Шпионы и все остальные Корецкий Данил
«ДЕВЧОНКИ! У МЕНЯ ВСЕ ААААААТЛИЧНО!!! НЕ БЕСПОКОЙТЕСЬ! ВСЕ ПОДРОБНОСТИ ПОТОМ!!! ПОКА НЕТ ВРЕМЕНИ!!! ОТДЫХАЮ ИЗО ВСЕХ СИЛ!!!»
Леший пошел в прихожую, взял в куртке сигареты и вернулся к столу. Ни фига себе.
Море. Яхта. Ааааатлично…
Ни фига себе!!!
Кто ее фотографировал, интересно?
Он встал, прошелся по комнате, роняя пепел на пол. Пальцы сами собой сжимались в кулаки. Потопить эту яхту со всеми, кто есть на борту, – прямо сейчас! Сей момент!
Выкурив две сигареты, он заставил себя сесть за компьютер.
Под фотографией несколько комментариев. Какая-то Рыжая Бестия: «Воду – только из бутылок. Не обгори. Не обжирайся. Пьянствуй в меру… А вообще я рада за тебя. Чмоки!» А вот Ухоженная Дама в белом «мерсе»: «Так что там за остров? Я вроде на всех уже побывала, а этот… Захолустье, наверное, какое-то. Ну ладно. Чему быть, как говорится. Своего мужка-подземника в известность еще не ставила? Ну и хын с ним. Расслабляйся, подруга, пока сезон!»
Почему-то сразу понял, что под «мужком-подземником» имеют в виду именно его. Мужок – это как бы недомуж, нечто мелкое и незначительное. Ясно. Не олигарх, не депутат, простой диггер. Не девушку в шампанском купает, а сам в говне бултыхается.
Ни фига себе…
А вот папка с фото. Последние несколько штук выложены пять часов назад. Сидит у пальмы. Купается. Загорает на белом песке… Ага. Стоит у штурвала яхты в обнимку с каким-то хреном. А потом – с ним же – на широкой мраморной лестнице, в роскошном вечернем платье. Подпись: «В 8-30 Cемен Романович собирает вечеринку в мою честь. Будут какие-то знаменитости. Я – хозяйка! Страшно! Но я держусь изо всех сил!!!»
Если бы не винчестер с картой подземной Москвы и прочие диггерские дела, он бы расколотил компьютер.
Выбивая из клавишей искры, набрал: х…! Я ДО ТЕБЯ ДОБЕРУСЬ!
Надпись так и не появилась на экране. Он не умеет пользоваться этим гребаным «Фейсбуком»!
Но, может, так даже лучше. Пусть думает, что ее недалекий «мужок-подземник» не в курсах…
И тут он понял. Узнал. Семен Романович. Он ведь видел эту рожу. Самолеты, яхты, миллионные сделки… Семен Романович Трепетов. Один из самых богатых людей России. Миллионер. Или даже миллиардер.
Пуля спуталась с миллиардером?!
Он открыл какие-то новостные сайты, набирал в поиске: Трепетов. И всюду, всюду та же самая рожа. Ошибки быть не могло. Трепетов со значительным видом улыбался ему. Хмурил сурово брови. Позировал на фоне новоприобретенного «Боинга» за девяносто миллионов долларов. Загорал на палубе роскошной стопятидесятиметровой яхты…
Той самой яхты, где фоткалась Пуля. Штурвал точно такой же. И палуба.
Леший почувствовал, что у него дергается щека. Нет, это в самом деле хорошо, что они сейчас где-то там, на каком-то острове, а он – в Москве… Он бы убил обоих. Взорвал яхту, и самолет, и эту виллу с широкой мраморной лестницей. Что там еще? Остров бы разнес к такой-то матери…
А может, ничего бы не сделал. У него ведь ни власти, ни денег, ни армии. Кто он против Трепетова? Муравьишка, даже меньше – микроб… От этой мысли стало совсем противно.
Восточные Карибы. Остров Сен-Барт. Яркое солнечное утро. Огромная белоснежная яхта с двумя вертолетными площадками и шестнадцатиметровым бассейном заходит в живописную бухту в южной части острова. Владелец яхты стоит на верхней, «хозяйской» палубе, опершись локтями о бортик и поставив ногу в белоснежной сандалии на трос ограждения.
– Марин. Марин. Ну… Нет. Марин, короче… Слушай. Гхм. Да я… Марин…
Его не хотели слушать. Трепетов морщился, зевал, смотрел на воду, выразительно возил языком за щекой, поднимал глаза в чистое, без облачка, синее небо. Из телефонной трубки, которую он держал на некотором безопасном расстоянии от уха, доносилось что-то вроде пулеметной очереди. Тра-та-та-та-та.
– Марин. Я ведь уже говорил… Марин, послушай. Марин. Мы закрыли большую сделку по «Айстил Ко», могу же я в конце концов как-то… Что? Какие бабы, Марин? Обычные сплетни…
Тра-та-та-та. На другом конце связи не верили, что это обычные сплетни.
– Это ведь… Марин. Все очень просто. Цыбин с Гуревичем спят и видят, как мне поднасрать. Марин… Марин. Ну, тихо, тихо. Успокойся. Послушай. Ты ведь знаешь, как это делается. Покупается человечек, у человечка камера, он снимает всякую мудотень, потом выкладывает ее в Сеть, а потом…
Тра-та-та-та. Не убедил.
– Марин, да нету здесь у меня никакой бабы!! Не-ту! Слышь? Марин!!! – Трепетов перешел на повышенный тон, чтобы добавить убедительности. – Да, один! Один как хрен торчу здесь, ну!.. Что значит – без тебя уехал? У тебя верстка, номер, типография, уё-моё, ты мне сама всю неделю мозги клевала, чтоб я отстал!..
Из каюты выпорхнуло юное прекрасное создание в голубом купальнике, помахало Трепетову рукой. Трепетов страдальчески улыбнулся, махнул в ответ приветственно-удерживающим жестом: «Поиграй немножко одна, бэби, у меня дела, скоро освобожусь», – и ушел на другую сторону палубы.
– В общем, кончай гнать, дорогая, – проговорил он уже по-трепетовски уверенно и веско, без пауз. Он стоял, широко расставив ноги, и смотрел на приближающийся берег. – Мечтала о собственном журнале – я тебе его купил. Хотела, чтобы я уважал твою творческую личность, не наступал на горло твоей песне – на здоровье. Пользуйся. Разворачивайся во всю мощь своего гребаного таланта. У меня тоже есть свои представления о том, как и что я должен делать. И что должна делать ты. А также… Слушай, не перебивай! – рявкнул он. – А также чего ты делать не должна. Что тебе категорически противопоказано. Это, запоминай: первое – цыкать на меня зубом, второе – устраивать истерики, когда я отдыхаю с друзьями, и третье… Что? Правильно, дорогая. Перебивать. Друзья, которые меня перебивают, очень скоро перестают быть моими друзьями. Так что спокойно работай, сдавай свой гребаный номер. А потом можешь поехать отдохнуть куда-нибудь… Да куда угодно. На недельку. Нет. Ждать меня не надо. У меня кое-какие встречи, мне будет не до этого. Езжай с подругами. Правильно. Отдохнешь от моих деспотических замашек… Я сказал: езжай! – с нажимом повторил он. – Да. Обязательно. И не надо реветь. Всё. Целую. Пока.
Трепетов спрятал трубку в карман. Свежий бриз трепал его редеющие волосы и гавайку от «Стоун Айленд». Юное прекрасное создание приблизилось к нему сзади и нежно обняло за шею.
– Все в порядке?
– Да, Полли, детка. Все в порядке. Видишь виллу за теми соснами?
– Это твоя вилла?
– Не суть. Вся бухта моя. И все виллы на этом берегу. А в той вилле мы проведем сегодняшнюю вечеринку. И ты будешь ее хозяйкой.
– Виллы? – наивно поинтересовалось создание.
– Вечеринки, детка, – сказал Трепетов.
Группа на сцене играла что-то очень знакомое. Особенно голос. Пуля его где-то слышала, но не могла вспомнить. Она путалась в полах длинного платья. Леший тоже покупал ей платья, но не такие роскошные. Не такие длинные. И не ТАКИЕ дорогие.
Раздались громкие аплодисменты. Нет, это не музыкантам, песня еще продолжалась. Вошла очередная молодая пара. На мужчину Пуля не обратила внимания, а на девушке было что-то вроде пестрого сари, и она… Точно. Она играла Пенни в «Теории Большого Взрыва». Наверное, аплодировали им. Пара остановилась перед Пулей и Трепетовым. Мужчина произнес длинную фразу на английском, из которой Пуля поняла только «we are very glad» – «мы очень рады», или что-то в этом роде. Черт, здесь не было даже переводчика. Это ведь дружеская вечеринка, а не официальный прием, блин, здесь все друзья и все друг друга понимают!
Пуля оскалила зубы в улыбке и сказала:
– Э-э… Велкам!
До этого она говорила еще «хелло», «ит из вери гуд» и «велкам плиз». Весь ее нехитрый багаж знаний английского на этом окончательно растаял.
– Не напрягайся. Легче, легче, – шепнул ей Трепетов.
Он был в обычной футболке и шортах. Гости тоже одеты легко, по-пляжному. Вечером на побережье плюс двадцать девять. Одна Пуля красовалась в вечернем наряде. Полы платья липли к мокрым от пота ногам. Перед глазами стояла Мерилин Монро в знаменитой сцене, когда воздух из вентиляционной решетки задрал ей юбку, обнажив трусики. А еще сцена бала в «Мастере и Маргарите» – там хозяйка бала и вовсе была абсолютно голой.
– Пошли выпьем, Полли. Главные гости уже на месте. Остальные нам до лампы.
Среди главных гостей – люди со странно знакомыми лицами. Постепенно Пуля вспоминает: мамочки, это же Джордж Лукас, который снимал «Звездные войны»! Старенький какой!.. А этот красавчик – ну точно! Это ведь сам Надаль, испанский теннисист! Такое впечатление, что она попала по ту сторону телевизионного экрана. Как Алиса в Зазеркалье. И горячий пот течет между лопаток, и ниже, и собирается в районе резинки от трусов. Не таких консервативных, как у Мэрилин Монро – два шнурочка и крохотный треугольник: время другое!
Здесь, как и в Жаворонках, стеклянные стены, только не такие толстые. Кажется, что стен вообще нет. Кажется, будто сидишь прямо на берегу: ночь, пальмы, песок и темное море. Мама, Леший, Москва – все это отсюда выглядит нереальным. Как кино про российскую чернуху. Даже Светка с ее белым «мерсом» – смешная какая-то, жалкая.
– Тебе здесь нравится? – заботливо интересуется Трепетов.
– Йес, оф коз… Тьфу, то есть да! – Пуля рассмеялась.
Они сели за плетеный столик в углу.
– Я люблю это место, – сказал он. – Здесь все самого высшего уровня. Даже песок – лучший в мире. Восемьсот местных жителей работают в обслуге. Других людей нет. Никаких туристов. Ни русских, ни американских.
– Почему? – спросила Пуля.
– Потому что короткая взлетная полоса. Только для небольших частных самолетов.
– Но мы ведь приплыли на яхте…
– Потому что мой самолет слишком большой. И потому что кроме самолета у меня еще есть и яхта. – Трепетов улыбнулся и потрепал ее по щеке.
Пуля хотела отвернуться, ей не нравилось, когда ее треплют по щеке. Но она не отвернулась. Она какая-то обалдевшая. С той самой ночи, когда Семен Романович подвез ее к дому на своем «Майбахе»… Правда, по дороге они заехали в ресторан, и там же был отель, и номер в японском стиле с кроватью под балдахином из рисовой бумаги, и букет влажных орхидей…
Какие-то люди время от времени подходили к ним, перекидывались с Трепетовым парой фраз на английском, смеялись, чокались – кто бокалом, кто бутылкой с пивом или вообще минералкой. Этот, из «Горбатой горы», который играл ковбоя. Наоми Уоттс из «Кинг-Конга». Кошмар… Пуля не понимала, о чем они говорят. Внутренне сжималась: только бы у нее ничего не спросили, не попытались втянуть в разговор.
– Что она сказала? – спросила Пуля.
– Кто?
– Она. Ну… Уоттс.
– А-а. Сказала, что ты отлично смотришься, – сказал Трепетов.
– Почему они все здесь? Вы что, друзья?
– Не-а, – Трепетов поморщился. – У кого-то тоже участок на острове. Это как соседи по даче. Кто-то с любовником или любовницей сюда удрал на пару дней. Вот как мы с тобой. Остров маленький, заняться особо нечем, мы тут все друг к другу в гости ходим…
Она узнала голос музыканта на сцене. Это был Стинг. Она слушала его в школе, у нее над столом висел его постер.
– Обалдеть, – сказала она.
Многие вышли из дома на берег. Устраивались на песке – парами и группами, а кто-то пил в гордом одиночестве. В полумраке сновали официанты в белых рубашках, расставляли в песке толстые свечи.
– А Маруська твоя где? – послышалась рядом русская речь.
К Трепетову подошел немолодой человек в смешных желтых шортах. Пуля подумала, что это, наверное, единственный гость, чье лицо не кажется ей знакомым. И единственный русский. Он был изрядно навеселе.
– Журнал свой сдает в типографию, – нехотя отозвался Трепетов. – Решила заняться делом.
– А-а.
Человек в желтых шортах уставился на Пулю.
– Эта цыпа посимпатичнее будет, – сказал он.
– Иди спать, – сказал Трепетов.
– Маруська мне никогда не нравилась! – заявил человек тоном правдоруба. – Пора менять!
Что-то произошло на берегу. Крики. Пуля повернула голову и увидела, что вода в бухте светится ярким светом, будто там вспыхнул голубой пожар. Наверное, какие-то светильники на дне…
– Слава «Газпрому»! Слава России! – выкрикнул человек в желтых шортах и, шаркая ногами, направился к выходу.
Многие из гостей – кто-то прямо в одежде – бросились в воду. В голубой дымке воды мелькали тени купальщиков.
– А Маруся – это кто? – спросила Пуля.
– Марина, – поправил Трепетов. – Мы с ней дружим. Дружили какое-то время. Она неплохая девушка, редактирует модный журнал. Но тебе не стоит волноваться по этому поводу.
– Я не волнуюсь, – сказала Пуля. – Она сейчас в Москве?
– Когда мы вернемся туда, ее там не будет. Она тоже собиралась сгонять куда-нибудь на море.
Пуля хотела спросить еще что-то, но Трепетов положил ей палец на губы.
– Расскажи мне лучше о своих парнях, – сказал он.
– В смысле?
– Кто у тебя был до меня. Любовники, мужья. Кто там еще… – Он усмехнулся. – Или друзья.
– У меня был Рыба, однокурсник, – сказала Пуля. – Но ему ровным счетом ничего не обломилось.
– А где ты училась?
– В архитектурном.
– Ого.
– Да. Я хотела сама спроектировать свой дом. В стиле Корбюзье.
Трепетов взял в пальцы локон ее волос:
– Ты серьезная девушка. Ну а кто у тебя еще был, кроме этого твоего Рыбы… и Корбюзье?
– Леший был. Мы даже чуть не поженились.
– Леший? – Трепетов поднял брови.
– Это прозвище. Он диггер. Точнее, раньше был диггером…
– Что-то знакомое, – сказал он.
– Ну, вряд ли вы знакомы, – усмехнулась Пуля. – Он не любитель модных вечеринок и всего такого. Обычный мужик без понтов. Думаю, он не вписался бы в вашу компанию.
– Полли, детка, а что у тебя общего с обычным мужиком? – переключился Трепетов. – Мне даже интересно… Вот честное слово.
– Не называй меня Полли, – сказала Пуля. – Мне не нравится. Почти как Долли, клонированная овца…
Трепетов рассмеялся.
– А как Леша твой тебя называл?
– Кто?!
– Алексей Синцов.
– Откуда ты знаешь его фамилию?!
– Читал в «Вечерней Москве», как он спас заблудившихся в коллекторе студентов. Я же сказал – что-то знакомое.
– Странно. Вообще-то он многих спасал.
– Так как он тебя называл?
– Пуля.
– Хм. Отлично. Пуля. Тебе подходит. Я тоже тебя буду называть Пулей, ладно?
Она пожала плечами:
– Называй как хочешь.
Музыканты перестали играть. Стинг что-то крикнул со сцены Трепетову. Тот сказал: «О’кей, тэнкс! Релакс!» Пуля смотрела на плавающих в светящейся воде людей.
– А акулы не могут приплыть сюда на свет? – обеспокоенно спросила она.
– Они боятся света и шума, – сказал Трепетов. Он поднялся и взял ее за руку. – Пошли поплаваем на сон грядущий?
Предвыборная кампания
До этой поездки Поляк даже не представлял себе, кто сейчас Бруно Аллегро, что он за фигура, что за величина. И как он вообще изменился в последнее время. Но Поляк – это одно дело. Он-то с ним еще общался в последнее время, в шашлычной у Захара сидели и тому подобное. А про Краюху и говорить нечего. Краюха года два не видел Бруно, а то и больше – с тех самых пор, как пошел ишачить на какого-то азера в бригаду…
Ну, а потом Бруно нашел их, рассказал про свою партию и все эти политические дела и предложил пойти к нему охранниками, а деньги предложил такие, что все вопросы отпали сами собой. Он никогда старых друзей не забывал и бабло не ныкал, когда оно у него было. В этом Бруно не изменился нисколько. А в остальном… Да что тут говорить. Как будто он и не Бруно уже, не Тарзан, а другой человек, неизвестно кто. И речь другая, и привычки новые, а особенно вся эта шумиха вокруг него, эти толпы фанатов… Непонятки, короче.
…Первым по списку тогда был Ярославль. Потом Иваново, Владимир, Рязань и Тула – что-то типа гастрольного тура. А сперва они в Ярославль залетели. Там прямо к самому трапу подогнали белоснежный «Ауди» с шофером. Специально для Бруно. Машина новье, массажные кресла, телевизоры в подголовниках, двигатель шесть литров, водила в костюме. Краюха когда это увидел, ему аж морду перекосило. И в мозгах тоже, видно, перекос какой-то сделался, потому что он ни с того ни с сего вдруг в пузырь полез:
– А на х…а нам этот водила, Бруно? Гони его в жопу! Я и сам водить умею! Ты ведь знаешь, тогда в грузоперевозках! Я всю жизнь мечтал, если хочешь знать, на такой белой лошадке прокатиться! С самого босоногого, бздыть, детства!
Бруно так спокойно ему: во-первых, не выражайся, ты теперь входишь в свиту политического деятеля, а во-вторых, мол, ты ведь охранник мой, а не шофер, и все равно ведь города не знаешь.
– Не знаю, так узнаю! А чего не знаю? А чем охранник шофера хуже? Мне вообще на пассажирское место впадлу, я в жизни там не сяду! Я за баранкой привык!
Раньше Бруно и слушать бы не стал, послал бы нах и мордой в асфальт, как тогда на Пречистенке. Но сейчас он сказал:
– Ладно, Краюха. Я не против. Хочешь рулить – рули, пожалуйста. Только у нас время, нас люди ждут, поэтому поехали скорее.
А перед тем шофером извинился, денег ему дал, а потом еще звонил кому-то, чтобы у водилы неприятностей с начальством не было.
А Краюха весь сразу расцвел, уселся на водительское место, вцепился в обтянутую кожей баранку: «Щас все будет в лучшем виде!»
Ага.
Потом он объяснял, что машина была неисправна, в этом все дело. И вообще на таких машинах нормальные пацаны не ездят, только укурки всякие и пидоры. Сам-то он на дизелях всю жизнь катался, типа той «Газели», на которой они мебель тогда перевозили. Вот если бы «Газель» к трапу подали, то все было бы хорошо. А тут – полтысячи лошадей под капотом и под шесть метров длины, представительский класс, понимаешь…
Ну и вот, он сперва с места как взял, так чуть багажную сцепку не протаранил – там тележки такие стояли у самолета, багаж разгружать. А потом в ворота не вписался на выезде с летного поля. Крыло помял, капот, правую фару вдребезги. И, главное, орет как резаный:
– Во, х…! Здесь передача выскакивает! Коробку убитую подсунули! Точно выскакивает, смотри! Это они спецом, Бруно, мамой клянусь!
Тут уж Поляк не выдержал, сам на него заорал:
– Ты что ж творишь, мать твою?! Какая коробка?! Вылезай нах из машины, урод, пока я тебя не порешил здесь вообще!!
А Бруно – тот не орал, ничего такого. Сигару свою сосет, в окно смотрит как ни в чем не бывало.
– Ладно, Поляк, ну чего там, со всеми бывает. Краюха просто перенервничал немного. Вот сейчас успокоится, освоится, все нормально будет… Ты сядь, сядь, не суетись! И не выражайтесь, вы меня дискредитируете!
Спокойно так сказал, даже бровью не повел. Поляк так и сел сразу. Слово «дискредитируете» ему не понравилось. Страшное слово. За это, наверное, и посадить могут, лет на десять! Политика дело такое… А там одна только фара, наверное, потянет столько, что если всего Краюху на органы продать, то все равно не хватит.
– Поехали, Краюха, не бойся ничего! Нам еще во много мест успеть надо, избиратели ждут!
…Ага. Ну, раз избиратели… И Краюха поехал. Зеленый как огурец, сам не рад, что ввязался в политику, только деваться уже некуда. И вот тут едва настоящая беда не случилась. Когда выезжаешь с летного поля, сразу – направо поворот и большая парковка. И там толпа – человек, наверное, миллион. Машин не видно даже, одни люди стоят, стена такая. Это они Бруно встречают, плакаты там всякие с его портретами, муравейниками и маленькими человечками. Кстати, карликов там в первых рядах, наверное, штук пять-семь, считай, что почти и нет. Остальные все обычные люди – мужики, бабы, молодые и пожилые, разные. Но сейчас они избиратели, а это совсем другое дело… Толпа огроменная!
Оцепление там тоже было, ОМОН и все такое… Но когда появилась машина, тут всем по барабану этот ОМОН, толпа навалилась, и несколько человек прорвались и побежали, прямо наперерез. А Краюха со страху, видно, педали попутал и, вместо того чтобы остановиться, резко рванул вперед, только покрышки взвизгнули. Вж-ж-жах! Где-то в полсантиметре просвистел от парня, который первым бежал, того даже немного отбросило волной воздуха. Поляк на переднем сиденье сидел, он увидел, что машина прямо в толпу несется, и ручник вверх рванул. Их крутануло раз и другой, потом остановились кое-как. Просто чудо, что они никого не убили. Да, настоящее чудо. В газетах и по ТВ потом треп пошел, что это кто-то из толпы спровоцировал, что там провокаторы были, и вообще плохая организация. Ну да, ну да. Хня все это, не было никаких провокаторов, был только один Краюха с его тупыми мозгами. И этого хватало, в общем…
Когда они остановились, Поляк подумал, что их сейчас из машины выковыряют и на части порвут, а если не порвут, то ОМОН в бараний рог скрутит, а если не скрутит, то их всех на счетчик поставят за разбитую «Ауди». Но ничего такого. Вся эта толпа сгрудилась вокруг, менты чуть на асфальт не ложились, чтобы какое-то пространство оставить. И хором все орут:
– Бруно, Бруно, Бруно!!! Скажи слово правды!!! Скажи слово правды!!!
И Бруно, который при всем при этом само спокойствие, он ткнул, значит, свою сигару в пепельницу, вышел из машины и одним махом, будто циркач на арене, вскочил на крышу этой «Ауди». И все стихло сразу, было слышно даже, как в здании аэровокзала объявляют посадку на рейс Ярославль – Магадан.
– Здравствуйте, мои дорогие сограждане! – начал он таким задушевным, располагающим тоном, который за душу берет и все нутро размягчает. – Маленькие и большие, толстые и худые… да, самые разные! Я к вам сейчас обращаюсь просто как к людям! Таким же, как я, и даже лучше меня! Ну, честно – я ведь не умнее любого из вас! Я даже не знаю, что сказать вам такого особенного, чтобы мы разом подхватились, куда-то побежали и что-то такое сделали, от чего всем нам сразу станет хорошо! Вот видите!
Когда он это сказал, толпа восторженно загудела, как будто он, наоборот, открыл им какой-то страшный секрет, и им от этого уже по ништяку стало, и не надо больше ничего, и бежать никуда не надо. Поляк вдруг понял, что совершенно неважно, что тут Бруно будет говорить или делать, все эти люди уже заранее его любят, как если бы он им тут деньги раздавал чемоданами.
– Но дело не во мне! Не во мне лично! Так уж сложилось, что я тут стою и говорю с вами, что вы все пришли сюда ради меня и слушаете, ловите каждое мое слово! Тогда я вам скажу вот что: да, я приехал агитировать за нашу партию, за ПМЛ! Но не для того, чтобы потом всю жизнь разъезжать вот на таких дорогих тачках, как эта!.. – Он постучал ногой по крыше «Ауди», и хорошо так постучал, слышно было, как там что-то хрустнуло и прогнулось. – Я агитирую для того, чтобы маленькие люди этой страны стали лучше жить!
Рев, вопли, аплодисменты, ну чисто как на концерте Вилли Токарева. Толпа заколыхалась, кольцо сжалось, полисмены внутри этого кольца напряглись, покраснели, уперлись из последних сил, но стало ясно, что долго они не продержатся. Поляк встал слева от машины, у самой водительской дверцы, чтобы в случае опасности запихать Бруно внутрь и смываться (на Краюху он в этом смысле не надеялся). Ну, или пересидеть там, на крайний случай…
– Весь вопрос только в том, как каждый из нас понимает это слово – жить лучше! Чтобы бабок было побольше? Чтобы жратва дешевая? Чтобы по заграницам кататься и на Канарах пузо греть каждое лето? Не знаю, может, и так. Я и сам бы, наверное, от этого не отказался. Только не это главное! Главное сейчас – сделать так, чтобы страной руководили честные и умные люди! Обязательно – умные! Обязательно – честные! Те, кто пришел работать на страну, а не на недвижимость в Майами или где-то еще! Всех остальных – нах… То есть – прочь! Ногой под ж… зад и до свиданья! Вот тогда только можно будет надеяться на какое-то светлое будущее!
Бруно еще много чего говорил, но Поляк уже не слушал, все переживал, как они живые с этой парковки уберутся и как этот дебил Краюха вырулит, чтобы народ не передушить. Но все сложилось как нельзя лучше. Когда митинг закончился, толпа просто подняла эту машину и прямо на руках аккуратно так вынесла их куда-то там на площадь, ну чисто как муравьи соломинку какую-нибудь тащат! А потом все расступились, чтобы выехать можно было. И все это время Бруно стоял на крыше, размахивал руками, как дирижер симфонического оркестра, и орал на всех, что он не памятник и не султан османский, он сам может дойти.
…После аэропорта они объехали весь Ярославль: моторный завод, вагоноремонтный, пивоварня «Балтика» (Бруно поднесли фирменный бокал с пивом размером где-то с аквариум, он осушил его в один присест и после этого ни разу даже не запнулся), шинный завод, потом похожий на кавказскую вершину торговый центр «Фараон» и даже местный камерный театр. Всюду много людей. Толпы. В аэропорту Бруно выступал где-то в 9-30, последний митинг закончился около одиннадцати вечера. Все, что было между, для Поляка смешалось в один непрерывный гул: «Пра-а-ально, Бруно-а-а!!!», в одно большое лицо с приоткрытым ртом и пожирающими глазами…
Когда их разместили в гостинице, Поляк с Краюхой, кажется, только успели шагнуть за порог спальни – и сразу вырубились (хотя в Москве намеряли себе выпивку до усрачки и гулянку до самого утра). А Бруно где-то там еще проводил совещание с руководителями местного отделения ПМЛ…
И вот что любопытно: Краюха после того приключения в аэропорту очень аккуратно отшоферил весь этот день, нашел все адреса, всюду успел, ни разу нигде бампером не теранулся и в пузырь больше не лез. Молчал как рыба весь день. Они с Поляком и материться перестали, даже между собой!
В Иваново – там все ясно. Баб полно, кругом одни бабы, особенно на этой ихней Ивановской мануфактуре. И все они, понятное дело, пищали и млели, и едва не рожали прямо на месте, пока там Бруно говорил про светлое будущее и все такое. Кстати, Поляк потом думал, что если бы Бруно воспользовался хоть малой частью открывавшихся там возможностей, то через пару лет все Иваново было бы наводнено карликами… Так что даже хорошо, что не воспользовался. Хотя и времени на это не было особо, если честно.
В Рязани есть знаменитая клиника-интернат, где лечатся дети со всякими врожденными пороками, уродствами и прочими делами. И с синдромом нарушения роста в том числе. Это даже не интернат, а скорее спортивная школа, потому что там полно всяких секций, бассейны, очень приличный крытый стадион с синтетическим покрытием. Понятное дело, Бруно туда тоже заехал. Перед ним выступила команда девочек по художественной гимнастике, устроили такое небольшое шоу. Крохи совсем, как куклы живые. Бруно даже расплакался, вот кроме шуток. Это Бруно-то, человек-ядро! Ясен пень, он им с ходу отстегнул из партийной кассы какую-то охрененную сумму – на детишек, на развитие и все такое. Но об этом Поляк краем уха слышал, сам-то ничего не говорил…
Так вот, а потом Бруно там речь хорошую сказал. Что он в лепешку расшибется, но сделает так, чтобы в России были самые здоровые дети во всем мире. Что врачи должны получать больше чиновников, что пока у каждого сельского фельдшера не будет по собственной «бэхе», он, Бруно, зубами будет грызть правительство и Думу, и любого другого, кто с этим не согласен… Что-то в этом роде. Тогда вышел вперед из толпы какой-то хирург ихний, хмурый такой, седой, и говорит:
– Знаете, к нам в клинику часто приезжают разные люди: депутаты, областное и даже федеральное начальство. Мы ведь как бы образцовое заведение, о нас многие знают, да и дети здесь бывают тяжелые, таких не везде увидишь. И вот эти люди, когда увидят это все, они сразу начинают что-то обещать, говорят о том, что нужно в корне поменять систему здравоохранения, и тэдэ, и тэпэ… Мы уже слышали это много раз. И прекрасно знаем, что ни хрена не поменяется. Так что спасибо, конечно, вам за добрые слова, нам было очень приятно. Но вот не надо гнать эту пургу про зарплаты и прочее, ладно?
Бруно оторопел. Со стороны можно было подумать, что вот он сейчас, как в былые времена, подскочит к хирургу этому и наваляет ему коленом об морду. Но нет, конечно, ничего такого.
– Погоди, – сказал он, – ты не понимаешь. Я – Бруно Аллегро, я если пообещал в лепешку разбиться, то так оно и будет, никак иначе! Я по-другому на такие дела не подписываюсь!
– А-а, ну, раз так, значит, ты просто плохо представляешь, во что ты влез, – говорит на это хирург. – Если ты не такой, как все эти, кто речи тут до тебя произносил, то твоя партия просто не пройдет в Думу. Да и никуда она не пройдет!
– Пройдет! – заорал Бруно. – Я там весь Охотный Ряд, весь Кремль на уши поставлю! У меня есть грандиозный план, и никто меня не остановит!
– И какой же этот чудодейственный план? – усмехнулся хирург.
Бруно заколебался, потом махнул рукой.
– Я не хотел преждевременно об этом говорить, но думаю, что теперь время пришло. Слушайте!
Наступила мертвая тишина. Корреспонденты выставили вперед микрофоны и телекамеры.
– Под Москвой, глубоко под землей, живут маленькие люди! Их там десятки, а может, и сотни тысяч! Они все такие, как я, как вот эти ваши дети, только про них никто не знает! Маленькие, одним словом! По закону они – российские граждане, они имеют право голоса! И все, как один, проголосуют за меня, за Бруно Аллегро!
Поднялся шум, защелкали фотоаппараты, бесшумно стрекотали видеокамеры и диктофоны.
– Вот это да!
– Сенсация!
– Это же наш народ! Почему его держат под землей?!
Поляк раньше слышал от Бруно про все эти дела, но даже он как-то не слишком верил. А тут все разом поверили, как будто председатель ПМЛ вывел из подземных пещер на свет божий многочисленный маленький народ.
Но хирург этот вредный и говорит:
– Ну, скажем, лично я никого из этого вашего народа не видел. А если даже они и придут на избирательный участок, то кто их туда пустит? У них ведь при себе паспорта должны быть, чтобы они могли проголосовать!
– Будут паспорта! Сделаем! Раз они на территории России, значит, по закону должны быть паспорта! Мы уже начали собирать подписи, чтобы направить запрос в Думу и Конституционный суд!
…Через пару дней, уже в Твери, Поляк в гостинице смотрел новости и только тогда начал въезжать, какую волну Бруно поднял этим своим заявлением. Сперва и депутаты в Думе, и чиновники разные – все в один голос твердили, что за этим ровным счетом ничего не стоит и Бруно просто пиарится; кто-то даже вспомнил сказку такую – «Черная Курица, или Подземные жители», что-то в этом роде, – и схохмил, что Бруно, типа, прочел эту книжку и поверил, что все это правда, вот и рвет на себе рубаху.
Но потом пришел официальный запрос со 120 тысячами подписей, и на Манежной площади примерно столько же человек собралось – и вот тут все заткнулись. То ли комиссию какую-то бросились создавать, то ли видимость, как это обычно бывает. Запад тоже ведь нельзя со счетов сбрасывать, а там эту новость подхватили и на все лады повторяют, то так, то сяк повернут. «Лидер Партии маленьких людей открыл существование подземного города гастарбайтеров», «Представители древнего народа Московии требуют своих законных прав», «Обитатели московского подземелья: мистификация или дискриминация?», «Сто тысяч голосов за Бруно Аллегро достанут из-под земли». ООН даже специальный запрос направила в российский МИД…
В «Евроньюс» новость про Бруно даже первым номером поставили, перед визитом Обамы в Афганистан. А на середину недели анонсировали большое получасовое интервью в спецвыпуске «Знакомьтесь: новая звезда российской политики Б. Аллегро»… Поляк смотрел во все глаза и поверить не мог – так высоко Бруно вознесся, так прославился, что дальше уже и некуда… Хотя и проблем поимеет с этой своей славой, наверное, тоже немало…
Любовница олигарха
Открываешь глаза – сиреневый полумрак, свет невидимого ночника. Тихий гул, будто у соседей работает пылесос. Огромная кровать с полукруглым балдахином, выбивающаяся из окружающего хай-тека. Места, конечно, маловато: где-то шесть на восемь, и потолок невысокий. Пуля сладко потянулась, усмехнулась. К хорошему быстро привыкаешь. Полсотни квадратов спальни ей мало! Это если сравнивать с апартаментами Семена Романовича. А она всю жизнь прожила в комнатке три на пять! У Лешего вообще каморка. Да и в их съемной не разбежишься. Так что все зависит от того, с чем сравнивать…
Она зевнула, села на мягком, принимающем форму тела матрасе, опустила ноги на мягкий, слегка вибрирующий ковер. А под ковром – десять километров пустоты.
Или уже меньше.
Уши закладывало – значит, снижаемся. Надо собираться. Отпила минералки из бутылочки. Огляделась. Место Семена Романовича было пусто и холодно. Он встал что-то около семи, ждал звонка из Нью-Дели. Там проходит какая-то важная сделка.
Пуля встала, подошла к иллюминатору, подняла шторку и зажмурилась. На чистом небе сиял желтый солнечный диск, под ним расстилались бескрайние облачные поля. Интересно, где ощущение радости от погожего утра переходит в ощущение счастья? Есть ли между ними принципиальная разница? И играет ли здесь какую-то роль высота над уровнем моря?
В голове вертелась песня Стинга с вечеринки – что-то о прогулке на Луне. «Уокин он, уокин он зе мун…»
Напевая под нос, Пуля отправилась в душ. Здесь все управляется с сенсорного пульта, а крышка унитаза при твоем приближении торжественно поднимается вверх, как ладонь в приветственном жесте. Доброе утро!
Когда она, свежая, завернутая в халат, вернулась в спальню, в кресле уже сидел Семен Романович. Никаких тебе больше футболок и шорт – деловой костюм, галстук, волосы зачесаны на строгий пробор. Впереди Москва, работа.
– Как ты?
– Как на седьмом небе! – улыбнулась Пуля.
Пол под ними опять накренился, ее повело в сторону, Семен Романович снисходительно улыбнулся.
– Если поторопишься, успеем позавтракать до посадки.
В столовой на стене висит большой плоский монитор, куда проецируется картинка с бортовых камер. Запивая чаем хрустящие оладьи, Пуля видела, как они прошли облачный фронт, а внизу появились поля, дороги, дома и зеркало воды, чем-то напоминающее очертаниями вылетающего из бутылки сказочного джинна.
– Это Можайское водохранилище, – сказал Трепетов. – Через десять минут Москва.
– Тогда я пошла одеваться, – она положила вилку.
– Спокойно завтракай, спешить некуда. Мы никуда не опаздываем. А если и задержимся, нас с удовольствием подождут…
«Нас! – со сладким замиранием сердца отметила Пуля. – Неужели…»
Он протянул руку и легко провел ладонью по ее бедру. Пуля улыбнулась. Пальцы у него были мягкими, как тельце черепахи. Сравнение пришло неожиданно, но показалось очень точным. Действительно – прочный панцирь создают деньги. На них строятся дворцы, покупаются бронированные машины, яхты и самолеты, нанимается многочисленная прислуга и непреодолимая охрана… А если убрать все это, то что останется? Перед тем как лечь в постель, Трепетов незаметно выпивает какую-то таблетку. А Леший обходился без всяких таблеток, но утром у нее всегда ныли тазовые кости и низ живота, а ноги дрожали, будто она всю ночь скакала на необъезженном жеребце… И с чеченскими бандитами Леший разделался без всякой охраны, своими собственными руками.
Впрочем, совершенно неважно, как именно достигается конечная цель.
«Представляешь, Светка, трахалась с миллиардером из „Форбса“ на высоте десяти тысяч метров. Да, с тем самым. В частном „Боинге“ с отдельной спальней. Ну, что тебе сказать… Было забавно, пожалуй».
Звучало неплохо. Бедная Светка.
«…Но на яхте было как-то веселее. Там покачивало, знаешь. Очень приятно. Белая такая яхта, как твой „Мерседес“, только ослепительней. А может, это на фоне солнца и синего моря…»
А это еще лучше.
«Ты такая гламурная на „мерсе“… А я – на „Форбсе“! Ха-ха-ха!..»
Великолепно.