Хромосома Христа, или Эликсир бессмертия Колотенко Владимир

Глава 1

– Мы должны определиться, – без всяких предисловий начал Жора, – куда мы идем? Дело в том, что наш бизнес выходит из-под контроля. Вит развернул бешеную деятельность по всему миру. Его менеджеры собирают специалистов и создают филиалы нашей кухни по производству донорских органов из стволовых клеток, где только можно. Я уже не могу вспомнить, в какой стране мира их нет. Это своего рода интернет, паук, сеть, которая вылавливает из массы людей страдающих… Спрут!

– Понятно, понятно, – остановил я Жору.

Мне ведь не нужно рассказывать так подробно то, о чем я думаю каждый день. Жора это прекрасно знал, тем не менее, он произнес:

– Нет, ты уж послушай.

Я только пожал плечами: давай.

– Итак, первое – это производство органов. Миллионы людей в мире нуждаются…

– Да.

– Не перебивай меня. Вит, видимо, вынюхал какую-то жилу…

– Жор, – сказал я, – поменяй Вита. На Зяму, на Мишу, на Иосю, на Матфея или даже на Карла Маркса.

– Без него мы пропадем. Его деньги позволяют нам…

– Наши.

– Наши-то наши, но ты же не знаешь ни одной банковской операции. И не хочешь знать.

– Ты здесь не лучше меня.

– Не лучше, – согласился Жора, – поэтому и держу Вита рядышком, а если удается, то и на коротком поводке.

– Так уж и на коротком.

– Если удается. Ты же знаешь, что все это не просто. К тому же и Зяма, и Нося, как только разберутся в нашем деле, тотчас выскользнут из рук.

– Слушай, возьми Яна!!! Как я мог забыть? Возьми Яна! Он жадный, он…

– Яна Гуса?..

– Табачника! Этот не подведет.

– Смеешься?.. Ладно. Все это не так уж и плохо, пусть Вит живет. Он создает нам условия для работы, а большего нам и не надо, верно?

Это было так же верно, как и то, что солнце встает на востоке. Империя Вита росла и ширилась, и мы в ней не чувствовали себя изгоями.

– Ладно, согласился я, – ноу-хау клонирования органов есть только у нас и никто обойти нас не сможет.

– Да, идея с индукцией в стволовых клетках необходимых свойств посредством биополя с заданными характеристиками пока не раскушена. Люди работают вслепую на наших генераторах биополей. Отними у них генератор, и они как слепые котята будут беспомощно тыкаться мордочками во все стороны.

– Нас не обойдут, – повторил я, – на это пока не хватит ни у кого мозгов.

– Не знаю, теперь не знаю. Не уверен. По всему миру гуляют наши технологии. И мы не можем держать их в узде. Люди ведь умны везде. А когда ума недостает, за работу принимается интуиция.

– Так и пусть, – сказал я, – и слава Богу. Чем шире у нас будет география, тем…

– Да, – согласился Жора, – теперь вот еще что…

И стал рассказывать, что у нас теперь тысячи заказов от богатых людей, жаждущих омолодиться или продлить свою жизнь хоть на день. На час! Все это у нас уже было. Дежа вю… 

– Денег у них немеряно, они готовы отдать миллионы…

– В чем проблема?

– Вит хитрит, я чувствую, что он хитрит.

Я откровенно рассмеялся.

– Я же сказал: купи Иосю.

– Это смешно, но за мною уже гоняются сотни людей и требуют…

– Здесь мы тоже недосягаемы и неуязвимы. Никто не может так манипулировать генами, как это делаем мы.

– Никто, – согласился Жора, – но эта денежная трясина затягивает, а без нее мы тоже не обойдемся. Кстати япошки предлагают нам свои нанотехнологии с наносомками. Деньги бешеные, но их наносомы стоят того.

– Ты согласился?

– Надо посоветоваться.

Мы помолчали. Вдруг позвонил Вит:

– Послушай, ста-а-рик…

– Как я рад слышать тебя! – воскликнул я по привычке.

– Не-е-ппправда, – сказал Вит, – но ты мне ну-ужен, как воздух.

Глава 2

За все эти годы нашего с Жорой сотрудничества (а это более десяти лет зрелой жизни) мы ни разу, пожалуй, серьезно не обсуждали самую главную для воплощения нашего грандиозного проекта тему – финансирование разработок.

Ясно, как день, что, если бы мы сидели на безденежье, наши идеи были бы всего лишь седьмым киселем на воде. Мир сейчас таков, что ты, сколько бы палат ума в себе не насчитывал, и будь даже семи пядей во лбу, без достойных денег не в состоянии реализовать ничего стоящего. Нищета бессердечна. Это яма для ума. Она убивает в тебе всякое творческое начало. Правда, эта яма заставляет тебя и искать самые разные соломинки и ниточки, всякие там лесенки и ухватки, чтобы выбраться из нее. И тут уж – кто во что горазд! Так вот, мы доверились во всем Виту, его исключительным способностям торгаша и менялы, для которого не существовало никаких барьеров в формировании и насыщении денежных потоков, создающих условия для процветания нашего, так сказать, научного бизнеса. Ходили слухи, что мы уже причастны к торговле оружием и наркотиками, Виту удавалось успешно совершить несколько сделок по продаже энергоресурсов, где-то мы были пайщиками по добыче золота и алмазов и держали контрольный пакет акций даже по производству компьютеров. У нас была своя футбольная команда в Англии («Челси» что ли?), а где-то в Штатах – хоккейная. Мы, оказалось, торгуем людьми и поставляем проституток, и что-то там еще, о чем я иногда слышал лишь краем уха, и наверняка еще многое, о чем я не мог даже догадываться. А вот эта история – потрясающа! Рассказать?

– Я только вставлю новую кассету, – говорит Лена.

– Стволовые клетки, – сказал я, наблюдая за тем, как ловко работали ее пальчики, меняя в диктофоне кассету, – за ними будущее…

– Готово.

– Тебе известно, что сегодня на исследование стволовых клеток США тратит денег больше, чем на космическую программу?

– Все хотят долго жить.

– Так вот эта история с «Мэрэлин Линч»… Двое, парень и девушка, американцы, позвонили поздно вечером… Они извинились и представились наследниками этой компании, владеющей, как потом мы узнали, 80 процентами страхового бизнеса мира… Триллионы долларов!

– Триллионы!..

– Наш любимый дед, – сказали они, – основатель компании, ему за девяносто…

– И вы не убоялись? – спрашивает Лена.

– Мы взялись. У него была болезнь Альцгеймера…

– Меня в самом деле трясет! Ну и?..

– Наш «Боинг», – сказали они, – стоит на парах. И для дедушки там нашлось местечко.

– Странно было бы…

– Да, было странно… Остальное пространство в «Боинге», – сказали они, – мы заполнили долларами…

– Я бы ни за что не взялась…

– Мы рискнули. Сегодня деду девяносто пять. Он выигрывает в теннис у сорокалетних. Вот история!..

– И у вас не было никаких проблем?

– Трудно было выгрузить мешки с деньгами…

Глава 3 

Я понимаю, что кто-нибудь из тех, кто более предприимчивый, у кого воображение поразмашистей, покруче нрав и покрепче хватка, имея в своем распоряжении такой арсенал средств и способов избирательно влиять на сильных мира сего, мог бы поставить на конвейер все наши наработки и посмеяться над нашей неспособностью в два счета завоевать полмира, если не мир, подчинить себе планету и держать ее в страхе и покорности. Мог бы? Запроста! И посмеяться, и завоевать. Но не эту цель мы преследуем. У нас идеалы иные. Да, у нас были мирные планы. Не хватало, чтобы мы еще и каким-то образом споспешествовали глобалистам и террористам. Это было бы крайне нежелательно, жутко до неприязни и отвратительно, да, это бы противоречило нашим научным и духовным устремлениям. Мы, конечно, завоюем весь мир, но как?! Это будет прекрасное бархатное, но победительное шествие по планете справедливости и добра…

Я был уверен: наше предприятие – вне времени.

Жора как-то обмолвился, что теперь мы соперничаем с самим Биллом Гейтсом и, может быть, даже с самым богатым человеком планеты. Речь идет о Хоссанале Болкиахе Муиззаддине Ваддаулахе. Или о ком-то там еще – Слиме, Баффете?

– Сможешь повторить все эти слова? – спросил я.

Жора самодовольно ухмыльнулся.

– Легко, – сказал он, и чтобы я не задавал лишних вопросов, добавил, – Хоссан или, если хочешь, – просто Хосе – султан Брунея, манюхонького царства на острове Калимантан. Это Борнео. И если хочешь…

– Стоп, – перебил я его, – как ты смог все это запомнить?

– Я как-то был у него в гостях, в Лондоне. У него там шикарный дом. По соседству с дочкой Чучмы. Эта пигалица…

Для Жоры всегда самым трудным делом было запомнить день недели, число или год, в котором он жил, дату собственного рождения, имена всех своих женщин. Даже страну, что приютила его на какое-то время, он называл не иначе как, «где разруха и грязь». 

– … и если хочешь знать – он мой лучший друг и товарищ. А все эти твои Абрамовичи, Гусинские, Березовские и Еленины, и всякие прочие «екие» и «чи» и в подметки нам не годятся. Не говоря уж о разных там «чуках» и «геках» нашего, домашнего происхождения. Во всяком случае, как бы там ни было, мы уже обладали достаточным капиталом, чтобы позволить себе купить пару островов и какую-то маленькую планету. (До сих пор не понимаю, у кого можно покупать планеты, как спички?). И все это, конечно, благодаря Виту. Эти евреи, начиная с Давида и Соломона и заканчивая дедушкой Марксом и нашим старшим экономистом Цилей Иосифовной, знают толк в финансовых операциях.

Мы не переставали восхищаться Витом. Он и в самом деле был великолепен! Со своими, всегда выпадающими из орбит серо-желтыми рачьми глазами и вечным «Послушай, ста-а-рик!..».

Глава 4 

Итак, Юра! Теперь Юра! Теперь все мысли были о нем. Аня и Юра, и я, и Жора… Это уже немало! И Вит – наш, так сказать, финансовый базис, основа и опора… И Жора, да, Жора! Жора – это голова, всему голова. Без Жоры мы бы… Об этом не стоит даже упоминать. Итак, Аня, Жора, я, Вит…

– И Юля?..

– Юля… Юля – это… О ней отдельный разговор. Чего только стоит одна ее фраза: «Господи, как крайне мало у нас креатива!..». Эта фраза заставила нас многое пересмотреть, а потом и переделать. А вскоре Юля подлила масла в огонь:

– Есть множество способов развеселить людей, но я не знаю ни одного, чтобы сделать человека счастливым.

Она нас потрясла! А ради чего мы тут все тратим себя?! Неистово! Без остатка! Мы были посрамлены, унижены, просто убиты!..

Дошло до того, что Жора как-то в запале вдребезги разнес хрустальную модель нашей Пирамиды. Да! Бац!.. Вдребезги!.. Да что Жора, я и сам понимал, что то, о чем так просто и точно сказала Юля, перевернуло с головы на ноги наше представление о совершенстве. Ее «Геометрия совершенства» была так прозрачна, ясна и безупречна, что мы не решались смотреть друг другу в глаза: надо же! Как мы могли этого не видеть?!. Это случилось неделю спустя, а пока я размышлял, почему в нашем деле Юра стал такой важной персоной. Он, правда, был еще далеко, но интуиция мне подсказывала, что и без него наши дела не сдвинуться с места. Тот опыт работы, считал я, по обнаружению признаков жизни у клеток и тканей, живущих in vitro, который был им накоплен еще там, в подвальном помещении бани, без всяких сомнений нам очень бы пригодился. Я не знал в своем окружении никого, кто бы мог так точно и емко сформулировать степень активности или угнетения жизненных функций любого органа. А что может быть для нас важнее? Опыт – это опыт, это время и целенаправленная работа, если хочешь, – усердный труд по усвоению специальных знаний. Такую работу невозможно выполнить быстро, так сказать, с кондачка, с наскока, а для того, чтобы обучить этой профессии, научить распознавать грань между жизнью и смертью требуются не только годы и годы, но и непосильный труд. Нельзя научить чувствовать, интуитивно выведывать тайну живого. Интуиция либо есть, либо ее нет, как нет чувства юмора или музыкального слуха.

У Юры есть и чувство юмора и абсолютный музыкальный слух, но у него есть и то, что редко обнаруживает в себе человек даже при желании найти и развить это качество – чутье живого. Это чутье Юра всегда готов подтвердить современной техникой и показать это всем: вот, видите! Мы всегда смотрели и поражались: надо же! Да ты просто волшебник! Мы признавали: да ты экстрасенс! Юре нравилось это модное словцо, и он не противился, когда его причисляли к племени продвинутых и посвященных. Мы приставали к нему: расскажи! Как это у тебя получается? Разве об этом расскажешь?

С тех пор прошло немало времени, и я не был уверен, сохранил ли он свои качества и совершенствовал ли их на протяжении всех этих лет. Не знаю. Жизнь нас так раскрутила и раскидала, что нельзя было сказать определенно, остался ли ты по своей сути тем, кем тебя все знали. Я убеждал себя, что, видимо, с течением времени человек не может сильно измениться. От себя трудно уйти далеко. Даже если ставишь перед собой волевую задачу и пытаешься стать другим, привычка быть таким, каким ты есть, всегда берет верх над твоими потугами. К тому же – зачем? Зачем насиловать свою природу? Есть ли в этом смысл и необходимость? Переучивать левшу писать правой – все равно что пытаться заставить кукарекать кукушку. Ко всему, у меня было интуитивное чувство (как с Аней), что с Юрой мы гораздо быстрее построим нашу Пирамиду. Мне вдруг вспомнилось уверенное Юрино «Вижу, не слепой», которым он всегда завершал любой наш разговор или спор. Я представил себе, что вот мы, я, Аня и Юра снова вместе, что с нами теперь и Жора, и Юля, и Вит… Это уже команда! Стаса бы еще! И Элю. А чего только стоит Тамара с ее даром жить в унисон с биоритмом Вселенной! Жаль, что и Ушкова нет с нами. Без него мы… Вот и Лесик сбежал в свою Германию. А где Шут?..

Глава 5

Жору не нужно было убеждать в том, что Юра должен взять на себя роль эксперта по качеству жизни, и это значительно увеличит наши шансы на получение желаемых результатов.

Не знаю, зачем я ему рассказывал подробности из Юриной жизни, которые Жора и сам хорошо знал, но я не мог себя остановить.

– Зачем ты мне это говоришь?

– Он всегда держался особняком.

Воспоминания навалились на меня с непреодолимой силой, и мне нужно было разлить это сладкое вино в наши бокалы.

– На наших мальчишниках Юрка…

– Хочешь выпить? – спросил Жора.

Этим проблему, я думаю, не решить.

– Как ты собираешься его искать?.. Мы снова потеряем месяцы, годы… Ведь вполне возможно, что он где-нибудь выращивает капусту или разводит кроликов. Или стал пчеловодом.

У меня не было ответов на вопросы, которыми засыпал меня Жора, проявляя явное недовольство новой проблемой – поисками Юры. Жора был сторонник методов «научного тычка» – начинай работать, и у тебя все получится. Он, как всегда, был прав. И я уверен, что мы бы нашли возможность подменить Юру Джоном и Джульеттой, и дело было бы сделано. Хотя был и риск зря потерять время. К тому же, я уже не мог отказать себе в удовольствии найти Юрку. Я уже вбил себе в голову: без Юрки – ни шагу. (Как и без Ани!). Жора должен признать мою настырность и напористость. И никакие логические и рационалистические измышления не могли меня остановить. Жора должен был это хорошенько усвоить.

– Ты прешь как паровоз, – высказался он по этому поводу.

Я улыбнулся:

– Как танк.

Это был Жорин приговор – вперед!

Прошло еще не меньше, чем полгода, да, был уже, кажется апрель, когда мы приняли окончательное решение: без Юрки – ни шагу. Мы же просто остановились в своих делах!

Глава 6

О Юре я думал…

Он всегда держался особняком, не любил шумных компаний, но если уж случалось ему бывать среди шума и гама какого-нибудь веселого праздника, вдруг ни с того, ни с сего возникал мальчишник или приезжал какой-нибудь важный гость, он завоевывал внимание окружающих без всяких натуг и усилий, спокойно и тихо, своим безучастным и скучным видом, сопровождающимся длительным молчанием, и когда его постная физиономия вызывала в конце концов естественное недоумение, и у всех ребром вставал вопрос: «А ты кто такой?», он, дождавшись тишины, тихим голосом, почти шепотом, так чтобы все прислушивались, произносил одно-единственное слово, фразу или молниеносный спич, которые тот же час признавались гениальными.

– Браво, браво!..

И все единодушно соглашались, что это «Браво!» он заслуживал по достоинству. Он говорил мягко, ясно, четко и лаконично, слова выбирал точные, часто украшая их старомодными витиеватостями и так, что всем бросалась в глаза его начитанность и знание предмета спора в самых разных областях знания. Он не старался победить в споре и, казалось, проигрывая, многозначительно умолкал, загадочно улыбаясь. Складывалось впечатление, что победивший всегда чувствовал себя побежденным и даже униженным, хотя об унижении и речи быть не могло. Оставалась сладкая недосказанность, которая заставляла окружающих принимать его сторону.

– Нельзя быть настолько зависимым от людей, – как-то упрекнул меня Жора, – нет незаменимых. Ты уцепился теперь за Юрку.

– Ты же знаешь его, – сказал я, – он нам нужен как воздух!

– Не уверен, не знаю. Возьми нашего рыжего немца, Курта или Ганса, как там его? Он не хуже твоего Юрки…

Я соглашался, но менять свое решение не собирался. Где его искать? Как? Не так-то просто было выйти на его след. Время слизало своим безжалостным языком память о прошлом. В моей электронной записной книжке, где я постоянно обновлял необходимые сведения и куда тщательно перенес самые необходимые адреса и телефоны, никакой информации о Юре, как, впрочем, и о многих других, не оказалось. Пересматриваешь время от времени свои записи и визитки, оставляешь, как тебе кажется, самое необходимое, остальное стираешь, выбрасываешь в урну, словом избавляешься от прошлого как от мусора – на помойку. Единственный телефон, который оказался в случайно сохранившейся записной книжечке в зеленой коленкоровой обложке с засаленными страницам, который я когда-то знал наизусть, я даже не стал набирать. Ясно было и без звонка, что о Юре там теперь ничего не знали. Я забыл даже код города, в котором мы жили: то ли 0562, то ли 0265. Ноль – это точно. И набор цифр такой же – 2, 5, 6. Но их последовательность – убей, не помню. 

Глава 7

Юра был оригинален во всем. Он не мог себе позволить шиковать, но даже в тех стесненных обстоятельствах старался не ударить в грязь лицом, держался моды в одежде и модных течений в образе жизни, в диетах… Он мог выбросить всю получку на ветер, лишь бы утвердиться во мнении какого-нибудь сноба, что деньги – вода, мусор, мог страстно влюбиться в буфетчицу или кондуктора трамвая или бегать за какой-нибудь студенткой, усыпая следы ее зимних сапожек кроваво-красными розами, или спросить в лоб, без всяких там предисловий: «А сегодня ты с кем спишь?». Тем не менее, все считали его аристократом в каком-то колене, хотя он и был сыном провинциального интеллигента, то ли счетовода, то ли учителя.

Он не всегда ел вдоволь, обходясь за обедом столовскими оладьями с каким-то подозрительно зеленым мандариновым повидлом и теплым сереньким чаем, часто жил впроголодь, просто, что называется, голодал. Но марку советского аристократа старался держать: раз уж назвался груздем… Однажды он объявил для себя голодовку. Лечебное голодание вошло тогда в моду и он испытывал его действие на себе. Это было не трудно – никаких дополнительных материальных затрат, даже наоборот. Он ходил зеленый и, когда Ушков разворачивал бутерброд с домашней котлетой, Юра выскакивал на улицу. Но он победил себя, две недели не ел, затем дня три-четыре восстанавливал силы соками, по какой-то принятой схеме, говорил, что теперь он просто летает, дух так и прет из него и голова светлеет, но через месяц выглядел как и прежде, серым, озабоченным, злым. Дух снова оставил его…

Как-то Юра приехал на серой «Волге», старой-престарой, но сверкающей, как новая копейка, свежеперекрашенной с вымытыми до хрустального блеска стеклами и фарами. Он сам сиял и светился, а притемненные зеленоватыми переливами морской воды стекла его очков, живо волнующиеся в массивной дорогой роговой оправе, жили тоже своей особенной возвышенной жизнью. Они казались радостными смеющимися и счастливыми глазами большого ребенка, получившего наконец в свое распоряжение долгожданную игрушку.

– Моя «Антилопа», – многозначительно и гордо заявил он. 

Он катал нас по очереди вокруг бани… Он не вылезал из нее часами.

Он всегда восседал за электронным микроскопом, как за штурвалом космического корабля, и рассматривал серо-зеленоватые картинки внутриклеточных структур, а мы все стояли вокруг него, сгрудившись тесной толпой и спрашивали: «А это что, а вот это?..». Здесь он был королем, стул был его троном, а мы, как и принято, были свитой, его окружением, окружением короля. Приходили теле– и фотокорреспонденты, расспрашивали его о внутриклеточной жизни гепатоцитов и миокардиоцитов, о роли рибосом и митохондрий, и внутриклеточного плазматического шероховатого ретикулума и, конечно же, о роли межклеточных контактов в условиях действия стрессорных и токсических факторов внешней среды… Он охотно рассказывал, и они просили повторить некоторые слова по слогам, поскольку слышали их впервые, и он диктовал по слогам:

– Эн-до-плаз-ма-ти-чес-кий-гра-ну-ли-ро-ван-ный-ре-ти-ку-люм…

И тут же давал перевод:

– Внутриклеточная сеть мембран, усеянная рибосомами…

– Чем усеянная?

– Ри-бо-со-ма-ми. Станциями синтеза белка.

На все на это невозможно было смотреть без улыбки и восхищения.

Его огромная фотография во всю стену («Ученый за работой») вскоре висела в фойе морфологического корпуса медицинского института между белыми глиняными статуями Давида и Венеры Милосской, и каждый входящий мог представить всю величественность и важность кропотливой научной работы, а студенты первых курсов, глядя на Юру, тайно мечтали поскорее усесться за микроскоп, на этот трон познания тайн жизни. Это было очень убедительно. Юра любил светлые одежды, часто чистоплюйствовал в дешевых белых брюках и, боясь их испачкать, почти никогда не садился, и если уж невозможно было не сидеть, покрывал стул куском белого ватмана, который у него всегда был наготове, и аккуратно сложенным хранился в непременной папке. Да, Юра был чистюлей и умницей, во всяком случае, от него исходил свет, и таким он мне запомнился.

Он был помешан на всем экстравагантном, любил изысканность, ум и тонкий юмор. Он никогда не смеялся, когда слышал плоские солдафонские анекдоты и не прислушивался к сплетням парикмахерш и кондукторов, любил точные науки и все красивое. Он был просто помешан на здоровом образе жизни и, как-то признался, что ради этого поступил в медицинский. Чтобы найти эликсир вечной молодости и разгадать тайну жизни. Оказалось, сетовал он потом, что для этого нужно хорошо изучить смерть. Электронный микроскоп, он считал, поможет заглянуть ему под ее покрывало, и овладеть самыми тонкими механизмами для овладения тайной жизни. Долгожительство стало его идеей фикс. Ему никогда не хотелось умирать. Он сожалел, что Уотсон и Крик, а не он открыли миру нить жизни. Они обокрали его в получении Нобелевской премии, и он тогда был готов открыть миру что-то еще, еще более грандиозное, чем ДНК, например, эликсир бессмертия, хотя понимал, что до него на протяжении тысяч лет это пытались делать и не такие умы. Тем не менее, он оставлял за собой право удивить человечество своим пребыванием в нем: ведь зачем-то он пришел в этот мир! А уж если родился – живи! Но не каким-то там овощем или осликом, лисой или дубом… Человеком! Чтобы не хрюкать у какого-нибудь корыта, не ныть выпью по ночам, не блеять козлом или бараном, чтобы проорать на весь мир: «Эврика!». Философ по складу ума и чистой воды идеалист, он всегда искал практического применения своих идей. И прежде всего для удовлетворения своих собственных нужд. Эгоист? Чистейшей воды! Ленин бы сказал: «воинствующий эгоцентрик!». Но и чувственный альтруист, готовый на беспощадные жертвы ради друзей и близких, ради торжества справедливости и добра. Однажды я поймал его на том, что он, стоя по щиколотки в воде, спасал муравья, мечущегося по обрывку газеты, плывущем в дождевой воде.

– Юра, – спросил я, – ты жертвуешь своими новыми ботинками ради какой-то жалкой букашки?

Он пристально посмотрел на меня сквозь свои драгоценные очки, затем перевел взгляд на спасенного муравья, бегающего уже по его ладони и, сдув его куда-то в траву, произнес: 

– Понимаешь, легче всего подать руку помощи страждущему человеку. Это часто остается замеченным. А кто подаст ее муравью? Никто! Потому что никто в этом акте не находит должного величия – побыть несколько мгновений, хоть один только миг, побыть Богом. Ведь для этого муравья я – Бог! Или я не прав?

Я не нашелся, что ответить и молчал.

И еще Юра был неистовый и неистощимый борец за мир во всем мире. К миру он относился с почтением, он считал, что только дураки не могут договориться, что причина всех военных конфликтов – это скудоумие правителей, их комплексы и упрямство, недалекость и недостаток элементарных знаний о природе вещей.

Он всегда был максималистом и жил по закону: «Все или ничего!».

Воровать, говорил он, так миллион, а спать, так с королевой.