Хромосома Христа, или Эликсир бессмертия Колотенко Владимир

Глава 12 

– Вот видишь!..

Юля не находит себе места.

– Я же говорила…

В уголках ее дивных глаз вызревают озерца слез.

– Я же говорила…

Еще одно мое слово и слезы, я знаю, ливнем рухнут из этих глаз. И мне ничего не остается, как только, резко повернувшись на носках своих летних туфель, быстро уйти… Убежать, да-да, убежать… Это бегство спасет ее от умопомрачения, от истерики. Ничего не поделаешь – жертвы неизбежны. Это – как хоронить в сырую землю живые зерна… Надеясь на скорые всходы. Жаль, конечно, и этого краснощекого пузана, будущего Паганини… Конечно жаль! Но сколько их, будущих Бахов и Моцартов, Гогенов и Ван Гогов, Микельанджело и Роденов, Цезарей и Наполеонов… Сколькими из них еще придется пожертвовать, чтобы их Пирамида пустила крепкие корни?… Сотнями, сотнями тысяч… Да, каждый новый клон – это новая жизнь, что там жизнь – целый мир, целая вселенная! И пока технология их производства (какое жуткое слово!) хромает, пока она несовершенна, достичь совершенства жизни никому не удастся.

Отсюда – жертвы…

С трупами в мире всегда были проблемы…

Но если люди уходят один за другим, десятками, сотнями или сотнями тысяч…

Каждая стволовая клетка может стать новым Цезарем, Наполеоном или Эйнштейном… Но они (клетки) мириадами гибнут, не достигнув совершеннолетия… Издержки технологии, производства и чьего-то неудовлетворенного честолюбия.

Мириады Цезарей – страшно подумать! Засилие не только Цезарей, но и Эйнштейнов! И Ленины, Ленины, Ленины, Ленины… Да-да: Лениныленинылениныленины…

С ума сдуреть!..

– Ты куда? – слышу я за спиной.

И не оборачиваюсь… Через час-полтора я найду ее успокоившейся.

– Это тебе, – скажу я, даря ей свежий букетик.

– Ах!.. Я пока еще не умею читать твои мысли, – говорит Юля, – спасибо!

– Неправда, – говорю я, – ты уже заканчиваешь мои предложения.

Я думаю теперь не о том, сколько прожить, но как. Хотя для меня и небезразлично знать, сколько еще осталось. Нет большого урона в том, что я не смогу взобраться на вершину своей Пирамиды. Да и ни к чему пытаться оседлать трон Иисуса. Главное – сделано! Кость есть, а мясо жизни обязательно нарастет.

– Ты не застегнул манжеты! – произносит Юлия.

– А где мои запонки? – спрашиваю я.

Я и сам стал замечать за собой некоторую рассеянность. Что это – старость? А в самом деле: сколько же осталось? Все наши научные ухищрения с преодолением старения, конечно, достаточно эффективны. Многие из тех, кому мы продлевали молодость, прекрасно живут и здорово себя чувствуют. Тот же несостоявшийся монарх! Давненько же мы не виделись! Женился ли он на своей пассии?

– Держи свои запонки, Маша-растеряша.

Я и сам до сих пор нахожу в себе силы, удивляющие не только меня, но и Юлию, да и многих из…

– Ты позвонил своему султану? – снова спрашивает Юля.

– Я помню… Ты не видела мою записную книжку?

– Эту?..

– Электронную…

Я благодарен Юлии за ее заботу.

И все же никто не может сказать мне, сколько осталось. Кроме Юры. И Ани… Они могли бы, подсчитывая активность нуклеотидов в генах моего долголетия, сказать до дня, может быть до последнего часа, могли бы предупредить: завтра!.. Будь готов!.. Но где их искать? Где они, те, кто… Те, без которых?.. Где они?… Даже Юля не знает…

Может быть, мне скажет Сенека – мой веками проверенный друг?

– А где мои таблетки? – спрашиваю я.

– Держи…

– Ой, Юсь! – восклицаю я, – ты у меня просто…

– Слушай, я же просила! – снова возмущается Юля. – Я запрещаю тебе!.. 

Теперь я только улыбаюсь! Ведь своими запретами она в очередной раз полосонула по моим переполненным венам, уже просто лопающимся от восторга и любви к ней!

– Слушай!..

Я и не думаю слушать ее. Запрещай, запрещай!!! Я только рад твоим запретам!

Юля! Вот, кто скажет мне правду-матку в глаза. Почему я не спрашиваю у нее? Я ловлю себя на мысли: я боюсь! Иногда я шлю ей только эсэмэски: «Живу ожиданием. Totus Tuus.[63]».

Глава 13 

Я до сих пор не знаю, как расценивать факт клонирования Жорой Христа. Что это – вызов, отчаяние или твердая уверенность в себе? Жора, при его напускной вялости и нарочитом равнодушии ко всему, что вокруг него происходило, нередко готов был на поступок, поражающий своей новизной и значимостью. И его решительно невозможно остановить, если он вбил себе в голову достичь цели. Чем больше я размышляю о его поведении в тот решительный час, тем больше убеждаюсь в его правоте. Клонирование Христа – цель достойная, архиважная цель. Эта идея многие годы таилась в наших умах. Ведь из всех великих Он один Великий, единственно Великий. Он недоступно и непостижимо Велик! Поэтому-то Жора и взял в осаду эту идею. Она томила наши души, но никто из нас не осмеливался что-либо предложить по части ее осуществления. Клонировать Самого Иисуса? Но как?! Разве мы вправе, разве нам дозволено? Жора осмелился.

– Мы должны протиснуться через это Иисусово игольное ушко, – заявил он, – Ad augusta per angusta![64].

Он отчаянно жаждал стать архитектором новой жизни.

– Обустроить жизнь, изменив мироустройство – вот достойная цель! Мы живем по законам плоти, страсти и, по сути, – по законам греха. А ведь время от времени законы нужно менять, не правда ли? И теперь сущность любого, так сказать, «человеческого» закона должна составлять никакая не политическая целесообразность, но би-о-ло-ги-чес-кая. То есть природная, если хочешь – божественная. Мы, как Буриданов осел, мечемся между двумя вопросами – «иметь» или «быть». А ведь главный вопрос жизни давно уже сформулирован: «То be or not to be?» [65]. И вот что я еще заметил: сейчас в мире какая-то дурная мода на посредственность! Чем ты дурнее, серее, площе, чем ты богаче и жирнее, тем больше ты привлекаешь к себе внимание. Так, правда, было всегда, но сегодня посредственность прям прёт как… Запрудила жизнь, заполонила… И не понимать этого, медлить… 

Он воистину понимал: промедление сейчас смерти подобно! Он не терял ни желания, ни надежды и был твердо уверен в правоте своих действий! Это казалось ему достойным высшей славы. Каждый из нас мог бы это сделать, ведь в наших клеточных культурах поддерживалась культура клеток с геномом Иисуса. Когда мы с Юрой были в Иерусалиме, Жора, вероятно, уже принял решение.

– Мы должны либо изменить себя, – сказал как-то он, – либо исчезнуть. История онемеет, если мы не наберемся мужества.

Мне вдруг показалось, что сама судьба в долгу перед Жорой. А иначе, зачем же она одарила его этой тягой к Небу? Он верил в судьбу и теперь ждал от нее преображения. А как же можно изменить себя, как не через Иисуса? Почему без согласия с нами? Мы бы его отговорили? Или препятствовали? Мы бы просто-напросто мешали. Думаю, что к этому выводу пришел и Жора.

– Знаешь, – как-то признался он мне, – я не знаю человека, которому от меня ничего бы не было нужно.

Я не помню, к чему он это сказал, но меня это возмутило.

– А я?!.

Жора скупо улыбнулся, обнял меня, прижимая к груди, а затем, выпустив из объятий, сказал:

– Тебе же я нужен весь, целиком. Как наживка тунцу.

Он продолжал улыбаться, но глаза его были грустными. Это была не добрая, но и не злая улыбка, мне приходилось видеть ее, когда ему нездоровилось, или не все шло по намеченному плану, или просто рушилось… Втайне я полагал, что интуиция его не подведет, и мы достигнем-таки своей цели.

– Понимаешь, – сказал Жора, – пока что Иисус, увы – Единственно Совершенный Человек. Определенно: Единственный!.. Ессе Homo![66].

– Не могут же все стать богами!

– Но каждый может встать и идти по Его Пути. Разве сегодня не ясно, что среда, то, что нас окружает убивает каждый геном, каждый ген. Начиная от какой-то там бледной спирохеты и заканчивая нами с тобой. Нас жгут, травят, топят в таком дерьме повседневности, что удивительно, как мы до сих пор еще живы. Люди сегодня живут так недолго, потому что мир, в котором они живут, агрессивен. Это враг всякой жизни. Жить просто вредно! Вот, где работает обратная связь! Чем агрессивнее окружающая среда, тем меньше у жизни шансов реализовать свой геном. Она, эта безжалостная среда, как корова языком, просто слизывает, точнее сжирает всю добродетельную феноменологию, оставляя в геноме только пороки, способные ей противиться, выживать – алчность, гнев, корысть…

Жора на секунду задумался, затем:

– И вот что еще важно понять: Земля – живая!.. Она как может, всеми своими силами противится деяниям этого ненасытного чудища – Человека производящего – Homo faber…

Ему совсем не нравился портрет этого человечества.

– И ведь нет выбора: ее единственные рычаги самооздоровления – молнии, пожары, землетрясения, вулканы, цунами, смерчи… Это нам только кажется, что все эти смертоносные вздохи бесчисленными жертвами устилают землю… Нет! Это так живая Земля сбрасывает со своих плеч непосильную ношу человеческих нагромождений, созданных для услады своей сытой и стареющей плоти, да! Жить надо проще, проще: «Naturae convenienter vive»[67]. И даже еще проще… А мы, жадные, все силы свои тратим на загребание… Поэтому и живем по короткому циклу: 60–70 лет. А могли бы…

– По сто…

– Если создать условия для абсолютной реализации геномов…

– Это будет…

– Рай!

– Интересно, сколько жил бы Иисус, став пророком в своем отечестве и не будучи распят соплеменниками?

– Его геном в наших руках и мы можем…

Жора не стал развивать эту тему. Ему надоело нас убеждать и он поросто плюнул на нас. Он позволил это себе из любви к совершенству! Потому-то он в эти дни был так безучастен! Пирамида без Иисуса его больше не интересовала. Определенно. А ведь и в самом деле жизнь в Пирамиде зашла в тупик. Мы просто повторили историю человечества, историю цивилизаций. Спрессовали, стиснули, сжали, как пружину. И Лемурию, и Атлантиду, и Египет, и Грецию, и Израиль, и Рим и даже глобализацию спружинили. А потом – Содом и Гоморру! Все, что было создано человеком, им же и разрушено. Пружина бабахнула!..

Путь к совершенству посредством уговоров и даже угроз оказался не по зубам человеку. Оказалось, что единственное его спасение – гены Бога.

– Слова, – сказал тогда Жора, – вода… Просто чушь собачья! Без этого жизнь умрет на Земле. Нам нужна хромосома Христа… Да, поголовное преображение…

Он так и сказал: «Хромосома Христа»! Он так и сказал: «Поголовное преображение». Это был вызов, бомба!.. Это был шок!..

– Вот Он придет к нам, – сказал Жора, – сядет на завалинке, улыбнется и…

Ни в одной книжке я не читал, чтобы Иисус когда-нибудь улыбался, хотя улыбку Его я легко могу себе представить.

– Вот Он придет и только улыбнется, – повторил Жора, – я не шучу. И коль скоро нашим с тобой геномам все-таки удалось просочиться сквозь миллионолетия и преодолеть беспримерные барьеры и тернии, то нам с тобой и вершить это преображение! Тебе, мне, Юрке, Крейгу, Тамаре, Юльке, твоей Анюте, Стасу и Виту, и… Все нам! И если мы этого не сделаем…

– И всем этим шариковым и швондерам, скрепкам, булавкам, бондарям и швецам, всем этим Переметчикам и Чергинцам, и…

– Э, нет! Вот здесь уже нужна зачистка, э-эти-и-их, – Жора покачал головой из стороны в сторону, – этих нужно выкорчевывать с корнем, кастрировать, ага, вырезать у них яйца! Пусть живут себе… Евнухами! Поют в хоре, вышивают крестиком, выращивают капусту… Но их геномами надо кормить бродячих собак.

Жорин скальп, съехавший было на затылок, вернулся на место.

– И если мы этого не сделаем, – повторил Жора, – жизнь умрет…

Он заглянул мне в глаза.

– Понимаешь, жить станет нечем… Но какой успех приходит к нам по заслугам? Знаешь, пришло время взять свое.

Я не смел противоречить. Что «свое» и у кого Жора собирался его взять, я понятия не имел. И как бы распознав мои мысли, Жора сказал:

– Вот и Крейг уже синтезировал свою искусственную жизнь. Мы ждали только его. И вот он это сделал и теперь мы во всеоружии! Да, в наших руках теперь мастерская самого Бога – валяй! Твори, ваяй – не хочу!

– Тут главное…

– Да, – сказал Жора, – Primum non nocere[68]. И, сам знаешь, – главное тут – не укакаться!..

– Ты, наконец, можешь сказать мне, что есть твоя жизнь?

Жора хмыкнул, затем:

– Жизнь, – сказал он, – это неизлечимая болезнь, передающаяся половым путем.

– М-да… Звонко сказано!..

Мы до одури ждали успеха! Если угодно – чуда! Люди жаждут чуда! Неистребимость веры в чудеса – одно из чудес света.

Трудно себе представить, в какую гнетущую пустоту ввергло бы нас поражение. Мы ведь падали в пропасть! Спас Жора. Какая редкая сила духа! Скажу честно: если мы, все вместе взятые, чего-то и стоили, этим мы безусловно обязаны Жоре. Оглядываясь назад, я думаю, что в те дни Жора находился на вершине блаженства. Он испытывал неодолимую потребность перевернуть этот мир с головы на крепкие ноги. И ему казалось, что земля уже качнулась. Он чуял это, как звери чувствуют землетрясение, и жадно ждал этого момента. Если хочешь – он вожделел! Казалось, он познал сущее, истину, суть совершенства! И теперь не знал, что с этим делать. Жора был главным виновником нашего успеха, а дело, которому мы служили, зашло слишком далеко. Отказаться было уже невозможно.

– Ты, наконец, удовлетворен, – спросил я. – Ты испытываешь удовольствие от того, что?..

Жорины глаза были чуть прищурены и он, наконец, овладевший судьбой человечества, точно неприступной женщиной, напоминал мартовского кота.

– Нет, – сказал он, – какое же это удовольствие?

Секунду помолчал и добавил:

– Это, милый мой, – оргазм. Да. Определенно!..

Несколько секунд длилась тишина.

– Ты счастлив? – спросил я его.

– Сейчас – да!

Я видел это по его глазам: это был человек, победивший судьбу!

– Скучаешь?

Он улыбнулся и согласно кивнул:

– Чуть-чуть. – И добавил: – Feci quod potui, faciant meliora potentes[69]. Не шуточное это дело менять судьбы мира. Как думаешь? Жаль, что у нас не всё получилось с античной камеей… Помнишь – «…всё, о чем может только мечтать человек»?

Я помнил эти слова, сулившие каждому обладателю этой таинственной безделушки весь мир, весь этот мир! Конечно же, я это помнил! И только удивился Жориной латыни: не мог же он помнить все это со студенческой скамьи! А что свое и у кого он хотел его взять я до сих пор не понимаю.

– Ты хочешь круто изменить свою жизнь? – спросил я.

– Нет, – сказал Жора, – жизнь мира. Надо сделать так, чтобы все наши усилия, вся наша жизнь и наши потуги по достижению всевселенского совершенства стали делом Самого Бога. И – наоборот. Понимаешь, наш с Ним трансцедентализм и экзистенциализм должны войти в резонанс, совпадать, совместиться. Наша феноменология должна слиться с Его нуменологией, понимаешь меня?

Я кивнул. И чтобы не вызвать у него разочарования своей явной тупостью, добавил:

– Ты – гений…

– Le genie veut l'obstacle, l'obstacle fiat le genie[70], – произнес на это Жора.

– Вот-вот… Вот и я об этом.

– Перестань, – сказал Жора, – какой из меня гений – раб! Просто я терпелив, как мул. Ну и уперт, как ослик…

Воцарилась тишина, которую нужно было разрушить, чтобы Жора не отказался вообще разговаривать. Он с трудом выносил тех, кто не понимал его с первого слова. Ко мне же всегда был сносно толерантен. Мне показалось, что он вполне удовлетворен моим кивком, и я, сам не знаю зачем, спросил:

– Ты хочешь уйти и оставить этот мир с носом?

– Я отдал ему себя всего, до последней клеточки. Мы предложили бесспорный и беспроигрышный алгоритм.

– И теперь хочешь бросить все это?

– Я утру ему нос.

– И громко хлопнуть дверью…

– Перед самым его мохнатым носом.

Я был потрясен! Я не верил собственным ушам!

– Всю жизнь я работал и только работал… Зачем?…

Это были последние слова, которые я слышал от Жоры.

Его «Зачем?» меня ошеломило: неужели, неужели и наша затея, нет – чисто выверенный и до грана просчитанный Путь спасения и этого мира от падения в пропасть ада – тоже рухнула?..

– Посмотри какие звезды, – сказал я, – они не позволят…

– Звездам плевать на нас… Когда Сократ умер…

Я был просто убит. Было ясно, что Жора уже начал подготовку к поражению.

Когда умер Иисус, мир перевернулся. И подвинулся к свету. Требовалась новая жертва… Он, Чуич, просто чуял этот крах… Крах греха…

Глава 14

Я гнал от себя всякую мысль о прошлом. Никакого прошлого просто не было, был чудесный сон: абрикосовая дорога… Теперь бессонница ни на шаг не отпускала меня, преследуя словно коршун цыпленка. И в те короткие промежутки времени, когда мне удавалось немного поспать, я даже во сне старался завладеть ее вниманием, стремился не упустить ее, не отдать, удержать, бился за нее, как за каждую пядь родной земли, захваченной врагом…

– Ты не в себе, – заметила Юля, – что-то случилось?

– Если ты сваришь мне кофе…

– С удовольствием!..

… но когда я просыпался и сидел чумной на кровати, глядя бессмысленным сонным взором на свои белые голые ноги, вдруг понимал: и эту битву я проиграл. Битву за ту, что… За жизнь, собственно говоря. Лучшую ли? Одному Богу известно. Ведь для того, чтобы это знать, эту лучшую жизнь следовало бы прожить.

– Знаешь, у нас кончился кофе…

– А который час?

– Выпей коньячку…

Как оценить качество жизни?

И если удавалось ненадолго уснуть, мне снилось одно только слово: хро-мо-со-ма! С восклицательным знаком! Да-да, снилось слово. Без всякого образа, даже без намека на какой-либо образ, на какой-то клубок или нить, или… Просто слово: хромосома. И я сам прибавил к нему другое – Христа. Хромосома Христа! Какое небесное звучание! Яркое, как «крест».

Нам удалось получить один-единственный клон Иисуса, один-единственный. Наши усилия не пропали даром. Мы собрали все Его Биополе в единый Дух! В Святой Дух!.. Пришлось потрудиться… Не зря ведь мы с Жорой и Юрой прошли весь Его Крестный путь. От камня до камня. До Гроба! В нашем распоряжении были и ниточка из Его плащаницы, и фрагмент Его ризы. Когда мы были в Софии Киевской Жора ухитрился раздобыть небольшой ее кусочек, некогда принадлежавшей Михаилу Романову. Вот так с миру по нитке… В воссоздании Его Биополя мы побывали почти во всех Его любимых местах. Со сканером на плече! От Вифлеема мы прошли пешком по всем Тропам, побывали на Его любимых холмах и горах, заходили в пустыню, даже ходили по водам Генисарета и Иордана… Собственно, мы посетили каждый Его закуточек, каждый камень, где он мог сидеть отдыхая, каждое дерево, спасающее Его от зноя, каждый источник, утолявший Его жажду… Мы даже нашли могилу Пилата! И Матфея, и Иоанна, и Павла в самом Ватикане… Трудности были с наконечником копья центуриона Лонгинуса, так лихо и безжалостно нанесшем Ему удар под самое сердце. Не говоря уж о Чаше Грааля – этой нехитрой скромной рюмке из оливкового дерева высотой в каких-то там двенадцать сантиметров и диаметром в шесть… Совсем малюсенькая. Но до сих пор помнящая тепло Его рук. И Его губы! В эту Чашу Иосиф Аримафейский собирал кровь распятого Иисуса – Священный Грааль. Пришлось, конечно, приложить немало усилий, чтобы эти святые реликвии стали для нас источником Его Биополя.

И, конечно же, Евангелия… От Матфея и Иоанна, и от Луки, и от Марка… Мы пробежались сканером также и по текстам апокрифических Евангелий евреев и египтян, и ессеев, 12-ти апостолов и Варфоломея, Иакова и Фомы, Иуды и Никодима, Петра и Евы… Неоценимую услугу нам оказали деяния Петра и Павла, Иоанна, Фомы и Андрея, а также Апокалипсис, «Пастырь» Ерма, Апостольские послания и Сивиллические книги… Нам удалось проникнуть и в библиотеку Ватикана и целых три дня и три ночи бродить датчиком сканера по притихшим святым страницам громоздких манускриптов. Здесь благоразумие оставило нас. Да, пришлось потрудиться. Святость ведь не такая простая штука, как кажется на первый взгляд. Святость же Иисуса – Иго! И стоит она дорогого…

Главное же – Его кровь! Из двадцати восьми пятен крови, обнаруженных на плащанице… Она, кстати, точно такая же, как и на Тунике Аржантоя и Судариуме Овьедо! На всех этих святынях кровь принадлежит только Ему.

– Правда?!.

– Редкая группа: АВ (IV).

Лена, естественно, возбуждена:

– Правда?! Слушай, и у меня четвёртая! – восклицает она. – И вам удалось взять…

– Никто из нас так и не решился… Никто кроме Жоры. Он взвалил на себя эту ношу. Я поражался: разрывая цепи, которыми сам себя сковал, он бесстрашно ввязался в битву за Пирамиду. Да, он решился на героические усилия. Видимо, поэтому ему и удалось…

– Скажи, – говорит Лена, – а у тебя какая группа крови?

– Ясное дело, – говорю я, – четвертая! Какая же еще?

– Значит мы с тобой…

– Ясное дело!

Лена задумывается, затем:

– А ты знаешь, что эта кровь принадлежит к редчайшей группе. Из всего многомиллиардного населения планеты она обнаружена лишь у полуторамиллионов человек. Это, кажется, каких-то две десятитысячных процента. Жуть какая редкость!

– Да-да, – говорю я, подмигнув, – мы с тобой редкие птицы.

– Да уж…

– И, понимаешь, сказал тогда Жора, – продолжаю я, – теперь для власти над миром нам совершенно не нужны ни Копье Судьбы, ни Чаша Грааля… Ни античная камея…

– Для власти над миром? – спросил я.

– Ну да! Для власти глубокого понимания мира, – сказал Жора, – понимания и власти добра. И как только мы откроем миру этот самый строительный материал Вселенной… ну, «частицы Бога», мы тотчас же выстроим без всяких усилий твою Пирамиду. Вылепим…

Он молча кистями обеих рук с растопыренными пальцами сымитировал работу скульптора, лепящего из глины свою вселенную. Затем кивнул и привычно дернул скальпом. Затем:

– Беда не приходит одна… – как-то кротко и обреченно вдруг произнес он.

– Какая беда?!. – спросил я.

Жора не ответил.

– И все же, – попытался было я увести его мысль от беды, – Бог щедро одарил нас…

– Бог скуп на щедроты, – прервал меня Жора, – и это Его дар.

О какой беде он говорил? Он предчувствовал свое поражение?

– И все-таки зря мы с тобой, – грустно проговорил Жора, – так и не применили наше основное оружие в битве за совершенство.

– Какое еще оружие? – спросил я.

– Ты ведь сам когда-то говорил, что…

– Какое оружие? – перебил я его.

– Этническое…