Тайный орден Лукьянов Тимур
продолжить службу, заработать еще немного, а уж потом браться за восстановление
Пейна? Но тогда, очень может статься, восстанавливать будет уже нечего. Так и не
придя к определенному решению, Гуго спустился во двор.
После обеда, подкрепившись тощим жареным гусем, принесенным ему доброй
старой Симоной, Гуго вышел из замка и направился в сторону небольшого
деревенского кладбища с намерением поклониться праху родителей.
Фамильный склеп рода де Пейнов примыкал к старинной часовне, заложенной на
окраине Пейна почти три века назад, как рассказывали, по распоряжению
проезжавшего мимо Карла Великого. Иные уверяли, что часовня еще древнее и стоит
на этом месте уже шесть веков, со времен правления первого христианского короля
франков Хлодвига из династии Меровингов, которому здесь будто бы явилась Дева
Мария. Как бы там ни было, время, войны и вандалы каким-то чудом пощадили это
небольшое каменное строение, скромное и, вместе с тем, исполненное таинственного
величия и строгой красоты.
Через много лет злые языки скажут, что основатель ордена Храма шампанский
рыцарь Гуго де Пейн был вероотступником и безбожником, что он был тайным
приверженцем манихейства или иудаизма, или ислама, или что он был катаром, или
что он продал свою душу дьяволу, но все это вовсе не соответствует истине. Всю свою
жизнь Гуго де Пейн верил в Господа христиан. Просто он верил по-своему. Может, не
совсем так, как это было предписано канонами Римской католической церкви. Но он
свято верил в Иисуса Христа и всю жизнь нес эту веру в сердце своем.
Когда Гуго вошел в древний, пропахший сыростью зал склепа и увидел в полу,
рядом с могилами дедов, две новые плиты с высеченными именами родителей,
сработанные из грубо отесанного камня местными не очень искусными мастеровыми
монахами из ближайшего монастыря, он не заплакал, но невероятная тяжесть вдруг
сдавила ему грудь и сжала сердце. Это была и тяжесть утраты, и боль скорби. Но, в то
же время, это было и сожаление. Гуго сожалел о напрасно прожитой, утопленной в
пристрастии к винопитию, никчемной жизни отца, равно как сожалел и о
закончившейся в сером фанатизме слепой веры скупой жизни матери, так и не
понявшей его, своего единственного сына.
Отец запомнился Гуго вечно навеселе, с красным носом, с постоянно
недовольным выражением на лице и с выпученными от злости глазами. Ребенком
Гуго старался лишний раз не попадаться ему под руку, иначе неминуемо происходила
какая-нибудь неприятность. Когда в долгие зимние месяцы де Пейн-старший
безвылазно сидел дома, словно невидимая грозовая туча нависала над замком. Отец
мог ударить малыша за малейшую шалость, мог придраться к самой незначительной
неопрятности костюма мальчика и потом долго кричать, мог просто навязать сыну
любое ненужное дело, которое Гуго, боясь наказания, должен был делать
беспрекословно. Старый вояка не терпел возражений.
Свою матушку Гуго помнил искренне верующей благочестиво-смиренной
женщиной. Будучи благородной по рождению, рано потеряла она родных. Ее отец и
два брата пали в сражениях, а мать ее умерла, когда она была совсем еще девочкой.
Под предлогом опеки, земли ее родителей захватили дальние родственники, и ее саму
неминуемо отправили бы в монастырь, или же просто избавились по-тихому, если бы
отец Гуго де Пейна не взял ее в жены почти без приданного, за одну только ее
красоту. Но в сырых стенах мрачного небогатого замка женская красота вянет быстро,
а любовь грубого и не в меру пьющего рыцаря быстро проходит, оставляя после себя
только разочарование…
Матушка Гуго была несчастна, наверное, поэтому ее благочестие и смирение с
годами делались все более суровыми и безрадостными. Ее красивое когда-то лицо
оставалось одинаково грустным при любых обстоятельствах, и улыбка никогда не
касалась его. Казалось, что она давным-давно разучилась улыбаться. Да и умела ли?
Во всяком случае, сын не помнил ее улыбок. Зато он хорошо запомнил ее слезы. Мать
часто ни с того ни с сего впадала в молитвенный экстаз. Она опускалась на холодный
каменный пол перед иконами, часами рыдала и просила Деву Марию о
заступничестве.
С благоговейным трепетом слушал маленький Гуго рассказы матери о жизни
святых мучеников, которые сама она слышала от своей матери и от бабушки. И,
почему-то, эти святые, погибающие за веру в ужасных муках, представлялись
мальчику больше героями страшных сказок, нежели реальными людьми.
С самого раннего возраста мама постоянно заставляла сына молиться по любому
поводу и запирала в темный сырой чулан, если мальчик осмеливался ослушаться. И
она говорила, что делает это во имя Господа Иисуса Христа. Но, почему-то,
маленькому Гуго всегда казалось, что на самом деле Господь добрый, только люди
понимают его неправильно, и, потому, постоянно делают всякие глупости от Его
имени, например, запирают своих детей в чуланы, ошибочно думая, что так хочет
Господь.
Постояв некоторое время посреди фамильного склепа, Гуго вышел наружу но,
вместо того, чтобы сразу идти в часовню, медленно проследовал на противоположный
край кладбища, к неухоженной, покрытой сухими прошлогодними сорняками могилке
с небольшим покосившимся полусгнившим деревянным крестом. Здесь тринадцать
лет назад был похоронен наставник Гуго де Пейна, ученый монах Аквиор.
В те времена считалось, что дворянин должен хорошо владеть оружием, а все
остальное, славу, земли, золото и власть, он, при отсутствии таковых, завоюет себе в
бою. Поэтому его родители, люди необразованные, не намеревались специально учить
мальчика грамоте. Но случай решил дело иначе.
Отец Гуго, хоть и был доблестным и много повидавшим за свою жизнь рыцарем,
не умел ни читать, ни писать, и был, как и подавляющее большинство воинов того
времени, человеком грубым и недалеким. В молодости он сражался, как простой
наемник, то под знаменами герцога Вильгельма Нормандского, прозванного
впоследствии Завоевателем, и в 1066-м вместе с ним покорял Англию и даже
участвовал в знаменитой битве при Гастингсе, то под знаменами Филиппа, короля
Франции шел усмирять своего бывшего господина, присвоившего Бретань, то
неожиданно вставал на сторону графа Анжуйского против двух первых. Но немало
послужил де Пейн-старший и графу Шампанскому.
За время службы разным хозяевам отец Гуго де Пейна участвовал в нескольких
больших войнах и в великом множестве крупных и мелких вооруженных стычек. В
боях он получил тяжелые раны, долго болел, растерял былую силу и, в конце концов,
с четырьмя верными своими солдатами, такими же инвалидами, как и он сам, в начале
1069-го, за год до рождения сына, вынужден был вернуться в родное поместье. По
возвращении из странствий, он сразу вступил во владение Пейном, поскольку его
старший и единственный брат незадолго до этого погиб, защищая интересы графа
Шампанского и не оставив после себя наследников.
Прослужив без малого четверть века сильным мира сего, де Пейн-старший,
будучи храбрым рубакой на поле боя, но пьяницей в обычной жизни, не завоевал для
себя ни новых земель, ни титулов и вернулся домой почти таким же небогатым
рыцарем, каким был в самом начале своей военной карьеры. Правда, он все же привез
кое-какие трофеи: несколько хороших нормандских лошадей, оружие, ткани и
серебряную посуду. А еще он привез молодую жену с очень скромным приданным,
состоящим из одной только ее одежды, сложенной в двух сундуках.
Отношения у супругов не сложились, и суровый воин, и без того всю жизнь
пьющий без всякой меры, начал окончательно спиваться. Когда Гуго едва
исполнилось пять лет, его отец был уже совсем плох. Его лицо приобрело землистый
оттенок, а разрушенная вином печень болела так, что он кричал по ночам. Вот тогда
кто-то из окрестных священников и подсказал матери Гуго взять к себе одного старого
пилигрима, ведающего, как говорили, тайны врачевания.
Маленький Гуго не знал, из какого монастыря пришел его наставник, и как звали
того служителя церкви, который привел старика к больному рыцарю. Гуго запомнил
только, как изменилось состояние здоровья его отца. Уже через месяц после начала
лечения отварами каких-то таинственных высушенных трав, запасы которых
оказались у монаха Аквиора, хозяин замка перестал кричать от боли, поднялся с
постели, и обычное самодовольное выражение лица постепенно вернулось к нему.
С тех пор старый монах неотлучно находился в замке на полном содержании
хозяев. А поскольку его крохотная комнатка-келья примыкала к, отгороженному от
зала полинялым гобеленом, закутку маленького Гуго, получалось, что монах почти все
свое время проводил рядом с наследником Пейна. Обоим было скучно. И очень
быстро старик и ребенок привязались друг к другу и придумали себе занятие: много
узнавшему и повидавшему на своем веку старому человеку не хотелось, чтобы
накопленные им знания бесследно ушли вместе с ним в могилу, а ребенку было
интересно все, что лежало за пределами маленького мирка родительского поместья.
Родители почти не уделяли ему должного внимания. Мать молилась, а отец пил.
Мальчик рос отдельно от сверстников. С крестьянскими детьми ему строго запрещали
общаться, а в маленьком замке не было других малышей, и, лишь изредка, во время
конных прогулок, ему удавалось встретиться с сыновьями владетелей соседних
земель. Отец, несмотря на болезнь печени, постоянно устраивал попойки со своими
дружинниками, а в редкие моменты протрезвления уезжал на охоту. Мать же все
время молилась. Правда, отец рано научил Гуго ездить верхом на лошади, а мать
научила сына творить молитвы, но этим все родительское воспитание, в основном, и
ограничилось. Всеми остальными знаниями и умениями, за исключением военных
искусств, Гуго был обязан старому монаху Аквиору. И хотя ученый монах временами
бывал, как казалось Гуго, излишне раздражителен, строг и требователен, ребенок за
годы учения привязался к старику сильнее, чем к родному отцу.
Старик не был обычным монахом. О своем прошлом учитель говорил очень
мало, но Гуго постепенно узнал, что этот сухощавый седой человек долго жил в одном
ирландском бенедиктинском аббатстве, а затем покинул его, то ли отправившись в
паломничество, то ли будучи изгнанным, то ли ударившись в бега, то ли просто в
поиске приключений. Аквиор объездил множество стран, и даже некоторое время
провел в Святой Земле. И судьба распорядилась так, чтобы этот ученейший человек на
обратном пути из своих странствий оказался именно в Пейне.
За пять лет обучения учитель поведал маленькому мальчику многое из своих
знаний, накопленных за долгую жизнь. Два древних языка, латынь и греческий,
преподавал ему старый монах. Еще он учил мальчика читать и понимать на слух
арабский. И даже пытался познакомить с таинственным алфавитом иудеев. «Ты
должен освоить этот язык, потому что именно он и есть родной язык Спасителя
нашего Иисуса Христа», — незадолго до смерти говорил Аквиор своему
единственному ученику.
Но маленький Гуго оказался учеником не слишком усидчивым. Он был еще
слишком мал и, хотя, будучи смирным от природы, он и мог часами внимательно
слушать лекции учителя, но, когда дело доходило до написания букв или до
заучивания наизусть, он, как и большинство детей его возраста, начинал _______хныкать и
отлынивать.
Но не только языки изучал Гуго с помощью своего учителя. Основы математики,
географии, истории и даже философии ученый монах старался сделать доступными
пониманию мальчика. Постепенно ребенок развивался и проявлял все более хорошие
способности, и, если бы у учителя хватило времени их по-настоящему развить,
возможно, из маленького ученика вырос человек редчайшей для своего времени
учености. Но, когда Гуго исполнилось одиннадцать, старый монах вдруг сильно
простудился холодной зимой и через неделю умер.
Таким образом, знания, полученные Гуго за пять лет обучения, остались во
многом неполными. Он научился латыни, свободно писал и читал, но изъяснялся на
ней довольно бедно, т.к. не был обучен искусству риторики. Он понимал греческий
алфавит, кое-как читал, с трудом писал, но связно сказать мог лишь некоторые
заученные фразы. Он различал арабский и еврейский языки на письме, но ни читать,
ни изъясняться на этих языках не мог, хотя и запомнил с десяток арабских и пару
еврейских слов. Из остальных наук наилучшие познания оказались у него по истории,
правда, последовательность событий он помнил не твердо. Учитель много
рассказывал ему о древних греках и римлянах, о древних войнах, о походах
Александра Македонского, о торжестве Юлия Цезаря и о его гибели от руки Брута, о
древнем Египте и о красавице Клеопатре, о Иудейской войне и избиениях первых
христиан римлянами, о походах варваров на Рим и о разграблении вечного города, об
императоре Константине и о его святой матушке Елене, о нашествии мавров на
Испанию и об империи Карла Великого.
Но не успел всего рассказать учитель. Внезапная кончина монаха Аквиора
поставила крест на образовании Гуго и явилась первым признаком скорого
бесповоротного разрыва с детством. И действительно, не прошло и полгода, как отец
отправил сына на службу к своему сюзерену графу Шампанскому.
Пробыв какое-то время у могилы своего учителя, молодой хозяин Пейна, наконец,
направился к часовне. В детстве Гуго часто приходил сюда. Его мать любила молиться
здесь. А в церковные праздники монах Аквиор проводил службы в часовне. И тогда
сюда собирались крестьяне из всех окрестных деревень, было шумно и весело.
Гуго помнил каждый камень, каждую трещинку древнего, потускневшего и
выкрошившегося местами мрамора, каждую деталь облупившейся от времени
мозаики, изображающей Деву Марию и волхвов, несущих дары младенцу Иисусу. Но
больше всего Гуго любил тишину и уединенность этого места, возможно, потому, что,
как ему казалось в детстве, часовня была такой же одинокой и грустной, как и он сам.
Гуго сейчас хотелось даже не столько помолиться Деве Марии и Господу Иисусу
Христу, сколько просто снова, как в далеком детстве, постоять посреди тишины
старинных стен, посмотреть на удивительную, чудесным образом сохранившуюся,
мозаику и послушать, как гудит ветер в узких прорезях окон под самым сводом. Вот
сейчас он войдет внутрь и ничто не помешает ему опять, как когда-то, услышать
знакомый звук…
Но в часовне уже кто-то был.
Глава 3. Неожиданная встреча
Посередине часовни стоял высокий мужчина в длинном монашеском одеянии с
капюшоном из грубой серой шерсти. Человек повернулся на звук шагов, и новый
хозяин Пейна сразу узнал странника. Гуго встретил его лет пять назад в Испании, в
высоких горах, через которые он пытался бежать, преследуемый мавританскими
разбойниками после разгрома ими того самого торгового каравана, идущего из
Арагона в Кастилию, в котором, волею случая, неопытный еще юноша, оказался
одним из охранников.