный друг толстушки. – Она добрая, ты же знаешь.

– Чеченец! Выпей с нами, – длинная плоская блондинка перехватила его. – Мы тебя обожаем. Айда к нам, не пожалеешь!..

ZERO

– Сука! – брызгая слюной, выпалила Марина и выплеснула в лицо опостылевшей девки содержимое стакана. – Я не буду играть с этой стервой! Поменяйте дилера, она меня раздела!

Марина была пьяна. Ее мутило от выпитого виски, от затянувшегося проигрыша, от постоянных скандалов с дочерью, от нестерпимой холодности мужа, безответного молчания телефона в родном Орле, и главное, от неожиданно свалившейся невесть откуда и нестерпимо больно придавившей своей чугунной тяжестью невостребованности.

Пятнадцать лет она не сходила с телеэкрана, разоблачая, поучая и дразня зрителей самыми острыми, манкими сюжетами. Процветающая Америка и Европа, как образец для подражания, забытые в горах Афганистана советские солдаты, отчаянные чеченские «повстанцы» и несчастные женщины среди развалин Грозного – самые яркие репортажи были ее. Она давно стала лицом нового российского телевидения!

Это она все эти годы вела самые престижные концерты в стране. И на каких сценах! Кремлевский дворец съездов, Колонный зал Дома Союзов, концертный зал «Россия». Это вам не сельский клуб с мышами за кулисами!

Пятнадцать лет она была самой желанной гостьей светских тусовок. Каждый в стране знал ее по имени, знал в лицо, знал и боготворил. И вдруг земля ушла из-под ног! Где это все!?

– Марина Вадимовна! Может, отдохнете? – перед ней возник взволнованный администратор.

– Да пошел ты! Замени дилера, я сказала!

Что они понимают? Что знают?

Какие у нее были поклонники! А покровители! Из самой Администрации! А что они знают про Администрацию? Наверное, то же, что и про красочный вид аббатства Сен-Мишель с веранды кафе на улице Гранд Руе. Разве кормили они голубей на площади святого Марка? Приходилось ли им отведать нежнейших улиток в ресторанчике на Монмартре после вечерней прогулки по Елисейским полям?

Эти девочки и мальчики знают про ее жизнь, как про аромат вечерней набережной Гаваны, как про сладковатый дымок пионерского костра в Артеке. Ничегошеньки-то они не знают! Их с рождения лишили жизни и намертво приковали к массивным столам под зеленым сукном в прокуренном зале.

Могут ли они судить ее? Вправе ли? Нет! Не может этот слюнявый отпрыск очередного нефтяного выскочки, что подмигивает ей из-за соседнего стола, осуждать ее, даже если уже отметился на Плас Пигаль.

– Что, Мариш, не идет фишка? – как всегда, жарко дыша в лицо, с иронией поинтересовался волосатый банкир Фима, только недавно узнавший, с какого конца прикуривать сигару. – Могу подвезти.

Она скривилась в улыбке, наводя взгляд на резкость.

У него всегда плохо повязан галстук! Это неприлично! Он же строит из себя этакого. у-у-ух! А впрочем, какая разница! Вот как она умеет вязать узлы! Она знает двенадцать способов украсить мужчину этим лоскутом материи. Каждый мужчина выходил от нее. «как денди лондонский одет». И, между прочим, всегда возвращался! Возвращались все! Как миленькие! С цветами и побрякушками. Чтобы украсить ее, чтобы она украсила их.

Куда все подевалось!?

Плохо-то как! Кружится. вертится шар голубой. Сейчас вырвет!

– Слышь, девочка, позвони. Еще виски!

– Может, кофе?

– Не поняла!?

– Извините. Сейчас принесут.

Вот и эта дура думает, что она пьяна. А она вообще видела трезвых людей? Небось, где-нибудь в Брехово на Днепре под вечный лай собак ее батька с мамкой с утра до ночи горилкой давятся. Да и сама после работы горькую хлещет в одиночку на съемной квартире – от вечного испуга, что скоро выгонят по возрасту взашей. И поделом! Молодым дорогу!

– Ура-аа!..

О-оо, новый дилер!

– Ну, давай, милочка-строптивочка, «раздевай» меня!

Марина тупо уткнулась в карты. Они расплывались, постоянно меняя узор, как в детском калейдоскопе. Иногда какой-нибудь паршивый валетик пускался в пляс, и от его резких движений ее начинало еще больше мутить.

– Позвони – я же виски заказывала. Э-ей! Пусть сигарет принесут. Сама подсними!

Карта не идет!

А как она может «идти», если у нее ног нет? Смешно!

– Две поменяй.

Надо же, «ноги выросли»!

– Себе. Ха! Ха-ха! Стрит! Гоните «бабки», дети мои!

Вот и отыгралась! Она упертая. Они еще ее не знают! Она их всех «сделает»!..

– Марина Вадимовна! Очнитесь! За вами дочь приехала.

– Пшел на хер!

Она сидела за столом рулетки, пытаясь понять, как оказалась в казино.

– Давно я здесь?

– Уже вторые сутки. Родные беспокоятся. – вкрадчиво ответил администратор, натягивая плебейскую улыбку на синюшное лицо.

– Отведи меня на диванчик. Только не туда, где зеркало. Видеть себя не хочу!

Она ничком упала на диван, голова сразу же закружилась, тело потеряло вес и стало куда-то проваливаться. Наверное, в ад!

– Кофе?

– Да, Валер, покрепче. А дочь отправь. Скажи, сама доберусь.

– Сделаем.

Марина устало и долго осматривала полутемный зал. Она не увидела ни одного приятного ей сейчас лица. Все они были искажены ожесточенной гримасой ожидания. Все ждали чуда. А вот и хрен вам! Сегодня она сорвет куш. Назло им! Только кофе выпьет.

Неожиданно ее обжег огнем чей-то взгляд.

Марину аж передернуло от холодящего душу чувства. О, она хорошо знала этот взгляд! Боялась его и наслаждалась им еще там, высоко, в чеченских горах. Любила ловить этот взгляд, долго смотреть в упор, глаза в глаза, и ждать, когда он снова овладеет ею. Грубо схватит за волосы и резко развернув, привычно, словно овцу, отымеет среди изумрудной травы пастбища. И звериным рыком, заглушая ее стон, возвестит на все ущелье о своей очередной победе. А она еще долго будет лежать, уткнувшись лицом в холодную мокрую землю, укутанная утренним туманом, боясь пошевелиться и спугнуть блаженство животного падения.

Через минуту он ловко поймает ягненка, достанет нож из-за голенища сапога, яркий луч солнца на мгновение блеснет на его остром лезвии, и тут же глиняная плошка наполнится теплой соленой кровью. Она согреет Марину изнутри, как чашка утреннего кофе, ожжет и возбудит в ее душе еще более дикие плотские фантазии.

Марина возжелала этого мужчину сразу, как только посмотрела ему в глаза. Он был воин и охотник. В нем скрывалась первобытная неуемная сила нерастраченных чувств и эмоций, неизвестная ей ранее и давно забытая остальными самцами в городском комфорте.

Неужели это Ахмет? Что он тут делает?

Она еще долго шарила взглядом по залу, но не столкнулась больше с этими глазами, так пугающими и возбуждающими ее.

Показалось. Ну и бес с ним! Хотя. Ох, как сейчас бы она с ним закружилась! Только бы пальцем поманил! Так нет же его! Почудилось.

Марина допила кофе. Кажется, силы потихоньку возвращались к ней.

Ну что ж, пора уходить. Такси надо вызвать.

В туалетной комнате она долго сидела перед зеркалом. Через это тоже надо было пройти, чтобы вернуться в сознание. Растрепанная, распахнутая, с лицом цвета созревающего баклажана, с остатками размазанной туши и помады, она до оцепенения и ненависти поразила саму себя.

Из столбняка ее вывел звук падающих из ладони на мраморный пол пластмассовых фишек.

Так, пора! Ставлю на zero и ухожу.

Она вернулась в зал и подошла к рулетке:

– Все на zero.

Марина бросила горсть «золотых» фишек на сукно.

– Позвони, пусть принесут виски и вызовут такси.

Шарик долго накручивал круги, не желая обнажать судьбу несчастных, пытавшихся энергией своего взгляда остановить его на нужной цифре. Увы, сегодня это было подвластно только ей! И шарик неожиданно прервал свой бег, камнем упав на ноль.

– Zero! – надтреснутым голосом сообщил растерянный дилер.

– Кэшем, – спокойно приказала Марина и, отхлебнув виски, потушила сигарету в стакане.

В кассе она твердой рукой бросила несколько пачек долларов в сумку и направилась к выходу.

Победа! Говорила же, что «сделаю вас», и «сделала»!

В такси Марина задремала. Не сразу узнала свой подъезд со сна и из-за непроглядной темноты. Непонятно почему, но сегодня лампочки не горели ни под козырьком, ни в парадной.

Она наощупь направилась к двери лифта, обжигая пальцы о постоянно гаснущее пламя зажигалки.

Что за хренотень! Завтра весь этот долбаный ЖЭК разнесу!

В подъезде огонь зажигалки вдруг резко вспыхнул и потух, словно от порыва ветра. Впрочем, она сама на лице ощутила дуновение, будто кто-то дыхнул на пламя. И тут же резанул знакомый запах. Острый, страшный и возбуждающий.

– Ахмет? Это ты?

В ответ кто-то рванул ее сумку. И новая волна волнующего воздуха накрыла Марину.

– Ну, что ты дурачишься, я же узнала тебя!

Попытка повторилась с удвоенной силой, но она не выпускала сумку из рук.

Через мгновение чья-то сильная рука схватила ее за горло. Марину парализовало от ужаса, она стала задыхаться.

Неожиданно больно ощутила щекой прикосновение мужской щетины. Оно обожгло и успокоило. Ну, конечно, это он! Он просто играет. Это прелюдия. А потом. как в горах.

Ей даже показалось, что встретилась с ним взглядом. Яркая вспышка возбуждения перекрыла боль и обволокла спину, ноги, плечи, грудь, утяжеляя тело, наполняя горячим желанием.

Странно, почему он никогда не целовал ее в губы? Ведь он смотрит сейчас в глаза и хочет поцеловать. Она же чувствует.

С пронзительным визгом открылась дверь лифта. Марина отчетливо увидела, как в темноте на секунду вспыхнул отблеск от приглушенного света кабины лифта на знакомом лезвии ножа.

Иван Голубничий

Любимых слов прекрасная тщета,

Мерцанье тайн в трепещущей строке,

Премудрых книг святая нищета,

Тревожное гаданье по руке —

Как мерное качанье в гамаке…

Холодных дней однообразный ход,

Сомнительный, непонятый никем,

Но кое-как прожитый старый год,

И те же трещины на потолке —

Как тихое течение в реке…

И все глядишь на темный небосвод

И грезишь о забытом уголке.

Страницы: «« « ... 678910111213 » ... »»