Архангелы: Битва за Землю Истомин Евгений

10

Паника оказалась преждевременной — рана была неглубокая и крови вылилось куда меньше, чем казалось с виду. В итоге, обработав рану доктор ограничился наложением пластыря и уколом, болезненным, правда, уколом.

Вера собиралась уже вызвать такси и ехать домой, но передумала: лишь только с ней закончили возиться, палата погрузилась в гнетущий мрак, зашевелились страшные воспоминания, и оказаться этой ночью одной в квартире расхотелось.

С рассветом, однако, она примчалась в прокуратуру. И тут же направилась в кабинет шефа.

— Отпустили? — пробормотал Егоров, поднимая красные от недосыпа глаза. — Ну, присаживайтесь.

Вера опустилась на стул, сам же прокурор поднялся, налил себе кофе.

— Не спал я сегодня. Чувствую себя паршиво. Но такие уж дела у нас творятся.

Он вернулся за стол, медленно помешивая кофе ложечкой. Второй рукой протянул ей папку.

— Возвращаю вам дело, но ненадолго. Скоро в областную уйдет. Там создается следственная группа.

Мужик тот, что к вам заявлялся и потом в подъезде погиб… труп его… разлагается, короче, в морге. Москва заинтересовалась, так что все серьезно.

— Понятно.

Вера кивнула. Пусть. Так даже лучше. Она наконец избавится от всего этого бреда раз и навсегда. Вот только от чувства вины так легко избавиться не выйдет. Если все это будет стоить ей работы, к черту работу. Наверное, даже если ее не попросят, она уйдет сама. И уедет из города. Куда угодно.

— Валерий Федорович, а что с Александром Соловьевым? Его нашли? Он… может быть, выкарабкается?

Шеф переложил с места на место какую-то бумажку.

— Нашли уже мертвым. Зарезан. Как и все остальные.

Встал, метнулся к чайнику, но затем вспомнил, что кофе себе уже налил, и вернулся за стол.

— Кровавая баня. Давно ничего подобного не видел. А если подумать, то и никогда.

— Это я настояла, чтобы мы поехали туда.

Вера опустила голову. На глаза наворачивались слезы, и она ничего не могла с этим поделать, как ни старалась. Следователь, плачущий перед начальством! Стыд и позор! Но нервная система настойчиво требовала выхода эмоций, и ей было глубоко плевать, что сейчас не время и не место.

— Я не думала, что так все получится, что можно вот так группу захвата… ножом…

Егоров уставился на свою чашку, стараясь не замечать слез девушки.

— Я тоже не думал. И никто не думал. Но все-таки нужно было поставить меня в известность, раз уж… Впрочем, ладно. Допрашивать я вас не буду, Вера Георгиевна. Во всяком случае, не сейчас. Напишите подробный рапорт и приложите к делу. Там в папку вложен диск. Один из жильцов подъезда рядом с домом периодически машину ставит и на подоконнике приладил видеокамеру. Компьютерную там какую-то, я в этом не разбираюсь. Так вот, на диске съемка с этой камеры. Видно немного, но кое-что есть. В рапорте, кроме прочего, прокомментируете съемку. Все ясно?

— Да.

— Вот и хорошо. А я — спать. Мне скоро придется много общаться с начальством, так что силы понадобятся. — Егоров грустно улыбнулся и махнул рукой в сторону двери.

Укрывшись в кабинете, Вера чуть было не расплакалась вновь, но затем твердо решила взять себя в руки и наконец заняться делом. В конце концов, она все еще следователь.

На диске интересного оказалось действительно не много — камера пялилась в одно конкретное место прямо перед окном и чуть в сторону от крыльца подъезда, к тому же обзору мешал козырек. Виднелась часть кабины спецназовского фургона, можно было разобрать, как вылез водитель. Лысый убийца мелькнул лишь раз, и при таком качестве съемки — ночью, да при свете одного лишь фонаря — комментировать здесь было практически нечего.

Вера снова передвинула бегунок на начало просмотра, снова поднесла ручку к чистому листу бума ги и снова отложила ее в сторону. Написать все, как было, без утайки? Глупо. Никто ей не поверит, да еще пришьют соучастие в побеге одного из подозреваемых. Но если выкинуть неоднозначные моменты, получалась совсем уж бредовая история…

В дверь постучали. Заглянула помощник следователя — полненькая розовощекая тетенька, обожающая, когда ее называют просто Леночкой, но только мужчины и только из начальства.

— Вера Георгиевна, к вам тут просятся. — Она просунула в кабинет еще немного себя и заговорщически прошептала: — Водитель той группы захвата. Марков. Грязный весь, странный…

Вера вскинула брови:

— Водитель? — Пролистав пару страниц дела, она действительно обнаружила, что среди убитых Марков не числится и объявлен в розыск. — Ну пусть войдет.

На пороге появился знакомый ей мужчина, и вид у него был, надо сказать, живописный: в грязной форме, с запекшейся кровью в волосах, он выглядел как человек, которому требуется срочная медицинская помощь.

— Следователь…

— Извините, но, может быть, вам сначала нужно в больницу, а поговорим позже?

— Нет.

Марков посмотрел на Веру. В его глазах читалась злоба, или ей показалось?

— Тогда расскажите, что с вами случилось после… всего этого.

— Я слышал, что дело сейчас у вас.

— О чем вы?

— Уголовное дело… Оно у вас?

Вера прищурилась. Странное поведение.

— А почему вы спрашиваете?

— Отдай его мне.

Марков резко встал. Вера также поднялась из-за стола.

— Не поняла…

Марков сверкнул глазами, лицо исказилось от напряжения.

— Он сказал, что все следы должны быть уничтожены. Вам рано знать. Это может помешать ему. Никто не должен ничего узнать. Не сейчас. Не здесь.

Вот теперь Вера испугалась. Марков не был похож на сумасшедшего, говорил внятно, но что-то истерическое было в его интонации и что-то угрожающее.

— Он еще не закончил с остальными, — продолжил Марков, — люди должны пока находиться в неведении. А из-за тебя слишком много шума. Так он сказал. Отдай мне все бумаги. Я не хочу тебя трогать и не трону, если отдашь. Ты все равно — никто. Не будет улик — не будет угрозы. Так он сказал. Так сказал тот, перед кем будут преклоняться все, и ты, и… все. Как преклоняюсь я. Отдай бумаги.

Вера глянула на дверь. Марков заметил это и тут же отреагировал. Он ударил ее через стол. Наотмашь. Не то чтобы очень сильно, возможно, даже ладонью, а не кулаком, но Вере и этого хватило. Она отлетела в сторону и сползла по стене. В глазах потемнело. Сквозь пелену она видела, как Марков у стола потрошит системный блок. Полетели платы, куски пластмассы. Добравшись до жесткого диска, Марков буквально разодрал его, не обращая внимания на изрезанные в кровь ладони и сорванные ногти. Пластинку из жесткого диска он бросил на стол.

Вера прикрыла глаза, тряхнула головой, пытаясь очухаться. Пахнуло гарью.

Когда она снова открыла глаза, то увидела папку, горящую в руках Маркова. Он подпалил ее зажигалкой с двух сторон, для верности, и бросил на стол.

Творческий беспорядок, который Вера так любовно поддерживала долгое время, вспыхнул мгновенно.

Марков отступил, с улыбкой наблюдая за огнем.

Собравшись с духом, Вера приподнялась и рванулась в угол, где хранились ведро и швабра. Крутанув черенок, она избавилась от тряпки и встала на изготовку. Красная пластмассовая палка практически ничего не весила, а потому и уверенности прибавила не много, но все-таки — не пустые руки.

Марков отошел к Вериной обеденной тумбочке и взял нож. Девушка сжала зубы. Ну и зачем она, спрашивается, притащила на работу такой тесак? Нет чтобы маленький ножичек! А все из-за того проклятого торта на день рождения!

— Эй, кто-нибудь! На помощь! — крикнула она в сторону двери. Тотчас же откликнулся противный сигнал пожарной тревоги. Неужели?! Еще даже стол догореть не успел!

Марков наблюдал за ней, выставив перед собой нож, но не двигался.

В дверь что-то мощно ухнуло. Вера выругалась: из замка торчал ключ и Марков запер кабинет. И когда она научится не оставлять ключ в замке?!

Ухнуло еще раз. Наверное, били ногой. Благо эта старушка долго не продержится.

Марков не реагировал.

Дверь поддалась после третьего удара, жалобно хрустнула и повисла на одной петле. В кабинет ввалил ся охранник с проходной, он взглянул на огонь, на мужика с ножом и окровавленными ладонями, да так и замер. Следом влетел молодой худенький следователь Димка Ермолаев и в точности повторил все действия охранника. И только толстушка Леночка, кто бы мог подумать, действовала по обстоятельствам: вбежала в кабинет с огнетушителем. Но и она, завидев нож в руках Маркова, позабыла про пожар и остолбенела.

— Я все сделал, — прохрипел Марков, криво усмехнувшись. — Вы не узнаете. Еще рано. А потом встанете на карачки перед ним!

Развернув нож острием к себе, он ухватился за рукоять обеими руками и с криком вогнал его в собственное сердце точным мощным ударом.

Охранник очнулся первым. Вырвав огнетушитель из рук Леночки, он начал заливать останки стола короткими очередями. Сама Леночка куда-то убежала. Ермолаев продолжал стоять, уставившись теперь уже на труп. Вера бросилась к окну и после непродолжительной борьбы с разбухшими деревянными ставнями распахнула его, выпустив вон клубы дыма. Высунувшись по грудь, она с облегчением вдохнула свежий дождливый воздух.

Где-то недалеко возбужденно выли пожарные сирены.

11

Вера не сразу заметила шефа, стоявшего около покореженной двери. Она склонилась над пепелищем, в которое превратилась столешница, и разгребала золу, в которую превратились документы. Иногда ей попадались почерневшие скрепки, комочки пластмассы, но от бумаг не осталось ни клочка. А ведь стоило убрать дело в ящик стола… но в ящике, как назло, сегодня оказалась лишь маловажная макулатура.

— Вы как, нормально? — спросил шеф тихо.

Вера посмотрела на него блестящими от слез глазами.

— Следственная группа из областной прокуратуры уже уехала? — не дождавшись ответа, поинтересовался он.

Девушка кивнула.

— А я все проспал. Мне звонили, а я — словно убитый. И жена на работе… В молодости мог по трое суток не спать, а сейчас… — Он пошевелил до сих пор валявшийся на полу пустой огнетушитель носком ботинка. — Подписал приказ. С сегодняшнего дня вы в отпуске. А там — разберемся.

Девушка снова не ответила, продолжая машинально ворошить золу.

— Вера, послушай, ты не переживай. Кто же мог знать? Некоторые по тридцать лет работают, и ни одного ЧП, а кому-то везет меньше. Что ты могла сделать? Жаль, конечно. Надо было забрать у тебя это дело сразу. Но… кто же мог знать? Все это еще предстоит разгрести. — Он посмотрел на пепел. — Я имею в виду не… Но с тебя уже хватит. Отдохни, девочка, отдохни.

Вера оставила в покое подпаленную ручку, которой ковырялась в пожарище, подняла глаза на Егорова, кивнула и, словно во сне, медленно отправилась прочь из кабинета.

— Только далеко не уезжай, — бросил ей вдогонку шеф. — Думаю, областная тебя еще подергает.

На улице было пасмурно. Тяжелые водянистые тучи ползли по небосклону, но дождем извергаться не торопились.

Вера открыла дверцу машины, не обратив внимания на то, что при этом не загорелась лампочка в салоне, швырнула сумочку на переднее пассажирское сиденье и плюхнулась за руль. Двигатель заворчал. Радиоприемник вторил ему веселой песенкой.

Но самой Вере было совсем не весело. За несколько дней она успела потерять друга, влезть по уши в какую-то мистику, ощутить нож у горла, стать свидетелем самоубийства какого-то фанатика в своем кабинете и лишиться будущего, в котором видела себя успешной женщиной-прокурором. И что думать? Как ко всему этому относиться? Ущемленное рациональное мышление требовало объяснений, перебирало их, примеряло к ситуации и злобно отбрасывало в сторону. Что она видела? Что это было? Ответов не находилось.

— Ты слишком беспечна для следователя, — раздался знакомый голос позади.

Вера вздрогнула и обернулась.

На заднем сиденье расположился знакомый брюнет с непроизносимым именем.

И кто-то еще. Из-за темноты разглядеть второго ей не удавалось, но главное — у него были волосы на голове.

— Вашу мать… какого… хрена!

— Не бойся. Мы — только поговорить.

— Козлы, черт вас побери, уроды! — Вера и сама не знала, откуда взялась у нее эта смелость. А скорее даже не смелость, наоборот, легкая истерика, нашедшая выход. — А другого способа не нашли? Обязательно вскрывать машину и прятаться на заднем сиденье? Пошли вы… отсюда!

— Успокойся, — чуть жестче произнес брюнет. — Нам просто не хотелось привлекать внимания.

— Идиотский способ. Я не собираюсь с вами ни о чем разговаривать. Уматывайте! Я хочу домой. И вообще хочу больше никого из вас, инопланетян чертовых, не видеть. Все, я больше с этим делом не работаю. Я вам не нужна!

Незнакомый мужчина хохотнул.

— Инопланетян, — проговорил он со странным говором, нет, не акцентом, но говором точно. — Надо же…

— Это мой… — попытался представить приятеля знакомый брюнет.

— Очередной брат? — перебила Вера. — Еще один? Я думала, что вас только трое.

— Нас шестеро.

— Значит, у того маньяка еще действительно много работы.

— Пожалуй…

— Мне не нравится русский язык, — скривился второй. — Я очень редко на нем говорил. Ну да ладно, буду вспоминать. Здравствуй, девочка. Меня зовут Сутеки.

— И давно тебя так скромно зовут? — буркнул знакомый брюнет. И пояснил: — На японском это что-то вроде «крутой», «великолепный». Он много времени провел в Японии.

Незнакомец хохотнул снова:

— Это точно. Ты даже не представляешь, девочка, как много. И кстати, братишка Грассатор, имя это я, в отличие от вас всех, не сам себе выбрал.

— Ладно-ладно, Сутеки так Сутеки.

— А ты? — спросила Вера знакомого брюнета. — Раз уж решил продолжать наше общение, хотя понятия не имею почему. Как называть тебя? Грассатор — это как-то не совсем… Кстати, что это значит?

— «Бродяга», — ответил за того Сутеки, — «разбойник», что-то в этом роде, насколько я помню. Не так звучит, как мое, а?

— Мда, — буркнула Вера.

Грассатор выпад товарища не прокомментировал. Склонился к Вере:

— Можешь сократить, если хочешь.

— Ну, имя Грасс — тоже не идеал, но хотя бы действительно короче.

— Я собирался покинуть город вчера, как и говорил, но прилетел Сутеки. Мы подумали, что вдвоем можем попробовать прекратить все еще здесь.

— Бред… Слушай, хватит, я не хочу ничего знать, мне уже безразлично, кто вы там на самом деле — инопланетяне, мутанты или беглецы из какой-нибудь сверхсекретной военной лаборатории. Я не хочу знать, почему вы такие живучие, как тараканы, и зачем режете людей. Я больше не веду дело об убийстве этого вашего Лекса, да и дела самого больше нет, потому что его сжег психопат, еще вчера бывший нормальным сотрудником милиции. Я просто хочу забыть все и вернуться к своей обычной жизни. То есть для начала уехать домой. А вместо этого зачем-то сижу в одной машине с незнакомыми странными мужиками, которые, надо заметить, незаконно в нее проникли. Еще немного, и мне начнет казаться, что я схожу с ума!

— Да уж, отличного союзника ты здесь нашел, дружище, — проворчал Сутеки. — Пойдем отсюда, я не для того прилетел, чтобы выслушивать истерики девиц.

— Подожди.

Грассатор вышел из машины, пересел на переднее сиденье, в упор посмотрел на Веру своим до дрожи пронизывающим взглядом. Она снова инстинктивно почувствовала, что может довериться ему.

— Мне нужно лишь узнать побольше о человеке, который приходил к тебе сегодня. О том психопате. Мы почувствовали его и приехали сюда. То, что с ним произошло, — ненормально.

— Ты мне это говоришь? — Вера нервно усмехнулась. — А я думала, что это в порядке вещей, когда в кабинет к следователю заваливается вчерашний мент, пропавший с места происшествия, весь грязный и с диким взглядом, бормочет всякую ерунду, как безумный проповедник, сжигает документы и втыкает себе кухонный нож в сердце! Надо же, а это, оказывается, ненормально!

— Ненормально, — как ни в чем не бывало продолжил Грассатор, — что мы его почувствовали, как… как своего. Почти как своего.

— Так, — не выдержала Вера, — мне надоели эти шарады. «Свой», «чужой», «чувствую», «не чувствую». Ты хочешь, чтобы я тебе что-то рассказала, а я даже не понимаю, о чем ты говоришь.

— Мы чувствуем друг друга на любом расстоянии, — пояснил Грасс. — Я всегда знаю, где находится любой из шести… теперь — из четырех. Кроме того, мы чувствуем людей, оказавшихся рядом. Я знаю, подкрадывается ли ко мне кто-то, стоит ли кто-то за углом или у меня за спиной. Не вижу, не слышу, а просто знаю. Это трудно объяснить. С Экзукатором же, как он сам себя назвал… ну, с тем лысым, связано несколько странных вещей. Его мы не чувствуем. Я не знаю, где он, пока не увижу или не услышу его. Как и ты, например. Это — во-первых. А во-вторых, мы можем влиять на людей, внушать им что-то…

— Лекс так прошел через вахтера, когда убил маньяка, — пробормотала Вера. — А ты внушил судмедэксперту…

— Да. Но это ненадолго, и всего лишь поверхностно. Экзукатор же обработал твоего милиционера так, что тот даже выделился для нас из общей массы людей. По ощущениям. Мы начали его чувствовать. Пусть и немного, пусть на небольшом расстоянии, но начали чувствовать.

Вера тряхнула головой:

— Вы точно сбежали из какой-то лаборатории. Я вроде бы даже что-то подобное слышала, про общение на расстоянии, про гипноз… Какие-то секретные правительственные делишки, я угадала?

Грассатор улыбнулся:

— Массмедиа — презабавнейшая штука. Чтобы вы делали, не будь у вас наготове такого количества «разумных» объяснений на все случаи жизни? Ты не совсем права. Точнее, даже…

— Перестань, Грассатор, — оборвал его Сутеки. — Хватит! И часто ты вот так рассказываешь направо и налево?…

— Да ладно. И что она поняла? Она хотела получить ответ, она его получила. Но кто ей поверит? Как будто ты у нас такой правильный…

— Давай оставим это. А ты, девочка, если хочешь задавать вопросы, то задавай по существу и не лезь куда не следует.

— Да кто вы такие, мать вашу?! — не выдержала Вера.

— Это вопрос не по существу.

Вера закусила губу, побарабанила пальцами по рулю. Внутри нее вели беспощадный бой два стремления: сохранить все же связь с реальностью, послать этих ребят ко всем чертям, посчитать их россказни бредом умалишенных — во-первых, и пойти на поводу у элементарного любопытства — во-вторых.

— Ладно, — решилась она после затянувшейся паузы, — если хотите поболтать, давайте поболтаем. Правда, не знаю, что я еще смогу вам рассказать, кроме того, что рассказала.

— Вот и я не знаю, — буркнул с заднего сиденья Сутеки, — но раз уж Грассатору так нравится твое общество, девочка…

— Только у меня два условия, — перебила его Вера. — Первое — мы поедем в какое-нибудь людное место, в кафе, например, и поговорим там, а не в темной машине. Второе — этот тип перестанет называть меня девочкой!

Сутеки расхохотался:

— Ты знаешь, дружище Грассатор, а она начинает мне нравиться.

— Да, у нее есть такое удивительное свойство.

12

Они остановились на парковке возле одного из ближайших ресторанчиков, судя по вывеске работающего почти до самого утра.

Вышли из машины.

Только тут Вера сумела как следует рассмотреть Сутеки. Тот оказался мужчиной восточной внешности, и она даже удивилась, что не поняла этого сразу: его имя, Япония… При этом определение «великолепный» вполне соответствовало его облику. Стать и мощь. Именно так она всегда представляла себе Аттилу, Чингисхана или Тамерлана, и никак иначе.

Заметив ее взгляд, Сутеки снисходительно улыбнулся, словно отлично знал, какое впечатление он производит на людей.

— Я оставлю это здесь? — уточнил он, показывая ей большой продолговатый сверток.

— Что это?

Сутеки развернул сверток и продемонстрировал ей самурайский меч в ножнах, такой знакомый по фильмам и такой экзотичный одновременно. Сталь со свистом покинула ножны, клинок весело крутанулся, шумно рассекая воздух и вернулся обратно.

— Господи, спрячь ты его! Совсем, что ли… — Вера опасливо оглянулась, но поблизости никого не было.

Сутеки улыбнулся, любовно погладил оружие, завернул в тряпицу.

— Говоришь, что Экзукатор здорово владеет кинжалами? — крикнул он Грассу. — Ну, тогда это будет интересно.

— Дальний Восток лишь недавно отказался от холодного оружия, — пояснил Грассатор Вере. — Во владении этим оружием Сутеки нет равных.

— То есть как это — недавно? — Вера даже остановилась.

Но Грасс больше не стал ничего объяснять.

Несмотря на поздний час и будний день, ресторанчик оказался полон посетителей. Вальяжный официант проводил новых клиентов к столику у стены, увешанной картинами сомнительного качества.

Вера с удовольствием отметила, какие взгляды на их компанию бросают от соседних столиков. Еще бы: симпатичная девушка в строгой рабочей одежде — черной юбке, белой блузе и черном приталенном жилете, статный японец (костюм оригинального кроя — классический с виду и наверняка удобный, словно спортивный) и привлекательный европеец в синих джинсах и обтягивающей футболке под курткой.

Девушка заказала себе безалкогольный коктейль, мужчины, переглянувшись, попросили принести бутылку хорошей водки и закуску, прокомментировав это тем, что — «Россия, как-никак».

— Давненько мы не сидели с тобой вот так — за бутылочкой горячительного, дружище, — медленно проговорил Сутеки, откинувшись на спинку стула.

— Давно, — согласился Грассатор.

— Помнишь, когда последний раз?

— Я приезжал в Токио сразу после войны.

— Точно. Тебе стоит заглянуть туда сейчас. Совсем другой город.

— Да уж, предполагаю.

Вера поболтала трубочкой в своем бокале, сделала глоток.

— Я даже спрашивать не буду, о какой войне вы тут говорите, — пробормотала она.

Мужчины не ответили, оба смотрели в пустоту, вспоминали.

Подали закуску.

Сутеки наполнил рюмки, поднял свою:

— У людей есть хорошая традиция — поминать погибших друзей. Не думал, что придется когда-то поминать своих, но раз уж… Давай, Грассатор, для начала выпьем за Лекса.

— Давай, — Грассатор поднял свою. — Он был лучшим из нас.

Мужчины приблизили рюмки.

— В России при этом не чокаются, — заметила Вера. Она уже решила для себя, что будет сидеть, слушать и ничему не удивляться. Ребятам захотелось поностальгировать, ну что же…

— Да? — Сутеки опустил рюмку. — В этом что-то есть. За Лекса, не чокаясь!

Выпили.

— Он сразу отличился, помнишь? — продолжил Сутеки после паузы. — Мы уже решили, что плюнем на все, уже договорились, что будем стоять в стороне, и сразу после этого Лекс поехал в Марсель. Я ему говорил: зачем тебе это, что ты можешь изменить? А он ответил, что менять ничего не собирается, просто хочет помочь им. В городе чума, город вымирал, полмира людей вымирало, потому что по уши сидели в своем дерьме и отходах, ну что он мог сделать? Ничего. И ничего не сделал.

— Но поехал все равно, — заметил Грасс.

— Да. Поехал все равно. Такой он был. Взять хотя бы Варфоломеевскую ночь. Провидение, не иначе, что я тогда из Венеции решил заглянуть к нему в Париж, а не двинулся сразу на Восток. Вот как сейчас, сидели, выпивали, и тут — на тебе, началось светопреставление. Я ему: поехали отсюда, а он — ни в какую. Метался, словно буйный, от одних к другим, все разнять хотел, да куда там — разошлись головорезы не на шутку. Его тогда надо было видеть — живого места не осталось, порубали гизармами знатно, всей толпой. Три часа я с ним на горбу из города выбирался, думал, что не прорваться нам. Ох и настырный был. Я на следующий день отчитал его, как полагается, да и уехал. Долго мы с ним потом не виделись.

Грассатор улыбнулся:

— Он рассказывал.

— А вот твой любимый Константинополь от турок защищать он, я слышал, отказался. Уехал. Оставил тебя.

— Он в войны не ввязывался. — Грассатор снова наполнил рюмки. — Говорил, что война — это иное, тут уж люди с обеих сторон сознательно друг друга убивают, по обоюдной глупости, знают, на что идут. Пока она не переходила границы, Лекс держался подальше. Да и что уж там вспоминать, все равно мы проиграли. Если бы я тогда сумел убедить генуэзцев остаться или уговорил бы Константина отправиться за подмогой… кто знает… Ай, даже не хочу вспоминать!

Помолчали.

— А Нокс, тот был другой. — Сутеки повернулся к Вере. Находясь в плену воспоминаний, он, казалось, и не задумывался, что для девушки их разговор — исповедь двух умалишенных. — Ох другой. Давайте и за Нокса, не чокаясь!

Мужчины выпили.

— Нокс у нас любил интриги. И виртуозом был в этом деле! Каждого мало-мальски значимого родственничка из всей этой прорвы европейских королевских семей знал лично, ведал о его темных делишках и мог перетряхнуть все его грязное бельишко.